Идеальный клинок

      «Кругом было пламя. И пламя было всем».       Картинки проносились одна за другой, словно в альбоме с детскими рисунками. Чёрные, красные и жёлтые краски смешались, будто неопрятный ребёнок пробежался крошечными ножками по белоснежному полотну.       Горели охотничьи домики, уплывая по золотистому морю, горело сено, похищенное пламенем у голодного скота, горела сушившаяся на верёвках одежда, превращаясь в горстку пепла, горели люди, крича в предсмертной агонии. Какофония звуков так сильно въедалась в голову, что хотелось стать своим же палачом, — лишь бы не быть невольным слушателем жалобных воплей. Один из охотников звал жену, которую придавило обломками собственного дома, а рядом лежал младенец. Лежал и молчал. И молчать отныне будет вечно.       Вдалеке слышались детские рыдания вперемешку с яростными мужскими ругательствами. Перед глазами рвалось небесно-голубое платье, клоками опадая на усыпанную золой землю. Большие грязные ладони сжимали тонкую ножку, чуть ли не ломая. Эту девочку звали Луна, и когда-то она была также прекрасна. Была. Потому что от неё больше ничего не осталось.       Всё было таким грязным и чёрствым вокруг, утопало в кроваво-красном свете, а небеса содрогнулись, пряча месяц за грозовыми тучами. Молния полосовала черноту, но никому не было до этого дела. Всё смешалось: гнев, отчаяние, боль, похоть, скорбь. Слишком много всего.       Присев на корточки, молчаливый свидетель ада на земле, как последний слабак, закрыл уши руками, пытаясь то ли спрятаться «в домик», то ли просто ждать, когда демонические руки настигнут его нутра. Но прошла минута, а может, неделя, но ничего не происходило. Ад продолжался, а он ничего не мог с этим поделать. Отняв руки от головы и вновь открыв глаза, он понял, звуки больше не преследовали его. Вокруг был абсолютный хаос, но он ничего не слышал, будто стал глухим. Вероятно, Богини лишили его слуха за такую жалкую трусость.       Поднявшись на ноги, он пошёл. Медленным и спокойным шагом, как на прогулке по лугу. Осматривал внимательно и вдумчиво всё что видел: опозоренных женщин, расчленённых мужчин, плачущих детей, сжимающих любимые игрушки. Капли дождя как будто избегали его — рубашка и волосы совсем сухие. Ногой он почувствовал нечто хрупкое, которое только что безжалостно испортил. Цветочный венок. Васильки, колокольчики, ромашки… Сладкое обилие летних цветов. Но откуда они взялись в ноябре?       Кто-то вцепился в рубашку, пачкая белоснежную ткань. Венок упал на землю, покрываясь кровью и золой. Окровавленные руки тянулись к золотым локонам, сиявшем в этом чёрном хаосе. Сильный ливень размывал всё вокруг, но никак не мог задеть того, кого здесь быть не должно. Сотни маленьких ручек хватали его, пытались разорвать на мелкие куски, как рвались женские платья этой адской ночью. Но чем провинился он, если его здесь нет?       Сухие пушистые волосы, чистая одежда, блестящие сапоги, кожа без единого изъяна — он не вписывался в эти небрежные детские рисунки. Слишком идеальный. Таких красок не существует. И его здесь не существует.       Перед глазами сверкнуло лезвие, окружавшие его детские руки резко отступили. В отражении сверкающей стали он не увидел ничего, как и должно быть, лишь красный цвет боли и страданий. Он поднял глаза, чтобы увидеть обладателя столь изысканного оружия, однако никого не было — лишь тусклый размытый силуэт маленького роста. Лезвие пронеслось вдоль его тела, а затем воткнулось куда-то в правый глаз.       Потом…       Хейно вскочил, с трудом глотая воздух. Дышать было тяжело, словно на протяжении ночи его непрерывно душили. Он нервно провёл по шее, но она была пуста, лишь пара капель крови на рукаве — обычное дело после подобных снов. Сердце колотилось, было страшно, его всего трясло. Он стёр уже грязным рукавом сочащуюся кровь из носа. Опять в голове был странный гул из голосов, ветра и криков животных. Ещё и приходилось вычленять нужное, чтобы не смешать предзнаменование с собственным подсознанием.       Вещие сны Хейно снились с детства, в особенности перед трагическими событиями. Ему снились смерти деревенских жителей, неурожай, эпидемии скота, долгие дожди и сильные ветра. Иногда сны были «чистыми», то есть подсознание в них не вмешивалось. Однако чаще всего предстоящие события были пересказаны больным разумом самого Хейно. Страхи, радости, любовь и ненависть — всё это мешалось с этим странным «даром», поэтому иногда сны превращались в сборную солянку из того, что обязательно сбудется, и обычной игры воображения.       Тянущиеся детские руки и венок вряд ли часть видения, с этим стоит разобраться позже. Но пожар в деревне, убийства и изнасилования — вероятное будущее и уже скорое. Кровотечение было сильным. Потерев виски, Хейно постарался успокоиться. Время ещё есть, он всегда справлялся и сейчас справится. Дядя говорил, что мародёры часто нападали на маленькие деревушки, советовал старосте нанять вооружённых солдат. Охотники, конечно, не слабаки, но мародёры тоже не парочка оленей. С ними будет тяжело справиться, и сон это лишь подтверждал. Деревня сгинет.       Хейно вскочил с кровати, спотыкаясь о скомканное одеяло. Грохот от падения был громким, так что бабушка вполне смогла бы проснуться. За окном было раннее утро — солнце ещё не встало, но чернота понемногу отступала. Значит, нападение случится точно не в ближайшие часы — он успеет сбежать и увести с собой Рису. Брать бабулю было нельзя — она была частью сна, ведь из жителей деревни лишь он один выделялся. Значит, его тут не будет, но остальных спасти не удастся. Рисы во сне быть не могло — она не из Даупера. Бежать придётся вдвоём. Он так и так останется её опекуном.       Ещё когда Хейно начал замечать странную закономерность своих снов — сбывались те, после которых шла кровь из носа — он первым делом пытался всех предостеречь, однако ему никто не верил. Даже бабушка. Потом он вовсе перестал рассказывать деревенским о своих снах — ещё колдуном посчитают и на костре сожгут. Сами виноваты, бестолочи, распинаться перед идиотами он не собирался.       Ему нравилось быть частью общины, помогать детишкам и женщинам, некоторым мужчинам, в нём не было ненависти и злости на них. Возможно, где-то была и привязанность, но не такая, как пишут в скучных книжках. Поверхностная. Искренняя, не фальшивая, но не глубокая и отчаянная. Та, от которой радостно, но и не грустно от потери. Будто ешь вкусный стейк после изнуряющей работы — вкусно, желанно, но когда он заканчивается, ты забываешь о нём через пару часов как наелся досыта. Его уважали охотники, звали в гости их жёны, в тайне желали их дочери, обожали их дети. Жизнь Хейно была счастливой, пусть и не такой, которую он себе представлял.       Венок… Его первый в жизни венок. И не первая в жизни кровь.       В тот день, лет восемь назад, когда он был ещё шкетом с амбициями короля, его позвала к себе девушка. Лицом она была принцесса, телом — королева. Ссылалась на болезнь дедули, которому вдруг понадобилась мазь от ревматизма. Пока он смешивал нужные травы, пара капель упали на рубашку, которую потом бы не удалось отстирать от зелёных травянистых пятен. Он снял её и бросил в воду с мылом, а после на него напал дурман.       Аккуратные руки гладили его бледную кожу, пухлые губы шептали слова обожания, а ноги обвивались вокруг друг друга подобно лозе. Вскоре у этой связи появились свои последствия — ребёнок. Юному Хейно было пятнадцать, девушке не сильно больше. Тогда он впервые сделал это — проник в чужое чрево и оставил после себя кровавый след и женские слёзы. Девушка вскоре скончалась от заражения крови, а Хейно поклялся научиться убивать детей правильно и без лишних хлопот.       Его первым чревоубийством стал его собственный ребёнок. Нет. То, что могло стать его ребёнком. Он врач, учёный в конце концов, а не какой-то сопливый воздыхатель.       Хейно хмыкнул, отгоняя непрошенные воспоминания. Его разум был чист и собран. Он уже давно отвык нервничать. Сны стали его неинтересной книгой с предсказуемым финалом, где путь героя был предрешён им же самим. Пусто, невкусно, пресно. Хейно не был религиозным человеком, не верил в чудеса и «дары». Но сны его всегда сбывались, что бы он не делал. Сны — не послание свыше, чтобы уберечь окружающих, а лишь напоминание о том, что Хейно всего лишь раб своей судьбы. Шаг влево, шаг вправо — и падение в пропасть. Исход любого искажения — конец пути, то есть смерть. А умирать он не намерен. По крайней мере, не сегодня.       Он любил жителей деревни, не желал им зла. Но это лишь закономерный итог — какие-то люди приходят, какие-то уходят, а некоторые остаются навсегда. Как дядюшка. Поэтому Хейно так цеплялся за него — за постоянную единицу в этом сложном уравнении. В его жизни постоянными были три вещи: кудрявые волосы, белая рубашка с парой капель крови и дядя, из тени дающий ему указания. В этой привязанности не было обожания — всего лишь расплата за то «постоянное», что всегда было, есть и будет.       Не торопясь он застёгивал пуговицы, проводя тонкими пальцами по шероховатой поверхности накрахмаленной рубашки. Заправил в коричневые брюки, надел пояс, где зацепил нож и парочку смазанных ядом дротиков. Прочистил ружьё шомполом, привязал к спине, потуже затянул ремень. Почесал щёку оперением стрелы, которые он также запрятал за спину, лук взял просто в руки. Движения его были выверенными, слишком рутинными — убегать от бедствий он умел и давно привык. После каждого сна, в котором на деревню обрушивались силы стихий или злодеи, он просто уходил. Убегал, ведь в абсолютно каждом сне шёл дождь. И он всегда был сух и идеально чист.       Хейно заправил постель, вылил остатки колодезной воды на улицу. Принялся корявым почерком писать записку. Спустился по лестнице на первый этаж и подсунул листок бумаги под дверь. Действие такое же привычное и рутинное. Поднялся снова — в уравнении появилась новая переменная.       Хейно не стал стучать — ввалился в спальню молодой девушки, но та даже не дёрнулась. Спит мирно, крепко, даже похрапывает. Вот везучая сучка — не видит тех снов, после которых кровь хлещет, будто череп проломили кочергой. В её комнате всегда было ужасно холодно — окно нараспашку, от чего ноябрьский холод проникал даже в самые укромные уголки. Покачивались страницы раскрытой книги. «История Трёх Стен». Богини, как банально…       Хейно тыкнул пальцем ей в щёку — она лишь раз хныкнула, продолжив беспробудно спать. Тогда он тыкнул её во второй раз — чуть сильнее, на этот раз она нахмурила нос и выдохнула. В третий раз он уже не стал заморачиваться и дал ей довольно увесистую пощёчину.       Риса настолько резко дёрнулась, что задела макушкой нос Хейно, который где-то полчаса назад жестоко пострадал от вещего сна. Теперь же кровь хлынула с новой силой, парень схватился за него, принявшись хватать первые попавшиеся шмотки Рисы. Девушка с широко распахнутыми глазами глядела на корчащегося от боли сожителя. Картинка была мутная, всё плыло. Пришлось на ходу сопоставлять факты в голове, что Риса делать не любила. Раннее морозное утро, уже обжитый чердак, абсолютная тишина в спящей деревне и Хейно… вооружённый до зубов достаточно редким и дорогим оружием.       — Х-Хейно?       — Вот же дрянь ты! — кричал вполголоса мучающийся парень, пытаясь одновременно выпустить эмоции и никого не разбудить.       — Прости… Мне приснилось, как кто-то ударил меня…       Хейно малость застопорился, но всё же не перестал чуть ли не визжать от боли.       — А я здесь причём, конченная?       — Да прости, я же не специально. — Риса поднялась с кровати и присела на корточки, чтобы осмотреть раненого по её вине парня. Он увернулся от её назойливых рук и встал с пыльного пола. Отряхнул всё ещё белоснежную рубашку, на которую так и не упало ни капли крови. Даже удивительно.       — Забудь… — Он уже стоял на ногах, пытаясь выровнять дыхание, словно он снова в своей кровати отходит от кошмарного сна. Он схватил первую попавшуюся кофту Рисы и бросил в неё. — Одевайся. Мы уходим.       Риса так и не поняла, зачем Хейно понадобилось ружьё. Хотя к странным заморочкам подручного Фишера стоило бы привыкнуть.       — Снова за ягодами? Хоть бы предупредил, я бы пораньше спать легла, а то до глубокой ночи читала…       Хейно, будучи спокойным и собранным сначала, начинал закипать. Когда же эта тупица начнёт хоть немного думать?       — Пропагандистскую чушь? Зачем? — предъявил ей Хейно, но потом опомнился и махнул рукой. Не было времени говорить об этом. — Не за ягодами мы. Уходим. Просто покидаем Даупер.       Риса выглядела удивлённой, но лишь слегка. Вероятно, ещё не проснулась.       — Почему? — такой простой вопрос, но ответить на него было сложно. — Фило приказал?       Хейно вытер остатки крови с подбородка, после чего неуверенно кивнул. Хорошая отмазка.       — Да. Так что вещи в зубы и оделась. Иначе голую потащу.       Риса не возмутилась, сил пока не было. Лишь принялась выполнять его команды. Не потому что искренне хотела отсюда уйти. Просто другого выхода не было. Фило и Хейно — тёмные лошадки, хрен его знает, что у них в головах творится. Только пока они ей очень помогали, а вечно возмущаться было слишком даже для гордой и слегка заносчивой Рисы. Эти двое пока заслуживают доверия. Но только пока.       — Хорошо. Отвернись.       Хейно усмехнулся:       — Мой член видела, а своих титек стесняешься.       Лицо Рисы было таким же помятым и заспанным.       — Стесняюсь.       Риса ответила без всякого интереса. Принялась терпеливо ждать, когда парень соизволит отвернуться. Хейно даже удивился. Редко когда можно было видеть Рису такой спокойной и даже апатичной. Раньше она была готова взорваться по любому поводу. Либо вчерашние откровения так их сблизили, либо Риса пока не до конца поняла, что происходит. Второе, конечно же, наиболее вероятно.       Отвернувшись, Хейно принялся умываться водой из первого попавшегося стакана с водой, даже не задумываясь, что там могло быть.       — Не думаешь, что там не вода, а моча, например? — услышал насмешливый женский голос Хейно вперемешку с шуршанием одежды. Что она так долго копошиться?       — А ты ссышь в стаканы?       — Приходилось.       Надо же. Честно. Не стал он отшучиваться. Жизнь Рисы была тяжелее, чем у него. Пусть родителей у него никогда не было в отличие от Рисы, но жизнь в деревне была мирной и спокойной. За исключением его некоторых «вылазок».       — Прости, но даже у такой пустышки вроде тебя не может быть настолько прозрачная моча.       — А ты многого обо мне не знаешь, братец Хейно.       «Братец». Очаровательно.       Риса наконец закончила собираться, вещей брать с собой не стала, лишь повязала пояс и навесила сразу четыре кинжала. Выглядело так себе, но они и не на бал собирались. В соседней деревне, недалеко от штаба Разведкорпуса, располагался маленький домик, где он прятался от своих снов. Вернее, от того, что за ними следовало. Туда они и направятся.       — Ты предупредил бабушку?       — Конечно. Ты же меня знаешь.       — И вовсе не знаю.       Хейно улыбнулся уголками губ. Они действительно были по разные стороны. Но не баррикад. Скорее, по разные стороны одной комнаты. Совсем крошечной комнатушки. Риса читалась как открытая книга с подробными описаниями и детальными картинками, а Хейно был запертым личным дневником, увешанным цепями и сотнями замков. И лишь в определённые моменты наверх дневника одевалась яркая пёстрая обложка «своего парня» и деревенского травника.       Причём, Хейно никогда не был лжецом. Он не напяливал на себя маски как дядя. Просто в нём самом существовали два совершенно разных человека, оба из которых были «настоящим Хейно». И эти стороны уже давно жили в балансе, между ними не было противоречия и конфликта. Холодный и безжалостный убийца против доброго отзывчивого лекаря, обожающего игры с детишками. И оба были Хейно. Единственным и неповторимым.       Покидая вновь свой родной дом, который, вероятно, скоро сгорит дотла, Хейно взглянул на окно, из которого он любил наблюдать за холмистой дорогой. Он всегда ждал приезда дяди. Теперь же Хейно вырос, ему больше не нужны подачки. И он сам себе слово. В карих глазах вспыхнул огонь предстоящей ночи. И ни жалости, ни сожалений в сердце не бывало. Эти чувства для тех, кому больше нечего предложить.       «Тому, кого оберегает сам Создатель, уготовано место повыше обещанного Рая». Это был первый урок, освоенной Хейно в десять лет.

***

      Брели они долго. Ноги начинали нещадно болеть. Пар изо рта появлялся всё чаще, ведь у Рисы уже давно сбилось дыхание. Прошло уже часа три, не меньше. И всё это время Хейно не позволял сделать ни единого привала. Обосновывал он это тем, что найти сухих веток он сейчас не сможет, а сидеть на месте равносильно самоубийству. Всё же скоро зима, земля промёрзла, травы осталось совсем мало, и то вся пожелтевшая. Рассветное солнце слепило глаза, но вовсе не грело.       Пусть Риса и еле перебирала ногами, всё же мычать от боли и жаловаться спутнику не собиралась. Хватит с неё нытья. Она как-то продержалась до двадцати трёх лет, значит, у Богинь есть на неё планы. И эти «планы» наверняка грандиозны. Нельзя их больше подводить. Рядом с Хейно ей было спокойно. Не малую роль играло ружьё у него за спиной, которое пугающе качалось при каждом широком шаге парня. Такие были только у элиты военной полиции. Но учитывая, что у Хейно имелся влиятельный покровитель, подобному не было смысла удивляться. Лишь тихонько радоваться.       — Куда мы идём?       — Куда надо.       — Зашибись ответ.       Хейно был внимателен и собран. Риса редко его таким видела. Большую часть пути они прошли в абсолютной тишине. Ей казалось, что в голове у парня происходит собственный диалог, в который вмешиваться было бы неприлично. Поэтому она старалась не засыпать его глупыми вопросами. Учитывая как уверенно он идёт в определённом направлении, место назначения у них было. И вряд ли это виселица или темница. Фило и Хейно лишь отчасти походили на адекватных людей, которым бы следовало сослать беглую преступницу. Не стоило надеяться, конечно, на огромный особняк вроде поместья Бруно, но всяко хуже её хибары в Подземном городе на поверхности не было.       Внезапно Хейно остановился и присел на упавший ствол дерева. Уставился на землю, из которой тонкой полоской сочился дым.       Риса слегка дёрнулась:       — Здесь кто-то недавно проходил? Может… Охотники или полиция?       — Нет. — Хейно был также холоден и серьёзен. — Не охотники и не полиция.       — И… что теперь делать? Ускориться?       — Нет. Мы будем ждать.       — Кого?       — Того, кто сумел развести огонь в этом сыром лесу. Тот ещё мастер выживания, явно не обычный деревенщина.       Слышать слово «деревенщина» от парня, выросшего в деревне, было инородно. Однако в этом был весь Хейно. Как и Фило, оскорбляющий аристократов налево и направо, впрочем.       Риса присела рядом с ним и поёжилась. Было страх как холодно. Хотелось укутаться в тёплое одеяло, заплатанное бабушкой Хильдой. Но герой должен стойко держаться даже в такие нечеловеческие условия. Хотя «нечеловеческими» их было назвать трудно. Одета она тепло, пусть и не идеально для таких долгих прогулок, рядом сидит опытный лекарь с ружьём и луком, который точно её не бросит. Дядюшка ведь не разрешал.       Никто из них не начинал разговор. По той же причине, по которой они молчали всю дорогу. Хейно потому что много думал, Риса — потому что не хотела доставлять ему ещё больше хлопот. Однако спустя минут двадцать это молчание стало невыносимым.       — Зачем мы его ждём? — разрушила лесную тишину Риса.       — Потому что так надо. — Хейно был твёрд как никогда.       — Это твой знакомый?       — Нет. Я его не знаю.       — Хочешь его ограбить?       Хейно наконец подал какие-либо признаки жизни и посмотрел на Рису как на умалишённую.       — Ты меня принимаешь за бандита какого?       — Нет, но… Может, он плохой.       — Значит, воровать у плохих можно? — Хейно явно начинал «оттаивать». Рису это обрадовало.       — Если они сами воруют, то да. Таково их наказание.       — А мы заделались борцами за справедливость или что?       — Ну я борец, а тебе разрешаю побыть моим спутником.       Хейно рассмеялся, прикрываясь рукой. Старался сдержаться или хотя бы смеяться не так долго. Выглядел он как прежде — добрым и приятным парнем, с кем было весело обсудить всякую бесполезную чушь.       — Хейно…       — Что ещё?       Он явно не был против дальнейшего разговора. Видимо, самому скучно стало просто сидеть и ждать хрен пойми кого.       — Когда ты впервые… ну… — Риса замялась, пытаясь подобрать слова. Не привыкла она в душу кому-то лезть. Обычно бедную девушку терзали этими вопросами. Теперь настала её очередь.       — Сделал женщине аборт? — выпалил Хейно без толики смущения. Его явно это не тяготило. Ну, или он старался, чтобы все вокруг так думали. — Мне было пятнадцать.       Неожиданно. Подросток делает такую сложную операцию? Наверное, даже столичные врачи на такое не решаются, не только из-за запрета, но и сложности самого дела.       — Тебя кто-то об этом попросил?       — Нет. Я сам предложил.       — Наверное, тебе было очень жаль эту женщину.       Хейно чуть встрепенулся, даже забегал глазами. Может, он просто добряк, пытающийся показать себя хуже, чем он есть на самом деле. Сжав руки в кулаки, он как-то криво улыбнулся и вздохнул:       — Конечно жаль. Я же не монстр какой…       Риса кивнула. Хейно не монстр, он просто немного странный добряк.       — А каково тебе было? Ну… то есть… убить.       Хейно закатил глаза.       — Я не убивал никого в тот день.       Риса натянулась как струна.       — То есть убивал в другие?       Надо же, поймала на слове. Учится глупышка.       — Убивал. Я же родом из деревни охотников.       Риса облегчённо выдохнула. Если он имел в виду лося или утку, то это даже мило. Ну добряк же. Хейно же сказал это просто так, чтобы понаблюдать за её реакцией. Если бы она знала правду, то наверняка смотрела на него с отвращением. Как же не плевать, ага…       — Ладно, уток и я убивала.       Только Хейно животных не убивал никогда. Даже мышей. Ему претила мысль, что он может погубить кого-нибудь из этих невинных комков шерсти. Люди ему нравились меньше.       Сзади послышался странный треск, который Риса сначала не услышала из-за сильного ветра.       Внезапно Хейно дёрнулся, замолчал, взгляд его стал сосредоточенным и твёрдым. Он в одно движение схватился за ружьё, вскочил с дерева и обернулся, вглядываясь в тёмную чащу леса.       Одними губами прошептал:       — Прячься за меня…       Риса испуганно поджала губы, после чего выхватила Рондель и встала не сзади, а рядом с Хейно. Ей не хотелось, чтобы он её защищал. Она и сама может за себя постоять. Вскоре треск стал громче. Из тёмных густых кустов шиповника вышел тот, кого она совсем не ожидала здесь увидеть. Взъерошенный, в грязной одежде, с уставшими от недосыпа глазами и сотнями красных пятен от укусов насекомых.       Это был Леви. И не просто он. Со всей силы сжимающий в кулаке её Рондель. С поднятыми руками, словно готов был сдаться в плен. Совсем не похоже на того Подземного монстра, от упоминания имени которого все отпетые бандиты наваливали в штаны.       Хейно продолжал же держать ружьё, направляя его дуло прямо промеж глаз того самого «мастера выживания». Точно… Ведь тогда он тоже смог развести огонь с помощью сырых веток. Риса ещё тогда подметила, что он не пропадёт даже при конце света. Живучий как таракан.       — Может, перестанешь тыкать в меня своей пукалкой? С каких пор наёмники вроде тебя действуют так открыто?       «Наёмники»? Кто, Хейно? Хейно наёмник? Не смешите…       — А с каких пор солдаты бродят сами по себе? Если быть точнее, разведчики. Представься.       Вместо ответа Леви посмотрел на Рису оценивающим взглядом, подметил, что на похищенную она не тянет, и от самого Леви шарахается больше, чем от какого-то наёмника.       — Может, представишь нас, госпожа Сеппэль?