Золотой дракон

      Чайльд кажется самому себе одним большим куском свинца, когда он пытается потянуться и разлепить глаза ото сна. Чёртова щека ноет слишком сильно, чтобы можно было её игнорировать, но Тарталья откладывает заботу об этой боли на потом. Сначала он должен понять, где находится и как сюда попал, а уж затем заниматься повседневным делами.       Тарталья реагирует на шорох раньше, чем успевает понять, чем он вызван, а потому замирает в середине действия, как душевнобольной сжимая в руке подушку и пытаясь найти глазами хоть что-нибудь тяжёлое, чем можно было бы обеспечить себе настоящую защиту. Юноша пытается выдохнуть как можно тише и осторожно откладывает подушку обратно, молчаливо наблюдая за спящим Чжун Ли.       Отлично, он едва не разбудил своего возлюбленного. Он определённо заслуживает медаль за трусость и глупость, решает Чайльд. Впрочем, её ему никто не выдаст, если Чжун Ли не узнает об этом маленьком инциденте. Тарталья дёргает плечом и встряхивает головой, пытаясь избавиться от нелепых мыслей. Теперь он всё прекрасно помнит и не знает, что следует сделать.       Чего бы хотел от него Моракс? Чайльд не имеет понятия. Почему вообще Чжун Ли согласился спать с ним в одной кровати, если у него вся щека расцвела синим и фиолетовым, да ещё и опухла? Ночью это не имело значения, поскольку Тарталья был занят делами поважнее, но теперь он начинает думать.       Отлично, Чжун Ли не возражал против этого синяка и даже очаровательно предложил свою помощь в его обработке. Жаль, правда, что мазь не особенно работает против настолько сильных повреждений, но Чайльд счастлив уже и тем, что имеет. Ему вполне хватает желания возлюбленного помочь ему, чтобы уже ничего больше не требовать.       Но только что ему сейчас-то делать? Тарталья прекрасно знает, где находится ванная комната, но он понятия не имеет, может ли туда отлучиться. Конечно, Моракс не выдвигал ем никаких запретов, и Чайльд сомневается, что настолько дотошный человек мог бы просто так забыть дать кому-либо важные инструкции. Только вот Тарталье нужно конкретное разрешение, а не иллюзия дозволенности. Он не хочет случайно оказаться не в то время не в том месте и увидеть лишнего, чтобы не сердить Чжун Ли. Кто знает, какие секреты можно спрятать в ванной?       Конечно, любопытство всегда находилось где-то неподалёку от Чайльда, всегда готовое поглотить его, как только юноша получает возможность узнать нечто новое. Но только вот Тарталья весьма не любит расплачиваться за свои проступки и не собирается огорчать Чжун Ли.       Итак, всё хуже некуда. Чайльд чувствует острую необходимость хотя бы чем-то скрыть синяк, пока его возлюбленный не проснулся, и был бы весьма не прочь исполнить и иные свои потребности, но не хочет рисковать.       Мужчина шевелится, путаясь рукой в одеяле, и Тарталья застывает на месте. Он не хочет нарушать покой возлюбленного, а потому откладывает все мысли на потом. Чжун Ли кажется ему почти таким же собранным, как и обычно, разве что не хмурит брови. Неужели он уже родился с таким количеством забот и дел, поэтому даже спит подобным образом?       Чайльд готов был встретиться с чем угодно, даже дурацкой рожицей, но только не со словно вылитым из камня безмятежным лицом. Что ж, Тарталья не станет сетовать. Наверное, так даже лучше. Чем меньше в человеке людских черт, тем более юноша готов ему поклоняться.       Где-то в глубине сознания Тарталья понимает, что вот так обожествлять кого-то — верх глупости, и может быть опасно. Но волнует ли его такая мелочь? Конечно же, нет. Чайльд наделал уже достаточно глупостей за свою жизнь, а за последние месяцы в особенности, чтобы всерьёз размышлять о целесообразности того, что делает. Он счастлив и чувствует, что может таким остаться, если просто будет прислушиваться к Мораксу, и остальные детали уже мало волнуют юношу.

***

      Тарталье так и не удаётся подловить момент, когда Чжун Ли просыпается. Он просто неуловимо шевелится ровно так же, как и во сне, и в следующее мгновение уже наблюдает за Чайльдом из-под полуприкрытых век. Юноша не знает, почему возлюбленный не раскрывает глаз полностью. Причиной может оказаться как лень, так и желание спрятать интерес, но Тарталья отчего-то уверен, что Моракс не стал бы действовать так открыто, если бы действительно маскировался.       Юноша предпочитает сделать вид, что не занят мыслями, и просто фыркает, лениво протягивая руку к тому месту, где лежит Чжун Ли. Он не касается мужчины, но позволяет ему перехватить свою ладонь и прижаться к ней губами. — Доброе утро, — бормочет Чайльд, с нелепой улыбкой наблюдая за тем, как Чжун Ли нежно поглаживает его пальцы.       Мужчина мычит вместо ответа, а затем садится так же резко, как просыпается, изрядно удивляя Тарталью. Он несколько раз яростно хлопает глазами, словно скидывая остатки сна, и подползает ближе к юноше, в действительности не касаясь его, но погружая в ауру тепла своего тела. — Доброе, — негромко, но невероятно отчётливо отзывается Чжун Ли, подавляя желание зевнуть. — Я не ожидал, что ты проснёшься.       Чайльд быстро жмёт плечами и облизывает губы, не зная, как он должен отвечать, если Моракс до сих пор не отпустил его руку. Возможно, глупо чувствовать себя смущённым такой глупостью, но юноша не может ничего с собой поделать. Он ещё никогда не просыпался вместе с кем-то и уж тем более не позволял кому-нибудь вот так сжимать его ладонь. Это нелепо? Тарталья уверен, что именно так. Однако он же уже не может ничего изменить в своём прошлом, каким бы ужасным оно ему ни казалось. — Не то чтобы человек, исполняющий такую роль, как я, мог позволить себе валяться в кровати, как принцесса, — отзывается Чайльд весело, едва вспоминая, что может своим замечанием случайно задеть Чжун Ли.       Он, как и всегда, когда слишком отдаётся радости, забывает вовремя прикусить язык. Впрочем, такой порок уже давно числится за Тартальей. Ещё с самого своего вступления в Снежную он частенько получал выговоры за нарушение субординации или не вовремя ляпнутую шутку.       Но, с другой стороны, разве он виноват в том, что знает только такой способ избавиться от волнения? Чжун Ли должен его понять, иначе их отношения всё равно придут к краху. — А какова твоя роль? — интересуется мужчина совершенно спокойно, оставляя едва заметный быстрый поцелуй на костяшках сжатых пальцев возлюбленного.       Чайльд фыркает и чешет губу зубами, мечась между желанием продолжить шутливый разговор и отвлечься на Чжун Ли. — Убийца, очевидно, — отзывается он наконец. — И немного посыльный. Когда нечего делать, я ведь кем угодно могу быть.       Тарталья улыбается и осторожно опускает голову на плечо мужчины. Он не хочет хвастаться и рекламировать самого себя слишком открыто, но надеется, что сможет заинтересовать Моракса не только мордашкой и шутками, но ещё и деловой стороной своей натуры. В конце концов, ни молодость, ни веселье не могут длиться вечно, а вот преданность и исполнительность ценятся всегда. Чжун Ли привлекает возлюбленного к себе, не сильно, но всё же ощутимо поглаживая его плечо большим пальцем, и кивает своим мыслям. — Теперь ты можешь ничего не делать, если захочешь, — уведомляет он. — В Ли Юэ хватает рабочих рук.       Чайльд морщит нос и позволяет себе посмеяться, совершенно забывая и об ужасном синяке, который, очевидно, окажется у Чжун Ли на виду, если тот только захочет опустить глаза, и о других желаниях, бурливших в нём, пока мужчина ещё спал. — Вот уж нет, — фыркает он полушутливо-полукапризно. — Я же умру со скуки, Чжун Ли. Или так и задумывается?       Моракс почти беззвучно смеётся, и Тарталья прижимается к его плечу ближе, чтобы чувствовать, как сотрясается его грудная клетка, а вместе с ней и всё тело. — Я полагал, что ты откажешься, — наконец говорит мужчина. — Что ж, я поощрю твоё желание действовать. Но всё же тебе придётся подождать какое-то время. — Ладно, я постараюсь быть терпеливым, — обещает юноша полным сарказма тоном. — Но тебе следует знать, что я не люблю долгое ожидание.       Чжун Ли вновь фыркает и оставляет на макушке юноши быстрый поцелуй. Чайльд чувствует, как его сердце загорается, а душа начинает светиться от того, насколько просто и приятно оказывается нести какую-то чепуху и получать одобрение возлюбленного. Конечно, он и раньше так делал, когда пытался расставить сети, достойные Моракса, но только тогда между ними неприступной стеной стояла ложь.       Тарталья знает, что и сейчас у каждого из них есть свои секреты, но не возражает. Самое важное, что ему больше не нужно выкручиваться и лгать о каждой мелочи. Конечно, не о всём ещё он готов говорить предельно честно, но маленькая, незначительная ложь всегда может оказаться раскрыта им самим же без опасности для жизни. — Я успел это заметить, — отзывается мужчина не без шутки в тоне и мягко сжимает в руке ладонь возлюбленного. — Что ж, я постараюсь быстрее утолить твою жажду действия. Сегодня или завтра будет созван совет Адептов, и…       Чжун Ли не успевает договорить, оказавшись прерван неожиданно громким для размякшего Чайльд звонком телефона. Юноша шарахается от Моракса, не отдавая себе отчёта в том, что делает автоматически, и так и замирает, нелепо хлопая глазами. — Я… — начинает он оправдание, но так и не находит слов, вместо них туманно обводя рукой воздух.       Мужчина выжидает несколько секунд, терпеливо дожидаясь объяснения, но сдаётся и медленно отворачивается, дотягиваясь до гаджета. По крайней мере, он не сердится, и уже даже это успокаивает юношу. Конечно, глупо настолько зависеть от выработанных на любой резкий звук рефлексов, но Тарталья чувствует себя почти полностью готовым объясниться перед возлюбленным. Всё же Чжун Ли не из тех, кто поднимает на смех за любую мелочь, верно?       Моракс поспешно выходит из комнаты, оставляя Чайльда одного, и юноша с любопытством оглядывается по сторонам. Все прошлые заботы возвращаются к нему, как и осознание реальности окружающего мира. Не то чтобы это было плохо, вовсе нет, Тарталья как раз должен быть собран, но это не то, чего хотелось бы ему самому. Что может быть лучше, чем просто бездумно лежать с Чжун Ли, вслушиваясь в каждый отзвук его голоса и болтая откровенную ерунду лишь для того, чтобы разговор не прервался.       Чайльд потирает лицо руками, совершенно путаясь в мыслях, и поднимается с кровати. Он в любом случае не может быть нужен Чжун Ли, раз тот даже вышел из комнаты, так почему бы не заняться своими делами? Конечно, мужчина может рассердиться, если его придётся ждать слишком долго, но Тарталья почти уверен, что не задержится. Нет, конечно, на него может упасть чёртова аптечка или вода может отключиться, но это всё ерунда, о которой следует переживать только если она происходит.       Чайльд тяжело вздыхает, будто это может добавить ему уверенности, и направляется в ванную, молясь всем богам, чтобы Чжун Ли задержался за своим важным разговором подольше.

***

      Когда Тарталья возвращается, Моракс уже восседает в кресле за небольшим столом, как кажется юноше, полностью занятый своими заботами. Чайльд делает несколько шагов по направлению к возлюбленному и замирает у него за спиной, не особенно представляя себе, что ему следует делать.       Мужчина приподнимает голову от того, что пишет, но не оборачивается, и Тарталья чувствует себя ещё более неловко. Он теребит край своего халата, сжимая и разжимая руку на груди, и физически ощущает, как все его веселье и смелость исчезают. Он может иметь дело с Чжун Ли, причём весьма успешно, но не с Мораксом. Перед грёбаным королём подпольного китайского мира не дрожит, наверное, только сам Бог, убеждает себя Чайльд. — Подожди несколько минут, любовь моя, и я вернусь к тебе, — обещает Чжун Ли таким тоном, что Чайльд выдыхает так, что его почти слышно.       Ладно, он опять придумал себе несуществующую проблему. Он слишком привык к жизни, полной опасностей, чтобы вот так запросто расслабляться, оправдывает себя Тарталья. Он хотя бы не успел попасться Чжун Ли на глаза со своей глупостью, а значит, можно притвориться, будто ничего и не было.       Чайльд неловко дёргает плечами и плюхается на кровать, зарываясь в неё лицом. Он только осторожничает с намазанной щекой, не желая оставлять жирного пятна, и барахтается изо всех сил. Он собирается получить наслаждение, пока это возможно, а заодно и сократить ожидание возлюбленного.       Чжун Ли возникает неожиданно, как, собственно, делает всё. Он просто в одну секунду оказывается рядом с Тартальей, скользя рукой по его спине и сминая халат, и улыбается, наблюдая за его замешательством. — У Вас в доме одни неожиданности, господин Моракс, — ворчит Чайльд, притворно надувая губы, и сам же фыркает, разражаясь быстрым негромким смехом.       Мужчина улыбается кончиком губ и покорно кивает, несколько секунд переваривая фразу. — Просто Моракс, если ты хочешь обращаться ко мне по этому имени, — наконец поправляет он без единой капли злости в голосе. — Но я не хотел бы быть им сейчас.       Тарталья неподвижно наблюдает за тем, как возлюбленный скользит к нему, устраиваясь на боку, и небрежно одёргивает стремящийся сползти с плеча от этого движения халат. — А кем хотел бы? — интересуется Чайльд, улыбаясь лишь потому, что Чжун Ли смотрит на него с нежностью.       Моракс только мычит и прижимает возлюбленного к себе, не отрывая взгляда от его губ. Его дыхание щекочет и согревает щёку Тартальи, и без того чувствительную к воздуху из-за нанесённой мази, и поднимает нечто заинтересованное где-то глубоко в сознании юноши. — Просто Чжун Ли, — предлагает мужчина, прижимаясь своим лбом ко лбу Чайльда и зарываясь рукой в его и без того спутанные рыжие волосы. — Наедине с тобой я всегда хотел бы быть просто Чжун Ли.       Юноша фыркает ему в губы и зажмуривается, боясь, как бы его глазные яблоки не загорелись от разливающейся по всему телу крови. — Хорошо, — соглашается он, быстро обметая пересохшие губы таким же языком. — Тогда просто Чжун Ли.       Моракс едва ли не урчит и наконец целует юношу, не давя на него, но удерживая в своей руке затылок. Тарталья следует по направлению, по которому его ведёт возлюбленный, просто сжимая руки на груди его халата и покорно отказываясь от желания запрокинуть голову. Его закрытые глаза хотят открыться, но он не позволяет. Уютная темнота и жар Чжун Ли, находящегося настолько близко, насколько вообще возможно быть, заставляют все мысли Чайльда кипеть и путаться, кружась вокруг одних лишь губ и языка возлюбленного.       Тарталья сбивает ногой одеяла, пытаясь найти опору хоть в чём-то, и покорно падает на спину, придерживаемый Чжун Ли так бережно, что его сердце готово разбиться на тысячи осколков. Он чувствует себя уже в своей стихии, когда руки Моракса сжимаются сильнее, а взгляд вспыхивает из-под полуприкрытых век. Чайльд привык быть желанным и уже приучился получать удовольствие от одного лишь этого ощущения. Он знает, что и как нужно делать, и чувствует себя увереннее.       Юноша пытается зажмуриться снова, чтобы вернуться в те же тишину и покой, но уже не может, увлекаемый Чжун Ли и собственным желанием. Тарталья кажется самому себе одержимым, когда не желает отпустить отстраняющегося от него мужчину и забирается в его волосы, лихорадочно путаясь в длинных прядях, только бы не позволить ему уйти. Чайльд уже не может попрощаться с жаром дыхания возлюбленного и каждой складкой между сведённых бровей. Уже поздно. Моракс фыркает так, что Тарталья едва слышно стонет и отводит глаза. Однако он и не думает отпускать Чжун Ли, о нет. Он никогда не умел идти против своих желаний, если чувствовал себя в достаточной безопасности, так что не его вина, что он так упрямится.       Мужчина резко склоняется, прижимаясь своей щекой к щеке возлюбленного, и Чайльд роняет руки, застигнутый врасплох. — Ты выглядишь так, будто сейчас расплачешься, — бормочет Чжун Ли едва различимо, прежде чем оставить нежный поцелуй на горящем ухе юноши. — Ты уверен, что…       Тарталья громко вздыхает и фыркает так, будто действительно собирается заплакать, но вместо этого отрывисто крикливо усмехается. Он пытается повернуться достаточно, чтобы видеть лицо Чжун Ли, но мужчина угадывает его движение и выпрямляется сам, вновь опираясь на руки. Его волосы окружают их, скрывая от утреннего света, точно в пещере, и Чайльд не может не улыбнуться подобной мысли. — Я… — начинает он, но сталкивается с сухостью в горле и морщится, пока пытается прокашляться. — Лучше… Я расплачусь, если ты сейчас меня оставишь.       Тарталья пытается подать своё признание шутливо, но не может вернуться к своему наглому тону сейчас, когда глаза Чжун Ли нацелены прямо на него. Возможно, будь его взгляд хоть чуть построже, Чайльд и смог бы собраться, но он видит одни лишь нежность и мягкое сомнение, и ничего не может с собой поделать.       Моракс обнимает возлюбленного, насколько позволяет положение, и прижимается губами к его лбу. Он всё ещё не убеждён, Тарталья чувствует, но покоряется словам юноши. Чайльд обхватывает одну из его ног своими, заставляя колено скользнуть в своё личное пространство, и неловко зарывается пальцами в концы длинных волос возлюбленного, не особенно представляя, что с ними делать.       Ещё никто и никогда не выжидал так долго, чтобы просто его трахнуть, и юноша всё меньше и меньше понимает, что и как ему следует делать. Он привык к гораздо более быстрому темпу, а потому чувствует себя лишь помехой на каком-то размеренном и чётком пути Чжун Ли.       Мужчина встряхивает головой, избавляясь от волос, и вновь наклоняется к возлюбленному, медленно, не целеустремлённо прижимаясь к его губам своими, буквально вдавливая его в матрас одной лишь своей аурой. Тарталья зажмуривается и сжимает в руках одеяло, просто плывя по течению и боясь хоть на секунду ему воспротивиться.       Чжун Ли раскрытыми горячими ладонями скользит к талии Чайльда, туда, где едва удерживается пояс его халата, и одним небрежным движением развязывает дурной узел, позволяя полам распасться по постели, но никак на них не влияя.       Тарталья ёжится, привыкая к ощущению воздуха на своём теле, и едва не задыхается, стоит только кончикам волос Моракса коснуться его обнажённой кожи. Он распахивает глаза и следит за каждым малейшим движением мужчины, словно разбуженный шорохом ткани.       Чжун Ли неотрывно смотрит вниз, на тело возлюбленного, словно хочет заглянуть глубже, туда, где яростно бьётся молодое сердце. Он изучает каждый шрам и синяк, проступающие на коже неестественно-бледно, будто заметённые самим временем.       Наверное, даже Моракс бы ужаснулся, если бы представил, сколько ударов должно было принять на себя это не отличающееся ни особенной массой, ни сверхъестественной силой тело. Однако сейчас он не может о таком думать. О нет, вместо страха он восхищается выносливостью юноши. Сколько жажды жизни, сколько смелости должно быть сокрыто под этой оболочкой, чтобы Чайльд мог после всех этих шрамов бегать и смеяться, Чжун Ли не может даже представить.       Тарталья набирает в грудь побольше воздуха и медленно, местами шумно выдыхает, вновь начиная ощущать неловкость. Он не знает, какими мыслями занят мужчина, но уверен, что способность рассуждать — дурной признак. Нет, Чайльд вовсе не мнит себя божественно прекрасным или соблазнительным сверх меры. Он прекрасно представляет себе все свои достоинства и недостатки, но сейчас отчего-то не может применить эту науку.       Тарталья привык либо подчиняться нечеловеческому напору, либо руководить процессом, демонстрируя все свои навыки. Сейчас же он потерян. Как он возьмёт верх над самим Мораксом? Такое он даже представить не способен. Ожидание же убивает юношу.       Чжун Ли наконец касается его, по-настоящему касается, сжимая его бок в руке так, словно хочет прикончить возлюбленного, и ведёт ладонью до самого бедра, останавливаясь там, где кончается спина юноши. Тарталья прикусывает губу зубами, чтобы не застонать даже от такого простого действия, и ставит ногу на матрас, едва не тыча Мораксу в грудь коленом, пытаясь следовать за движением его руки.       Мужчина принимает вызов и сильнее упирается на оставшуюся руку, пока другой скользит ниже, сжимая в крупной ладони ягодицу Чайльда и легонько оттягивая её в сторону. Теперь его взгляд по-настоящему горит, всё так же прожигая несчастное сердце юноши, и Тарталья кажется, что он сойдёт с ума, если ещё секунду будет наблюдать за этим.       Однако он не может ни отвернуться, ни закрыть глаза на то, как медленно, но упрямо, как и все действия Чжун Ли, сходятся его брови. На его щеках проступает едва заметный, особенно в приглушённом утреннем освещении, лихорадочный румянец, и Чайльд каждой клеточкой своего тело может ощутить совершающуюся в его возлюбленном внутреннюю борьбу. Он не знает, за что дерётся Моракс, но юноше достаточно просто видеть, чтобы предпринять хоть что-то.       Чайльд выгибается навстречу Чжун Ли, опираясь на локти, и облизывает губы, прежде чем стойко встретить поднявшийся к его лицу пылающий взгляд глубоких карих глаз. — Пожалуйста, — бормочет юноша, тут же задыхаясь. — Пожалуйста…       Он тянется к мужчине, но не имеет сил достать, и просто падает обратно, охваченный жаром возбуждения и неожиданной смелости. Чёрт возьми, он уже достаточно раз лгал о своём желании, чтобы пытаться спрятаться сейчас, когда оно реально.       Мужчина едва ли не рычит, быстрым движением откидывая волосы и направляя уже согнутую ногу возлюбленного себе на спину, чтобы вклиниться между его бёдрами с несокрушимостью и упорством, заставляющими Чайльда заскулить. Его рука, до этого нежная, сжимает задницу Тартальи так, что на ней остаются красные, кричащие следы, и отпускает, чтобы не сильно, но ощутимо шлёпнуть. Чайльд чуть не вскрикивает, вздрагивая всем телом, и сумасшедше улыбается, чувствуя, как и без того горячая кровь начинает кипеть. — Как пожелаешь, — бормочет Чжун Ли в приоткрытые красные губы, прежде чем впиться в них страстным поцелуем, не допускающим ничьего, кроме Моракса, главенства.       Чайльд протяжно стонет, хватаясь за плечо мужчины, и запрокидывает голову, позволяя ему поступать так, как заблагорассудится. Он чувствует себя совершенно безвольным и свободным, будто взлетает от всего мира на огромных мягких крыльях.       Чжун Ли отрывается всего на несколько мгновений, пока пытается одолеть один из ящиков своей небольшой тумбы, и затем возвращается с новым напором, сторицей отдавая юноше всё то, чего он так страстно желал.       Тарталья, потерявший связь с плечом возлюбленного, медленно, дрожащей слабой рукой пытается развязать узел его халата, завязанный куда тщательнее, чем он может осилить. Моракс лишь фыркает, с лёгкостью, с которой отцепил бы запонку, подлезает под вязь и расслабляет её, словно жалеет потратить даже одну лишнюю секунду на такое пустяковое дело.       Чайльду кажется, что он получает разряд тока от одного лишь случайного касания к его ладони, и он скорее булькает, чем стонет, подаваясь вперёд, к Чжун Ли, словно надеется найти в нём свою опору.       Теперь не только ноги, но и живот и грудь юноши могу ощущать жар чужого тела, находящегося так близко, что Тарталье достаточно лишь немного напрячь мышцы для того, чтобы прижаться полностью. Однако он этого не делает, намеренно распаляя собственную кровь, и поддаётся лишь одной слабости — желанию прижаться налитым кровью членом к ноге Моракса, надеясь хотя бы так немного снять напряжение. — Грязный мальчишка, — бормочет Чжун Ли куда-то в спутанные рыжие локоны, прежде чем оставить на влажном виске возлюбленного быстрый поцелуй.       Взятый им властный тон добивает Чайльда, и без того едва дышащего, и он больше не осмеливается двигаться, замирая всем своим дрожащим телом.       Тарталья не думает о том, как он выглядит, или что именно он делает. Он занят лишь самой важной мыслью, целью всей его жизни — любой ценой быть хорошим для Чжун Ли, именно Чжун Ли и только Чжун Ли. — Я… — начинает юноша, нелепо хлопая глазами и тщетно пытаясь найти ими севшего на пятки возлюбленного.       Мужчина медленно, с нажимом оглаживает его ноги, ставя их обе на матрас, и прижимается поцелуем к колену. — О, Аякс, — шепчет он так нежно, что Чайльд скорее чувствует движение его губ и рокот голоса, чем слышит голос. — Я так тебя люблю.       Пальцы Чжун Ли поглаживают самый крупный шрам из всех раскиданных по бедру Тартальи, и лишь после этого скользят вниз, к одеялам, а затем поднимаются к сжатой дырочке, просто невесомо касаясь её своей сухостью. Юноша не вздрагивает только потому, что уже дрожит, и сдавленно мычит, рефлекторно шире расставляя ноги и пытаясь поставить их в такое положение, чтобы они крепко держались на груде из двух смятых одеял. — Ты уверен? — ещё раз спрашивает Чжун Ли, становясь таким серьёзным, что Чайльд становится чуть смелее. — Тысячу… раз, — бормочет юноша, путаясь в каждом произнесённом им английском звуке, и опускает глаза к мужчине.       Моракс едва различимо фыркает и ещё раз целует колено, прежде чем отвлечься на вскрытие флакона смазки. Он делает это так медленно, что Тарталья сжимает зубы, чтобы не качнуться бёдрами вперёд, отчаянно желая нового прикосновения. Он готов принять Чжун Ли так, насухую, лишь бы не томиться ужасным ожиданием, но молчит. О нет, он не скажет ни единого слова против желаний Моракса, тем более, если они куда разумнее бредового зова крови юноши.       Мужчина возвращается к нему, уже достаточно взяв себя в руки, чтобы не пожирать глазами, а смотреть с нежностью, и Чайльд тихо мычит, выражая недовольство. Сейчас ему не нужны ни терпение, ни нежность Моракса. Он желает одной лишь бури, способной смести их обоих, и этим будет доволен.       Чжун Ли ничего не говорит и никак не реагирует на выражение лица Тартальи, хотя пристально за ним наблюдает, и отползает по постели чуть дальше, чтобы опереться на руку и приблизиться к животу возлюбленного. Он опаляет своим горячим влажным дыханием кожу юноши, заставляя его сжаться и оставляет несколько быстрых небрежных поцелуев над пупком, прежде чем резко обхватить ртом кончик члена Чайльда.       Юноша едва ли не взлетает на кроватью и от удивления бьёт Моракса по голове раскрытой дрожащей ладонью. Мужчина остаётся непреклонным. Он даже не думает уворачиваться, используя свой для того, чтобы придавить Тарталью к постели и выпуская головку изо рта лишь для того, чтобы лизнуть её и погрузить обратно.       Горячая влага, окружающая Чайльда, сводит его с ума быстрее, чем он мог себе представить. Он чувствует себя бескостным и готовым сражаться одновременно, мечась между этими двумя состояниями и так и не находя себе покоя.       Чжун Ли действует быстро и уверенно, опуская голову ниже и ощупывая щель между сжавшимися ягодицами возлюбленного холодными покрытыми гелем пальцами. Он словно берёт то, что принадлежит ему по праву, и Тарталья тает окончательно, не имея сил сопротивляться. О, он готов принадлежать Мораксу, раз тот так хорошо с ним обращается, тысячу раз готов. Более того, он этого желает. — Пожалуйста, — шепчет юноша дрожащим голосом, сам не зная, о чём именно просит.       Он глотает «О Боже», застывшее у него в горле, и выгибается на постели, когда Чжун Ли медленно обхватывает губами основание его члена, насаживаясь до конца. Искры танцуют под веками Тартальи, и он царапает плечо Моракса, не зная, куда выплеснуть переполняющее его напряжение.       Чайльд чувствует, что приближается к пику, но не знает, как предупредить Чжун Ли, настойчиво кружащего вокруг его входа и завладевшего членом. Моракс медленно, но непреклонно вводит один палец в тело Тартальи, и юноша разрывается между желанием сжаться и расслабить дрожащие бёдра. Он застывает посередине, не в силах ничего изменить, и стонет, как только ноготь одного из пальцев мужчины касается его входа.       Моракс сглатывает, оставаясь на члене Чайльда, и это вместе с тупым давлением на дырочку подводит юношу к краю, откуда он падает, бессильный и оглушённый. Тарталья изливается в рот Чжун Ли, задыхаясь и хрипя, и обмякает на постели, растекаясь по ней, словно растаявшее мороженое.       Мужчина отстраняется, но оставляет ладони на бёдрах Чайльда, одним только этим удерживая его в действительности. — Я подожду, — обещает он таким тоном, будто приносит клятву, имеющую значение не только для этого момента. — Я подожду.