Ушедший ко дну

Бумага шуршала в мозолистых пальцах, которые медленно перелистывали страницы. Силко вчитывался в кривоватые, будто написанные в спешке, строчки угловатого по своей природе почерка. С каждой минутой его глаза всё сильнее расширялись. Правда, непоследовательно, после той краткой стычки с Вандером помутневший глаз отставал от второго, и пока что он понятия не имел, что с этим можно сделать. К счастью, оставался ещё второй, и проблему пока нельзя было считать за фатальную. А вот то, что читалось сквозь строчки письма, вполне себе можно. Извинения. Силко никогда не любил ни извиняться самому, ни получать их, казалось, он сообщил об этом всем в своём окружении, а Вандеру особенно, и отыскать нечто подобное здесь,стало необычной случайностью. Справедливости ради, он и не должен был появляться тут, скрываясь от самого приятеля, но один чёрт дёрнул его явиться сюда: соблазн забрать свою кожаную куртку стал выше некуда. Он не мог просто так расстаться с ней, не тогда, когда кроме этого у него остался только Вандер... Ах да. Что ж, Силко думал, что эта часть жизни утрачена навсегда. Как ему прикажете жить без неё, он не знал, но последние недели испытывать это на себе стало чем-то необходимым. Натужным, отзывающимся болью в ребрах и колющимся иголкой в глаз. И вот теперь это письмо. Оно многое меняло, в картине мира Силко так и вовсе переворачивало напрочь. По правде говоря, он от подобных новостей думал, что упадёт навзничь – сколько бы Силко ни предпринимал попыток сжечь и забыть связывающее их прошлое, в том числе и с их драгоценной Фелицией, не получалось. Куда бы он ни шёл, мозг и воображение доброжелательно подкидывало дружеское напоминание о том, в каком кабаке Вандер подрался из-за оскорблений вкусов в пластинках, а где... Силко ловит себя на том, что улыбается. Ведь его искали, думали, в порядке ли он, и гадали, где может пропадать. И всё это в лице одного человека. Вандер мог быть на редкость назойливым, если сам этого хотел. Изогнутая "В'' в конце письма, на которое, судя по всему, что-то пролили, заставила Силко очнуться. Он перечитал ещё раз, ещё, пока на все сто процентов не убедился, что это не сон, пока не удостоверился, что это не ловушка, пока... Не перестал чувствовать себя уходящим на дно кораблём. Силко коснулся дна. Он отбрыкивался, возражал, но принял неизбежное, сокрытое от него, а теперь светящееся прямо перед носом. И шаг, которым он мерил комнату, остановился, а потом сорвался на бег. Силко бежал так, будто от этого зависело его существование, вся его жизнь висела на волоске от гибели (сердце и всё изнутри кричало, что так оно и есть). Бежал как никогда долго, прохожим казалось, что у него нет никакой цели и Силко бежит в выдуманном направлении, ведь за старыми заводами никто не живёт, но Силко-то знал, где может найти... Ценного ему человека. Назвать его кем-то любимым язык не поворачивался, скрытый барьер всё равно отделял его от того вечного тепла, что могло их соединить. А вот ценным – этого было не отнять. И именно ценного, согревающего в своих объятиях Вандера (именно в моменты глубокой задумчивости) Силко всегда мог отыскать у кромки воды моря, вплотную примыкавшего к Зауну. В этом он был предсказуем. Силко вышел из тени последнего переулка, его слуха коснулся шепот бегущих навстречу ветрам и вдребезги разбивающихся о берег волн. Звуки воды, которой он так долго боялся, вместе с тем, кого он боялся встретить. Подобное лично для него нагнетающее обстановку сочетание ещё пару часов назад не предвещало бы ничего хорошего. Напротив него стоял Вандер. Совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, той руки, которая топила его. А он смотрел в искрившиеся грустью глаза, на сжатые губы, приоткрывавшиеся в попытке что-то произнести. Вандер словно был псом, провинившимся перед человеком, который ему доверился, и теперь всем видом показывал, насколько ему жаль. Тот поднял руку, словно пытаясь дотронуться до укуса-раны на лице, но быстро одёрнул себя. – Прости меня. Силко передумал что-то отвечать. Он провел рукой по волосам, прилипшим ко лбу, и потянулся к руке Вандера, сжимая её в своей. Силко принял зверя, живущего внутри того, кто стоял рядом. И только холодный воздух выдал его судорожные вдох и выдох, оставшиеся последствиями от бега. Чувство, что он тонет, изжило себя. Море было как никогда прекрасно.