Впадая в оковы порабощения

      — Я что-то не понял сейчас, Наруто, — Менма щурится, кладя ладони на бока. — Ты его знаешь?       Наруто молчит, не отвечает. Взор свой не отрывает от обескровленного лица человека, чей перепуганный взгляд бегал по его лицу неверяще. Ресницы его дрожали, на растерзанных зубами губах подпеклась кровь, а раздражённый белок глаз покраснел от полопавшихся сосудов.       Всем ёкаям нравится страх людей, и Наруто не был исключением. Они питаются им, провоцируют людей проявлять его. Страх для демонов был словно наркотик, магнит, на который их бесконечно вело.       Саске был прекрасен в своём испуге. Эти раскрытые широко глаза, чуть приоткрытый рот, подрагивающий кадык, шумное дыхание. Наруто ощущал его плещущийся в жилах адреналин, как кипела его кровь от ужаса происходящего. Слышал бешеный стук сердца, и ёкаю казалось, что оно вот-вот лопнет от количества нескончаемых быстрых ударов.       Наруто от чего-то нестерпимо хотелось притронуться к его груди. Провести ладонью вдоль сердца, почувствовать его вибрации не только в воздухе, но и осязать подушечками пальцев. Ощутить жар людской плоти, заставив содрогаться от накатывавшей паники.       Но вот Менма явно не разделял его желаний, недовольно хмурясь и всем видом показывая, что оскорблён явным отсутствием внимания к себе.       — Сколько можно в гляделки играть, — он обходит Узумаки и встаёт позади Саске, пригнувшись и помахав рукой перед Наруто. — Я жрать хочу, а этим тощим мешком костей не насытишься.       Менма кладёт свою ногу на спину Учиха и толкает в сторону настолько грубо и резко, что не отошедший от шока Саске не успевает подставить руки для защиты и разбивает себе в кровь подбородок, прикусив в придачу язык. Он откашливается от попавшей грязи во рту, чувствуя яркий металлический вкус крови, слабо сплёвывает её, едва не попав себе на грудь. Попытавшись приподняться на дрожащих руках он рухнул обратно, выдыхая весь воздух из лёгких от столкновения с землёй. Силы непреклонно покидали его, собственное тело ощущалось не более, чем камнем на речном дне, а сознание мучительно медленно меркло, словно издеваясь над своим владельцем.       Но Менме явно было этого мало.       Подойдя к обессиленному Учиха он вновь ставит ногу на его спину, придавливая к земле и злорадно ухмыляясь. Наклоняется, тянет руку к голове и жёстко взяв волосы на макушке, едва ли не вырывая их у корней, приподнимает лицо, обхватывая другой скулы и сжимая их до онемения.       — Ты смотри, — зовёт он Наруто, чей карминовый нечитаемый взор переводит на брата. — Чувство голода он у меня не вызывает, но мордашка симпатичная.       Мышцы лица нещадно сводит и Саске мычит пытаясь вертеть головой, но на его безуспешные попытки вырваться Менма лишь залился громким неприятным смехом. Саске морщится в лице — от хохота ёкая едва ли не взрываются уши — и взгляд свой переводит на стоящего неподалёку Наруто. Тот стоит как каменная статуя, лицо его неизменно безразличное, глаза в противовес родному цвету холодные, душу леденящие. А во взоре человека неприкрытая мольба, губами одними двигает, просит помощи, пытается воззвать к совести ёкая, кому он когда-то помог. Искрится в нём надежда, теплиться вера, и пламя это ничтожно дрогнет и потухнет под непроницаемостью Наруто.       И Саске понимает — никто ему не поможет.       А Менма бесится от их немого диалога, не понимая, какая связь у этого человека с его братом. Кривит губы зло, встряхивает от души голову Учиха, смотря на реакцию брата. А у того даже мускул на лице не двигается, словно он и не живой вовсе. Менме думается, что брат блефует, боится показать несвойственную ему слабость. Чужое молчание раздражает, и он вдруг выдаёт:       — А может… — Менма задумывается, скосив взгляд в сторону. — Может я трахать тебя буду, а? Прямо здесь.       До Саске не сразу доходит понимание слов, ядовито вылетевших из уст Менмы, а когда его бесцеремонно переворачивают на спину и нетерпеливо развязывают туго затянутое оби, и так обескровленное лицо Саске бледнеет ещё сильнее. Он двигает руками, ногами, изгибается дугой, глотку рвёт от криков, моля прекратить. Но Менма, казалось, и вовсе не замечал его сопротивления. Он распахивает кимоно на груди, водит рукой по оголённой коже оглаживая притворно нежно рёбра, сжимает нещадно торчащие соски. Касается пальцами пересушенных губ, и короткий смех вырывается из него едва ли не попадаясь в ловушку чужих зубов.        А Саске тошно. Он извивается, ощущая неприятные касания, кусается, царапает. Не даётся жёстоким умыслам ёкая. Но у Менмы сдерживаемое терпение кончается, и уголки губ его подрагивают в раздражении.       — Не трогай меня! — очередной крик вырывается из него, когда рука Менмы непозволительно ложиться на обнажённое бедро, прижимается к нему торсом, давая почувствовать всё его желание. У Саске скручивает сильнее желудок. — Не смей!       — Закрой свой рот!       Разгневанный ёкай бьёт его ладонью точно в щеку, оглушая звонким звуком удара всё вокруг. Он лезет бесстыдно к паху, елозит больно рукой по мягкому органу, и глаза Саске увлажняются от непрошенных солёных слёз, нос пощипывает неприятно. Мысли о собственном бессилии и ничтожности отчаянно душат, а тело трясёт так, как если бы его мучила лихорадка. Сорванное горло от криков саднит, из уст вылетают только сиплые хрипы, и лишь губами шевеля словно в мантре шепчет он о помощи беспрерывно. В глазах муть, картинки размываются, ресницы слипаются, но он всё равно находит неподалёку стоящую фигуру, всё к жалости призывая, взывая к благоразумию.       Лицо его грубо переворачивают вновь сжимая болезненно скулы, и Саске видит в горящих тёмных глазах азарт и непреклонную жестокость. Видит всё ту же неизменную мерзкую ухмылку с заострёнными клыками, и Менма наклоняется к нему настолько близко, что губы напротив едва ли не касаются собственных. Он хрипло шепчет ему:       — Ты делаешь вид, что тебе всё равно, но я вижу, как ты мечешься внутри, человек. Я возьму тебя здесь, на обгорелой земле, где когда-то ходил ты и твои близкие. Я буду иметь тебя среди трупов твоих друзей и родных, я буду вырывать из тебя крики и мольбы, пока твоё трусливое сердце будет биться, а после брошу твоё бездыханное тело к вечно голодным о́ни. Они будут жрать тебя, как скотину, жадно вырывая твои конечности и пачкая ещё не свернувшейся кровью собственные лица, не оставив даже косточки.       И у Саске вдруг надрывно что-то ломается.       — Пожалуйста… — сипло вырывается из груди. — Пожалуйста…       Слёзы душат, а голова пульсирует так, словно вот-вот была готова лопнуть от давления. Язык заплетался, а гортань отказывалась издавать внятные чёткие звуки, заменяя их нечленораздельным мычанием. Менма ничего не понимает из того, что говорит этот человек — лишь вцепляется цепко в горло, препятствуя пути кислорода к лёгким и встряхивает так, что перед глазами Саске ненароком появляются разноцветные пятна. Учиха хватается рукой за чужую, царапает её ногтями, судорожно скулит, пытается вырваться. Ему больно не сколько физически, сколько морально. Он унижен, слаб, голоден и на грани потерять рассудок не столько от пережитых эмоций, сколько от удушья.       А Менме нравилось. Нравилось, что в одно движение он мог отнять его жизнь, нравилось мучить и быть причиной истязаний. Нравилось и то, как за ними наблюдал Наруто ничего совершенно не предпринимая. Он стоял чуть поодаль от них, и смотрел едва ли не моргая, словно от этого зависела его жизнь. В руках держит свою излюбленную катану большим пальцем оглаживая рукоять, готовясь в любой момент перехватить внезапную атаку. Менма дарит ему одну из своих широких ухмылок, отвернувшись и вновь возвращая внимание к чуть посиневшему Саске. Ослабляет хватку, подумав, что неразумно будет так сразу убить того, кто услаждал его бессердечные желания. Учиха откашливается и сглатывает слюну, промачивая раздражённое горло.       — И что ты там бубнил, милый? — Менма жеманно оглаживает людскую кожу пальцем, очерчивая контур лица. — Повтори-ка, а то я не расслышал.       Очи у Саске помутневшие, взор безжизненный, потухший. Он набирает в рот побольше воздуха, прочищает горло, смачивает слипшиеся губы, и такие нужные сейчас слова вылетают одним коротким, но твёрдым:       — Убей меня.       Лицо ёкая вытягивается в удивлении, а после по опустошённой и обгоревшей улице разлетается громкий хохот, как если бы Учиха сказал что-то до одури смешное и нелепое.       — Тебя? Убить? — не переставая смеяться, демон утирает с уголков глаз мелькнувшие слёзы, стряхивая их прямо под собой. Саске морщится, ощущая холодные капли на лице. — Нет, ты слышал, они-сан? Он просит меня убить его.       Менма встаёт отряхиваясь, смотрит так хитро на лежащего Саске. Тот полураздетый, с раздвинутыми ногами и изнеможённый слабо прикрывается, сдвигая колени вместе и переворачивается на бок, пытаясь в который раз приподняться. Ёкай пинает его от души в живот, и Саске вновь перекатывается на спину, болезненно простонав. Поднимает взгляд и просит вновь, наплевав на своё унижение и достоинство.       Он устал. Он больше не мог бороться.       — Убей меня.       — Да что ты заладил, — демон закатывает в раздражении глаза, не удержавшись от ещё одного пинка в живот, вызывая измученный стон человека. Самолюбие тешит его, и горд он собой так, что Саске отворачивается, поджимая губы от отвращения.       А у Наруто вдруг просыпается что-то. Такое ему не свойственное, что-то похожее на сочувствие, не понимая, почему вдруг. Хмурит брови, прислушивается к собственным ощущениям, и чувствует, как вспыхнувшая злость дерёт ему грудь, как кончики пальцев зудят от гнева, а желваки играют на скулах, выдавая его настроение. И на подкорке сознания дивится собственным эмоциям, дивится тому, насколько сильно он хочет отгородить человека от брата, недоумевая, откуда такое рвение спасти людскую жизнь.       — Менма, — Наруто подходит к нему, кладя руку на плечо и останавливая от очередного удара.       Ёкай молчит, но взгляд его тёмных, как безлунная ночь, глаз теперь направлен на старшего брата.       — Оставь его.       — Что? — Менма недовольно оглядывает фигуру брата, намереваясь скинуть руку с плеча, но хватка демона настойчивая, взгляд суров. А когда первая догадка бьёт точно под дых, он неверяще распахнет веки, выплёвывая ядовитое: — Ты его защищаешь? Человека?       — Я не буду повторять дважды, — Наруто непреклонен.       У Менмы дёргается нервно глаз — никто не смел ему перечить. Даже родной брат.       — Это теперь моя игрушка, Наруто, — по слогам произносит он родное имя. — И не тебе решать его судьбу.       Саске даже не слушает, о чём они говорят — встаёт медленно на ноги хватаясь за бок и пытаясь как можно меньше создавать звуки. Отходит с каждым шагом назад, желая оказаться как можно дальше от этого места. А ёкаи будто и вовсе забыли про него: те вынимают катаны из ножон, угрожающе выставив вперёд, и тёмная аура вокруг них сгущается чудовищной мощью, оседая на плечах глыбой камня, заставляя сгорбиться спину. У Саске голова идёт кругом, небо и земля перевернулись, и собственные тело ощущалось где-то на дне реки, сковавшей движения, но он упрямо продолжал отступать, ведомый мыслью не жить, а спастись.       В глазах Менмы пылает чистая ярость — он совсем не понимает Наруто. Тот стоит направив острый клинок к нему, как на врага, словно Менма и вовсе приходился ему никем, словно и не был его родным братом. Ведёт себя странно, так ещё и убить намеревается. Защищает смертного позволяя тому уйти, как если бы вдруг замучила совесть.       — Откуда в тебе проснулось милосердие? — С уст ёкая слетает нервный смешок. — И ты после этого смеешь себя звать Кровавым Лисом? Смеха ради, Наруто, пошутили и хватит. С юмором у тебя всегда проблемы были.       — Пусть идёт, незачем за ним гнаться, — Наруто, кажется, нисколько не замечает язвительного тона и бешенства брата, а может и делал вид, что не замечал, лишь усугубляя и этим провоцируя Менму. А у того и вовсе от возмущения зубы едва ли не издают скрежет, норовя вот-вот раскрошиться в прах.       — Да с чего вдруг?! — ревёт Менма, резким движением направив катану в сторону. Та разрезает воздух своим лезвием, и коротким свистом привлекает взор Наруто, напряжённо следящим за каждым взмахом. — Я не понимаю тебя! Что в нём такого, раз ты встал на его защиту?       Наруто думает: и правда зачем? Какой ему с этого прок? Мальчишка пошёл бы славным кормом, если не обоим, то хотя бы Менме. Лис не может объяснить. Он и не пытается — отчитываться перед младшим братом он не собирался, а разъяснять свои мотивы, которым он сам не мог дать подходящего ответа, тем более.       Поняв, что Наруто не даст никаких заявлений на этот счёт, лишь только больше раздражая своим тяжёлым молчанием, Менма отступает, подумав, что ссориться с братом было последним, чего он хотел. Он успокаивает себя мыслью, что тот человек не единственный, кто смог бы потешить его — найдёт другого, иль может и лучше.       — Если он тебе понравился, так бы и сказал, — обиженно буркнув и скосив взгляд в сторону Менма убирает катану в ножны. — Я же не жадный.       Лис едва приподнимает уголки губ на подобии улыбки, качая головой и вслед за братом убирая оружие. Менма облегчённо выдыхает, обрадовавшись, что конфликт исчерпан, и шепчет себе под нос:       — Только если совсем немного.       Побег Саске Менма и вовсе забывает, посчитав, что смертный не стоил его внимания. Он прощается с братом и исчезает в темени ночи, оставляя позади испепеляющуюся улицу и остывшие обгорелые трупы. Совсем скоро должны появиться обжорливые о́ни.

***

      Саске мчался так быстро, как только мог: бок начинал ощутимо ныть и покалывать, отдышка стала тяжелее, а сердце возбуждённо билось, пульсацией отдаваясь где-то в глотке. Он не знал, куда несут его собственные ноги, лишь краем глаза улавливал мелькающие редкие домики без тени света. Вокруг была мгла и гнетущая мрачная тишина, и только Луна благосклонно освещала ему путь своим серебристым сиянием, не давая окончательно затеряться и сойти с ума от окутавшей тьмы. Пламенеющий квартал оставался давно позади, но Учиха упрямо продолжал двигаться, пренебрегая болью в теле, едва поджимая губы от иногда нестерпимых покалываний.       Менма потрепал его безжалостно, по-животному люто и крайне беспощадно. По всему телу явно останутся огромные синяки, напоминающих о том злополучном кошмарном вечере. Напоминающих о мерзком хохоте Менмы, о его сальном чёрном взоре и непрошенных касаний. Напоминающих об отчуждённом Наруто, чей серебряный клинок катаны неожиданно, но призывно уткнулся в сторону брата, вдруг решившегося вступиться за Саске, как если бы он снизошёл до сострадания. И как таковой резон для этого был: Учиха однажды помог ему, раненному, изувеченному, не прося взамен ничего.       Лунный свет, освещавшим ему путь, медленно сходил на нет, скрываясь в тени проплывающих мимо облаков, едва мерцая сквозь. Саске остановился, когда стало уж совсем черно, наклонился, опираясь руками об колени, отдышался, жадно хватая кислород губами, и стоило ему поднять голову, как он в тот же миг вжал её в плечи. Перед ним раскинулся лес, непроходимый и сумеречный, ворошивший его измученную душу своим ужасающим масштабом. Его зловонная пасть приглашающе была раскрыта, прохладный ветер доносившейся из недр целовал кожу на лице, и Учиха ощущал запах листвы и коры дремучих деревьев, щекочущих игриво рецепторы носа.       Он попятился назад, откинув идею оказаться в глуши листвы и бесовской нечисти, плотоядно облизывающихся на людскую кровь, точно там его поджидающих. Развернулся шагая прочь, оглянулся: сфокусировать глаза в беспросветной темени было непосильной задачей. Делая маленькие шаги и выставив руки вперёд, Саске вслепую пытался предугадать тропинку, по которой недавно бежал. Ноги дрожали боясь споткнуться, а по вискам стекал холодный пот, страшась неизвестности.       Саске не боялся темноты. Его пугали собственные дурные мысли о том, что может в этой тьме оказаться.       Он взывает к Ками, не имея понятия, у кого просить помощи в глуши, которой он оказался. Людей здесь не было и быть не может, а дома, что ему ранее встречались, скорее всего давно были заброшены. Он шепчет как мантру имя создателя всего мира сущего, прося смилостивиться, прося подсказать, направить. Теряется от угнетающих мыслей, накрывавших голову точно огромным цунами. И Саске пытается себя успокоить, делая глубокие вдохи и выдохи, греет замёрзшие потные ладони друг об друга, мечтая оказаться возле костра с натянутым на длинную ветвь поджаренной пламенем рыбой, утолив такой мешающий сейчас голод.       — Ками-сама, помоги мне, прошу тебя…       И то ли воспалённый мозг игрался с ним, то ли это в действительности было и его услышал Ками — спереди, где-то в пяти метрах от него, послышались приближающиеся шаги. Судя по тяжести поступи, можно было предположить, что это был мужчина, и Саске, настолько обрадовавшись своему везению и скорым отсутствием одиночества, окликнул проходящего, махая руками, словно этот жест могли увидеть.       — Я здесь! Сюда!       Учиха кричит во всё горло, боясь коварной пришедшей мысли, что человек мог быть глухим или и вовсе со злым умыслом, но он вертит головой отгоняя липкую тревогу, не переставая координировать незнакомца в свою сторону. Тот остановившись на долю секунду, словно задумавшись о чём-то, вновь движется к тому, кому помощь нуждалась больше всех.       Когда незнакомец приближается, Саске облегчённо выдыхает, наконец-то почувствовав себя более увереннее. Напротив него мужчина молчал, словно и вовсе онемел, а может и был таков. Учиха начинает сразу тараторить, как только человек равняется с ним, и уста кое-как поспевали за скоростью произносимых слов, делая их едва ли нечленораздельными.       — Вы не представляете, как я рад, что Вы оказались рядом! Это невероятная удача! Пожалуйста, помогите мне вернуться на светлую часть улицы… Я заплутал, и совсем не понимаю, где нахожусь.       Незнакомец всё молчал, и лишь тяжёлое хриплое дыхание выдавало то, что это не было игрой разума, что это было наяву. Саске надсадно прикусывает нижнюю губу, делая выводы, что мужчина всё-таки был немым. Но само присутствие кого-то рядом несомненно радовало и успокаивало, и такая незначительная вещь не сильно его расстраивала.       — Вы просто можете взять меня за руку и проводить. Я не буду против.       Саске, наверное, удивился бы своему слепому доверию, тем более человеку, которого он буквально не видел и не знал. Но ситуация была пугающей: он потерялся, не имея понятия, куда попал, и лишь тьма была ему сопутником, да чаща леса недалеко, колючими объятиями верно ожидавшая. Но маленьким пламенем возроздавшаяся вновь надежда в груди согревала, и Учиха рьяно цеплялся за неё, благодаря Ками за счастливую возможность.       Незнакомец вдруг наклонится к нему, втянет запах, и по спине юноши пройдут крупные мурашки, не понимая поведения напротив. А когда Луна, вырвавшись из облаков, вдруг осветит чужое лицо своими холодными лучами, всё становится предельно ясно.       И Саске, ужасаясь увиденному, понимает, что и не человек это вовсе.       У нечто лицо искажённое, будто огнём обезображенное, на лбу красовались два длинных рога, и сам он был весь красный, словно измазавшись в помаде гейш или и вовсе сваренный в котле. Вместо рта у него разинутая пасть с огромными точенными зубами, на передних клыках капала вязкая кровь. От него разило трупным ужасающим смрадом, и Саске думается, что этим зловоньем можно убить всё живое на свете. Он морщит лицо, дышит через раз окольцованный этим запахом, и липкий страх щупальцами обхватывает его тело, сковывая от движений. Страх насмехается над ним, точно как Менма, желая ему смерти. И сердце истерически стучит — оно кричит бежать, велит спастись, но Учиха всё стоит, смотрит в лицо своей смерти, и в некогда ясной голове всё смешивается от паники. Он думает, что это конец, что он всегда был обречён на страдания. И сейчас ему не поможет ни госпожа Кумико, ни тот странный ёкай. Его сожрут мучительно больно, также больно, как он прожил свою жизнь. И горькая слеза покатится одиноко по щеке от собственной жалости к себе, от нежелания умирать так безбожно.       Пот льется настолько, что одежда неприятно липнет к телу, и Саске нервно сглатывает, стоило чудищу длинным шершавым языком пройтись по контуру лица, то ли слизывая испарину, то ли оставляя свои пахучие слюни.       — Человек… — вырвавшийся нечеловеческий гортанный голос заставил Саске затрястись так, что собственные ноги едва ли удержали его. — Есть… Хочу…       Массивная рука хватает его вдоль туловища, вонзаясь когтями в кожу. Крику вырваться не удаётся — шок настолько сильный, что он застревает где-то в груди, а собственное горло бьёт крупным спазмом. Чудовище поднимает его одной рукой так легко, словно Учиха и вовсе весил как перо, сжимает сильно, наровя растерзать добычу. Он голоден, а исходящий от человека тёплой плотью, кровью и подкреплённым страхом запах дурманил голову, заставляя слюну выделяться вдвое больше, и та крупными каплями разбивалась об землю, собирая под собой небольшую лужу. Язык нетерпеливо облизывался, желудок сводило, но чудище медлило, смакуя приятный аромат, жадно втягивая его ноздрями, будто издеваясь над собой, дразня и так трудно сдерживаемое терпение.       Когда одеревенелое тело вдруг подчиняется Саске дёргается, чем делает себе хуже: нечто стиснет его сильнее, и Саске закричит от невыносимой боли, ногтями врезаясь в чужую кожу. Чудовище низко зарычит явно разозлившись, возьмётся второй рукой за людское плечо, и Учиха услышит хруст собственных костей от давления мощной руки, теперь безжизненно болтающейся. Вопль вырвется из уст, рыдания заполнят грудь, разрывая лёгкие.       Монстр игнорирует плачь человека, тянет свою клыкастую пасть к голове, предвкушая приятную тяжесть в животе, и вдруг остановится округляя желтоватые глаза, затрясётся как осиновый лист, ощущая позади себя могучую ауру того, чьё имя взывало к животному страху. Руки чудовища слабеют, позабыв и вовсе про человека, и юноша падает грузно на землю, отбивая себе висок.       Помутневшее сознание уносит Саске, и глаза закрываются прежде, чем увидеть разрезанное напополам туловище нечто, издавшее последний гортанный рёв.