Останься до утра

How long will I blame it all on past life tragedy There's no remedy No more wide eyes I can't pretend (Wide Eyed - Billy Lockett) Время снова понеслось галопом и события вместе с ним. Ноа не заметил, как оказался перемолот всеми перипетиями на этом пути, скрываясь в творчестве, скрываясь от себя, забываясь алкоголем, травкой и случайными связями. С Фолио они теперь общались только по работе, он сторонился барабанщика на репетициях и после концертов, почти не посещал совместные с ним тусовки. Не было откровенного холода или игнора, просто вокалист самоустранился и, кажется, парнишка понял довольно быстро почему, оставив попытки вернуть отношения в прежнее русло. На совместных делах это никак не отразилось, ребята оказались профессионалами в столь молодом возрасте, старались никого не подводить. Сыгранность группы становилась только лучше с каждым днем, уже писались песни для второго альбома и это единственное, что радовало. Чуть больше, чем через полгода после релиза песен с первого альбома Себастиан съехал с микроскопической студии, где они жили целой толпой и обустроился в маленькой, уютной квартирке в не самом презентабельном районе, отчаянно желая уединиться. Заработок со скрипом, но уже позволял подобные капризы. Забываясь в пьяном угаре, не приходилось думать, куда поехать с очередной пассией или как потом уезжать от неё, что раздражало намного сильнее. После выпитого, скуренного, обессиленный определенными физическими нагрузками трудно было заставить себя пошевелить хотя бы пальцем, но оставаться в чужой кровати с незнакомым человеком на всю ночь не хотелось еще больше. Только удовлетворение потребностей, ничего личного. Теперь же всё решалось просто: вызывалось такси, говорилось несколько милых слов на прощание, а на утро забывалось. Музыкант не то чтобы злоупотреблял одноразовым сексом, но иногда очень хотелось почувствовать, как в тебе нуждаются, пусть даже только в физической оболочке, насколько ты необходим здесь и сейчас. От мысли, что где-то миловидная брюнетка нежно прикасается к смуглым рукам Фолио, порхает пальчиками по соблазнительному прессу, ласкает его чувственные губы, появлялось желание рвать и метать. Ноа не становилось лучше и он даже не стеснялся этого факта перед самим собой. Возможно, потому что способ выбрал неподходящий для душевного выздоровления, а наоборот ведущий к разрушению. Хотя, иного пути, учитывая его прошлое, парень и не мог разглядеть. Себастиан каждый день обещал отражению в зеркале, что, наконец, выспится, со свежей головой подойдет к инструментам и сделает огромный перерыв в употреблении чего бы то ни было. Но на удивление, под кайфом песни писались легче, благодаря алкоголю связь с реальностью терялась так приятно легко, а засыпалось мгновенно. На трезвую приходилось ворочаться в кровати всю ночь и отрубался организм часа на три-четыре. Недосып уже стремился к вселенским масштабам, а общая усталость и снова начавшаяся депрессия не давали нормально вставать из постели сутками. Ник засел у вокалиста в сердце, как заноза и чем сильнее тот старался её выдрать, сопротивляясь, тем глубже она проникала. Конечно, барабанщик не являлся единственной причиной срыва, скорее сыграл роль спускового крючка. Стабильного психологического состояния Ноа никогда не имел, плюс столько всего случилось и навалилось за короткий отрезок времени. Именно в такие моменты, когда резко всё меняется, тяжелые воспоминания одолевают сильнее всего. Работа на износ, частое утомление и снова неудачный выбор для любовного интереса окончательно прорвали хлипкие засовы, что позволяли находиться в адекватном мироощущении. К новой ране вскрылись не до конца зажившие прежние, они заболели, мучительно заныли одновременно, рождая чувство бессмысленности происходящего и собственной никчемности. Остальные замечали, что происходит нечто неладное, но списывали на очередной тяжелый период своего фронтмена, терпеливо ожидая его окончания. И только два человека явно понимали, что в этот раз всё иначе. Руффило осознавал истинную причину отдаления Себастиана ото всех, а тем более от Фолио. Ему не нужно было складывать дважды два, чтобы знать, к чему это приведет, оставалось только оценить масштабы трагедии. Николас часто поглядывал на барабанщика, потому что тот тоже с каждым днем становился все мрачнее, садился в противоположную сторону, подальше от Ноа, копаясь в телефоне на общих собраниях, редко подавая голос. Перестал шутить, отмачивать свои приколы, снизив активность до минимума. Их личное солнце потухло. Ник замечал эти взгляды и понимал, что они значат. Ник вообще дофига всего понимал, как и то, что многими воспринимался забавным, неопытным, несмышленым ребенком, не способным осмыслить серьезные, глубокие вещи или рассуждать о них. И, возможно, рассуждать действительно не мог, ибо больше являлся человеком действия. Философские беседы и рефлексия являлись чуждыми для яркой натуры юноши, но взор и разум его были чисты, а потому улавливали любые колебания в атмосфере, зачастую даже на интуитивном уровне. Фолио не сомневался, что брюнет всё знает и ни раз порывался подойти, обсудить то, каким образом вытащить их друга из подавленного состояния, но всё не решался. Подобных разговоров ему вести еще никогда не приходилось. Поэтому продолжал наблюдать. Парень не мог отвести взора от Ноа. С самой первой встречи. Он прежде никогда не сталкивался такими людьми. Сложными, настолько сложными, что в этом присутствовала необъяснимая, тревожная притягательность. Себастиан обладал ангельской улыбкой и дьявольским магнетизмом. Его энергетические сети, как невидимые нити паука плели незаметные узоры, одурманивая сознание, а когда наступал момент просветления, ты уже вляпался и понятия не имел, как выпутаться. Ник терпеть не мог этих заумных ребят, способных часами рассуждать о тонких материях, презирающих окружающих за то, что те якобы недостаточно умны, дабы оценить их гениальность. Всё это воспринималось, как пустой треп. Делай то, что знаешь и знай, то, что делаешь - четкое правило, которого придерживался барабанщик по жизни. Но с появлением нового друга мир и эмоции перестали казаться столь однозначными. Вокалист обожал размышлять на спорные темы, типа религии, современного феминизма, политики и обязательно делился своими мыслями с тем, кто рядом, втягивая в обсуждения. Ноа всегда как-то по-доброму, даже с легкой долей удивления, улыбался простым, как казалось, очевидным ответам Фолио на далеко не простые вопросы. Вокалист задавал их специально, признаваясь, что восхищается незамутненностью, открытостью, неиспорченностью сознания молодого человека, для которого всё четко и понятно, ведь сам так не мог. И это было искренне, Ник не ощущал издевки или снисходительности, лишь правдивое, настоящее отношение, что он для кого-то такой простой и именно поэтому особенный. Сам же испытывал примерно тоже самое. Парень считал Себастиана исключительным со всех сторон. От темных, грустных, миндалевидных глаз до способности двигаться практически всегда плавно, грациозно, словно кот. Фронтмен даже банку с пивом держал изящно. Он всё делал как-то иначе, не как остальные люди, вплоть до самых обычных вещей. Его талант поражал воображение. Идеи, которыми сыпал музыкант без конца, стараясь при этом каждую отработать, сбивали с толку, но вызывали желание броситься хоть в омут для их осуществления. Ник обожал ту страсть, с которой Ноа относился к музыке, какое уважение оказывал тяжелому направлению и другим жанрам, потому что горел творчеством так же. Они очень легко находили общий язык во всём, с первых минут знакомства. Барабанщик с широко открытыми глазами ловил каждый взмах черных ресниц молодого человека напротив, не веря, что такие красивые люди бывают. Фолио никогда ранее не отслеживал себя на подобных мыслях по отношению к мужскому полу. Это откровение удивило, но не напугало. Ему нравилось, как он чувствовал себя рядом с новым товарищем. Воодушевленно, полный сладостного волнения и разрывающего вдохновения, лучшей версией себя. Очень похоже на сильную влюбленность, только круче, потому что не надо было никого располагать, добиваться. Ребята собирались завоевать этот мир вместе, плечом к плечу. Первая репетиция вызвала лишь восторг, разожгла дикое, обжигающее пламя прямо в груди, но эти жалящие искры ощущались чем-то желанным. И спустя несколько лет ничего не изменилось. Голос Ноа, сопровождаемый особой гармонией барабанов, которыми управлял Ник, приятно резонировал во всем его теле и казался идеальным. Конечно, до идеального в самом начале там было далеко, но удивляло, как в этом тщедушном тельце таилась подобная мощь. Музыкант издавал глубокие, утробные звуки, похожие на рычание демона из самого ада, а в следующий момент выдавал чистый, похожий на перелив колокольчиков вокал, наверное, так бы пели ангелы, если бы существовали. Фолио любовался другом в такие мгновения, тот преображался, буквально начинал светиться изнутри, даже если пребывал далеко не в идеальном состоянии. Себастиан мерцал, словно далекая звезда, манящая своим спокойным, холодным светом, равнодушная ко всему, что ниже и вокруг. Музыка была его вселенной, он жил в ней, подзаряжался от неё и спасался в ней. И это казалось более настоящим. Реальность же приносила лишь боль, непонимание и разочарование. Юноша осознавал, что в определенное время именно музыка явилась для Ноа убежищем, волшебным миром без страха и переживаний, где можно создать нечто прекрасное, своё и это не отнимут, а потому имеет для него более глобальное значение, что-то жизненно необходимое, как воздух. Если этот вентиль с "кислородом" перекрыть, каждый из них выживет, пусть и с нереальными потерями, найдет чем заняться, в отличие от Себастиана. Он больше ничего не умел. Парень раньше часто осаживал себя, когда чувство жалости противным червячком начинало копошиться под сердцем, но со временем это прошло, потому что восхищение затмило собой всё остальное. Ник не знал более сильного человека. Но даже сильным необходима помощь...