Это не подростковое

      Кровь пачкает белое покрытие, а лезвие приземляется на бортик ванны, оставляя на нём след крови тоже. Чонин ненавидит это чувство. Ненавидит себя за то, что остановиться не может. Ему страшно, что он больше не может держать ситуацию под контролем. Это пугает нещадно. «Приду минут через двадцать, купить чего-нибудь вкусного?»       Приходит сообщение от Хёнджина, а забота его нескончаемая ощущается даже через экран. Чонин на рану пальцем давит, а второй рукой телефон хватает.

«Спасибо, не стоит, лучше себе купи что-нибудь) Жду!»

      И губу прокусывает тоже до крови, потому что дурак он последний. Хёнджин со всей душой, со всей заботой и любовью к нему; так хочет, чтобы Чонин о себе заботиться начал, а он что… Снова в компании с лезвием в ванной сидит, на мутную розоватую воду, в слив стекающую, смотрит.       Он отвратителен.       И как Хёнджин реально может к нему нечто такое тёплое чувствовать?       Бинты, салфетки, испачканные кровью, и звук захлопывающейся двери. Всё это панику наводит лёгкую совсем. Чонин внимательно осматривает ванную на наличие подозрительных вещей и чего-то, что его нехорошие дела могло бы выдать.       — Йена, всё хорошо? — Хёнджин останавливается возле ванной, затихая.       И Чонину становится страшно что-либо говорить. Тот наверняка всё поймёт. Узнает, чем он тут занимался, и хоть осуждать не станет, но разочаруется в нём так, что Чонин себе этого простить не сможет.       — Угу, сейчас выйду.       Дрожит и голос, и руки, и вообще всё, что только можно. Паника только нарастает. Чонин хочет вернуться хотя бы на пять минут назад, в прошлое, чтобы прибраться побыстрее и из ванной выйти успеть. Сейчас уже поздно.       Хёнджин не глупый, чтобы не понять, что он здесь делал и почему нервным таким выглядит.       Чонин успевает отнести в комнату всё, что тому видеть не стоит, а потом к нему на кухню идёт, чтобы продукты помочь разобрать. Однако обрывают его резко, не давая даже ни к чему притронуться:       — Всё нормально? — Взгляд у Хёнджина обеспокоенный слишком, чтобы можно было решить, что тот ничего не заподозрил. Заподозрил ещё как, и это определённо полный кошмар. — Йенни.       Чонин сглатывает с трудом, потому что врать ему не хочется от слова совсем. Но что он может сказать?       Секунды молчания длятся непозволительно долго. Тело цепенеет от страха, и Чонину по-прежнему исчезнуть хочется. Не доставлять столько проблем.       — Ты хоть достаточно обо всём позаботился? — Хёнджин придвигается ближе, хотя напугать боится.       Чонин дрожит слишком явно и заметно. От глаз чужих это не ускользает.       — Ну мой ты хороший…       А?       Взрыв. Ураган, проносящийся где-то внутри (на самом деле абсолютно везде, по всему телу, разрывая его в клочья). Оглушающий гром и попадающая точно в сердце молния. Вот, что происходит сейчас с Чонином.       «Мой хороший...»       Ага.       Хёнджин. Как же это… Нельзя ведь просто делать такое с хрупким сердцем Чонина, что уже по швам расходится от того, что ты заставляешь его чувствовать!       — Не стоит так нервничать, я не собираюсь говорить тебе ничего плохого. И не думаю ничего плохого тоже. Я был на твоём месте, Йенни, ты не должен переживать из-за того, что я могу подумать или сказать. Я просто хочу знать, что ты достаточно позаботился о своём теле.       Перед глазами вновь всплывает кадр с этой же кухни несколько дней назад: и шрамы, застилающие кожу, и кипящие в глазах эмоции. Сожаление это. Страх и осторожная откровенность.       Чонина торкает как в первый раз.       Хёнджин в нём себя видит.       Хёнджин позаботиться пытается о том, чтобы это не оставило в будущем Чонина такие следы.       Сердце разрывается от мыслей об этом теперь уж точно.       — Мне жаль.       И словно больше ничего сказать не может. Жаль. Да. И правда жаль. Чонин не знает, что ещё говорить, не знает, как ситуацию улучшить. Он дурак и не может с этим ничего сделать. Он может только разочаровывать без конца и волноваться заставлять.       — Это пройдёт. Всё нормально.       — Йенни. — Хёнджин руки аккуратно протягивает к Чониным. — Это серьёзнее, чем тебе кажется. Это не пройдёт по щелчку пальцев, для этого нужно работать.       Мягкое поглаживание костяшек продолжает сердце на куски рвать. Скулить хочется от того, с каким трепетом Хёнджин к его чувствам относится. И как даже в этих небольших действиях забота искренняя и такая чистая проявляется.       — Я знаю, что ты можешь быть не готов к тому, чтобы что-то менять. От этого тяжело уйти. Но не надо обманывать себя, говоря, что всё хорошо, ладно?       Хочется лишь кричать во весь голос. Чувства переполняют грудь, а ком подавленных эмоций к горлу подходит. Это невероятно. Невероятно, что кто-то может так о нём заботиться. Что кто-то чувства его настолько понимает и давить не собирается. Что вообще никакого негатива не выражает и только трепетно оберегать пытается от всего плохого.       Хёнджин просто невероятен сам по себе. Точно не из этого мира.       — Я прекрасно понимаю, что ты не хочешь, чтобы я волновался, но я волнуюсь ещё больше, когда ты пытаешься себя обмануть. Йенни… Я просто не хочу, чтобы это привело к плохому, понимаешь же… — А в голосе сплошная боль и словно попытка уберечь от худшего.       Сердце Чонина разрывается окончательно.       Больно от того, что Хёнджин понимает его слишком хорошо. Что читает его мысли насквозь, потому что сам был таким же. Чонин совершенно не хочет думать о том, что тот когда-то так же страдал.       — Прости, я не хочу тебя обманывать… Я чувствую себя лучше, когда ты рядом. Мне кажется, что только когда тебя нет со мной, в голову начинает снова лезть всё это.       Хёнджин только выдыхает, намереваясь что-то сказать, но Чонин продолжает:       — Ты не должен быть со мной всегда, я знаю. И я не хочу этого. Ну, в смысле… Обременять тебя так. Мне всё ещё очень жаль, что тебе приходится снова волноваться из-за этого, хён, мне правда жаль… — звучит отчаянно.       Ну и ужас.       Чонину страшно становится уже в который раз, потому что он от чувств собственных всё ещё убежать пытается. Боязно представлять реакцию Хёнджина и ещё ужаснее её ожидать, абсолютно не зная, что сейчас будет.       — Ну тише, пожалуйста, — раздаётся негромко и трепетно.       Пальцы Хёнджина перескакивают на ладони Чонина, быстрым движением с пальцами его переплетаясь. Он сейчас заплачет! Неужели Хёнджин… может чувствовать что-то большее к нему?              Нет-нет-нет, стоп, нельзя, не надо, не стоит. Вообще о таком думать не нужно. Хватит позволять этому разрастаться в голове.              — Можно обниму тебя?              В голове словно тишина борется за первенство с набором неопознанных звуков, потому что Чонин и сам не знает, о чём сейчас думает. Непонятно, как реагировать на это. Что говорить? Что делать? И о чём, собственно, думать? Хёнджин его с ума сведёт. Точно сведёт. Уже успешно прокладывает к этому дорожку.       Чонин обвивает его руками аккуратно, хотя плечи свои и не трогал на этот раз — только бёдра. Чувствует, как чужие руки за спиной сцепляются, и определённо хочет разрыдаться от чувств. Это всё слишком трогательно. Всё, что Хёнджин для него делает и чувствовать ему позволяет.       — Ты умница, что говоришь об этом, Йенни. И не думай, что ты меня обременяешь, я ведь уже говорил, что я буду только счастлив, если мои слова смогут тебе помочь? Я искренне не хочу, чтобы ты так страдал, Йенни. Ты можешь говорить со мной каждый раз, когда чувствуешь себя плохо, мне никогда не будет тяжело тебя выслушать.       Едва слёзы из глаз не брызжут.       Чонин расслабиться себе совсем немного позволяет, давая Хёнджину с этим трепетом себя обнимать и по спине гладить нежно и успокаивающе. Наверняка тот слышит, как его сердце сейчас бешено колотится. Наверняка снова видит весь ход его мыслей наперёд. Наверняка понимает страхи и при любом раскладе рядом быть готов.       — Мне страшно представить, что было бы, если бы ты не появился в моей жизни.       Хёнджин улыбается, снова волосы растрёпывая, на этот раз совсем легонько.

***

      — А-а-а, нет, молчи, я не хочу ничего слышать! — Чонин затыкает уши и глаза зачем-то зажмуривает сильно, показательно.       Джисон смеётся, руку его перетягивая к себе и улыбаясь во все зубы.       — Ничего не говорю! — Тот выскакивает теперь перед ним, в грудь его руки упирая.       Чонину надоедает выслушивать очередную лекцию о том, что Хёнджин не может быть в него не влюблён, что говорит тот непрекращаемо о нём одном и не видит перед собой ничего.       — Очевидно мозг влюблённого человека, — комментирует Джисон поведение Чонина.       — Я с тобой не разговариваю. — Чонин закатывает глаза, улыбку, уже, наверное, нервную, сдерживая.       — Отрицание чувств, отрицание чувств!       Чонин вздыхает, глаза выкатывая недовольные и губы в тонкой напряжённой полоске вытягивая. Джисон улыбается весело, едва не смеясь снова. Руки поднимает в жесте «сдаюсь-сдаюсь, я вообще тут ни при чём»:       — Просто не могу не говорить об очевидном.       — Всё, отстань, я не буду тебя слушать.       Всего с пару десятков секунд Джисон идёт рядом с ним тихо, и звука не издавая, а потом на плечо его резко руку кладёт, дёрнуться от боли заставляя. Старые раны всё ещё не до конца затянулись, а резкое к ним прикосновение не позволяет от боли не сжаться. Явно было видно, как его лицо сморщилось, а сам он отпрянул быстро.       Джисон на него смотрит, глаза сощурив всего на секунду, и всё же кивает головой в сторону, шагая внезапно совсем не по их бывшей траектории.       — Просто пошли в другую сторону.       Чонин старается выглядеть спокойно и шагает за ним.       — Оберегаю тебя от неприятных встреч, между прочим. Там Сынмин был.       Сердце ухает. Чонин губы кусает.       — И что вообще с тобой? — Джисон взгляд снова резкий направляет на него, сощуренный слегка и на этот раз с бровями вместе сведёнными.       На то, чтобы с мыслями собраться, даётся всего три секунды, и Чонин пытается все силы приложить, чтобы звучать уверенно:       — Прости, ударился недавно, а ты руку положил слишком резко прямо на синяк.       Лицо напротив тут же вытягивается, брови поднимаются и рот приоткрывается самую малость.       — О, прости, совсем не хотел, чтобы так вышло.       Чонин считает это успехом. Хорошо, что всё обошлось и его ни в чём не заподозрили.       Они совсем скоро расходятся по разным аудиториям, и Чонин, наконец, окончательно расслабляется. Всё даже не так плохо. Ну, если не говорить про пару философии, на которой ему сейчас придётся полтора часа своей жизни оставить, а потом ещё с преподавателем об отработках договариваться.

«Почему наш философ такой душный, ааа, у него и одну пару пропустить нельзя, а я пять прогулял. Мне кажется, я умру сегодня»

«Я буду тебя помнить»              И стикер с поднятыми вверх кулачками.       Чонин улыбается и предвидит свою несчастную судьбу таких же разбирательств с другими преподавателями.       Да уж, чтоб ещё раз он так расставался, что на учёбу сил не оставалось. Только начало года, а он уже по голову в прогулах.       Снова вспоминается тот вечер, Сынминово «Меня раздражает твоё детское поведение, тебе нужно вырасти» и бла-бла-бла. Уши заткнуть хочется. Чонин совсем не желает размышлять о том, как с Сынмином встретиться бы пришлось за двадцать минут до этого, если бы не Джисон. И думает, что придётся теперь всегда под ручку с ним по территории универа перемещаться.       Забавно.       Чонин только себя научил не бояться, а теперь вновь его до дрожи доводит мысль, что им с Сынмином лицом к лицу увидеться придётся. По сути, это из-за него Сынмину с Чанбином расстаться пришлось, и мало ли, как тот ему отомстить захочет.       Перед глазами вновь безразличное лицо Сынмина в ответ на его слёзы. Вновь эта интонация леденящая, что до крайней степени отчаяния доводила, и это «Мне надоело возиться с тобой», что до сих пор отчётливо в голове доноситься осталось. Страшно, что это не отпустит. Так и останется звучать страшным тоном, что сердце в клочья разрывает безжалостно, однако внезапно появляется Хёнджин и его трогательное «Я хочу тебя поддержать». Его мягкие объятия и бесконечно заботливый тон. Пальцы, которые он с пальцами Чонина переплетает, и…       О чёрт. Хёнджин ведь сделал это тогда, потому что хотел мысли его с плохого увести, правда? Тот просто знает, что лучше делать, поэтому всё это вытворяет. Чтобы Чонину не так тяжело было. Именно Хёнджин ведь знает, как расслабить и не дать загоняться, утопая в ужасающих мыслях.       Хёнджин просто во всём этом разбирается.       Ничего он к Чонину не чувствует.       Не может такого просто быть.       И Джисон бредит, потому что ему неловко о своих чувствах к Хёнджину говорить, лишь хочет объект внимания сместить. Безусловно, приукрашивает то, как Хёнджин к Чонину на самом деле относится.       С трудом верится, что Хёнджин реально стал бы говорить о Чонине много, когда отношения для него — что-то далеко не самое нужное и без чего он и так хорошо живёт. Да и чем бы Чонин его зацепил? Конечно, Хёнджин может влюбиться, он ведь тоже человек, но чтобы в него и сразу вот так, не боясь показывать свои чувства кому-то ещё?.. Странное дело. Чонин в такое не верит и верить не собирается. И не только потому, что своих чувств избежать хочет.       Так, нет, никаких чувств. Чонин относится к Хёнджину тепло, потому что тот — его стопроцентная зона комфорта. Ему с ним хорошо и не больше.       Пора уже перестать думать о таких глупостях.

***

             Чонин перечитывает сообщение о пришедшей стипендии и может думать лишь о том, что не мешало бы выйти на подработку, потому что с Хёнджином он как-никак рассчитаться планирует. Живёт ведь у него совсем без платы, а свой бюджет сейчас не то чтобы сильно радует. Дай бог ещё закончить семестр так, чтобы со стипендии не слететь, потому что эти прогулы с самого начала учёбы не сильно скрашивают его в глазах преподавателей.              А потом Чонин и сам не замечает, как просматривает примеры хороших резюме и пытается написать что-то стоящее о себе. Воодушевляет только мысль получить возможность рассчитаться с Хёнджином. Больше особо ни о чём не думается, честно говоря.       — Йена, — раздаётся за дверью.       Чонин с места вскакивает, захлопывая крышку ноутбука. К двери через кровать пулей летит, чтобы выйти и обзора на комнату не давать. Откровенно говоря, он и сам не особо понимает, для чего это делает, только мелькающие тревожные мысли движут им.       — Всё хорошо?       Он с глазами удивлёнными сталкивается.       Ну, конечно. Это глупо — делать вот так. Хёнджин теперь его только и может что делать, так это подозревать в нехорошем. Хотя, в общем-то, Чонин ничего плохого и не делал.       — Да, ты что-то хотел?       — Покормить тебя хотел, ты опять за пределами комнаты совсем не появляешься.       — Я после пар поел с Джисоном, не переживай.       Хёнджин осматривает его неоднозначно, оценивая правдивость сказанного, а потом расслабленно улыбается.       — Чего такой взбудораженный-то? — Тот голову склоняет вбок.       — Неправда.       И Чонин только улыбку очередную в ответ получает, а после чувствует ладонь в волосах, что треплет на этот раз совсем уж аккуратно.       — Ну… Тогда не хочешь дать второй шанс нашему киновечеру? Выберем что-нибудь поинтереснее в этот раз.       И… о боже. Чонин сойдёт с ума. Он боится, что, каким бы фильм интересным ни был, его мысли всё равно окажутся громче. Боится задеть своей отстранённостью и незаинтересованностью. Боится, что всё просто пойдёт не так, как надо. Прямо как в прошлый такой вечер.              А ещё он боится, что на этот раз точно решит, что встречаться с Хёнджином — отличная идея, когда это совсем не так. Вернее, встречаться с Чонином — совершенно не хорошая идея, вот что.              И устраиваться вот так на кровати Хёнджина в его комнате совсем странно. Здесь всё пропитано им, в голове разводит только кашу, делая мысли липкими и тягучими. Чонин, правда, не хочет думать о Хёнджине в таком ключе, не хочет подкреплять подозрения о чужих чувствах, которые так старательно выдвигает Джисон, не хочет тревожиться из-за этого лишний раз, но это будет для него чуть ли не невыполнимо.       Он уже предвидит.              Будь то другой день, другие обстоятельства или, главное, будь то не Хёнджин рядом, Чонин бы точно с удовольствием посмотрел этот фильм. Но когда чужое тепло ощущается так близко, концентрироваться становится просто невозможно. Чужие пальцы медленно перебирают его волосы из раза в раз, а дыхание чувствуется настолько рядом, что почти обжигает. И Чонину не остаётся ничего другого, кроме как просто отдаться этой сносящей его лавине мыслей.              Вспоминаются те переплетённые их пальцы и уже не думается, что всё это — так уж неправильно. Голос Хёнджина сладко успокаивает, а из его объятий так и не хочется вылезать. Смотреть лишь друг другу в глаза неотрывно, а потом чувствовать короткое касание губ на своей щеке. Вот всё, что сейчас в мыслях Чонина.              Только копошение рядом заставляет спуститься с небес на землю. Хёнджин устраивается удобнее, а затем словно невзначай касается тыльной стороной ладони талии Чонина всего на мгновение. И он думает, что окончательно сойдёт с ума, потому что терпеть это всё становится больше, чем просто невыносимо. Он уже теряет здравость своего рассудка.              И Чонин явно замечает это всё только потому, что Джисон заговорил про эти вымышленные чувства Хёнджина. Вот почему он не может перестать зацикливаться на этом. Джисон не хотел, чтобы Чонин заострял внимание на его признании, и у него это отлично вышло. Только вот добавило кучу проблем.              Страшно, что Хёнджин опять заметит его отстранённость, только поэтому Чонин концентрируется на происходящих в фильме действиях, пытаясь удержать всё своё внимание исключительно на этом. И у него даже почти выходит, пока в голове, как назло, вновь не появляется это тупое воображение их совместных вечеров в обнимку и искренними взглядами глаза в глаза.              Хёнджин ужасно понимающий.       Хёнджин — тот, кто как никто другой может о нём позаботиться. Поэтому ли так идеально выглядят их отношения в глазах Чонина? Может быть, он уже просто сходит с ума? Хёнджин лишь оказался в нужное время в нужном месте, почему-то решил тратить силы на помощь и никак больше не отступает. Будь на его месте кто-то другой, наверное, Чонин чувствовал бы то же самое. Но думать так о Хёнджине… Это напрягает. Тот кажется слишком идеальным, недостижимым и просто не тем, кому было бы хорошо в отношениях с Чонином. Пусть рядом с ним он и чувствует себя хорошо (на самом деле, куда больше, чем просто хорошо, но признаваться себе в этом будет равносильно тому, чтобы признать чувства к Хёнджину), Чонин всё ещё проблемный и не готов открыто говорить о своих заморочках в голове. И это не то чтобы было большим плюсом в отношениях, так что…              Стоп.              Не слишком ли то, о чём он думает? Есть ли вообще в этом всём смысл? Чонин правда думает, что Хёнджин может чувствовать что-то к такому, как он? Кажется, воображение зашло слишком далеко. Чонин вовсе и не уверен, что в праве даже просто задумываться о подобном. Хёнджин о нём заботится лишь потому, что узнаёт свои давние чувства, страхи и тревоги.       Хёнджин просто хочет помочь.              — Всё в порядке? — раздаётся едва слышимый шёпот над ухом.       А затем Чонин сталкивается с напряжёнными глазами.              Ну вот, чего и следовало ожидать.              — Да, прости, в мысли слишком ушёл. Но всё хорошо.              Кажется, он не выглядит подозрительно, потому что Хёнджин расслабленно выдыхает, а плечи его опускаются, даруя спокойствие уже и Чонину. Удивительно, как быстро тот отстал с вопросами, потому что в прошлый раз всё было порядком иначе. Может быть, сейчас Чонин просто не выглядел таким загруженным. Мысли и правда увели его куда-то далеко, где было хорошо и спокойно. А Хёнджин как будто действительно их насквозь видит.              В конечном счёте, всё даже вновь становится хорошо, а навязчивые мысли из головы уходят. Чонин может думать только об этих мягких прикосновениях к своим волосам, затылку, моментами к талии и расслабляюще тёплой ладони на своём колене. Рядом с Хёнджином до безумия спокойно — вот, о чём теперь думается. Все тревоги и правда уходят так, как будто их и не было вовсе. Не хочется думать, правда, о том, почему всё это происходит. А в остальном всё действительно прекрасно.              Девушка в фильме обвивает чужую шею руками, счастливо улыбаясь, и Чонин невольно улыбается вместе с ней. Кажется, будто ответ, почему в его груди происходит такая неразбериха, уже практически на поверхности, но как же не хочется это признавать. Всё ещё странно. Представить только, чтобы когда-то Хёнджин так же обвивал его шею, глядел сияющими глазами, улыбаться не переставал и только смотрел-смотрел-смотрел, думая о том, что ему с Чонином очень повезло, а после медленно целов…       О чёрт, разве такому суждено было бы произойти?       Разве что в какой-то другой вселенной, и наверняка именно в той, где Чонин не делает себе больно. Может быть, там и Хёнджину не приходилось страдать никогда. Но были бы они тогда такими же, какие есть сейчас? Связала бы их вообще судьба?              Руки Хёнджина перемещаются вновь на талию, поглаживают большими пальцами, а в глазах его — бесконечная нежность. Словно тот пытается успокоить Чонина и угомонить весь этот пугающий поток мыслей в голове его. Хёнджин прижимает его к себе осторожно, словно боясь разбить, и обнимает с трепетом, поглаживая по спине в жесте успокоения. Сердце больше не бьётся бешено из-за страха, оно лишь заходится сильнее от нежности, что его переполняет. Улыбка не сходит с губ, а чужое быстрое сердцебиение умиляет. По коже идут мурашки. Хочется застрять в этом моменте навечно.              В следующую секунду Чонин открывает глаза, не особо понимая, что сейчас произошло. Кажется, он погряз в своих мыслях слишком сильно.              Рядом чувствуется тепло, а комната едва начинает освещаться солнечным светом, всё ещё не показывая ему слишком много. Внезапно Чонин ощущает чужую руку, обвивающую его тело, и узнаёт в этой теплоте Хёнджина, мягко обнимающего его. Кажется, он не просто задумался вчера, а полноценно заснул. Боже, наверное, это было так некрасиво с его стороны — снова запороть предложение Хёнджина провести вечер вместе за просмотром фильма. Это неловко.       Ужасно неловко.              Хёнджину наверняка было так неудобно его будить, чтобы заставлять пойти спать в свою комнату, поэтому и пришлось засыпать рядом, укрыв обоих одеялом. И почему от Чонина одни проблемы?              Да и какого чёрта он столько успел нафантазировать, что под эти мысли и заснул? Кажется, это уже переходит все границы.              Стоило бы поскорее выбраться из кровати и не тревожить больше Хёнджина, только тяжело себя заставить. Ещё ведь и разбудит его наверняка. А такого особенно допускать не хочется.              Однако Чонин всё же снимает осторожно чужую руку со своего тела, медленно поднимаясь. И следит за реакцией Хёнджина, изо всех сил стараясь остаться незамеченным. Не хочется нарушать чужой сон, тем более после того, как он сам заснул в чужой постели.              Когда ноги касаются холодного пола, Чонин словно окунается с головой в реальность: он правда спал с Хёнджином в одной кровати, и это было так безрассудно и глупо, что хочется провалиться от неловкости сквозь землю. Страшно снова сталкиваться с его глазами. Непонятно лишь одно: может быть, дело не только в том, что это было глупо, возможно, это странное чувство в груди движет им?              Отчего-то становится жарче, хотя и ничто не смогло бы затмить то тепло Хёнджина, которое грело не то что снаружи, а больше изнутри — самое сердце, лёгкие, душу. Чонину тяжело отрекать эти мысли.       Кажется, Хёнджин становится ему куда ближе, чем Чонину когда-либо хотелось.              Только вот всё, в чём его убеждал Джисон, — глупость, да и только. Хёнджин просто такой человек. Нет никакого особого отношения.       И чувств уж тем более.

***

             Телефонный звонок раздаётся точно с окончанием последней пары. Кажется, Чонин истратил всё своё везение, потому что переживал из-за этого звонка половину дня, и ему даже не пришлось прерываться на это на паре. Как складно.              Он прокашливается, прогоняя в голове ворох мыслей, и едва улыбается краешками губ. Привлекательна ли возможность иметь меньше времени на тяготящие мысли, глупые бзики, заморочки и, что самое важное, на срывы? Плюсом ко всему этому найти ещё и способ расплатиться за своё проживание в чужом доме. Кажется, для Чонина ответ более чем очевиден. Он, наконец, снимает трубку. А высокий женский голос на том конце сообщает, что его резюме было рассмотрено и уже завтра Чонина ждут на собеседовании. Улыбка теперь становится шире. Кажется, это замечательное окончание мучительного учебного дня.              Весеннее солнце греет лицо и замёрзшие пальцы. Чонин давно не пытался насладиться компанией самого себя, но сейчас не то чтобы хочется видеть рядом кого-то ещё. Ему неловко из-за утреннего инцидента с Хёнджином, а от Джисона просто не хочется выслушивать очередные глупости, о которых он и задумываться не желает. Даже если бы в словах того был смысл, кажется, что не стоит разбрасываться ими и выдавать чужие секреты, особенно когда дело касается чьих-то чувств. Хочется быть сейчас от этого всего подальше. Не тяготить сознание лишний раз. Всё, должно быть, наконец налаживается. И думать об этом… как минимум приятно. Хотя и странно.       Чонин всё ещё не уверен, что то, к чему он привык, и правда может измениться теперь, но мысли о прошедшем телефонном разговоре не дают покоя, будоража сознание. Возможно, в его жизни станет меньше страданий. Он, наконец, выйдет на подработку, расплатится с Хёнджином, перестанет думать о тяготящем прошлом, потому что времени на это не останется. И, может быть, он даже найдёт возможность сепарироваться, перестав мозолить Хёнджину глаза и заставлять его то и дело волноваться. Вот тогда будет совсем замечательно.       И жить станет легче.              На телефон приходит несколько уведомлений подряд — наверняка чьи-то сообщения, но желания смотреть нет. Чонин лишь надевает наушники, включает музыку погромче и ставит телефон на беззвучный, а затем сворачивает в сторону, сходя со своего привычного короткого маршрута домой. Не хочется никого видеть, думать о ком-то и накручивать себя по десятому кругу. Нужно просто побыть с самим собой и расслабиться. Всё ведь теперь будет хорошо. Не нужно думать о глупостях и переживаниях.              Атмосфера здесь кажется привлекательной. Деревья, высаженные вдоль дороги, делают это место более ярким, а кирпичные стены добавляют свой особый антураж. Дома, что находятся чуть дальше, привлекают взгляд своими более светлыми оттенками и приводят точно к небольшому зелёному парку. Наверное, ещё никогда в жизни Чонин не был так впечатлён простыми улочками Кореи, как сейчас. И даже обычные деревья кажутся поразительно красивыми. Всё вокруг цветёт и зеленеет, уже чуть ли не готовое к лету. Может быть, и у души Чонина будет возможность расцвести.       Когда как не сейчас?              Не думается особо ни о чём. Голова практически опустошается, только музыка проходит сквозь сознание и так же быстро улетучивается, словно забирая с собой всё плохое. Становится порядком спокойнее. А когда ноги устают идти, Чонин садится в первый попавшийся автобус, едва не прилипая к окну, через которое продолжает наблюдать за окружающим миром.              Не так уж всё и плохо, как ему когда-то казалось.              Может быть, всё это только благодаря Хёнджину и его доброте с бесконечной заботой. Ведь вряд ли бы Чонин так быстро выбрался из своего состояния, не будь его рядом. Но, надо признать, думать о том, во что его без конца пытается заставить поверить Джисон, было весьма глупо. Надо привести себя в сознание и понять, что это не имеет смысла. К тому же Хёнджин уже достаточно зрелый, довольно искренний — он бы нашёл возможность рассказать о своих чувствах, если бы они были. А сейчас Чонину надо просто перестать об этом думать. Подумать лучше, например, о предстоящей работе и том, как он, наконец, избавится от чувства долга перед Хёнджином.              Кажется, Чонин слишком давно не был на собеседованиях, так что даже кончики пальцев начинает слегка покалывать, стоит только подумать об этом. Последний раз прошёл так нервно, что даже просто вспоминать тяжело, хотя в основном все воспоминания и стёрлись, оставив после себя тяжёлую тишину.              Ладно, наверное, было лучше, когда он вообще об этой реальности не думал. Мысли в такие моменты так далеки от всего земного, и на душе ужасно спокойно. А теперь Чонин начинает возвращаться в реальный мир, со всеми неприятными проблемами и тягостями. Вернуться, конечно, в любом случае пришлось бы, но не хотелось делать это так скоро.              Дорога домой проходит уже не настолько гладко, потому что в голову так и лезут мысли о предстоящей встрече с Хёнджином. Остаётся надеяться только на то, что тот не станет говорить о произошедшем сам и они оба сделают вид, словно ничего и не было. Чонин только не до конца уверен, почему ему вообще так неловко. Не может же быть такого, что он действительно к тому что-то чувствует? Он всё ещё не так давно расстался с Сынмином, не слишком ли рано открывать своё сердце кому-то помимо него? Да и не глупо ли это? Вряд ли это сильно разумно, нужно дать своему искалеченному сердцу отдохнуть для начала.              Чонин ещё некоторое время мнётся возле дома, мечась из стороны в сторону, так и не решаясь зайти и смириться со своей участью. Хотя этого всё равно избежать не получится, правда же? Но, может быть, он хотя бы оттянет неприятный момент. Возможно, Хёнджин вообще заснёт к его приходу ? Тогда было бы легче.              Всё стало довольно странно.       Пусть Чонину и нравится разговаривать с Хёнджином, ибо эти разговоры давно стали его успокоением, но, пожалуй, только не сейчас. Может быть, всё из-за того, что ему сложно не думать о своих странных чувствах, которых возникать не должно было изначально, оттого и так страшно и волнительно. Как будто он боится быть слабым, боится показать, что ему правда неловко за произошедшее, словно хочет выглядеть лучше в чужих глазах и не таким пристыженным. Будто тоже пытается понравиться.              На душе становится совсем тяжело, когда Чонин, наконец, решается подняться. Посреди горла встаёт ком, а в животе скапливается неприятная тяжесть. Он зажмуривает глаза, надеясь снова просто проснуться, словно ничего совсем не происходило. Однако всё остаётся на своих местах. И дверь квартиры перед ним всё та же — точно не сон.              Так хочется остаться незамеченным. Чонин заходит внутрь осторожно, стараясь перемещаться как можно тише. Только вот в квартире мёртвая тишина. Неужели Хёнджин и правда заснул? Проверять это не сильно хочется, но Чонин всё равно прислушивается, пытаясь уловить сопение или хоть что-нибудь, что смогло бы подсказать, чем занят Хёнджин. А может быть, тот вовсе просто не хочет выходить? Слышал, как Чонин пришёл, но и сам не желает разговаривать.              Много мыслей проносится в голове до первого громкого звонкого звука из-за двери. Чонин выдыхает, тут же направляясь в свою комнату. Кажется, Хёнджину и правда просто не хочется с ним говорить. Может, оно и к лучшему.              Уже за закрытой дверью Чонин то ли становится не в силах донести себя до кровати, то ли просто не даёт себе отчёта в том, что делает, и лишь устало ложится на пол, раскидывая руки в стороны. Голова так пуста и переполнена мыслями одновременно. Чонин не знает даже, о чём думать, и только берёт в руки телефон, чтобы, наконец, проверить скопившиеся уведомления.        «Надеюсь, ты уже идёшь домой» «Кажется, ты нужен Хёнджину как никогда раньше» «Извини, что надоедал своими словами, но ему сейчас и правда не хватает кого-то рядом. Можешь не думать о том, что я наговорил, ради него?»              Сердце пропускает удар.              Почему это должно было произойти именно сегодня? И почему он так глупо решил не читать сообщения, поставив в приоритет своё жалкое желание побыть наедине с собой?              Ноги словно сами несут его в комнату Хёнджина. Чонин толком не успевает сообразить, что вообще делает. Очередной звонкий звук раздаётся ровно вместе с тем, как он открывает дверь: на пол приземляется бутылка. Чонин подходит к Хёнджину быстро и опускается на колени, стараясь скрыть дрожь собственных рук.              — Хёнджин-а… — Он хватается за чужую руку, отцепляя её от горлышка стеклянной бутылки. — Что произошло?              Только сейчас Хёнджин поднимает на него голову, медленно и тяжело. Смотрит пустыми глазами, точно не разбирая ничего перед собой, а спустя пару секунд широко улыбается, начиная посмеиваться.              — Ты здесь, — абсолютно пьяно замечает он.              — Боже, что у тебя произошло?              — Почему ты так долго? Знаешь, как я хотел тебя обнять? — отчеканивает Хёнджин, делая неравномерные паузы между словами, и прикрывает глаза, не переставая улыбаться. — Можно я тебя обниму?              Чонин сам к нему тянется, обвивает тело руками и позволяет прижать себя так близко, как сейчас тому требуется. Он чувствует, как чужое тело мелко содрогается, и пытается понять, что вообще произошло. Почему Хёнджин вдруг напился? Почему рассказал о чём-то его тревожащем Джисону, но не рассказал ему? И что с ним вообще, чёрт возьми, происходит?              — Ты в порядке?              — Чонин-а… Пожалуйста, не уходи больше, хорошо? — Голос Хёнджина начинает звучать куда более грустно. Чонин чувствует, как чужая улыбка пропадает с лица, а руки прижимают его сильнее.              Так тот такой из-за того, что он ушёл утром? Но... Разве могло это вызвать подобную реакцию?              В любом случае, Чонин чувствует себя глупым и крайне эгоистичным. Был ли он в праве думать лишь о своих желаниях? Нужно было прочитать сообщения Джисона ещё тогда, а не строить из себя непонятно кого.              — Я не хочу, чтобы ты меня оставлял. — На этот раз сквозь фразу прорываются всхлипы, и Чонин теперь точно не понимает, как он мог вызвать вот такую реакцию.              — Я никуда не уйду.              Хёнджин замолкает на пару мгновений насовсем, а затем медленно отстраняется, заглядывая в глаза Чонина. Того же едва красные, словно были заплаканными ещё до этого, и уже больше не пустые, а наполненные болью.              Внезапно Хёнджин тянется к длинному рукаву Чонина, аккуратно его подцепляя пальцами. Тревога захватывает тело. Чонин не уверен, что сейчас лучше сделать, но мешать Хёнджину не хочется. Тем более тот пьяный, и наверняка не запомнит это так, как если бы был в трезвом уме. В движениях Хёнджина ощущается безмерная осторожность, пока тот совсем не оголяет его плечо.              Хёнджин смотрит неотрывно, рассматривая точно каждый шрам, а у Чонина сердце щемит из-за такой картины. Он уверен, что никто и никогда не смотрел бы на его шрамы с такой нежностью, сожалением и пониманием. Эта мысль делает больно настолько же, насколько приятно. В груди снова что-то ноет.              Чонин замечает слёзы на чужих глазах не сразу. Это моментально возвращает его обратно в реальность. Он прижимается к Хёнджину снова, обнимая крепко, и гладит по голове в жесте утешения. Самому плакать хочется из-за того, насколько Хёнджин его хорошо чувствует. Тяжело разделять одну и ту же боль. Тяжело ворошить старые чужие раны. Тяжело быть вновь уязвимым и становиться полностью подвластным чужим рукам.              — Я так хочу, чтобы этого не было на твоём теле, — хрипло произносит Хёнджин, стараясь сдержать слёзы.              — Хёнджин-а… Ты не виноват.              — Знаю.              Чонин зажмуривается, надеясь, что на этот раз всё это — точно сон, но всё опять остаётся на своих местах. Не меняется ничего. Хёнджин всё так же дрожит в его объятиях, и слышен только его негромкий плач.              — Хорошо, что новых нет, — раздаётся значительно тише куда-то в плечо Чонина.              Хёнджин кажется таким ребёнком сейчас. Становится ещё искреннее, чем обычно, и не боится показать свои настоящие чувства. Чонин ценит всё, что между ними происходит. Ценит чужое доверие и такие светлые чувства, даже если сам он не считает их заслуженными.              На какое-то время Хёнджин даже затихает, словно успокаиваясь, и только дышит размеренно в шею Чонина, крепко держа его в своих руках. Чонин гладит его утешающе, перебирая волосы, а тот словно почти приходит в себя, пока внезапно снова не начинает плакать.       И Хёнджин будто обдумывает что-то пару секунд, прежде чем произнести:              — Скажи, что ты не зайдёшь дальше…              Сердце вновь содрогается. Это слишком больно слышать. Ощущается так, словно Хёнджин пытается поговорить с собой из прошлого. Оттого больнее в разы.              — Всё будет хорошо, хён.              Проходит мгновение молчания, за которое Хёнджин явно борется с желанием не согласиться с наивностью Чонина, но в конце концов предпочитает просто принять это и поверить его словам.              — Можно я позабочусь о тебе? Пожалуйста.              Чонин кивает несколько раз, продолжая мягко гладить его по спине.              Они сидят так ещё некоторое время, чувствуя сердцебиение друг друга и взволнованное дыхание одно на двоих. Тела их словно воссоединяются, начинают ощущаться единым целым, будто так изначально и должно было быть. Точно судьба свела две израненные души, которые нашли утешение и бесконечное спокойствие друг в друге.              — Останешься со мной на ночь?              — Конечно.              Теперь сбегать не хочется.              Хочется только ощущать такое родное тепло рядом, чувствовать себя спокойно, полностью понятым и не осуждённым. Как бы больно ни было, это всегда утешит его. Достаточно просто провести пару мгновений в объятиях Хёнджина и понять, что его всё ещё ценят, в каком бы состоянии он к тому не пришёл.              Не хочется много думать, но мысли, как назло, сами лезут в голову. Кажется, Чонин всё-таки и правда чувствует что-то, что не должен чувствовать к своему хёну. Это странно и неправильно. Вокруг полно ведь людей получше, чтобы не обращать внимания на Чонина, почему тогда Хёнджин так бесконечно о нём заботится? Потому что и правда узнал себя в нём? В любом случае, не было бы такой заботы — не было бы и чувств Чонина. Тогда всё было бы проще.              Ужасно не хочется принимать свои чувства, да и думать о них тоже.

***

      Чонин открывает глаза и обнаруживает себя вновь в чужих объятиях. Сегодня это чуть менее напряжённо, зато гораздо более неловко. Страшно думать о том, что будет, когда проснётся и Хёнджин. Может быть, тот вообще напился до такой степени, что сам не вспомнит, как просил его остаться? Тогда ситуация станет ещё более неловкой. Чонину уже достаточно всех этих чувств, и без того боязно.              Чужое лицо расслаблено, зрачки едва движутся под веками, а волосы хаотично лежат на лбу, едва не попадая в глаза. Губы слегка приоткрыты, а футболка спустилась с одного плеча, делая Хёнджина ещё чуть более привлекательнее, чем обычно. Как будто специально всё это назло Чонину, запутавшемуся в собственных чувствах. В животе снова скручивается непонятный тревожный ком, который не даёт покоя, а в мыслях отчего-то представляются чужие мягкие объятия, родные и полные нежности и любви, ощущающиеся какими-то особенными, чрезмерно чувственными. Всё это так неправильно. Чонин чувствует себя грязным, испорченным, каким-то «не таким». Разве его сердце успело бы оправиться после расставания с Сынмином? Это ощущается слишком странно. Неужели один человек может так быстро вызвать в нём подобный ураган эмоций? Наверное, это всё забота Хёнджина.       Именно в неё Чонин влюбился.              Хёнджиновы пальцы сжимаются на его талии, как будто он тоже чувствует это напряжение в его животе даже сквозь сон. А Чонин хочет перестать думать. Пока что это ни к чему особо полезному не привело. Ужасно страшно, до чего всё это может дойти, а самое главное — совсем непонятно, как это, чёрт возьми, остановить.              Проходит не более трёх минут его активного мозгового штурма, прежде чем глаза напротив сонно открываются. Хёнджин щурится, как будто пытается разглядеть лицо перед собой и понять, кажется ему или нет, а Чонин теперь определённо начинает умирать от неловкости. Точно ведь напился так, что и не помнит, почему Чонин здесь.       Это ужасно неловко.              — Доброе утро? — Голос Хёнджина звучит хрипло, а глаза его всё ещё пытаются убедиться в реальности видимой картины.              — Доброе.              Чонин старается смотреть куда угодно, только бы не в глаза Хёнджина, и кусает свои губы. Неловкость, почти уже физически ощутимая в воздухе, заполняет всю комнату. Рука Хёнджина внезапно исчезает с его талии.              Чонин прокашливается.              — Что вчера произошло?.. — подаёт голос Хёнджин, так же кусая губы нервно.              — Это я у тебя хотел узнать. Почему ты напился?              — Извини... — первым делом отвечает тот, сжимая руки в кулаки.       Чонину тут же становится жаль, потому что, кажется, это могло звучать как обвинение, хотя он просто слишком беспокоится.       — Можно я не буду отвечать?              — Конечно, хорошо...              Подобный ответ — точно не то, что хотел услышать Чонин. Но определённо то, что заставит волноваться его ещё больше. Что могло произойти такого, что довело Хёнджина, обычно сдержанного и спокойного, до подобного состояния? Не стал бы ведь он делать это просто так. Страшно, что произошло что-то серьёзное, чем Хёнджин не может поделиться.              — Извини, что заставил волноваться. Ты в порядке?              У Чонина сердце заходится. Становится ужасно тоскливо на душе из-за того, что он не может ничего сделать. Хёнджин помогал ему гораздо больше, а из него какая теперь поддержка? Кажется, Чонин делает слишком мало. Хёнджин ещё и извиняется перед ним, глупый. Не стоит это всё того.              — Я конечно. Больше за тебя переживаю. Как ты?              Чужое лицо олицетворяет собой задумчивость.              — Хорошо. Сейчас хорошо, — самым спокойным голосом отвечает Хёнджин, показывая спустя секунду свою привычную улыбку. — Спасибо, что остался со мной.              — Я не смог бы уйти.              — Вчера ушёл.              И вновь становится стыдно. Стыдно настолько, что кажется, будто дальше уже некуда.              Надо было остаться с Хёнджином. Тогда, может, он не чувствовал бы себя так плохо.              — Прости, мне было очень неловко из-за того, что я снова испортил наш просмотр фильма.              — Ты его не испортил.              Хёнджин промаргивается некоторое время, и Чонин находит эту картину милой. Он неотрывно наблюдает за тем, как тот потирает глаза пальцами и зевает, поджимая губы после. А потом просто лежит пару мгновений, думая словно ни о чём.              — Тогда у меня была возможность любоваться твоим спокойным лицом, как у тебя сейчас моим.              «Любоваться твоим лицом?»       Чья-то челюсть готова падать.              — Любоваться моим лицом? — озвучивает Чонин единственную свою мысль.              Хёнджин в ответ улыбается ещё ярче и коротко смеётся.              — Я вижу, как ты смотришь на меня.              Теперь Чонин готов падать в обморок. Что это должно значить? В каком смысле «Я вижу, как ты смотришь на меня»? Неужели Хёнджин тоже думает, что он...              Рядом вновь раздаётся негромкий смех, привлекающий внимание. Словно буёк, возвращающий в реальность, отсекая границу полёта фантазии. За Хёнджина хочется держаться, чтобы не сойти с ума от мыслей, только тот всё ещё кажется несколько недоступным.              — Не против, если я тебя покормлю? — внезапно задаёт вопрос Хёнджин.              — Не против.              Может быть, Чонину просто хочется поскорее выбраться из этой кровати и не ощущать чужое тепло настолько рядом. Это всё ещё смущает.              Хотя и завтрак проходит даже более неловко, Чонин чувствует себя хотя бы свободнее. У него, по крайней мере, теперь есть возможность быстро и беспрепятственно уйти в свою комнату.              — Сегодня после пар задержусь. Не напивайся тут только, пожалуйста. Я волновался.              — За меня?              — Здесь, вроде, ты один.              Хёнджин мягко улыбается, опуская взгляд. И какое-то время не собирается его поднимать, пока Чонин не гремит посудой, относя её до раковины, явно обозначая, что скоро уйдёт.              — Хорошо, это было просто... импульсивно. Не думаю, что это повторится в ближайшее время.              — Можно скажу честно? — Чонин выдерживает паузу и получает положительный кивок Хёнджина. — Ты меня пугаешь.              — Прости. Тебе не о чем волноваться. Об этом... долго рассказывать, да и я не хочу этим делиться.              — Конечно, как скажешь, я понимаю. Я просто испугался вчера.              Ни один из них не говорит больше ничего. Слышен только звук воды, стук палочек о тарелку, а ещё немного переполняющие голову мысли Чонина. Тяжело перестать думать. Всё это ужасно странно.              — Голова не болит? — Закончив с посудой, он разворачивается к Хёнджину. — Нормально себя чувствуешь?              — Да, всё хорошо.              Чонин немногозначительно кивает, сжимая губы, а затем медленно ретируется в свою комнату, собираясь на учёбу. Телефон дважды вибрирует, и на этот раз Чонину больше не хочется пропускать какие-либо уведомления, так что он моментально их открывает.        «Меня сегодня не будет» «У вас с Хёнджином всё хорошо?»

«Думаю... да?»

«К чему ты спрашиваешь?»

«Что-то случилось?»

«Он не захотел рассказывать мне»

«Думаю, он пока не готов рассказать»

«Ты что-то знаешь?»

«Да, но это долгая история, да и если бы Хёнджин хотел, он бы рассказал» «Извини» «Просто будь рядом, если он тебе дорог»              Всё это напрягает ещё больше. Значит, у Хёнджина и правда происходит что-то серьёзное. Но почему он не расскажет? Казалось, их отношения на достаточно доверительном уровне. Что могло произойти такого серьёзного, чем Хёнджин бы не стал делиться?              День с самого своего начала обещает быть нервным. Пары проходят тяжело и нудно, мысли забиты лишь Хёнджином и размышлениями о том, что же всё-таки произошло. Хотя, кажется, легче просто забить, потому что Джисон прав: если бы Хёнджин хотел — точно бы рассказал. Тогда и не стоит забивать этим голову, правда? Только страшно становится, что сегодня вечером Чонина ждёт та же картина. Страшно видеть Хёнджина вновь пьяным, отстранённым, потерянным. Хёнджина, умоляющим не заходить дальше, жалеющим, что шрамы Чонина никуда не денутся. Хёнджина, который не хочет говорить о произошедшем, а просит лишь остаться спать с ним.       За этим, правда, страшно наблюдать.

***

      — Как ты? Ты в порядке? Что вчера произошло? — с порога наваливается он с вопросами.              — Джисон, — выдыхает Хёнджин, смотря уставше и едва раздражённо.              Джисон снимает обувь, проходит дальше в квартиру и следует за Хёнджином в его комнату.              — Я пришёл, чтобы всё узнать и подбодрить тебя. Ты в порядке?              — Всё нормально. Тебе не стоило утруждаться.              Хёнджин пропускает его в комнату, закрывает дверь и вскоре садится рядом, складывая руки в замок.              — Ты звучишь очень уставше. И что вообще случилось? Почему так внезапно?..              — Джисон-а, ну правда, всё нормально. Я просто устал и... наверное, запутался. Странно себя чувствую. Не знаю, почему внезапно стал так думать о... нём.              Джисон вздыхает, думая о том, что ему ответить.              — Тебе следует отдохнуть.              Хёнджин лишь кусает губы, опуская голову совсем. Рука Джисона ложится на его спину, слегка поглаживая. Напряжение в комнате отчего-то только нарастает.              — И рассказать Чонину, я думаю. Он очень волнуется, да и ты ведь так из-за него...              — Не из-за него, — вспыхивает Хёнджин, ударяя себя по бёдрам резко. — Он ничего не сделал. Он не виноват.              Джисон замолкает, вновь пытаясь подобрать нужные слова. И сам опускает теперь голову, потому что стыдно за то, что лишь сильнее Хёнджина доводит. Он ведь пришёл поддержать... А в итоге только хуже делает.              — Да, я понимаю. Но, боюсь, тебе надо что-то сделать с этими мыслями.              Вдруг слышится, как входная дверь открывается. Хёнджин теперь снова мрачнеет, погружаясь в собственные явно тяготящие мысли, практически отрекаясь от остального мира.              — Не хочешь его встретить? — Хёнджин отрицательно машет головой. — Просто останемся тут?              — Не хочу его тревожить.              — Мне кажется, его больше тревожит твоя отстранённость.              Хёнджин вздыхает. Кажется, и для него всё стало как-то слишком тяжело. Мысли не дают покоя, а рука Джисона на спине вовсе не ощущается как ладонь Чонина тогда. Он бы очень хотел ощутить сейчас капельку того тепла, что давал ему Чонин, но сил бороться со своими мыслями нет. Создаётся ощущение, что это будет лишним, может быть, немного неправильным и просто тяготящим.              Только когда слышится, как дверь в ванную закрывается и тут же включается вода, Хёнджин напрягается. Чонин пошёл туда просто так? Или что-то произошло? Стоит только представить Чонина, брошенного, напуганного, одного в небольшой комнате, который, как когда-то сам Хёнджин, делает себе...              Хёнджин подрывается с места, не особо давая себе отчёт.              Хочется проговорить с Чонином, но Джисон за спиной не добавляет смелости. И как бы ему сказать?..              — Можешь уйти, пожалуйста? Нам с Чонином надо поговорить, — шепчет он тому, явно выглядя слишком обеспокоенно. — Извини за это, пожалуйста.              Радует, что Джисон всё понимает и без лишних вопросов уходит, даже обувается уже за дверью. Словно и без слов понял значимость всего, что происходит.              — Йенни... — произносит Хёнджин отчаянно, ужасно переживая из-за того, что происходит за дверью. — Ты в порядке?              Кран открыт слишком долго: совсем не кажется, что всё может быть в норме. И ответа после этого даже не следует, лишь подтверждая тревожные мысли.              — Посмотри на себя, пожалуйста.              В голове слишком пусто, чтобы находить дельные советы. Хёнджин, если говорить откровенно, и представления не имеет, что нужно делать. Им движет только тревога и ужасное волнение за Чонина.              — Всё в порядке, — раздаётся надрывисто за дверью, словно тот пытается остановить слёзы.              Точно не в порядке.              Сердце разрывается из-за чужого тона, из-за страха, слышимого в голосе, из-за точной картинки в голове, где ясно видно, что Чонин делает. Руки начинают дрожать, а в груди всё сводит паникой.              — Прошу, Йенни, давай просто поговорим. Пожалуйста, убери всё из рук.              Однако Чонин определённо совсем его не слушает.              Надо что-то предпринимать.              — Что произошло? Ты злишься?              Молчание продолжается всего пару секунд.              — Немного. — Теперь отчётливо слышно, что Чонин плачет и, кажется, не пытается это скрыть на этот раз.              Внутри всё сжимается. В глазах и у Хёнджина встают слёзы.              — Тебя кто-то расстроил?              — Да... Наверное.              — Не забывай дышать. Всё будет хорошо, тебе нужно успокоиться.              — Ничего не будет хорошо, хён, — звучит громче и отчаяннее. Кажется, его снова захватывают эмоции.              Хёнджину страшно представлять, что Чонин делает вместе со всхлипом, учитывая глухой протяжный стон после этого. Даже думать не хочется, потому что это чрезмерно ранит сердце.              — Перестань, прошу. Я хочу с тобой поговорить. Давай ты...              — Я сейчас успокоюсь, — перебивает его Чонин. — Пару минут, пожалуйста, и я выйду.              Хёнджин не может возразить. Он в состоянии только положить руку на собственное сердце и едва прикоснуться ко всей той боли, что его наполняет, чтобы тут же отпрянуть: пальцы словно по-настоящему жжёт, а ноющая боль готова литься через край, заполняя всё вокруг мраком.              Он берёт в руки телефон.

«Извини, что всё так»

«Брось, я всё понимаю» «Только прекращайте страдать оба» «Чонин счастлив с тобой» «Берегите друг друга, серьёзно»              Кран закрывается. В груди возрастает надежда. Они должны просто поговорить. Чонин не должен делать такого с собой.              Из-за двери слышен едва разборчивый плач. Но, кажется, Чонин и правда успокаивается.              — Можешь уйти к себе в комнату на пару минут? Пожалуйста.              Как бы Хёнджин смог отказать?              — Конечно. Только давай поговорим после этого, прошу.              — Я приду к тебе.              Хёнджин кивает сам себе и скрывается за дверью собственной комнаты.       

***

             Сердце ноет до ощутимой физической боли. Нечто словно сжимает грудную клетку до такой степени, чтобы едва оставалась возможность вдохнуть. Чонин с ужасом смотрит на своё плечо, прикусывая губу, и пытается остановить немые слёзы. Это невыносимо. Кажется, он делает так мало, чтобы быть достойным человеком. И где он сейчас? Просто на дне. Кажется, как будто уже и опускаться ниже некуда.              Даже зажимая раны пальцами, не получается остановить кровь. Это пугает и будто точно указывает ему путь обратно в ванную, однако ещё страшнее будет встретить по пути Хёнджина. Но что же делать? Такими темпами ему не хватит салфеток. А для полного счастья не хватало только залить что-нибудь кровью.              Паника нарастает постепенно, охватывая тело едва ли не до онемения. Или это последствия потери крови? Чонин не уверен.              Он ругается сам на себя и жмурится, сжимая зубы сильно. Как же хочется остановить слёзы и взять себя в руки. Ещё больше хочется только не существовать вот так.              И что он скажет Хёнджину?              Даже заботиться о том, что он с собой сделал, сил совсем нет, так что Чонин лишь берёт первый попавшийся под руку бутылёк из своей аптечки и не жалея проходится по плечу смоченной ватой, тут же перекрывая всё бинтами. Чуть большим количеством слоёв, чем обычно. И с чуть более горящей изнутри рукой, чем бывало это раньше. Именно такая боль, какой он хотел её видеть. Замечательно.              Однако вряд ли при таких обстоятельствах у него останутся силы говорить с Хёнджином. Это всё так глупо. Хёнджин в принципе не должен был об этом спрашивать, просить выйти, поговорить... Как он вообще понял? Сразу же, без сомнений. Словно и правда видит его насквозь.              Ужасно.              Кажется, у Чонина большие проблемы. Зачем он вообще шёл в ванную? Мог бы и комнатой обойтись, это не вызвало бы подозрений. А теперь его ждёт этот пугающий допрос, на который идти он совсем не имеет желания. Что ему скажет Хёнджин? Что сделает? Как Чонину придётся себя вести? Говорить откровенно, не утаивая ничего? Но правильно ли это? Хёнджин точно будет волноваться. Кажется, Чонин сорвался из-за такой глупости, наверняка тот даже не посчитает это серьёзным.              Страшно.              Но поднять себя на ноги всё-таки приходится. Чонин переодевает футболку, стоя ещё пару минут перед зеркалом, внимательно рассматривая собственную руку. Ужасно страшно. Голову не покидают мысли о том, что всё может повториться. Всё будет так же, как когда Хёнджину впервые пришлось узнать о том, чем Чонин занимается. Кажется, даже сейчас это заставит его испытать на себе панику, несмотря на то, что тот уже давно всё знает.              Колени едва гнутся, когда он выходит из комнаты в коридор. Тело цепенеет с каждой секундой всё больше. Словно оттягивает его от комнаты Хёнджина всеми силами, понимая, что ожидает Чонина в ближайшие минуты.              Пальцы ложатся на ручку двери осторожно, боязно. Чонин глубоко вдыхает, чтобы на выдохе открыть дверь, и прикрывает глаза на пару мгновений, не желая сталкиваться с реальностью.              — Всё хорошо? — Хёнджин тут же подскакивает к нему.              Чонин может только кивнуть в ответ, хотя у него определённо не всё хорошо. Наверное, это даже видно.              Тёплая ладонь с осторожностью обхватывает его запястье, ведя за собой. Чонин присаживается вслед за Хёнджином, всё ещё стараясь уйти мыслями подальше от этого всего. Страшно невероятно.              — Расслабься, чего ты. — Подушечка пальца Хёнджина проходится по его костяшке. — У тебя что-то случилось?              Приходится напрячься, чтобы понять, стоит ли рассказывать тому всё как есть, или нет. Тут же вспоминается вечер, когда Чонин сам пришёл к нему и утешал его.              — Может быть, выпьем? Алкоголь помог забыть тебе о проблемах?              — Йенни... Ты этим ничего не решишь. Я был слишком вспыльчив тогда, я бы не стал так напиваться.              — И как ты справляешься с эмоциями сейчас? Разве у тебя не часто случаются такие приступы вспыльчивости?              — Нет, не часто. Но я понимаю твои чувства, раньше у меня было так же. И я не понимал, что делаю, не мог себя контролировать, это происходило само собой.              — Но теперь этого не происходит.              Чонин склоняет голову, разглаживая пальцами сведённые брови. Это всё так ужасно тяжело, сил его нет.              — Что мне сделать, чтобы всё было нормально? Ты ведь как-то с этим справился?              — Это была долгая работа над собой. Я знаю, как тебе тяжело. Тебе просто не нужно держать эти эмоции в себе. Говори со мной, хорошо? В любой момент. Просто расскажи обо всём, что заставляет тебя злиться или грустить.              Пальцы Хёнджина вновь переплетаются с его, и это снова ощущается как-то слишком сказочно. Сердце начинает биться чаще, а в груди всё крутит.       Что Хёнджин сейчас вытворяет?              — Расскажешь, что заставило тебя это сделать?              — Я... Мне страшно. Кажется, как будто это глупо.              Вторая рука гладит его ладонь с тыльной стороны, заставляя испытывать слишком много эмоций. Почему Хёнджин это делает? Только чтобы успокоить?              — Это не глупо. В любом случае нет, раз это заставило тебя сделать себе больно.              Чонин вновь опускает голову, пытаясь отделаться от всех тревожных мыслей. Словно специально в помощь этому чужие пальцы с такой нежностью проходятся по его ладоням, что заставляют мурашки бежать по коже.              — Я... Не знаю, я просто хотел доставлять тебе меньше проблем. Я живу здесь просто так, и... мне стыдно. Я хотел расплатиться с тобой, но мне отказали в работе. Прости. Понимаешь, что... ну, это так глупо. Прости, правда.              Чонин пытается уменьшиться в размерах так, чтобы его перестали видеть, потому что неловкость захватывает тело целиком. Ужасно стыдно. Хочется исчезнуть.              — Ты не должен извиняться. То, что ты чувствуешь, — нормально, Йенни.              Он кивает в ответ несколько раз, будто пытаясь просто отвести от себя внимание, из-за которого так сильно неловко.              — Я рад, что ты смог мне рассказать.              И это ощущается ещё более неловко, хотя и должно было поддержать. Ощущение, что Чонин просто не заслуживает этих слов.              — Говори о чём угодно, хорошо? Будет замечательно, если ты выразишь эти эмоции словами, а не заставишь себя снова страдать. Я знаю, что ты можешь это преодолеть, Чонин. Просто говори со мной.              Чонин жалобно сжимает губы, потому что делать то, о чём просит Хёнджин, ужасно тяжело и смущающе. Особенно после того опыта, что он получил в своих прошлых отношениях. Слишком тяжело открывать душу нараспашку и позволять видеть себя таким, какой он есть на самом деле. Не хочется ощущать уязвимость, не хочется казаться глупым и неразумным.              Сложно теперь сказать что-то. Хочется сидеть в тишине чужой компании и только лишь смотреть на переплетённые их пальцы, которые выглядят отчего-то невероятно правильными. Может быть, Чонин действительно зашёл куда-то слишком глубоко со своими чувствами к Хёнджину, но сейчас, честно говоря, ему совсем плевать на это, пока тот продолжает держать его руку, гладить и утешать.              И засыпать вновь в его постели слишком приятно сердцу, чтобы отказывать себе в этом. Больно уж хочется снова проснуться в объятиях Хёнджина, наблюдать за его сонным лицом и наслаждаться моментом. И не сбегать больше никуда, потому что лежать здесь — самое прекрасное чувство, заставляющее ощущать себя кем-то особенным, важным, любимым.              Только звук уведомления заставляет быстро схватить телефон, лишь бы на беззвучный поставить и чужой сон не тревожить.              Чонин бы так его и выключил, продолжая любоваться Хёнджином, однако отправитель привлекает куда больше внимания, чем планировалось.              Ким Сынмин.              Отвратительно.              Не стоило бы открывать его сообщения этим прекрасным утром, но интерес оказывается сильнее. Зачем он вдруг пишет? Что ему понадобилось?        «Привет. Извини, что беспокою, не хочу тебя расстраивать, но решил, что ты тоже должен быть осведомлён о том, какой Хёнджин на самом деле человек»              И скриншот переписки, собеседник которой подписан как «Хван Хёнджин». Даже представить страшно, что там.

«Надеюсь, ты помнишь про то, что всё ещё должен мне желание»

«К сожалению, помню» «И что ты хочешь?»

«Влюби в себя Чонина»

«Влюбить?» «Как ты себе это представляешь?»

«Его легко развести и заставить поверить во что угодно, если будешь вести себя просто мило»

«Он хочет заботы и понимания»

«Не думаю, что это будет проблемой для тебя»

«Особенно учитывая ваши близкие отношения»

«И зачем тебе это?»

«Хочу, чтобы он пострадал так же, как заставил страдать меня»

«Не волнуйся, он переживёт это»

«Если я сделаю это, ты больше не будешь меня доставать?»

«Если выполнишь моё желание, то конечно»

             Сердце содрогается, а в сознании белый шум. Это правда? Хёнджин делал это всё только из-за Сынмина? И те переплетённые пальцы... Тёплые объятия, все эти слова о том, что тот его понимает. Неужели всё это было обманом? Неужели Хёнджин мог опуститься так низко?              Весь мир словно рушится на глазах. Чонин поворачивает голову на спящего рядом Хёнджина и не может почувствовать что-то, кроме отвращения. Его снова обманули? Всё это было ложью? Всё, что между ними так усердно строилось. Всё, ради чего Чонин старался стать лучше. Неужели это всё и правда было обманом?              Может быть, и когда Хёнджин напился, то сделал это потому, что жалел обо всём сделанном? Не понимал, как с этим теперь быть, ведь они с Чонином стали слишком близки, чтобы тот мог просто всё это остановить. Возможно, устал жить в обмане и не знал, как от этого уйти. Но уже поздно. Это нельзя прощать. Нельзя позволять кому-то снова играть с его чувствами. Иначе от Чонина точно ничего не останется в конечном счёте.              Всё это кажется таким несправедливым. Кажется, у Хёнджина ведь правда получилось выполнить чужое желание. Было невозможно не чувствовать всё это, когда тот вёл себя настолько мило и заботливо. Конечно, Сынмин снова оказался прав: Чонина легко развести и заставить поверить во что угодно. Он чувствует себя униженным, раздавленным, просто сокрушённым всем этим миром. Стоило только поверить в собственное счастье, чуть ли не ощутить его в своих руках, как этому всему суждено было разрушиться.              Чонин и сам не замечает, как вновь оказывается в ванной, едва разбирая перед собой что-то. Глаза застелены слезами, а меж пальцев снова зажато лезвие. Прилипшие к коже бинты отдираются безжалостно, лишь бы побольнее сейчас сделать. А запястье заносится резко, проходя по измученной коже уверенно, сразу распарывая её. Кровь бежит по предплечью так же моментально, заставляя Чонина сумасшедше улыбнуться.       Надо же.       Его и правда снова обманули. Снова заставили поверить в счастье, снова заставили сердце трепетать. Чонин видел в Хёнджине своё спасение, но получить в ответ такое предательство... это было гораздо больнее всех тех слов Сынмина при расставании. Это слишком больно, чтобы держать в себе. И какой смысл был в словах Хёнджина вчера? Ничего из этого не имеет значения. Всё это ужасно глупо. Отвратительно. И как Чонин мог так слепо ему доверять?              Чонин не хочет ничего перед собой видеть. Он вообще не хочет видеть больше. Он устал страдать, устал доставлять всем проблемы и ужасно устал доверять людям, которые разбивают его на мелкие куски. Они все не стоят и капли его доверия. А Чонин так глупо ведётся каждый раз, что больно становится.       Раздражающе больно.              Лезвие проходится по коже совершенно безжалостно. Чонин словно почти и не чувствует физической боли. Перед глазами лишь сообщения Хёнджина, а после его мягкие прикосновения, которые целиком и полностью оказались тупым обманом. Сердце рушится до такой степени, что его уже не собрать никакими словами утешения. Но и не нужны они больше. Ничего, чёрт возьми, не нужно. Чонин просто хочет перестать чувствовать всё это. Он хочет закрыть глаза и не открывать их никогда. Не хочет видеть этот мир, что причинил ему слишком много боли. Не хочет видеть вокруг себя сплошной обман. Его жизнь не должна была быть такой. Но Чонин никогда не заслуживал счастья, он лишь в очередной раз в этом убедился.              Он смотрит на залитые кровью руки и крупно дрожит. Даже не до конца понимает, насколько всё плохо, хотя, кажется, ванная скоро станет похожа на место убийства. Под ногами кровь, руки словно окунули в ведро краски, а пульсация едва отдаётся где-то в плечах, ближе к ключицам. Он не чувствует собственные предплечья. Не чувствует от слова совсем. Только металлический запах ударяет в нос, заставляя голову кружиться. Или он просто потерял слишком много крови.              Даже не верится, что тот, кому он доверял больше всего, оказался таким же обманщиком. Не верится, что Хёнджин действительно так нагло играл с его чувствами, ведя себя мило и понимающе. Тот ведь и правда заставил Чонина увидеть свет в конце туннеля, заставил поверить в себя, принять свои чувства и встать на путь исправления собственных ошибок. И к чему всё это привело? Чонин стоит в ванной, смотря на своё отражение в зеркале с отвращением, и не может перестать чувствовать, как собственные пальцы холодеют, а в лёгкие всё так же забивается мерзкий запах крови, от которого начинает подташнивать.              В груди не остаётся ничего.       Чувства словно вышли из него вместе со всей этой кровью, которая только сейчас начинает выглядеть пугающе. Кажется, он зашёл как-то далеко. Сердце начинает колотиться быстрее, стоит врезаться взглядом в перепачканные руки. Лезвие летит в раковину, а конечности охватывает жуткий тремор. О боже, кажется, что всё зашло чрезвычайно далеко, хуже, чем он мог представить. Но не это ли решение всех проблем? Может быть, Чонин, наконец, так близок к тому, о чём ужасно мечтал? Может быть, его страданиям, наконец, суждено закончиться? Кажется, мир уходит из-под ног с этими мыслями, когда в глазах Чонина резко темнеет, а в руки отдаёт слабая боль от падения на пол.       Чонин закрывает глаза, больше всего на свете мечтая больше их не открывать.