Фальшивый поцелуй

      Он был опустошен, и это чувствовалось во всем: как он работал, отдыхал, разговаривал, существовал. Сил не было совсем, и даже волноваться по этому поводу Накахара не мог себя заставить. Дазай столь нежно и аккуратно обращался с ним, что раньше бы Накахара испытывал глубокую благодарность — а сейчас эмоции будто отключились, оставляя в реальности лишь тело.       Он бы сказал, что ненавидит апатию, но не мог испытывать это сейчас. И страшно ему не было. В голову лениво лезли мысли: что, если это депрессия, а не просто депрессивный эпизод, вызванный, в общем-то, закономерными событиями? Но Чую это не тревожило.       Как и все остальное.       Полная апатия.       Он не замечал четвероногих, попыток поддержать его, игнорировал друзей и с радостью бы спрятался от Дазая, если бы не жил с ним вместе. Но такой роскоши ему не предоставили, а он не мог открыть рот, чтобы попросить спокойствия. Но Осаму, кажется, понимал и так: не докучал намеренно-оптимистично-будничными разговорами, занимаясь своими делами, пока Чуя молча пялился в стенку, экран телевизора, ноутбук, потолок, в никуда. Единственное, на чем настоял Осаму за всю неделю — это на звонке с Кое.       — Я не смогу тебя понять, Чуя, — с сожалением и нежностью прошептал он, прижимая к себе. — Но твоя сестра выросла вместе с тобой. Вам нужно поговорить.       Ему так не хотелось. Головой он помнил свои принципы: говорить правду, обозначать чувства, не оставлять дорогих сердцу людей в неведении. Но он не мог сказать ничего, кроме «Я ничего не чувствую», а это было бессмысленным исторжением звуков. Поэтому Чуя согласился, хотя ему было плевать.       Лишь напряжение. Усилие, которое пришлось сделать для чего-то кому-то почему-то.       — Чуя! — радостно поприветствовала сестра, сразу же начиная без прелюдий извергать новости: — Твоя Юан — просто находка, ей-богу, если бы я не была замужем, то вышла бы за неё—       Она резко замолкла и совершенно другим тоном спросила:       — Что случилось?       Накахара заставил себя.       Заставил. Себя.       — Я навестил маму.       Тишина была оглушительной.       — Я… — тихо произнесла Кое и замолчала, не зная, что сказать. — Как ты?       Чуя равнодушно дернул плечом, собираясь нацепить на себя маску:       — Плохая была идея.       Он не врал, не утаивал, говорил честно. Но все же это было верхушкой айсберга, а в глубь не хотел лезть, прежде всего, сам Чуя.       — Я спросила, что ты чувствуешь, — повторила Кое с нажимом. — Я вижу, что ты закрываешься. Ты лучше меня понимаешь, что нельзя помочь, когда ты в таком состоянии, — она закончила мягко. — Дай мне шанс помочь тебе.       Накахара бездумно помотал головой. Как мать — пронеслось в мыслях. И сказал срывающимся голосом:       — Не могу. Прости.       Он ненавидел себя, но отключил звонок. В ушах звенел крик Кое, но в комнате сразу стало тихо, и Чуя согнулся на кресле, пытаясь сделать вдох. Черт, он бесполезный, слабый, идиотский кусок дерьма. Расклеился и заставляет волноваться тех, кого должен защищать — он ненавидел себя. Очень хотелось что-нибудь сделать. Порезаться, побиться, спрыгнуть с—       — Чуя! — снова этот голос. И — резкий, неосознаваемый до этого холод заменился на тепло. Его подняли за руки, и Накахара неосознанно вцепился за рубашку, как делал всегда, и молча пытался справиться с дыханием. Его положили на кровать, сразу обнимая всеми конечностями, как будто он был в коконе. — Чуя…       Такой ласковый, нежный голос. Совсем не то, как говорила его мать — крикливо и с осуждением, нет. Этот наполнен беспокойство и сочувствием. Как в такой ситуации его можно понять? Он накручивает себя, и это правда. Но Осаму погладил его по спине, машинально начиная перебирать пряди волос, и его ровное дыхание, твердое тело, тепло, знакомый до мельчайших ноток запах — все это заземляло, возвращало в реальность.       И внезапно для себя Чуя всхлипнул. И не смог сопротивляться этому. Сначала дрожащим, сбивчивым голосом он начал говорить, что произошло, и все это было одним большим, спутанным комком эмоций, но—       Осаму слушал, и его присутствие исцеляло.

***

      — Извини, что так резко отключился, — сказал Чуя спустя пару дней, когда более менее пришёл в себя и был готов соображать. В принципе думать о чем-то. Кое облегченно вздохнула:       — Я рада за тебя. Но ты можешь лишиться сестры, если будешь так делать.       — Прости, — покаялся Чуя. — Было плохо.       — Ничего. Сейчас ты как?       — Плохо, но контролируемо.       Сестрица улыбнулась.       — Это хорошо. Значит, будет лучше. Теперь ты готов рассказать? — неуверенно закончила она.       — Она сказала, что не любит нас, — выдохнул Чуя. — И никогда не любила. Её смыслом жизни был отец, и только он. Мы служили дополнительными гарантами того, что он не уйдёт. Она сильно извинялась, но не взяла свои слова назад.       — Это больно, — выдохнула Кое.       — Но ты не выглядишь удивлённой, — без эмоций заметил Чуя.       Кое закусила губу. Было видно, что она сомневалась в том, что хотела сказать, и это внушало тревогу и вопросы. Накахара был не уверен в своей стойкости перенести что-то.       — Я навещаю её, — сказала Кое быстро, будто бы Чуя мог прослушать столь невероятную информацию. — Иногда, но—       — Ты не говорила мне, — безэмоционально заметил Чуя.       — Я хотела! — жарко опровергла Кое. — Но она говорила слишком плохие вещи, чтобы я захотела расстраивать тебя ими. Лучше было мне одной это знать, одной нести эту хуйню. Я жила с ней меньше, чем ты, и не видела того, что видел ты, Чуя. Ты заслуживаешь жить спокойно…       Его разрывало. От злости, предательства, огорчения. Сестра как никто другой знала, что он не терпит утаивания, особенно тех вещей, что напрямую касаются его. Тем более он все равно узнал. Только это было неожиданно, резко и остро — тыкаться на нож мягким нутром. Если бы он знал… было бы все равно больно, но не неожиданно.       — Мне очень неприятно, что ты скрыла это, — без эмоций оповестил Чуя. — Ты представляешь, как мне важна честность.       — Но ты же сам не сказал мне о том, что навестил маму!       — Я сразу рассказал тебе об этом, — прищурился Чуя. — А ты молчала несколько лет, потому что не могла найти сил сказать правду.       По молчанию он понял, что попал в яблочко. Предательство грызло изнутри. Чуя не мог смириться быстро, отпустить, и решил взять паузу:       — Мне нужно подумать, Кое.       — Извини меня, Чуя, — грустно сказала сестра.

***

      Дазай вскинул бровь, поставив на паузу аниме, которое сейчас смотрел круглосуточно, и недоверчиво повторил:       — Вы поссорились с Кое.       — Да, — мрачно согласился Чуя. И все же поправил себя ради справедливости: — Я не говорил ей, что мы ссоримся, но дал знать, что я не в восторге.       — Обычно это и подразумевают под понятием ссоры, Чуя…       — Наверное, — Накахара вздохнул, забираясь Дазаю под бок. Он любил так лежать: тепло и стук сердца его успокаивали. В последнее время он привык брать руку Осаму, водя пальцами по его шрамам. Это как узоры, и за их ходом интересно было следить. Текстура кожи — неровная, но гладкая — была приятна на ощупь. — Она не сказала мне, что ходила к маме.       — Это важно? — нахмурился Осаму. — Прости, я не до конца понимаю, Чуя.       Накахара вздохнул. Говорить, не видя лицо, было проще, и он закрыл глаза, растворяясь в эмоциях.       — Для меня да, Осаму… У неё было столько возможностей рассказать. Я понимаю, что реагирую остро, но не могу не делать этого, особенно сейчас, когда и так… — он прервался, не желая жаловаться, и вернулся к первоначальной теме. — Кое знает, как для меня важна честность. Как я могу думать, что она не хотела обидеть меня специально?       — Ты бы разозлился, если бы она сказала тебе сама? — тихо спросил Дазай.       — Я бы расстроился, — выдохнул Чуя, наслаждаясь тем, как успокаивающе перебирают его волосы. — Она делала это несколько раз и скрывала годами. Чем больше проходит времени, тем тягостнее становится секрет. Но если бы она призналась… я бы видел, что она уважает моё мировоззрение.       — Она боялась, — шепнул Дазай. — И ждала подходящий момент.       Чуя кивнул.       — Я знаю.       Ему было обидно. Плохо, но фоново. Он понимал, что, вероятно, нагнетает ситуацию, но недоверие выжигало его изнутри, сразу же подрывая весь мир. Наверное, у отца все начиналось так же. Мелкая ложь о том, что он задержался на работе. Хорошо поговорил с коллегой. Что ему несложно посидеть дома с детьми. Что он хочет ехать на выходных всей семьёй в парк аттракционов, а не отдохнуть дома в тишине. Что он не устал, не раздражен, не грустит.       Чуя знал, во что это вылилось. И он не мог не трястись от мысли, что их история с Кое закончится так же, хоть и понимал, что представляет катастрофу, пока ещё ничего не произошло.       — Что ты будешь делать? — мягко спросил Осаму.       Накахара помотал головой, ощущая огромный ком в горле. Ему нужно было смириться, успокоиться, и он был не один.       — Спасибо, что ты со мной, Осаму.