Свет во тьме

      Адрия не выспалась. Сначала болезненное томление внизу живота не давало покоя, навязчивые мысли рисовали продолжение. Вызывали духоту в груди и горле. Она проклинала Астариона. Проклинала в мыслях и тихим шёпотом, чувствуя пульсацию внизу.       Она представляла его. Его руки и губы. Кончик его носа, касающийся кожи. Она втягивала воздух, желая почувствовать этот чёртов запах розмарина и бергамота. Она всё ещё ощущала его пальцы на своей шее, а по спине бегали мурашки от его фантомного дыхания.       С этим пора было что-то делать. Уже не первую ночь, она не может заснуть из-за одного конкретного эльфа, и бессонница ей совсем не нужна.       А когда навалилась усталость, пришёл китрак Восс. Адрия была настолько уставшей от всего, что доверилась и позволила Лаэзель сделать свой выбор: поверить ему или напасть. Лаэзель опустила меч и договорилась встретиться с Воссом уже во Вратах Балдура.       Они спускались с гор той же тропой. Солнце светило в лицо, и Адрия морщилась.       — Если человек доверится и откроет своё сознание, то можно воплотить там образы, — говорил Гейл, — не используя заклинание иллюзий высокого уровня. Необходимо создать поток Плетения, который будет проходить через обоих.       — И совсем не обязательно, чтобы человек знал, как управлять Плетением?       — Сойдут и малые знания. Достаточно стать проводником для этого человека.       — Я пробовала это только с тобой и с другим волшебником. Но проводником становиться не получалось.       — Нужно сосредоточиться на себе. Сначала необходимо расширить своё ощущение, поймать поток и сконцентрироваться на Плетении, потом передать его другому, и тогда уже вы оба станете одним целым.       — Есть одно заклинание, которое основывается на том, что ты говорил, но оно расширяет границы. Можно создать не только образ, но запах, звук и ощущения.       — Но они должны иметь основания. Я имею в виду, что это должно быть что-то пережитое. То, на что необходимо опираться. Иначе в первый раз не получится что-то внятное. Если помимо концентрации ты будешь ещё отвлекаться на то, чтобы придумать что-то, то всё будет путаться.       — Я понимаю. Для чего-то подобного, когда уже можно творить собственный мир и ситуацию, необходима практика. Начиная с самого малого.       — Именно. И доверие.       — Один раз я попробовала нечто подобное с братом. Но ему не по себе, когда я на нём практикую магию, потому у нас ничего не получилось.       — Полагаю, был болезненный опыт? — усмехнулся Гейл.       — Ну… Один раз я чуть его с ума не свела, отрабатывая телепатическое сообщение. С тех пор он недоверчиво относится к моей магии, и его потряхивает от неё.       Гейл рассмеялся, поправив свои каштановые волосы.       — А ты безжалостная сестра.       — Я извиняюсь перед ним каждый раз, когда он это припоминает, — улыбнувшись, ответила Адрия.       Лопату в этот день Адрия не призвала. И вообще не хотела связываться с квазитом какое-то время. Булава — Кровь Латандера — была отдана Астарионом Шэдоухарт. Лаэзель уже остыла после утреннего разговора с Адрией. Волшебница извинилась перед гитьянки, и получила грубый ответ о том, что ей надо держать при себе своё желание трогать старинные артефакты.       Только Лаэзель не знала, что Адрия к этому не прислушается. Магия, артефакты и алхимия — это то, что её привлекает больше всего. Она как сорока готова тащить к себе нечто подобное. И потому каждое расставание с предметом, в котором заключено Плетение, ради Гейла сопровождалось неприятной горечью.       Астарион глазел по сторонам. Природа вокруг была однообразной. И хотя он уже мог более-менее ориентироваться на всём этом открытом пространстве, пейзаж вокруг вызывал лишь раздражение. Ему нравилось находиться в гуще цивилизации. Где постоянно что-то происходит. Где есть ориентиры и указатели. А в темноте ночи из окон таверны льётся привлекательный тёплый свет, слышна приятная музыка и чувствуется веселье.       В горах и на равнине, когда их компания просто совершает монотонный переход — всё пустынно и скучно. Ни врагов, ни захватывающих битв, ни возможности утолить голод, почувствовав пульсацию чужой жизни, которая бьётся под его зубами. Бьётся, бьётся и затихает.       На ужин только белки да зайцы. Они, конечно, не крысы, но точно уступают человечине. Да тем же, гоблинам.       — Что это у тебя на шее? — спросил Гейл, присмотревшись к розовым полосам на светлой коже Адрии.       Она приложила ладонь к тому месту, где остались борозды его клыков и помассировала.       — Да так, расчесала. У меня видимо аллергия на что-то.       Астарион усмехнулся. Ночка выдалась непростой. Он почти доходил до состояния сожаления, что ушёл. И думал с ликующей мыслью, что правильно сделал. Не только она может играть и обламывать всё. Прикрывая глаза и пытаясь окунуться в мир грёз, Астарион видел перед глазами ту самую сцену с пурпурным небом и гладью воды. К которой примешивалось вчерашняя близость. Он жмурился, то ли гоня, то ли задерживая в голове эту сцену. Не понимая, хотел ли увидеть и представить продолжение или полностью избавиться от этих назойливых мыслей.       Всё это было неправильно: пытаться задержать этот образ и тут же гнать из головы.       Но это желание — яркое и жаркое — не давало покоя. Неопределённость раздражала.       Хотелось наконец-то определиться с ролями. Чтобы всё дошло до примитивного грязного процесса, и соблазнительный образ девушки у берега реки, купающейся в рассветных лучах, умер. А в мыслях проявилась ясность и чёткость действий.       Покоя не давало её прошлое. Ему необходимо узнать, прилетит ли ему месть за паладина-спасителя Адрии. Хотя он не виноват. Он всего лишь его сильно ранил, а Касадор добил, выпив всю его кровь. То, как восстанавливались раны хозяина после этого укуса, подстёгивало воображение о вкусе и ощущениях от крови праведника.       Аманита — племянница Касадора — паршивка. Видимо долго вынашивала свой план, натравила на них охотников на вампиров и паладина. И Астарион был бы рад, если бы они только Касадора прибили. Но под угрозой оказался и он сам. Кто бы мог подумать, что девчонка, спрятавшаяся и уединившаяся на чердаке, к которой хозяин снисходительно относился, способна на такое?       Он даже позавидовал её решительности. Она хотя бы попыталась сделать хоть что-то.       

***

      Вечером Адрия подошла к Астариону после ужина, который она, конечно же, пропустила, ведь в приготовленном рагу было мясо. Он как раз собирался достать том по некромантии и погрузиться в исследование тайн, что прятала в себе книга, но девушка помешала. На её лице было смущение. Такое странное и непривычное, что Астарион мысленно усмехнулся. Спасать её из этой ситуации, говоря: «Радость моя, я как раз думал о тебе,» — совсем не хотелось. Не заслужила. Но ему нужно. Необходимо уже захватить её внимание и сконцентрировать исключительно на себе. Ему нужно обезопасить себя. Ему нужно узнать.       Заламывая пальцы, она стояла перед ним и хмурилась. Потом резко убрала руки себе за спину, гордо расправила плечи и вскинула подбородок.       — По поводу вчерашнего, — начала она.       Он тоже хотел поговорить с ней на эту тему. Наконец-то расставить всё на свои места. На те самые места, которые нужны только ему и существовали только у него в голове. Он почувствовал, как внутри всё сжалось в ледяной кулак.       Астарион уже не был в силах прекратить эту игру. Где-то в глубине уже и не хотел. И хотел одновременно. Оставаясь наедине с собой, он хотел наконец-то почувствовать определённость. Чтобы всё перестало висеть в воздухе. Чтобы прекратилось это качание, когда хорошо и плохо одновременно.       Просто поставить точку.       — Я как раз думал об этом, моя радость, — понизив голос, улыбнулся Астарион. — Весь день. И всю прошлую ночь. Не мог заснуть.       — Хотя бы жалеешь, что ушёл? — спросила девушка.       Он усмехнулся, подошёл ближе, но всё равно сохранил границу.       — Есть немного, — он посмотрел в сторону, а потом снова обратил свой взгляд на неё. — А ты? Жалеешь, что сбежала тогда на… — он скривился. То сборище, названное «вечеринкой», совсем не было похоже на подобное мероприятие. — Вечеринке.       — Есть немного.       Так-так. Адриана Лиадон, которая с лёгкостью при всех может заговорить на тему про сексуальные утехи друидов, заигрывать с ним и дарить комплименты, совсем теряется, когда атмосфера не создана, и когда нужно говорить о её собственных чувствах.       Астарион усмехнулся, наслаждаясь её неловкостью.       — Должна признать, Астарион, ты хорошо мне отомстил.       — Разве это была месть? Я просто подумал о тебе. Наше… уединение заняло бы слишком много времени. И как бы ты потом вернулась к дежурству? Ты бы заснула, Адриана, — её имя он произнёс, понижая ноты на октаву, добавляя бархатность голосу. — А я умею дожидаться подходящего момента.       — Как сейчас? — она сделала шаг ему навстречу, но всё равно сохранила границу дозволенного.       Астарион наклонился, чтобы их взгляды были на одном уровне. И внутри него самого появилось ощущение напряжённости. Как будто внутри снова медленно натягивается струна.       — Как сейчас. Так что скажешь? Может хватит тебе от меня бегать и пора признаться самой себе, что тебя тянет ко мне?       Она сделала ещё шаг, встала почти вплотную. Астарион бегло осмотрел лагерь. Карлах лежала на спине, рассматривая темнеющее небо. Уилл сидел к ним спиной, натачивая рапиру. Палатки остальных были распределены в разных углах лагеря, и их не было видно.       Он почувствовал её дыхание, от которого волоски возле уха зашевелились. Услышал тихий шёпот:       — Больше я не хочу бегать.       «Наконец-то!» — он возликовал. Радостный трепет, чувство победы и триумфа.              И всё это упало в кислотное и ядовитое озеро его следующих слов:              — Здесь недалеко есть место, где нам никто не помешает. Где мы сможем скрыться от посторонних глаз. Когда все уснут давай найдём там друг друга.              

***

             Астарион снял рубашку и повесил на ветку дерева. Он выдохнул, мысленно собирая себя по кусочкам.              За двести лет одного и того же всё быстро превратилось в шаблоны. Менялись лишь лица и тела: мужские и женские, эльфы и люди, тифлинги и полуэльфы. Обычно он старался не думать о процессе, мысли всегда были где-то далеко. За ментальной стеной, в надёжной крепости. И всегда хотелось, чтобы это всё поскорее закончилось. Всё шло отточено, как по сценарию. Чувства притуплялись, затем пришло безразличие, а потом и вовсе появилась брезгливость, всегда хотелось помыться. Ведь его для этого и создали, чтобы соблазнять, совращать и затаскивать в ловушку. Развлекать аристократов и других влиятельных персон, чтобы Касадор поддерживал свой статус. Быть игрушкой. Терпеть, притворятся и ублажать. Получать нужную информацию через постель. Собирать сплетни.       Последний раз, когда он получал удовольствие был так давно, что он и не помнил с кем это было. Их было так много за прошедшие столетия, что со временем его перестало волновать кто и как выглядит. А потом они и вовсе стали одинаковыми. Стали вызывать отвращение. Сам процесс превратился во что-то грязное. Он был одинаковым и разным одновременно. Некоторые моменты повторялись, его уже было не удивить ничем.        И он сам действовал по привычным шаблонам, говоря одни и те же комплименты, даря одни и те же улыбки. Хорошо заученные. Идеальные. Соблазнительные.       Даже сейчас, когда он свободен, он действовал привычными методами и способами. Иного он не знал. Не помнил. Не умел.       Ему нужно это сделать. А потом ненавязчиво спросить про паладина, ведь в постели, когда мысли жертв пусты, когда они даже не задумываются о том, что есть какой-то подвох в его вопросах, многие раскрываются и любят поболтать.              Главное пережить одну ночь, чтобы потом забыть, как и все предыдущие.              И он почувствовал омерзение к самому себе. Он просто ни на что более не способное ничтожество.              Астарион услышал шаги. Это была Адрия, приближающаяся к месту их ночного рандеву. Ночь была тихой, наступила прохлада после солнечного дня. Ветви деревьев тихо шелестели и по горному лесу медленно распространялась дымка тумана, скрывающая небольшую поляну от любопытных глаз.       Астарион собрался, поправил волосы и натянул на себя привычную до отвращения соблазнительную маску. Если он и чувствовал едва живое предвкушение, то оно уничтожилось перед мыслями о предстоящем. О том, что всё закончится горьким пеплом на губах, неприятным ощущением чужих прикосновений, в очередной раз приступом жалости к самому себе и новым слоем неудовлетворения.       Адрия просто хочет воспользоваться им, как и все остальные. И ничего удивительного в этом нет. Какие грязные фантазии он должен воплотить в этот раз?              Астарион вышел из-за дерева, улыбнувшись ей. Демонстрируя себя.              — Вот ты где, — сказал он, ощущая на себе её взгляд. Он чувствовал себя так же, как когда собирался весь ковен, и отродья, подобно товару, вставали перед семьёй Зарр. Их выбирали для развлечения. — Я ждал тебя, — его голос низкий и бархатистый. Он подходит к ней. — Ждал с того самого момента, как положил на тебя глаз. Ждал, чтобы обладать тобой.              Адрия мысленно скривилась, смотря в пустые алые глаза.              Однажды, когда она расстроенная и грустная вернулась из Серебряной Луны, Эрельнис и Алейна долго выпытывали у неё, что же с ней такое случилось в жемчужине севера и городе магии. Из девчонки, которую воспитывал отец и которая жила с братом, за три года выросла девушка. Она начала краситься, укладывать волосы, носить ту одежду, которую раньше бы не надела. Корсет, приподнимающий небольшую грудь, создавая соблазнительные холмики и притягательную мужскому глазу ложбинку между ними, стал едва ли не обязательным предметом гардероба. Чаще её видели в юбке или платье. Спина стала ровнее, подбородок гордо вскинут, а взгляд изменился. Даже движения стали более плавными, почти с эльфийской грацией. Но во глазах виднелась грусть и тоска.       Узнав про Совелиса, про её первую любовь, которой было двести пятьдесят пять лет, Эрель присвистнув сказала:       — Чтобы забыть одного мужика, нужно найти другого.       Но Адрия влюблялась сильно. Так, что голову теряла. И этот самый один-единственный-неповторимый ещё долго преследовал её. В каждом она пыталась найти его черты. Будь то раса, платиновые волосы, манера речи, смех или поведение. Хоть что-то должно быть похожее. И не находя, она только фыркала и не замечала других. Просто даже не хотела смотреть. А уж про ухаживания, которыми одаривал её Совелис, она и говорить не хотела. Каждый цветок имел смысл и значение. Каждый букет говорил о чувствах. Намёк, взгляд, улыбка — всё имело значение. Любой комплимент подчёркивал что-то. Это было не просто: «У тебя восхитительные глаза». Он подчёркивал комплиментом то, что значило для неё. То, как быстро она усваивает заклинания; то, какой у неё пытливый ум; даже серьги, которые она надевала под цвет её пояса или рубашки — не были незамеченными. Он видел её всю, подмечал любую мелочь, каждое изменение.       Войдя в аудиторию, она один раз проворчала, что он слишком часто задерживается. И он ответил ей: «Потому что здесь всё ещё пахнет тобой». Уже это сводило юную волшебницу с ума. И ему хотелось угодить или даже приятно удивить. Вызвать восторг, которым он щедро её одаривал. То, что она испытывала было похоже на зависимость от его реакции.       Другие же… «Твои глаза похожи на солнце». Хтьфу. Каждый стремился об этом сказать.       А потому, чтобы развеять хандру, Эрель пришла в голову «гениальная» мысль, которая могла прийти в голову только молодой и взбалмошной дроу, не имеющей ни морали, ни комплексов, ни каких-либо границ. Как она милую и скромную Алейну на это уговорила, Адрия не знала.       Они обе скинулись по двести пятьдесят золотых. И как только золота хватило? И решили провести её двадцать первый день рождения в… «Ласке Шаресс». Объясняя это тем, что там атмосфера под стать девичнику. Музыка, похоть, жадные взгляды и недорогое пойло.       «К чему скучные посиделки в «Борове»? Зачем эта «Эльфийская Песнь»? А вдруг призрачная леди вновь начнёт свой грустный репертуар про пропавшего в море возлюбленного? Нет! День Рождения, тем более в зимний вечер, должен проходить в душной и жаркой атмосфере! Мы уже взрослые, уже можно влиться в бурную молодую жизнь, которая только-только открывается!» — говорили они.       «Тусклый фонарь» не подходил банально из-за разношёрстной и сочной публики из Гильдии. «Шлем и Плащ» слишком вычурно. Это будет потом, когда найдут хороших кандидатов на роль ухажёров. А вот «Ласка Шаресс» пикантное, взрослое место, где можно расслабиться и поглазеть.       Подарок на сумму в пятьсот золотых отправился в карман дроу, о котором говорили многие. И вот в темноте комнаты Адрия стояла напротив дроу, который нежно гладил её шею, и думала, что лучше бы мешок золотых они подарили ей. Она бы купила себе новый конденсатор в её небольшую алхимическую лабораторию. Закупила бы редких и контрабандных ингредиентов. Пополнила запас склянок или приобрела бы новые дорогие чернила для книги заклинаний. Учитывая то, что ей предстояло разгадать шифр Совелиса и изучить его экспериментальные заклинания в области иллюзий. Именно в этот момент, стоя напротив дроу, она даже подумала о том, как эльф усмехается над тем, что его же подопечная украла его книгу заклинаний. А вот нечего было недооценивать её! Эта маленькая пакость приносила несравненное удовольствие.       Полуобнажённый Сорн стоял напротив, гладил её шею, кончиками пальцев поднимался к подбородку. Руки у него были нежные и приятные, но принадлежали не тому.       — У тебя потрясающая кожа, котёнок, — томно шептал он ей, протягивая вторую руку к передней шнуровке её корсета.       «И скольким он это говорил?» — думала девушка. — «И скольких он называл «котёнком»? Я лишь очередная клиентка. Нецелованная писюха или недотраханная домохозяйка, которой хочется почувствовать себя… женщиной, хоть с кем-то». Она посмотрела в его алые глаза, в них не было нежности или страсти. Желание было, но не то. Не такое, как у Совелиса. В его зелёных глазах была нежность, интерес, желание изучить её, испить до дна, принимать её прикосновения, отдавать себя, желание выжить из неё и из себя всё, чтобы потом они измученные лежали на спине, ощущая полное умиротворение и растекающуюся по коже лень. Переплетая пальцы, разговаривая ни о чём и обо всём одновременно.       Даже когда это было желание сиюминутно утолить голод, и они, поправляя одежду, расходились в разные стороны, Совелис всегда говорил ей что-то, что было предназначено только ей, что она осталась в его памяти, в сердце, что она что-то значит для него.       «Лебедя пора отпускать в мир» — говорил он ей, когда настал холод. Когда его интерес пропал. — «Любовь живёт максимум три года».       Его «любовь», а точнее заинтересованность жила три года. А вот её…       «Лебеди моногамны и любят только один раз» — с печалью думала она.       Адрия вздохнула.       — Как ты хочешь, котёнок? — спросил дроу, развязывая шнуровку.       Это желание услужить клиентке, чтобы она вновь пришла, потратив такую сумму, просто вызвало привкус горечи во рту. Не нужны ей эти напускные чувства. Не нужен ей этот… не-такой-секс. Но раз он товар, а за товар уже заплатили. Причем такую цену, что хватило бы и на конденсатор, и на множество других нужных ей вещей, то пусть отрабатывает по полной.       — Страстно, но с нежностью, — ответила Адрия. Ещё с Совелисом она поняла, чего хочет. Потому что с ним было многое. — Будто ты хочешь меня до дрожи, но боишься навредить.       Он улыбнулся, прикусил её за мочку уха. Она понимала, что изобразить подобное очень тяжело. Это должно идти изнутри, но пусть выкручивается.       — И ещё, — добавила девушка, коварно улыбнувшись. — Я хочу, чтобы ты… — она провела рукой по его груди, игриво коснулась соска, и удовлетворилась его прерывистым вздохом. — Изобразил Дриззта До’Урдена.       Обламывать всё Адрия тоже умела. Первое время с Совелисом из-за своего смущения, она переводила всё в язвительную шутку и обламывала любой настрой. «Наставник» ругал её, шлёпая по заднице, пытаясь вернуть нужную ему атмосферу.       Сорн тяжело вздохнул и проворчал:       — Только не снова, — но потом он быстро понял, что Адрия это услышала, а желание клиента — закон. — То есть, конечно.       В роль он вошёл быстро. Сам процесс был хорош — ему не зря платили. Слова: «Ох, котёнок» или «Да, котёнок. Как хорошо в тебе» ей, конечно, были приятны, но в голове тут же формировалась мысль, что через час тоже самое будет слышать другая или другой клиент. Ощущение особенной связи пропадало сразу же.       Она почувствовала удовлетворение. Но физическое. Эмоционально она была совсем не удовлетворена. Прозвище «котёнок» — явно для того, чтобы не перепутать и не запоминать имена клиентов — только раздражало. Поцелуи были похожи на простые влажные касания. Не было этой завораживающей игры, не было нужного желание. Он хотел получить своё физическое удовлетворение. Она… чтобы он отработал. Хоть он и касался в нужных местах, не было ощущения гармонии. Что они одно целое, на одной волне. Когда мыслей в голове нет, когда есть только раскалённое тело. И общение, рассказ о чувствах, который иногда невозможно произнести вслух, был через прикосновения. Когда поцелуй похож на пламя. Когда касания рук вызывают дикий приступ мурашек просто потому, что это тот самый нужный человек, эльф или дроу. Не было этого окрыляющего чувства от того, что это делает тот, кто сам по себе вызывает в ней бурю эмоций и чувств. И уж точно она не испытывала желание угодить ему, подарить и показать себя.       Был работник борделя. И была клиентка. Был устный договор о покупке и оказании услуг. Был чисто механический процесс с трением и возвратно-поступательными движениями.       — Не думала, что ты такая романтичная натура, — фыркнула Эрельнис, когда Адрия объяснила почему она так и не почувствовала себя полностью удовлетворённой. — Между прочим, если ты не знала, — в её голосе звучали небольшие ноты обиды за то, что Адрии не понравился подарок. — Некоторые клиенты влюбляются в работников борделя. И у него таких очень много.       — Ага, а работники нет, потому что для клиентов — он один, а для него клиент — лишь очередная строчка в списке из таких же других.       — Так может стоило идти туда без подобных мыслей? И просто отпустить ситуацию? Представить, что ты одна единственная?       — Представлять и воображать я могу и дома, — Адрия пошевелила пальцами. — Один и тот же результат — физическое удовлетворение.       — Я же говорила, что ей надо было подлить вот это, — сказала Эрель, обращаясь к Алейне, и показала розовый флакон.       Через полтора года, когда Адрия и Нэлар могли честно и по-настоящему назвать друг друга друзьями, она рассказала ему об этом. Он едва ли не хрюкал, когда смеялся. А потом сказал, что её романтичная натура — это не плохо. Но с влюбчивостью надо бороться, иначе воспользуются и сердце разобьют в дребезги.              И почему-то стоя сейчас перед Астарионом, она вспомнила именно свой двадцать первый день рождения. Возможно те, кто попадал в его сети не особо-то смотрели в его глаза, а просто мечтали, чтобы он уже взял их, а потому их ничего не смущало и они слепо шли за ним. Возможно те, кого он манил за собой просто как и клиенты Сорна, хотели почувствовать себя желанными, и им хватало его слов и поцелуев.       У неё были кратковременные связи. Правда, всего лишь две. Один не особо заботился о ней, утоляя свой голод, и тогда она поняла, что надо всё брать в свои руки. Второй оказался бревном, который лежал на кровати и просто получал своё. Но там, хотя бы в самом начале, были игра и желание.       А сейчас перед ней стоял соблазнительный вампир, который хочет…       А чего он этим хотел добиться? Адрии уже даже не интересно. Потому что во взгляде была пустота и некая доля сосредоточенности. Но не на ней, а на его внутреннем состоянии, будто он что-то подавлял в себе.       Астарион поёжился от её взгляда, будто она смотрела не на его тело, будто не слышала его голос и слова, словно она смотрела в его душу. И только он собирался разрядить атмосферу, направить всё в нужный ему поток, как с другими, как Адрия выдала:       — Пожалуй, я передумала.       Это был как удар под дых, как пощёчина, как будто его кинули в ледяную воду. Две секунды он был ошеломлён. А потом пришла ярость. Та самая накопленная столетиями ярость. Накопленная за всё то время, когда ему пришлось строить из себя дьявол пойми кого, а потом и после, когда эта дрянь вновь и вновь обламывала всё. Эти слова не просто задели его самооценку, они не просто коснулись души, они разорвали его на мелкие кусочки.       — Тогда зачем пришла? — чуть ли не рявкнул Астарион. — К чему весь этот цирк и спектакль? Только зря время моё тратишь!       — Время тратишь только ты, — ответила Адрия. — Причем не только своё, но и моё!       Сучка!       Она развернулась так резко, что длинный хвост сделал небольшую дугу. Эта её манера уходить бесила до дрожи, до колик под кожей, до едва сдерживаемых порывов придушить её. Он хотел схватить её за волосы, резко дёрнуть к себе, чтобы наконец-то высказать ей в лицо абсолютно всё, что он о ней думает, и не думает. Всё, что было в голове и что придёт после.       — Как же ты меня бесишь! — крикнул Астарион ей в спину, ещё сильнее раздражаясь от того, что она снова вот так просто уходит, заставляя общаться с её спиной. — Какая же ты дрянь и лицемерная сука!       Всё трещало по швам. Если бы можно было злостью разорвать пространство, оно бы разорвалось. Если накопленным гневом, который нашёл выход, можно было бы свалить деревья, то сейчас от злобного энергетического удара пострадали бы минимум пара сотен деревьев.       Это чувство, похожее на тягучую огненную лаву, распространялось по венам и артериям, по всему телу, заставляя голову кипеть.       Слова воткнулись в спину, как мелкие иглы. Адрия остановилась и медленно обернулась.       «Я больше не мальчик на побегушках!» — эта мысль пульсировала в его голове яркой вспышкой.       — Я тебе не мальчик на побегушках! — рычал он, демонстрируя клыки. В его глазах горело пламя.       «Я не раб! Не мальчик, исполняющий похотливые желания! Я не какое-то ничтожество!». Ярость была почти ощутимой. Раскалённой до бела. Сжигающей, выматывающей и опустошающей.       — Как же ты меня достала! — продолжал Астарион. — Испытываешь удовольствие от очередной попытки унизить и отшить меня? Нравится играться со мной?       Эта эмоция была невероятно живой и настоящей. Адрия видела, как спадает маска и пропадает роль, которую он на себя зачем-то надел в эту ночь. Большими размашистыми шагами она преодолела расстояние между ними, встала почти вплотную, потеряв в голове невидимую границу, которой придерживалась.       Да, дрянь. Да, бывает ведёт себя, как лицемерка. Но уж точно не ему обвинять её в этом.       — Я дрянь? — громко спросила Адрия, делая ещё один шаг, напирая на него так, что казалось от неё исходила плотная ощутимая аура гнева. Астариону пришлось отступить. — Это я играюсь? — ещё один шаг в его сторону. Её жёлтые глаза недобро горели. — Я притворяюсь всё время? Это я-то лицемерка? — шаг, шаг и ещё. — Это в какой такой момент ты глаз на меня положил? — у неё тоже накопилось не мало претензий. — Там на побережье, когда повалил меня и приставил кинжал к моему горлу? Или, когда крови моей попробовал? Хватит держать меня за дуру! — крикнула она ему в лицо, когда обнажённая спина Астариона соприкоснулась с грубым и шершавым стволом дерева.       Хотелось оттолкнуть её и прикоснуться. Трясти её за плечи и притянуть к себе.       — Нет, не тогда!       — А когда?       И вправду, когда? В какой момент просто привлекательно-вкусная девушка стала нужной?       Ответа на этот вопрос не было. Просто со временем, проведённым вместе, после тяжёлых битв, после долгих присматриваний к ней, после того, как она неоднократно оказывалась рядом в нужную минуту, всё сформировалось само собой. И он отчётливо вспомнил поцелуй у костра. Все те яркие чувства и ощущения, что он испытал.       Память, подстёгнутая воображением, сама дорисовывала нужное, выделяя и окрашивая тот вечер в яркие цвета. Как обманчива бывает память.       А ему просто хотелось испытать подобное ещё раз. Просто снова почувствовать в себе пульсацию жизни.       Она была так близко, почти вплотную, что воздуха перестало хватать. Астарион смотрел в её глаза сверху вниз и не мог отвести взгляд. Живые и яркие, поглощающие, словно огонь, который не причиняет вреда. Будто маяк в тёмную безлунную ночь или факел, который распугивает тени по углам. Они сжигают всё: маску, одежду, внутреннюю броню и касаются самого хрупкого.       Он ненавидел этот взгляд, когда она смотрела на него так, будто он являлся кем-то. Когда она смотрела прямо в душу. Ненавидел, любил и боялся.       Казалось воздух между ними уплотнился так, что можно было дотронуться.       Припечатанный к дереву Астарион смотрел в её глаза, скользнул взглядом на её нос, на этот чёртов любопытный нос, на нахмуренные брови, на губы.       Воздух покидал лёгкие, в висках застучало. Он не помнил, когда в последний раз чьи-то слова так сильно задевали его, чтоб выбивали из колеи. Кого-то постороннего, а не Касадора. Он попытался вспомнить, кого он в последний раз так сильно жаждал.       Чтобы прям всю.       Её губы. Шею. Голос. Тело. Мысли. Её магию. Её пальцы нежные и смертоносные. Её яд, который она выплёвывает на него, стоит ему задеть её. Смех. Её запах и кровь.       Импульс, появившийся внезапно, похожий на толчок, будто в груди был магнит, который потянулся к противоположному полюсу, заставил Астариона резко наклониться и поцеловать её, обхватив рукой её затылок и сжать волосы.       Он буквально врезается в её рот, хаотично целуя, оттягивая, облизывая, прикусывая её губы. Его вторая рука впивается в её бок, так же хаотично блуждая по её спине, плечу, животу, собирая ткань рубашки, заправленной в штаны. Пальцы впиваются в её тело ещё сильнее, неконтролируемо причиняя ей боль и передавая его чувства. Злость, обиду, желание, боль, влечение и раздражение. Было много всего и сразу. Оно накатывало волной, и внутренне его шатало, подобно кораблю во время шторма. Разобьётся ли этот корабль о скалы или найдёт спасение, увидев свет маяка? И зажжётся ли этот маяк вовсе?       Её ответ был точно таким же. Яростным и безумным. Происходящее было сравнимо с пожаром. И сейчас они горели вместе. Это пламя бушевало внутри, в груди и рвалось наружу.       Поцелуй-укус проткнул край её нижней губы, и Адрия болезненно простонала, рефлекторно уперевшись тёплой ладонью в его грудь, в попытке отстраниться. Вкус крови коснулся языка, и отдалённо он услышал собственный стон, больше похожий на рык. Всё происходящее окрасилось в более яркие тона. В настоящее блаженство. Придавая жизни и пробуждая вампирский голод. В груди запульсировал огненный шар в том самом месте, где было мёртвое и холодное сердце.       Рука сжала основание хвоста и потянула за резинку, освобождая длинные и мягкие волосы. Хотелось большего. Склонить её голову на бок и вцепиться зубами в шею. Осушить её и ощутить в себе. Хотелось оказаться в ней.       Хотелось её всю. Без остатка, до последней капли, до опустошения.       Астарион зарылся в её волосы пальцами, прижимая её голову к себе, не позволяя отстраниться. Он безжалостно сжал их у самых корней. До боли. Адрия простонала ему в рот и с силой сжала плечо, оставляя розовые отметины на бледной коже. Этот звук вибрацией пронёсся по телу, сметая горячей волной всё внутри. Въелся в кожу, проник глубоко внутрь, до самых костей.       Она кусается в ответ. Оттягивает, облизывает и снова кусает. Сама прижимается к нему. Её руки заскользили по его спине, сжали кожу, обжигая. Её пальцы словно наэлектризованы, они разносят импульсы по всему телу от того места, где они прикасаются. Оживляя его. И это сводило с ума. Пусть трогает его так везде, где захочет. Пусть прижимает, сжимает, гладит, пусть продолжает и не останавливается.       Мысль об отвратительных шрамах сама пришла в голову и всё схлынуло. Астарион поёжился и прервал поцелуй. Убрал её руки со своей спины.       Губы опухли и горели, на них всё ещё были капли её крови, размазанные по краям. Горел и он сам. Вдох. Выдох. Его дыхание было частым и прерывистым. Тяжёлым.       Когда первая волна эмоций схлынула, он выдохнул и внутренне собрался. Открыл глаза и попал в плен. Астарион, как завороженный, смотрел в её глаза с расширенными чёрными зрачками, они будто поглощали радужку.       — Я никогда не пыталась унизить тебя, — прошептала она, смотря в его глаза и ни на секунду не отведя взгляд. — Наоборот, мне казалось, что ты принижаешь меня, когда относишься, как к своим жертвам.       И кто она? Жертва? Цель? Или кто-то другой? А кто он сейчас? Вампирское отродье? Раб Касадора? Или тоже кто-то другой?       — Я не намеренно укусил тебя, — извиняясь, Астарион провел большим пальцем по её нижней губе.       В её глазах блеск. Два адских омута. Без привычного раздражения, без сосредоточенности, без подвоха. В них были безумие и тьма из-за расширенных зрачков.       И дьявол его раздери, но он не мог и не хотел отводить от них свой взгляд.       — Всё в порядке. Пока что не болит.       Он склонился и поцеловал примерное место, где с внутренней стороны была ранка. Отпускать её не хотелось. Было желание удержать это нечто хрупкое, что так редко бывало между ними.       Ответ на его вопросы уже сформировался, он чувствовал это, просто не мог в него поверить и боялся этого нового.       — Ты не жертва, — признание само шёпотом срывается с его губ.       Она потянулась к его шее. Отчётливый и сильный запах розмарина и бергамота уже давно был в её лёгких. В груди, в голове. Растворился облачком и въелся в неё.       — Тогда кто? — вопрос вырвался сам собой, он рвался наружу уже давно.       Адрия провела носом по его шее до ямочки под ухом, вдыхая, заполняя себя этим запахом. Его запахом. Впуская его в себя.       Руки Астариона вздрагивают, шея напрягается, и она слышит хриплый вдох, когда касается губами шрамов от клыков Касадора, которые были как метка хозяина и раба. Бледная кожа покрылась мурашками.       — Я не знаю, — ответил Астарион, прижимаясь спиной к дереву и прикрывая глаза. Он откинул голову назад, затылком чувствуя шершавую и неровную кору дерева. Вытянул шею, отдавая её Адрии на растерзание. Погружаясь в ощущения от касаний её горячих губ к его холодной коже. Невероятный контраст, разжигающий внутри новое пламя. — И какая разница? Мы оба здесь для одного. — Он ещё не понимает, что это такое давящее в груди. Больное, когда она не рядом. И невероятное нежное и трепетное, когда её внимание сосредоточенно на нём. И путает это с похотливым влечением. — Для нашего общего удовольствия. Ты хочешь меня, я — тебя. Разве этого недостаточно?              Просто давай сделаем это.              У всего должен быть конечный результат. Просто дай ощутить себя ничтожеством в очередной раз и почувствовать омерзение к тебе, к себе, ко всему этому процессу. Но не эта неопределённость. Не эти горячие фантазии, которые никогда не станут явью.              Она усмехнулась ему в шею. Проложила дорожку поцелуев к ямочке между его ключицами, и он снова вздрогнул.              Адрия прикрыла глаза. Девушка на одну ночь? Эта роль для неё не новая. Будущее туманно, неизвестно сколько им ещё шляться в поисках ответов. Ну получит он её один раз, потом она пожмёт плечами и скажет, что это была разовая акция. Как бесплатная проба товара на прилавке. Но с бессонницей из-за физического неудовлетворения пора заканчивать. И чёртов вампир запомнит её.              — Тогда скажи это, — прошептала Адрия, целуя его ключицу, двигаясь к плечу. — Хочу услышать, — продолжила она и её ладонь погладила его упругий живот, спускаясь к поясу штанов. Ненавязчиво, дразнящими движениями она провела пальцами вдоль линии пояса.              Все хотят это услышать. Всем это нужно, когда они оказываются рядом с ним. Отыметь его, и чтобы он отымел их. Один ничего не значащий раз.       Он убийца, инструмент для достижения цели, кукла, красивая игрушка, исполняющая самые похотливые желания. Стоит только спросить: «Как ты хочешь, моя сладость?». А что касается его чувств и желаний, всем было плевать. Просто надо сделать это и всё.              Её вторая рука плавно и изучающе погладила живот, поднимаясь вверх. Большой палец коснулся соска, и он прерывисто вздохнул.              Его кидает из холодной воды в огнь, и снова в холодную воду и обратно. Снова и снова.              Его вздох словно послужил сигналом для неё, и она погладила ещё раз. Всё тело вдруг наэлектризовалось, стало особенно чувствительным.       И снова она гладит, выжимая из него стон. В горле пересыхает. Кипящие импульсы пробежали от её подушечек пальцев по всему его телу, посылая волны тепла от груди к плечам, животу, спускаясь ниже, и к ладоням, замирая на кончиках пальцев. Неровный строй мурашек пробежался вверх и вниз по позвоночнику. Огненный шар в груди рухнул вниз. Оплавил там всё. Мысли хаотично заскакали по кругу.              Хочу ещё. Может в этот раз всё будет по-другому. Хватит. Не останавливайся. Разве такое бывает?              Астарион обхватил её плечи и отстранил от себя. Слегка рваными движениями, его ладони дошли до её шеи, большими пальцами он приподнял её лицо, и склонился к губам.       — Хочу тебя, — прошептал он, обдавая дыханием её губы.       — Как ты хочешь?       Ответом послужил жадный поцелуй. Резким движением он дёрнул за шнурок на её рубашке, распуская тот дурацкий хилый бантик. Астарион углубил поцелуй. Адрия не сопротивлялась, не устраивала борьбу. Наоборот, она подхватывала, отдавалась, подливала масло в огонь. Хотелось сильнее. Хотелось окунуться в горящую воду реки Стикс и сгореть.       Дотла.       Его пальцы сжали синюю ткань, резко потянули вверх, смяли рубашку и коснулись обнажённой кожи. Гладкой и тёплой на ощупь. И горячая волна спадает, превращается в нечто тёплое и нежное.       Он изучает каждый дюйм её тела, поднимаясь вверх по спине. Астарион коснулся места под правой лопаткой, где у неё была родинка. Подушечкой среднего пальца очертил её, полагаясь только на память, и продолжил исследование дальше.       То, что он никогда не говорил ей и в чём не признавался себе, рассказывали сами движения. Плавные и ласковые, исследующие каждый доступный дюйм её спины, боков и живота. Случайное касание кромки нижнего белья, будоражило воображение.       Внутри появляется страх всё испортить. А потому он тут же сжал пальцы.              Его руки блуждали по её телу. Вверх и вниз. Астарион прижал Адрию к себе, будто так она могла слиться с ним, стать его бронёй и защитой. Но не тела, об этом он легко мог позаботиться и сам, а раненной души.              Каждое его движение стало аккуратным, даже скованным и нерешительным. Будто он боялся спугнуть. Себя. Тех самых проклятых бабочек, что распустили крылья и порхали в нём. Когда они с влажным звуком разорвали поцелуй, она послушно подняла руки, и рубашка полетела в сторону. Астарион провёл тыльной стороной ладони по её скуле, коснулся чёрной пряди и убрал её за заострённое ухо. Сейчас она была до невозможности красива.       Адрия улыбнулась, склонив голову набок. Его взгляд скользнул по соблазнительному изгибу шеи, по выпирающим и изящным крыльям ключицы, к острому плечу.       Вкусное зрелище.       Она развернулась к нему спиной, перекинула волосы через плечо, демонстрируя застёжку её нижнего белья. Он коснулся лямки на её правом плече, медленно, едва касаясь её тела, провёл холодными пальцами по мягкой коже, вызывая волну мурашек. Он двинул в сторону тонкую лямку. Взглядом Астарион проследил, как она робко скользнула по руке, притворяя в жизнь старый образ из фантазии, который отпечатался в памяти, как клеймо. Завершая картину.       Раньше это всё было только в голове. И сейчас всё было ничуть не хуже и не лучше. Так, как было нужно. Как хотелось.              Астарион наклонился к её шее, провел губами по бархатной коже, спускаясь к худому плечу, а другая рука стянула вторую лямку. И Адрия вздрогнула, шумно втянула воздух через стиснутые зубы и тяжело задышала, тем самым прося о большем.              Астарион впитывает её в себя. Каждую часть, каждый тяжёлый вдох и стон, когда его клыки проходятся по тонкой коже шеи в области сонной артерии. Мышцы Адрии сокращаются, реагируя на его прикосновения, когда он гладит её живот, проходится по выпирающим рёбрам, сжимают её грудь.       Адрия чувствует его клыки, но не отстраняется, не двигается. И стонет, когда их сменяют мягкие губы.              В его глазах голод. Вампирская жажда смешивается с чем-то другим. Астарион сейчас с лёгкостью может проткнуть её кожу, вгрызться в сонную артерию. И пить, пить, пить. Допьяна. Его никто не контролирует, запретных правил Касадора больше нет. Всё держится только на его воле. Она знает кто он, знает про вечный голод и доверяет ему. Это ошеломляло.              Он ощущал тепло её тела и вдыхал запах волос. Дыхание сбилось. Внутри зародилось напряжение. Между их телами было небольшое пространство, но такое плотное. Давящее. Казалось, что его невозможно было разорвать, только разрезать.       В мыслях проносятся воспоминания. Бесконечный парад партнёров. Их влажные губы; неуверенные касания; быстрый переход к действию; грязные словечки и дыхание, неприятно касающееся уха; приказы хозяина, чтобы он развлекал и ублажал, которые ставили его на место и напоминали кто он такой; неприятная внешность и момент, когда уже всё равно, кто лежит или кто сверху и какие желания он должен исполнить. Просто всё равно.              Всё замирает, когда Адрия прижимается спиной к его груди. Он чувствует, что начинает задыхаться. От её запаха. От ощущения близости к ней. От неё.       Астарион кладёт свою руку на её шею и заставляя повернуть к нему голову. Он вновь смотрит в её глаза и нежно касается её губ, увлекая в долгий поцелуй. Он не монстр. Не голодное чудовище. И ему можно довериться. Мысли из головы улетучиваются. Их просто нет. Нет страхов. Воспоминаний. Болезненного опыта.              Был просто Астарион. И была просто Адрия. Без прошлого и будущего. Был просто тот самый единственный разовый момент. Который никогда между ними не повторится. Как первая любовь, первый поцелуй, первая победа и первый удачный раз.              Он опомнился, когда подхватил её за обнажённые бёдра, когда ноги Адрии обхватили его поясницу, и он, развернувшись прижал девушку к дереву.       Её спина резко и больно соприкасается с корой. И на контрасте он дарит нежное прикосновение губ к её горлу. И из её приоткрытых губ, вырывается тихий стон. Носом он уткнулся в её шею. Вновь вдыхая её запах, растворяясь. Холодная грудь Астариона вжимается в её рёбра, прижимается к разгорячённому животу. Кожа к коже. Плоть к плоти.       И ему кажется, что он тонет, падает в пропасть.              В реальность его возвращает болезненное соприкосновение спины с землёй. Адрия оказывается сверху и болезненно морщится от того, что её колени пострадали ничуть не меньше, чем его спина.       На его лице появилась ухмылка. Это его территория, его сфера деятельности и он будет главным. Астарион попытался перевернуть её на лопатки, но Адрия перехватила его руку и прижала к земле возле головы.       Она любуется им. Любуется разбросанными по траве белокурыми локонами, его игривым взглядом и наигранно-недовольной ухмылкой. Бледной и тонкой кожей, похожей на жемчуг. У неё в груди всё затрепетало от этого вида, и Адрия склонилась к нему.              Её волосы приятно щекотали грудь, когда она вела дорожку поцелуев вниз. Каждая клетка реагировала на неё, под кожей сокращались мышцы. Своими действиями Адрия вырывала из него стоны. Это сущее безумие. Невыносимо. Жарко. Душно. И ему методично сносило крышу. Всё было как в тумане, когда Адрия стянула с него оставшуюся одежду. Внизу всё давило, закручивалось, пылало и тянуло.       Он приподнимается, наматывает на кулак её волосы, чтобы увидеть эту соблазнительную картину: её голова у его паха. Между ног. Поднимается и опускается.       И дело было совсем не в технике, хотя и были некоторые нюансы, над которыми можно было поработать. А в том, что это была она. Адриана. Наглая, вредная, до невозможности раздражающая и такая нужная, нежная девушка.              Астарион вновь опускается, вжимает затылок в траву, и стонет, когда её рука, подобно змее, поднимается к его груди и вновь касается затвердевшего соска. Его дыхание прерывисто. Он будто задыхается, потом получает долгожданный воздух и снова задыхается, не в силах вдохнуть.       Это всё слишком. Слишком жарко и слишком хорошо, чтобы быть правдой.       Он сдерживает себя, желая, чтобы это не заканчивалось. Длилось дольше. Но и Адрия прекращает, отстраняясь. Она лишь дразнится.              Адрия сталкивается с его недовольным взглядом и ухмыляется. Ей нужно больше. Ощущать близость тела, смотреть в глаза, чувствовать, тонуть в чужих руках. Астарион садится, привлекая её к себе, вновь целуя. Глубоко, но не грубо, не жадно. Просто хочется быть ближе. Настолько, насколько это возможно.              Она опускается на него и обхватывает ногами его поясницу. Его рука тут же сжимает её волосы на затылке, опускается ниже, и в ладони оказывается её шея. Глаза в глаза. Её взгляд томный, тёмный и в тоже время открытый. Настоящий. Он будто видит её насквозь. Она нежна и смущена. Или это уже просто воображение так сильно разыгралось? Прикрыв глаза, Адрия наклоняется и замирает в одном дюйме от его губ. Без поцелуя, почти не касаясь, они просто дышат друг другом. Дыхание смешивается и превращается в одно на двоих.       В темноте прикрытых век всё исчезает, перестаёт иметь значение всё, кроме тяжёлого дыхания, которое становится чаще и глубже. Он в ней во всех смыслах. Так близко друг к другу они ещё не были.       Мысли разбиты на осколки. Они падают и растворяются, пока окончательно не исчезают. Чужого приказа нет. Этого надменного голоса больше нет. Грязные воспоминания уже не травят своим ядом. В голове лишь пустота. И темнота.              Был только этот момент. Эта прохладная из-за лёгкого ветра и одновременно жаркая ночь. И это так правильно.              Адрия подаётся вперёд и двигается. Медленно, размеренно и плавно, как прибой. Он целует её нежно, поглаживая спину, опускаясь к ягодицам и снова поднимаясь вверх. Наслаждение разливается внутри, как тёплая и вязкая патока, затопляя сознание.              Астарион резко прижимает её к себе, и она, словно прочитав его мысли, ускоряется. Её руки на его плечах, пальцы в белокурых волосах. Ритмичные движения. Он сжимает её бок, обхватив рукой тело Адрии за поясницу. Жар достигает предела, его грудь пылает так сильно, так ярко, что проступают капельки пота. Огонь в голове, в крови, на кончиках пальцев и в каждой клетке. Она склоняет голову, горячо дышит, стонет, закусив свою опухшую нижнюю губу. А потом всё её тело вздрагивает. Он чувствует это в своих руках. Астарион чувствует, как внутри неё всё сокращается и пульсирует, сжимаясь.       — Не останавливайся, — почти не разборчиво шепчет Астарион, уткнувшись в её плечо, потому что ещё чуть-чуть. Буквально совсем немного.       И Адрия не останавливается, продолжает. Кровь будто отлила от всего тела к паху, огненная, пульсирующая, разносящая жаркие волны удовольствия болезненными мурашками. Вызывающие желание двигать бёдрами навстречу. Он стонет. Дышит, уткнувшись носом в её шею, чувствуя, как горло пересыхает, как внутри всё сжимается, стягивается в узел. И он доходит до самого пика. Обхватывает руками её тело и прижимает к себе. Вздрагивает, уткнувшись носом в изгиб её шеи.       Ему хочется вгрызться в её плечо. Но не для утоления жажды, а чтобы поймать ориентир, потому что ему кажется, что он бесконечно падает в пропасть, разрываясь на куски и растворяясь. Теряя себя. Умирая.       Адрия обнимает его, поглаживая, прижимаясь щекой к виску. Впитывая его и отдавая себя. На её лице играет довольная улыбка.       Обессилено Астарион падает на холодную и мягкую траву. И внутри всё медленно начинает собираться заново.              Над головой было чёрное небо с россыпью звёзд. Кроны деревьев тихо шелестели, ветками соприкасаясь друг с другом.       Он теряет ощущение её тела. Она ложится рядом, восстанавливая дыхание, вытягивая стройные ноги, потягиваясь со сладким стоном.              И тихой поступью вернулось прошлое. Словно он снова выполнил свою работу: развлёк, задержал кого-то на приёме; задержал, пока хозяин не вернулся; ублажил, чтобы выведать нужную информацию, ведь в постели некоторые очень любят поговорить. И рефлекторно пришел страх, такой яркий, грозящий отнять у него всё. Эту иллюзию жизни. Эту хрупкую близость.       Неосознанно Астарион рывком обхватил её талию, желая сохранить остатки, положил голову на её грудь.              Моё!              Чувство собственности было ему не знакомо. Оно было давно потеряно и забыто. Но это его момент. Его… не жертва, нет... полуэльфийка.              Её рука, опустившаяся на плечо, подкралась к волосам. Ласково и успокаивающе она перебирала его белокурые локоны, создавая ориентир в реальности.              И он успокаивается.              Тук-тук — ритм её сердца. Оно билось за двоих. Тук-тук — мелодия жизни. Такая быстрая, замедляющаяся, восстанавливающая.              Он прикрывает глаза, чувствуя долгожданное умиротворение и удовлетворение.              Вкус пепла и горечи придёт завтра, когда вернётся его броня, выстроенная столетиями. Броня, получившая новую трещину.