Висельники

      Домой Кируми и Корекиё приезжают только к ночи. К счастью, летом даже в десять вечера достаточно светло, чтобы видеть дорогу невооружённым глазом — хоть и во время поездки в целях безопасности они всё равно включали фары. Ночь эта свежа, как никогда. Когда дождь, который шёл сегодня весь день, наконец прекращается, небо немного очищается от тяжёлых свинцовых туч. Сквозь слабые просветы проявляются первые белые точки звёзд. Увы, из-за городского света они едва заметны. И чем ближе к полуночи, тем сильнее чёрные силуэты деревьев сливаются с тёмно-синим небесным полотном. Всё вспыхивает бесчисленными точками фонарей и небоскрёбов, и горизонт горит фиолетовым.       Кируми мечтательно смотрит в сторону, откуда они приехали, и вдыхает запах мокрого асфальта. Она сонно хлопает ресницами, слушает громкое пение цикад, повылезавших изо всех щелей, и шум машин, которые проезжают мимо её дома. По девушке трудно сказать: действительно ли ей нравится этот ночной пейзаж или она настолько измотана, что может только смотреть куда-то вдаль?       Корекиё тоже, вылезая из автомобиля, достаёт их документы и остальные вещи и останавливается. Сначала он обращает внимание на этот мир вокруг себя — шумный, тонущий в свете даже ночью. Потом его усталый взгляд падает на Кируми. Он мог только гадать, что сейчас творится в её голове.       — Тоджо-сан, — наконец он решается нарушить тишину между ними.       — Да, прошу прощения, Шингуджи-сан.       Тоджо открывает дверь в дом и помогает занести вещи. Что в дороге, что сейчас ей не хотелось что-либо обсуждать. Голова полностью утонула в мыслях о том, что делать дальше. Тогами требует мощную доказательную базу, чтобы он мог выделить адвоката, а того, что было выявлено при анализе Альтер-Эго, явно недостаточно; на проживание денег тоже взять неоткуда, а с теми ресурсами, которые ей доступны, год без работы они однозначно не протянут. Есть ли какие-то продвижения по делу? По крайней мере, её опасения насчёт того, что дело против Шингуджи сфабриковано, подтвердились, пускай пока и косвенно. Осталось узнать, как, зачем и кому это выгодно. По делу Тогами тоже особо нет продвижений…       — Как твоё самочувствие? — Кируми приходит в себя после того, как вкрадчивый голос снова обращается к ней. — Ты весь вечер в раздумьях.       — Прошу прощения, если тебя это смущает. Я… Я пытаюсь обобщить в голове ту информацию, которую мы получили вчера. И что нам с этим делать.       — Я считаю, — со стороны Корекиё слышится, как к ней приближается керамическая тарелка, — на сытый желудок думается лучше.       Она тут же поднимает глаза: перед ней пышет жаром удон с курицей, посыпанный сверху луком и семенами кунжута. Яркая зелень заметно выделяется в белой тарелке с сероватой лапшой. А приятный запах вызывает боль в животе до такой степени, что он невольно урчит, моля о том, чтобы его наконец наполнили едой.       — Боже, неужели я забыла приготовить ужин?! — тут же спохватилась Кируми. — Как долго я тут сидела и думала?..       — Явно достаточно, чтобы я успел всё приготовить, — мыча себе под нос, напевно отвечает Корекиё, протягивая ей палочки. — Ты выглядишь невероятно измотанной. Безусловно, такая целеустремлённость, такая самоотдача, такая жертвенность отлично отображает твою внутреннюю красоту, но… Иногда себя пожалеть всё же нужно. На такое измождённое лицо без слёз не взглянуть.       — Мне очень жаль, что ты видишь меня в таком состоянии…       — Но тебе не стоит за это извиняться. Лучше поужинай.       Кируми с трудом берёт палочки и приступает к удону. Она ест медленно, словно вновь провалилась в мысли о произошедшем, жуёт машинально, подолгу измельчая каждый кусочек пищи во рту. Параллельно девушка замечает: Корекиё вместо ужина достаёт листок бумаги, карандаш и что-то усердно то ли вырисовывает, то ли пишет. Он тихо что-то бубнит под нос, иногда поднимает глаза в потолок, вспоминая, и вновь быстро чиркает.       — Ты-то сам чем занят, Шингуджи-сан? — устало интересуется Кируми, доев свою лапшу.       — Думаю, — он отрывается от бумаги и наводит карандаш на неё. — Скажи, Тоджо-сан…       — Да?       — До того, как ты спасла меня, кого лично ты подозревала в срыве проекта «Гофер»? У Ирумы-то мы спросили, но мне интересно лично твоё мнение.       — Хм, — девушка задумчиво потирает подбородок. — Признаться честно, у меня было несколько вариантов… У Широганэ-сан довольно странное алиби, но я склонна доверят Акамацу-сан, Оума-сан своим поведением тоже как будто либо пытается выдать себя за организатора убийственной игры, либо им и является, однако… Есть, по крайней мере, был и третий вариант.       Корекиё быстро что-то записывает на листок:       — И какой же?       — Ты.       И он тут же резко поднимает голову, удивлённо смотря на Кируми:       — Могу ли поинтересоваться… почему?       — Н-ну… — Тоджо смущённо отвечает ему, и пристальный взгляд и непрерывный зрительный контакт только мешают сконцентрировать мысли. — Признаться честно, в тебе что-то такое есть… Следить за тем, как проявляются разные человеческие эмоции, когда люди находятся в изолированном от остального мира месте, изучать это всё, давать стимулы, чтобы увидеть ответную реакцию… Мне почему-то показалось, что нечто подобное тебе свойственно… в некоторой степени?       — К-к-к-к-к, как ты догадалась? — тихо смеётся Шингуджи, щуря по-лисьему глаза.       Кируми замирает. Её тело всё напряжено.       Неужели… Неужели она действительно спасла от неминуемой смерти ни кого иного, как настоящего предателя — того человека, который сводил весь их класс с ума? Который издевался над ними, мучил, пытал — и всё это для того, чтобы понаблюдать, как они будут вести себя?       — Я шучу, разумеется.       Скри-и-ип. Кируми, вцепившись ногтями в стол, с трудом сдерживается от того, чтобы на него наброситься.       — Довольно неплохое наблюдение, Тоджо-сан, подобные методы исследования, в частности, наблюдение, действительно применяются учёными. Фольклористами тоже — они же изучают традиции, обычаи и культуру именно так. Однако я предпочитаю не ставить эксперименты, а изучать всё это в, скажем так, естественной среде. Никаких ограничений, никаких условий — потому что в случае вмешательства данные будут далеко не объективными.       — Ты понимаешь, чего мне стоило сейчас не начать бросать в тебя тяжёлые предметы? — с подавленным в себе порывом гнева уже более сдержанно спрашивает Кируми.       — Разумеется, к-к, мне в какой-то момент это показалось милым.       В ответ на это девушка приподнимает юношу за подбородок палочками и с холодной угрозой в голосе предупреждает его:       — Шингуджи-сан, ты что-то слишком расслабился. Я попрошу соблюдать субординацию. На кону стоит не только твоя жизнь, уж которой ты можешь распоряжаться, как сам хочешь — но на кону стоит и моя жизнь. И лишаться ни карьеры, ни собственной жизни, в отличие от тебя, я не намерена. В противном случае я верну тебя обратно в колонию, где твоей жизнью распорядятся по действующему законодательству. Уяснил?       Сглотнув комок, Корекиё кивает.       — Замечательно, — Кируми встаёт и убирает посуду за собой. — На сегодня разговор окончен.       Корекиё лишь остаётся наблюдать, как усталая, измождённая Кируми направляется к себе, держа в руке письмо, которое вручил ей Тогами, и закрывает дверь в свою спальню. Для любого преступника это было бы идеальной возможностью сбежать, возможно, даже что-то себе прикарманить или навредить несчастной жертве, в чьём доме они оказались. Однако он вряд ли станет так поступать. Оттого ли, что ему, в принципе, некуда возвращаться? Оттого ли, что ему, пусть он не хочет признавать, нужна эта свобода не по факту, но на всех возможных уровнях? Оттого ли, что он не хочет вообще причинять вред Кируми за всё, что она ему сделала?       Вместо этого он садится с ногами на диван и внимательно изучает составленную им схему. Поскольку из канцтоваров при нём был лишь обычный карандаш со стиралкой на другом его конце, все нужные связи и линии различаются не цветом, но начертанием: к иероглифам подведены кривые, сделанные и сплошной линией, и пунктиром, и точками. Самые подозрительные имена одной лёгкой линией обведены в овал, а тех, кого уже спросили — маленьким кружочком справа.       — Пока из самых подозрительных — Оума-кун, — размышляет Корекиё вслух. — У остальных мотив пока неясен… Тоджо-сан это невыгодно, о себе же… сказать ничего не могу.       Шингуджи ещё много думает, делает пометки на другой стороне бумаги. Какие-то мелкие детали, которые ему казались и кажутся подозрительными, примерные мотивы — он прилагает все силы, чтобы, не свалившись в глубокий сон, записать всё, что приходит ему в голову. Увы, воспоминания остались лишь отрывками, и даже после того, как какая-то часть мозга задевает их, они плывут в сознании, как в мутной воде.       — Шингуджи-сан? — слышит он голос Кируми и резко дёргается.       — Ах! Т-Тоджо-сан? — Корекиё быстро переводит взгляд на неё и ощущает себя… странно.       — Ты… не спал?       Юноша, не поняв вопроса, осматривается вокруг себя. Да, лампы больше и вправду не горят. Вместо них всю гостиную и кухню освещает более мягкий и приятный солнечный свет. В лучах лишь изредка вспархивают мелкие мушки пыли — заметив это, Кируми только вздыхает и приговаривает, что надо бы заняться уборкой, потому что квартиру она не чистила уже три дня. Тело Корекиё ломит от отсутствия ночного отдыха. Глаза же невольно мигают, и голова, тяжелея, опускается на грудь.       — Боже, неужели я не спал?.. — он прижимает ладонь к виску, который внезапно начинает пульсировать изнутри и отдавать в глазное яблоко. — У-ух…       — Но почему же? — взгляд девушки падает на бумагу, исписанную карандашом и аккуратными, но мелкими иероглифами. — Ты… Это же насчёт проекта «Гофер»?       Корекиё кивает и протягивает записку ей.       — Можешь ознакомиться, а я… а-а-ах… Пока разберусь с завтраком.       — П-Подожди, я сама!       Кируми в спешке отбирает кухонную плиту, чуть ли не выталкивая Корекиё за обеденный стол, и начинает что-то быстро готовить. Уже через несколько минут на тарелках у каждого лежит по ароматному, золотистому омлету, посыпанному свежим луком, укропом и прочей зеленью. Вдобавок к запаху жареных яиц вскоре примешивается и насыщенный запах кофе. С короткой благодарностью они приступают к завтраку, но едят почти молча, лишь изредка поднимая глаза друг на друга.       Тарелки постепенно пустеют. Кружки — тоже.       Корекиё сосредоточенно следит за Кируми. Та явно не в духе. Со вчерашнего вечера она в раздумьях и всё пытается придумать, как выйти из того положения, в котором они оказались — в том числе по её вине.       — Как насчёт того, чтобы съездить в банк? — предлагает Шингуджи. — Мы можем посмотреть, остались ли хоть какие-то деньги на моём счету…       — Ты… Ты в этом уверен? — Тоджо с трудом приподнимает голову. — Если они уже успели заблокировать счета мне, то и тебе могли подавно.       — Давай всё же попробуем. Лучше перепробовать все возможности, которые нам предоставлены, нежели опустить руки, верно?       Кируми всё же соглашается. Искорка надежды есть, в конце концов…       Примерно спустя час девушка и юноша уже собраны и направляются в город. По пути они обсуждают, в каком банке остались деньги Корекиё, для чего они были нужны изначально и куда они пойдут потом. Планируется, что часть они точно потратят на одежду фольклористу: кроме одежды, которую ему отдали в тюрьме и которую он одолжил у Кируми, у него нет совершенно ничего: ни верхней, ни обычной, ни даже домашней одежды, которая сгодилась бы хотя бы на обноски. Так что, как представляет горничная и озвучивает список (поскольку она за рулём, Шингуджи послушно конспектирует к себе в блокнот, который тоже одолжил у девушки) одежды первой необходимости: один спальный комплект, нижнее бельё, минимум две лёгкие кофты, минимум двое штанов, костюм, верхнюю одежду на осень и зиму — пусть и последние два предмета пока что отсутствуют в магазинах из-за того, что на дворе лето, а потенциальные плащ и пальто — это не больше, чем планы на будущее.       За долгими обсуждениями незаметно проходит время — и они уже подъезжают к интересующему их банку. Кируми, заглядывая в сумку, проверяет наличие всех необходимых документов, Корекиё закрывает и проверяет двери автомобиля. Заходя в здание, они замечают огромные очереди. Тоджо быстро помогает Шингуджи сориентироваться: берёт талон, подсказывает, какое место можно занять, чтобы ожидание было максимально комфортным.       — И… что же ты планируешь делать со счётом? — Кируми вынимает из сумки и протягивает Корекиё его паспорт. — Снять деньги, перевести?       — Ты же сама прекрасно знаешь, как обстоит дело с картами у нас, — фольклорист забирает документ и слегка нажимает на углы «корочки», — проще снять наличные, чем потом бегать от магазина к магазину в надежде, что хоть где-то они принимают безналичную оплату.       Горничная мягко усмехается, чуть прикрыв рот.       — Да, точно. Помнится, был у меня такой случай… Однажды я прислуживала одному довольно молодому господину, и он давно просил меня посетить вместе с ним… некоторые заведения.       — Что же это за заведения такие? — как только Кируми начала рассказывать, Корекиё тут же прислушивается.       — Явно не те, о которых ты мог подумать, — тут же она поправляет его. — Магазинчики ретро-игр. Юный господин был заядлым игроманом и нередко просил меня составить ему компанию, если игра требовала мультиплеер. И мой заказчик заинтересовался редкими играми, о которых мало кто слышал. Я провела небольшое расследование, предложила варианты, и мы направились в Акихабару. Однако… я не хочу оправдываться, но я забегалась и напрочь забыла снять наличные. И по моей вине мы полдня скитались по нескольким кварталам, пока не добрались до банкомата, который обслуживает наш банк… Потому что в тех магазинах, где эти ретро-игры продавались, картой расплатиться было совсем никак.       — Хм… Довольно интересный опыт, хочу заметить, — кивает Корекиё, не сводя с девушки глаз. — Признаться честно, я не знал, что даже относительно… современных вещей расплачиваться обычными деньгами. Увы, мой опыт в этом плане довольно узок. Обычно все мои траты ограничивались покупкой снаряжения и провизии на время полевых экспедиций…       Слышится объявление, и, сверившись с номером, Кируми берёт юношу за руку и ведёт к указанному окну. Сотрудник вежливо приветствует их, просит клиента предъявить документы, удостоверяющие личность, и беседа начинается. Они проверяют по базе данных все доступные счета.       — Скажите, пожалуйста… — сотрудник присматривается не только к депозитному счёту, на который начислялась заработная плата, но и к другому счёту, который в последний раз использовался семь лет назад, — что вот это за счёт?       Он указывает концом ручки на второй счёт. Тоджо не понимает, что с ним не так, но Шингуджи тут же изменяется в лице.       — Это… — медленно, обдумывая каждое слово, говорит Корекиё. — Это наш семейный счёт, к которому доступ остался только у меня. Можете проверить, если вас это беспокоит.       — Да, да, вижу… У вас на этом счету пятьдесят тысяч йен. Снимать ли деньги с этого счёта тоже?       — Да, пожалуйста, — тихо выдыхает фольклорист.       — Тогда подождите минуту…       Однако сотрудника всё время беспокоит спутница его клиента. Загадочная незнакомка, явно на него не похожая… Конечно, он не знает, что сейчас он обслуживает подопечного, которому покровительствует сам тайный премьер-министр — и об этом знают и сама премьер-министр, и её подопечный.       — Извините, что спрашиваю… Но кто эта девушка рядом с вами?       Корекиё бегло смотрит на Кируми, понимая, к чему может привести неправильный ответ:       — Это… моя сестра.       — А? — озадаченно смотрит на него Тоджо.       — Т-точнее, девушка—       — Кхм… К-Киё-кун?..       — Точнее, она и девушка, и се…       Шингуджи тут же закрывает лицо ладонями. Под ними заметно, как сильно вспыхивает его ранее бледная кожа.       — Ради всего святого… — сгорая от стыда, ворчит он.       Сотруднику ничего не остаётся, кроме как закатить глаза и протянуть деньги:       — Мне явно платят недостаточно в этой конторе…       Они выходят из здания банка вместе. На лицах написаны озадаченность и недоумение. Кируми тщетно пытается переварить то, что выпалил Корекиё про неё. Он же, в свою очередь, сгорает от стыда.       — Шингуджи-сан… Можешь объяснить, что это значит?       — Ч-что именно? — он закатывает глаза и всячески избегает зрительного контакта с девушкой.       — Ты чуть не сказал «и девушка, и сестра». Или я ослышалась?       Корекиё долго думает, прижимает ладонь к губам. Между ними эта тема ни разу не всплывала, и он надеялся до последнего не затрагивать её.       — Послушай… Давай я объясню тебе это дома, хорошо? Это… довольно долгий и серьёзный разговор. Пока не зацикливайся на этом, хорошо?       В сердце что-то колет, и Кируми, сглотнув комок, соглашается. Корекиё облегчённо выдыхает. Тем не менее, даже когда они находят себе занятие, в том числе ради которого они и поехали в город, этот разговор в банке, это смятение в голосе и лице этого юноши, эти странные слова не покидают её голову. Они отражаются эхом, они всплывают всякий раз, когда в поле её зрения оказывается этот долговязый парень, за которого она поручилась.       Магазин за магазином, примерка за примеркой — и какой-то минимальный комплект одежды для повседневной жизни для Корекиё они всё же набирают: чёрный костюм с тёмно-зелёными вставками и подкладкой, пару чёрных водолазок с воротником по горло, несколько блуз и рубашек разных цветов, домашнюю одежду и даже нижнее бельё… Что-то из этого самому юноше кажется лишним, и он уверяет её при каждой покупке, что он выживал и не в таком дефиците одежды, но девушка непреклонна и продолжает пополнять его коллекцию.       Сам же Шингуджи настаивает под конец их поездки взять для Тоджо изящный чёрный костюм с пурпурными лацканами, пуговицами и выделкой у штанин, с фиолетовым узором паутины на спине и плечах пиджака. Конечно, она поначалу отказывается, но она не успевает вернуть костюм на место — Корекиё оплачивает его из своего кармана. Оставшуюся дорогу Кируми обдумывает, зачем он так потратился на неё.       Было ли это задабривание? Было ли это искреннее желание её порадовать? Что всё это может значить?..       И вот, они уже дома. Кажется, как будто такой образ жизни был с ними всегда. Как будто они живут вместе уже несколько лет: вместе провожают день за чашкой чая, который облегчает тело и разум, ложатся спать под одной крышей, вместе встречают утро за бодрящим кофе и обсуждением планов на сегодня. Но это ощущение быстро покидает Кируми, едва она заканчивает разбирать покупки.       Корекиё так и не ответил на её вопрос.       Переодевшись в домашнее, Тоджо выходит в гостиную. С кухни, которая находится с этой комнатой в общем пространстве, доносится запах свежего кофе. Не садясь, Кируми подходит к Корекиё, мирно и расслабленно пьющему напиток. В её глазах ещё читается любопытство.       — Ты всё же не рассказал мне. Почему ты назвал меня так?       — Ах… Я уже надеялся, что ты успела забыть…       Его лицо пока не прикрыто маской, но он всё равно невольно прикрывает рот ладонью, явно желая не затрагивать эту тему. Но настойчивый взгляд Кируми вынуждает во всём сознаться.       — Уж не думал, что это всплывёт настолько рано… — он прокашливается и с трудом оборачивается к Кируми. — Видишь ли… Помнишь — там, в виртуальной реальности, я постоянно говорил о моей старшей сестре?       — Да, — кивает Кируми с нервным смешком. — Пожалуй, это вторая вещь, которую мы все от тебя только и слышали. Фольклор — да твоя сестра.       — К-к-к… На самом деле… — Корекиё набирает воздуха в грудь. — Она давно уже мертва. Много лет. Как долго — я сбился со счёта, если честно. И наши отношения, скажем так, несколько… выходили за рамки общепринятых норм.       — Вот как… — Тоджо задумчиво отводит взгляд. — Кажется, министр юстиции говорил об этом, когда тебя собирались казнить… Как же он сказал? «Загубил ради своей покойной сестры, которую даже не как сестру любил»? Ещё и извращенцем тебя назвал. Значит, он имел в виду…       — Именно это, Тоджо-сан, — кивает Шингуджи и обнимает себя, тяжело дыша. — Наши отношения осуждали, нам говорили, что это неправильно… Но я любил её всем своим сердцем, и она любила меня всем своим сердцем. И я так скучаю по её теплу!.. Боюсь, Тоджо-сан, ты вряд ли поймёшь эту всепоглощающую любовь.       Буквально в мгновение перед Кируми Корекиё изменяется из вполне адекватного человека в одержимого безумца. И чем больше горячечного бреда о сестре он говорит, тем сильнее лицо девушки искажается от… этих чувств. Она смотрит в смятении, в непонимании, в ужасе и каком-то омерзении — словно нечто вязкое, тяжёлое, грязное только что коснулось её кожи. Но едва она успевает открыть рот — даже звук не успевает сорваться с губ — Шингуджи перебивает её, глядя ей прямо в глаза:       — Ох, я узнаю этот взгляд, — он с трудом сдерживает смех. — После такого взгляда мне всегда говорят что-то в духе «Какой же ты больной ублюдок, Шингуджи». Я угадал?       Кируми невольно прикрывает рот, так не сказав ни слова.       — К-к-к-к-к-кх… И все эти девушки, в убийстве которых меня обвиняют — да, все они стали подругами моей покойной сестрицы. Я скажу больше… — он приближается к Тоджо, щуря ядовито-жёлтые глаза, и она невольно пятится от него. — Когда мы попали в проект «Гофер», даже там я искал лучших девушек, достойных знакомства с ней.       — Погоди, погоди… — девушка хватается за голову и перебирает нахлынувшие на неё воспоминания. — Значит, то чаепитие после казни Акамацу… Те разговоры про банку с ядовитыми насекомыми… Неужели ты?.. Неужели ты правда?..       — Теперь ты всё же хочешь сделать возврат? — не менее ядовито хихикает юноша, с любопытством наклоняя голову. — К-к-к-кхи-кх-кх-х… Куда же подевался твой энтузиазм? Как же с этим знанием ты захочешь очистить моё честное имя?       Одышка. Всё спёрто в груди. А Кируми не может подобрать слов.       Она совершила фатальную ошибку.       Зачем? Зачем она решила вытащить этого… человека, этого безумца — этого психа?! Чем она думала?!       Ведь она приютила психопата, который не только способен пролить чужую кровь, но и убить без задней мысли. Он будет приносить тела всех этих невинных девушек в жертву своей сестре, как фанатичный жрец закалывает овец своему кровожадному божеству.       Он положит и её жизнь на жертвенный алтарь.       И неужели она действительно дала слабину и зря спасала этого зверя из капкана?..       — И чего же ты молчишь, Тоджо-с—       Хлоп.       По всей комнате раздаётся звонкая пощёчина.       — Заткнись, Шингуджи!       Корекиё невольно ахает и медленно протягивает пальцы к покрасневшей щеке.       Кируми тяжело дышит, а её рука дрожит от сильного удара. Она напряжена, словно пружина. Если бы человек, стоящий напротив неё, готовился бы напасть, она бы тут же разорвала его в клочья.       — Просто… заткнись.       Он, оторопев, поднимает на неё глаза.       — Думаешь, ты первый такой псих, за которого я взялась? Поверь мне, нет. Я видела всяких людей. Я видела ещё более омерзительных ублюдков, — она начинает истерично смеяться. — Что ж, ха-хах, конечно, тех, кто трогает своих сестёр не там и не так, как положено, я встречаю впервые, но мне это будет полезным жизненным опытом!.. Только запомни вот что.       Другая рука тут же хватает Корекиё за шею и прижимает его вплотную к стене.       — Когда я забирала тебя из изолятора для смертников, меня кое о чём предупредили, — Кируми добавляет вторую руку, но фольклорист не сопротивляется. — В случае, если ты совершишь на меня покушение, я могу совершенно безнаказанно превысить самооборону. Я также могу убить тебя — но мне, в отличие от тебя, это легко сойдёт с рук.       Корекиё сглатывает слюну и аккуратно кладёт ладони поверх её кистей, но не пытается убрать её руки от своего горла.       — Тем более, вчера же мы ездили к Тогами-сан за консультацией по нашему делу. Уже забыть успел?! Тридцать процентов вероятности того, что про всех этих девиц ты мог попросту наврать! Что все эти убийства, о которых ты постоянно говоришь, никогда не имели место быть! Что все твои речи про то, как ты «знакомишь» этих «подружек» со своей сестрой — честно, плевать я уже хотела на то, какие у вас там с ней были отношения, — это не больше, чем твои больные фантазии, плоды твоего больного рассудка!       — Т-Тоджо-сан…       — Замолчи, — Кируми наконец выравнивает дыхание, цедит воздух сквозь зубы и теперь обращается к Корекиё более спокойно. — Знаешь…       — Д-да, Тоджо-сан?..       — Я ведь спасла тебя не только для того, чтобы разобраться в том, кто виноват в провале проекта «Гофер». Когда ты стоял там… там, на эшафоте… я видела в тебе огромный скрытый потенциал. Я видела, что, если я спасу тебя, если я буду рядом с тобой, я воочию увижу нечто… грандиозное. Я не знаю, как, не знаю, почему… Но я уже сказала тебе: я видела всяких людей. И те из них, кому я служила, добивались небывалых успехов в любом деле, за какое бы они ни взялись. Знаешь, что их объединяло?       — Что же?..       — Они не пытались саботировать мою помощь, как это делаешь сейчас ты. Я взяла на себя ответственность за тебя — будь любезен ответить тем же и, если не помогать, то хотя бы не мешать мне. Я хочу раскрыть твой потенциал, увидеть его в полной своей силе.       Кируми, отпустив горло, одной рукой аккуратно берёт Корекиё за подбородок, нажимает с силой на его щёки.       — Прошу лишь об одном: не разочаруй меня.       У Корекиё искрятся глаза. И он видит, как пылают то ли в праведном гневе, то ли в потаённой надежде глаза самой Кируми.       — Конечно, Тоджо-сан, — он расплывается в покорной, радостной улыбке. — Хорошо… Я докажу тебе, что я стою всех тех жертв, на которые ты идёшь ради меня.