Танец продолжается

«Это была Война за Бороду. Это была война между Пентосом и Браавосом. Эта война и должна была остаться между ними. Все пережившие войну республиканцы, имевшие честь видеть и слышать Морского владыку Сальваторе Залина, единогласно уверяли, что правитель Браавоса был настроен по этому поводу весьма решительно. Но планы и чаяния, построенные одним человеком, могут быть легко разрушены другим. А война никогда не была кувшином вина. Она не прекратится, даже если вы опустошите его за час и скажете себе: ну все, с меня хватит. Браавосийцы начали эту войну — и вода Узкого моря окрасилась кровью. Конечно, они могли остановить эту войну так же, как и начали. В год сто сороковой после Завоевание Эйгона они еще могли это сделать. Тогда еще могли. Увы, но род людской и сегодня не славится здравым смыслом и умением побороть низменную страсть. К тому моменту война произвела на свет достаточно гнева, чтобы им можно было утопить в крови еще несколько королевств. И вдобавок, уверенность в том, что худшее уже позади, осталось совсем немного потерпеть — и будет победа, если, конечно, у тебя хватит смелости протянуть руку и взять ее… Но превыше всего было не это. Страх. Страх того, на что пойдет озлобленный враг, если ты позволишь ему выжить и победить. В Древней Валирии в ходу была мудрость, зародившаяся еще во времена Первой Гискарской войны, когда владыки драконов были в одном коротком шаге от полного разгрома. Vae Victis. «Горе побежденным». Побежденному не остается ничего. Побежденный в полной власти победителя. И когда Браавос провозгласил войну на уничтожение самого института рабства, хозяева Пентоса и многих других Вольных городов сразу поняли, что достигнуто оно будет путем уничтожения всех, кто не вписывается в картину прекрасного нового мира в воображении Морского владыки. И были ошибки, как уже говорилось выше. В основе этих ошибок лежали обычные людские страсти. Главной страстью было, конечно же, желание еще раз ударить проклятого врага перед смертью. Поэтому Война за Бороду и стала Первой мировой — или, по крайней мере, Первой морской. Первой, но не последней. Хранилище дикого огня наполнялось десятилетиями. Теперь к нему поднесли факел. И настало Царство Пламени. И принесло оно с собой бедствия и разруху, множество смертей и разрушений, крах веры и иные страшные беды. И цену всего этого никто из участников войны не мог получить в конце резни». (из книги «Драконы и бороды» историка-библиария первого ранга Бенджена Мандерли, написанной в Доброй Ярмарке в 324 году) *** Лорд Алин Веларион, Восьмая луна 140 года от З.Э, Сурабахай, также известный как остров Слонов Все-таки проводники не солгали ему: Дворец слоновой кости действительно существовал. Они просто… забыли упомянуть о некоторых деталях. Например о том, что он, оказывается, находился всего в двух днях пути по прямой — в месте, вокруг которого они очень долго кружили. Или о том, что он представлял собой не совсем то, что могли подумать жители Вестероса при слове «дворец». Название его, оказывается, не означало, что он построен из слоновой кости. Он был воздвигнут для тех, из кого эту кость добывали. Это был дворец для слонов — самый настоящий. И это было видно уже по его главным воротам, самым высоким и широким из всех, что когда-либо видел Алин. А вот в глазах жителей Сурабахая проход, в который не могли свободно пройти два слона, считался слишком узким. И это привело к ряду… скажем так, казусов. Потому что слоны оставались слонами, привыкшими отдыхать там, где им вздумается. И их, в отличие от лошадей в каком-нибудь Чаячьем городе, не прогоняли ради того, чтобы пропустить человеческих жителей по своим делам. Нет, слоны здесь были полноправными хозяевами. И если такой хозяин изволил оказаться у тебя на пути… Ничего не поделаешь, придется обходить. В смысле, тебе придется. Тем не менее, оно того стоило. Ради такого стоило выдержать долгую дорогу по джунглям. Миновав гигантские стены, сдерживающие разливавшееся повсюду зеленое море, они очутились в поистине божественной красоте, окруженные фруктовыми деревьями и изысканными запахами. И слонами, разумеется. Ну да, куда уж без них. Здесь не было ни складов, ни хлевов, ни амбаров, ни выгулов, ни площадок для тренировки воинов — только одни сады, прекрасные сады, где тысячи мужчин, женщин и детей денно и нощно следили за тем, чтобы их горячо любимые слоны ни в чем не нуждались, будь то пища или огромные опахала, которыми от них отгоняли насекомых-кровососов. Кто-то из людей постоянно чистил и приводил в порядок бесчисленные статуи. А слоны — они вели себя довольно спокойно, в основном. И все же они оставались слонами, и хотя они обращались со своими хоботами достаточно ловко, собирая и подбирая плоды, их ноги и массивные тела волей-неволей наносили ущерб окружавшей их красоте. — В моих снах они выглядели меньше, — сказал Алин местному радже, у которого была самая длинная борода из всех, что когда-либо видел лорд Дрифтмарка. И она совсем не была похоже на то, чем красовался лорд Амбер с далекого Севера — борода раджи была тщательно уложена, надушена и смазана маслом. И поскольку она была совершенно белой — увы, но расцвет сил у раджи давно остался позади — порой эта борода казалась такой же мраморной, как и окружавшие их статуи. — В Океане Душ все кажется меньше, — мудро заметил повелитель Сурабахая. — Но оно приоткрывает то, что скрыто. Каждая жизнь в мире бесценна. Самая малая жизнь тут ощущается бурным фонтаном там. Алин знал, что раджу не стоит спрашивать о том, общался ли этот человек с Богом. Это было бы явно излишним. — Океан Душ… — задумчиво повторил он. — Это место, где… где Богам легче общаться с нами. — Так и есть, — раджа медленно погладил свою длинную бороду. — Величайший Гаджанана, Владыка и Мудрости, должно быть, благоволит тебе… — Почему? — Ты не сказал ни слова о боли, — раджа произнес это так, словно сообщал нечто очевидное. — Для непосвященного чужеземца разговор с Мудрейшим Гаджананой может быть… крайне мучительным. Алин нахмурился. Да, он ощутил боль в момент пробуждения — но решил, что это из-за того, что не стоило засыпать на твердом и угловатом камне. Впрочем, во время странствий ему доводилось спать и на более неудобном ложе. Но это неудобство он вряд ли согласился назвать бы «мучением». — Есть ли другие способы, которыми Бог может говорить с людьми? — Разумеется. Но ты пока не готов посвятить свою… — раджа несколько мгновений подыскивал подходящее валирийское слово, — …свою жизненную сущность Гаджанане Мудрейшему. Для вас эти навыки и таинства… закрыты. — Ну прекрасно… — Но всегда есть шанс на то, что Гаджанана, Мудрейший и Величайший, снова решит прогуляться по этой земле, — спокойно продолжил долгобородый старец. Словно сошедшее с небес божество здесь совершенно никого не удивляло и вообще такое случалось едва ли не каждый день. — Но во времена Хроник Слез такое случалось редко… А после них не случалось почти никогда. — Хроники Слез… Это те годы, когда… — …Когда наши предки бежали из земель, которые сыны Валирии зовут Соториосом? Да, — раджа легко улыбнулся. — Мудрейший Гаджанана долго убеждал наших предков в том, что наша прародина уже потеряна для людей и мы должны искать убежища в его священных владениях… И они пошли. Они шли и шли, люди и слоны. Они шли — и видели, оглядываясь назад, как исчезает наш старый мир. Велик и ужасен гнев Величайшего Гаджананы. Так Сурабахай и стал тем, что ты видишь сегодня. Выходит, во времена Долгой Ночи Сурабахай был частью Соториоса… или, возможно, перешейком, вроде Руки Дорна. Но если прикинуть, сколько лиг отделяло остров Слонов от южного материка… Верилось в такое с трудом. — Мы стали жить в Сурабахае и память об утраченной Земле Тысячи Богов постепенно стиралась из памяти нашей. — Но вы все же знаете, что именно превратило эту землю в… в тот кошмар, что мы сейчас видим? — Еще как знаем, Алин из дома Веларионов, — с этими словами все намеки на доброжелательность бесследно исчезли с лица раджи. — И ты сам это знаешь. Великий Враг. Это если коротко. Если же длинно… Я не стану ничего говорить. Мы не даем эти знания тем, кто не желает отдать себя Мудрейшему Гаджанане. Это не наш путь… Хоть ты показал себя несколько лучше тех, кто был до тебя. Я понимаю, что мои слова наверняка потревожат твой сон на многие ночи вперед… — Я верю тебе, — он и правда ему поверил, в глазах повелителя острова Слонов было нечто… очень убедительное и невероятно опасное. — Но я слышал о том, что многие корабли приставали к берегам Соториоса, чтобы поймать птиц и животных, которых нигде больше в мире нет — и потом возвращались оттуда невредимыми. — Пока эти люди довольствуются тем, что находится у берегов, их жизненная сущность может остаться с ними, — заверил раджа. — Я не говорю, что им ничего не угрожает. Некоторые теряют руки и ноги, некоторые расстаются с чем-то большим… Яд и болезни не щадят ни самого выносливого слона, ни самого опытного воина. Эти путешественники должны быть осторожны всегда — если хотят выжить. Повисло тяжелое молчание. — Но если они рискнут углубиться южнее… Соториос — место, из которого нет возврата. То, что там скрывается… Его нельзя тревожить. Ни в коем случае. Ужасы, творимые валирийцами из Гогоссоса — ничто по сравнению со злом, что таится в зеленых глубинах. Мудрейший Гаджанана строго наказал нам: не возвращайтесь и не оглядывайтесь. Не думайте о возвращении, пока Он сам не скажет. И мы верно следовали этому наставлению со времен Хроник Слез. Велариону было страшно себе представить, что же могло напугать Бога слонов… — Ладно, хватит об этом, — раджа произнес это так, словно они обсуждали вчерашнюю погоду или что-то подобное. — Я так полагаю, Бог и тебе поручение дал? — Это так, — Алин немного успокоился и подумал о том, что если бы он рассказал об этом, например, септону, его бы сочли в лучшем случае еретиком, в худшем — просто сумасшедшим. Но раджа воспринял его откровения совершенно серьезно… И это наводило на мысль о том, что он далеко не первый, кому давалось такое «поручение». И наверняка не последний. — Мудрейший Бог считает, что мое путешествие имеет больше шансов на успех, если я возьму курс на один из вулканов в центре Марахайского залива… И владыка Сурабахая… звонко рассмеялся. Такой реакции Алин точно никак не ожидал. — Кажется, я знаю, что именно Он тебе сказал, да… Не сомневаюсь в том, что тебе было велено направиться туда, но ни при каких обстоятельствах не ступать до этого на землю Марахая? Алин нерешительно кивнул. — Да… Именно так и говорил… Мудрый Гаджанана. Где-то вдалеке один из слонов решил, что ему сегодня жарко и полез в ближайший бассейн, чтобы остыть. — Да, я понимаю, — раджа не слишком учтиво хохотнул еще раз. — И я полагаю, Мудрейший упомянул о том, что ты найдешь на острове великий храм, кажущийся заброшенным, чьи врата будут намного выше, чем у Дворца? — С воротами Дворца слоновой кости Он не сравнивал, но… остальное все в точности так, — Алин пока не понимал, что смешного в этих словах. — Я понял, да… Я все понял, — раджа продолжал смеяться. — Да уж, не стоит думать, что Мудрейшему Гаджанане не хочется порой посмеяться. — При всем моем уважении… Кажется, я не до конца понимаю причины, по которой Мудрейший доверил мне эту миссию. Хозяин Дворца лишь пожал плечами. — Откровенно говоря, Алин из дома Веларионов… Я склоняюсь к тому, что ты обнаружишь ворота наглухо запертыми. Поверь, ты не первый путешественник за последние века, кому была поручена эта миссия. Подожди, пока вулкан не проснется и земля не содрогнется. И если ворота останутся запертыми для тебя, поворачивая назад и продолжай свое путешествие в Срединную Империю. И знай, что это не из-за какого-то неведомого изъяна твоей жизненной сущности. Это лишь подтверждение того, что ты оказался в нужном месте, но не в нужное время. — А если эти врата… Если они все же откроются? Вместо ответа владыка Сурабахая рассмеялся еще громче. *** Советник по налогам Наварро Адарис, Восьмая луна 140 года от З.Э, Тирош Эта комната называлась Палатами Конклава — по понятным причинам. Все знали, что магистрам нужны покой и безмятежность, в которых они могли обсуждать самые важные вопросы. Для этого они и отделали все стены драгоценными сортами красного дерева, закупленными в разных странах за огромные деньги, и наняли лучших мастеров. Результат того стоил — он одновременно и поражал, и успокаивал. Две огромные улитки, выточенные из цельных кусков дерева, обрамляли место в главе центрального стола как символ благодарности Вольного города Тироша тому, что когда-то стало основой их богатства. Но какое это имело значение сегодня, перед лицом ярости архонта? — КЛЯНУСЬ СВЯТОЙ ТРОИЦЕЙ, КАК ВЫ МОГЛИ НЕ ЗАМЕТИТЬ ДОРНИЙСКОЕ ВОЙСКО, ПЕРЕПЛЫВШЕЕ ЧЕРЕЗ УЗКОЕ МОРЕ И ВЫСАДИВШЕЕСЯ У НАС ПОД НОСОМ? Большинство собравшихся здесь магистров отводили от его яростного взгляда полные паники глаза. А ведь раньше архонт не осмелился бы войти в Палаты без приглашения советников. Тем более в сопровождении отряда вооруженных стражников… Но сегодня и обстоятельства были… не самыми обычными, согласитесь. В последний раз их город оказывался в таком положении тогда, когда огромный флот Волантиса подошел к Кровавой башне и потребовал сдаться или умереть. — Я считаю, — с не укрывшейся от ушей Адариса дрожью в голосе начал один из советников, — что отслеживание действий потенциальных врагов находится в ведении советника по перьям… — Что? Ах ты жалкий… Больше зеленобородый человек, заведовавший тирошийской разведывательной и шпионской сетью, не смог сказать ровным счетом ничего. Молчаливые крепкие мужчины в легких доспехах подняли его из-за стола и поволокли к выходу. — И я тоже так считаю, — зло прорычал архонт. — Я бы еще понял, если бы вы прошляпили пиратскую шайку или мелкий наемный отряд… Но многотысячное войско? Целое войско высадилось у нас на пороге — и я узнаю об этом самым последним? Вы понимаете, что они с таким же успехом могли высадиться здесь, в самом Тироше? Понимаете? Они могли ударить нас везде, где им вздумается! Захотели бы порту — сделали бы это в порту. Они… Да хоть в отхожем месте могли нас прикончить! Что это — вопиющая глупость или просто измена? — ПРОШУ! ПОЩАДИТЕ! Солдаты явно не были настроены на пощаду. И архонт, очевидно, тоже. Так советника по перьям и уволокли, пока он продолжал орать и вырываться. Когда его голос стих, стало тихо. Часть магистров сверлила друг друга взглядами, другие просто пытались понять, под кем из них сейчас хрустнет пол и кто следующим провалится в преисподнюю. — Тем не менее, архонт, факт остается фактом. Андальский варвар, в руки которого вы отдали командование, привел армию Тироша к катастрофе в самый неудачный момент… — Я правильно понимаю, советник по мечам, вы хотите назвать виновным во всем именно его? А не ваших приспешников, которые «забыли» предупредить претора о том, что у него в тылу высадилась целая армия, готовая ударить его в спину копьем? — Я… Я… — все остальные магистры как-то вдруг отвели взгляд от своего коллеги, который вот-вот должен был стать бывшим коллегой. — Архонт, я… — Хотите сказать, мы могли бы добиться большего? А вот с этим я соглашусь. Могли. Если бы войском управляли ваши генералы, героически защищавшие Тиберий и остальной юг Спорных земель, правильно? — Да я… Да вы… НЕ СМЕЙТЕ МЕНЯ ТРОГАТЬ! Я ВЫСОКОРОДНЫЙ МАГИСТР ТИРОША! МЕНЯ ЗАЩИЩАЕТ ЗАКОН! — заорал советник по мечам, когда четверо здоровяков шагнули в его сторону. Он даже попытался замахнуться на одного из них. И очень зря. Чуть ли не половину пути к выходу из комнаты, отделанной бесценным красным деревом, он провел под градом солдатских ударов и пинков. Провожая его взглядом, Наварро вдруг задумался о том, не совершили ли они ошибку, протащив в кресло архонта такого человека, как Мораис Гальярдо. Девять лет назад они представили его народу как молодого и энергичного лидера, столь выгодно смотрящегося на фоне старого и больного предшественника, а сами видели в нем лишь тихого и робкого клерка из аппарата советника по послам. «Таким будет легко управлять все двенадцать лет», — решили они. Избирательная компания Гальярдо была для них всего лишь вложением, которое должно было окупиться. И оно окупалось первые пять лет. Сейчас же… Сейчас они прекрасно понимали, в какой глубокий минус ушли — что в денежном плане, что в политическом. Как только война с Лиссом, а потом еще и с Миром стала идти совсем уж плохо, архонт, пришедший к власти на волне возрождения могущества страны, стал стремительно сгребать все больше власти в свои руки — естественно, за счет Конклава и заседавших в нем магистров. Последней каплей стали предложение «обнулить» годы его правления на время войны и прием на службу варвара из-за моря, который был всем обязан лично ему. — А вот я, например, считаю, что претор Аррен сделал все, что мог, — медленно и четко произнес Адарис, неформально, но явно признавая верховенство архонта. — К нашему большому сожалению, все, что он мог — это спасти пять тысяч человек. Остальные погибли, дезертировали или, как отряд Розы, договорились с победителями, ушли из Спорных земель и сейчас ищут новых нанимателей за их пределами. С учетом физического и морального состояния оставшихся у нас войск, а также соотношения сил… Можно сделать вывод, что у Тироша больше нет армии. Он мог сказать, что у Тироша еще оставался огромный флот… Но архонт был совершенно прав — они проморгали сотни мирийских и дорнийских судов, перевозивших солдат через Узкое море. — У нас больше нет армии, — тихо повторил Наварро. — И, если быть до конца честным, средств восстановить ее, пока не стало слишком поздно, у нас тоже нет. Традиционный метод пополнения войска больше не работает по понятным причинам — свободных наемников в Спорных землях не осталось. И поскольку наш славный Вольный город никогда не призывал своих граждан на службу в большом количестве, сбор, подготовка и оснащение такой армии займет многие годы… и потребует немалых вложений. «Если у нас вообще будут эти годы». Да, он знал, что у Тироша было немало молодых мужчин, привычных к дисциплине и умеющих обращаться с оружием. Только вот все они уже несли службу в качестве надсмотрщиков. Начни они призывать этих людей на службу — и город полыхнет мятежом. Либо рабы восстанут, либо сами надзиратели. — Так, — архонт грохнул кулаком по роскошному столу, заставив двух ближайших к нему советников подпрыгнуть от страха. — Советник по письмам! Зачитайте условия, что предложили мирийские собаки… — Но… архонт… там… некоторые слова… они могут быть… оскорбительными… — Думаете, эти слова мне незнакомы? Читайте, я сказал. Сейчас же. Наварро вспомнил, что Мораис Гальярдо не слишком афишировал свое прошлое, но при этом не особо пытался его скрыть — всем было понятно, что вырос он явно не во дворце. Даже сейчас он отличался несдержанностью, гневливостью, воинственностью, любил нападать на людей и почти никогда не извинялся, даже если был откровенно виноват. А ведь они еще тогда обратили на это внимание — и решили, что вот такая фигура, крикливая, но бессильная, станет для народа хорошей картинкой. Марионеткой, делающей вид, что архонт имеет реальную власть в городе. Увы, но в такой отчаянный час их хитроумный обман внезапно обернулся правдой. Как только они сами согласились дать этому человеку немного власти, он ее проглотил — и потребовал еще… — Если вкратце… Мир хочет… Мир хочет забрать себе все, — начал советник. — Они хотят ключи от Фамагусты и Кирении, последних двух городов, что мы еще удерживаем в материковой части Спорных земель. Наших гаваней, через которые мы продаем наши краски и прочие товары, и из которых получаем основную часть наших доходов. Они хотят контрибуцию в размере тридцатикратной стоимости выкупа плененного магистра… но при этом «милостиво» позволяют нам самим выбрать, чем мы ее заплатим, золотом или серебром. Они хотят, чтобы могучий флот нашего прекрасного Вольного города был разоружен и был ограничен четырьмя десятками военных галер на протяжении следующих двадцати лет. Они хотят, чтобы мы запретили наемным отрядам и эскадрам под нашим командованием размещаться и вести военные действия во всех наших материковых и островных колониях… которые еще останутся под нашей властью. Кстати об островах. Они еще и хотят, чтобы мы отдали часть стратегически важных островов Ступеней Дорну. И последнее. Конклав Мира требует фиксированную и заранее оговоренную цену за наши краски, а мы взамен обязуемся приобретать определенное количество товаров в виде ковров и стеклянных изделий у их Вольного города, а также напитки и прочие товары из Солнечного Копья… Все они были достаточно умны, чтобы понять очевидное: принятие таких условий сделало бы Тирош городом-клиентом Мира и Дорна во всем, кроме названия. А люди, сидевшие в этой комнате, потеряли бы всю власть, обеспеченную как сталью, так и золотом. Если, конечно, добрые победители не кинут им какие-нибудь крошки со стола. — Кто из вас считает, что мы должны проглотить это мирийское и дорнийское дерьмо, прошу поднять руку. Естественно, желающих не нашлось — даже если бы архонт не произнес это с откровенной издевкой. Никто не хотел делать вид, что ждет с нетерпением, когда сможет стать счастливым подданным мирийского Конклава. Это ведь не Браавос требовал у них капитуляции, поэтому ни один из них не желал застегнуть на себе ошейник и встать на колени перед победителем. Наварро медленно выдохнул, собираясь с духом. — Я… Я был бы очень рад сказать мирийскому эмиссару засунуть это письмо… куда-нибудь, архонт. Но, как я уже обмолвился, у нас больше нет армии. И они, боюсь, тоже об этом знают. — Она у нас есть! В Фамагусте и Кирении есть отряды ополченцев! — возразил один из его «коллег». Наварро покосился в его сторону полным отвращения взглядом. — Если вы считаете пару тысяч наскоро собранных, кое-как обученных и вооруженных легкими самострелами и дубинками ополченцев армией… Я не знаю, что сказать. Единственное, на что они способны — это стоять на стенах и пускать стрелы в осаждающих, чтобы те не добрались до их домов. Если их выпустить на поле битвы против дорнийских копейщиков, мы не получим ничего, кроме двух тысяч трупов! — А где нам еще найти людей? Где, скажите мне? Половина наемников ушла на север, чтобы сражаться против Браавоса… или даже за него! Через несколько секунд Палаты Конклава наполнились криками, оскорблениями и обвинениями. — МОЛЧАТЬ! — взревел архонт, снова ударив кулаком по столу. — Довольно! Я не подпишу договора с Миром на таких условиях! Наварро Адарис не был удивлен, услышав такое: такой унизительный мир требовал, чтобы у всех унизительных решений, которые в нем содержались, было имя. А если вспомнить то, с каким усердием в последние годы в головы горожан внедрялась идея «нет архонта Гальярдо — нет Тироша»… Бывший мелкий чиновник, возомнивший себя царем, наверняка умрет раньше, чем засохнут чернила на пергаменте, если он все-таки поставит на нем свою подпись. — Архонт, у нас нет союзников… — Мы подписали соглашение с королем Закатных Земель! Да, подписали. Но это было скорее соглашение о торговом партнерстве, которое должно было упростить процедуры использования портов друг друга, не более того. И вряд ли оно убедило бы драконьего короля вступить в войну на их стороне. Нет, конечно, несколько сотен андальских наемников согласились пересечь Узкое море ради наживы, но, за исключением Сокола, никто из них так и не проявил себя в полной мере. И многие из них остались лежать в сырой земле в окрестностях Монфорто. — У Тироша было соглашение с Королевской Гаванью, архонт. И оно никак нам не помогло… — Это потому что мы не понимали, с кем говорим. Мы видели в нем соотечественника и драконьего владыку, наследника Валирии. Но король Дейрон вырос среди андалов и живет как андал. Ему не интересны деньги и торговля, его интересуют кровь и честь… Советник по налогам мысленно закатил глаза. Он уже чувствовал, к чему ведет глава государства — и ему совсем это не нравилось. — Архонт, при всем моем к вам уважении… — У нас будет союзник — если мы скрепим этот союз браком. Несколько человек за столом застыли на месте. Другие впечатлились не так сильно. — У драконьего короля есть только племянница и новорожденная дочь, — мрачно напомнил советник по парусам. — Последняя, как мы понимаем, не может вступить в брак по причине возраста, а первую Таргариены в любом случае не отдадут, ведь у них почти не осталось взрослых и пригодных к бою драконов после той резни, которую они называют Танцем. А если брать кого-то пониже… Вы ведь понимаете, что если архонт согласится на неравный брак, это… — Архонт сам решает, какие законы должны действовать! То, что сейчас сказал Мораис Гальярдо… Нет, они точно ослышались! Он не мог такое себе позволить! Это же не Браавос, где правит сумасшедший тиран! «Клянусь Троицей Всевышней, кто-то же должен его одернуть…» Все молча ждали, что этот «кто-то» даст о себе знать. Но солдат в зале было слишком много. И никто даже не пикнул. — Да, тут мы видим… очевидную проблему… — робко начал советник по письмам. — Тем не менее… Драконий король не согласится отдать нам свою племянницу или дочь. А без дракона и его наездника любого пола этот союз… — Есть еще одно имя, которое унаследовало славу Бухты Разбитых Кораблей. И оно весьма близко Тирошу. Что вы скажете насчет дома Баратеонов? «А ведь это… Это и в самом деле может быть выход…» — подумал про себя Наварро. Леди Штормового Предела недавно «овдовела», когда ее супруг отрекся от всего мирского и уехал навсегда на далекий Север за тысячи лиг от родного дома. А она так и осталась бездетной. И ее сестра, говорят, должна была выйти за молодого лорда Ланнистера сразу, как только закончится зима… Это и правда могло послужить крепкой основой будущего союза. Если только драконий король не станет возражать. В любом случае, все должно решиться очень скоро: никакие драконы не смогут исправить положение, если Мир успеет одержать решающую победу раньше, чем первый андальский союзник ступит на их берег. — Я все равно сомневаюсь, — скривился советник по парусам. — Да, андалы ценят кровные и брачные узы… Но не забывайте о том, что они больше всего ненавидят, уважаемые магистры! Я говорю о рабстве! «Н-да… Вот и пустили слона в лавку стекольщика», — вспомнил Наварро волантийскую поговорку, глядя на то, как нахмурилось большинство его коллег. — Неужели мы так и будем делать вид, что не знаем, чем все это закончится? Что андальские варвары не потребуют отменить все наши законы и отпустить на волю всех рабов? Что не застроят наш город храмами своих проклятых Троицей «семерых»? НЕТ! Вот мое слово! Я не приму их порядков! Не приму! Если уж выбирать, перед кем склонить голову, я предпочту сдаться Конклаву Мира, а не варварам из-за моря! Да, от них пощады ждать тоже не придется, но они хотя бы не потребуют разрушить общее с ними наследие и порядки! Все мы — Вольные города, дочери Валирии! Мы не забыли наших корней, как Таргариены! И я не склонюсь перед немытыми дикарями, которыми правят выродки, поправшие свое достоинство и наследие своей крови! — Прекрасная речь… Для того, чей флот позволил дорнийской армии беспрепятственно достичь Спорных земель. И то, насколько продуманно это было сделано, пожалуй, станет наилучшим доказательством вашей измены. — Ты не заткнешь мне рот так же легко, как сделал с теми слабаками, узурпатор! Уберите руки! Пустите меня! ПУСТИТЕЕЕ! Наварро Адарис невольно подумал о том, что если так будет продолжаться, Палатам Конклава придется придумать новое название, поскольку никакого Конклава больше не останется. «Будьте вы прокляты, мирийцы… Неужели вы не могли предложить условия мира, которые мы могли бы принять?» *** Морской владыка Сальваторе Залин, Девятая луна 140 года от З.Э, Дворец Морского владыки, Браавос — О, Боги, что же вы натворили… — приговаривал Сальваторе, снова и снова перечитывая письмо, словно надеялся, что написанные там слова изменятся. Или что глаза его обманывают и жуткие образы, возникшие в его голове, не соответствуют правде. Но они оставались все теми же, полными ужасов и отчаяния. И еще попыток как-то отвести вину от автора этих строк и разбавить кошмар какими-то мелкими утешениями. На последние Сальваторе, разумеется, не купился. Перечитав текст в третий раз, Морской владыка тихо уронил послание на стол. — Ласкарис пытается спасти свою шкуру, делая вид, что понятия не имел о том, что отряд Козла уже прибыл к Калеосу… — Лжет, — вынес свою резолюцию Наполеоне, зажигая уже третью за эту ночь свечу на столе. — И я обратил внимание на то, что вопрос о том, в чью голову пришла идея отослать в Калеос большую часть солдат, он старательно обходит стороной. Когда мы последний раз с ним разговаривали, это Сискар был под его командованием, а вовсе не наоборот. — Я… — Сальваторе Залин, безоговорочный лидер Браавоса и самый могущественный человек во всей Республике, удрученно покачал головой. — Во имя Плачущей Госпожи, я не понимаю… Что заставило их пойти на такую глупость? — Голод, — прямо заявил Наполеоне. — Я в курсе, что у них не хватало припасов! — зло рявкнул на него старший брат, затем он снова взял себя в руки. — Но я был уверен в том, что морские и сухопутные командиры осознают, чем мы рискуем, начав эту войну. И что нас ждет. Мы готовились к тому, что это будет война на море или, в крайнем случае, на побережьях. С нашим флотом никто не может сравниться, но Республика никогда не собирала огромных армий, способных сражаться на равных с валирийскими легионами или дотракийскими ордами. Мы правим морями, а не равнинами, наши порты и фактории — вот наши крепости… Он снова посмотрел на карту. Калеос на ней нашелся с трудом. Маленькая точка к востоку от Аргилона, на южном берегу реки Аргос. — Я не думаю, что наши граждане отнесутся с пониманием к новости о таком разгроме. Сальваторе подумал о том, что одним из талантов его брата остается способность приуменьшать любую вещь в самый неподходящий момент. — Граждане… Ты лучше представь, что будет твориться в Аренго, — сжал губы Морской владыка. — Нужно найти им козла отпущения… прости за каламбур. — Тут и искать не нужно. Тацито Ласкарис, можно сказать, сам вызвался на эту роль. Сальваторе напрягся. — Я знаю, что он всегда тебе не нравился… — Не в этом дело. Он знал, что Пентос нанял множество наемных отрядов, в том числе тех, где много конницы. Знал — и все равно отправил Сискара на восток. А теперь представь себя на его месте и скажи, каким образом Сискар должен был отправить обратно зерно, с учетом зимних ветров и волн? Предположим, что отряда Козла вообще нет, но есть другие соединения пентошийцев, которым ничего не помешает пойти по следу наших людей и перехватить их на обратном пути — который, очевидно, проляжет по реке. Лично я не знаю другого способа доставить зерно на побережье, кроме как на баржах… — Ты прав. Он мог добавить, что в целом военная обстановка в последнее складывалась в пользу Браавоса — особенно на море. Только за две последние недели они привели не менее двух десятков крупных торговых судов противника, а еще Второй флот разбил и почти полностью уничтожил военную эскадру из Лисса, которая шла на помощь врагам Республики. Говорят, там очень сильно помогло какое-то новое оружие, но это уже неважно. Главное, они победили… И тут вдруг в гавань вошел курьерский корабль и принес ту самую ужасную новость… — Ласкарис сделал пентошийцам подарок, на который они и надеяться не смели — он принес им понимание, что нас можно победить. Я не думаю, что вид тысяч наших мертвых пикинеров, чьи тела сейчас гниют между Аргилоном и Калеосом, как-то их обескуражит и лишит духа. Даже если это и не было решающим поражением… Даже если его творцом не был уроженец Пентоса, а простой наемник на их службе… Сам факт того, что это возможно, заставит разжиревших магистров опустошить свои закрома во имя войны и будущей победы. А почему бы и нет, действительно? Они ведь уже побеждают, а победа позволит им все наверстать… Сальваторе подумал, что еще немного — и его дворец вспыхнет от потока исторгаемого братом сарказма и злости. — Хорошо, — смирился Морской владыка. — Я признаю, что не должен был назначать Ласкариса на эту должность. И в конце концов он пошел против моей воли и все испортил… Действительно, в том, что им не удалось захватить зернохранилища Аргилона, был виноват только один человек. И вся дальнейшая «стратегия», что привела их к катастрофе, базировалась именно на этой ошибке, которая в итоге стоила им тысяч жизней. — Сискар мертв — по крайней мере, я очень на это надеюсь, — тут он был совершенно серьезен. Если хотя бы малая часть слухов о Хастуро Невыразимом была правдой… Так или иначе, выяснять это самолично ему очень не хотелось. — Но Ласкарис жив — и если Аренго захочет его голову, я отдам ее им. Но какое бы решение ни было принято… Думаю, в одном мы можем согласиться уже сейчас. Командовать он не должен. Точка. — Я не удивлюсь, если его старшие капитаны уже сами об этом говорят — и, возможно, предлагают ему выбрать себе преемника, не дожидаясь приказа из Города, — Наполеоне сдержался, чтобы не скрипнуть зубами. — Но ты, безусловно прав. Ласкариса нужно убирать. «И это будет очень нелегко…» Сальваторе был уверен в том, что эта простая, как могло показаться человеку со стороны, задача будет стоить огромных трудов и множества услуг, которые он потом должен будет возместить. Вряд ли кто-нибудь стоит горевать по такому человеку, как Тацито Ласкарис, наследник одной из старейших династий Меча и Паруса, но… Люди наверняка обратят внимание на то, что это уже второй адмирал, «потерянный» им в течение года. И оставался еще один вопрос, который он не мог не задать. — И кто его заменит? — Я. В этот раз Сальваторе не сдержал неодобрительной гримасы. — Я знаю, что в нашей истории бывали прецеденты… Но ты — Второй Меч Браавоса, ты командуешь всеми военно-морскими силами Республики. И если ты уйдешь… — …Я не смогу курировать Второй флот и все его подкрепления… из которых, при желании, мы сформировали бы Третий. И вдобавок, я не смогу выбирать, куда направлять наших корсаров, чтобы они лучше мешали торговле неприятеля. Старший брат ничего ему не ответил. А что он мог сказать в ответ на такие железные аргументы? Реальность была в том, что война на море велась настолько далеко, сообщения о победах и поражениях приходили так долго… Братья Залины заранее были к этому готовы, но надеялись, что разгром Пентоса будет быстрым и скорая победа сведет все проблемы на нет. Но Пентос до сих пор не был разгромлен. Даже Сидорис до сих пор стоял с пентошийскими флагами на вершинах своих башен. — Ты прав. Нам нужен опытный адмирал, в котором я не могу сомневаться. А Ласкарис… Ему я больше не доверяю. Да сохранят меня Лунные Певицы, я даже не уверен уже, можно ли верить докладам о «великих победах» остальных наших капитанов! Так что нам… мне нужен кто-то, кто сам все осмотрит, все увидит, сообщит мне все как есть… И придумает, как эту войну еще можно выиграть. «Если ее вообще можно выиграть», — такое Сальваторе Залин, конечно, не стал говорить вслух. Последний разгром стоил Браавосу тысяч убитых, которых некем было заменить, тогда как Пентос потерял всего лишь деньги, которые заменялись легко и просто. За эти деньги принц и его приспешники-рабисты получили несколько лун на укрепление обороны города, на наем и подготовку новых солдат… Купленное за эти деньги время не превращало Пентос ведущую силу в Узком море. Но им теперь требовалось немало лун — или даже лет — на то, чтобы обескровить врага настолько, чтобы их торговля рухнула окончательно и рабы наконец-то восстали против угнетателей. — Город Пентос — вот единственное место, потерю которого рабисты не смогут пережить, — предупредил его Наполеоне. — Я знаю, — вздохнул Морской владыка Браавоса. — Поверь мне, я все прекрасно знаю. *** Дамио Лудиакс, Девятая луна 140 года от З.Э, Железные копи, окрестности Браавоса, точное местоположение неизвестно В любых других обстоятельствах они ни в коем случае не стали бы встречаться, предварительно ускользнув от чужих глаз и тщательно скрыв свои личности. В другой раз они собрались бы у всех на виду, в сопровождении надлежащей свиты, в лучших нарядах серых и коричневых цветов — только дикари и ничтожества стремились подчеркивать свою значимость блестящими украшениями. Они в таких безделушках не нуждались. Все и так знали, кто они есть. Да и место встречи… Оно тоже было выбрано не просто так. Даже если отбросить свиту, охрану и все остальное, здание Железного банка, массивное и крепкое, могло показаться идеальным. Но обстоятельства сегодня никто не назвал бы ординарными. Поэтому они и вернулись к самым истокам — в буквальном смысле. Разумеется, это место уже давно не использовалось по прямому назначению. Бывший железный рудник теперь играл для них роль скорее мемориала. И здесь было далеко не так ярко и роскошно, как в главной конторе банка. Здесь вообще не было мебели, не считая общего стола и стульев вокруг. Собравшиеся на том самом месте, где когда-то впервые встретились участники будущего рабского мятежа, люди в маскарадных костюмах выглядели так же неестественно, как жрецы Богини-Девы в публичном доме. И это было правильно. Для этого они и собрались здесь. Все знали, что истинные хозяева Города никогда не пытались выделиться из толпы, не носили яркие наряды, подчеркивающие их чувство собственной значимости. По этой же причине шестнадцать пришедших сюда человек надели маски — горгулий, птиц, куртизанок прошлого, Лунных Певиц и так далее. Длинные одежды, скрывающие фигуры, были окрашены в яркие тона, от малиново-красного до цвета морской волны. Мейстеры Вестероса разбирались далеко не во всем, но здесь они были правы — сколько бы человек ни носило титулов Хранителей ключей Железного банка, настоящих его хозяев всегда было ровно шестнадцать. По числу Основателей — здесь, в этом самом руднике, в далеком прошлом. Все остальное было лишь миражом, который они строили на протяжении десятилетий. — Судя по всему, наш дражайший Морской владыка не утратил своего красноречия перед Аренго… — начал Дамио без предисловия. Никто не хотел терять время на пустые разговоры. У всех были серьезные дела и чем меньше времени они пребывали здесь, тем меньше были шансы на то, что их подслушает чье-то недоброе ухо. — Отдадим ему должное, — женщина, чье лицо было закрыто маской фламинго, как ему показалось, улыбнулась. — Чего у него не отнять, так это умения красиво говорить… — Я не собираюсь давать ему деньги за пустые разговоры, — резко отозвался мужчина в маске солнца. — Если раньше и давал, то больше не буду. Если вы забыли, именно из-за его красивых слов, Браавос обеднел на шесть тысяч жизней. — Честно говоря, я не уверен, что именно он отдал Ласкарису тот приказ и… — Ласкарис — никто! Пустышка! — Солнце заговорил еще громче мощным грудным голосом, но почти сразу покачал головой, извиняясь за свой срыв. В конце концов, они оставались хозяевами Железного банка и им не подобало вот так давать волю чувствам. — Ласкарис — никто. Это не он начал беспорядки, забравшие жизни множества купцов и членов торговых гильдий Республики. Это не он сделал войну с Пентосом смыслом своей жизни. Не он — а Сальваторе Залин. Это он развязал чудовищную войну на половине Узкого моря. И теперь он не вправе делать вид, что ужасается и понятия не имеет, почему пролилось так много крови… Пятнадцать голов согласно закивали. Некоторые сделали это с видимой неохотой, но никто не возражал. — Тем не менее, — вставил слово Дамио, — от меня не укрылся тот факт, что ему пришлось убеждать недовольных членов Аренго долго и упорно… А между тем, буквально три луны назад из пятисот человек две трети были его безоговорочными сторонниками. — Очевидно, — усмехнулась Фламинго, — Залин может сколько угодно болтать о том, какой невероятный ущерб торговле Пентоса мы нанесли, но реальность такова, что он, начав войну с рабством на уничтожение, он, сам того не заметив, убил и нашу торговлю тоже. Даже разгром Первого флота, даже Черные Столпы… Все это лишь мелкие недоразумения на фоне катастрофы, которая уже надвигается. Возражения есть? — Я не верю, — вежливо возразил банкир в маске чайки. — Ни один из Вольных городов, кроме самого Пентоса, не предпринял никаких враждебных действий в отношении местных представительств Железного банка. Однако… Я боюсь, что это может измениться. Единственным исключением, по моему мнению, может стать Тирош — и то лишь потому, что они и сами находятся в очень затруднительном положении и вряд ли рискнут начать войну еще и с нами. А вот Мир и Лисс наверняка уже подумывают об экспроприации всех наших активов, долговых расписок, арендных договоров… — А Волантис? — Триархи, как всегда, выжидают… И это для нас очень хорошо. Однако в этом году они выбрали одного из Тигров, так что Слонам придется, как минимум, учитывать и эту точку зрения, хотя перевес по-прежнему за ними. Но не надо заблуждаться насчет их миролюбия — Слоны тоже бывают решительными. Они неповоротливы, но не глупы. И мы немало разозлили их за последние пару веков. А память у людей с берегов Ройны хорошая… Не каждый мог понять глубину его слов. Несмотря на то, что торговых партнеров у Браавоса была уйма, львиная доля прибылей по-прежнему шла от Вольных городов, наследников Валирии — от Лората до Волантиса. Поэтому они и терпели до сих пор их омерзительные порядки, дозволяющие рабство. И ключевые слова здесь — «до сих пор». Терпение закончилось. И последствия этого «не-терпения» будут им аукаться еще очень долго. — Итак, Пентос для нас полностью потерян. Но есть ли у нас шансы сохранить то, что мы создали в Мире и других местах? — А как? — спросил Лудиакс. Спросил без сарказма, ему и в самом деле было интересно, как именно. — Война, как я понимаю, еще очень далека от завершения. А после катастрофы под Калеосом, после потери Аргилона — наши войска его наверняка потеряют в ближайшее время — нам нужно будет взглянуть в глаза реальности: Пентос не примет никаких условий о мире с нашей стороны. Как минимум, до конца года. У магистров, дающих советы принцу, нет причин сводить счеты с жизнью. — Если наши солдаты возьмут Сидорис… — Жители Пентоса укрепляют свои стены так быстро, как только могут, и строят десятки метательных машин. Штурм будет стоить нам чудовищных потерь, а мы уже потеряли несколько тысяч отборных солдат, которые могли бы находиться на острие атаки. В этот раз все закивали без колебаний и недовольства. — Эта война и так уже слишком затянулась — и слишком дорого нам обошлась. Я не скажу, что нынешняя зима излишне сурова, но это не отменяет того, что каждая галера и каракка, покидающая лагуну ради войны, нуждается в серьезном ремонте. И вернуть их в нормальное состояние… Это будет стоить очень недешево. — Профицит нашей казны, оставшийся с прошлого года, уже сожжен на войне. — И надолго ли нас хватит? — задал очевидный вопрос Дамио. Он знал, что все остальные обратят внимание на то, что он сказал «нас», а не «Браавоса» или «Республики». — В теории… Железному банку хватит ресурсов на то, чтобы протянуть еще года два. Но это при условии сохранения относительного статус-кво, то есть мы не учитываем, например, начала активного противодействия со стороны Мира или Лисса, которые могут отобрать наши активы. Плюс, около четырех десятков торговых судов за Ступенями. Если они не смогут вернуться из путешествий в Летнем и Нефритовом морях… это влечет за собой серьезный урон. Кто-то тяжело вздохнул. — И да. Вы должны были заметить, что я говорю сейчас о нашем банке, а не о государстве. Если говорить о Браавосе… Я не уверен, что он продержится два года. Залин может быть великолепным оратором, но как стратег, управленец и банкир он… он никто. — Он пытался купить лояльность половины города — и каких результатов вы ожидали? Серебро утекает из его пальцев быстрее, чем кровь молодых уличных рубак на полях сражений с опытными наемниками! — Тут у меня нет подходящих сравнений, — ответил Солнце. — Но я могу вас заверить, что казна Республики летит в пропасть быстрее, чем можно себе представить. Да, мы знали, что в состоянии построить и вооружить две с лишним сотни военных кораблей… Но никогда не пробовали осуществить это на практике. Теперь нам нужно строить еще больше — и одновременно с этим ремонтируя то, что уже настроили раньше. И заодно находя ресурсы и людей для торговых и рыболовных судов. Все были согласны с тем, что рана от потери Первого флота еще долго не заживет. Потеря тысяч людей под Калеосом стала еще одной такой раной. — Все плохо — с этим я не спорю. Но, по крайней мере, когда казна государства опустеет, Залин будет вынужден остановиться. Иначе народ сам утопит его в ближайшем канале. Он начал войну, обещая быструю победу и власть над всем Узким морем. Сейчас нам нужно как-то выбраться из этой трясины с наименьшими потерями, а потом… Что ж, по крайней мере, завоевание Лората мы еще как-то потянем. — А вы уверены, что он остановится? Или все же решится натравить на нас голодных и злых людей, как уже натравил на Престейна и его сторонников… Или вовсе национализирует все имущество Железного банка, пока наша кровь на мостовой еще не успеет высохнуть? Ему показалось, что прохладный воздух в глубинах шахты стал просто ледяным. — Он не осмелится! — С чего бы вдруг? Может, потому что уважает и чтит Закон Республики? — Потому что без нас, — начал еще один, — Вольные города действительно разорвут и сожрут наши филиалы на всех побережьях Узкого моря. Если они и сомневаются пока что… То как только нас не станет, все корабли, застрахованные нашим именем, все письма о переводе денег, все склады, заполненные специями и прочими дорогими товарами, все закрома с золотом… Все будет потеряно. Включая наши активы по ту сторону моря, хотя там у нас даже достойных конкурентов нет. Даже купцы из Закатных Земель смогут поживиться на наших трупах… — Мы думали… Мы думали, Залин достаточно умен, чтобы это понять. Если он попытается сделать с нами то же, что сделал со своими соперниками во время восхождения к власти по окровавленным ступеням… Тогда он погубит Браавос окончательно. Нанесет ему вред, который не может нанести сотня поражений. Возможно, он получит немного золота на продолжение своей войны. Но вся та денежная и торговая власть, что мы строили на протяжении веков… Она будет потеряна. Ни один нормальный человек не согласится такое потерять. — Да, здравомыслящий человек такого точно не сделает, — Дамио Лудиаксу очень не нравилось то, к чему привел их разговор. — А как поступит человек отчаявшийся? — Вы считаете, что он настолько отчаялся? — Сегодня он предложил отдать адмирала Тацито Ласкариса на так называемую милость толпы. Сами как думаете? Маски скрывали лица, но пожатие плечами под одеждой можно было разглядеть. И не нужно было обладать богатым воображением, чтобы понять: рано или поздно Морскому владыке снова понадобятся виноватые, чтобы успокоить разъяренную толпу. И это вполне мог оказаться кто-то из собравшихся в этом помещении. Или все они сразу. — Вы все прекрасно знаете, что мы тоже можем ответить кровью на кровь. — А если наши ножи… Если они промахнутся? Или если они ударят в цель, но Энрико Залин все равно явится по наши души? — Дамио скривился при одном его упоминании. — Будь моя воля, я бы отправил на войну именно его, а не его брата. Наполеоне, конечно, та еще гадюка, но он хотя бы не дурак… Да, он умеет думать. — Я согласна с тем, что нам стоит готовиться к худшему, — сказала Фламинго. — И плохие времена… Боюсь, они пришли надолго. — И как же нам к ним подготовиться? — Многие верят в то, что Железный банк и Браавос есть одно целое. Но они ошибаются. Если Браавос повернется против нас, у нас не останется причин считать себя подданными Браавоса. — Буду молить Красного Быка, чтобы до этого не дошло… А что мы будем делать с пленными, которые пережили Черные Столпы? — банкир резко сменил тему. — Обычно мы выкупаем наших, так что… — Господа. Помилуйте. Мы говорим о Хастуро Невыразимом. Если кто-то из наших и пережил битву… Мне прискорбно об этом говорить, но они очень завидуют павшим. И будут завидовать всю оставшуюся жизнь, какой бы долгой она ни была. — Тут вы правы. Невыразимый — тот человек, который никогда не требует выкупа. Такое ощущение, что деньги его вообще не интересуют. Поэтому все так сильно его боятся. Человек, которому не нужны деньги, страшен сам по себе. *** Капитан Ролло Лурио, Девятая луна 140 года от З.Э, Пентос До начала войны Ролло ни разу не бывал в Пентосе. Теперь побывал. Хотя и не так, как думал поначалу. Раньше он, как и многие его товарищи, мечтал об этом моменте. Ролло представлял себе, как десятки тысяч лучших солдат Браавоса пройдут торжественным парадом через весь город, приветствуемые ликующими толпами освобожденных рабов и полными вожделения взглядами освобожденных рабынь. И он обязательно будет среди них. Они принесут Эссосу свободу — и покажут мощь Республики, готовой освободить все побережье Узкого моря. Он словно наяву видел ровные колонны солдат, блеск начищенных доспехов под зимним солнцем и хлопанье республиканских знамен на ветру. Однако получилось все не совсем так, как он представлял себе… — ШЕВЕЛИСЬ, ПАДАЛЬ!!! Удар кнута по спине заставил Ролло прикусить губу, чтобы не радовать рабиста стоном или криком. В каком-то смысле его мечта осуществилась — он действительно принял участие в шествии победоносной армии, приветствуемой радостными пентошийцами. Но есть, как говорится, одно «но». Он был одет не в доспехи, а в рваную рубаху, которая больше подходила разбойнику, которого уже волокут на эшафот, чем честному человеку и гражданину. Единственной хорошей вещью, которую он мог сказать об этой рванине, было то, что она хотя бы немного защищала от холода и скрывала следы крови от полученных по пути сюда ран. Капитан шел босой — его почти новые сапоги забрал на привале один из рабистов. Но хуже всего были, конечно, цепи и кандалы. Его, Ролло Лурио, свободного гражданина, сына свободного гражданина и внука свободного гражданина, били, хлестали и оскорбляли — и вдобавок ко всему этому и сковывавшим его тело цепям, на его шее был надет главный символ рабизма всего мира. Проклятый всеми богами ошейник. — Можно хотя бы попытаться сбежать? — прошептал идущий рядом с ним солдат, когда кнутобоец ненадолго отвлекся от них и «трудился» в другой части колонны пленных. — Прямо так? — Ролло саркастически тряхнул ручной цепью. — Далеко бежать собрался? Они и ходить-то с трудом могли с таким количеством железа. — Да и если бы попытались… Ты что, надеешься убежать от «козлов»? Они тоже нас сопровождают. И все они верхом. До Черных Столпов Ролло еще ни разу не бился в составе пехоты против конницы. Но первого урока ему было достаточно, а второго он получать не собирался. Ясно уже, что для войны на равнинах Эссоса нужна конница. Хорошая конница. Большая конница. Без нее ты обязательно закончишь в желудке какого-нибудь падальщика. От этой мысли у него скрутило живот, но отрицать болезненную правду было бессмысленно. Враг с самого начала был на три шага впереди. А они влезли в бой с ним с позиции чванливого юнца, бросившего вызов молчаливому опытному убийце. Для него этот вызов закончился ударом по шлему чем-то тяжелым, несколькими часами забытья… И видом заваленного трупами соратников берега Аргоса — именно это он увидел сразу же, когда очнулся. — Нельзя же вот так… Надо что-то делать! — Ждать и беречь силы. Это все, что мы сейчас можем. Ролло пытался, как мог, сохранить самообладание. И это ему пока удавалось, пусть и с трудом. Солнца над ними не было видно — небо затягивали тяжелые тучи, которые на родине предвещали снегопад. Тогда в погожие дни граждане Браавоса могли полюбоваться заснеженными вершинами на востоке. Но здесь с каждым днем остатки его сил все сильнее подтачивали жажда, голод и усталость. Но больше всего — ощущение беспомощности, которое никак не удавалось пересилить. Куска черствого хлеба и маленького кувшина воды в день — этого было очень мало для этого изнурительного марша на юг. Наемники из отряда Козла, к его немалому удивлению, отнеслись к ним достаточно равнодушно и особо не зверствовали, а вот рабисты с юга, которые присоединились к ним недели через две… Они вели себя совсем иначе. Лурио полагал, что ведро холодной воды, выданное им на привале для мытья, было милосердием. Но рабисты не собирались заботиться о них — им всего лишь хотелось, чтобы живая добыча, которую они собирались прогнать по улицам на параде, не притащила в город каких-нибудь вшей. — Я же говорю, я не… Они прошли под огромной аркой… И внезапно их со всех сторон ударил шум и гам. Лицо Ролло застыло от изумления, когда разрозненные группы пентошийцев вдруг обернулись одной монолитной толпой, где смешались мужчины, женщины и дети. Ему казалось, что сам город смотрит на него миллионами глаз. — ПЛЕННИКИ ИЗ ТАК НАЗЫВАЕМОЙ РЕСПУБЛИКИ БРААВОС! — прокричал глашатай. И его слова тут же потонули в море ненависти. Ролло скривился. Ну да, рабисты они такие — они из всего зрелище сделают… Они медленно двигались сквозь толпу. Иначе они никак не могли. Капитан надеялся на то, что их появление спровоцирует на улицах беспорядки — даже если рабы не поднимут бунт (на что он до сих пор тайно надеялся), останутся зеваки, которые захотят взглянуть на них собственными глазами, для чего станут протискиваться вперед, устроят давку, сомнут стражу вместе с сопровождавшими их «козлами» и тогда… Ничего такого не случилось. Никто не пытался прорваться сквозь шеренги выстроившихся вдоль широкой улицы стражников. Конечно, многие кричали им вслед оскорбления, но никто не подходил к рядам солдат с копьями ближе чем на три шага. — А где же рабы? Нам все говорили, что здесь полно рабов! — Вон… Вон они… Они и правда уже различали тех, кого пришли освобождать. Отличить их было нетрудно — они держались отдельно от свободных горожан и одеты были заметно хуже последних, даже бедняков. И все же их одежда была куда лучше тряпья, которое были вынуждены носить пленные солдаты Браавоса, чьи вещи подлые рабисты забрали себе. Было очень неприятно осознавать, что этим хотели показать пентошийцы: даже если ты раб, если тебя можно продать, как какую-то вещь — даже тогда найдется тот, кто еще ниже тебя. Например, вот эти оборванцы из Браавоса… Он сжал кулак, словно в нем до сих пор находился меч, потерянный у Черных Столпов. Но меча в его руках не было, зато были цепи. И это было не самым равноценным обменом, обрекающим любой бунт на провал. Каким бы удручающим не было это осознание, оно меркло на фоне другого. Глядя в глаза пентошийских рабов, Ролло видел на лице каждого из них одно и то же чувство. Презрение. Некоторые просто отводили взгляды — эти тоже не пытались оказать своим освободителям никакой поддержки, даже моральной. Таких было меньшинство. Большая часть рабов провожала их презрительными взглядами. — Почему? — спросил его один из солдат, года на два моложе его. И в его тихом голосе слышался с трудом подавленный крик отчаяния. — Почему? Мы несли им свободу! Свободу от пентошийских ублюдков, надевших на них рабские ошейники! — Потому что мы ее несли, но не донесли, — поправил его Ролло, стараясь не думать о своем пересохшем горле, куда уже почти сутки не попадало ни капли воды. — Мы дали им надежду — и сами же забрали ее. Мы проиграли. И в этом наша вина. Он представил, что чувствовали сейчас эти несчастные люди. Годами они терпели издевательства и угнетение со стороны хозяев-рабистов. Потом Республика стала одерживать победы — и в их израненных душах наконец-то затеплилась надежда… По крайней мере, Ролло хотелось в это верить. А затем… Затем все рухнуло. Одна только гибель Первого флота в страшной буре дала рабистам из Пентоса несколько лун на передышку. Затем сухопутная армия Республики была разгромлена какими-то безродными наемниками… Они обещали рабам свободу. И обманули их ожидания. — СМЕРТЬ ВЫРОДКУ-ЗАЛИНУ! — СМЕРТЬ РЕСПУБЛИКЕ! — СМЕРТЬ БРААВОСИЙЦАМ! — СМЕРТЬ ИМ ВСЕМ! Им ничего не оставалось, кроме как двигаться дальше и терпеть череду криков, проклятий и оскорблений. Ролло шел и терпел. И продолжал надеяться на то, что рано или поздно соратники-республиканцы доберутся и сюда — и перережут глотки хозяевам дворцов, выстроенных на крови и поте угнетенных. И он тоже вернет себе свободу. Он видел широкие улицы Пентоса, выложенные хорошим камнем — и представлял, каких трудов и страданий стоило рабам все это выстроить. И как они, наверное, надрывались в поте лица, готовя город для сегодняшнего «торжества». Чем ближе они подходили к огромнейшему храму, окруженному пятью исполинскими бронзовыми статуями, тем больше цветов летело под ноги победителей. Повсюду люди пили и смеялись, поднимая тосты за разгром и погибель Республики. — Чей это храм? Я не помню, чтобы на острове Богов было нечто подобное… — Понятия не имею. Наверное, какой-то местный божок рабистов, покровитель плантаторов и торговцев плотью… — СМЕРТЬ ИМ! ОТОМСТИМ ЗА НАШИХ УБИТЫХ КУПЦОВ! Да, чем ближе они подходили к гигантскому храму, тем кровожаднее становилась толпа. И, к несравненному ужасу Ролло, среди этих крикунов оказалось полно рабов. Рабов, которые вместе с угнетателями радовались унижению своих спасителей! А на мраморных ступенях уже стоял человек в длинной зеленой одежде, расшитой золотом. Он что-то говорил пентошийцам, но пленные не могли разобрать ни слова из-за рева толпы. Однако реакцию одобрительно взревевших горожан, от которых у капитана заболели уши, проигнорировать было никак нельзя. — ДА! ПУСТЬ ПОЛУЧАТ ПО ЗАСЛУГАМ! — В ЗАЛИВ ВЫРОДКОВ! В ГИСКАРСКИЙ ЗАЛИВ! — О чем это они? Что за Гискарский залив? — Так они называют залив Работорговцев… Не станут же они называть его так, раз у самих рыло в пушку… — А при чем здесь залив? Он же находится совсем в другой стороне… — Если только не… О, нет… Только не это! До этого момента Ролло был уверен, что их выкупят. Сколько бы цепей на них ни повесили, рано или поздно Республика должна была выкупить их свободу. Или Браавос успеет выиграть войну — и тогда боевые товарищи ворвутся на плантацию или рудник, куда их отправят… Но если проклятые пентошийцы продадут их в залив Работорговцев… Республика не могла позволить себе послать военный флот за Ступени, не говоря уже о Лиссе или Волантисе. А залив Работорговцев находился намного дальше Старшей Дочери Валирии. — Это… это не могло закончиться вот так… — простонал молодой арбалетчик, которому после боя переломали все пальцы. — Не могло! К его большому сожалению, глашатай на ступенях храма кричал совсем иное: — ОНИ ХОТЕЛИ КРОВИ? БУДЕТ ИМ КРОВЬ! БОЙЦОВЫЕ ЯМЫ МИЭРИНА НАВСЕГДА УТОЛЯТ ИХ ЖАЖДУ! *** Принц Фоско Дориатис, Девятая луна 140 года от З.Э, Пентос Насколько Фоско знал, Пентос был единственным Вольным городом, жители которого воздвигли величественный храм Турмса, Бога торговли и купцов. И, тем более, это был единственный город, где высокие магистры и вольнорожденные горожане выбрали именно его своим покровителем. Еще одна удивительная вещь заключалась в том, что Турмс был очень старым Богом, хотя скульптуры и картины изображали его только в молодом обличье. Культ Бога торговли был таким же древним. Он существовал задолго до того, как Валирийский Фригольд стал расширяться на запад от города, который в будущем получит имя Волантис. К тому времени мелкие царства и княжества залива молились Турмсу уже многие сотни лет. Когда пришли валирийцы, культ Турмса… он не угас, нет. Он воспрял еще сильнее. Никто из Четырнадцати Богов-драконов так и не смог его вытеснить из пантеона. И Фригольд… Он смирился с неизбежным. Как и с некоторыми другими божествами покоренных народов. Никто не говорит, что в Пентосе не было общин драконопоклонников и других иноземных верующих, поклоняющихся чужим Богам — иногда тайно, а иногда и открыто. Но первым и величайшим божеством Пентоса оставался Турмс. А первой святыней — храм Бога торговли. Когда Фоско был еще ребенком, ему все казалось предельно простым. Чем еще может заниматься Верховный Бог, как не торговлей? Разве есть в этом мире что-то важнее? Торговля была жизнью. Торговля была благом. Торговля была спасением, позволившим их Вольному городу пережить Рок. Когда Фригольд рухнул и многие вещи, кажущиеся само собой разумеющимися и вечными, вдруг перестали таковыми быть. И именно торговые связи и таланты пентошийцев убедили всех воинственных врагов держаться подальше от их стен. То, что они были живы и процветали, было выгодно всем, включая потенциальных врагов. Но были и такие вещи, о которых было известно далеко не всем прихожанам. Даже не все магистры рассказывали об этом своим детям. Турмс покровительствовал ВСЕЙ торговле. Вообще всей. Торговле металлами, добытыми в рудниках, специями, привозимыми со всех сторон света, даже из далекого Кварта, оружием, которым можно было вооружить целую армию… Для Турмса не было разницы, что продается и покупается, будь то ювелирное украшение из серебра или корабельный лес, из которого строились военные галеры. Все это было в его глазах лишь товаром, у которого была своя цена. Торговля была всем — и все было торговлей. И когда люди участвовали в этом процессе не в качестве участников, а в качестве товара… в этом не было ничего особенного. Да, мужчин, женщин и детей тоже можно было покупать и продавать. Людская плоть была таким же товаром, как и все остальное. Так предписывал Турмс. Так было, так есть, так будет всегда. Когда Фоско впервые об этом услышал в неполные восемь лет… он был не очень этому рад. И сейчас у него не было особых причин радоваться. Но он знал, какой вклад торговля живым товаром внесла в богатство семьи Дориатисов. В богатство, которым он наслаждался всю свою жизнь. — Можете начинать, — бесцветным голосом скомандовал он. Стоящий на мраморной лестнице гискарец безумно усмехнулся и взялся покрепче за рукоятку своего «инструмента». Браавосский пленник кричал и вырывался. Но все его мольбы были тщетны. Затем крики стали еще громче — это понятно, клеймение никогда не было приятной процедурой, даже если животного или человека перед этим поили каким-нибудь снадобьем, притупляющим боль. Все шло быстро и четко. Можно было говорить о гискарцах что угодно, но нельзя было отрицать очевидного: их предки еще на заре времен довели этот процесс — и все, так или иначе, связанное с ним — до статуса настоящего искусства. Очень темного, где роль красок играли людские страдания, но все равно искусства. Вскоре браавосца увели со свежевыжженной гарпией на правом плече. И его место тут же занял следующий. И все началось заново. Времени они не теряли — в их распоряжении было около трех сотен браавосийцев и всех их нужно было заклеймить еще до заката. — Не думал, что ты на это пойдешь, принц. — Генерал-капитан… До начала войны Фоско и магистрам и в голову бы не пришло подпустить к храму Турмса такого человека, как командир отряда Козла. Но недавняя победа многие «нельзя» превратила в «можно». — Почему ты решил, что я не приду сюда просто из любопытства? — Браавос не забудет. — Залин и его флотоводцы начали эту войну, надеясь одержать быструю победу. Они стремились разрушить мой город — и верили в то, что мы будем сидеть, подобно овцам, ожидающим ножа мясника. Именно вера в нашу слабость толкнула Браавос на войну с нами. Чтобы такого не повторялось впредь, мы, пентошийцы, должны показать всем народам Узкого моря, что мы не слабы. Иначе, если бы соседи поверили в то, что Пентос отбил вторжение Морского владыки и его приспешников просто из чистой удачи… Это неминуемо привело бы к новым попыткам завоевать и подчинить себе Пентос уже с других сторон. И это случилось бы очень скоро. Да, возможно, новые завоеватели, в отличие от брави, не стали бы рушить существующий порядок и отменять рабство, но это было бы для Фоско и остальных слабым утешением. Особенно с учетом того, как много жизней забрали бы новые войны. — Не поэтому ли в отряде, который ты отправил на отвоевание Аргилона, принц, едва ли не половину составляют уроженцы Пентоса? — А как иначе? — Фоско не стал кривить душой. — Конечно, в победоносном сражении под вашим командованием бились и пентошийские ополченцы, но их роль была третьестепенной — и все это понимают. А это уже наши люди под нашим командованием. Люди, которые нуждаются в настоящем крещении кровью. И они должны сами вкусить радость победы. У Республики нет достаточного количества живой силы, чтобы удержать город. Что до Паладоса… Там будет намного сложнее. Помимо того, что он дальше, брави уже хорошо его укрепили. Но победа и возвращение Аргилона станет лучшим аргументом в пользу увеличения военных расходов… Они, эти расходы, и так уже были чрезмерно велики, по мнению некоторых денежных мешков. Фоско успел усвоить главную проблему содержания армии. Как бы ни было соблазнительно распускать вооруженные силы в мирное время, чтобы не тратить на них золото из казны, в этом случае с началом войны расходы ложились на их плечи с пятикратной тяжестью. — И заодно не позволишь моей известности вознестись слишком высоко, — вслух размышлял старый жрец из Квохора. — Ты все понимаешь… — в этом и заключалась одна из многих проблем Хастуро Невыразимого. Но хуже всего было то, что он не совершал зверств из-за безумия, злобы или алчности. Нет, генерал-капитан отряда Козла творил все эти ужасы, на полном серьезе веря в то, что служит благому делу, ради которого не жалко было жертвовать как чужими жизнями, так и его собственной. И эта вера делала его очень опасным человеком. По-настоящему опасным. — Разные Вольные города поклоняются разным богам, — Хастуро заговорил громче, чтобы его можно было расслышать сквозь вопли — гискарцы решили ускорить процесс и теперь клеймили пленных браавосийцев сразу по двое. — Но политика никогда не меняется. Как и война. — Не стану спорить, — тихо ответил Фоско. — Но с твоими словами насчет того, что Браавос не забудет, я соглашусь. Пусть. Пусть не забывает. Как и о том, как нанятые им корсары убивали наших морских торговцев сотнями, не щадя ни мужчин, ни женщин, даже если они спускали флаги и сдавались на их милость. И все это под их безумный клич: «Смерть рабистам». «Рабисты» — вот как они нас всех называют… — он сдержался от того, чтобы сплюнуть на пол святилища, произнося это слово. — Так что пусть помнят. Пусть помнят о том, что у любой монеты есть две стороны. Если они всерьез намеревались вырезать наших магистров целыми семьями, значит, и нам ничего не мешает продавать их солдат в рабство. И нельзя сказать, что они пошли на это ради денег. «Сделка» по продаже трех сотен рабов принесла их казне издевательски низкую сумму. Нет, мотив был совсем иной. Возмездие. Угодив в миэринские бойцовые ямы, эти люди никогда уже не увидят Браавос. Гискарский залив находился слишком далеко — и пусть Боги смилостивятся над теми, кто рискнет попросить наследников Гарпии отпустить свое живое имущество на свободу. Он и представить себе не мог человека, который рискнет бросить вызов многовековым устоям работорговых городов залива. И еще одним приятным дополнением стало то, что когда новость дойдет до Браавоса, их вербовщикам станет намного труднее искать новобранцев, пока их предшественники будут убивать друг друга в ямах Мудрых господ. — Да, Залин не особо задумывался о том, чего его ждет, когда он развязал войну, — деликатно ответил Невыразимый. — Зато теперь, надеюсь, начинает понимать… — Потому что он проигрывает? — спросил Фоско. — Потому что он окружен врагами, — поправил его генерал-капитан отряда Козла. — Я не скажу, что в таком положении невозможно выжить. Я ведь выжил. Но повторять мой опыт не советую. Это одинокая дорога, принц. — Одинокая дорога, на которой полно желающих вонзить нож тебе в спину… Он не мог понять, почему поговорка «Валар моргулис» так редко использовалась за пределами Браавоса. Хастуро Невыразимый, как ему казалось, в считанные мгновения постарел на несколько десятилетий. — Все мы поступаем так, как велит нам Бог, принц. Но я согласен с тем, что жизнь — это одинокая дорога, прогулка по которой приносит мало радостей, а конец ее предрешен. *** Леди Сабита Фрей, Девятая луна 140 года от З.Э, Стоунхедж — Ой, какая очаровательная малышка! — пропела Сабита. — Подождем годик-другой-третий — ты станешь у нас Отрадой королевства! Неизвестно, понимала ли маленькая принцесса все сказанные ей слова, но голос бабушки звучал для ее ушей сладкой музыкой — и она радостно замахала ручками. — Я была бы очень вам признательна, леди Фрей, если бы вы не стали учить мою дочь плохим вещам. — Полноте! Она разобьет много сердец, когда подрастет… — Именно это меня и тревожит… — королева Бейла смотрела на нее с укоризной, сквозь которое предательски проглядывало веселье. — Рейнира тоже когда-то была такой жизнерадостной малышкой. Может, немного избалованной… Но она желала всем добра, как и ее отец. Взгляд лиловых глаз ее матери… Его никак нельзя было назвать, кроме как драконьим. — Уже то, что Визерис позволил своей дочери назвать драконицу в честь Богини Любви и Похоти, покровительнице Домов удовольствий и прочих мест, дарующих утехи плоти… Уже это могло бы стать признаком того, что его воспитание идет куда-то не туда. Я понимаю септонов, они в массе своей совершенно не разбираются в валирийской истории и богословии. Но при дворе было полно людей, которые знали, что означает имя Сиракс! Эти споры, должно быть, утомили маленькую принцессу Лейну — она редко когда засыпала так быстро. — Попрошу служанок приготовить молоко. А то она, когда просыпается, становится… очень шумной. — И не только она, — взгляд Сабиты задержался на спящего возле дымохода белого дракончика. Крылатый ящер делил большую корзину с рыжим котом, бесстыдно используя последнего в качестве подушки. — Эти двое не дают мне спать по ночам. Не могу дождаться, когда их узы настолько окрепнут, чтобы они могли начать движение в сторону драконьих загонов… — Я так понимаю, это не пойдет на пользу дракону и его здоровью? — Если только в том, что Лейна будет плакать, когда не сможет погладить свою питомицу, — покачала головой Бейла. — Если честно… меня саму тревожит то, что узы начали создаваться в таком раннем возрасте. Один из слуг принес им напитки и молча удалился после благодарственного кивка. Некоторое время Сабита позволила своей невестке-королеве молча любоваться маленькой дочерью. Потом деликатно откашлялась. — Я хотела рассказать о великой победе, одержанной Пентосом над войском Браавоса. — Вернее, победе отряда Козла, — легко усмехнулась драконья наездница. — Мне уже доложили об исходе битвы. Пентошийцы улюлюкали и прыгали на противоположном берегу, пока наемники давали браавосийцам урок на тему того, чем конница лучше пехоты на ровной и неровной местности. — Да, именно отряд Козла, — Сабита не позволила себе улыбнуться как от нелепого названия наемного отряда, так и от идиотского поведения их противников. В конце концов, в этой войне обе стороны уже допустили кучу просчетов. — В Чаячьем городе и Солеварнях немало рыцарей утверждают, что пентошийцы многократно завысили потери Браавоса и занизили собственные. — Они ошибаются, — ответила леди Фрей. — Я склоняюсь к тому, что доклады из Пентоса о ходе событий и соотношении потерь правдивы. — Если это так… Можно считать, что Браавос свою сухопутную армию полностью потерял, — пожала плечами Бейла. — Не хочу сказать, что она и раньше была кошмаром для Эссоса и угрозой для нашего королевства… Так или иначе, сейчас они тем более не представляют угрозы. Думаю, для Морского владыки сейчас пора просить мира. Он надеялся на быструю победу — и, как мы все видим, не получил желаемого. Да и погода вряд ли улучшится в ближайшие месяцы. Есть много признаков того, что следующий зимний год будет суровее нынешнего. А если еще вспомнить, что случилось с их Первым флотом… Нет, Браавосу придется просить мира. — А вот я с этим совершенно не согласна, — вдруг посерьезнела Сабита. — Я считаю, что в следующем году война продолжится. И станет намного жестче и кровавее, чем в этом. Теперь все внимание лиловых королевских глаз было сосредоточено на ней. — Мы же только что говорили о том, что Браавос уже потерял своих лучших солдат, которые могли бы стать основой мощной армии… А ведь им нужны люди еще и на то, чтобы удерживать занятое побережье от наемных отрядов, служащих Пентосу! — Нужны. Но Пентос всерьез озлобился — и жаждет отомстить за все понесенные в начале войны поражения и унижения. Половину луны назад они прогнали взятых под Калеосом пленных республиканских солдат по улицам города, заклеймили их и продали в Миэрин в качестве бойцовых рабов. Королева даже не попыталась скрыть своего отвращения услышанным. — Как… грубо, — более мягкого определения Бейла найти не смогла. — Если ты хотела меня убедить, что я ошиблась, не поддержав Пентос… Уверяю, ты только что добилась прямо противоположного. — На самом деле мне все равно, будет у нашего королевства союз с Пентосом или же нет, — откровенно заявила Сабита. — Но меня волнует то, в какой степени эта война угрожает Речным землям и Долины. Морская война неминуемо втягивает в себя наемников и пиратов, а пентошийский флот, попрятавшийся в гаванях, может быть сочтен ими слишком тяжелой целью. Вопрос первый — на кого они станут нападать в этом случае? Вопрос второй — когда это случится? — У нас есть драконы. — А смогут ли они летать и сражаться, если зима окажется по-настоящему суровой? И успеете ли вы, Ваша милость, на подмогу, если пиратам хватит одного дня на то, чтобы разграбить очередную гавань и сбежать? Если не успеете, нам останется только оплакивать павших. Она видела, что ее невестке совсем не нравится услышанное. Но Сабита хорошо ее знала — и понимала, что когда Бейла немного успокоится, она все обдумает и признает ее правоту. — Лорды Долины не потерпят союза с работорговцами. — А никто и не говорит о союзе, — несколько высокомерно отмахнулась леди Фрей. — Вы можете продолжать строить дороги в Долине, даром что она, в отличие от Речных земель, почти не пострадала в прошлой войне. Что касается войск, лорд Криган настоятельно просил найти место для размещения двух тысяч мужей под командованием лорда Амбера. А то в прошлый раз Бенджикот Блэквуд и его парни больше создавали проблем, чем решали их. Королева недовольно фыркнула. — Я так рада услышать, что мастер над шептунами уже решил все проблемные вопросы, касающиеся войны и моря… — А я никогда и не отрицала, что считаю Браавос серьезной угрозой, — улыбнулась бабушка маленькой принцессы, спокойно спящей рядом. — Не отрицала. Я помню слова о том, что кто-то трудится, не покладая рук, пока работорговцы греют руки в сундуках с золотом… — У вас прекрасная память, Ваша милость… Королева фыркнула во второй раз. — Никогда не любила льстецов, — драконья наездница окинула взглядом лежащую на столе карту. — Так, если разместить здесь людей Амберов, здесь — людей Блэквудов… и остальных, у кого руки чешутся… Получится около пяти тысяч мечей. Или еще больше. А сокровищ Алина у меня как не было, так и нет… — Корабль с сокровищами? — подняла брови Сабита. — Серьезно? И почему я об этом ничего не знаю? — Я сама услышала об этом только вчера, матушка, — было видно, что королеве очень приятно узнать что-то раньше нее. — Он причалил в Лиссе, чтобы пополнить запасы. С их слов, Алин ввязался в какую-то серьезную распрю на море и на суше на островах Василиска… И выиграл ее. Они взяли много добычи. Там и золото, и итийские ковры, и специи, и много других ценностей. Брать все с собой на восток он счел излишним, вот и отправил обратно в Вестерос тяжелую каракку с верной и опытной командой. «Как же королева могла узнать об этом так скоро узнать? Ох, наверняка снова использовала стеклянные свечи, чтобы связаться с кем-то в благоухающем и ядовитом Лиссе…» — Полагаю, возвращение этого корабля окончательно убедит всех в том, что отправка бывшего мастера над кораблями в новое Великое путешествие было верным решением, — сказала Сабита. — Будем надеяться, что пираты не перехватят нашу каракку до того, как она доберется до Чаячьего города или другой нашей гавани… Пока Корона не получит свою долю. — Судно ведут матросы Веларионов и они знают, как следует поступать с пиратами… И раз уж они вернулись в Узкое море, они снова могут вывесить мое знамя. Не думаю, что кто-нибудь из морских разбойников рискнет нападать на корабль под флагом с драконом. Вряд ли рискнули бы. Но если у них были друзья и информаторы в Лиссе… Если бы они узнали, чем заполнен трюм одинокого вестеросского корабля… Тогда жажда наживы могла пересилить в их пропащих душах страх перед смертью. — Несмотря ни на что, Ваша милость, вы совершенно правы в том, что мы уже окупили затраты и на эту авантюру, и на содержание северных и речных головорезов… Я хотела сказать, мы дали нашим отважным воинам достойное жалование и хорошее содержание. — Ага, — в третий раз усмехнулась Бейла, понимая, что «оговорка» ее свекрови была не случайной — и совершенно правильной в оценке «искателей приключений» из Последнего Очага и Речных земель. — Надеюсь, пять тысяч опытных воинов убедят любого «морского охотника» в том, что нападать на Долину, Север и Речные земли, да еще зимой… Даже в Пентошийском заливе им будет намного безопаснее. Даже если Морской владыка Браавоса плюнет на все законы войны, писанные и неписанные, я надеюсь, ему хватит ума не начинать войну на два фронта. Особенно тогда, когда он проигрывает на первом. А теперь, благородная и любимая леди Фрей, скажите, что это все плохие новости, которые я сегодня услышу. — К моему большому сожалению, нет, — убила ее надежду мастер над шептунами. — Видите ли, в войне за Спорные земли недавно добавилась еще одна сторона… *** Леди Изольда Дейн, Девятая луна 140 года от З.Э, к востоку от Кирении, Спорные земли — До этого момента, миледи, война шла просто отлично… — Согласна с вами, сир, но именно сейчас начинается самое трудное. Изольда продолжала улыбаться, однако ее рука на рукояти Рассвета сжалась сильнее. Нельзя было сказать, что тирошийцы хорошо умели воевать против сынов и дочерей Дорна. Но они и сами это, похоже, понимали, поэтому не стеснялись тратить уйму денег на наемных убийц, которых в огромном количестве отправляли за ней и другими дорнийскими командирами. — Да, победа при Монфорто принесла нашим союзникам из Мира большую часть севера Спорных земель. Но арренский паршивец снова от нас ускользнул и укрылся за стенами Кирении… И теперь Изольда Дейн, Меч Зари, глядела на эти самые стены собственными глазами — и понимала, что опасения мирийских наемников и командующего ими гонфалоньера были более чем оправданными. До «настоящего» Вольного города, способного создать вокруг себя полноценное государство, Кирения все же не дотягивала. Однако это не мешало ей многократно превосходить все города Дорна. Жило здесь, по ее оценке, около пятидесяти тысяч душ. Или чуточку меньше — совсем-совсем чуточку. — Если бы не эти проклятые стены… — С таким же успехом, сир, вы могли бы пожелать, чтобы солнце не вставало на востоке каждое утро и давало нам поспать подольше. — Вы правы, миледи. — Как и вы. Не будь этих высоких и крепких стен, мы бы уже сегодня взяли город штурмом. Но мы не можем. Кирения стоит у самого порога Тироша. А тирошийцы, хоть и обожают свои вонючие краски, еще не задурманили этой вонью себе мозги настолько, чтобы забыть о защите. Неважно, насколько вы разбираетесь в картографии и военном деле, каждый мог бы понять, что Кирения была ключом и одновременно замком между Тирошем и Узким морем. В зависимости от того, кто контролировал город, он мог стать спасательной веревкой, по которой можно было выбраться из самой глубокой ямы… или острым ножом, приставленным к горлу архонта на соседнем острове. Тирошийцы понимали это как никто другой. Вот почему они раскошелились на лучший строительный камень — и воздвигли вокруг Кирении стены в семь раз выше человеческого роста. А еще множество крепких башен, изрезанных бойницами, из которых торчали скорпионы. И не только они — с холма, служившего ей наблюдательным пунктом, Изольда хорошо видела сотни стрелков на парапетах. Но и это было еще не все, к ее большому сожалению. Вырвавшись из поставленной ею ловушки, где они перемололи тысячи других тирошийских наемников, Годрик Аррен тут же разослал всем оставшимся союзникам письма с предупреждениями о том, что их ждет. Подесты и прочие представители власти мешкать не стали — и в кратчайшие сроки очистили старые, давно заброшенные рвы. И заполнили их водой. И Кирения к тому моменту, когда они к ней подошли, превратилась в настоящий остров. Момент внезапности они смогли использовать всего один раз. Он был упущен безвозвратно. — Мне не нравятся те два форта на скалистых отрогах вокруг города, миледи. — Тому есть причина, — согласилась Изольда. — Пока мы не возьмем или не разрушим северный форт, защитникам ничего не помешает делать вылазки незаметно для нас и… Я не стану говорить, что именно с нами сделать, дабы не уязвить вашу мужскую гордость. То же можно сказать и о южном форте. Защитники Кирении могли быть кем угодно, но только не дураками. И они отваливали горы серебра ради того, чтобы быть уверенными: они выдержат осаду. Они осознавали, что Тирош сейчас слаб — и понимали, что осада, к которой они так долго готовились, может начаться уже скоро. — Не было бы разумнее, миледи, не разделять наши силы? Гонфалоньер, как мы знаем, идет со своей армией на Фамагусту, пока мы стоим здесь… То есть у нас два войска, каждое из которых не в состоянии взять штурмом огромный город. Если бы мирийцы прибыли сюда вместе с нами… — Тогда было бы проще, согласна. Но приказы отдает Конклав, а гонфалоньеру остается их выполнить. Изольда должна была отдать им должное: мирийские магистры никогда не теряли осторожности и старательно берегли свои привилегии. У гонфалоньера не было ни единого шанса сделать армию реальной политической силой, подвластной его воле. Пока что не было… И это не отменяло того факта, что Скалла зачастую оказывался прав, в отличие от них. Например, он громче всех возражал против столь жестоких условий перемирия, которое они собирались предложить тирошийцам. Уверял, что архонт и магистры ни за что такое не примут. И оказался совершенно прав. — При таком раскладе у нас уйдут годы на то, чтобы заставить горожан спустить знамена, миледи. — Годы? Полноте. Десятки лет — вот так будет точнее. Все окрестные земли были выжаты досуха — ради того, чтобы заполнить амбары Кирении доверху. И даже когда они будут опустошены, ничто не помешает тирошийским кораблям подвезти еще припасов для защитников города через Ступени. И делать это сколько угодно раз. Если в обороне города и были какие-то бреши, то нехватка продовольствия точно не входила в их список. — Я понимаю, почему Мир сейчас вкладывает такие суммы в усиление и перевооружения флота. Пока между Тирошем и Киренией сохраняется морское сообщение, любая осада останется для нас бессмысленной тратой времени. При этом Мир безоговорочно владел доброй половиной Спорных земель… Но Изольда, как и любой, кто находил в себе желание погрузиться в историю этого пропитанного кровью куска земли, понимала, что города, добровольно открывшие перед ними ворота, с такой же готовностью присягнули бы архонту, если бы Годрик Аррен одержал победу в той битве. И как только победоносная поступь Мира споткнется, во многих из них заполыхают восстания — и дорнийцам придется отвлекать и без того немногочисленные силы на их подавление. — Надо осадить Кирению как следует, со всех сторон. Это займет наших копьеносцев, даром что их боевой дух достаточно высок, особенно после того, как они сумели ощипать Соколу перья. Однако… Если мирийцы действительно хотят получить Кирению, я боюсь, что морскую часть осады им придется полностью взять на себя. *** Лорд Джоффри Кью, Девятая луна 140 года от З.Э, Королевская Гавань — Повторите, ЧТО вы сейчас сказали? Джоффри нервно сглотнул. В отличие от своего предшественника, он пока не научился встречать гнев короля, не моргнув глазом. Ларис Стронг так мог — в отличие от подавляющего большинства вестеросцев. Включая него. — Ваша милость. У меня есть прямые доказательства причастности лорда Гаэля Бар-Эммона к убийству моих людей. В последние две луны он лишил жизни нескольких моих агентов. Я заподозрил его еще тогда, когда мы нашли первые трупы в Королевском лесу. Мне потребовалось время на то, чтобы найти свидетелей и привлечь кое-кого на свою сторону… И этот человек подтвердил, что лично видел, как лорд Острого Мыса собственноручно прикончил двоих в назидание остальным. — Но… Ради Отца Всевышнего, зачем? Зачем он так поступил? — почему-то тяжелее всех эту новость встретил Алан Редвин. Возможно, из-за того, что она как-то сильно зацепила кое-кого из капитанов Королевского флота. — Я по понятным причинам не могу говорить от его имени, но у меня есть достаточно правдоподобная версия — убийства были связаны с тем, что корабли лорда Гаэля активно снабжали браавосийский флот всем, что могло им понадобиться и что имелось в распоряжении Острого Мыса. — И он… Он, я так понимаю, не хотел, чтобы об этом узнали другие? Джоффри приподнял одну бровь. — Скажите, лорд Алан, когда вы в последний раз видели хоть какой-то корабль из Пентоса, бросивший якорь в столичном порту? Я полагаю, уже довольно давно. Потому что они больше не ходят к нам. И мирийских парусов в последнюю луну тоже стало сильно меньше. И я невольно задаюсь вопросом, не связано ли это с тем, что лорд Бар-Эммон начал не только привечать республиканских каперов в своих портах, но и открыто скупать их добычу, включая призовые корабли, и на эти деньги… — Это же пиратство… — прошептал лорд Редвин. — Это измена! — голос короля, как ему показалось, был холоднее земель Вечной Зимы далеко на севере, за Стеной. — И… Я полагаю, это еще не все новости? Что ж, теперь Джоффри мог оправдаться тем, что король сам его попросил все рассказать. — У меня есть трое надежных свидетелей, готовых подписаться под своими показаниями. Их слово, я уверен, будет иметь вас перед Железным Троном. Они утверждают, что лорд Гаэль самолично отправлялся на ту сторону моря и провел несколько встреч с адмиралом флота Браавоса — тем самым, кто несколько лун назад захватил город под названием Аргилон. Мне неизвестно точное содержание их разговоров, но я знаю, что вскоре после этого браавосский флот внезапно перестал испытывать проблемы со снабжением… Это нельзя было назвать иначе как изменой. Лорд Рыба-меч не имел никакого разрешения от короля или его десницы заключать подобные договоры с иноземцами. — О чем этот изменник вообще думает? Он что, действительно не понимает, что может втянуть нас в войну не с одним Вольным городом, а сразу с несколькими? Имея при этом единственного союзника в лице Браавоса? — Если Бар-Эммон не свихнулся окончательно, — мрачно заметил Редвин, — он должен был знать, что его деяния рано или поздно будут раскрыты. — Вот и я об этом думал, — признался Джоффри. — Поэтому взял лорда Острого Мыса под негласное наблюдение между его визитами ко двору… И пришел к выводу, что он действительно надеется заключить союз с Браавосом. Естественно, отношения с Пентосом в этом случае будут испорчены безвозвратно, но он искренне надеется в скором времени повернуть этот союз против Веларионов и Черных… И заодно против всех государств, допускающих и практикующих рабство. Король несколько мгновений нервно барабанил пальцами по столешницами. — Каковы бы ни были его мотивы и чаяния, — наконец заговорил законный правитель Семи Королевств, — я не выказывал желаний и стремлений вступить в союз с Браавосом. И Бар-Эммон, зная об этом, намеренно прошел против моего решения не вмешиваться в войну на море! Он совершил измену — и поплатится за нее. Поскольку принесенные им клятвы ничего для него не значат, я напомню ему о них перед тем, как лорд Гаэль встретится с палачом. Лорд Редвин! — Да, Ваша милость? — Возьмите эскадру… Нет, две эскадры Королевского флота. Отправьтесь в Острый Мыс и арестуйте Гаэля Бар-Эммона. Я сам вынесу ему приговор с Железного Трона. Но если он настолько обезумеет, что поднимет меч на тех, кто действует по воле короля… Я разрешаю вам не брать его живым. — Будет сделано, Ваша милость. Я доставлю вам изменника в цепях — или привезу его голову на пике, если… не найду в нем понимания. С этими словами мастер над кораблями отдал честь и быстрыми шагами вышел, оставив Джоффри наедине с королем. — Будь оно все проклято… — на какой-то момент Джоффри Кью показалось, что он увидел, как в лиловых глазах короля клубится темное безумие. — Сколько же можно? Почему мы продолжаем и продолжаем рубить головы изменников — и все равно находится кто-то, кто считает, что моя воля ему не указ? Во имя Неведомого, кем они себя возомнили? Джоффри проявил достаточно мудрости, оставив риторический вопрос безответным. — Ладно. Забудем о Бар-Эммоне… Пока забудем. Я считаю, что у нас есть и другие важные вопросы. В частности, Тирош. Неужели все настолько плохо? — Хорошего мало, Ваша милость, — честно ответил Джоффри. — Эссосцы из Кирении посылают гонцов в Штормовые земли — с их слов, на том берегу высадилось огромное дорнийское войско и поддержало мирийских наемников. В результате Темный Сокол был разбит при Монфорто и… Мне жаль это сообщать, но Тирош потерял практически все свои владения, за исключением Кирении и Фамагусты. — Понятно теперь, почему архонт с такой поспешностью направил мне письмо, в котором соглашался на союз… скрепленный браком. Джоффри аж рот открыл. — Ва… Ваша милость… — Нет, архонт не настолько потерял связь с реальностью, чтобы требовать в жены Джейхейру… — слова короля заставили мастера над шептунами вздохнуть с облегчением. — Он надеется на брак с леди-Хранительницей одной из земель. И поскольку в их королевстве к этому времени осталась только одна женщина, подходящая под этот запрос, нетрудно было догадаться, на кого он намекал. — Я сам, честно скажу, не сразу о ней подумал, но… Думаю, в этом есть смысл. От Тироша до Штормового предела не так уж и далеко. — Вопрос в том, действительно ли так все плохо. — Как я уже и говорил, Ваша милость, Тирош во второй раз уже потерял в этой войне большую часть действующей армии. Новых наемников, готовых сражаться за архонта, найти не удается. А если призывать на службу местных… Именно Тирош, как вы помните, Железная лихорадка потрепала сильнее всего. Из-за этого им трудно укомплектовать все имеющиеся у них морские суда. А торговые барьеры сдавливали их задолго до начала вашего правления. У Тироша есть краски, кузнечные изделия и много других хороших товаров, но по-настоящему уникальных — вроде того же мирийского стекла — они не могут предложить. Пока Тирош еще может поддерживать свой флот в относительной целости, а значит, у них есть шанс избежать совсем уж кабального договора. Но если они и флота лишатся… Это будет конец. — И тогда Ступени окажутся под полным контролем мирийцев и дорнийцев… Которые смогут позволить себе закрыть это пиратское логово для прохода любых чужих кораблей. В том числе наших. И Джоффри понимал, чем это грозит. Отношения с Миром у них были хоть и натянутыми, но их можно было поправить. А вот Дорн… Он был их безусловным врагом. Он был врагом с того дня, как Завоеватель высадился в устье Черноводной. И за почти полтора столетия это отношение ничуть не изменилось. Конечно, дорнийские пираты и корсары всегда причиняли их морской торговле урон. Но никогда еще принцам Солнечного Копья не удавалось перекрыть Ступени для кораблей Железного Трона, будь то военные суда или торговые. — Я думаю, Ваша милость, это и было главной причиной того, что принцесса Дорна сначала создала личную армию, а потом просто взяла — и продала ее, как большой наемный отряд. — И мы этого так не оставим, — строго произнес король. Мне плевать на амбиции тирошийцев или, тем более, на их браки с вестеросцами… Но я ни за что не позволю дорнийским гадюкам нанести нам еще больше вреда. — Им ничего не мешает повысить пошлины, как это не раз уже делали короли-пираты Ступеней, Ваша милость. — Да. А потом еще повысить, и еще, и еще, — горько усмехнулся король-дракон. — Это будет подобно гадючьему яду в нашей крови, который постепенно нас убивает. И он убьет нашу торговлю, когда купцы Железного Трона не смогут позволить себе платить пошлины… Очень уж это все по-дорнийски, вы не находите? Джоффри Кью и в голову не пришло считать эти слова комплиментом в адрес правительницы Солнечного Копья и ее подданных. — Но у меня еще есть силы, чтобы не дать Тирошу потерять последние оплоты в Спорных землях, — с железной твердостью в голосе заявил наездник Тессарион, но затем несколько поник. — Однако… Архонт тоже в чем-то прав. Чтобы сдержать дорнийцев и не позволить им развязать новую войну в ближайшие годы, понадобится более крепкий союз, нежели тот, что у нас уже действует. Вам известно, как леди Баратеон относится к тирошийцам? — К сожалению, я не имею об этом ни малейшего понятия, Ваша милость, — признался лорд Джоффри. — Но я могу быть уверен в том, что среди ее знаменосцев найдется много тех, кто будет рад размозжить пару дорнийских голов… Неважно даже, где и во имя чего. Тем более, что дорнийским войском, как мне удалось выяснить, командует та самая демоница, унизившая множество рыцарей Штормового Предела на Хайгарденском турнире… *** Алхимик-аколит Эйрион Девятая луна 140 года от З.Э, Чаячий город К концу дня запястье Эйриона болело просто невыносимо. Боль была настолько сильной, что он даже не улыбнулся, пересчитывая серебро в своем кошельке. «Переписывание книг и писем дает немалый заработок, но… клянусь крыльями Мераксес, порой я готов согласиться на любую другую работу, только не на эту!» Умение говорить на большинстве валирийских диалектов, несомненно, было достаточно для того, чтобы обеспечить сытный ужин каждый день по эту сторону Узкого моря. Так ему еще в детстве говорила матушка — и была права. Увы, но Эйриону так и не хватило знаний на то, чтобы стать мейстером. Ну и ладно. Как только он увидел огненное представление на площади, он понял, кем хочет стать. Алхимиком… Короли приходили и уходили, законы менялись — и только алхимики понимали истинную силу пламени, которую прежде удавалось обуздать лишь драконам. Цитадель называла их шарлатанами, септоны и их набожные прихожане — еретиками. Но орден Алхимиков существовал столь же давно, как и эти дураки — и пережили всех, кто пытался от них избавиться. Переживут и этих. Скрипнула дверь — и Эйрион невольно наморщил лоб. Мгновение назад он еще надеялся, что проклятый дождь сегодня все-таки прекратится. Ан нет. — Тот, кто назвал когда-то осень «сезоном дождей», хорошо знал, о чем говорит, — бросил он одному из «уже-не-мейстеров», переступивших порог. — А кто-то винит во всем водяных ведьм Апклиффов, — усмехнулся молодой мужчина-блондин, но тут же перестал улыбаться и стал стряхивать воду с зеленого плаща. — В наше время… алхимиков… не так много осталось… здесь. — Ну да, не спорю. Большая часть старейшин переехала в Солеварни, чтобы принести присягу королеве… — его наставник был одним из немногих исключений. — Но я слышал, что гильдию там так и не достроили… А я совсем остался без работы. Вот и ищу себе какое-никакое занятие, чтобы старейшины и мудрые не считали меня совсем уж никчемным… — Переписывание книг — хорошее дело, и нам нужно минимум вдвое больше годных переписчиков, чем есть в Чаячьем городе, — подбодрил его долинец. — Но ты-то, как я понимаю, не местный… — Моя мать родом с Драконьего Камня. Когда подросла немного, поехала в Королевскую Гавань, решила, что там будет проще себя найти… Не нашла — я родился в вонючей лачуге в Блошином Конце… — Эйриону никогда не нравилось вспоминать первые годы своей жизни. Королевская Гавань действительно с большой охотой принимала к себе охотников и охотниц за удачей — и «дарила» им «возможности», от которых брезгливо отворачивались местные жители. Для молодых незамужних девушек чаще всего была доступна всего одна «работа», благодаря которой он, собственно, и появился на свет. — И она решила назвать тебя Эйрионом? «Ярким пламенем»? — снова улыбнулся «уже-не-мейстер», невзначай продемонстрировав свои познания в высоком валирийском языке. — Нечасто это имя встречал. Даже на Драконьем Камне… наверное. Сам-то я никогда там не бывал, если честно… — Теперь уж точно не побываешь… — он знал, что сообщения с южанами в последние годы практически сошли на нет, а долинец был явно слишком молод, чтобы успеть пожить достаточно долго во времена единых Семи Королевств. Сам Эйрион был скорее исключением — алхимики были в числе тех немногих, что регулярно пересекали новую границу в последнее время. Пересекали в один конец, не имея намерения возвращаться. — А я сейчас живу здесь — и служу Джону Чернильнице? — усмехнулся в свою очередь Эйрион. — И ты уже шестой Джон, кого я сегодня встречаю. Среди многочисленных поговорок, касающихся Чаячьего города и его жителей, была и та, что касалась этого простого имени. Абсолютно каждый житель этого места либо был знаком с каким-нибудь Джоном, либо сам так звался, либо оба утверждения были верными. — А чего так мало? — подхватил собеседник. Дальше они немного попикировались словами, прежде чем их вниманием снова завладел ливень, которым Боги, похоже, захотели окончательно смыть город в Узкое море. — Конца и края ему не видно… — Не видно, — согласился Джон. — Я надеялся, что сильный ливень быстро проходит, но… Не проходит чего-то. Короче говоря, к вечеру я буду выглядеть мокрой курицей. — Куда путь держишь? — К дому командира эскадры. — То есть рядом с портом, так? Где тебя не только дождь достанет, но и волны? — Поверь, дружище, я прекрасно это понимаю, — натужно улыбнулся Джон. — И… ладно, пойду я уже. Время не ждет. Послание должно быть доставлено сегодня, а мне, увы, не повезло вытянуть короткую соломинку. — Не повезло, да… — Ты еще не знаешь, какое послание я несу! — долинец изобразил на лице отчаяние. — Кое-кто из приближенных лорда Графтона в кои-то веки продрал глаза и сообразил, что во время войны, когда пираты и корсары разгулялись сверх всякой меры, надо бы как-то укрепить морскую оборону Чаячьего города… — А ведь и правда стоило бы… — Стоило. Но я не думаю, что для этого стоило тащить сюда через всю страну северного дикаря-полувеликана и его головорезов, которые сейчас буянят во всех городских тавернах! Драться они, конечно, умеют, но лорды отчего-то не сразу сообразили, что даже эти по воде ходить не могут. А пираты могут, правильно? Значит, первым делом нужно не допустить врагов в гавань, а для этого соорудить на воде нечто наподобие стен… Я прав? — В этом есть смысл, — кивнул Эйрион. — Хоть я и не моряк… Но как, интересно, они надеются перекрыть настолько большой вход в гавань? — Вот и в их высокие умы тоже пришло озарение, — сухо ответил Джон. — Поверь мне, годы в кресле мастера над монетой не сделали лорда Эона расточителем. И он не согласился бы заплатить за цепь, которая не будет самой большой в мире. «Вот значит, как… Выходит, перекрыть вход в гавань действительно можно? Неужели все так просто?» — Друг мой… — начал Эйрион. — А что ты скажешь о том, чтобы дополнить эту штуку другим нашим величайшем изобретением — диким огнем, неугасимым и всепоглощающим? — Честно? Я вообще не хочу о нем говорить, — «уже-не-мейстер» посмотрел на него каким-то странным взглядом. — Но раз уж ты начал… Знаешь, пойдем-ка лучше к командиру вместе со мной. Объяснишь ему все сам. И никаких возражений! Эйрион не смог сдержать бессильного стона при виде продолжавшего хлестать снаружи дождя. Ну сколько раз уже его несдержанный язык доводил его до беды! И каждый раз он снова и снова попадает в этот капкан… *** Адмирал Тацито Ласкарис, Девятая луна 140 года от З.Э, гавань Аргилона Час назад Тацито Ласкарис был уверен, что ничего хуже горящего на горизонте Аргилона, медленно удаляющего от его отступающего в море флота, он уже не увидит. Второй адмирал Республики Браавос ошибался. Страшно ошибался. — В каком смысле, «отстранить от командования»? Он не имеет на это права! Тацито осознал абсурдность своих слов даже раньше, чем успел договорить. Право Сальваторе Залин имел. Потому что он был Морским владыкой. И если новосозданный Аренго поддержит его (а как он мог его не поддержать?), он без колебаний мог снять с должности любого флотского и армейского командира, вне зависимости от ранга и былых заслуг. Все было строго в рамках закона… И он не видел причин не воспользоваться этим законом. — Имеет, адмирал, имеет… И он не просто снимает вас с командования флотом и лишает адмиральских полномочий. Он, именем Республики, велит вам немедленно вернуться в столицу на курьерском судне, доставившем данный приказ, и предстать перед судом Аренго и народа Браавоса. — Перед судом? Он, значит, так теперь называет свой произвол? Его собеседник благоразумно решил воздержаться от язвительных ответов. — В чем меня обвиняют? — бороться с захлестывающим его с головой гневом становилось все труднее. — Вы предали доверие Республики и народа… — эти слова ударили его в грудь с силой тяжелого боевого молота, ломая ребра и круша легкие. — Ваша некомпетентность привела к череде грандиозных провалов, разрушивших планы военной кампании, составленной членами Аренго и лично Морским владыкой. Также ваши капитаны совершали нападения на мирные суда нейтральных Вольных городов, которые, по мнению стратегов Республики, и должны были остаться нейтральными, поскольку воевать с ними сейчас нет никакого смысла. Кроме того, вы отправили нашу сухопутную армию в совершенно бессмысленную авантюру, которая привела в итоге к ее гибели… «Если бы эта «авантюра» увенчалась успехом, этот сраный лицемер уверял бы, что он всегда ее поддерживал…» — …Вам были переданы огромные морские и сухопутные силы, которые вы растратили без толку самым халатным образом, — молодой посланник поднял глаза от пергамента и добавил: — И это они еще не знают о потере Аргилона. — Знаешь, когда мы потеряли Аргилон? Знаешь? В тот самый момент, когда тупой рабист-наемник решил его напоследок пограбить и в итоге сжег дотла, хотя должен был сдать город нам в целости и сохранности! — очень зло произнес сквозь зубы Ласкарис. — В этом и лежит корень всех дальнейших бед и провалов! А вторым их источником был безумный выродок и демонопоколонник Хастуро Невыразимый, которого Пентос неведомым образом сумел склонить на свою сторону. — Адмирал… — ЧТО? — Нет… ничего… Они оба прекрасно понимали, что это было совсем не «ничего». Если вспомнить, в чем его сейчас обвиняли… — Петля или меч, как думаете? — для адмирала его ранга Закон предписывал в качестве последней меры наказания обезглавливание — виселица полагалась другим людям и за другие проступки. Вот только Сальваторе Залин дал всем понять, что Закон ему не указ. Он уже нарушил все традиции Браавоса, какие только мог, начиная с собственных выборов. — Он может и не делать этого выбора, адмирал… — Тацито повернулся на голос и посмотрел в напряженное лицо одного из своих помощников. — Давайте посмотрим правде в глаза. Многие из тех, кто пытался открыть рот и рассказать об отвратительных деяниях, совершенных нашим глубокоуважаемым Морским владыкой… Им даже петли в итоге не досталось. Их тела съели рыбы — вскоре после того, как их бросили в каналы с привязанными к ногам тяжелыми камнями. — Может, и меня вот так хотят… — всепоглощающий гнев моментально сменился такой же усталостью. Эта война с каждым днем становилась все более запутанной и безрассудной и Тацито уже не представлял, как они могут ее выиграть. — И даже если ты ошибаешься… Я не вижу, как мне отмыться от всех этих обвинений. Это… Нет, все уже неважно. Скажите хотя бы, кто должен будет меня сменить? И от того, как все окружающие вдруг затихли и стали отводить глаза, сделали его настроение еще хуже. — Ну? Чего молчите? Кто станет новым Вторым адмиралом? Или, может, Третьим, если они снова решат его переименовать? — Наполеоне Залин. В первые мгновения адмирал был уверен, что ослышался. Но даже если слух его и подвел, глаза оставались ему верны. Достаточно было посмотреть на лицо капитана флагмана… Вся апатия сгинула без следа и ее снова накрыла удесятеренная ярость. — АХ ТЫ СРАНЫЙ ВЫРОДОК! — Адмирал… — Я ни слова не сказал, когда ты заливал Браавос кровью! И вот как ты мне за это отплатил? Решил отдать меня на растерзание толпе и посадить на мое место ту бессердечную ледяную глыбу, которую ты называешь братом? — Адмирал, даже если… да, в чем-то вы, возможно правы, но в этом письме… Там говорится, что Наполеоне в ближайшие дни покидает лагуну с несколькими резервными эскадрами и приказом о своем назначении. Мы ничего не можем с этим поделать. Все, что мы можем — это отойти к Паладосу и ждать. Большая часть наших кораблей в таком состоянии никак не могут пересечь Узкое море. А на юге… У нас по-прежнему нет припасов для дальнейшего ведения боевых действий вдали от морских баз. Единственное, что мы еще можем себе позволить — это отчаянный бросок на Сидорис. И это наступление, на мой скромный взгляд, почти наверняка закончится провалом. — Я знаю. — Также хочу предположить, что судно, на котором прибыл наш посланник, было не единственным… И что другие наши эскадры уже знают о решении Морского владыки. Более того, их может быть большинство. И даже если капитаны будут недовольны решением из столицы, они запросто могут поменять свое мнение, если вы прикажете им идти в битву, которая, по всей вероятности, закончится их гибелью… — Я ЗНАЮ! — ярость готова была сжечь его изнутри. — То есть на наш Второй флот рассчитывать мы не можем… Во всяком случае, на регулярную его часть. У нас есть еще и иррегуляры — я говорю о держателях каперских патентов. И знаете, что я еще скажу… Речь уже даже не идет о победе Браавоса. Речь идет об избавлении от Залина. И в этом деле у нас есть один хороший союзник… Есть ведь, да? Он еще не отплыл? Не успел? — Нет, адмирал. Я собственными глазами видел его корабль и его знамя по пути в вашу каюту. — Прекрасно… — Тацито все же улыбнулся. Он осознавал, какой жуткой могла показаться со стороны эта улыбка, но он чувствовал себя куда хуже, чем выглядел. С того самого момента, как узнал, что Наполеоне Залин идет за его флотом — и вообще всем, что у него еще оставалось. — Пригласите ко мне лорда Бар-Эммона. У меня есть к нему очень важный разговор. А ты… Ты хотел войны, Залин? Ты ее получишь! Ты получишь настоящую войну — и мы посмотрим, насколько долго останутся с тобой твои кровожадные подельники, которые могут только толпу разжигать! — Адмирал… вы что, хотите… — Мы все уже мертвы — смиритесь с этим. Давайте только постараемся утянуть за собой тирана на тот свет. Он осознал простую истину. Его Родина, его Браавос, которому он служил всю жизнь — был мертв. Но его еще можно было воскресить. Для этого нужно было всего лишь вышвырнуть Сальваторе Залина из кресла Морского владыки. А Пентос… Пусть стоит себе дальше. С ним можно будет разобраться потом. «Да… Рабисты подождут. У меня есть враг поближе и пострашнее. И многое потребуется сжечь, чтобы справить ему достойный погребальный костер…» *** Старший капитан Висарио Бомбардо, Девятая луна 140 года от З.Э, Паладос Висарио Бомбардо успел хорошо прославиться в родном городе. Он прославился как выдающийся изобретатель, безрассудный авантюрист, беспринципный махинатор — но самое главное, как феномен, способный разозлить максимальное число людей за минимальное время. Но в этот конкретный момент Висарио был по-настоящему счастлив и купался в обожании всех вокруг. Хотя бы потому, что сегодня он снял за свои деньги одну из лучших (среди уцелевших) таверн Паладоса целиком — для всех своих соратников и приближенных. Таверна это не слишком пострадала в процессе освобождения города, да и потом ее хорошенько подлатали — до сих пор, если принюхаться, в закрытых помещениях можно было ощутить запах краски. Но никто не принюхивался — сама возможность укрыться от пронизывающего зимнего западного морского ветра в это время казалась божественным благословением, на которое было грешно жаловаться. А уж если рядом горит очаг, а твою руку оттягивает кружка доброго эля… И у него все это было. Воистину, в такой день никто не согласился бы оказаться не здесь, а на палубе корабля, режущего своим носом бурные воды Узкого моря. — Погода не улучшается, — заметил один из его товарищей-корсаров. — И не должна. Это зима, — глубокомысленно отозвался Висарио. — В это время она может стать только хуже. Мы с моей командой три дня морозили задницы на палубе, пока не бросили, наконец, здесь якорь. — Зима, чтоб ее… — пробурчал здоровяк с длинной бородой, выкрашенной в синий цвет. — И мало нам было холода, так и призов с каждым днем становится все меньше! И нам приходится гоняться за ними среди штормов и волн! — Это тебе, хочешь сказать, трудно? А ты подумал, каково в такую погоду моим крошкам? — вдруг разоткровенничался Висарио. — Это шишкам из Адмиралтейства я еще могу заливать о чудесах, которые творят мои бомбарды, но вы-то сами знаете не хуже меня, как на них действует сырость! В дождь или бурю они, по сути, балласт… — Хочешь сказать, что в шторм их снаряды взрываются раньше, чем долетают до врага? — Нет, — изобретатель отхлебнул еще эля. — Скорее наоборот. На богов, как говорится, надейся, но порох держи сухим, — он был по-своему горд тем, что вбросил в военно-морскую среду эту простую мудрость. — Но как порой бывает трудно это сделать… Сколько я ни бился, чем бы я ни пропитывал мешки с бомбардным порохом, чтобы он не промокал — его ведь все равно потом в ствол приходится засыпать! А если туда нальется вода, его уже в любом случае не поджечь… — Да ладно тебе прибедняться-то! Ты со своими громыхалками из последнего рейда вернулся с двумя с шикарными призами и почти без потерь, а я кое-как нашел один жалкий мирийский транспорт — и оставил на нем двадцать своих парней, да и сам еле спасся! Я был уверен, что это рабовоз, а оказалось, что он везет наемников, а не невольников… Но в чем-то ты действительно прав, — его товарищ немного успокоился и махнул рукой служанке, заказывая еще эля. Когда ярость морская захлестывает палубы, нет ничего труднее, чем найти сухое место. Но удача пока еще при тебе. — Никто и не говорит, что рабисты дураки, друг мой. Сволочи — да. Мерзавцы — еще какие. Но не дураки. Иначе кто-то поумнее искоренил бы рабство под ноль задолго до нашего рождения. — Все равно мне не по себе, когда мы выходим в море в такую погоду… — И неприятельские суда с каждым днем везут все больше оружия и солдат, да еще в группы сбиваются… — Поэтому у нас и нет в последнее время по-настоящему годной добычи, Висарио. Старый Густо пишет, что в Пентошийский залив каждый день входит минимум пять кораблей с железом и древесиной из Мира и южных владений самого Пентоса. И что они продолжают укреплять прибрежные форты в устье залива. Пентос долго раскачивал свой неповоротливый военный маховик, который, должно быть, совсем заржавел. Однако их усилия, похоже, начинали приносить плоды. И те победы на море, что казались несколько лун назад обыденностями, не стоящими внимания, в скором времени могли перейти в разряд несбыточных мечт. — Если бы мы тоже объединились для охоты на эти морские конвои, это многое бы изменило. — А если бы у свиньи выросли крылья, она стала бы орлом, — усмехнулся его друг. — Нет-нет, я не спорю с тобой. Но чтобы сделать так, как советуешь ты, нам нужна, в первую очередь, надежная стоянка достаточно близко от Пентоса и Мира, где мы могли бы починиться, восстановить силы — и желательно еще и сбыть наши трофеи. У нас она есть? Нет ее у нас. В Миртское море нам пока хода нет… И это был еще один серьезный риск. Да, они понимали, что война обещает быть кровавой и полной неприятных сюрпризов. Но рано или поздно она закончится, как и все войны. И нужно будет как-то налаживать мирные отношения с остальными Вольными городами. И начинать их нужно было с восстановления торговой сети. Но пока Висарио не видел никаких усилий со стороны адмиралов флотов или кого-либо еще в том, чтобы наладить хотя бы какие-то мирные взаимоотношения с бывшими торговыми партнерами Республики. Он видел прямо противоположное — едва ли не все обитатели окрестностей Пентоса готовы были в любой момент сжечь все пергаменты и сделать вид, что не помнят и не знают ни о каких соглашениях с торговцами из Браавоса. — А если сунемся, все закончится тем, что они пошлют кого-нибудь по наши не самые праведные души, да? — Еще как пошлют! Но мы все равно будем на шаг впереди тех пиратских недомерков! В таверну вошла еще группа браавосских моряков, и за то недолгое время, что дверь оставалась открытой, Висарио и остальные его товарищи, ощутили, насколько сильным и холодным был сегодня ветер. — Благодарение Богам, сотворившим Паладос и эту уютную гавань! Без нее мы бы никак не смогли собрать столько кораблей в одном месте… Сколько их, кстати? Шестьдесят? Или больше? — Примерно столько и есть. И только половина из них полностью укомплектованы гражданами Браавоса. По крайней мере, хоть в чем-то Морской владыка оказался прав: многие люди пришли к нам на помощь, возжелав сражаться за правое дело против рабизма… — И ради достойной наживы, — усмехнулся Висарио. — И ради этого тоже, — кивнул синебородый. — Последние послания Первого командора, полученные на этой неделе, наверняка даровали им еще больше праведного рвения… — Послания? — А, ты же не знаешь! Точно, ты ведь с последним приливом сюда пришел… — Вот спасибо что вспомнил! Они рассмеялись. — А если без шуток… О чем они писали-то? Дали какую-то наводку? Но что за приз может быть таким ценным, чтобы чуть ли не половина держателей каперских патентов ринулись за ней? — Корабль, полный сокровищ, само собой! — улыбки стали шире, а кружки опустевали еще быстрее. — До нас дошли сведения о том, что из Летнего моря на северо-запад идет корабль, загруженный драгоценностями… И он идет совсем один. И мы должны его перехватить. Команде, которая захватит этот приз, Командор обещал половину стоимости трофеев, которые будут доставлены в Город. — Вот это действительно интересно! — Висарио улыбнулся так широко, что все желающие могли полюбоваться оставшимися у него во рту зубами. — Но мне хотелось бы знать, чей это корабль? — Чей-чей… Пентошийский, чей же еще! Кто, как не магистры-рабисты, могли свалить в один трюм столько ценностей ради покупки военного сырья у закатников! Ну да ничего, наше Адмиралтейство найдет лучшее применение неправедным богатствам… *** Капитан Бейлор Тейд Девятая луна 140 года от З.Э, палуба корабля «Алый прилив», Узкое море, к югу от Расколотой Клешни — Это… Это было опаснее, чем я ожидал. — Да уж! Пираты совсем обезумели! Хорошо еще, что у нас была карта здешних рифов, а у них ее не было… Ладно, мы с самого начала знали, чем рискуем. — Знали, да, — ответил Бейлор. — Но это если принять как данность, что они действительно были «просто» пиратами. Но они, как по мне, были совсем не похожи на тех вооруженных всяким ломьем оборванцев, которые пытались ограбить нас на Ступенях. — Тоже верно, капитан. Еще бы он возражал… Два корабля, преследовавших их последние четыре дня и четыре ночи были явно построены для войны и прекрасно вооружены на лучших верфях Вольных городов. — Наверняка это брави… — рассудил он. Вряд ли у Пентоса нашлись бы корабли с большой осадкой и кучей метательных орудий на палубе. — И вопросы о том, что им от нас нужно, я считаю, излишни. — Должно быть, их шпионы в Лиссе уже разнюхали о том, какие сокровища мы везем в трюме «Алого прилива»… Да, капитан, я готов признать, что был не прав, предложив пополнить припасы в этом благоухающем городе любви… — Может, так оно и есть. А может, нет, — покачал головой Бейлор, провожая взглядом медленно погружающийся под воду корпус пиратского судна. Команда болталась рядом на заблаговременно спущенных шлюпках, но опасности эти люди в любом случае уже не представляли. А как иначе — среди рифов, в разгар зимних бурь, когда Узкое море в полной мере выплескивает на людей свою ярость… У них было крайне мало шансов дожить до следующего утра. — Никто не станет спорить с тем, что нам нужно было где-то остановиться. Вопрос в том, где именно. Может, в Тироше? Но лорд Алин категорически велел держаться от этого города подальше еще тогда, когда мы шли на юг. И если у него была причина не заходить туда, когда нас было много, а наши трюмы были пусты, то сейчас, когда у нас всего один корабль, набитый ценностями… А в залив Разбитых кораблей я бы не сунулся, даже если бы мне велели сами Боги. Есть, конечно, еще Мир — но по пути туда мы умерли бы от жажды. Остается либо Лисс… либо ничего. Вот они и выбрали Лисс. И тем самым, к их большому сожалению, привлекли внимание всех пиратов и корсаров Узкого моря. И, возможно, еще и участников войны. — Мы могли бы подождать здесь, капитан. Хотя бы пару дней. Тем более, провианта и пресной воды нам теперь хватает. — Могли бы, — согласился Бейлор. — Но не будем. — Но Селтигары… — Они наши союзники, да. Но они не вассальны Веларионам — и я не собираюсь выгружать содержимое моих трюмов в их гавани. Лорд Алин лишит меня головы, если узнает о том, что я потерял то, что он отдал мне на хранение! Нет. Нам велено идти либо в Дрифтмарк, либо в Чаячий город. А если вспомнить, насколько опасно сейчас для кораблей под знаменем Веларионов входить в Глотку… Остается только Чаячий город. Бейлор поправил свой головной убор, явно знавший лучшие дни. Месяцы странствий в море превратило его в бесформенный кусок непонятно чего, пахнущий мокрой псиной. — Насколько я могу судить, — он все-таки отвернулся от тех, кого очень хотел считать «просто пиратами», — сейчас у нас два варианта. Либо оставаться здесь и ждать, пока друзья этих налетчиков доберутся до нас, либо воспользуемся надвигающимся штормом как щитом, оторвемся от преследователей и возьмем курс на Чаячий город. — Да они же от нас все равно не отстанут! Капитан «Алого прилива» фыркнул. — Хочешь поспорить на несколько золотых драконов, что эти двое — далеко не единственные промышляющие здесь охотники за удачей? — Нет, капитан… не хочу. — Вот и славно. Я бы все равно выиграл, — все его инстинкты бывалого моряка криком кричали о том, что так оно и есть. Когда небо было еще относительно ясным, впередсмотрящий разглядел минимум четыре паруса на горизонте, а догнали их всего два корабля. Возможно, двое оставшихся разбились о рифы вне зоны их видимости — в это действительно хотелось верить. А возможно, они в это время созывали других морских разбойников. И если это действительно были не «просто пираты», а каперы на службе Адмиралтейства Браавоса, сражавшиеся под чужими флагами… Тогда все было по-настоящему тяжко. — Так или иначе, чем быстрее мы доберемся до Чаячьего города и передадим наш груз в руки казначеев дома Веларионов, тем лучше для наших кошельков и морального духа наших людей. — Это если «пираты» не последуют за нами, капитан. — Думаешь, они сунутся в гавань, лейтенант? Нет, Чаячий город — не та добыча, которую способна загрызть стая шакалов. Там только на постоянном дежурстве стоит минимум десять-двенадцать военных галер, не считая кораблей Селтигаров и морских патрулей Веларионов. И если это действительно держатели корсарских патентов… Они не могут не знать о том, что нападение в открытом море и в гавани — это совершенно разные вещи. Если бы они все же догнали нас на рифах, никто бы не узнал, где мы погибли — и от чьей руки. Но прямое нападение на портовый город… особенно если удастся взять пленных… А пленные в любом случае будут. И их в любом случае удастся разговорить. — Я слышал, Безупречные могут выдержать любую пытку, капитан! — Правда? Вот уж не знал, что кто-то в моей команде интересуется евнухами! — Да ну вас, капитан… — На первый раз прощаю, — Бейлор оценивающе оглядел темное неприветливое небо. — И остаюсь при своем мнении о том, что нам следует идти дальше на север под прикрытием шторма. — Но люди… Люди устали… — Знаю. Пусть лучше устанут до полусмерти, чем отдыхают в загробном мире, — Бейлор тяжело вздохнул. Ладно. Я знаю, у нас еще осталась одна бочка рома. Прикажи открыть ее и раздать ром матросам. Пусть согреют свои желудки и распалят сердца. И пусть кок приготовит что-нибудь горячее и сытное, чтобы все наелись как следует перед тем, как пить. И еще… — Да, капитан? Бейлор продолжал осматривать изрезанное волнами Узкое море. Возможно, предчувствие его обманывало в этот раз. Но какой-то внутренний голос продолжал твердить о том, что скоро с ним и его кораблем произойдет что-то очень нехорошее. — У нас еще остались два почтовых ворона, я прав? Напишем письмо командиру дежурной эскадры, чтобы он был готов… И городской гарнизон надо предупредить. — Будет сделано, капитан, — кивнул его первый помощник. — Знаете… Я начинаю жалеть о том, что мы не направились куда-нибудь на Летние острова. Там бы мы спокойно пережили и зиму… и все остальное. — Главное, ближайшие дни пережить. И задание выполнить — во имя Дома Отваги. А остальное приложится как-нибудь.