Paint Brushes, Tempo Rushes

      Он знал, что это была плохая идея.       Что отличает хорошую картину от плохой? Уровень мастерства? Или, может быть, разница в стилях? Тилл тоже не знает ответ, но у него есть подозрение, что это может быть как-то связано с чувствами, которые она вызывает у других.       Скучные картины игнорируют, а около интересных беседуют целые группы людей.       Его картина… Ну, определённо не собрала толпу. Несмотря на то, что он сам не знает как её описать, он любит каждое своё произведение. Однако, пустое пространство около холста говорит само за себя.       На сердце тяжелеет каждый раз, когда люди проходят мимо, просто бросая взгляд на его картину, и переходят к другому холсту. Тилл закрывает глаза, представляя интенсивные рифты электрогитар, быстрый темп барабанов и низко бьющие басы, придающие мелодии жёсткость.       Мелодии, которая отражает всю тяжесть на его сердце от того, что его… ну… не замечают.       Она звучит в его голове всё громче и агрессивнее, пока он не перестает слышать ничего, кроме грохота барабанов. Пальцы сжимаются сами собой, а глаза наполняются слезами.       Но внезапно высокий парень, к тому же прекрасный, останавливается и пристально рассматривает его творение. Тилл моргает и вытирает глаза, нервно прикусывая нижнюю губу.       Он никогда раньше не чувствовал себя так неуверенно, но взгляд этого великолепного человека был тяжёлым, расчётливым, хоть и очень нежным. Его глаза изучают картину, как будто он действительно разбирает каждую деталь, и Тилл беспокоится, что тот заметит ошибки, о которых он сам даже не подозревал.       На картине, изображающей город, цвета накладывались друг на друга, образуя уличные пейзажи и огни. Краски были нанесены так густо, что образовывали на полотне неровности. Каждый цвет выражал свои эмоции, у каждого была своя текстура, созданная разными кистями.       Он вложил в эту картину всю свою душу, хотя любой художник может сказать то же самое о всех своих произведениях. Тилл думал, что этот холст, покрытый множеством слоев краски, запечатлел его душу крепче, чем всё, что он рисовал раньше.       Прекрасный юноша продолжает смотреть, упиваясь видом его картины, и на мгновение Тилл задаётся вопросом, нашёл ли он то, что искал. Он тоже это увидел? Привязанность в розовом цвете? Печаль в голубом? Ненависть в чёрном?       Тилл предполагает, что так и есть, и, когда тёмные глаза широко распахиваются, мелодия, которая ранее вызывала панику в сердце, замолкает.       В галерее слишком шумно для них обоих, хотя Тиллу кажется, что парню всё равно, судя по его спокойному выражению лица и удовлетворённому взгляду.       Музыка в голове замедляется, гитара сбавляет обороты, чтобы сыграть припев, барабаны смягчаются и играют в плавном медленном темпе, в то время как бас-гитара выходит вперёд, исполняя красивое соло, от которого у него зудят пальцы. Внезапно раздаётся звук ксилофона, красивый перезвон каждой ноты заполняет в композиции пустые места, о существовании которых он и не подозревал.       Он не знал, какие эмоции передавала эта мелодия. Когда молодой человек с любопытно распахнутыми глазами и искрящимся от радости взглядом медленно поднимает руку, протягивая её к картине, Тилл предполагает, что эта музыка о чувстве, что его ценят.       Его пальцы обхватывают запястье прекрасного юноши, случайно пугая его. Тилл, наконец, разглядывает его как следует, и у него перехватывает дыхание. Пристальный взгляд этих глубоких тёмных глаз с красными просветами в центре и невероятно острый подбородок придают ему довольно устрашающий вид, но выступающая нижняя губа с острым зубом, торчащим над ней, делает его таким нежным и мягким.       Спокойный взгляд парня заставляет Тилла слегка покраснеть и плотно сжать губы, пристально смотря брюнету в глаза.       Ксилофон издаёт трель, когда он встречается с ним взглядом, электрогитара быстро бренчит, барабаны бьют чуть сильнее, бас-гитара мягко перебирает струны аккордов. — Трогать нельзя, — просто говорит Тилл, хотя юноша отворачивается, разочарованно смотря на картину.       Он поджимает губы и опускает руку, и Тилл не знает, почему он это сделал, но от грустного выражения его лица где-то глубоко в животе отдаётся звук скрипки, печальный звук изгибается, когда все остальные инструменты замолкают, оставляя только мягкие аккорды ксилофона.       Он не может этого вынести.       Тилл поднимает руку парня обратно, туда, где она была раньше, и тянет, чтобы полностью коснуться картины. Тёмные глаза сияют, когда пальцы пробегают по слоям краски, нежно поглаживая холст. Губы брюнета растягиваются в широкой радостной улыбке, во взгляде появляется блеск — как он может предположить, от удовлетворения.       И это заставляет каждый инструмент в его голове зазвучать с десятикратной громкостью. Вступает гул труб, и его сердце начинает биться быстрее.       Смотря на этого человека, Тиллу казалось, что они остались одни в галерее, а в зале стало очень тихо, хотя музыка, звучащая в голове, вибрирует и набирает обороты. Он пока не совсем понимает её смысл.       Брюнет оборачивается и смотрит прямо на него, а Тиллу кажется, что его застукали за чем-то неправильным. Но юноша просто мягко улыбается ему, прикрывая полные эмоций глаза, словно они могут говорить сами за себя. У Тилла лицо горит, как расплавленная лава, и он уверен, что парень тоже это заметил.       Тилл всего на мгновение, хоть и долгое, жаждет его внимания. Мелодия в голове становится громче и давит изнутри, когда он тянет молодого человека за запястье, требуя именно этого, его внимания.       Тот смотрит на него гораздо пристальнее, и Тилл краснеет под его взглядом. — Я, э-э, нарисовал её. Тебе нравится?       Голос Тилла тихий и неуверенный, хотя он так отчаянно хочет получить ответ. Юноша на мгновение хмурится, а потом отворачивается и смотрит на картину, и Тилл впервые в жизни ревнует к собственному творению. Ревнует пару чёрных глаз, которые с такой нежностью смотрят на него.       Барабаны быстро стучат в такт его сердцу, темп быстрый и сильный. Лицо Тилла горячее, на лбу проступает пот, а рука двигается ещё до того, как он успевает понять, что собирается сделать. Он протягивает руку к подбородку брюнета, чтобы привлечь внимание. Кожа под его грубыми пальцами невероятно нежная. Но Тилл отстраняется так же быстро, как и касается чужого лица. — Что думаешь? Каждый слой краски — чувство, которое я испытываю. Хотя, если бы у меня был ещё день, я бы добавил один цвет… Может быть, чёрный с красным оттенком? Не то чтобы я недоволен результатом, просто сегодня у меня появилось несколько новых эмоций.       Тилл слегка нервничает под расплывающейся улыбкой парня. Звуки труб возвращаются, когда он чувствует на себе чужой пристальный взгляд и внимание. Сердце поёт, а желудок сжимается.       Хотя молодой человек просто показывает на свои уши с каким-то несчастным видом и беззвучно произносит лишь два слова.       «Я глухой.»       Ох.       Всё встаёт на свои места, как кусочки пазла. Хотя сейчас Тилл больше всего хочет только одного — общения с великолепным человеком. Тилл бросается прочь, чтобы взять… да что угодно, но он хватает первое, что бросается в глаза, когда добирается до комнаты персонала, — свой альбом для рисования. Он бешено распахивает дверь и тут же слышит крики разъярённых сотрудников, проталкиваясь мимо них.       Он крепко сжимает альбом для рисования, сминая пару страниц, а затем бежит обратно к своей картине, где стоял прекрасный юноша. Но место снова пустое. Стало очень холодно, хотя он бежал изо всех сил, пытаясь поймать недавнее тепло и найти прекрасного юношу.       Мелодия в голове звучит неистово, инструменты фальшивят, играя слишком громко и слишком тихо одновременно. Только барабаны бьют быстро — быстрее, чем когда-либо, — и отдаются вибрацией во всём теле, пока Тилл лихорадочно оглядывает галерею. Он пробирается свозь толпу и ловит сердитые взгляды и крики окружающих, но не обращает на это внимания. Сейчас его уши не воспринимают ничего, кроме безумных мыслей в голове.       Внезапно, совершенно случайно, входные двери распахиваются, и он видит, как тот самый парень растворяется в толпе людей, прогуливающихся по городским тротуарам.       Трубы поют, а ксилофон быстро повторяет ноты.       Тилл выбегает, громко стуча торопливыми шагами по асфальту, и дыхание становится ещё громче. Он толкает по пути пару человек, выкрикивая извинения и ругательства в ответ на довольно грубые взгляды, хотя он почти ничего не чувствует.       Его тело переполняет только одно — желание. Желание внимания этого великолепного молодого человека, внимания, которое так легко получила его картина. Хотя он клянётся, что ни капельки не ревнует.       Наконец он догоняет брюнета, хватает его за запястье и останавливает, попутно опирается а колени, пытаясь отдышаться, пока вокруг раздаются сердитые возгласы окружающих. Но ему нет дела до толпы, ведь прекрасный юноша отводит их к укромному фонарному столбу.       Инструменты один за другим снова сливаются воедино. Электрогитара играет ленивый ритм, бас выдаёт серию одинаковых нот, барабан отбивает энергичную мелодию, хотя на этот раз темп гораздо спокойнее, а ксилофон — радостную трель.       Тилл крепко сжимает альбом для рисования и, наконец, переводит дыхание, быстро перелистывая страницы, прежде чем найти одну конкретную с черновым наброском картины.       Он показывает его великолепному парню и с удовольствием наблюдает, как лицо напротив озаряется белозубой улыбкой при взгляде на скетч.       Брюнет взволнованно двигает рукой, но тут же замирает и краснеет. Должно быть, это был язык жестов. Сколько будут стоить уроки?       Тилл быстро открывает свой альбом для рисования на пустой странице и достаёт карандаш, который зачем-то держал при себе весь день, хотя он не уверен, что теперь когда-нибудь забудет его.       «Это я нарисовал. Ты был единственным, кто потрудился остаться.»       Тилл слегка краснеет: не слишком прямолинейно? Ему следовало написать что-нибудь более позитивное, а то он, должно быть, ведет себя как жалкий…       Прекрасный юноша хмурится, хотя больше похоже на то, что он дуется, и скользит своими пальцами по пальцам Тилла, когда тянется за карандашом. Прикосновение ощущается как электрический разряд, и Тиллу хочется, чтобы их руки снова встретились. Лицо заливает румянец.       Брюнет выглядит расслабленным и пишет гораздо медленнее. Желудок Тилла сжимается от волнения при мысли, что это их первый разговор. Он, наверное, сумасшедший, раз так переживает, но мелодия в голове набирает обороты в ожидании гитарного соло. Тилл ждёт ответ в своём альбоме от юноши — настолько великолепного, что он готов годами рисовать его портреты.       «Она прекрасна. Мне понравились слои цветов и текстуры. Уверен, я не единственный, кто так думает.»       Гитара чуть ли не кричит своё соло, когда Тилл читает слова, сердце бешено колотится, почти болезненно ударяясь о грудную клетку, и он краснеет — краснеет всем телом, от щёк до ушей, от шеи до груди.       Внезапно он слышит звук хриплого глубокого голоса, и мелодия обрывается. Он поднимает взгляд и видит, как прекрасный юноша тихо смеётся. Этот звук — музыка для его ушей и самое чудесное зрелище. У парня широкая зубастая улыбка, глаза почти закрыты при смехе, и у Тилла руки чешутся зарисовать этот момент, запечатлеть его в своём альбоме на долгие годы.       Бас-гитара игриво поёт точно в такт чужому смеху, а остальные инструменты возвращаются плавной медленной мелодией. В этот момент Тилл понимает, что на самом деле означает эта музыка: плавное бренчание басов, резкая и быстрая барабанная дробь, мощные, но тихие переливы гитары, перезвон ксилофона.       У неё был только один смысл — чувство привязанности.       Брюнет перестаёт смеяться и хмурится. Тилл быстро пишет всего одно слово. Он думал об этом с того самого момента, как увидел парня, но всё никак не было возможности написать это.       «Красивый.»       Юноша впервые по-настоящему густо краснеет и с дрожащими губами отводит взгляд, прикрывая лицо рукой. Но Тиллу сейчас хочется только одного — наблюдать за этим выражением. Тилл хватает его за запястье, отводя мешающую ему руку, и брюнет краснеет ещё сильнее.       Глаза Тилла впитывают каждую деталь великолепного мужского лица. Смотрел ли этот парень на его картину так же, как он сейчас смотрит на него? Возможно, он ревнует. Нет, он точно ревнует.       Он пишет ещё два слова в альбоме.       «Я Тилл.»       Он застенчиво улыбается с безумно колотящимся сердцем, а в голове громко звучит мелодия, которую он уже отчаянно хочет воплотить в жизнь, как только вернётся домой.       Прекрасный молодой человек пишет:       «Иван.»       Тилл улыбается, музыка затихает, когда он сосредотачивается на великолепном парне… на Иване.       Иван улыбается в ответ, а у Тилла в голове вырисовывается новая картина при одном взгляде в эти глубокие чёрные глаза с красным оттенком.       Шум города вокруг них ужасно громкий, в ушах свистит ветер, на проезжей части сигналят машины, а по асфальту стучат медленные и быстрые шаги.       Однако, когда он смотрит на Ивана, звуки мелодии, которая медленно, но верно создавалась в его голове, постепенно сходят на нет. Тилл не слышит ничего, кроме мягкого жужжания фонарного столба и тихого дыхания прекрасного юноши — дыхания Ивана, звучащего в такт с его собственным.       Его мозг связывает этот момент, эту музыку, эту картину, которая постепенно проявляется в голове, с восторженными улыбками человека, которому, казалось, нравится наблюдать за всем вокруг. Разбирать всё на части, будто это его единственная обязанность, и, возможно, так оно и есть.       Может, у его картин и не будут собираться огромные толпы, но, вероятно, ему будет достаточно одного красивого парня с кривым зубом. Достаточно, чтобы продолжать выставлять своё сердце на белых стенах рядом с другими картинами, которые не лучше его собственных.       На чистый одинокий холст, который ещё не обрёл свой цвет, на палитре, которая хранит оттенки, напоминающие о прошлых творениях, — каждый в своей идеальной овальной форме, такой же оригинально-яркий, как и на упаковке.       Смеси красок встречаются, смешиваются, затемняя и осветляя друг друга, и — хоть раньше такого и не было, — розовые оттенки превращаются в красные, подчёркнутые чёрным фоном.       Белый холст превращается в абсолютно новую картину, не похожую ни на одну предыдущую.       Тилл думает, что так ему нравится больше.