Свет их любви

      Стефан и Елена не были единственными вампирами, возвращёнными к жизни этой ночью. Говоря по правде они не были даже первыми. Эта «честь» выпала Викки Донован. Девушке, умершей в первую ночь после обращения. Милтон Файн обещал Джереми воскресить её в обмен на участие в эксперименте, но это были только слова. На деле же пришельцем двигала практическая необходимость. Прежде чем применять технологию на двух ключевых подопытных, её сначала нужно было как следует «обкатать».       Его выбор пал на Викки по многим причинам, большинство из которых были чисто техническими. Во-первых девушка успела побыть вампиром всего-ничего, а значит и изменения, произошедшие в её теле легче было «откатить». Во-вторых она, как мёртвая, а следовательно и списанная со счетов не входила в условие заключённой с Еленой сделки, которую он вынужден был соблюдать. В-третьих Викки умерла и пришелец видел в этом уникальную возможность продемонстрировать всем и вся свою безграничную власть.       Умереть только для того, чтобы оказаться опытным образцом на столе безумного учёного казалось несправедливым, но жизнь никогда и не была справедлива к Викки Донован, обращаясь с ней невероятно-отстойно. Её мать-алкоголичка не уделяла дочери достаточно внимания, предпочитая проводить большую часть свободного времени на диване, маясь с похмелья. Или и вовсе сваливала из города с очередным бойфрендом. Что же касалось отца, то его Викки почти не помнила. Мужчина бросил семью, когда ей исполнилось только три года, и переехал в Техас. Открыл там авто-мастерскую чтобы, как он выразился, «начать всё сначала».       Училась Донован плохо. Часто проваливала тесты. Учителя давно поставили на ней крест, а одноклассницы дразнили за бедность. Мерзавки завидовали её красоте и распускали грязные слухи. «Только шлюхи носят такие короткие юбки», — сказала Лори, когда она пришла на школьную дискотеку в мини-юбке, а потом невинно спросила — «Ты шлюха, Донован, как и твоя мать?». Этого Викки, понятное дело, стерпеть не могла. Мало того, что та юбка была единственным подарком на день рождения (пусть и пришедшим с опозданием на три недели) так завистливая сучка ещё и оскорбила её мать. Викки тогда здорово наваляла ей, за что впоследствии была отстранена от занятий. Ведь образовательная система беспощадна лишь к тем, кто дерётся, а не к тем, кто провоцирует.       Дерзкая и язвительная, привыкшая говорить людям то, что думает девушка быстро обзавелась дурной репутацией. А к выпускному классу к ней добавились низкая самооценка и тяжелейшая депрессия, которую не смогли вылечить никакие консультации у школьного психолога. И если поначалу, Викки ещё задавалась вопросом: чем заслужила всё дерьмо, происходившее в её жизни, то потом просто смирилась. Отказалась от амбиций, решив плыть по течению жизни. Уставшая от постоянного осуждения Доннован пристрастилась к наркотикам. По крайней мере она не приходила домой в пьяном угаре и не вырубалась на крыльце, как её мать.       Пока что, во всяком случае. С упорством, заслуживающим более достойного применения, девушка продолжала поиски дна.       Жизнь Викки Доннован была ужасной. Впрочем, как и смерть. Она встретила свой конец в лице Дэймона Сальваторе. Высокомерного придурка, пытавшегося казаться горячим кумиром девочек-подростков. Он появился когда они с друзьями валялись обдолбанными на той поляне и подошёл к костру. Никто не обратил на пришельца внимания. Все были погружены в свои грёзы, а Викки так и вовсе решила, что у неё снова начались галлюцинации. Их группа находилась так далеко в глуши, что случайный прохожий просто не мог оказаться здесь поздно ночью.«Какого хрена он здесь делает?» — мелькнула в голове здравая мысль.       Мелькнула и исчезла. Потому что уже в следующий миг она поняла, что пришедший великолепен. Отсветы пламени заплясали по его лицу, осветив гладкую белую кожу, небрежно уложенные чёрные волосы и точёная челюсть. Он был идеален. Даже слишком идеален. Столь идеальными имели право быть лишь греческие боги. Дэймон одарил их улыбкой, похваставшись своими… клыками.       Даже находясь под воздействием изменяющих сознание веществ, Викки нашла это очень странным. Мысль о побеги мелькнула по краю затуманенного сознания, но закручивающийся водоворот силы в его голубых глазах заставил её исчезнуть. Красивые, но совершенно бесчувственные они должны были казаться магнитом для цыпочек, но скорее отталкивали. Отвращали и даже пугали.       Дэймон что-то говорил. Наверное насмехался над ними. Память сохранила лишь ощущение клыков, сжимающихся на шее с тошнотворно-мокрым звуком рвущейся плоти, и перехватывающая дыхание боль. Первым же глотком вампир высосал всё её сопротивление, заставив тело обмякнуть. Обычно, на людей в такой ситуации накатывает равнодушие, но Викки охватил дикий страх.       А вместе с ним и желание жить. Последний год был худшим из всех. Как только дочь достигла совершеннолетия Келли Донован сразу же свалила из города, перепоручив ей заботу о младшем брате. Чтобы свести концы с концами Викки вынуждена была устроиться в «Мистик Гриль» официанткой. Отсутствие каких-либо жизненных перспектив убивало, поэтому она ходила погрузившись в оцепенение. Все чувства притупились. Осталось лишь ощущение бессмысленности и смертельной скуки, заглушаемой веществами.       Однако теперь, когда смерть вплотную подступила к ней, девушка вдруг поняла, что не хочет умирать. Она оказалась достаточно упрямой, чтобы продолжать цепляться за жизнь не смсотря на обильную кровопотерю. И достаточно убедительной, чтобы разжалобить даже такую конченную мразь, как Дэймон Сальваторе. Выслушав историю её жизни вампир не придумал ничего лучше, как напоить её своей кровью и свернуть шею, превратив в подобное себе чудовище. Поступок, достойный идиота. Или законченного садиста.       Нет, в существовании вампира были и свою плюсы, конечно. Обострённые чувства, бессмертное тело, обладающей повышенной силой и скоростью. Способное исцеляться или исцелять других с помощью крови. И, конечно же принуждение. Вампирский гипноз. Однако это не компенсировало постоянную жажду крови, ещё более сильную чем у любой новообращённой из-за наркозависимости. И это не говоря уже о том «незначительном» факте, что солнце могло превратить её в пепел. Один взгляд в его сторону вызывал ощущение, будто в её глазные яблоки воткнулись раскалённые добела кочерги и они сейчас вспыхнут и взорвутся прямо в черепе.       Но больше всего дискомфорта доставляли «обострившиеся» чувства. Психиатр и так диагностировал у Донован компульсивное расстройство личности, а после обращения бедняжка оказалась во власти резких перепадов настроения. Они открывали шлюзы горя и разочарования, проливавшиеся солёными водопадами, или оборачивались животной яростью, которую нельзя было контролировать.       Неудивительно, что Вики не смогла со всем этим справиться и погибла в первую же ночь своего вампирского существования. Погибла по глупости, сбежав из особняка давших ей приют Сальваторе ради вечеринки в честь Хэллоуина. Где и напала на Елену Гилберт. Она не хотела, но наглая маленькая сучка напросилась сама. Давно напрашивалась. С тех самых пор, как разбила сердце её брату. Поигралась и выбросила из своей жизни. Да-да, у неё было оправдание — смерть родителей и всё такое, но… Викки всё равно не могла простить бывшую подругу. Особенно после того, как та пыталась помешать ей видеться с Джереми. Наглая выскочка!       Вампиризм обнажил похороненную в сердце обиду, обратив её даже не гневом, а всепоглощающей яростью… и жаждой крови. Даже просто стоя на расстоянии вытянутой руки от Гилберт, Донован сходила с ума от желания наброситься на неё. Вонзить клыки в незащищённую шею и разорвать её. Сделать так, чтобы кровь хлынула в горло, словно водопад вечной молодости. Это были мысли бешеного животного, не имевшие ничего общего с человеческой рациональностью. Девушка понимала это, но запах добычи сулил пир слишком роскошный, чтобы от него отказаться. Всего один укус отделял её от обладания этой благословенной амброзией…       …и конечно же Викки не выдержала. Накинулась на бывшую подругу, словноголодная кошка… за что получила удар в спину. Буквально. Остро заточенная деревянная палка с хрустом пробила рёбра, пресекая ненужное вампирше дыхание. Сердце разорвала невыносимая боль. Девушка попыталась закричать, но из груди вырвался лишь стон. Обессиленная она растянулась у ног Елены на животе, выгибаясь в предсмертной судороге и царапая ногтями мокрый после дождя асфальт, пытаясь хоть как-то облегчить боль.       И прежде чем мучительная агония, разрывавшая её теперь уже по-настоящему мертвое тело, сменилась ледяным холодом смерти, Вики различила лицо Стефана Сальваторе. Ну разумеется. Кто же ещё. Он с самого начала был против её обращения. Считал, что городу меньше всего сейчас нужна ещё одна «проблемная вампирша». Лицемер! Всё, о чём он заботился, это защита Елены от «тёмной стороны» вампиризма. И ради этого был готов пожертвовать жалкой жизнью шлюхи-нарокманки. Как и своими принципами.       Жаль только смерть не подарила Викки желанного освобождения. Вместо этого она оказалась заточена на Другой Стороне в форме призрака. Миг небытия был краток. Сознание снова вернулось к ней. Мгла окутывала вампиршу и когда Викки по инерции попыталась сделать вдох, то не ощущала ни малейшего движения мускулов, которое, по идее, должно было бы сопровождать расширение грудной клетки, и не чувствовала воздуха в своей гортани. У неё больше не было тела, но в то же время она была.       «Где я?» — мистический холодок страха окутал Донован, пока она вглядывалась в пустое, серое пространство, клубившееся перед глазами. Сплошное и неоднородное, оно простиралось в бесконечность. Здесь не было ничего. Никаких тонов, никаких теней, никаких цветов. Лишь расплывчатые, аморфные силуэты, скользящие на краю восприятия. Они напоминали светящиеся полупрозрачные пятна с размытыми лицами, кружившиеся вокруг девушки подобно осенним листьям, подхваченным лёгким ветром.       Вскоре Донован приспособилась, обнаружив себя за изнанкой Реальности. На Другой Стороне, похожей на привычный мир в той же самой степени, что и тень на отбрасывающий её предмет. Или чёрно-белое фото. Форма без содержания. Привычные с детства улицы, дома и деревья, но обесцвеченные, поблёкшие. Это место как будто существовало и не существовало одновременно.       Девушка ощущала себя вырванной из Реальности. Умерев, она перестала быть частью привычного мира. Оказалась отделена от него непроницаемым саваном. Это был её личный ад — продолжать существовать, оставаясь при этом невидимой для окружающих. Люди проходили мимо и даже сквозь неё, не замечая, не обращая внимания, даже когда она кричала на них. Долго, визгливо. Отсутствие кислород а больше не являлось проблемой, поэтому её крик мог длиться хоть вечность, так и оставаясь неуслышанным.        Охваченная страхом и злостью, Донован пробовала шептать, размахивать руками и даже двигать и вещи. Однако её пальцы ничего не могли схватить, а ноги ударялись о предметы не сбивая их. В отчаянии девушка закрывала глаза и концентрировалась, пытаясь почувствовать какую-то мистическую энергию, как в фильме «Призрак», но всё было бесполезно. Ничего не происходило.       И это так чертовски несправедливо! Она не должна была умирать. Не должна была оказаться в этой холодной и одинокой квази-реальности. Викки Донован больше пристало напиваться в компании таких жалких неудачников, как она сама. Ну или тосковать поэтому тупому придурку Тайлеру Локвуду, использовавшему её как свою личную шлюху. Даже обслуживать сто лики с неблагодарными клиентами и то было бы лучше, чем это бесконечное серое ничто. О да! Она должна была прожить долгую жизнь, полную кайфа и случайных связей. Или даже лучше — остаться вампиром и не стареть. Не беспокоиться ни о чём. Они могли бы сбежать вместе с Джереми и делать всё, что захотят. Никаких препятствий и последствий… И пусть превращение в вампира вряд ли удержало бы её от того, чтобы вновь облажаться, Викки, до определённой степени, наслаждалась этой прекрасной мечтой.       В реальности же ей оставалось лишь наблюдать, парень Елены, вонзивший ей кол в сердце и его придурочный брат, питавшийся ею, закопали её тело в неглубокой канаве, заставив Джереми забыть о ней! А Елена, бедная маленькая Елена которую все вокруг так жалели, позволила им выбросить её в лесу как мусор, а затем украсть воспоминания и любовь Джереми к ней, хотя Викки рыдала, умоляя их не делать этого. Эта сука лгала Мэтти, обнимая его и притворяясь будто не знает правды о печальной судьбе его сестры.       Тогда Донован сорвалась. Она кричала и ругалась, проклиная Елену. Говорила ужасные вещи о ней, её мёртвых родителях, приятелях-вампирах, подонке-Тайлере, его стервозной матери и абьюзивном отце. Исчерпав же запас гнева, девушка разрыдалась, погрузившись в отчаяние. Ни кто её так и не услышал. Не увидел слёз, не почувствовал боли и не пришёл, чтобы утешить её.       Другая Сторона оказалась не только бесцветной и тусклой, но ещё и невероятно одинокой. Успокоившись, Викки задалась вопросом: есть ли здесь ещё кто-то вроде неё? Такой же мёртвый неудачник, застрявший за изнанкой Реальности. Покинув дом Гилбертов, девушка отправилась на поиски, отвлекаясь от злости, одиночества и отчаяния, но никто во всём городе не видел её.       Ни живые, ни мёртвые, присутствие которых она смутно ощущала рядом, но ни разу не видела. Никем незамеченная Викки бродила серди людей, всё так же спешивших куда-то по своим делам. Среди них, мимо них, сквозь них… в своем новом состоянии она без труда проходила сквозь твёрдые предметы: стены домов, фонарные столбы, автомобили, деревья в парке, люди — всё оставляло лишь смутное ощущение встречного сопротивления. Не более. У её нового состояния были и плюсы. Вампирше больше не нужно было тратить время на светофорах или уворачиваться от пешеходов на тротуаре, но… радость прикосновений была потеряна для неё.       Вместе с возможностью радоваться теплу и ночной прохладе. Чувствовать ласку свежего ветра на коже. Ощущение запаха и вкуса тоже были ей теперь недоступны. Даже звуки реального мира долетали сюда приглушенными и слегка искаженными, а все цвета оставались блёклыми и выцветшими как на старой фотографии. Здесь, в этом застывшем мире вечных сумерек, окутанном потусторонним свечением, не было даже привычной смены дня и ночи. И ко всему этому было очень, о-о-очень трудно привыкнуть.       Следующий несколько недель прошли в постоянных перепадах настроения. Как ПМС, только на максималках. В одну минуту она сжималась в комок, плача от жалости к себе, а в следующую уже во всю пользовалась преимуществами призрачного состояния. Невидимость позволяла ей безнаказанно шпионить, подслушивать и ходить куда угодно без каких-либо последствий. Поэтому Викки выкрикивала непристойности в Мэрии, Церкви, Полицейском участке и Старшей школе. Шутила, оскорбляла просто потому, что могла.       Подобные развлечения вносили оттенок новизны в однообразное существование, но быстро наскучили. Какой смысл, если её поступки всё равно не оказывали никакого действия на окружающих, служа болезненным напоминанием об её одиночестве.       В конце концов чувство покинутости заставило вики искать общества близких. А заодно открыло в ней новую способность. Теперь Викки достаточно было открыть глаза и подумать о ком-то, как она тут же оказывалась рядом… в очередной раз убеждаясь, что её исчезновение по-настоящему никого не трогает. Ни одного человека в её ебанутой жизни! Мэтти утопал в жалости к себе из-за разрыва с Еленой. Его не волновало куда пропала сестра. Он сожалел лишь о том, что она его бросила. И наверняка злился в душе, сравнивая с матерью. И сколь ко бы Викки не кричала что это не правда, и она никогда бы так с ним не поступила, он не слышал.       И не думал о пропащей старшей сестре, предпочтя сближаться с самой, пожалуй, раздражающей особой из всех, кого она только знала — Кэролайн Форбс. Появившись как-то в своём доме и застав их целующимися Викки поняла: жизнь Мэтта продолжалась.       Только уже без неё.       В тот миг ей отчаянно захотелось, чтобы Тайлер был рядом. Чтобы прикасался к ней, заставляя чувствовать себя красивой и желанной. Чтобы шептал комплименты, пока они прижимались друг к другу голые под одеялом… Это позволило ей мгновенно перенестись в дом Локвудов. Место, в котором Викки прежде никогда не бала. Тайлер не только не представил её родителям как свою девушку, но бо́льшую часть времен вообще делал вид, что не знает её. Поэтому, прогуляться по старинному дому одной из Семей-основателей было даже забавно. Девушка кричала в его просторных, отделанных лепниной комнатах, танцевала на столе в зале для собраний, и шпионила за Мэром и его снобистской-сукой женой, ненавидевшей её мать и вымещавшей зло на ней.       Их сын же вёл себя так, словно ничего не случилось. Тусовался с друзьями, выпивал, трахался с какими-то шлюхами. В общем делал всё тоже самое, что и обычно. Как будто его девушка не пропала (то есть не умерла и не была выброшена как мусор, которым её частенько называли за спиной). Это сломало её. Викки сидела на бильярдном столе и плакала, игнорирует шары, которые не столько проходили сквозь неё, сколько били по ногам и заду, непостижимым образом оказываясь с другой стороны. Тайлер не замечал её, не думал о ней и даже не вспоминал, предпочтя вести праздную жизнь красавчика-мажора со скверным характером.       Всё её бросили. Включая родную мать. Келли Донован прямо сейчас гуляла с каким-то паршивым придурком в Палм-Бич.       Единственный, кто действительно скорбел о её смерти, это Джереми. Дэймон мог стереть ему память о случившемся, но не чувства к ней. Он продолжал помнить и тосковать. Этот парень был единственным, кто заботился о ней, кроме Мэтта, и не отворачивался, какие бы глупости она не делала и сколько бы гадостей ему не говорила. Он была почти таким же неудачником по-жизни, как и она и не судил её. Вместо этого Гилберт-младший старался помочь. Не дать погрязнуть в саморазрушении. Он обращался с неё так, будто она была его миром, и не хотел, чтобы Викки постоянно балансировала на краю бездны, рискуя упасть.       В каком-то смысле встреча с ним перевернула жизнь девушки. Разделила на «до» и «после». Поначалу она лишь использовала Джереми, таскавшегося за ней подобно щенку, как своего личного дилера, без риска доставлявшего ей запрещёнку, но постепенно прониклась симпатией. Им было хорошо сбегать от проблем вместе. Тусоваться, кайфовать или просто беседовать, обсуждая свои несчастья. Одно вело к другому и Викки, вопреки здравому смыслу, позволила дружбе перерасти в нечто большее. В романтическую увлеченность, которая постепенно стала любовью. Они провели вместе целое лето, встречаясь вдали от чужих глаз. Лучшее её лето…       Те воспоминания оказались самыми яркими и перед глазами девушки, промелькнули их свидания, поцелуи, моменты интимности… как они встречались в «Гриле» по завершении её смены и целый бар был в их полном распоряжении, или сидели на траве, всматриваясь в усыпанное звёздами небо и говорили, говорили, говорили… незабываемое прикосновение ладоней и ощущение близости, душевного тепла резко контрастировало с безжизненным холодом её нынешнего существования. Ей отчаянно захотелось оказаться по-ту-сторону. Там где тепло и люди не проходили бы мимо неё. Где Джереми держал бы её за руку и говорил, что любит.       Викки видела как он страдает, как мучительно переживает её исчезновение, но не могла даже утешить его. Не могла обнять, бережно коснуться поникших плеч, не могла шепнуть что-нибудь успокаивающее. Однако, вампирша не прекращала попыток достучаться до Джереми. Она кричала ему, но он не слышал. Она шептала, но её голос тонул во вздохах холодного осеннего ветра и шелесте опавших листьев, которые влекло куда-то прочь по заасфальтированным дорожкам, ложившимся под ноги Гилберту.       Викки плакала от боли и отчаяния, стиснутая в тисках одиночества, стократ более сильного, чем когда-либо прежде. Чтобы хоть чем-то унять боль истерзанной бесконечными страданиями души девушка часами бродила по недоступному для неё городу, среди сумрачных теней тех других кто, как она чувствовала, подобно ей оказался заперт здесь, в этом посмертном пристанище для неприкаянных душ. Те, кто был выброшен из привычного течения жизни вмешательством сверхъестественных сил, умирая оказывались здесь. В призрачной реальности, на развилке между Жизнью и Смертью, покинуть которую не дано было никому из них.       Вместе с ними она обречена была вечно созерцать жизнь которую оставила. Лишь наблюдать, не имея возможности как-то повлиять на происходящее. С каждым днём Викки ощущала это всё острее, тоскуя по привычному миру, цветами и яркости. По тому времени, когда была живой. Девушка отказывалась верить, что теперь ей суждена лишь бесконечность одиночества в бездействии. Что она лишена возможности говорить, спать, есть, дышать, жить… что у неё останутся лишь воспоминания том, что она всё это могла.        Вампирша отказывалась это признавать. На глаза наворачивались слезы. Душившее её отчаяние прорываясь из груди криком, которого никто не слышал и который тонул во вздохе иномировой мглы. Так прошла целая вечность, но однажды, когда очередной лишенный новых впечатлений, унылый и безрадостный день только-только начался и она, влекомая тоской шла к дому Гилбертов. По дороге, что была вырезана, в памяти незаживающей раной. Джереми уснул на кровати не раздеваясь. Она подошла, неслышно легла рядом и долго смотрела на него. Такого спокойного, безмятежного… и когда она в очередной раз коснулась его это произошло.       Занавесь словно приподнялся и монохромно-серый холст её посмертного существования вновь окрасился цветами реальности. На мгновение вики смогла увидеть комнату такой, какой она являлась. Увидеть Джереми без монохромной серости полутонов. И это было прекрасно — он был прекрасен. Тёмно-карие глаза смотрели ей словно в самое сердце, а шоколадно-каштановые волосы так мило торчали в разные стороны. Небрежно помятая одежда делала его немного похожим на Джастина Бибера.       — Привет, красавчик, — прошептала Викки, когда дуновение воздуха всколыхнуло завесу между мирами. Аромат его тела, невинно коснувшийся носа вампирши, заставил её содрогнуться всем своим несуществующим телом. Глаза защекотала, а кровь забурлила в жилах. От Джереми исходил просто божественный запах! Пахло Амброзией, любимыми блюдами, ароматическими свечами и духами, смешавшимися в один соблазнительный аромат. Пахло самой, оставленной позади жизнью. И Викки удалось ощутить её.       Миг прояснения был краток. Прореха в могильном саване быстро затянулась, но было уже поздно. Вики поняла, что Джереми — это тепло и свет. Не всё время, но в те моменты, когда думает о ней. Тогда она наверное приснилась ему. Понимание наполнило Викки радостью. Их любовь пережила смерть, став двусторонней связью, способной пересекать даже незыблемые границы миров.       С тех пор Донован неотступно следовала за Гилбертом. Всегда рядом, но никогда вместе. Отделённая от него гробовой вуалью. Одинокая, тоскующая, полная сожалений. Быть мёртвой, быть по-ту-сторону, оказалось больнее, чем жить. Она ведь не могла даже обнять своего милого. Поговорить с ним, сказать что всё в порядке. Что она всё ещё здесь и никогда его не покинет. Что всегда-всегда будет рядом. Джереми же, в свою очередь, не мог услышать, или почувствовать её. А потому постепенно начал отдаляться.       Он не забыл, но сделал первые робкие шаги к тому, чтобы отпустить её. И вот глядя как Джереми постепенно стирается из её реальности, превращаясь в ещё одну бледную тень, Викки поняла что это конец. Что скоро их связь разорвётся и она даже не сможет сказать ему, какой глупой была и как сильно сожалеет. Обо всём что делала, что говорила, и чего не сказала. Заливаясь слезами Викки отчаянно звала его, но Гилберт не слышал и не отвечал. Да и как он мог, если даже ей собственный голос казался пустым.       Было больно смотреть, как он сближается с этой сучкой-Анной, флиртует с ней и просит обратить. Напуганная тем, что может потерять Джереми навсегда Викки медленно сходила с ума, когда в небе над Мистик Фоллсом появился гигантский летающий череп. Звучало странно, но всё выглядело именно так. Огромный и белёсый, он закрыл пол неба, изрыгнув сотни чёрных щупалец. Они протянулись к городу и… страшный удар потряс Реальность до самого основания. Даже находясь на Другой Стороне девушка ощутила отголоски этого катаклизма. Пространство вокруг неё жалобно затрещало. Образовавшиеся вокруг разрывы налились белизной, засияли и вспыхнули светом столь ярким, что от его интенсивности стало больно… нет, не глазам, а самой её… сущности. Может душе?       Вики вскрикнула, ища укрытия но свет почти сразу сменился чернотой, что изливалась из пасти черепа, заволакивая всё вокруг. Она была болезнью, поразившей каждого человека, вампира и оборотня в этом городе. Свившей гнездо в каждом сердце и затаившейся в ожидании удобного случая. Даже призраки не были защищены от этого. Тьма постепенно просачивалась на Другую Сторону. Викки слышала голос. Кто-то говорил с ней. Обещал, что она сможет вернуться в мир, как если бы она снова стала живой.       Она не верила голосу-из-тьмы и не внимала ему, но что-то определённо начало происходить. Завеса между мирами истончилась и Джереми начал её замечать. Оставаясь один — в своей комнате или на улице ночью он вдруг поворачивался в её сторону, как будто бы видел. Краем глаза. Викки словно мерцала сквозь завесу, то появляется, то исчезая из поля его зрения, успевая лишь позвать его по имени. Тьма же, сжавшая город в кольце, шептала что очень скоро она перестанет быть отрезанной от тех, кого так любит.       В любой другой ситуации девушка не задумываясь согласилась бы. Погрязшая в отчаянии, наполовину безумная и неистовая, она бы всё отдала за шанс снова жить. Не важно — вампиром или человеком, который однажды снова умрёт. Она бы заливалась слезами, умоляя обладателя голоса помочь ей. Объяснить, как прорваться через завесу. И сделала бы что угодно, чтобы снова дотронуться до Джереми. Обнять его, и сказать что любит. Ну и заодно отшлёпать Мэтти за то, что он едва ли когда-либо думал о ней. А потом, если останется время и силы, навестить Елену и Стефана с Дэймоном, чтобы превратить их жизни в ад, которым стала её собственная.       Однако договариваться с тем, кто вырвал Мистик Фоллс из ткани Бытия, укрыв его тем, что в реальности казалось Куполом, а с Другой Стороны выглядело разломом непроницаемой тьмы, Викки не собиралась. Да, в своей жизни она едва ли сделала что-то хорошее, однако она и зла никому не желала. А потому предпочла остаться здесь, всё больше теряя рассудок в бессветной мгле.       Предпочла бы, если бы ей оставили выбор. Но всё как всегда решили без неё. Джереми и Мэтт заключили сделку с тьмой, воплотившейся в виде остроскулого красавчика с мёртвыми глазами хищной рыбины. И тот вернул её к жизни. Отходящие от черепа дымные щупальца черноты оплели её, душа́ в своих объятьях, и девушка очнулась на кровати. В объятьях любимого Джереми.       Это было так чудесно — вновь прикасаться к нему, ощущая ответное прикосновение и последовавший за этим поцелуй. Чувствовать, как его любовь наполняет её, вырывая из холодных объятий небытия, а глухая стена, отделявшая её от жизни, истончается и исчезает. Кашляя и задыхаясь от разрывавшего ново-обретенные легкие воздуха Вики, уткнулась в плечо Джереми, который обнял её и прижал к себе, чтобы никогда больше не отпускать. Мэтт тоже стоял рядом, не решаясь подступить ближе.       — Ещё одно доказательство того, что наука превосходит магию, — сухо сказал Файн, оглядев воссоединившихся влюблённых.       После чего исчез, занявшись уже Еленой со Стефаном.