Золотой дракон

      Тарталью чуть не выворачивает от отвращения, когда Осиал со свойственной одному лишь ему улыбкой, полной одновременно насмешки и желания построить крепкие деловые отношения, пожимает ему руку. Он силён, и это заметно в каждом жесте не очень высокого, но невероятно крепкого человека. Наверное, большинство китайцев именно такие, но Чайльд отчего-то и не думает об этом. Он насмотрелся на Чжун Ли, немного высокого даже для европейца, и теперь не может довольствоваться чем-то иным. — Я не собираюсь с ним трахаться, — кивая и едва улыбаясь, чуть слышно сообщает по-русски юноша стоящей рядом Синьоре. — Если хочешь, делай это сама. — Мечтаю, дорогой мой, мечтаю, — так же тихо нараспев отзывается женщина, проявляя к китайцу гораздо больше уважения.       Осиал улыбается ей ещё шире, когда едва заметно касается губами костяшек её пальцев. Он выглядит заинтересованным разговором Предвестников, но не проявляет ни одного признака его понимания.       Синьора сжимает тонкими пальцами ладонь мужчины чуть сильнее, чем следует по этикету, и делает виноватое лицо, от которого Тарталью начинает мутить ещё больше. Она становится ещё отвратительнее, играя невинность, чем огрызаясь на всех и каждого. Наверное, это из-за того, что в злости она хотя бы не лжёт, изображая приличную даму. — Ох, простите, мы совершенно забылись, — говорит она медленно, взращивая каждый звук будто из самой груди. — Мой коллега ещё не свыкся с мыслью о том, что наша первая миссия завершена.       Осиал кивает, опуская голову, но Чайльд успевает заметить лёгкий блеск недоверия в его глазах. — Понимаю Вас. — Китаец легонько хлопает Тарталью по предплечью, и юноша едва удерживается, чтобы не вздрогнуть от неожиданности. — Прекрасно понимаю. Я сам не могу осознать. Сколько, бишь, лет прошло с тех пор, как он занял своё место.? Впрочем, это вряд ли важно. — Важно то, как Вы помогли нам, господин Осиал, — подхватывает Синьора, ни капли не улыбаясь и не выражая удовольствия. — Царица просила передать Вам благодарность от неё.       Осиал поджимает губы, несколько секунд раздумывая, а затем пожимает женщине руку. — Передайте ей, что не стоило так говорить. Право, Снежная уже достаточно взяла на себя моих дел. — Царица не забывает своих друзей, господин Осиал. Всё это — лишь малая часть платы. — Рад слышать. Тем не менее… — Тем не менее, как бы сильны Вы ни были без помощи Снежной, Тарталья здесь и готов выполнить Ваше поручение.       Чайльд даже отрывает взгляд от огромной кадки с каким-то низким деревцем, стоящей на том конце просторной игральной комнаты. Он слышит в словах напарницы странный лёд, отчего-то поражающий его, и поворачивается к ней с некоторым недоумением.       Женщина просто игнорирует это взгляд, как и всё, на что не имеет никакого желания отвечать. — Тарталья? — спрашивает Осиал. — Планы Снежной изменились? — Нет. — Синьора приподнимает руку, словно призывая к спокойствию. — Обещанный Вам Чайльд и Тарталья — это одно лицо. — Одно и то же, значит? — Китаец приподнимает бровь и зачем-то подмигивает Тарталье, усмехаясь. — Смею я рассчитывать, что он и работать за двоих будет?       Чайльд мысленно закатывает глаза, но на деле отвешивает лёгкий поклон, пытаясь придержаться того же игривого тона. — Для Вас хоть за десятерых, господин Осиал, — откликается он, кидая косой взгляд на коллегу. — Или Вы что же, соглашались дать работу человеку, о навыках которого ничего не знаете?       Мужчина не выражает никакого неудовольствия его подколкой, наоборот, кажется, даже одобряет смелость. — Я доверяю своим друзьям, — отвечает он, окидывая юношу тяжёлым цепким взглядом с головы до ног. — Тем более, привык, что именно такие люди, как Вы, Чайльд, имеют очаровательное свойство не соответствовать весёлой наружности и быть хорошими убийцами.       На этот раз Синьора всё же отвечает на быстрый умоляющий взгляд Тартальи и сжимает одной ладонью другую, кивая. Она не отводит ярко выделяющихся на бледном лице глаз с большими, пожалуй, уж слишком даже, ресницами, и юноша слегка теряется. — Ну согласитесь, что от меня Вы бы ожидали такого меньше, чем от кого-нибудь другого.       Повисает гробовая тишина, и Чайльд ощущает по биению сошедшего с ума сердца, что это молчание очень важно. Оно расскажет гораздо больше, чем все слова, если суметь его поймать и разобрать на мелкие кусочки.       Женщина прикусывает губу, но одобрительно закрывает глаза, тут же переводя взгляд на бильярдный стол и неожиданно оказываясь заинтересованной обычной зелёной тканью. — Всё-таки нет, — наконец говорит Осиал, и Тарталье слышится в его голосе странный, не предвещающий ничего хорошего, оттенок. — Следует понимать, сколько лет я в этом бизнесе. — Что ж, возьму на заметку не убивать Вас, — отзывается юноша, пожимая плечами и усмехаясь.       Синьора не демонстрирует никакой реакции, похоже, полностью поглощённая изучением одного из бильярдных шаров. Она подталкивает его по сукну лёгкими постукиваниями ногтя по блестящему боку, и Чайльд может заметить неодобрение только в почти что незаметной глазу дрожи заносимого пальца.       Юноша несколько теряется. Разве она сама не подбила его переход к большей фамильярности? Разве плохо шутить о том, чего не произойдёт? Царица ведь уже изменила изначальное мнение и не только сохранила этому дурацкому китайцу жизнь, но даже заставила помогать ему! — Вам это вышло бы вряд ли выгодно, разве нет? — совершенно обыденно и добродушно интересуется Осиал.       Чайльд не знает, почему, но готов поклясться самым святым, что только существует, даже жизнью своей семьи, что добродушно говорящий с ним господин Осиал — господин Осиал, опасный вдвойне. — Ну, знаете, бывает же искусство ради искусства, — шутливо бросает Тарталья и спешит ретироваться в зону Синьоры. — Точно, совершенно забыл, — говорит Осиал, следуя за ним. — Искусство. Моракс иного человека не выберет, как знатока искусства. — Да-да, — торопливо бормочет Чайльд, получая возможность повернуться к мужчине спиной, и кидает дикий взгляд на напарницу. — Я теперь все картины друг от друга отличаю. Вообще всё знаю и увлекаюсь этим делом.       Женщина усмехается краешком губ, но Тарталья видит, что это специально плохо сделанная маска, и хватается за мелькнувшее в её глазах нечто странное, напоминающее поддержку.       Они так и стоят боком друг к другу, перекидываясь взглядами, словно этими самыми шариками для бильярда, пока Осиал находится где-то в непозволительной близости к спине Чайльда. Он, кажется, совершенно не интересуется общением Предвестников, но Тарталья не собирается доверять этому ощущению. — Это лимитированная коллекция, я права? — интересуется Синьора, поднимая шар и подпирая талию кулаком, чтобы удобнее устроить бедро подле стола.       Юноша подумывает ощетиниться на то, как она неожиданно покинула его, но затем понимает, что женщина пытается завязать новый разговор. — Совершенно правы, — отзывается китаец и делает ещё один шаг по направлению к Чайльду, отчего тот весь сжимается, желая отскочить подальше от жара чужой ноги рядом с собой. — А Вы, позвольте спросить, играете?       Синьора издаёт томный вздох, отчего Тарталье становится только хуже, и постукивает каблучком по полу. — Да. Мы с Чайльдом умеем играть. Не скажу, что хорошо, но… Впрочем, при желании Вы сами сможете оценить. — А как же задание? — подаёт голос Чайльд, пытаясь выпрямиться, и едва не ударяет склонившегося над ним Осиала плечом в нос. — Разве мы не договорились с Царицей? — спокойно спрашивает китаец, не сдвигаясь ни на миллиметр. — Договорились, — уверяет его Синьора. — Ты можешь получить инструкции в любое время, Чайльд. Ещё рано.       Юноша открывает рот, но просто закатывает глаза, даже не тушуясь под диким взглядом женщины. Он слишком взбешён близостью Осиала, его дыханием у себя прямиком под ухом и спокойствием Синьоры, чтобы нормально соображать.       Он не хочет терпеть этого, не хочет! Чжун Ли, с которым они вообще-то были в отношениях, ни одного мгновения не позволял себе находится так близко к нему, не интересуясь хотя бы знаками со стороны Тартальи, так какого чёрта выделывает этот мужчина? Они знакомы лично меньше часа! — Чтоб ты сдох, — бормочет по-русски Чайльд и поворачивается к Осиалу с самой очаровательной и весёлой из улыбок, на которую способен, обращаясь уже к нему: — Действительно, раз вопрос улажен и мы здесь, почему бы Вам не уделить немного времени русским коллегам? — Я надеюсь, мы всё же станем не коллегами, а друзьями, — говорит китаец, прямо смотря Тарталье в глаза и будто даже не моргая. — Коллеги порой могут и бросить друг друга. — О, тем хуже для Вас, господин Осиал. Теперь Вы точно не сможете мне отказать в одной игре, раз уж мы друзья. — А мы друзья? — Конечно.       Осиал сжимает челюсть, пока вена на его виске вздувается, а затем сокращает расстояние ещё больше, буквально прижимаясь бедром к ноге Чайльда. Юноша молча следит за ним взглядом, нервно облизывая губы, но не возражая. В конце концов, он не в том положении, чтобы демонстрировать характер.       Мужчина быстро заглядывает в его глаза, прежде чем впиться в приоткрытые губы на несколько мгновений, а затем отступить к Синьоре. Тарталья так и остаётся стоять удивленный и напуганный, сжимающий пальцами край стола. Он смотрит прямо перед собой, пытаясь совладать с застрявшим в глубине дыханием и удержаться от того, чтобы не нагнать ушедшего всего где-то на метр Осиала и не ударить его прямиком в довольную ухмылку.       Он чувствует себя отвратительно, будто только что предал Чжун Ли. Взял и растоптал все его признания и осторожность, с которой он пытался ухаживать за юношей.       Но ведь… разве можно быть верным мертвецу? Разве вообще может он, Чайльд, быть верным хоть кому-то? Разве… — Чайльд, — зовёт Синьора. — Бери кий, господин Осиал согласился сыграть.       Тарталья кивает, поворачиваясь и смотря невидящим взглядом в центр стола. — Он справа, — подсказывает женщина и переходит на русский. — Соберись, трус, или отдавай мне маску и сбегай. Ну же. Живо, свет мой, живо.       Она кладёт руку на стол и призывно постукивает по нему пальцами с длинными красными ногтями.       Чайльд качает головой и тащится за палкой, медленно постукивая ей по раскрытой ладони. — Пошла нахрен, Синьора, — зло бормочет он. — Разберусь и без тебя. — Ну-ну. Один раз ты уже разобрался. Теперь мёртв твой суженый.       Тарталья шмыгает носом и показушно закатывает глаза, пытаясь взять себя в руки. Он даже не чувствует, как одна маленькая слезинка стекает по его щеке за расстёгнутый ворот рубашки.       Чжун Ли обещал ему быть живым и в ту же ночь погиб. Отчего он не может нарушить одно даже не произнесённое ни разу обещание?