Живодеры. Сухая гангрена

Егери здесь не на своем месте, это чувствуется. Американцы, бывшие зэки, военнопленные - все на своих местах, а они словно лишние. Здесь самое страшное: никого не нужно убить. Со всем разобрались в первые же часы пребывания здесь, кого надо - пристрелили, и больше ничего. Никто из них не настолько тупой, чтобы, увидев забитых зэков, воскрешать в их памяти события… Какой давности? Недельной, трехдневной? Только Алиска один раз срывается на ком-то из солдатиков неважных, немецких, паренек остается без носа и мочки уха - но выживает, а Алиса получает выговор при всех - где стояли - и подзатыльник, и больше так не делает. На них пялятся. В первую очередь на Яна, конечно. Хауссера американцам пришлось под надзором Димы прятать и в срочном порядке увозить, куда - черт знает, это ничье дело. Потому что иначе бы Ян воскресил в каждом зэке здесь невероятное, просто огромное количество разнообразных воспоминаний. Даже если все здесь хотели смерти этого человека, то уж точно не такой, где были бы так хорошо слышны крики. Микеле трудно шутить в этой ситуации. Миссия, к которой все они шли, ради которой столько работали… Провал. Абсолютный и совершенный. Нет, конечно, Николай Сергеевич, за которым они, собственно, и шли в первую очередь, жив, и Живодеры частично - шестеро из двенадцати, включая Николая - тоже. Но это трудно назвать победой любого рода. Когда они ворвались, все еще в пылу бойни, все еще не-люди, когда тут же, в первую минуту, Ян схватил какого-то мужика, заорав очевидный вопрос, когда тот показал пальцем - это чувствовалось все еще победой. Но когда после Ян тут же побежал в главный корпус с автоматом наперевес, подошел незнакомец - вроде, один из живодеров - и ткнул в бок Мишу, глядя очень серьезно. -Иди за ним. Готовься заламывать руки. Микола вообще случайно это услышал, просто рядом стоял. Он точно так же не понял, как и все еще ошалелый, тяжело дышащий этот вопрос Миша: -Зачем? -Начнет стрелять. Быстрей! Микола пошел с ними, по дороге еще захватили Илью, попавшегося на глаза, вроде ничем не занятого, идущего, кажется, в сортир. Перетопчется. -Че там? -Этот говорит., - Микела кивает на незнакомца, цыгана на вид, тощего, как палка - смотреть жутко - бритого, шумно гоняющего вдохи и выдохи поломанным носом., - Что Ян, выйдя от Николая Сергеевича, в людей стрелять будет. Нам этого… Они входят на первый этаж. Со второго слышен вой. Микела хочет просто забыть это, честно говоря. Он ведь знает Яна, славного, жестокого конечно, но славного Яна, иногда смеющегося, иногда угрюмого, заботливого, принимающего Яна, давшего им всем второй шанс. Он не хочет считать, не хочет верить, что так может кричать их Ян. Их большой, самый сильный на свете Ян. -... Не надо., - Договаривает цыган., - В комнату не входите, сторожите у двери, пошли!, - Сам сползает на пол по стенке, тяжело дыша с присвистом. За него сейчас, взмывая на второй этаж, Микела волнуется меньше всего. Он видит перед собой Мишину спину, слышит позади топот Ильи - этого достаточно для того, чтобы больше ни о чем не думать, доверяя своим товарищам, переживая за Яна. Ему плохо, их командиру там плохо, они не могут просто так взять и оставить его, в том числе - оставить, чтобы перебил незаконно кучу народу у всех на глазах! Он не успевает лично даже дойти до двери, да даже не знает, как, наверное, и Миша, сталкивающийся с выпрыгнувшим из одной из комнат Януса. Тут же все быстро, прямо таки мгновенно: -Ян! -Не трожь!, - Оглушающий рев, которого Миша, слава богу, не слушает, просто падая на командира всем телом - автомат у того вылетает из рук, приземляясь рядом и не стреляя каким-то чудом, Микела падает на чужие ноги, всем своим весом придавливая к полу, Илья - отнимает от шеи Миши левую Янову руку, садясь на неё тут же, а со второй мужчина справляется сам, буквально сидя на чужой груди, не давая вырваться борющемуся, извивающемуся в истерике товарищу. Раньше, Микела, может, что-то и думал о справедливости, о законности и всем другом важном, но теперь внутри только одно: не дать вырваться, никаким образом, ни коим разом, потому что это под ним - не Янус, это будто бы дикий зверь, медведь самый настоящий, воющий и рычащий, орущий отпустить его сейчас же. Это похоже на ночной кошмар. Успокаивается Янус меньше, чем через минуту, уходя в глухие рыдания, отчаянные угрозы, едва уже заметные подергивания. -Убью., - Хрипит., - Сожгу к чертовой матери. Всех сожгу… -Все будет., - Миша не перечит., - Приедешь в Москву, пидораса привезем тебе в подарочной обертке. Как конфетку, да? Вернёшься домой с НиколСергеичем, в санаторий поедете… В ответ только новая волна рыданий. Микола встречается взглядами с Ильей, между ними одними этими взглядами секундная борьба - и кому победить, как не их стратегу-тактику? -Я на ноги пересяду, проверь, что там. Микола кивает - а что ему еще делать? Поднимается, отдавая свое место, морщась от боли в ногах, в комнату входит, готовый морально ко многому. Не ко всему, как оказалось. Не к человеку - человеку? - забившемуся в угол у кровати с железным каркасом, прикрывающему голову руками, скулящему на грани слышимости. Это… Николай Сергеевич? Тот самый - который с лихой улыбкой, огненными волосами и самой чистой душой из всех? Который столько раз Януса спасал? Который провел, распланировал все Живодерские операции? У которого самый красивый смех из всех, что Янус знает, который никогда не в отчаянии и ничего совсем не боится?.. Вот тогда у Миколы впервые такое чувство, что операцию они провалили. -Николай… , - Микола садится на корточки рядом, срань господня, он понятия не имеет, что ему делать. Ему нужно быть спокойным, потому что комочку перед ним, очевидно, страшно. Какой-то… Пострадавший комочек. Это не Николай - как может быть? Ну и что, что ёж бритых волос рыжий - это же ничего в целом не значит. Не может значить. -Здравствуйте. Меня Миколой зовут. А вы - Николай, верно? Бешеный пеее… Мужчина затихает, когда в ответ на прозвище слышит громкий скулеж. Понял, так не делает. -Януса помните? Это он сейчас был, испугал вас, да? Понимаю, сам с него с ахуе., - Микола мягко, как может, смеётся, наблюдая за реакцией. Хуже не стало - прекрасно. На вид - даже вроде замер, даже слушает., - Янус за вами вот пришел. Думал, что уже слишком поздно, боялся, а оказалось, что нет. Это хорошо, верно? На имя Яна хорошо реагирует. Хорошо, можно работать. Чувство, будто минное поле, но вместо мин - слезы и очень злой на Миколу Ян. Лучше мины. Надежнее как-то. -Янус о вас очень много рассказывал. Говорил, встретит - расцелует, и еще говорил, что вы у него самый близкий, кто есть. Янус вас очень любит - помните? Голова с глубоко запавшими, красными от слез глазами и впалыми щеками - чисто скелет, не сильно лучше валяющихся на улице - поднимается робко и осторожно. -И… -Я.. Я, я.. -Да? Голос Николая дрожит, заикается, не слушается - Микола думал, что он вообще ниже. Да и что сам мужчина массивнее, выше, типа с Мишу хотя бы ростом - ведь есть история, что Яна, раненого, на себе таскал… А этот похож сейчас на Алисиного ровесника от силы. -Я-ян. Ян., - Буквы, как икота, из чужого рта горошинками скатываются и стучат об пол., - Х-х-х…, - Сдается через секунду., - Ян. Г-где Ян? Н-надо. Ж… жив? Ян. Ж-жена? У н-него жена и, и, и… Со.. Собака? Чего? Ещё попытка. -Нет, за вами пришел. Он здесь. Освободил лагерь, пришел спасать вас. Это он был. Кричал… -Ян з-з-здесь?.., - Медленно чужое лицо искажает гримаса ужаса, с запозданием Микела понимает, что “Ян здесь” и “Ян кричал” может быть плохой формулировкой., - Я, я… Я с-сделаю, только его не, не т-трогайте. Н-нет. Не.. Не Яна, нет. Н-не надо. -Нет, нет. Ян пришел сам, освободить. Свобода. Свобода. Хауссера больше нет, совсем. -Н… Из коридора наконец шорохи, слышны тяжелые шаги - тут же Николай снова прячет лицо, сжимается, а Микела оборачивается на вошедшего Януса. Лицо мертвое, без единой кровиночки, с выражением такого жуткого отрешения… -Сгинь., - Механический голос Микеле. -Не убивайте его… И себя тоже. Я с ним поговорить смог, он вам вспомнил, не надо… -Вспомнил?, - Ян повторяет тупо, садясь на колени рядом с чуть приподнявшим голову Николаем., - Коленька… , - В его голосе слезы., - Коленька, милый, любимый мой, ты меня помнишь?.. -Я… Ян. Ян. У-ушел, сейчас, с-скоро вернется он, т-тебя… Уходи, п-приказ, сейчас ж-же, у… Ушел. Прячь.. ся. Прячь,чься. П,приказ, приказ. Николай тянет тощие руки, взмахивает ими на дверь, под кровать, шаря по комнате глазами и снова на Януса. У того слезы по лицу градом. Микела уходит тихо, как может. -Не этого я ждал. -Ага. Они, наивные, думали о счастливом воссоединении, о знакомстве с Теми Самыми Живодерами, о празднике, о том, что будут счастливы, что вот так сумели - а получили пять сумасшедших каждый на свой лад полутрупов и одно жалкое создание, бывшее однажды Янусовым любимым. -Я думал, он… -Больше. -Ну да. Микела со Стефаном сидят на крыльце одного из бывших бараков, издалека наблюдая за тем, как осторожно, трепетно Янус ведет Николая в больничное отделение. Тот не то что тощий - это ясное дело - он по грудь любимому от силы, ростом ниже, наверное, всех в Егерях, не считая только Алиски - а может даже и считая, и одну ногу подтаскивает за собой - не работает, видать. На вид целая. -Янсевич как, оклемался?, - Стефан спрашивает. А что на это ответить? -Знаю не больше тебя. -Ну выглядел хуже ведь - в смысле, когда только нашел. Да? Хуже? Да как пиздец. -Ну да. В этом смысле - да. -Лиска, кыш!, - Нервного, злого рявканья достаточно для того, чтобы она услышала, отпрыгнула от военника, разгребающего наравне с остальными товарищами по несчастью один из завалов, поморщила милое, хоть и грязное личико. -Я помогаю! -Прекрасно! А ты знаешь, что это делать нельзя?! Вообще-то, Илье не так уж и важно, что она там творит, чтобы прям кричать. Он и не поэтому кричит, если не ясно, если для тупых. В нем пружина, выкрученная на максимум, натянутая, нервная - искрит током и скалится раскаленной проволокой. В нем набатом и оглушающе: опасность, опасность. Пятьдесят восьмая - опасность. Пятьдесят восьмая - верная смерть, так ему говорили, а он выжил, конченный. А сейчас словно вернулся в самое начало, пережив все то, что пришлось, словно все это было ни для чего, просто так, бесполезно и не нужно, и теперь он в этом ночном кошмаре снова. Голова кружится, и в горле сухо. Алиска подходит к нему, тычется головой в грудь. -Чего грустишь так? Все хорошо? -Нет. Я хочу ломать ноги. Девочка смотрит на него удивленными глазами: -Ну так… -А нельзя., - Илья ее осаждает тут же. Еще чего не хватало - чтобы всякое творить начала, а его виноватым выставила.