Сделки, свидания и бумажные кольца

Регулус Блэк не празднует Рождество. В этом нет ничего даже близкого к осознанному выбору или принципам, просто… так получается. Когда он был маленьким, их рождественский ужин был похож на похороны; мать и отец выряжались в черное, за столом держались с подчеркнутой строгостью, заставляли их с Сириусом браться за руки и вслух — четко, медленно и с расстановкой — произносить вызубренную до спазмов в животе молитву. У них дома не было ни елки, ни украшений; родители дарили им подарки, но никогда — то, чего они, маленькие мальчики с обычными мальчишескими потребностями, на самом деле хотели. Получение подарков было целой церемонией — только торжественной музыки не хватало: они по очереди подходили к матери, сидящей в кресле у камина, рассказывали ей о том, что весь год старались вести себя, как надлежит всякому праведному христианину, и она, смерив их строгим, но снисходительным взглядом, вручала им в руки что-нибудь бесполезное. Вместо игрушек и сладостей они получали новые запонки, зажимы для галстуков, портмоне из натуральной кожи (в которые нечего было класть — они не имели собственных денег), билеты на оперные постановки (хотя они никогда не увлекались оперой) и свои собственные портреты во весь рост (нарисованные настолько правдоподобно, что смотреть на них было попросту жутко; каждый раз, проходя через гостиную, Регулус боялся пересечься взглядом с изображением себя самого). Когда Регулус впервые — случайно — узнал о том, что не все семьи празднуют Рождество так, как его собственная, он был разбит; он проплакал всю ночь, а на следующее утро притворился больным, чтобы подольше не вылезать из постели. «Почему ты никогда не рассказывал мне?», — спросил он у Сириуса несколько дней спустя; тот только виновато взглянул на него в ответ, протягивая тайком принесенные откуда-то шоколадные конфеты в форме снежинок и елочек. Позже, окончательно разорвав все связи со своей безумной семьей, он не сделал ни единой попытки отметить этот праздник как полагается, и это было основным, что составляло разницу между ним и Сириусом. Они росли в одних и тех же условиях, впитывали одинаковые пагубные установки с молоком матери, — но Сириус, сбежав, сделал усилие, чтобы вырвать из груди гниющие и разлагающиеся сорняки, сумел приспособиться к окружающему миру, принять новые правила и начать жить в гармонии с ними и с самим собой; в свою очередь Регулус, покинув дом на площади Гриммо, по факту остался жить там — маленький мальчик, корчащийся в своей постели под тонким одеялом в попытках не проронить ни единого лишнего звука, чтобы никто не узнал, как горько он плачет. Отмечать Рождество с друзьями у него тоже, в общем-то, не получалось — Пандора и Эван, как правило, уезжали в конце декабря к семье (с разной долей энтузиазма, но все-таки) и возвращались только в первых числах января, а Барти… ну, Барти был таким же, как он. Он тоже не праздновал Рождество, так что иногда они не праздновали его вместе. Играли в приставку, до утра пересматривали все — даже самые отстойные — части «Крика» и засыпали, когда начинало светлеть, — иногда в обнимку, иногда — по разные стороны кровати. Регулус успешно игнорировал бы Рождество и в этом году, если бы не Сириус с его дурацкими, бесполезными сделками, из-за которых ранним утром двадцать четвертого числа Регулусу приходится выбраться из теплой постели, наспех собрать вещи, одеться и загрузить самого себя в стоящую у дома машину. Не то чтобы он по-прежнему горит желанием довести их пари до конца или боится своего проигрыша — нет, на самом деле, он просто не умеет нарушать обещания, закрепленные рукопожатием. В этом проблема. В машине их четверо — Питер Петтигрю за рулем, рядом с ним, на пассажирском сиденье, сонный, с наушником в одном ухе, — Римус Люпин, парень его старшего брата. Регулус и Сириус устраиваются позади, каждый у своего окна. Час настолько ранний, что даже Сириус ведет себя не так буйно, как обычно, — не крутится, не постукивает пальцами по подлокотнику, не дергает ногой, только заспанно моргает, пялясь на мелькающие за запотевшим стеклом черно-белые пейзажи. Никто ни о чем не разговаривает, только Питер несколько раз уточняет, не мешает ли кому музыка по радио (нет), и Римус тянется назад, чтобы молча предложить ему кусочек молочной шоколадки с орехами (конечно, он его принимает). Сириус оживает только несколько часов спустя, когда они останавливаются на заправке и Питер выходит из машины, чтобы оплатить бензин, а Римус — чтобы купить каждому из них по стаканчику растворимого кофе. — Что у вас с Джеймсом произошло? — спрашивает Сириус, и Регулус дергается, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не спросить, как много ты знаешь, Сириус. — Я просто играл по правилам, — отвечает Регулус, стискивая зубы. — По правилам, которые придумал ты. — И каким образом это привело к тому, что он уже который день выглядит так, будто у него одна за другой сдохли его любимые домашние рыбки? Регулус прикрывает глаза, пытаясь успокоить свое воображение. Он не хочет этого представлять. — Он спросил, почему я согласился пойти с ним на свидание, — говорит Регулус, отвернувшись. — Я сказал, что это из-за нашего с тобой пари. — Господи, блядь, боже. — Сириус запрокидывает голову, впериваясь взглядом в потолок, как будто Регулус сказал что-то настолько неадекватное и раздражающее, что это почти не укладывается в голове. — Что ты собираешься делать с этим? — Не знаю. Я должен что-то делать? Сириус смотрит на него недоверчиво, с легкой иронией, выразительно поднимает брови, но не успевает ничего ответить — в машину забирается Люпин, рассеянно бормоча: — Не нектар амброзии, конечно, но тоже ничего, — и раздает всем теплые стаканчики. Следом за ним возвращается Петтигрю. Сириус снова поворачивается к окну, наблюдая за тем, как приевшиеся до тошноты урбанистические виды аккуратно вытесняются деревенской природой — благородной и живописной даже сейчас, в середине декабря. Путь они продолжают в молчании. Регулус не понимает, куда и зачем Сириус тащит его. Ему почему-то кажется, что там, куда они едут, все будут презирать и ненавидеть его из-за того, как гадко и жестоко он поступил с Джеймсом Поттером, и, что ж, он не может не признать, что это будет вполне заслуженно. Он знает, что Джеймс не стал бы посвящать никого в подробности… ситуации между ними, но все равно не может избавиться от этого идиотского предчувствия. Он жалеет, что открыл Сириусу дверь в тот день, первого декабря.

***

Проходит еще минут сорок, прежде чем они наконец останавливаются. Регулус — безо всякой мысли — слегка наклоняется, чтобы получше рассмотреть место их остановки. Дом — трехэтажный, отделанный изящно и со вкусом, внушает невольный трепет одним своим видом. Регулус окидывает взглядом колонны, балконы и веранду на первом этаже. Кажется, у Мэри Макдональд богатые родители. — Каким прекрасным могло бы быть это место зимой, если бы находилось в какой-нибудь Норвегии, — тянет Люпин. Петтигрю отзывается тихим смешком: — Точно. Регулус понимает, о чем идет речь. Он ненавидит зиму, холодный ветер, гололед и снег, но даже ему иногда хочется, выглядывая в окно, видеть высокие сугробы, а не скромно припорошенную землю. Втроем они выбираются из машины, и Регулус, тихо вздыхая, забрасывает рюкзак на плечо, прежде чем последовать их примеру. Из-за разноцветных гирлянд, которыми обвешан фасад дома, рябит в глазах — Регулус слегка морщится, отворачиваясь. На площадке возле дома стоят припаркованными несколько машин разных марок, и Регулус внутренне вздрагивает, видя их. В доме, должно быть, полным-полно народу — чего ему-то там делать? Он, впрочем, не жалуется, следуя за братом, лишь сильнее стискивает пальцами лямку рюкзака; не жалуется, чтобы не выставлять себя еще более беспомощным и убогим, чем он есть на самом деле. В любой неожиданной ситуации лучшее, что ты можешь сделать, — это изобразить, будто у тебя все под контролем. Получается, наверное, так себе, но он старается. В доме их с порога приветствуют его многочисленные обитатели, и Регулус теряется во всей этой неловкости вынужденно-дружеских ритуалов, когда Мэри Макдональд целует его в щеку, наверняка оставляя след от помады, и призывает чувствовать себя как дома, Лили приветственно улыбается и похлопывает по плечу, а Марлин обнимает — так крепко и так просто, будто они каждый день этим занимаются — и тянется к уху: — Ну, наконец-то мой любимчик из Блэков приехал, — говорит она, и Регулус никак на это не реагирует, потому что это очевидно адресовано не ему, потому что это адресовано Сириусу — и это работает так, как надо: Сириус цокает, возмущенно закатывая глаза. — Ладно, киса, отцепись от него, — произносит Мэри, ласково, но настойчиво отодвигая Марлин в сторону. Та даже внимания не обращает, на этот раз повисая на Сириусе. — Пойдем, Реджи, детка, я провожу тебя в твою комнату. Полагаю, ты устал с дороги. — Спасибо, Мэри, я очень признателен. — Может быть, ты хочешь перекусить или выпить чего-нибудь? Я могу заварить для тебя чай или кофе. Еще есть апельсиновый сок. И, хм, кажется… Он не слышит окончания фразы, потому что, когда они проходят через гостиную и останавливаются перед лестницей наверх, Регулус видит знакомую шевелюру волос над высокой спинкой кресла — Джеймс, это Джеймс. Сидит к ним спиной. Регулус видит, как его рука держит чашку с чем-то горячим, и краешек ноутбука, и он, кажется, смотрит что-то… — О, он просто в наушниках, — видя его замешательство, объясняет Мэри. — Эй, Джеймс! Джеймс отзывчиво поворачивается в их сторону, открывает было рот, чтобы ответить, но, заметив Регулуса, так ничего и не произносит, скользит по нему пустым, незаинтересованным взглядом. Отворачивается обратно. Мэри выглядит сбитой с толку, смотрит сначала на него, потом на Регулуса, будто пытаясь по выражению его лица прочитать, понимает ли он, что здесь вообще происходит. Регулус, к сожалению, понимает. Ни один из них это не комментирует, и они продолжают путь вверх по лестнице. Мэри провожает его в одну из комнат направо по коридору, снова принимаясь щебетать, как ни в чем не бывало: — Знаешь, у тебя прямо-таки королевские условия проживания: ты единственный — такой особенный — ни с кем не делишь комнату. Марлин живет с Доркас — она не вышла поздороваться с тобой, потому что еще не проснулась, прости ее, — Сириус с Римусом, Джеймс с Питером, я с Лили… — Вы с Лили?.. — Мы с Лили? — озадаченно переспрашивает Мэри. — А, нет, нет, ничего такого, мы просто подруги. Я гетеросексуалка, а ей не нужны отношения как таковые. На самом деле, она сначала думала поселиться с Джеймсом, потому что они прекрасно дружат с тех пор, как расстались, и это не было бы неловко ни на секунду, но я попросила ее не делать этого, потому что мне не захотелось жить с Питом — мы только недавно начали встречаться, и я еще не совсем готова к такому, ну… решительному шагу, понимаешь? — Она льнет к дверному косяку и пожимает плечами, и Регулус оборачивается на нее через плечо с удивлением в глазах, потому что эта девушка — девушка, с которой он впервые общается чем-то, кроме дежурных «привет» и «как дела?», не требующих ответа, — эта девушка выкладывает ему всю самую личную информацию о себе так, будто железно уверена: ему можно доверять. — Понятно, — отвечает он, и на мгновение повисает неловкая пауза, потому что Регулус никогда не был особенно хорош в подобных разговорах с людьми, которых знает так мало. Мэри эту паузу даже не замечает, обводит комнату рукой и усмехается: — Ну, вот твои владения до самого января. Располагайся и чувствуй себя здесь как дома. Ванная комната есть на первом этаже, налево от прихожей, и на втором — в конце коридора. Ими свободно можно пользоваться, если там в очередной не застрянет никто типа нашего самовлюбленного мальчика с шикарными волосами. — Мэри с легкой улыбкой закатывает глаза. — Если захочешь перекусить, спускайся вниз. Все, что увидишь съедобного, — твое, пока это не съест кто-нибудь другой. Тут как в джунглях, понимаешь? Каждый сам за себя, выживает сильнейший. Так, ну… пожалуй, я оставлю тебя, пока я тебя окончательно не утомила. Регулус дожидается, когда дверь за Мэри закроется, и только после этого позволяет себе бросить рюкзак на пол и опуститься на край кровати. Его, как правило, действительно утомляют люди, успевающие в минуту говорить слов больше, чем он успевает подумать, но от Мэри такого послевкусия не остается — она приятная, заботливая и… И она доверяет ему. Почему-то она доверяет ему. Странно с ее стороны — Регулус бы себе доверять не стал. Он падает на спину, закрывая глаза, и мучительно морщится: в памяти мгновенно всплывает лицо Джеймса — такое пустое, что даже манекены в магазине выглядели бы поживее на его фоне. Неужели все это — его гребаных рук дело? Он отвлекается от неприятных мыслей, когда телефон сообщает о входящем уведомлении. Барти. За несколько дней до того, как уехать, Регулус спрашивал его, нормально ли, что он вот так оставит его, и даже предлагал поехать вместе, но Барти тут же поспешил успокоить его: «Знаешь, Реджи, я не собираюсь умирать от ревности или типа того, я, блядь, буду просто счастлив знать, что в кои-то веки ты отметишь этот праздник как следует — с Сириусом где-то поблизости». Ехать вместе он тоже отказался — сказал, что у него есть какие-то срочные дела, которые он сможет совершить, только дождавшись Эвана домой после рождественского ужина с его дурацкой семейкой. [ Барти, 09:46 ] ну как там, дорогуша? ты уже на месте? [ Вы, 09:46 ] Да. Все в порядке. Я надеюсь, что обо мне все забудут и я смогу пролежать у себя в комнате, уткнувшись лицом в подушку, до первого января. [ Барти, 09:47 ] я… так не думаю :/ [ Вы, 09:47 ] :( И Барти, конечно, оказывается прав — в этом доме о нем даже не думают забывать. Он успевает подремать всего минут сорок, прежде чем раздается легкий стук в дверь и до его ушей доносится приглушенное сириусовское: — Реджи, мы собираемся перекусить, ты с нами? И Регулусу приходится открыть глаза и с тяжким вздохом оторвать голову от подушки, потому что да, конечно, разумеется, блядь, я с вами, разве может быть иначе? Сириус даже ответа не дожидается — Регулус замирает, прислушиваясь к удаляющемуся звуку его шагов. Он заглядывает в ванную комнату, чтобы умыться и привести волосы в порядок, и спускается вниз минут через десять уже значительно посвежевшим. Доркас, видя его, перегибается через спинку дивана и протягивает к нему руку, чтобы поздороваться: — Доброе утречко, Реджи. Ему не нравится, что все здесь позволяют себе такую вольность, как использование краткой формы его имени, но, с другой стороны… никто больше не называет его «малышом Блэком», как раньше, и это безмерно радует. Регулус ненавидит это прозвище. Он усаживается на свободное место на диване, и Лили мгновенно вручает ему тарелку с поджаренным сэндвичем (никакого мяса внутри, я в курсе, что ты веган!) и кружку горячего шоколада (кое-кто по секрету сказал мне, что ты неравнодушен к сладкому, так что я подумала, ты будешь не против). Он не успел позавтракать с утра и чувствует себя ужасно голодным, так что за еду принимается почти с неприличной жадностью, одновременно с тем осторожно разглядывая всех остальных. Марлин и Доркас сидят в обнимку на противоположной стороне дивана, рассматривая что-то на экране телефона и перешептываясь; Римус, Питер и Сириус играют в какую-то настольную игру на полу; Мэри, устроившись в кресле с ногами, переброшенными через подлокотник, подсказывает Питеру, как и куда лучше пойти, чтобы занять место повыгоднее; Лили занимается чем-то на кухне, изредка оглядываясь через плечо, чтобы бросить очередную короткую фразу… Джеймсу. Джеймс сидит на высоком барном стуле, смеется и отвечает, расслабленно подперев голову рукой и потягивая что-то из большой кружки. Регулус почти мучительно желает услышать, что он ей говорит, услышать его голос и смех — живой, искренний и настоящий, самый прекрасный на свете. Проходит всего двенадцать дней с момента их первого свидания и четыре — с момента, когда они виделись в последний раз, но Регулус уже безумно скучает. Он не думает, что когда-либо скучал так хоть по кому-нибудь; может, разве что, по Сириусу. Это не похоже на то приятное томящее чувство, о котором он читал в книжках, это похоже на разъедающего душу паразита, которого ничем не вытравить. Регулус скучает по его дурацким сообщениям, по смешным картинкам, с которых он начинал каждое утро, по его нескончаемой болтовне, по его неловким шуткам, по его прикосновениям, по его рукам, по его губам, по ощущению спокойствия и безопасности рядом с ним, даже по гребаному запаху салона его машины. Регулус скучает по Джеймсу. Он смотрит на него, почти ожидая, что Джеймс вот-вот посмотрит в ответ, что их глаза пересекутся — и тогда, может быть, Джеймс поймет, что все это было просто идиотской ошибкой, что он не хотел ничего подобного, что все попросту зашло слишком далеко, что он скорее умер бы, чем нарочно обидел его. Но Джеймс не поворачивается, даже если чувствует его взгляд. Джеймс игнорирует его, и это больно. Он почему-то только в этот момент понимает, что это и правда может быть концом — концом всему, что так и не успело толком начаться. Джеймс, может быть, задет его поведением до самого мяса, Джеймс, может быть, никогда больше не захочет даже взглянуть в его сторону, Джеймс, может быть, никогда его не простит. Регулус думает об этом — и внезапно проникается тоской ко всему первому, что должно было у них случиться, но так и не случилось: первое совместное засыпание, первое совместное пробуждение, первый ужин в качестве пары, первое случайно оброненное «я тебя люблю», первый переезд в новую квартиру, первое знакомство с родителями — все-все-все, что бывает у обычных людей, все, что Регулус только в фильмах видел. И, должно быть, никогда уже не увидит в реальности. Он неприязненно усмехается, вспоминая, как всего год назад мечтал о том, чтобы Джеймс наконец отвалил и оставил его в покое. Вселенная, кажется, все же прислушивается к нему, придурку, время от времени. К большому несчастью.

***

День проходит почти неплохо: Регулус успевает привыкнуть к новой обстановке и смириться с аномально большим количеством людей вокруг. Дом перестает казаться ему таким пугающе большим, когда он обходит его снизу вверх, заглядывая в каждый уголочек и пересчитывая комнаты, потому что это заставляет его чувствовать себя спокойнее. Чердак, большой и просторный, завален всяким хламом — рабочими инструментами, фотоальбомами и детскими игрушками, которыми давно никто не играет, — и Регулус отмечает его про себя как место, в котором можно будет спрятаться, если вдруг он ненадолго потеряет способность терпеть чужие голоса и лица, если ему понадобится минутка наедине с собой, чтобы выдохнуть и успокоиться. С людьми тоже оказывается проще, чем он представлял себе поначалу, и это странно — ему, как правило, сложно терпеть чье-то присутствие рядом дольше, чем несколько часов в неделю, тем более — в таких количествах. Может быть, дело просто в том, что от него здесь никто ничего не требует. Даже Сириус, приглашая его в игру, формулирует предложение так, чтобы у него была легальная возможность отказаться, не нарушая условий сделки, и Регулус благодарен ему за это — типа, по-настоящему. Иногда он забывает, что его брат все-таки способен на благородные поступки. Остальные тоже не ждут от него ничего сверхъестественного, позволяют просто сидеть поблизости и смотреть. Регулус чувствует себя донельзя комфортно в этой роли — в роли наблюдателя. Кажется, он проводит в ней бóльшую часть своей жизни. Несколько раз за вечер Лили Эванс подсаживается к нему, чтобы узнать, не нужно ли ему чего, и поболтать. Они разговаривают о любимых фильмах, книгах и музыкальных группах, во многом пересекаясь, и Лили воодушевленно восклицает: — У нас с тобой так много общего! Регулус осторожно улыбается в ответ, скользя взглядом за ее спину, к Джеймсу, сидящему за «островком» на кухне, и изо всех сил подавляет в себе шутку про «общего парня». Это не смешно и даже не забавно, это больше напоминает истерику. Вечером, вернувшись в свою комнату, Регулус первым делом берет в руки телефон и открывает диалог с Барти. [ Вы, 22:31 ] Барти? [ Барти, 22:31 ] да детка?? [ Вы, 22:31 ] Ты не занят? [ Барти, 22:32 ] для тебя — никогда <3 [ Вы, 22:33 ] Я хочу рассказать тебе кое-что очень важное. [ Барти, 22:33 ] слушаю

***

[ Барти, 22:45 ] я просто блять не могу поверить что ты участвовал в пари на протяжении месяца и не сказал мне ни слова об этом. я блять кто вообще— [ Барти, 22:45 ] ладно с другой стороны я бы себе тоже ничего подобного не доверил [ Барти, 22:46 ] эй, реджи, будешь шафером на нашей с эваном свадьбе? ;) [ Вы, 22:46 ] Я бы и без пари согласился быть вашим шафером, Барти. [ Барти, 22:47 ] АААААААААВВВВВВВВВВВВВВВВ. [ Барти, 22:47 ] иногда ты такой милашка просто ужас продолжай !!! [ Барти, 22:48 ] ххххх [ Барти, 22:48 ] ну так вот. джеймс поттер. [ Барти, 22:48 ] расскажи мне что ты собираешься делать с этим [ Вы, 22:49 ] Я не знаю. Я, блять, ненавижу все, что сейчас происходит, потому что я вижу, как я задел его, и я знаю, что это идеальный момент, чтобы окончательно уйти, пока все не стало слишком сложным… ну, как я обычно делаю. Но я… не хочу? [ Вы, 22:51 ] Мне больно. Мы не виделись четыре дня, и у меня УЖЕ такое ощущение, будто из меня кусок живой плоти клещами выдрали. Сейчас мы рядом, в одном доме по факту, но он делает вид, что меня не существует, и это еще хуже, потому что я уже знаю, как светятся его глаза обычно, когда он смотрит на меня. А сейчас они пусты, потому что я позволил себе так феерически проебаться, и это, может быть, конец всего, может быть, мне уже нет никакого смысла надеяться на что-то. [ Барти, 22:52 ] реджи любовь моя скажи мне вот что [ Барти, 22:52 ] ты попробовал поговорить с ним хотя бы раз за весь день? [ Вы, 22:52 ] Э-э, нет? Я же говорю: он даже не смотрит на меня. Я ему противен. [ Барти, 22:53 ] жаль что ты не слышишь как громко и красноречиво я вздыхаю сейчас [ Барти, 22:53 ] ты хочешь сказать что собираешься просто сидеть и ждать когда все образумится? [ Вы, 22:54 ] Я… наверное. [ Барти, 22:54 ] регулус нет [ Барти, 22:54 ] ответ неверный [ Вы, 22:55 ] Я… собираюсь… поговорить с ним? [ Барти, 22:55 ] умница! быстро учишься <3 [ Барти, 22:57 ] кстати знаешь че я щас делаю? :) [ Барти, 22:57 ] [1 фотография] [ Вы, 22:58 ] Что ты забыл в тату-салоне в одиннадцать часов вечера? [ Барти, 22:59 ] ;) Регулус недоуменно хмурится, блокируя телефон и откладывая его в сторону. Поговорить с Джеймсом — вот, что главное. Он должен поговорить с Джеймсом. Но как? и о чем? Регулус понятия не имеет, каким образом должен выглядеть этот разговор. Он переворачивается на бок, утыкаясь носом в холодную подушку. В голове почему-то всплывают слова Мэри о том, что он единственный ни с кем не делит комнату, и ему вдруг становится жалко самого себя — до зубовного скрежета, до скулежа, застрявшего где-то в горле по пути наружу. Он закрывает глаза и старается ни о чем не думать, чтобы поскорее заснуть, но на внутренней стороне век беспрестанно мелькает Джеймс — Джеймс с его непослушными волосами, Джеймс с его ослепительной улыбкой, Джеймс с его заразительным смехом, Джеймс с его теплыми руками, ресницами в снежинках и потрескавшимися на морозе губами, Джеймс, заслуживающий всего на свете.

***

Утро начинается с подарков. Или, вернее сказать, с голоса Сириуса по ту сторону двери, возвещающего о том, что они собираются обмениваться подарками и не будешь ли ты, дорогой младший брат, так добр спуститься и почтить нас своим присутствием в это прекрасное рождественское утро? Регулус бормочет что-то невнятно-положительное, переворачиваясь на бок, и несколько минут просто лежит так, невидящим взглядом пялясь на серую пелену неба за окном, грубо разрезанную черными ветками-лапами. Затем с тяжелым вздохом все-таки отрывает себя от подушки. Когда он спускается вниз, причесанный, умытый и все еще слегка сонный, остальные (все в пижамах) уже сидят в гостиной, кто где — на диванах, креслах и на полу, прильнув спиной к чужим ногам. Рядом мерцает украшенная елка, чья красота так сильно притягивает взгляд, что Регулус даже не сразу замечает кучу подарков в разномастных обертках, притаившуюся под низкими ветвями. Не то чтобы это неожиданность — он знал, что будут подарки. Сириус предупредил его, что они традиционно проводят в своей компании «тайного Санту» на Рождество, так что Регулусу не оставалось ничего, кроме как принять участие вместе со всеми. — Ре-е-еджи, — тянет Марлин, зевая и прикрывая рот рукой, — иди ко мне. — Она похлопывает ладонью по месту рядом с собой, и Регулусу приходится повиноваться, потому что это единственное свободное место в гостиной. Он мог бы устроиться и где-нибудь на полу, но теперь, после приглашения, это было бы грубо, и ему не хочется расстраивать Марлин даже несмотря на то, что она постоянно липнет к нему и называет странными ласковыми прозвищами. — Ну, кто первый? — спрашивает Мэри, вскакивая со своего места на полу, из-за чего Лили, дремлющая на ее плече, едва не падает — Сириус притягивает ее в объятия, позволяя опереться о него спиной. — Ладно, ребята, можно было бы проявить побольше энтузиазма. Тогда я просто достану что-нибудь наугад, окей? Вот, например, этот… — Мэри опускается на колени рядом с елкой и зажмуривает глаза, прежде чем запустить руки в кучу подарков. — Этот — для Питера, — говорит она, разглядывая небольшую надпись с именем на упаковке. — О-о, давай сюда! За следующие полчаса Регулус с удивлением понимает, что в их компании «тайный Санта» мог бы называться просто «Санта», потому что ничего тайного в нем и близко нет: отправители либо не пытаются скрываться, либо делают это настолько плохо, что раскусить их не стоит никакого труда. Каждый раз, когда кто-то берет подарок со своим именем в руки, Регулусу достаточно пробежаться взглядом по всем остальным, чтобы связать у себя в голове все ниточки, — обязательно будет кто-нибудь, кто слишком очевидно пялится или слишком очевидно не пялится, жует нижнюю губу, теребит завязки от капюшона и дергает ногой. Регулус и сам ловит себя на чем-то подобном, когда Доркас берет в руки его подарок, но быстро себя останавливает. Он отводит взгляд в сторону, но тут же возвращает обратно, надеясь, что выглядит не слишком подозрительно для всех остальных. Подарки — это проклятие, и Регулус просто очень рад, что Сириус заставил каждого из них заполнить небольшие карточки с основными интересами и увлечениями, чтобы дарителям было проще сориентироваться. Он бы ни за что не придумал, что подарить Доркас, если бы в своей карточке она не указала, что увлекается коллекционированием всяких винтажных штук и редких виниловых пластинок. Он провел несколько вечеров, ведя ожесточенную борьбу на интернет-аукционах и переписываясь с индивидуальными продавцами всяких древностей, чтобы купить для нее небольшую дамскую шкатулку с замочком, изготовленную в начале прошлого века, и пластинку какой-то рок-группы, о существовании которой до недавних пор даже не подозревал. Она осторожно распаковывает подарочную обертку (он промучился около сорока минут, пытаясь соорудить что-то приличное) и открывает коробку, и Регулус будто в замедленной съемке видит расцветающий на ее лице восторг. — Вау, — выдыхает Доркас, разглядывая свои подарки с таким трепетом, что Регулус чувствует, как тепло становится у него в груди. Наверное, как-то так это и должно работать, думает он. Через секунду его взгляд натыкается на Джеймса, болтающего с Лили, и сердце снова подергивается тонкой коркой льда. — Не знаю, кто из вас это сделал, — говорит Доркас, поднимая голову и осматривая каждого из них, — но это потрясающий вклад в мою маленькую непрофессиональную коллекцию. Я в восторге. Спасибо большое. — Она складывает ладони в молебном жесте. Марлин кладет голову ей на плечо, счастливая даже больше, чем во время получения собственного подарка. Он терпеливо дожидается, когда будет распакован последний подарок, и уже успевает подняться на ноги, чтобы незаметно исчезнуть, когда Мэри окликает его: — Эй, Реджи, а как же ты?.. — Я, эм-м… — Регулус оборачивается, — что? — Твой подарок, — говорит Мэри, протягивая ему сверток, перевязанный красной ленточкой, и несколько секунд Регулус просто смотрит на него, как загипнотизированный. Все это время, принимая участие в игре, он не до конца осознавал, что является ее полноценной частью, что где-то на самом деле есть человек, получивший его в качестве подопечного. Впрочем, возможно, это просто Сириус, думает Регулус, усаживаясь обратно, и осторожно тянет за ленточку. Возможно, это просто Сириус, которому было неловко оставлять своего младшего брата без подарка, так что он купил ему какую-нибудь ерунду, наспех запаковал ее и бросил под елку в надежде, что его никто не заподозрит… Но это не Сириус. Регулус держит в руках красно-белый свитер со смешным изображением мультяшного оленя с гирляндами на рожках и вспоминает о том, как в одну из недавних прогулок они шли мимо витрины со всякой рождественской ерундой и Джеймс спросил, есть ли у него уродливый новогодний свитер, и Регулус, брезгливо поморщившись, ответил выразительным: «Нет, я ношу только красивые свитера», и Джеймс смеялся над ним до тех пор, пока его щеки не порозовели от смущения. «У каждого должен быть уродливый новогодний свитер, Реджи, таковы правила», — важно вздернув подбородок, заявил Поттер, и Регулус почему-то не стал с ним спорить. От воспоминания об этом больно тянет в подреберье. Регулус сжимает свитер в пальцах, пытаясь дышать. Кажется, он вскидывает голову так неожиданно, что Джеймс даже взгляд отвести не успевает — их глаза сталкиваются через всю комнату. На мгновение, только на мгновение, — затем Регулус снова выныривает на поверхность, судорожно пытаясь отдышаться. Когда с подарками наконец покончено, все разбредаются по дому — обратно в спальни, доспать заслуженные несколько часов, или на кухню, чтобы перекусить. Джеймс тоже движется к лестнице, когда Регулус нагоняет его с пульсирующим «я должен что-то сказать» в обоих висках. — Джеймс, — окликает Регулус, наполовину ожидая, что Поттер проигнорирует его, сделает вид, что не услышал, и просто продолжит свой путь. Но Джеймс останавливается, поворачиваясь на зов, и Регулус теряется, потому что вот, вот момент, о котором он мечтал, между ними снова жалкий шаг расстояния, и ему нужно лишь несколько слов, чтобы преодолеть его. — Я… привет? Джеймс складывает руки на груди, безразлично глядя на него сверху вниз. — Привет, Регулус. И Регулусу почти хочется засмеяться, потому что, черт возьми, Джеймс блядский Поттер — единственный человек на свете, кто должен звать его «Реджи», — обращается к нему так официально и так холодно. Мог ли он представить себе нечто подобное даже в самом страшном кошмаре? — Спасибо за твой подарок, он… он чудесный, — говорит Регулус, и на секунду в глазах напротив ему чудится что-то знакомое, привычное, совсем-совсем близкое… он не успевает зацепиться за это — Джеймс моргает и пожимает плечами, глядя куда-то ему за спину. — Не за что. Это все, что ты хотел сказать? — Я… — Регулус вздыхает, качая головой, — да, ладно, я просто… Он замолкает, потому что Джеймс даже не дожидается окончания фразы — молча разворачивается и уходит. Регулус закрывает глаза, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце и изо всех сил борясь с желанием ударить себя по лицу. Гребаный идиот, идиот, идиот. Как он мог проебать такой прекрасный шанс? Как он мог позволить себе потратить этот разговор впустую? Регулус пытается ускользнуть к себе в комнату, чтобы запереться в ней до самого рождественского ужина, но не успевает — Лили оказывается рядом раньше. — Умеешь готовить? — спрашивает она, прищуриваясь. — Э-э, да? — Оцени себя по шкале от одного до десяти, где один — это Сириус «полное ничтожество на кухне» Блэк, а десять — это Питер «сделаю блюдо высшего класса даже из воздуха» Петтигрю. — М-м, что-то среднее, должно быть. — Хорошо, давай смоделируем ситуацию. Что произойдет, если у тебя в руке окажется нож? Варианты ответов: пырну себя; пырну кого-нибудь; нарежу салат. — Н-нарежу салат?.. — бормочет Регулус, потому что это кажется верным вариантом, хоть и не таким привлекательным, как первый. — Отлично, вы приняты. — Лили хватает его за руку, принимаясь активно трясти ей в воздухе; затем, не размениваясь на лишние объяснения, приобнимает за плечи и ведет в сторону кухни, где уже в поте лица работает Марлин. — Марлс нужна дополнительная пара рук, а все остальные слишком заняты… по большей части валянием дурака, но пусть так и останется, ладно? — Они на секунду останавливаются, оба поворачиваясь в сторону Сириуса, который пытается встать на руки рядом со стеной. — Никто из нас не хочет, чтобы он оказался рядом с едой. Никто. Регулус согласно кивает. Его все еще временами передергивает, когда он вспоминает, как Сириус несколько лет назад пытался самостоятельно устроить им семейный ужин. Как жест это было очень мило… как ужин — полный отстой. — Привет еще раз, детка, — говорит Марлин, слегка отодвигаясь в сторону, чтобы дать ему свободное пространство рядом. — Классный свитер, да? Почему ты его не надел? Мне кажется, тебе к лицу красный цвет. Регулус натянуто улыбается в ответ: — Здесь и без того тепло. — Окей, — кивает Марлин. — Так, смотри, у нас с тобой сегодня почетная роль — мы готовим салаты. В основном будем просто кромсать овощи, так что, надеюсь, ты будешь не против немножко поболтать, а иначе я умру от монотонности действий. Регулус подавляет чересчур красноречивый вздох: — Хорошо. На самом деле, разговор получается по-странному легким и ненавязчивым. Марлин спрашивает, какая у него любимая пицца, какие сериалы он смотрит, когда ему грустно, какую книгу прочитал последней и как любит проводить выходные, когда никуда не нужно, и Регулус даже сам не замечает, в какой момент начинает болтать — не просто отвечать на ее вопросы, а прям болтать, расслабленно и почти безостановочно. Марлин — с этими ее вечными прикосновениями, навязчивыми объятиями и заливистым смехом — в разговоре ощущается как кто-то давно знакомый, и Регулус просто отпускает себя, выплескивается в диалоге с ней целиком, без остатка. На готовку салатов уходит час с небольшим, хотя Регулус осознает это лишь позже — за ни к чему не обязывающей болтовней он не замечает, как пролетает время. — Ну, вот, — говорит Марлин, окидывая довольным взглядом две большие чаши, — видишь, какие мы молодцы: так быстро со всем справились… — и поднимает вверх руку с раскрытой ладонью. У Регулуса уходит несколько секунд, чтобы понять, что он должен сделать. Он отбивает «пять», и Марлин требовательно притягивает его в объятия, коротко чмокая в щеку. — Спасибо, зайчик, без тебя бы дольше возилась. Теперь остается только дождаться, когда пропечется индейка, и можно будет садиться за стол… — бормочет она, наклоняясь к мутному стеклу в дверце духовки. Регулус неловко трет щеку ладонью. — Я тебе больше не нужен? — А? — Она резко выпрямляется. — А, нет, все в порядке. — Она берет со стола одну из палочек для суши и взмахивает ей на манер волшебной: — Я тебя освобождаю, — с театральным придыханием произносит она, и Регулус подыгрывает ей, кланяясь и рассыпаясь в благодарственных реверансах. Он движется в сторону лестницы, но что-то ярко-красное привлекает его внимание, в последний момент заставляя остановиться. Свитер. Ему пришлось оставить его на диване, когда Лили решила, что он будет прекрасным помощником, и утащила на кухню. На этот раз Регулус забирает его с собой. В комнате, заперев дверь, Регулус ложится на кровать, прижимая его к себе, и ему, конечно, кажется, ему просто кажется, что свитер отдаленно пахнет Джеймсом — не чем-то отдельным вроде его парфюма или шампуня, а Джеймсом в целом, и этот запах Регулуса успокаивает. Он засыпает и просыпается только несколько часов спустя, потому что в дверь барабанит… ну, естественно, Сириус. — В чем дело? — Ужин, — говорит Сириус, прекращая стучать. — Рождественский ужин. Стол уже накрыт, ждем только тебя, Реджи. Регулус вздыхает. — Пять минут, пожалуйста. — Хорошо. В темноте он нашаривает телефон и пролистывает список уведомлений, смахивая неинтересующие. Отвечает на сообщения Пандоры, повествующей о своем знакомстве с родителями Ксено с кучей восклицательных знаков в конце каждого предложения, а потом открывает диалог с Барти, где из сообщений — только картинка, отправленная двадцать две минуты назад. Подпись внизу гласит: «Подарок для Розье». Связь ловит плохо, поэтому картинка грузится долго, но, когда все-таки загружается, Регулус едва ли на постели не подпрыгивает от увиденного. Это… что ж, это определенно Барти — Барти с голым торсом и… голым всем остальным, что, к счастью, не попадает в кадр. Не то чтобы это первый раз, когда Регулус ни с того ни с сего получает от Барти нюдсы, просто… в этот раз кое-что поменялось. Огромная татуировка розы, расцветшая на теле Барти, на передней части шеи, там, где кожа тоньше всего. Регулус почти уверен, что раньше ее там не было. Он увеличивает картинку, разглядывая татуировку в мельчайших подробностях. Она монохромная, минималистичная, выполненная в готическом стиле. На некоторых шипах виднеются набухшие капельки крови. [ Вы, 18:34 ] Ебать. [ Вы, 18:35 ] Если после этого он не позовет тебя замуж, то я даже не знаю… [ Барти, 18:36 ] ой хз [ Барти, 18:36 ] пока рассчитываю на то что меня как следует выебут, а там уж посмотрим Регулус вздыхает. [ Вы, 18:36 ] Удачи. [ Вы, 18:37 ] А я иду на рождественский ужин с человеком, который, вероятно, не знал, что способен ненавидеть кого-то так сильно, пока не встретил меня. [ Барти, 18:38 ] …уверен, что все не так плохо… [ Барти, 18:38 ] но держи в курсе. и сам пжлст держись. целую!! Регулус блокирует экран телефона, с тяжким вздохом сползая с кровати и зажигая ночник, стоящий на прикроватной тумбочке. Он достает из-под кровати сумку с вещами, собираясь отыскать что-нибудь, что подойдет для рождественского ужина, — что-то нарядное, но не слишком официальное, близкое к повседневному, но не слишком простое. Он склоняется, после чего — почти тут же — выпрямляется. И смотрит на свитер, одиноко лежащий на другой половине кровати. Почему бы и нет? Когда он спускается на первый этаж, собравшиеся приветствуют его за праздничным столом радостными воплями. Регулус, оглядевшись, приходит к выводу, что сделал правильный выбор — почти все надели то же, что он, или что-то подобное (Лили с Римусом и вовсе нацепили оленьи рожки, а Сириус обмотал шею сине-фиолетовой мишурой на манер боа). Он ловит взгляд Джеймса, блуждающий по его свитеру, и пытается мягко улыбнуться в ответ, но Джеймс тут же отворачивается, утыкаясь в пустую тарелку. Не дает ему даже шанса. — Как непривычно видеть тебя в чем-то, кроме черного, — комментирует Сириус, указывая ему на свободное место рядом с собой, и Регулус послушно усаживается — падает — на стул. И ничего, на самом деле, не меняется. Не случается никакого рождественского чуда. Они проводят за столом около полутора часов, болтая и уплетая наготовленное, а потом перемещаются в гостиную — все, кроме Джеймса. Джеймс, чуть только они вылезают из-за стола, сбегает наверх так стремительно, будто рядом с Регулусом сгорают секунды, минуты, часы его жизни. Регулус провожает его взглядом и слышит, как тихо переговариваются Питер и Сириус — «что с ним такое?» и «ничего-ничего, Пит, не нужно его сейчас трогать». Регулус остается сидеть на месте, пока Лили не хватает его за руку и не утаскивает в гостиную ко всем остальным. Следующие пять дней проходят… ну, сказать честно, Регулус даже не уверен, что может подобрать точную оценку. Что-то среднее между «нормально» и «адски мучительно, как будто цепные псы разорвали все твои внутренности и ты умираешь, но недостаточно быстро, чтобы назвать это милосердной смертью». То есть, в общем и в целом, все в порядке. Почти все время, когда не спит, он окружен людьми, которым, кажется, и правда нравится — со всей своей внешней грубостью, со всей угрюмостью, со всей неспособностью выстраивать дружеские отношения. Они приглашают его играть в карты и настолки, приглашают смотреть глупые новогодние комедии, приглашают играть в снежки перед домом и лепить снеговиков (которым Сириус потом лепит морковку гораздо ниже, чем нужно, потому что это, конечно же, просто блядски смешно и остроумно). Регулус никогда не занимался ничем подобным, и это точно, точно выход из зоны комфорта, но, если быть честным, он так давно из нее вышел, что уже забыл, как попасть обратно. Он был лишен всех этих простых глупостей, будучи ребенком, и теперь, в двадцать три года, он вынужден признать, что они ему нравятся. Ему нравится, как Марлин злится, когда в очередной раз проигрывает ему в карты, как Доркас закидывает ноги ему на колени, когда они смотрят фильм, и как Лили дергает его за рукав, когда начинается ее любимый эпизод, и как Питер дает ему первому попробовать блюдо на соль, когда готовит, и как Мэри с заливистым смехом сует снежок ему в капюшон во время прогулки. Ему правда все нравится. Кроме того, что Джеймс ни в чем этом не участвует и бóльшую часть времени лишь наблюдает за ними со стороны. Не то чтобы он вообще всех сторонится — нет, он сторонится только Регулуса. Это не сложно заметить, учитывая, что его пламенная речь каждый раз обрывается, стоит только Регулусу показаться на горизонте. На шестой день Регулус не выдерживает. Он не спит всю ночь, а около шести часов утра выходит в коридор и стучится в дверь, за которой, как он надеется, должен быть его старший брат. — Сириус, — шипит он, снова занося руку, чтобы постучать, но дверь вдруг открывается, и он сталкивается лицом к лицу с Люпином — тот смотрит на него сверху вниз, подслеповато моргая. — Что случилось? — недовольно бормочет он, проводя по лицу рукой. Регулус окидывает взглядом его голый торс, про себя отмечая, что без одежды он выглядит даже лучше, чем в ней. Все-таки единственное, что связывает их с Сириусом, — это исключительно прекрасный вкус в мужчинах. — Эм-м… позови Сириуса, пожалуйста? — Ты время видел? Я думал, ты, как его брат, должен знать, что в шесть часов утра он из постели выберется разве что ползком, да и то под угрозой неминуемой смерти. — Пожалуйста, Римус, — настойчиво повторяет Регулус, — мне правда очень нужно поговорить с ним. И что-то в его тоне, кажется, заставляет Римуса смягчиться. — Ладно, — говорит он, — спускайся в гостиную, мы будем с минуты на минуту. Мы? Регулус не успевает уточнить, что хотел бы поговорить с Сириусом наедине, потому что дверь перед его носом защелкивается. Он чувствует себя неловко и странно, но все же спускается в гостиную — и, подумав, занимает место в эркере, прижимается лбом к холодному стеклу, за которым в предрассветной мгле слабо кружатся снежинки. Сириус с Римусом и правда показываются на лестнице несколько минут спустя — оба в пижамных штанах, сонные; у Сириуса на плечах висит вязаный плед, у Римуса — кардиган. Завидев его, Сириус движется навстречу и без лишних слов усаживается напротив, подкладывая декоративную подушку под спину. У него бардак на голове и след от подушки на пол-лица, и он, кажется, в шаге от того, чтобы снова заснуть, прислонившись головой к окну. Римус приносит им с кухни две кружки горячего кофе. Сириус моргает и вздрагивает, принимая свой кофе с тихим «спасибо». Регулус ожидает, что Римус усядется где-нибудь неподалеку, но тот лишь молча уходит обратно… и не возвращается — устраивается на высоком стуле за «островком», подперев голову рукой и потягивая свой кофе. Для полноты образа ему только утренней газеты не хватает. — Ты же меня поговорить позвал, — тихо говорит Сириус, и Регулус, повернувшись, встречается со слабой улыбкой. — Он не из тех, кто станет навязываться или подслушивать диалог, который ему не предназначен. Регулус кивает, не зная, что на это ответить. — Так, и… что случилось, младший брат? — Сириус звучит привычно несерьезно, насмешливо, но где-то во всем этом едва заметно сквозит искреннее беспокойство, и Регулус знает, что ему не кажется. Ладно, это легко. Просто нужно действовать быстро и не сильно задумываясь. — Слушай, Сириус, — выпаливает он, — мне нужно, чтобы ты помог мне вернуть Поттера. Сегодня последний день нашего пари, и мое желание, считай, уже у меня в кармане, и вот на что я его потрачу. Пожалуйста, помоги мне. Я не знаю, как сделать так, чтобы он перестал меня ненавидеть. Это… невыносимо. Сириус делает маленький глоток кофе, стараясь не обжечься, и поднимает на него удивленный взгляд. — С чего ты взял, что Джеймс тебя ненавидит? — Потому что он… избегает меня? Не хочет находиться рядом со мной? Не хочет разговаривать со мной? Даже не смотрит на меня? — Ну, это не значит, что он тебя ненавидит. — Сириус флегматично пожимает плечами. — Джеймсу вообще неведомо это чувство, он знает только любовь. Но он… умеет обижаться. — Значит, он на меня обижен? — Да, — кивает Сириус. — Твое счастье, Реджи, что он также умеет прощать. — И что мне нужно сделать для этого? Несколько минут Сириус молчит, загадочно щурясь и будто бы что-то обдумывая. Потом произносит: — Знаешь, на самом деле, все донельзя просто. — Правда? — Конечно. — Он подтягивается на руках, усаживаясь поудобнее, и поправляет сползающий плед. — Дело в том, что Джеймс — дитя ромкомов и счастливых концовок. Придумай самое глупое, что ты мог бы сделать, чтобы продемонстрировать ему свои чувства, и исполни это. Вот увидишь, это сработает.

***

За бесполезными размышлениями он проводит весь день. Осеняет его только к одиннадцати часам вечера, когда они все спускаются на первый этаж, чтобы встретить Новый год вместе. Лили и Питер раздают горячий шоколад и какао с маршмеллоу, и Регулус, приняв свою кружку, усаживается подальше от всех, в кресло у окна. Джеймс тоже здесь, но почти на противоположном конце комнаты, болтает о чем-то с Марлин и Сириусом. Регулус пялится на них, не в силах отвести взгляда, и раз за разом прокручивает в голове все, что они когда-либо говорили друг другу, и на одной из фраз в его мозгу вдруг что-то щелкает, и вот оно. Вот оно. То, о чем говорил Сириус. Его шанс. Он маленькими глотками допивает свое какао, пересекает гостиную незамеченным и проходит на кухню. В груди холодеет от страха и волнения, но он должен, он не может струсить, не сейчас. Он подтягивается на руках и забирается на «островок», а потом вытягивается во весь рост. Никто по-прежнему не обращает на него внимания, так что он берет в руки кружку и осторожно стучит по ней чайной ложкой. Разговоры медленно стихают. — Можно… можно минуту вашего внимания, пожалуйста? — спрашивает Регулус. Горло сдавливает — слова приходится проталкивать силой. Он опускает взгляд. Все смотрят на него с замешательством — все, кроме Сириуса. До Сириуса, кажется, доходит почти сразу. — Нам подойти или?.. — спрашивает он, и Регулус порывисто кивает в ответ, благодарный за помощь. Секунду он наблюдает за тем, как все собираются вокруг него, неуверенно переглядываясь друг с другом. Ну, почти все. Не хватает только самого главного. Регулус тихо вздыхает. — Джеймс, — говорит он, — подойди, пожалуйста. Я не отниму у тебя много времени, обещаю. Джеймс смотрит на него, очевидно колеблясь, и за бликующими стеклами очков не видно глаз. Потом рывком поднимается и тоже подходит ближе, встает прямо напротив, задирает голову — почти что с вызовом, — но молчит. Регулус сглатывает. Он прокручивает в голове все ромкомы, которые видел когда-либо, все сцены признания. На секунду закрывает глаза и прячет леденеющие ладони в рукавах теплого свитера. — Однажды ты сказал мне, что обожаешь Тейлор Свифт, — говорит он. А потом начинает — тихо и осторожно: — The moon is high, like your friends were the night that we first met… И это совсем не похоже на песни из ромкомов, потому что никто не начинает подыгрывать ему на пианино, никто не притоптывает в такт его пению, никто не подпевает правильные слова, все просто молчат, не представляя, что здесь происходит, и Регулус продолжает петь, чтобы заполнить гнетущую тишину: — Kiss me once 'cause you know I had a long night. Kiss me twice 'cause it's gonna be alright. Three times 'cause I've waited my whole life… Он открывает глаза и смотрит на Джеймса, и замирает с приоткрытым ртом, потому что Джеймс, оказывается, тоже смотрит на него, широко распахнув глаза, и в голове его от этого взгляда образуется вакуум — вакуум, который вытесняет не только все песни, но и все слова в принципе. Ему кажется, что он вот-вот либо свалится в обморок, либо вырвет, и это совсем, совсем не по-ромкомовски — Регулус уверен, что ни один режиссер на свете не снимал подобной ерунды, — но он снова тяжело сглатывает и продолжает, и на этот раз его голос даже почти (почти!) не дрожит: — I like shiny things, but I'd marry you with paper rings, uh huh, that's right. Darling, you're the one I want, and I hate accidents except when we went from friends to this, uh huh, that's right. — Он снова смотрит на Джеймса, прямо в глаза. — Darling, you're the one I want. In paper rings, in picture frames, in dirty dreams. Oh, you're the one I want… Последние слова он допевает почти шепотом, медленно погружая дом в тишину. Секунда, две, три. Они все еще смотрят друг на друга. — Ого. Никогда не думала, что такую энергичную песню можно исполнить настолько драматично, — говорит Марлин, но это не издевка, просто размышление. — Реджи, ты очень здорово поешь. Регулусу кажется, что его голова взорвется, если он скажет хоть что-нибудь, поэтому он только кивает ей в знак благодарности. Сириус тоже показывает ему большой палец и улыбается — молодец, мол. И все потихоньку разбредаются обратно по гостиной, оставляя его, стоящего на столе в оцепенении, и Джеймса с запрокинутой головой, который по-прежнему не сказал ни слова. Регулус чувствует себя просто конченным придурком. Джеймс пялится на него, и ни по его лицу, ни по его взгляду нельзя понять, что он думает и что чувствует, и ему, наверное, просто-напросто не понравилось, и он не знает, что сказать, потому что не ожидал от Регулуса такого фееричного идиотизма, и Регулус зря выставил себя на посмешище. Но попробовать стоило. Он осторожно опускается, намереваясь наконец слезть со стола, и в этот момент Джеймс вдруг отмирает — протягивает ему руку раскрытой ладонью вверх. — Мы можем поговорить? И вот теперь Регулус почти задыхается.

***

Они выходят на веранду, наспех набросив куртки и обмотавшись шарфами. Веранда открытая, не застекленная, и здесь все припорошено снегом — пол, ограда, складные стульчики, на которых, наверное, очень удобно сидеть и читать книжку где-нибудь в середине лета. Регулус делает шаг вперед, задумчиво смахивая снег с деревянной перекладины, прежде чем на нее опереться. Задний двор тоже весь белый, и на голых ветках лежит снег, оттягивая их вниз, к земле, и снежинки неспешно кружатся в воздухе, оседая. Боковым зрением Регулус видит, как Джеймс ловит их на указательный палец, и решимость вдруг вскипает в нем, будто это не он собирался потерять сознание всего две минуты назад. — Слушай, это… — начинает Джеймс, но Регулус тут же перебивает его. Если это прощальная речь, то пусть он, по крайней мере, успеет сказать все, что думает и чувствует, до того, как услышит «я больше не хочу тебя видеть». — Знаешь, — говорит он, поворачиваясь, и приглушенный свет из гостиной падает ему на лицо; Джеймса, напротив, почти не видно. — Знаешь, когда я впервые тебя встретил, я сразу понял, что это будет катастрофа. В смысле, ты был таким… я имею в виду, ну, таким, какой ты обычно. Радостным, смеющимся, простым. Будто в твоей жизни никогда не случалось плохого. Мы впервые встретились, и ты сказал «привет, Реджи», как будто всю жизнь меня знаешь, как будто имеешь полное право так меня называть, и я ответил что-то грубое, надеясь тебя осадить, а ты только рассмеялся в ответ — так искренне, что я даже растерялся. Стоял и смотрел, и думал, что это будет просто катастрофа, если я позволю тебе подобраться ближе, потому что, ну… у меня, если ты не заметил, большие проблемы с подпусканием, а ты, уж прости, не выглядел как человек с серьезными намерениями. Мне не хотелось быть игрушкой, которую выкинут, когда надоест. А потом был Сириус, и эта идиотская сделка, и я собирался испортить все еще на первом свидании, чтобы ты увидел, каким отвратительным я могу быть, и бежал от меня со всех ног, но это почему-то не сработало, и я ненавижу то, как все вышло, я должен был рассказать тебе, я должен был признаться, и мне жаль, что я ранил твои чувства, Джеймс… — Регулус замолкает, разглядывая свои пальцы, покрасневшие и негнущиеся на холоде. Сует руки в карманы куртки. — Я… — Все это время я не мог перестать думать о том, что почти стал насильником, — произносит Джеймс. Регулус теряется, открывая и закрывая рот. — Что? — Я прокручивал все моменты нашей близости в голове. Когда я спрашивал, можно ли обнять тебя, ты отвечал «да». Когда я спрашивал, можно ли поцеловать тебя, ты отвечал «да». Если бы я спросил, хочешь ли ты заняться сексом, ты бы тоже ответил «да», потому что таковы условия вашей сделки, верно? — Джеймс, я не… — Регулус порывисто качает головой, не обращая внимания на слезы, накатывающиеся на глаза. — Послушай, если бы у меня была возможность вернуться назад и все исправить, я бы не стал. Я бы снова принял условия Сириуса, потому что… ну, потому что в итоге они привели меня к тебе. И потому что дело не только в сделке. Я никогда не делал с тобой ничего такого, чего бы на самом деле не хотел. Да, мне было проще отважиться, потому что у меня была отговорка вроде условий пари, которые нужно соблюдать, но… боже, если быть честным, я бы сделал все то же самое и без нашей сделки, будь у меня хоть немного гребаной смелости. — То, что ты сделал, было смело. — Что? — Ну, я имею в виду, это же ад для тебя — петь на людях… но ты, типа, пять минут назад пел песню Тейлор Свифт в окружении толпы народу. — А… Да. — Они смотрели на тебя и слушали, как ты поешь. — Ага. — Это было круто. Правда круто. — Джеймс молчит пару секунд. — Хотя вообще-то ты мог просто сказать «прости». Регулус не видит, но чувствует его теплую улыбку, и тоже смеется, громко, чуть истерично, и слезы обжигают щеки. — Прости, Джеймс, — говорит он, и слова эти так легко срываются с его языка, что даже странно. Он никогда ни перед кем не извинялся — и уже второй раз извиняется перед Джеймсом. — Пожалуйста, прости. — Хорошо, — отвечает Джеймс, делая шаг навстречу. — Это все, чего я ждал. Но песня — тоже здорово. Регулус влажно смеется: — Заткнись. — Значит… бумажные кольца? — О, это… — Регулус смущенно замолкает. — Мне нужна была любая песня Тейлор Свифт. Эта — первая, что пришла мне в голову. — И ты бы вовсе не хотел выйти за меня с бумажными кольцами? — Не зна-аю, Поттер. Что-то я при тебе вообще никаких колец не вижу. Джеймс улыбается ему, стирая пальцами дорожки слез с лица, и кожа у него теплая, теплая даже на таком морозе, потому что солнцу мороз нипочем. — Знаешь, кажется, уже полночь. Регулус тоже это слышит — радостные вопли, доносящиеся из гостиной. — С Новым годом. — С Новым годом, — говорит Джеймс, наклоняясь ближе к его лицу. — Могу я тебя поцеловать? — Да. И больше никогда об этом не спрашивай. Он вытаскивает руки из карманов куртки и кладет их поверх ладоней Джеймса, слегка сжимая, а потом тянется выше, к его лицу. Пальцы у него холодные, и Джеймс чуть вздрагивает от прикосновения, но уйти не пытается. Регулус осторожно берется пальцами за дужки очков и поднимает их, устраивая на макушке. Джеймс подается вперед, сокращая расстояние между ними, и на секунду их дыхание смешивается. А потом он накрывает его губы своими, и господи господи господи, это не первый их поцелуй… не первый, не второй и даже не третий, но Регулус чувствует, как внутри все трепещет от захлестывающих эмоций, от сладкого, мучительного волнения, прямо как тогда, на тридцатом этаже, под снегопадом, когда они поцеловались в первый раз. Регулусу хочется, чтобы все их будущие поцелуи были такими же, как самый первый. Он приглушенно стонет, обвивая Джеймса за шею, и тянет вниз, на себя, хотя на них столько одежды, что ближе уже невозможно, — и в этот момент что-то пролетает над самыми их головами, ударяясь о стену дома. Они отрываются друг от друга, вздрагивая и оглядываясь. Там, на заднем дворе, в освещении одного плохо работающего уличного фонаря, стоят они — все семеро. Регулус будто в замедленной съемке наблюдает за тем, как Сириус наклоняется, собирая снег в ладони в перчатках. — Долго вы там еще ворковать собираетесь? — интересуется он, но Регулус его не слушает — завороженно следит за тем, как снег в его руках превращается в снаряд. — А что, Бродяга, завидуешь? — кричит Джеймс. — Никак нет, Сохатый. Мне просто не нравится, что ты решил совратить моего младшего брата. Выйди и сразись со мной как мужчина, а не как трус. Регулус даже не успевает толком отреагировать на услышанное, когда Джеймс кричит «пригнись». Он ныряет вниз, скрываясь за прочными деревянными перекладинами, и запущенный Сириусом снаряд пролетает прямо над их головами. Повисает тишина. — Твой брат — не шестнадцатилетняя принцесса, чтобы я отвоевывал его сердце на поле боя, Бродяга, — кричит Джеймс, тоже присевший на корточки рядом с Регулусом. Регулус смотрит на него, и его сердце почему-то пропускает удар, когда Джеймс вдруг подмигивает ему. Его руки принимаются осторожно шарить по полу, собирая снег. — Глупо было бы предполагать, что он останется со мной до конца дней моих просто потому, что я закидаю тебя снежками. Хотя… чем черт не шутит, да? Последняя фраза теряется за шорохом одежды, потому что Джеймс вдруг вскакивает на ноги и запускает снежок — метко, так дьявольски метко, что тот прилетает Сириусу прямо в грудь, под подбородком. На секунду весь мир замирает… а потом начинается вакханалия: Джеймс перемахивает через ограду, ловко приземляясь в невысокий сугроб, и снежок прилетает ему в голову, когда он наклоняется, чтобы набрать снега в ладони. К бою подключаются и все остальные, и уже через несколько секунд снежки летают из стороны в сторону, то промахиваясь, то попадая прямо в цель. Джеймс и Сириус, кажется, продолжают разговаривать, но слова их тонут в гуле голосов и громкого, заливистого смеха. Посреди боя Джеймс вдруг останавливается, чтобы обернуться и посмотреть на Регулуса каким-то длинным, странным взглядом, странным, но теплым, с мягкой улыбкой, и Регулус кричит «сзади», но Джеймс только моргает в ответ. Регулус ныряет вниз, собирая снег в ладони, и успевает запустить его как раз вовремя, чтобы сбить Сириусу прицел. Сириус рычит, устремляя взгляд в его сторону. Обычное сражение превращается в войну. Позже они просто лежат в снегу, пялясь на звезды и пытаясь отдышаться, пока Лили бродит вокруг, подбирая потерянные в ходе сражения очки и шапки и терпеливо возвращая их владельцам. — Ну все, поднимайтесь, — говорит она, взмахивая рукой, — не хватало мне еще, чтобы вы все заболели. — В голосе ее звучит любовь и строгость, и у Регулуса сердце щемит от внезапного осознания, что Лили была бы замечательной матерью. Она протягивает ему руку, помогая подняться, и оттряхивает шарф от снега, и тепло улыбается, будто бы слыша его мысли. — С Новым годом, Регулус. — С Новым годом, — почти шепотом отвечает он. В доме они по очереди, будто бы группа дошкольников-непосед, моют руки в теплой воде и устраиваются в гостиной. Мэри раздает им теплые пледы, но на всех не хватает, поэтому они делятся по двое. Регулус на секунду замирает на месте в сомнении, но Джеймс тут же хлопает ладонью по дивану, приглашая его к себе, и он не находит ни сил, ни желания отказаться. Он усаживается рядом, и Джеймс набрасывает плед на его плечи, создавая кокон вокруг них. Питер приносит безалкогольный глинтвейн. — Так, значит… ты выиграл ваше пари? — спрашивает Джеймс, когда, снова поздравив друг друга с Новым годом, все остальные отвлекаются на болтовню. Сириус сидит рядом, на диване, повернувшись спиной к ним и лицом — к Римусу. Они обсуждают что-то приглушенным, интимным тоном, и Регулус думает, что у Сириуса, вероятно, не получится участвовать сразу в двух разговорах, даже если ему этого очень захочется. — Вроде того, да, — отвечает он. — И теперь… что? — Джеймс скользит расслабленным, но внимательным взглядом по его лицу; палец обводит кромку чашки с теплым напитком. — Что ты получил взамен? Желание? — Ну, я его, вроде как, уже потратил. — Да? На что? — На, эм-м… на помощь в отношении тебя. — Хочешь сказать, все это Бродяга придумал? — Нет-нет… Ну, то есть… он скорее был идейным вдохновителем, знаешь. Просто… подтолкнул меня в нужном направлении. Остальное я сделал сам. — Вот как. — Да. — Ты потратил желание, получение которого так тяжело тебе далось, на меня. — Получается, так. Джеймс открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но в этот момент Сириус поворачивается к ним всем телом, бесцеремонно вторгаясь в разговор, и по лицу его становится совершенно очевидно, что он слышал каждую их реплику. — Вообще-то я хотел предложить тебе перезагадать свое желание, — говорит он, глядя Регулусу в глаза. — Ты — я уверен — честно выполнил условия нашей сделки и заслуживаешь хорошего желания взамен на все неудобства, которые вытерпел, а я… ну, знаешь, благородный старший брат, готовый предоставить тебе такую возможность. — Серьезно? — спрашивает Регулус, вскидывая брови. — Конечно. Где-то на краю его сознания маячит назойливая мысль о том, что Сириус — проигравший пари Сириус — выглядит слишком довольным для человека, который ненавидит проигрывать и всегда идет до конца. Он не успевает зацепиться за эту мысль, потому что в объектив попадает новая, более яркая. Сириус предлагает ему перезагадать желание. — Что ж, ладно. — Регулус изображает задумчивый вид, постукивая по подбородку указательным пальцем, пока Сириус в предвкушении пялится на него. — Тогда я хочу, чтобы следующие три месяца лишь ты один выполнял всю работу по дому, за исключением, так уж и быть, готовки — все же я не желаю вам двоим смерти. Сириус просто смотрит на него, слегка приоткрыв рот, и взгляд этот напоминает ему тот самый взгляд из детства, когда Регулус наконец признался, что ему вообще-то не нравятся «Черепашки-ниндзя» ни в одном своем проявлении. Взгляд, полный разочарования. — Слушай, хорошо, — говорит Сириус. — Я сначала хотел возмутиться, но… ладно. Пусть так. По крайней мере, мне не нужно лезть на стол и петь слюнявые песни про кольца… Регулус отчаянно стонет, утыкаясь Джеймсу в плечо, чтобы спрятать легкий румянец, покрывший щеки. Джеймс смеется и невесомо касается его виска губами, и Регулус застывает, думая, что ему, вероятно, будут напоминать об этом эпизоде до самого конца его дней, упиваясь его смущением. А потом он думает, что, вообще-то, был бы только счастлив.

***

[ Барти, 01:23 ] знаешь не хочу прозвучать вульгарно но меня сегодня выебали так как наверное больше никогда не выебут [ Вы, 01:24 ] А что, у Эвана после тебя эректильная дисфункция? [ Барти, 01:24 ] АХАХАХАХАХАХА [ Барти, 01:24 ] придурок [ Барти, 01:24 ] это фигура речи. просто было СЛИШКОМ хорошо [ Вы, 01:25 ] Иногда мне кажется, что я мог бы получать чуть меньше подробностей о твоей сексуальной жизни. [ Барти, 01:25 ] тебе просто кажется [ Барти, 01:25 ] а у тебя там как? [ Вы, 01:26 ] Замечательно. Знаешь, я, кажется, выиграл. Кое-что лучше, чем просто пари. С Новым годом, Барти. [ Барти, 01:26 ] с новым годом, реджи <3333