Бег по длинной дистанции

Питеру двенадцать, и в одно случайное утро ему кажется, что он просыпается самым счастливым мальчишкой в мире. Ребенок не может думать иначе, когда у него вдруг на груди появляется странное пятно, но взрослые, обнаружив его, не пугаются, а плачут от счастья и много-много обнимают. К сожалению, неловкость быстро расставляет фигуры на свой лад. Питер не может не замечать одноклассников, завистливо разглядывающих его метку пока они переодеваются на физкультуру, или якобы незаметно скошенные глаза учителей. В коридорах в него тыкают пальцем и шепчутся даже взрослые ребята, кучкуясь вокруг и прося задрать футболку, пока младшие, разинув рты, маячат рядом. Метка делает его сомнительно знаменитым. Продолжается это жалкие пару недель, но детская психика уже значительно помялась. Стратегией выживания стало сливаться со стенами и открывать рот только на занятиях. Уэйду на тот момент девятнадцать, и хорошо сложенному парню его возраста без особо выраженных умений остается только старательно отрабатывать долг перед родиной. Жизнь по строгому расписанию, противные дряхлые вышестоящие, буйные молодые сослуживцы. И в такую замечательную армейскую рутину никак не вписывается выскочившая на груди метка. Уэйд замечает ее глубокой ночью после очередной пьянки, когда всех уже вырубил крепкий алкоголь, а ему приспичило отлить, и он случайно блеванул на свою футболку. Поначалу не верится, и он поднимает всю роту на ноги, снося каждого на своем пути. Потом запал тухнет, и остаётся только вполуха выслушивать, как его отчитывают за нарушения правил. Сам же он холодным по́том обливается, думая, что у какой-то малявки сейчас пошли первые месячные. Дни, ощущаемые месяцами, проходят в напряженном улавливании грязных слов в спину, и Уэйд, искренне с ними согласный, однажды просто начинает рыдать в плечо товарища, жалуясь, что не хочет по велению судьбы насиловать малолеток, на что прагматичный Логан просто предлагает ему нажраться. Помогает безотказно. Прошёл год, и к тринадцати Питера захлёстывает осознание. Резко появляется радость и гордость. Ему повезло попасть в те жалкие два-три процента людей, у которых к началу полового созревания обнаруживается связь соулмейтов. Он, лёжа в кровати, любовно водит пальцем по четким линиям метки, неосознанно сжимает во время волнения футболку чуть выше сердца и в первых неловких попытках дрочки представляет своего соулмейта. Ему хочется верить, что это крутая взрослая девчонка, которая хорошо разбирается в точных науках (им всегда будет что обсудить) и умеет постоять за себя (Питер понимает, что вряд ли сможет быть для нее рыцарем на белом коне). Настоящей дружбы со сверстниками у него нет, но понимание того, что сама судьба уготовила ему надёжного человека, заглушает жажду к общению. Когда Уэйду стукает круглая двадцатка, он со скандалом, но заканчивает военную службу. С той ночи в баре в воспоминаниях остаётся, как среди толпы умирает подстреленный шальной пулей собутыльника его далеко не близкий и не горячо любимый отец. Уилсон не чувствует ничего, только бездумно пялится на чужие конечности, берущиеся судорогой. Это не первая увиденная им смерть, вот только неделями после постоянно снится кровь. Манящая и горячая, обволакивающая тело вязкими струями, она заполняет остатки его мыслей. Разумно ли, что это оставило травму и он всё чаще выставляет напоказ свои умения в рукопашном только ради того, чтобы разбить кому-то нос или выбить зуб, увидеть кровь? В жизни Уилсона в принципе нет места чему-то разумному, поэтому сбежать в Японию под присмотром криминального авторитета и быть для него наёмником звучит вполне логично. Понятно, что среди горы трупов и литров крепкого саке затруднительно впихнуть мысли о родственных душах, но порой с похмелья он смотрит пустым взглядом в потолок и пытается убедить себя, что всё будет... Приемлемо, не так плохо? На другом конце Земли у Питера в четырнадцать появляется постоянное фоновое напряжение, он наконец, ощущает все прелести пубертата в полной мере. Голос противно свистит и хрипнет, нескладные конечности кажутся непропорционально длинными, вечно воняет по́том, хоть душ он принимает два раза в день. Инстинктивно хочется шугаться каждой девушки, с которой пересекается взглядом, подростковая неуверенность съедает его изнутри. Юный Паркер готов признаться, что просто боится людей, особенно потенциально в нем заинтересованных, потому что сверстники активно жужжат об отношениях и влюблённости, когда ему остаётся только тереть теплую метку над грудью. Половые созревания — поистине отвратительный процесс, когда из развлечений только учеба, но Питер не жалуется, его устраивает. А в пятнадцать становится уже совсем не до проблем, любовных сладких фантазий или надуманных страданий. Радиоактивный паук, смерть дяди Бена, новые способности и ещё куча всякой беготни, которую не должен переживать подросток. Он живёт в вечном стрессе и усталости дня сурка. Идут дни, месяцы, недели, давно смешавшиеся в кашу. Паркер иногда с ужасом смотрит на настенный календарь, осознавая, что стал ещё на год старше, а потом отрубается от усталости над учебником физики или недошитой дырой в костюме. Где-то между этим Уэйда все достало, и он меняет локацию на Нью-Йорк. Первый же бар, первая подошедшая красотка. И вот кажется, что жизнь — диснеевская сказка. Ему с высокой колокольни становится плевать на ту несчастную с меткой, что положена ему судьбой. Для него миром становится Ванесса, и она отвечает ему тем же. Жаркий секс, смех, шутки, снова секс, и снова пузырится радость, как шампанское, текущее по венам. Вот только у неутешительного диагноза свои планы. И Уилсон снова разбит, снова хочет убивать. Его подсадили на пробную версию счастья, не объяснив, как потом продлить подписку. За наивность и такое глупое желание жить он платит болью. Фильмы учили, что сомнительные эксперименты в подвалах не приводят ни к чему хорошему, но Уэйд всегда учился посредственно. В его истории ставится точка абсурдного невозврата: не рад, что выжил, а умереть уже не может. Замкнутый, идиотский круг. Восемнадцать лет Питера начинаются скромно, но на удивление уверенно. Он смог сдать экзамены, поступить, переехать в общежитие, официально устроиться на стажировку в Старк Индастриз. Да, он гордится. Хоть собственное альтер эго Человека-Паука все больше давит ответственностью и загоняет в рамки, но Питер слишком доволен, что его альтруистичность теперь оплачивается в придачу к новому костюму. К тому же среди усердной учебы и деятельностью супергероя в конце концов находится место друзьям. Сосед по комнате добрый гик и звонкая яркая девушка — люди, что принесли в его жизнь так много тепла и такого, оказывается, желанного общения. Молодой Паркер может сказать, что чувствует себя живым и различает дни недели, а это уже достойно называться счастьем. О метке он думать абсолютно не хочет, ибо детское очарование давно спало, и на его место пришёл страх. Или бессилие от того, что нужно просто ждать — это, наверное, так называется. Просто Питер — мастер в том, чтоб летать по городу на паутине или на отлично сдавать бо́льшую часть тестов, а не рыться в собственных переживаниях и навешивать ярлыки на баночки с насильно впихнутыми туда эмоциями. Уилсон не хочет распинаться перед читателями о том, как прошла его жизнь с двадцати трёх до двадцати шести. Может только сказать, что Ванесса как вернулась, так и ожидаемо исчезла, оставив на сердце очередной незаживающий шрам, будто посчитала, что наружность Дэдпула недостаточно уродлива и стоит подпортить ещё и нутро. Из основного: были чуть не облизанные на морозе стальные яйца, взрывоопасные дети-мутанты и капризные готические лесбиянки, но если вам нужны подробности, смотрите в источнике. Важно то, что жизнь Уэйда — это сцена для его трио с убийствами и любимым оружием. Благо, Визел и Слепая Эл не давали окончательно сойти с ума. Для великой цели, так-то, как окажется.

***

За убийство какого-то мелкого политика ему пообещали кругленькую сумму и Дэдпул доблестно движется на задание в громкий боро Куинс. Район, известный ему только как место, где от иммигрантов хрен спрячешься. А где увеличивается количество приезжих, там и прыгает вверх показатель преступности. По совершенно не расистским наблюдениям самого Уэйда, разумеется. Вот только по профессиональной привычке читая новостные статьи этого района, пока его везло такси с другого конца горда, наёмник находит неожиданное исключение в лице некого Человека-Паука, что орудует во благо тишины своего боро, выполняя бо́льшую часть работы за любителей пончиков в форме. С таким-то персонажем могут возникнуть сложности, в отличие от местной полиции. Сомнительных супер-спасителей-подсосов-сраных-мстителей в наше время развелось хоть жопой жуй и не давись. Вот только этот, в буквальном смысле ещё совсем пацан, на фотографиях не выглядит сильно по-геройски. Появился три года назад, а до сих пор дал только одно случайное интервью и почти не общается с фанатами. Где пафосность остальных героев в стиле: «плюнул бы в вас, да слюны жалко»? Гоняется за мелкими карманными воришками, школьникам портфели таскает, да бабушек через дорогу переводит. Неудивительно, что они не пересекались всё это время. Сейчас же в сети Паучка добровольно движется рыбка по крупнее. Или муха пожирнее, тут метафору выберете на свое усмотрение. И Дэдпулу хочется подпрыгивать на месте от предвкушения встречи с этим малявкой в сине-красном трико. Конечно, может, он и видел этого тихоню раньше, но не запомнил или не обратил внимания на то, как нелепо похожи их костюмы. Уэйд специально выполнит свой заказ громче обычного, только чтоб пободаться с пародией на мстителя в этом своем удивительно приподнятом настроении. И вот ночь. Грязный переулок далёкой от центра улицы, ещё теплый труп чувака, который чем-то крупно насолил заказчику, и мелкая россыпь звёздочек на безоблачном небе. С трёх сторон давят грязные кирпичные стены, стоит отвратительно зловонная смесь из запахов ссанья, мусора и свежей крови. Человек-Паук у него на мушке с поднятыми руками стоит в темной густой луже чужих внутренностей. Он пришел слишком поздно, после пяти минут от контрольного выстрела, спрыгнул вниз, начав что-то говорить, но оборвал свою речь на полуслове, так нелепо и зависнув, когда наёмник повернулся к нему. Разум Дэдпула был ещё недостаточно травмирован, чтоб не узнать соулмейта, по крайней мере, та его часть, за которую отвечал Белый. Каждая клеточка тела противно вибрирует беспокойством, а метка на груди ощутимо теплеет. Он читал, он знает, что таят за собой эти ощущения. То, что и Паучок его узнал, очевидно, именно поэтому Уэйд не намерен опускать пистолет. Неизвестно, что ждать то напряжённого маленького героя, которого, кажется, шатает. Не от вида трупа ли? Немая затянутая сцена лишь потому, что автор, видимо, любит держать дешёвое напряжение. — Если тебе нет восемнадцати, я не намерен с тобой трахаться, — наверное, самые взвешенные и обдуманные слова Дэдпула за всю его жизнь. Паучок отрешённо мотает головой. Уэйд опускает пистолет, пряча его в кобуру, и картинно, непринуждённо потягивается. Соулмейты чувствуют друг друга, а зудящие метки, которые скорее проводники для их связи, сейчас только отвлекают. Дэдпул кожей ощущает испуг парня, но не такой, как бывает у его жертв, этот скорее похож на культурный шок. Подумать только, судьба уготовила легкомысленному наёмнику какого-то молодого душного шкета. — Ты убил человека, — трудно понять, какую эмоцию Человек-Паук вкладывал в эту фразу, но руки он запоздало опускает. — Моя политика проста: отминусованные говнюки равны неплохим ноликам на моем счету, — Уилсон увлечённо разглядывает гибкое молодое тело, обтянутое спандексом, уж слишком неловко встречаться взглядом с чужими белыми линзами. — К слову о деньгах. Намерен платить за тебя на первых тридцати свиданиях, а потом придётся довольствоваться чем попало, так как толкового образования у меня нет. Ты ведь запретишь мне зарабатывать привычным методом? — Ты продолжишь убивать за деньги, никакое вето тут не поможет. — пренебрежительно фыркает Паучок. — С чего такая уверенность? — столь снисходительный тон даже немного обижает, отчего Уэйд складывает руки на груди. Паук мнётся, будто в голове вот-вот случится перегрев от всего происходящего. Его ощутимо мутит от вида и запаха чужих внутренностей, но куда больше выводит из строя стоящий перед ним мужчина. "Взрослая и сможет за себя постоять" — сейчас эта детская фантазия воплотилась в жизни в лице широких плеч, мышц, обтянутых красной кожей, уверенного и откровенно заигрывающего тона. За этим мужчиной хочется следить, разинув рот и пуская слюни, но статус Человека-Паука и воспитание не позволяет делать этого открыто, оттого остаётся только притворно непринуждённо болтать. — Мне всегда нравилась в людях преданность делу. Слишком маловероятно, что судьба связала меня с... — Питер вдруг начинает смеяться: — Хотел сказать: «с откровенно беспринципным дураком», но насколько убийства вообще совместимы с принципами? — Про дурака обидно было, — Дэдпул смущается от чужого веселья, что отдаётся в грудь мягкими вибрациями. — Но, Паучок, спешу заверить, что с настоящего момента моим главным заветом станет потакание твоим капризам. Вот так просто? Сразу шутить и совместные планы обсуждать? Наверное, в этом и есть смысл соулмейтов — ваши волны идеально симбиотируют и не нужно этих невысказанных разногласий. К сожалению, обращение к его геройскому альтер эго резко сдёргивает с ситуации розовую мишуру влюблённости, что уже завязывала бантики в сознании Питера. — Давай уйдем отсюда. — Да-да, тайна личности и все такое, понимаю тебя как антигерой героя, — активно тараторит паникующий Уэйд. — У меня есть съёмная квартирка недалеко отсюда. Пешком чуть больше двадцати минут, снял на время, пока в Куинсе буду, но я могу и лучше жилье поискать, если надо. Хочешь, отель сниму или...— Уилсон обрывается, чувствуя чужую улыбку. — Говори, куда, так уж и быть, на паутине доброшу. — Паучок, кажется, серьёзен в своем предложении. Дэдпула переполняет радость, и он вприпрыжку налетает на чужие крепкие плечи, обхватывая вытянутое тело своими громоздкими объятиями. У обоих сбивается дыхание от жара соприкоснувшейся через костюмы кожи, но Паучок, видать, не впервой катает на паутине кого-то по городу, потому что быстро приходит в себя и подозрительно ловко, учитывая дополнительную нагрузку на спину, подтягивается на паутине вверх. Уилсон тараторит без остановки, а мини-герой, вынужденный везти их туши доставкой, только односложно отвечает. «Питер Паркер» — мурчащий от удовольствия голос смешивается со свистом ветра в ушах, но Уэйд продолжает повторять имя соулмейта. Оно кажется ему таким мягким, домашним, правильным. Сам Питер никак не реагирует ни на выходки Дэдпула, ни на его впопыхах рассказанную биографию, но Уилсон чувствует, что всё хорошо, что всё так, как должно быть. А то, что дальше последует нудный разговор о морали — это мелочи. Ему не впервой пропускать такое мимо ушей. Главное, что теперь всё точно будет лучше, чем всегда.