Любовь с вишнёвой косточкой

Мёрзлый лёд телефонных фраз

Мёрзлый лёд — это в первый раз

Мёрзлый лёд на щеках блестит

Это след от мужских обид

***

      Виктор поставил вопрос ребром, тем самым вгоняя Айзеншписа в смятение. Не знал он, где найти адекватного концертного директора с высшим образованием и хорошими навыками коммуникации. Немного поразмыслив, тот задумчиво вывел на листочке чей-то номер телефона, потом перечеркнув и написав уже другой.       — Он номер сменил, — объяснил свои действия мужчина. Достал телефон, который вовсю стоял в дальнем углу комнаты, сдувая с поверхности трубки пыль. — Да, Олежик, это я, Шпис, да.       Айзеншпис утонул в разговоре с незнакомым для Киношников человеком. Те расположились полукругом возле продюсера. Одного Каспаряна не наблюдалось, который спокойно посапывал у себя в кроватке.       Дождь совсем не унимался, колотя большими каплями по крыше частного дома Юрия Шмильевича. Киношники частенько забегали к продюсеру в гости на чай, но именно сегодня их визит был по большей части рабочим.       Шпис ещё минуты три обсудил с неким «Олежиком» все детали, наконец кладя трубку.       — Будет у вас гастрольный директор, ну и помощница заодно с ним… Ну, да ладно, — он махнул рукой, доставая из своего мини-бара бутылку виски. — Предлагаю это дело обмыть.       — Не, я не буду, — Гурьянов отрицательно замотал башкой. — Сегодня нет настроения.       — Я тож не хочу, — выдвинул свое мнение Тихомиров.       — А я выпью. Немного только, мне сегодня ещё на поезд нужно, — Цой протянул руку, в которую опустился стакан с напитком.

***

      В полумраке она сидела неподвижно и прямо, сложив руки на коленях и сдвинув ноги; ветер шевелил её длинные волосы, путаясь, образовывая колтуны. Кругом царила суета, тесно напоминающая хаос. Такой же хаос творился где-то внутри, наровясь выскользнуть, словно зверь, из-под рёбер. Мерзость.       Дождь продолжался — жестокий нескончаемый дождь, нудный, изнурительный дождь. Дождь, в котором тонули все другие дожди и воспоминания о дождях. Тонны, лавины дождя кромсали заросли и секли деревья, долбили почву и смывали кусты.

***

      — Зря я машину не брал, — Виктор выглянул из-под козырька дома, качая головой.       — Как добираться будем? — спросил Гурьянов, говоря громко и членораздельно, дабы перекричать ливень.       — Пешком.       — Пешком, так пешком, — хмыкнул Густав, осматривая террасу дома продюсера.       Он приметил возле входной двери стойку, где стояли зонты.

***

      Густав, взяв самый «клоунский» зонт — как назвал его Цой, — довольно щеголял по улице. Гурьянов словно не замечал ни ливня, ни довольно сильного ветра, поскольку его настроение было по-прежнему приподнятым и явно не печальным. Не сказать, что Цой разделял радости барабанщика: у него не было такой любви к дождям. Ему импонировало тёплое весеннее солнышко с мягкими облачками, нежели вот такой осенний хаос. Но что поделать с творческой душой, которая во всём видит эстетику? Вот и Виктор понимал, что ничего. Оставалось лишь смириться, принимая эту учесть.       Постепенно частные дома сменялись многоэтажками, а ноги мужчин явно отказывались идти, особенно по лужам.       — Предлагаю вызвать такси! — не выдержал Виктор, оглядываясь. Он искал ближайшую телефонную будку, из которой можно было вызвать такси. Номер таксопарка, в котором в основном заказывал такси после концертов Айзеншпис, он знал, поэтому оставалось одно-единственное — найти злосчастную будку.       — Да ладно, тут до ближайшей остановки осталось метров двести, — кивнул Густав куда-то вдаль.       Виктор, закатив глаза, выхватил из рук друга зонт, помчал на другой конец дороги. Он нашёл будку!       — Эй, Витя! Ты адекватный? — завопил Гурьянов. — Меня подожди.       Гурьянов, поскакав по лужам, словно сайгак, всё же нагнал Цоя, который выглядел уж очень не по-доброму. Попытавшись открыть будку, он резко замер. В эту же секунду ветер снёс зонтик в сторону, чуть не влетая в мимо проходящего мужчину.       — Чё встал? — Густав озадаченно уставился на Виктора, который смотрел куда-то вниз. — Промокнем же, итак зонтик унесло, — он накинул на себя свою кожанку, пытаясь избавиться от попадания дождя во все возможные отверстия.       — Вон, посмотри, — Цой махнул на будку: внутри сидела девушка, обняв свои ноги и уткнув в них голову, и выглядела она, мягко говоря, жалко.       — Эй, девушка, — Гурьянов заколотил по стеклу. — Откройте, пожалуйста.       Она, подняв голову, жалобно посмотрела на мужчин. Ахнула. Проморгалась. И вновь заревела, утыкаясь в коленки.       — Дурная, чего ревёшь? — Гурьянов на секунду опешил, испугавшись реакции незнакомки. — Открой лучше, блин!       — Густав, помолчи, — Цой остановил барабанщика, показав тому раскрытую ладонь перед его лицом. Когда он так делал, это значило, что его нужно слушать и, желательно, не перебивать. — Девушка? Откройте нам. Давайте мы вам поможем, только, пожалуйста, откройте дверь. Мы вызовем вам скорую, милицию, такси, что пожелаете…       Она вновь посмотрела на мужчин, секунд десять подумала и начала вставать с места.

***

      Агата не знала, куда шла и как забрела в этот район. Она плакала. Действительно много и долго. Сев на скамейку возле таксофона, пыталась спастись от холода, но, в конце концов, когда дождь и ветер усилились, зашла в будку, закрываясь. Ветер завывал невиданные мотивы, стучась в стекло.       Она «очнулась» в момент, когда кто-то яростно стал стучать. А сознание пришло только тогда, когда увидела перед собой самого Цоя! Не поверила сначала, подумала, может, похож на него, но нет! Он! Настоящий! Это почему-то натолкнуло на слёзы ещё больше. Стало стыдно, захотелось провалиться сквозь землю, дабы он не видел её такой. И второго человека она узнала, это был барабанщик «Кино».       Вскоре Лучезарной всё же пришлось открыть дверь и выйти наружу. Цой что-то расспрашивал, но шум в ушах не давал этого сделать.       — Густав, звони в скорую.

***

      Горький запах таблеток в больнице был невыносим для Цоя, поэтому не успел он туда зайти, как сразу же покинул здание. Его тошнило, а в глазах чуть ли не двоилось.       Этот день был сумасшедшим. Изначально его «довёл» Каспарян, а позже и эта незнакомка, которая и вовсе выбила из колеи. Алкоголь в крови бурлил, но на разум не перекидывался.       Гурьянов, судя по тому, что остался рядом с этой девушкой, действительно проникся ею. Густав вообще человек странный, хотя себя он называет эмпатичным и добрым, но Цой всё-таки применяет к нему прилагательное «странный».       Скоро на поезд. Цой об этом думал весь день, посматривая на наручные часы, дабы не упустить момент, когда нужно выезжать к вокзалу. У него в запасе есть ещё три часа, поэтому было решено вернуться в больницу. Тошнота отступила.

***

      Женщина, сидевшая за стойкой регистрации, подпёрла подбородок, засыпая на месте.       — Здравствуйте, — начал Цой негромко. Женщина продолжала находиться в своей позе и даже не думала просыпаться. — Женщина! — чуть громче произнёс мужчина, оглядываясь. Шуметь не особо хотелось, но по-другому разбудить медработника было никак.       — Ох, чё ж вы так орёте? — женщина распахнула глаза, уставляясь на Цоя. — Чего вам? — произнесла она, явно недовольствуя тем, что Виктор прервал её сон.       — В какой палате находится…       Виктор задумался. А ведь он даже не знает имени незнакомки.       — Ну, кто?       — Девушка. Поступила к вам минут десять назад. Брюнетка, на каталке увезли.       Женщина покосилась на Цоя, словно не понимая и не вспоминая, как сама принимала эту девушку не так давно. В больнице за это время не было ни единого пациента поступившего по скорой, поэтому такая реакция насторожила Виктора. Он было подумал, что вовсе не в ту больницу зашёл, и вообще решил, что его тут за идиота держат.       В конце концов её лицо подобрело, а глаза осознанно осмотрели Цоя.       — А-а-а! С ней ещё был такой, ну, странный, — она покрутила возле виска, залазя в свою книгу, в которой отмечались пациенты. — В девятой палате она.       — Супер, спасибо! — Цой, хлопнув по стойке, направился в сторону палат.       — Стой, подожди! Ты хоть кто ей? Родственник?       — Брат, — хмыкнул он, выискивая нужную табличку с номером палаты.

***

      — Сергей, я тебя умоляю! Ну позвони ты своим людям, я тебя прошу! Дочь пропала, — женщина качала головой. Агата пропала. Никто не знал, где и с кем она. И только Сергей, будучи со связями и целым штабом людей, мог найти Лучезарную. — Где ж моя Глашенька?..       — Не истери! — мужчина, стукнув кулаком по столу, встал с места, задумчиво почесал залысину и пошёл к телефону.       Минут десять он с кем-то рьяно ругался, а позже, положив трубку, всё же зашёл в спальню, где сидела вовсю печальная Елена.       — Она в больнице, собирайся.

***

      Виктор, зайдя в палату, обомлел: на койке лежала бледная незнакомка под капельницей; её глаза были полуприкрыты от усталости. Густав сидел рядом.       — Гош, ну как она? — Виктор тихой походкой вдруг оказался рядом с Гурьяновым.       — Врачи ничего толком не сказали, упоминали только про нервный срыв. Я так и не понял, честно говоря, — пожал плечами. — Жаль её, юная совсем.       — Да уж… — Виктор запустил длинные пальцы в волосы, массируя кожу головы. Он устал. Ему жизненно необходимо покурить. Он даже не успел покинуть помещение, как дверь в палату резко распахнулась: вбежала женщина средних лет, а следом зашёл мужчина, лицом очень похожий на какого-то чиновника.       — Дочка! — мама, кинувшись к дочери, села возле неё на стул, на котором еще пару секунд назад сидел Гурьянов. Он, отпрянув, стоял рядом с ничего не понимающим Виктором. — Глашенька, доченька… — она гладила девушку по руке, по щекам, пытаясь привести её в чувства.       Агата открыла глаза, фокусируясь на матушке. Отец стоял возле двери, не вмешиваясь.       — Кто ж так с тобой? Что случилось? С тобой что-то сделали? — Елена не унималась, желая знать всё. Абсолютно всё. Её мысли о плохом будоражили сознание, тем самым вгоняя женщину в истерику. — Это они? — она уставилась на музыкантов, которые всё это время наблюдали за всей ситуацией.       Елена, поднявшись на ноги, подбежала к растерянным друзьям, хватая Цоя за ворот его чёрной рубашки.       — Что ты сделал ей? Что?       Во взгляде Цоя читался некое смущение, но он, моментально сообразив, положил свои руки поверх ладоней женщины.       — У вас руки холодные, — заметил он.       — Ч-что? — это ввело Елену в тупик.       — Мам, — Агата наконец подала голос. — Они меня спасли, мам, не нужно… Пожалуйста.

***

      Елена сидела на скамейке в коридоре, и, сгорбившись, перебирала свои руки, подмечая, что они действительно холодные. Ей стоило извиниться перед мужчиной, который спас её Глашеньку. А она беспричинно накричала на него, чуть не побила, а он и ничего не сказал… Кроме того, что руки у неё холодные. После этой фразы она пыталась их согреть, но ничего не выходило, ибо те по-прежнему были холодными. Ну и погодка сегодня…       Дверь ординаторской приоткрылась: показались фигуры Сергея, Виктора и лечащего врача Лучезарной. И если Сергей участвовал в разговоре с врачом, то Цой, судя по всему, не был в этом заинтересован. Его руки находились в карманах, а взгляд был прикован к различных вывескам на стене. Ему, честно говоря, вообще было всё равно на всю эту ситуацию. Он сделал своё дело — оказал помощь. Только вот так взять и уйти он не мог. Во-первых, Гурьянов, который проникся этой девчушкой всей своей душой, и сидел сейчас там вместе с ней; а также нанялся в её личные психотерапевты. Во-вторых, мама. Мама этой девочки была уж очень расстроенной всей этой ситуацией, и никакой поддержки она не получила: ни от своего мужа, ни от дочери, которая прогнала женщину практически сразу. Виктор сожалел и дочери, и маме, но он искренне недоумевал, почему Сергей так наплевательски относится к своим женщинам. Изначально ему хотелось поговорить с мужчиной, но, решив не лезть в чужую жизнь, оставил это на его совести.       Сергей и лечащий врач, Николай Петрович, прошли в палату, откуда в скорую минуту вышел Гурьянов. Его лицо было хмурым, и он, казалось, вообще был другим: было ясно, что все эмоции девушки он впитал в себя.       — Вить, нужно выйти, поговорить, — прошептал Густав, потянув друга за рукав в сторону. — Важно это.       Елена, сидевшая в нескольких метрах от мужчин, заинтересовано взглянула на них. В её глаза читался немой вопрос по отношению к Гурьянову: «Что она тебе рассказала?». Густав решил не отвечать на это, решив поскорее ретироваться.       Мужчины вышли на улицу. Виктор моментально достал пачку сигарет, закуривая.       — Эта девочка, она мне рассказала о случившемся, — Густав поджал губы, качая головой. — Нужно ей помочь.       — Гош, я ценю твоё желание помочь, но какую помощь мы ещё можем ей предложить?       — Финансовую, на работу устроим.       — Интересно, однако, — брови Цоя взлетели вверх. — А с чего бы? Нет, правда, не понимаю немного. Она в безопасности, рядом родители, которые, судя по всему, не из бедного десятка.       Следующие минут пятнадцать рот Гурьянова не затыкался. Он рассказал всё то, что ему рассказывала Агата, не забывая ни единой детали.       — Ладно, это довольно странно… — пожал плечами мужчина. — И грустно. Но ничего большего я не могу тебе сказать. Ты, конечно, можешь ей дать денег, но работу? Куда ты собираешься её пристроить?       — К нам, помощницей. Она учится на факультете журналистики, будет нам помогать с концертами, с поездками, с прочими делами.       — У нас уже есть директор и помощница, если ты не забыл. Не думаю, что Айзеншпис и остальные предпочтут на месте двух профессионалов неизвестную, совсем юную и неопытную девушку. На каком она курсе? Выглядит молодо, я бы даже сказал, что по-детски совсем. Нет, Густав, это бред. Извини уж, но нет. Своё мнение я высказал, а с остальными сам решай, что и как, — Виктор был настроен категорически против, и, даже не выслушав Гурьянова, нашёл глазами такси, убегая к нему.

***

      — Я помогу тебе.       — Зачем? Я же не просила, — Агата сидела на койке, свесив ноги и качая им, словно ребёнок.       — Я хочу тебе помочь, ты мне нравишься, — Густав улыбнулся, ловя непонимающий взгляд девушки. — Не как девушка, а как человек. У тебя есть потенциал, тем более, если учитывать твою любовь к журналистике и музыке в целом, у нас выйдет хорошее сотрудничество.       Гурьянов, не взирая на Цоя, который стал противником принимать на работу юную Агату, всё же гнул свою линию. Он уже позвонил Айзеншпису, обговаривая с тем вопрос. Юра злился, ругался, но нехотя всё же принял Агату.       — Спасибо… — Лучезарная почувствовала слёзы радости. Она бросилась к нему на шею. — Я даже не знаю, как вас благодарить… Спасибо, Густав, спасибо!       — Поправляйся — и тогда это будет главной благодарностью.

***

      — Осталось решить вопрос с Виктором и остальными… — прошептал себе под нос Гурьянов, покидая палату новой знакомой.       Он вышел из здания, сел в такси, уезжая прямиком в «Меридиан».       «Меридиан» — пафосное название клуба, в котором обычно находятся все Киношники в свободное от всего время. Там, в основном, репетиции проходят и посиделки ребят.

***

      — Я на такой сейшн билеты купил, вы офигеете! — Лопатов с грохотом завалился в помещение, чуть не валясь с ног.       Морозов с Волковым ошарашенно оглядели переполненного эмоциями Кира, у которого чуть ли глаза от счастья не выпадали. Он стоял с растрёпанными волосами, округлёнными глазами: зрачки перекрывали радужку; а в его правой руке были три небольшие бумажки с размером ладони.       — Мне даже интересно, что тебе там вместе с билетами выдавали такого запрещённого, — усмехнулся Никита. — Показывай уж.       Лопатов отдал друзьям по билету.       — Откуда? Распродали же всё! — Олег не меньше Кира был рад, что не скажешь о Морозове — тот выглядел, наоборот, бешено. — Грустно, что в Ленинграде, да ещё и в будничный день...       — Не вижу повода для радости. Очередное говно для системы, — он смял билет, кидая этот кулёк на рядом стоящий стол. — Пойду покурю.       — Чё это с ним? — по лицу Кира становилось понятно, что ему неприятна реакция друга, но он постарался скрыть в себе эту обиду.       — Агата сегодня на учёбе не была, вот он и мечется, как кот мартовский. Всё ему её подавай.       — Это он типо волнуется или чё?       — Это он типо пытается сделать её своей, а она не даётся, — объяснил Олег. — Да и правильно делает, до добра не доведёт это всё.       На этом диалог друзей про Лучезарную закончился. Морозов вернулся, Лопатов убрал обиду в сторону, а Волков осуждающе посматривал в сторону Никиты, который, как ни в чем не бывало, кутил.