Пожирающая ярость

      … В доме напротив загорелась уличная гирлянда, ярко замерцали украшения на подъездной дорожке. По словам синоптиков снег выпадет только ночью, может, в полночь. Изморозь покрыла некогда зеленую лужайку еще рано утром, а уже к обеду непривычное для декабря солнце вынудило большую часть населения вернуться к солнцезащитным очкам.       Мёрфи медлил, медленно скуривая сигарету за сигаретой. В преддверии дня рождения его охватила ужасная хандра и единственным спасением были редкие побеги из дома под предлогом рабочей смены. Когда-то он изнывал от уныния, думая, что никому не придет и в голову справляться о его самочувствии, а теперь игнорировал рождественский ужин в доме близких друзей.       Масса парадоксов собственной жизни уже давно не вызывала в нём никаких эмоций, только нет-нет да приходило осознание, что не следует быть таким уж неблагодарным. Когда-то он выжил только благодаря вере — в лучшее, спасение, человечество, а может только придумал себе это.       Жизнь есть жизнь, и она стоила бесконечно много. Сколько раз Мёрфи отказывался от неё, сколько раз просил лишить себя жизни? Теперь его человеческое время истекало. Он не знал, как много дней ему отмеряно, какая дата — более важная, чем день собственной долгожданной свадьбы — станет для него финальной и последует за этой короткой черточкой на могильном камне.       Он старался держаться, отметал эту мысль куда-то в сторону, отрывал желтые листки старого календаря, сминал ненужным мусором и отправлял в корзинку. День за днем, неделя за неделей. Однажды все его чувства исчезнут, уйдут навсегда и… Что, если?       Экран мобильного телефона вспыхнул.       Андреа.       «Ты скоро? Кэтрин уже планирует накрывать на стол».       «Подъезжаю, пару минут».       Ответ не заставил себя долго ждать: «Хорошо. Жду».       Она все еще ждала его.       Мёрфи выключил телефон, включил вновь и нашел последнее рождественское поздравление от Мариссы. Пару лет назад спутанная нить их судеб истончилась и, наконец, разорвалась. Та малость, что некогда их связывала, может, и разрушилась, но та трагичная и обманчивая любовь продолжала теплиться где-то под ребрами и жалила змеёй стоило кому-то упомянуть её имя.       Он не мог с уверенностью сказать, что яркая девица нашла своё счастье, отстояла уважение к своей нескромной персоне или нашла пресловутую любовь. Её жизнь подобно лоскутному одеялу сшитому из старых футболок состояла из череды взлетов и падений, долгожданных стипендий и неудачных стажировок. Рыжие волосы и кожаные мини-юбки сменились на холодные благородные оттенки и строгие костюмы, прежняя индивидуальность утрачена вместе с беззаботной юностью.       Но разве можно было вытерпеть столько утрат и предательств и оставаться верной себе?       Не знающая ни семьи, ни дома — вечная странница, лишенная такой роскоши как распоряжение собственной жизнью.       В его представлении Марисса должна быть где-то на другой части света в компании новых подружек и возрастного любовника. Может быть в Азии? Может, её принял под свое крыло и приютил Антерос? Европа или Америка или что-нибудь еще, Мёрфи хотел верить, что в эту ночь она была счастлива.       Он закурил еще одну сигарету — последнюю уж точно — вырулил на необходимую улицу, останавливаясь у нужной подъездной дорожки. Единственное парковочное место уже было занято хозяйским седаном.       Ребячески выбросив сигарету в кадку с искусственными пуансетиями, Мёрфи постучал в дверь и тут же спрятал руки в карманах шерстяного пальто. Мгновение и на пороге показалась хозяйка дома — раскрасневшаяся от выпитого и искреннего веселья — Кэтрин вытирала руки о цветастый передник.       Из глубины дома раздавались звонкие детские голоса, смешавшиеся с гоготом захмелевших взрослых.       — Я опоздал? — наивно предположил Мёрфи, оставляя приветливый поцелуй на впалой щеке Хилл. — Прости. Работа.       — Всё в порядке, — она замахала руками, словно это действие бы его поторопило и вынудило снять пропахшее улицей и табаком пальто как можно скорее. — Давай-давай. Мы все проголодались в ожидании тебя.       Его ждали — большая и громкая семья, в которой ему не приходилось чувствовать себя чужаком. Эта опора — еще не совсем прочные, но уже корни — стали для него последним спасением.       В доме витал запах индейки, запеченного картофеля и вареных овощей; еле слышно тикал таймер духового шкафа, утопая в лязге столовых приборов и звоне бокалов. Мёрфи тихо прошел вглубь дома, растягивая губы в самой дружелюбной улыбке из своего арсенала. Тейт активно жестикулировал перед сестрой Доминика, кузены — чьи имена никак не желали укладываться в памяти — спорили о том, кому достанется телевизионный пульт.       Андреа Кэмпбелл крутилась у ели, что всё еще пахла лесом, в компании чужих детей, поручив им самое ценное — коробку с игрушками. На кончике её пальца болтался ярко-красный шарик, а в манящих огнях гирлянды помолвочное кольцо блестело едва ли не ослепительней самой яркой звезды.       Мёрфи улыбнулся. Теперь уже искренне и тепло.       Прошло уже больше двенадцати лет со дня их первой встречи в больничном крыле и две тысячи с той роковой встречи на поляне, где все еще на память о том дне не прекращали мирно покачиваться стебли аконита.       Мир померк, голоса стихли и комната сузилась до малого расстояния, что их разделяло. Андреа обернулась и с широкой улыбкой бросилась ему на шею так, будто бы с момента последней встречи прошло не меньше вечности.       И пусть время сыграло злую шутку и раньше зеркала казались моложе — Андреа оставалась всё той же девчонкой в его глазах. Совсем как раньше.       — И когда ты уже бросишь курить? — с напускным упреком пробормотала она. — Как табачные поля где-то в Аризоне.       Мёрфи беззлобно хмыкнул, притянул её ближе к себе, утыкаясь носом в мягкие кудри пропахшие лаком для волос и карамельным спреем для тела.       В его сердце больше не было ярости и былой злобы, а ненависть затуманивающая разум, подстегивающая и оплевывающая не хуже врагов, сменилась на то, что многие назвали бы деловой хваткой и практичностью.       Будучи сыном столь властной женщины разве Мёрфи мог отступить при первых же трудностях? Он брал то, что уже было предначертано ему по праву. Первые несколько лет страх принять бразды правления Подземным миром сковывал его по рукам и ногам, парализовал и вынуждал вскакивать ночами, усмиряя предательски учащенное дыхание. Теперь Мёрфи не боялся, знал, что справится, поднимется вновь точно гречиха и продолжит непрестанно бороться.       Теперь он был не один.       Единственная сбывшаяся её мечта, единственная влюбленность, которая смогла взрасти в нечто большее. Временами Андреа боялась собственных мыслей, её окутывало будто бы дымкой чувство дежавю, словно они были знакомы намного дольше, пережили больше и никогда не должны были расстаться.       Апогей наступал холодными ночами Мёрфи рассказывал странные истории, иногда пугающие, иногда на забаву детям, о чудовищах порожденных Тартаром, Орфе и Химере, повороте колеса времени и мире, где нет ни времени, ни пространства — лишь тихо качается асфодель, где он обязательно будет всех ждать, когда настанет нужное время.       Отстранившись, Мёрфи внимательно посмотрел на её лицо — маленькие морщинки в уголках глаз, накладные ресницы и смазанный контур губ. Андреа улыбнулась и виновато посмотрела снизу вверх. Ей никогда не удавалось долго злиться на него. Он обнял ее одной рукой за шею, увлекая в один из сладких поцелуев, будто всё только-только начиналось.       Она не смогла подобрать нужных слов на собственной свадьбе, заикалась во время клятвы и расплакалась, когда право говорить перешло к Мёрфи: «Мой путь закончен, я пришел».       Каждый понял эти строки по-своему, но и это не имело никакого значения. Что, если? В этом новом мире они были счастливы. По-своему, как умели.

***

      — Мы обнаружили, что по кабельному показывают «Эта замечательная жизнь», — где-то над ухом раздался голос Кэтрин Хилл сменившей передник домохозяйки на праздничное платье. — Вы такое смотрите?       — Мы же его смотрим каждый год, — запротестовала Андреа и аккуратно сняла с пальца новогоднее украшение, возвращая его на свободную ветвь ели. — Раз четыреста смотрели. Не меньше! Ну же, Мёрфи! Скажи ей, что мы не будем его смотреть.       Мёрфи рассмеялся.       — А мне нравится. Пусть идет.

***

Вы говорите: «Любовь — то, любовь — это ветви тюльпанного дерева, ивы усики, ветер и гребни дождя, звон и капель, звон и капель— уплывающие ветки.» Ха! Любовь никогда и не бывала в этих краях.