Дракон и его принцесса

Когда Рейнира открыла глаза, за окном уже стемнело. Она зевнула и потянулась, гадая, долго ли она спала. Часа два, а то и того меньше, тем не менее молодому организму хватило и этого: она чувствовала себя бодрой и голодной, как самый настоящий дракон. Она потрясла колокольчик, и через несколько минут в комнату вошла служанка — темнокожая тучная женщина с невозмутимым лицом, точно вырезанным из эбенового дерева. — Накрой легкий ужин, — распорядилась Рейнира. — Надеюсь, вода для ванны уже согрелась? — Согрелась, а то как же, — чинно кивнула женщина. — Когда вашей милости будет угодно купаться? До или после трапезы? — она говорила на всеобщем с легким акцентом Вольных городов. Рейнира поморщилась, вспомнив Мисарию. Деймон поклялся, что выставит эту женщину немедля, и горе ему, если он солгал. — Сначала ужин, — махнула рукой Рейнира, отпуская прислугу. Несмотря на разыгравшийся аппетит она помнила, что впереди свадьба и брачная ночь. От этой мысли перехватывало горло, кажется, она преследовала ее даже во сне. Рейнира соскочила с кровати в поисках дорожного сундука. Покои принадлежали лорду Драконьего камня, неудивительно, что драконы были здесь повсюду. Помимо огромного барельефа над кроватью, выполненного из черного гранита и обсидиановой мозаики, они поддерживали каминную полку, служили орнаментом для карнизов и балюстрад, обнимали арки оконных проемов. Даже дверные ручки, и те были выполнены в виде змеевидных чешуйчатых тел. Рейнира родилась и выросла в Красном замке, но ее корни были здесь, на этом островке из соли, дыма и черного камня, и сейчас это ощущалось особенно остро. Было нечто волнующее в том, что ей суждено стать женщиной на ложе, где зачинались, рождались и умирали ее предки. Она благоговейным жестом потрогала бархатистое покрывало, и в ушах зазвучал голос матери: «Мы, как и мужчины, проливаем кровь во славу нашего дома, но у женщин своя битва, и ее надо выдерживать стойко.» Размышляя об этом, Рейнира наконец заметила притаившийся в оконной нише дорожный сундук. Слава богам, здешние слуги оказались расторопными. Она достала простое домашнее платье и тот самый пеньюар, который утром вызвал у ее дам столько догадок. «Весь измялся. Надо сказать слугам, чтобы привели его в порядок» — думала Рейнира, раскладывая одежду на кровати. В этот момент дверь открылась, и двое слуг с красными от натуги лицами затащили в комнату резную купель. За ними следовали еще несколько человек с ведрами, от которых поднимался пар. Последней вошла толстая служанка с подносом, уставленным всяческой снедью. У Рейниры потекли слюнки, когда перед ней поставили тарелку с овечьим сыром и несколькими видами ветчины, хлеб, зеленые и черные оливки, орехи, фиги, кровавые апельсины, кусочки дорнийской дыни, лукум, а так же кувшин борского золотистого. Ополоснув пальцы в серебряной чаше, она взяла кусочек белого хлеба и положила сверху ломтик ветчины, служанка тем временем наполнила ее кубок. Она не стала налегать на мясо и сыр, но с удовольствием отдала должное оливкам и фруктам, запивая их вином. Утолив голод, Рейнира передала себя в руки служанок. Они выкупали ее, вымыли ей голову и помогли завернуться в простыню, затем толстая уроженка Вольных городов уложила ее на кровать и принялась разминать все тело. Когда она закончила, Рейнире показалось, что мышцы превратились в студень. Тем не менее она не чувствовала ни сонливости, ни усталости. Она села у растопленного камина, и женщина расчесала и умаслила ее волосы, которые после мытья стали виться волной, словно мужнин плащ покрывая ее спину и плечи. Как только они высохли, служанка заплела их на особый манер. Из кармана фартука она достала пузырек и откупорила его. По комнате тут же разлился тонкий аромат, в котором угадывались нотки розы и сандалового дерева. «Так пахнет страсть,» — решила Рейнира. Женщина нанесла благоухающее масло на ее запястья, во впадинки за ушными мочками, на виски и кончики грудей и последним прикосновением — между нижних губ. Рейнира покраснела как девица, которой она была только наполовину, ведь дядя уже касался ее там и пальцами, и языком, и даже головкой члена. Сосредоточиться на этом приятном воспоминании ей не позволили вошедшие девушки; у одной на вытянутых руках лежал ритуальный наряд для венчания, вторая несла шкатулку из розового дерева и сандалии из тонких ремешков, а третья — остроконечный венец с поднизью из жемчужного бисера, расшитый драконьим стеклом и круглыми золотыми пластинами. Действуя с величайшей осторожностью, так как ткань была очень ветхой, служанки одели ее сперва в нижнюю тунику из песочного шелка, а затем в распашное платье, выкрашенное алым по вороту, подолу и низу рукавов. Служанки заканчивали прикалывать к волосам венец и шнуровать сандалии, когда появились жрицы — женщины, состоявшие в ордене драконоблюстителей. В Королевской Гавани давно служили одни мужчины, но здесь, на Драконьем Камне, еще следовали древним обычаям. В былые времена жрецы занимались обучением молодых драконов, тогда как жрицы заботились о яйцах. В валирийских свитках говорилось, будто они почти безошибочно могли определить, какое яйцо проклюнется, а также видели в пламени грядущее, но этот дар был утрачен вместе с Роком и смертью последних пиромантов. И все же здесь жрицы до сих пор служили древнему культу Четырнадцати. Их было семеро, в руках они держали красные свечи и посохи, увенчанные звездой Мераксес. — Пора, госпожа! — сказала предводительница. Рейнира склонила голову, и жрицы расступились, уступая ей дорогу. Древний дольмен стоял на утесе в полумиле от замка у подножия Драконьей горы. Рычащие волны, разбиваясь о его выступы, поднимали вверх мириады брызг. С яростью хищников они снова и снова атаковали скалу, но отступали перед ее незыблемой мощью. Воздух пропах солью и дымом. Над головой мерцало кружево созвездий, но на востоке небо уже приобрело кольбатовый оттенок. Рассвет догонял их маленькую процессию. — Drakari pykiros Tīkummo jemiros Завела верховная жрица. — Yn lantyz bartossa Saelot vāedis Hen ñuhā elēnī: Откликнулся хор голосов. Они пели ритуальную песню, призывающую дракона. «Колыбельную, которую Деймон пел мне, когда я просыпалась от кошмаров» Впереди уже показался жертвенник. С другой стороны к нему двигалась цепочка огней, и скоро голоса жриц и жрецов слились в один хор. На алтаре, убранном цветочными гирляндами и листьями кровавого папоротника, расставили свечи и разложили дары богам. Деймон вышел из-за спин жрецов, одетый в такие же ритуальные одежды, и сердце в груди сделало сальто. Рейнира не могла оторвать от него глаз, а он смотрел только на нее. В уголках его губ притаилась улыбка, а зрачки, в которых отражались свечи, были словно из расплавленного золота. Он был подобен Божеству во всей своей красе и мощи. Ей хотелось, чтобы ее душа вырвалась из тела и слилась с его, она даже не заметила, как старший жрец, одетый в расшитую валирийскими глифами мантию, встал перед ними, готовясь начать церемонию. Жрецы и жрицы окружили их, теперь их было ровно четырнадцать. Кровь двоих течет едино Жрец подал Деймону кинжал из обсидиана — символ мужского начала. Им молодожены разрезали друг другу губы и вывели на лбу священные знаки — пламя и кровь. Призрачное пламя и песнь теней Теплое, как поцелуй любовника, драконье стекло коснулось ее ладони, и на ней расцвел красный порез. Деймон передал ей кинжал, и она провела лезвием вдоль его линии жизни. Два сердца, как угли из Четырнадцати огней Они взялись за руки, и жрец связал их друг с другом шелковым платом. Жрица подставила под них обсидиановую чашу — символ женского начала, наполненную до половины огненным вином. Будущее в стеклянной свече: звезды свидетели. Когда чаша наполнилась, Деймон и Рейнира по очереди отпили из нее. Пряная острая сладость вина на языке сменилась терпким вкусом крови. — Обеты принесены во времена тьмы и света! Деймон наклонился к ее губам. Его глаза, казалось, вобрали свет меркнущих звезд. — Avy jorrāelan, — прошептала она. Слова были не нужны, но они шли от самого сердца. Он ответил поцелуем. Рассечённую губу словно обожгло, но эта боль обострила другие чувства. Они целовались так долго, что она перестала понимать, где кончается она и начинается он. Они слились, став целым. Одна душа, одно сердце, одна плоть. На жизнь, на смерть, на вечность. Окруженные жрецами, они точно отделились от материального мира — два путника, затерянные во времени. Когда пришло время возвращаться, горизонт уже оделся в алые шелка. Рейнира с удивлением обнаружила, что на свадьбе помимо жрецов были и другие гости: они поочередно кланялись новобрачным, желая всяческих благ. Рейнира хорошо знала мейстера Герардиса и кастеляна замка, сира Квинса, но вот высокий угрюмый рыцарь лет сорока с заросшим пегой щетиной лицом, делавшим его похожим на бандита, был ей незнаком. Он представился Альфредом Брумом, начальником замкового гарнизона. Еще один, насмешливый детина с лукавым взглядом, Рендилл Баретт, некогда капитан Золотых плащей, покинувший Вестерос вслед за своим командиром, назвал Деймона счастливцем, а ее — самой прекрасной женщиной Семи Королевств. — И Вольных городов, насколько я могу судить, — и он подмигнул ее мужу. Рейнира любезно ответила каждому, Деймон лишь нетерпеливо кивал. — Теперь пусть небеса воздадут нам почести, — шепнул он ей на ухо. Традиция трижды облетать вокруг города существовала и на семерянских свадьбах Таргариенов, но в ней уже не было никакой сакраментальности кроме демонстрации народу избранности и величия драконьих владык. Внутри Драконьей горы было жарко как в преисподней. Крови дракона жар нипочем, а жрецы за годы служения привыкали к таким условиям. Четверо же мужчин, мейстер в шерстяном балахоне и трое рыцарей в стеганых бархатных дублетах, обливались потом. Драконоблюстители помогли ей и Деймону переодеться в костюмы для полетов, а мейстер смазал порезы мазью и перебинтовал чистой марлей. — Помнишь нашу прошлую свадьбу, любовь моя? — тихо спросила Рейнира, пока муж подсаживал ее в седло. — Сиракс только недавно встала на крыло, рядом с Караксесом она казалась детенышем. Деймон улыбнулся. — Она им и была. Как и ты, мой дракон. Но теперь вы обе подросли на радость своим мужчинам. Он нежно помял пальцами ее бедро, и Караксес как будто повторил его жест, ткнувшись мордой в шею Сиракс. Та ответила ему тихим урчанием. — Старое поверье гласит, что тот, кто приземлится первым, будет главным в семье! — Ты говорила так же в прошлый раз. Я легко обогнал тебя. — Прошлый раз не считается. С тех пор Сиракс стала самым быстрым драконом, она обходит даже Мелеис. Проверим? — Идет! — ухмыльнулся Деймон. — Поблажек не жди, дракон, только не от меня! В ответ она щелкнула вожжами и, наклонившись к шее Сиракс, прошептала: «Лети как ветер, милая! Покажи им, что такое скорость!» Рейнира издала победный клич — ее леди приземлилась на пару мгновений раньше Караксеса. Оказавшись лицом к лицу с Деймоном, она показала ему язык. Его рука, быстрая как змея, метнулась вверх, так что она еле успела закрыть рот. — Вижу, септы так и не сделали из тебя воспитанную леди! Рейнира пожала плечами: — Ты же сам говорил, что с леди скучно. Но я могу быть настоящей леди, если захочу, — и она послала ему улыбку, сладкую как грех. — Этот день принадлежит тебе, Рейнира, — промурлыкал Деймон, подушечкой большого пальца оттягивая ее нижнюю губу и наклоняясь над ней для поцелуя. — Хочешь, чтобы я подумала, будто ты уступил мне? Он замер, изображая возмущение, но на губах вертелась его излюбленная гадкая ухмылочка. — Я этого не говорил. — И не скажешь. Не станешь же ты лгать мне на нашей свадьбе, муж мой? Деймон хмыкнул, отстраняясь, но вместе с этим пожал ей кончики пальцев. Их снова окружили драконоблюстители, и все вместе они вернулись в замок. Старшая жрица возглавляла процессию, держа в руках чашу с вином и кровью. Сад Эйгона, тронутый первым лучом солнца, сверкал всеми оттенками зелени. От земли поднимался пар, а на листьях дрожали капли росы. В нос ударил свежий запах хвои, к которому примешивался тонкий аромат земляники и лесных цветов. В глубине сада рядом с мраморной беседкой рос куст красной камелии. Женщины взялись за руки и окружили его, а старшая жрица удобрила корни содержимым кубка, распевая оду Мелеис. Рейнира затаила дыхание, вспомнив книгу валирийского ботаника, которую ей привез Деймон. Некоторые растения следует подпитывать кровью. Древний свадебный обычай — если камелия зацветет, это сулит счастье и любовь, а если нет… Об этом даже думать не хочется! Жрица передала кубок верховному драконоблюстителю и поклонилась. Обряд почти завершился. «Почти» Деймон взял Рейниру за руку. — Идем, жена! Его голос шел как будто из глубины горла, выдавая его напряжение. «Тебе пора стать женщиной,» — закончила про себя Рейнира.

***

— Что ты чувствуешь? — спросила Рейнира, когда за ними закрылись двери покоев. Больше всего на свете ему хотелось сейчас обладать ею, но, судя по всему, она ждала каких-то романтических признаний, и честный ответ ее не устроит. — Это трудно выразить словами, дракон. Я воин, а не поэт. — Да, это действительно трудно… Я хочу тебя… Всего. Я смотрю на тебя, и мне мало, мы говорим, и мне мало, мы целуемся, и мне мало, мы ласкаем друг друга, и мне мало, мало, мало! Помнишь уродцев на ярмарке, сросшихся телами? Я завидую им! Как бы я хотела быть с тобой одним целым, чтобы мой отец никогда не смог разлучить нас! Постой! Ты смеешься?! — Прости, дракон! Это те уродцы с тремя ногами? Или те с одним телом и двумя головами, что пели каноном «Медведя и прекрасную деву»? Рейнира насупилась. Он жадно потянулся к ее розовым манящим губам, но она отвернулась, скорчив обиженную гримаску. Он вздохнул. — Вот видишь… Будь у нас одно тело на двоих, твоя капризная голова не давала бы мне покоя. Ты либо дуешься из-за всякой ерунды, либо трещишь как сорока. — Сам ты сорока! Можно подумать, твоя голова лучше, дядя! Она либо надирается пьяной, либо ругается с моим отцом или сиром Отто. — Может, таким глупым головам уже заняться чем-нибудь более приятным? Он снова притянул ее к себе, и на этот раз не дал ей увернуться от поцелуя. — А как же трахаться с одним телом на двоих? — промурлыкал он, уткнувшись носом в ее тёплый висок. — Неудобно, — согласилась она, целуя его в шею. — То-то же… Видишь ли, дракон, мы и так принадлежим друг другу перед богами и людьми. Он прижался лбом к ее лбу, разглядывая ее лицо, раскрасневшееся то ли от висевшего в натопленной комнате жара, то ли от предвкушения. Она мягко освободилась из его объятий, одаривая его дерзкой улыбкой, за которой прятала остатки юношеской застенчивости. Она хоть и не была невинной девицей, но предстоящее все еще было для нее неизведанной территорией, и это взволновало его неожиданно сильно. Деймона пробила дрожь, и он ощутил небывалую слабость во всем теле. «Рейнира, что ты делаешь со мной, малышка… Если бы ты знала, если бы ты только знала…» Он надеялся, что она никогда не узнает силу своей власти над ним. — Я поднимусь в спальню первая. Позову, как буду готова. Она ждала его, стоя посреди спальни. Ее ступни утопали в длинном ворсе ковра. Приблизившись, он не торопился подарить ей новый поцелуй. Наклонился так, что его губы почти касались ее, и на мгновение замер, ловя ртом ее дыхание. Она тоже застыла, не пытаясь сделать первый шаг, медленно прикрыла глаза и обмякла в его руках, отдавая ему себя до последней капли. На ней было лишь тонкий шелковый пеньюар, перехваченный пояском на талии. Он развязал узел, затем поставил Рейниру на ноги, позволив ткани алой пеной упасть к ее ногам. В теплом свете свечей ее кожа отливала молочной белизной. Мераксес одарила ее телом богини, а Мелеис — женской соблазнительностью, такой, что мужчина, хоть раз познавший сладость ее губ, не мог забыть ее до самой смерти. Деймон почти физически ощущал, как попал под ее чары без шанса на спасение. Гордость его болезненно бунтовала, но каждая клеточка тела отзывалась наслаждением от той власти, что Рейнира, сама не ведая об этом, имела над ним. И сейчас эта женщина-ребенок смотрела на него столь пронизывающе, что он внутренне содрогнулся, ощутив прилив крови в паху. Ему жадно захотелось пометить каждый выступ и каждую впадинку на ее теле, но он сдержался. Не сейчас. Придет время, когда он не пощадит ее. Рейнира будет страстной и неистовой любовницей. После уроков на острове в этом можно было не сомневаться. Однако сегодня ему нужно запастись терпением. Он имел дело с немалым количеством девственниц — ему нравилось наблюдать, как удовольствие берет верх над болью. Разве не в этом заключается символическая победа добра над злом, о которой лепечут септоны во время проповедей? Ладонью он провел по ее телу от ключиц до лобка, как художник проводит по чистому холсту, прежде чем начать писать. Кожа ее отозвалась, и он ощутил в пальцах легкое покалывание, как будто между ними взаправду побежали искры. Деймон выпрямился, нависнув над ней, обнаженной, тогда как он все еще оставался одетым. Да, так и должно быть! Он — скульптор, а она — его лучшее творение. Он продолжал поглаживать ее уже обеими руками, легкими массирующими движениями, снова и снова раскрывая для себя всю полноту ее совершенства. Длинная шея, узкие плечи и грудная клетка — такая, что ее округлым полным грудям было тесно, и они прижимались к друг другу точно детеныши, брошенные матерью. Ее маленькие розовые соски наливались и твердели, когда он задевал их мозолистыми пальцами. Они так и просились ему в рот; он бы мог поиграть с ними, прикусить, чтобы она вскрикнула, а потом нежно подуть на них и обвести их языком. Он бы мог сжать их пальцами, пока они не покраснеют как спелые вишни. Ох, как сильно он хотел заняться этими сладкими полушариями! А ложбинка между ними так и просит члена, но не сегодня, не сейчас. Закончив с грудью, он перешел к тонкой талии, а затем к пышным ягодицам. Когда он сжал их ладонями, Рейнира слегка выгнулась в пояснице, предлагая себя его рукам. Деймон не сомневался, что влага уже течет по внутренней стороне ее бедер, но проверять не стал. Он намеренно избегал интимных мест: даже когда Рейнира подталкивала его руку, он не шел у нее на поводу. — Дядя, я… уже готова, — прошептала она, припадая ему на грудь, и попыталась обнять его, но он мягко уклонился. — Тсс! Ты все еще моя ученица, Рейнира, поэтому доверься мне, — она кивнула в знак покорности. — Идем, — он взял ее за руку и повел к кровати. Усадив ее на край, он опустился на колени. Развязав ремешки на сандалиях, он разул ее, помассировал стопы, поднялся ладонями по лодыжкам к коленям и медленно развел их в стороны, открывая взору внутреннюю часть бедер. Как он и предполагал, кожа там блестела от влаги. Теперь, когда ее женский аромат щекотал его ноздри, он готов был послать в Пекло всю свою выдержку, член, сдавленный тканью бриджей, отчаянно просился на волю. Деймон погладил ее бедра и положил руку на живот, слегка надавливая и побуждая ее лечь на спину. Когда она это сделала, он велел ей согнуть ноги и поставить стопы на кровать, расставив их пошире, как она делала, когда он ласкал ее языком. Теперь она была перед ним как на ладони: влажная, розовая, обрамленная двумя пухлыми холмиками и прикрытая золотистыми завитушками. Она была идеальна, даже кожа вокруг ануса была лишь бледно розоватая, но не темная. В борделе девушки с таким нежным персиком между ног стоили очень дорого, и были доступны только высокопоставленным клиентам. Деймон был принцем и получал лишь самое лучшее, но и он никогда не видел столь ювелирной работы Богов. Кровь стучала в его венах, когда он приблизил лицо к ее промежности, слегка развел нижние губы и вдохнул ее запах. Она задрожала, выгибаясь ему навстречу, но не попыталась подтолкнуть его рукой, а смиренно ожидала, что последует дальше. Деймон оставил невесомый поцелуй у основания лобка и вернулся к ее бедрам. Он потерся щеками о нежную кожу, а потом покрыл поцелуями место, где щетина оставила легкое раздражение. Его руки тем временем круговыми движениями оглаживали ее талию, ягодицы и бедра. Рейнира ерзала на одеяле, стараясь развести ноги как можно сильнее. — Расслабься, дракон! — прошептал он. Он взял подушку, лежавшую в изголовье, и положил ей под ягодицы, чувствуя, как мышцы под пальцами снова сделались мягкими. Четырьмя сложенными вместе пальцами он стал поглаживать ее промежность. Сделав несколько оборотов, он скользнул средним пальцем между холмиками, обводя сочащуюся соками щелку. Рейнира шумно задышала, он взглянул на ее вздымающуюся и опадающую, точно кузнечные меха, грудь и понял, что она готова к большему. Да, она была тесной, очень тесной, казалось, его средний палец с трудом умещается в ней. Но это ненадолго: когда он почувствовал, какой мягкой и влажной, точно спелый фрукт, она стала, он ввел еще один. Рейнира заскулила. Пока этого было достаточно. Большим пальцем он оглаживал ее клитор, не касаясь самого чувствительного места, а указательным и средним усердно трудился внутри. Сперва он водил пальцами туда-сюда, она была слишком узкой для других действий, но потом стал слегка раздвигать их, растягивая ее, сгибая то указательный, то средний палец, давить на чувствительные места с разной силой, отчего Рейнира тихонько всхлипывала. — Держи руки на одеяле, иначе мне придется стянуть их ремнем! — предупредил он, когда она хотела схватить его запястье. — Я больше не могу, Деймон, я сейчас кончу! — Еще рано! Она была близко, очень близко, и тогда он вставил третий палец. Она начала ощущать, как ее распирает изнутри. Это было забавно, ведь она не знала, как к этому относиться. Ее тело сопротивлялось вторжению, и в то же время хотело вкусить удовольствие, которое было ему обещано. Она находилась в одном шаге от этого, а он продолжал мучить ее, растягивая и готовя для своего члена. — Пожалуйста! — умоляла она, и кровь его вскипала под кожей, а член напрягся так сильно, что Деймон опасался, что не справится с возбуждением и спустит в штаны, как зеленый мальчишка. Она вся вибрировала, как струны арфы в руках арфиста, и он готов был поклясться, что когда она сжалась вокруг его пальцев в неистовом оргазме, это был лучший момент в его жизни. Он ликовал. Вынув из нее пальцы, он медленно облизал их, пока она со стонами ловила воздух ртом, точно выброшенная на берег рыба. Он наклонился над ней и поднес к губам указательный палец, все еще перепачканный ее влагой. — Попробуй. Она послушно лизнула фалангу кончиком языка. Остальное он подушечкой размазал по ее губам, после чего прижался к ним ртом. Ее поцелуй был пьяным от наслаждения, его — неудовлетворенным и жаждущим. Оторвавшись от ее губ, он приподнялся, оглядывая ее голую, распростертую перед ним, как дичь на блюде. О, он попробует ее всю! Сперва он заберет ее невинность, а потом придет очередь ее сладкого ротика. Его губы растянулись в улыбке, предвкушение бурлило в его венах. Он по-солдатстки быстро разделся. Заметив, как она смотрит на его вздыбившийся член, он шевельнул бедрами, чтобы он качнулся. Рейнира слегка приоткрыла губы, и между ними мелькнул розовый кончик языка. — Ты смотришь на него как заклинательница змей! Блеск в глазах выдавал ее с головой. Она рассмеялась грудным смехом. Ее шальной взгляд отпускал непристойную шутку про его кобру и ее сосуд, но с губ слетело лишь: — Я хочу тебя, дядя. Желания его маленькой принцессы всегда были для него законом, но сейчас их желания совпадали как никогда. Он снова опустился на колени, и на этот раз стал ласкать ее ртом, оставляя легкие поцелуи вдоль холмиков. Раздвинув их пальцами, он полюбовался на блестящий от влаги вход, прикрытый светлым пушком. Языком он выписывал восьмерку вокруг вульвы и клитора, отчего тело Рейниры сотрясалось мелкой дрожью. Оно пело от его умелых действий, словно настроенный инструмент, и это было невероятно приятно. Семь преисподних, ни одна женщина так не тешила его самолюбия, не сказав ему при этом ни слова, но и ни для одной женщины он так не старался. Наконец он счел, что она достаточно готова для проникновения. Он поводил членом вверх-вниз по ее промежности, размазывая по головке ее соки, затем приставил ее ко входу и толкнулся внутрь. Она была все еще слишком узкая, чтобы попытка увенчалась успехом с первого раза, а член был слишком толст для нее. — Ты можешь мне помочь, — сказал он после двух неудачных попыток. — Двигайся мне навстречу, поняла? Она кивнула. — Больно только вначале, — напомнил он, хотя она и не жаловалась, просто смотрела на него широко раскрытыми бездонными глазами, прикусив до бела край нижней губы. — Потом будет хорошо. — Да, дядя… «Да, дядя! О, моя послушная малышка» — она отвечала как в детстве, когда он объяснял ей валирийские глаголы или то, как пристегивать седельные цепи. Его окатило виной, но в ней была особая сладость, особый яд, еще сильнее разжигающий похоть. — Тогда попробуем еще раз, моя принцесса. Они быстро нашли нужный темп. И вот он уже вошел в нее на половину длины. Она елозила на месте и кряхтела, пытаясь справиться с давлением, распиравшим ее промежность. Ей не было больно, как если бы он вторгся в нее без подготовки, но ей и не было хорошо. А ему… ему было наплевать. Мир болезненно сузился до узла в паху, который, расплетаясь, превращался в волну эйфории, достигающей каждой клеточки тела. Деймон двигался, проникая все глубже, сжимая ее бедра, и с очередным рывком он наконец достиг предела. Крик, сорвавшийся с его губ, слышали, наверное, в гавани. Казалось, прошла вечность, пока он короткими толчками изливался в ее лоно. Рейнира тихо постанывала, возможно, она на этот раз не достигла своего пика, но ей нравилось происходящее. Она тоже имела свое женское тщеславие, и сейчас оно было удовлетворено сполна. Когда его член выскользнул из нее, Деймон осел на пол и прислонился спиной к кровати, откинув голову назад. Удовольствие все еще бродило в теле, мешаясь со слабостью, а уши точно ватой заложило. Давно он не испытывал ничего подобного. Он рассчитывал, что этот брак будет удачным во всех смыслах, но то, что с ним происходило, он предугадать не мог. Когда Деймону наконец пришло в голову пошевелиться, он оглянулся на Рейниру: она так и лежала, не меняя позы, оглушенная, с раскинутыми по сторонам, точно крылья сбитой птицы, белыми руками. Он заметил у нее между ног на простыне алую каплю. Деймон потянулся и провел большим пальцем между половых губ, затем показал ей подушечку, вымазанную в крови. — Теперь ты женщина, Рейнира. Моя женщина! «Моя жена… Никто не сможет теперь забрать тебя у меня», добавил он про себя, и его грудь наполнилась ликованием, какой-то мальчишеской радостью. И не было в голове циничного голоса, назвавшего его смешным или слабым. Он молчал. Все было хорошо. Все правильно. Боги и предки благословили этот день, и сегодня для них обоих началась новая Эра.