Пожирающая ярость

      Худшая часть похмельного утра — пробуждение. Андреа так и не научившаяся пить свою «норму», знала об этом не понаслышке. Не в силах разомкнуть глаза, она нервно переворачивалась со спины на живот, и наоборот. Матрас и постельное белье неприятно шуршали под тяжестью ее тела.       Вслепую дотронувшись до пульсирующих висков, Кэмпбелл отсчитала от одного до пяти, и резко распахнула глаза. Очертания чужой комнаты заставили сердце пропустить удар. Тихо вскрикнув, она тут же зажала рот ладонью. Вот дерьмо. Утренняя мигрень в одно мгновение оказалась в самом низу списка проблем, которые необходимо решить.       Следующем в списке неприятных открытий оказалось отсутствие привычной одежды и уродливая футболка наизнанку. Андреа отчаянно попыталась вспомнить лица последних трех парней, с которыми крутилась перед тем, как в памяти образовалась гигантская черная дыра. Малкольм будет в бешенстве.       С замиранием сердца она потянулась к мобильному телефону, так заботливо оставленному на полу незнакомцем. На экране красовалась трещина — от динамика до «гнезда» зарядки. Хуево. Прикусив губу, Андреа разблокировала телефонный дисплей и тут же шумно втянула воздух. Последний пропущенный от Крейна был в двадцать три часа, а входящий от Кэтрин в начале третьего. Очень и очень хуево. В понедельник можно смело писать заявление по собственному желанию, сославшись на семейные обстоятельства.       Может, стоило кого-то «похоронить»? Или списать все на плохое здоровье родителей?       Усевшись по-турецки, Андреа ссутулилась над телефоном, судорожно перебирая оправдания для ревнивого любовника. Лиз разбила машину? Не то. Кэтрин вывихнула лодыжку? Уже было, пару недель назад. В отчем доме пожар? Нет доказательств. Мамина канарейка утонула в стакане? Сомнительно, но и Крейн не мог без подсказки назвать имена её родителей, чтоб запомнить несуществующую канарейку-тенора!       В задницу. Придумает уже к вечеру, он всё равно и слушать не станет ее жалкий полуденный лепет.       Ежась от непривычного холода, Андреа неуверенно подошла к окну. Этаж последний, кажется, пятый. Из окна открывался непримечательный вид на узкую улочку и уродливый кирпично-красный дом-близнец. Кажется, в соседней комнате был доступ к пожарной лестнице. Настроение тут же улучшилось, пусть и сбегать в одном нижнем белье — преступление.       Задернув тонкую тюль, Андреа осмотрелась. Кем бы он ни был — квартиру жилой назвать было сложно. Отсутствие вещей на прикроватной тумбочке, запылившийся подоконник и свернутая в рулон рогожка под дешевой кроватью. Студенческое жилье минималиста, оставившего за спиной эпоху бунтарства и плакатов на стенах.       Андреа сделала кружок по комнате. Пыль и дорожная грязь так и липли к босым ступням. Распахнуть дверь она не решалась, хоть за стенкой не различались ни голоса, ни шум телевизора, ни кипение чайника. Крепко сжимая в руке мобильный телефон, Андреа потянула хлипкую дверную ручку вниз.       Хотелось как можно незаметнее проскользнуть к ванной комнате и спрятаться там на часок-другой.       За дверью ожидала широкая проходная комната, погруженная в искусственный сумрак. Плотные серые шторы всеми силами препятствовали редкому солнечному свету, который был готов предоставить Нью-Йорк к началу ноября. Те же пустые стены без постеров и репродукций, запылившийся кофейный столик в углу (благо на нем виднелись два желтоватых джойстика к приставке и переполненная донельзя пепельница) и величественные стеллажи-великаны, прилегающие к потолку, и сплошь уставленные книгами. От обилия незнакомых книжных корешков захотелось ребячески присвистнуть. Её старики пришли бы в восторг — и не важно имела ли эта литература значимость, или же от пола до потолка красовались дешевые эротические романы.       Собрать такую коллекцию — дело не одного дня.       Засмотревшись на всё вокруг, Андреа сделала шаг вперед и едва не зацепила коленом твердый подлокотник софы. Хорошо, что вовремя увернулась. Точно такая же была в гостиной ее родителей, а еще украшала каталог небезызвестного мебельного салона. Прокрадываясь в предрассветной серости, она вечно цеплялась за эту громоздкую часть интерьера и шипя от боли, сглатывая вертящиеся на языке крепкие выражения, побеждено признавала поражение.       Здесь же софа выглядела органично: являясь как признанием в любви к минимализму, так и упражнением тела. Поскольку выбор столь неудобного спального места — тот еще акт самоистязания.       Осторожно склонившись вперед, Андреа пожелала лучше разглядеть скрытое маской для сна лицо своего спасителя (спасителя ли?), но тут же отстранилась, ощущая биение сердца где-то в горле. По обыкновению таких попоек, она просыпалась в чужих липких объятиях, робко улыбалась, прижимая собственные вещи ближе к сердцу, и пряталась в ванной комнате, осатанело стирая остатки ночи с кожи.       Что-то подсказывало, что сегодня никто не воспользовался её сомнительным положением, не обчистил карманы сумки (в этом еще следовало убедиться!) и не оставил на память о вечере что-то из перечня МКБ-10 под кодом А50 — А64./       Сделав несколько робких шажков в сторону коридора, не отрывая взгляд от спящего, Андреа плотно сжала губы. Плюшевый плед, укрывавший длинные мужские ноги, так и норовил соскользнуть на пол. От вида чужих босых ступней ей стало не по себе: было в этом что-то интимное и неуместное. Подхватив край пледа, Кэмпбелл накинула его сверху.       У подлокотника дивана, что послужило и изголовьем послышалась возня.       Перепуганная до чертиков, Андреа так и замерла на месте, вмиг затаив и дыхание. Она бы солгала всем (и себе в том числе), если бы сказала, что не догадалась кому принадлежала эта холодная, до ужаса прокуренная и непримечательная квартира. Но признаться в том, что этот странный человек, блаженный бармен, спас её шкуру во второй раз не хотелось.       Громко шмыгнув носом, он повел затекшим плечом, тихо закряхтел от неудобства сна, а после прислонил предплечье ко лбу. На мертвецки бледной коже проглядывала та самая змея, что не давала ей покоя ночью и взбесила при одном лишь взгляде.       Очень-очень-очень хуево.       В несколько широких шагов Андреа оказалась в коридоре и тут же ринулась к распахнутой двери ведущей в ванную комнату. Здесь же на крючках для банных полотенец обнаружились и собственные вещи — сырые, наспех застиранные антибактериальным мылом. Переминаясь с ноги на ногу, Андреа нерешительно коснулась грязными ступнями маленького коврика с высоким ворсом. В отличие от всего, что ей встречалось сегодня на пути, лишь этот предмет ничем не напоминал своего владельца.       В ванной комнате, в отличие, от спальни и гостиной — яблоку было негде упасть. Три шампуня, два бальзама для волос и несколько пенок для умывания. Такому набору позавидовала бы каждая третья сотрудница в ее отделе. Уже в этом чувствовалось невидимое присутствие кого-то еще.       Выкрутив вентиль горячей воды наполовину, Андреа присела на край ванной в ожидании, когда комнату окутает плотный пар. Посмотреться в зеркало она все еще не решалась. В памяти как-то неуместно всплыл еще один эпизод из минувшей ночи. Кажется, ее стошнило в раковину несколько раз, а потом мир вокруг пошатнулся, и собственное отражение принялось озорно подмигивать, поправляя спадающую со лба диадему.       Привидится же.       Потянувшись к одному из аляповатых флаконов с истертой надписью: «Шампунь для окрашенных волос», Андреа брезгливо покрутила его в руке, затем поддела крышку острием ногтя и с осторожностью принюхалась, будто бы внутри мог оказаться отбеливатель или что-то еще хуже. Запах оказался более чем приятным, в меру приторным с цветочной отдушкой. Довольно промычав, она надавила чуть крепче, застыв в ожидании густой мыльной капли, чтобы тут же растереть ее между пальцев и окончательно удостовериться в верности выбора.       «Пойдет», — вполголоса пробормотала Андреа, откладывая флакон в сторону.       Ей хотелось обнаружить среди этих баночек что-нибудь нетривиальное, но увы. Мёрфи оказался среднестатистическим мужчиной — мыло «Dial» и шампунь «American Crew» — жертва маркетинга, не иначе.       Неряшливо стянув футболку нещадно пропахшую собственным потом, Андреа поморщилась. Пар полностью скрывал её отражение в зеркале. Хорошо. Шумно выдохнув, она переступила через бортики ванной и вывернула вентиль до упора. Тяжелые капли горячей воды разбивались о пожелтевшее не то от времени, не то от грязи чугунное корыто; неприятно били по собственному затылку, стекая ниже по спине.       Хотелось забыться и простоять так вечность.

***

      Футболка липла к еще влажному телу, как и мокрые волосы холодили спину, непрерывно соприкасаясь с кожей. В последний раз улыбнувшись собственному отражению, Андреа понадеялась, что теперь её вид с натяжкой можно было назвать презентабельным. Иного, к сожалению, не добиться.       Она осторожно надавила на дверную ручку, позволяя пару выскользнуть следом за ней, и нерешительно сделала шаг вперед. Перспектива отсидеться часок-другой в ванной комнате казалась заманчивой ровно первые пятнадцать минут. Хорошо бы быстрее высушить волосы, переодеться (пусть и в сырую одежду) и добраться до дома. Вчерашний день никак не желал ее отпускать, хотя будь её воля, Андреа бы смяла эту страницу прошлого, скомкала в ладони и выкинула в ближайшую урну.       Это же надо было… «Быть такой идиоткой», «так напиться», «забыть все события ночи», «снова оказаться с этим азиатом». Ряд вариантов — подставь любой на место пропуска! — был верным.       Закрутив волосы в подобие жгута, Андреа засеменила к другой приоткрытой двери — кухне. Здесь запах сигарет был сильнее и в пепельнице, кажется, еще тлел свежий окурок. Холодильник, сплошь покрытый отпечатками чужих липких ладоней, без единой фотографии или списка с какой-нибудь ерундой вроде необходимых дел на неделю; совсем позабытая в углу банка с шоколадным печеньем (судя по слою пыли на стеклянной крышке, сюда никто не заглядывал уже вечность) и несколько грязных чашек в раковине. Не густо. Андреа попыталась представить быт этого странного человека с явным синдромом спасателя (подобный термин ей часто попадался на страницах журналов в салонах красоты), и в голову ни шло ничего радостного. Скорее веяло безнадежностью, сквозящей в мелочах, вроде этой пыльной банки с печеньем.       Кэмпбелл позволила себе «по-хозяйничать» и приоткрыла дверцу навесного шкафчика. К удивлению, её встретил порядок — оставшиеся кружки были выставлены в аккуратный ряд, а несколько кофейных чашек (сервизных ли?) покоились на предназначенных для них блюдцах.       В этом уже отчетливо чувствовалась женская рука. Ни ряд шампуней для окрашенных волос, ни затесавшиеся в мир ментола и «древесины» сладкие фруктовые гели для душа, не говорили о невидимом присутствии женщины громче этого порядка. Пусть и скрытого от посторонних глаз. Кому-то Он был небезразличен. Настолько, что несчастная добралась до кухонного гарнитура в страстном желании обозначить свою территорию правления.       Усмехнувшись собственным наблюдениям и не менее остроумным комментариям, Андреа на пятках развернулась к столу. В хрустальной пепельнице с неуместной золотой окантовкой покоились с десяток окурков. Кэмпбелл поморщилась. Тут же на задвинутом стуле показалась и собственная сумочка и черный кожаный бумажник. Воровато обернувшись к пустующему дверному проёму, она аккуратно подняла предмет явно ей не принадлежавший. Мягкая кожа бумажника приятно согревала ладонь.       Оставив напоследок водительское удостоверение и несколько банковских карточек, Андреа потянулась к отделению с бумажными купюрами. Пять, десять, десять, сто. Итого — сто двадцать пять долларов. Грустно. Следующие на очереди — две банковских карточки «Американ Экспресс» и «Банк Америки», на обеих выбито имя владельца и краска совсем стерлась. Кажется, аккуратность — не его конек. Парочка безликих магнитных пропусков с серийным номером в левом верхнем углу, потертая визитка сомнительного содержания: «Ведьмина радость: кофе, таро, гадания» и, наконец, водительское удостоверение.       Затаив дыхание, она вытащила его кончиками пальцев. Сверху красовалось наименование штата Нью-Йорк, не совсем удачная фотография её нового знакомого (Андреа тут же закрыла его лицо большим пальцем) и личные данные. Адрес проживания явно разнился с действительностью, цвет глаз — карий, рост — 5' 10 ". Её собственный рост составлял 5 футов и 9 дюймов. Неинтересно. Осторожно убрав большой палец с фотографии, она принялась внимательно изучать его лицо, в одночасье показавшееся ей до боли знакомым. Прямой нос, острые скулы, глубоко посаженные глаза, смотревшие с некой усталостью и раздражением, и ярко очерченные губы, контуру которых позавидовала бы любая девушка.       Могло ли так быть, что они уже встречались, если не учитывать аварию на перекрестке, знакомство в больнице и вчерашнюю неудачную встречу в баре. Да уж, отблагодарила за спасение.       Мысли наслаивались друг на друга, сталкивались, путались и никак не желали приходить к единому умозаключению. Кроме того, что они уже встречались. Определенно, пересекались в многолюдной толпе узких улочек, обменивались короткими взглядами в душном вагоне метро или заказывали кофе в одной кофейне. Черт знает что.       Она аккуратно закрыла бумажник, намереваясь вернуть на законное место, как в коридоре послышались шаги. Бежать, отступать и придумывать отмазки было уже поздно. Напрягшись, Андреа прикрыла глаза и шумно сглотнула.       — Доброе утро.       — Утро, — согласилась она и рассеянно улыбаясь, завела руку с бумажником себе за спину. Заметил или не заметил? Андреа неуверенно посмотрела в сторону, не желая сталкиваться взглядом со своим новым знакомым.       Теперь на Мёрфи не было белой рубашки или той непонятной одежды, как в первую встречу. Черный джемпер и уродливые бежевые брюки карго. И где он их только нашел? Лицо было уставшим с последствиями бессонной ночи, бледная кожа приобрела пепельный оттенок. Его девушке (или кем-она-там-ему-приходилась) следовало лучше заботиться о своем возлюбленном.       — Тебе не холодно? — он кивком указал на её босые, переминающиеся на месте, ноги и влажную футболку, что едва прикрывала бедра. — У меня есть чистая одежда.       — Всё отлично, — соврала Андреа и в опровержение своей лжи, передернула плечами. — Это… это потому что… Я не ожидала тебя увидеть. Думала, что ты еще спишь и будешь спать.       Мёрфи беззлобно усмехнулся и покачал головой.       — Я не спал. Просто не хотел смущать тебя еще больше.       — Я бы и не смутилась, — тут же парировала она. — Знаешь ли, не в первый раз просыпаюсь не у себя дома.       — Я не сомневаюсь. Ну, прости, — в голосе послышалась явная издевка, — что нарушил твои планы меня ограбить. Впредь, буду кашлять и напоминать о своём присутствии заранее.       Чувствуя как алые пятна стыда подбираются от ключиц к шее, Андреа демонстративно громко вернула бумажник на стол.       — Там всего-то сто двадцать пять долларов. Было бы что воровать, — он с ухмылкой промычал и скрестил руки на груди. Этот жест ей тоже показался знакомым. — Но уже думаю, что следовало их забрать в качестве моральной компенсации. Прямо корю себя за это.       — Вперёд, — Мёрфи равнодушно махнул рукой. — Я могу отвернуться и сделать вид, что этого не видел.       — Я не деньги искала, — зачем-то ринулась оправдываться Андреа, — просто хотела убедиться, что это правда ты.       — Убедилась?       Она согласно кивнула и снова невольно смутилась, впившись взглядом в короткую ручку собственной сумки. Кому бы понравилось застать гостя рыскающего по углам в поисках ответов? Пусть и на собственные не очень уместные вопросы.       — Прости, — извиняться по поводу и без давно вошло в привычку. Малкольм требовал просить прощения за каждую оплошность, желательно театрально: со слезами, замирающим сердцем и прерывистым от наступающей истерики дыханием. — Правда, прости. И за вчерашнее, и, очевидно, за ночное происшествие, и за то, что хотела поблагодарить и…       Мёрфи снова отмахнулся. Она не видела его лица, лишь краем глаза улавливала жестикуляцию. Эта особенность его поведения, будто бы происходящее или произошедшее совершенно ничего не значит, выбивало из колеи. Подумать только…       Он скрылся во темноте неосвещенного коридора, и Андреа едва удержалась, чтоб не броситься за ним с извинениями. Малкольм так и делал. Изводил её часами, наказывал — никогда физически, но всегда словесно, напоминая, где место таким как она; а после демонстративно бросался к двери, нарочито медленно обувался и смотрелся в собственное отражение довольный собой. Может, считал до десяти? Знал, что уже на «девять», задыхающаяся от слёз Андреа бросится в ноги, попросит прощение, осатанело задергает пряжку ремня, не зная других способов извинения и благодарности.       — Держи, — Мёрфи вернулся так быстро, что тень Крейна растворилась в памяти, не успев обрести яркие очертания.       В одной руке показался картонный подстаканник (рассчитанный на двоих) с кофе, а во второй бумажный пакет. Сквозь тонкий пергамент проступали масляные пятна. На сгибе локтя болтался махровый халат. Белоснежный, точно позаимствованный в гостиничном номере.       — Спасибо.       Она неуверенно протянула руки вперед, не зная, что следовало перехватить первым. Главное — не касаться кончиками пальцев друг друга. Это было бы неуместно.       Не обращая ни малейшего внимания на её руки, Мёрфи опустил и подстаканник, и пакет (наверняка с выпечкой!) на стол, затем протянул халат, тут же добавляя, что еще ни разу не надевал после стирки. Ткань, в самом деле, сохраняла запах лавандового кондиционера для белья.       Мужчины на такие детали не падкие. Пусть только попробует сказать, что одинок.       Крепче запахнув полы халата, Андреа неуверенно отодвинула стул, замешкалась, и согнув левую ногу в колене, осторожно опустилась. В приличном обществе так, конечно, не принято сидеть.       — Какой из них, — она нетерпеливо постучала пальцами по глади стола и указала на два бумажных стаканчика, — для меня?       — Любой.       Мёрфи повторил её действия, с одним лишь различием — в каждом движении так и сквозила уверенность. Деревянные ножки стула заскрежетали по кафелю. Без лишней церемонности, он кончиком ногтя поддел пластиковую крышку на кофейном стаканчике, и рывком раскрыл бумажный пакет. Круассаны с маслом и рогалики с кунжутом — никакой оригинальности. Впрочем, их все любят.       — Я взял на альтернативном молоке, — сделав глоток, добавил он, будто бы не мог подобрать еще темы для начала разговора. На секунде Андреа показалось, что её присутствие в этом доме, на этой кухне в чертовом чужом халате, выводит его из себя. Может, Мёрфи ее ненавидит? В отстраненном взгляде не читалось ни доброжелательности, ни симпатии, ни-че-го. — Подумал, что не стоит рисковать.       В то же время он подумал о непереносимости лактозы. Как это заботливо!       Последнее Андреа произнесла вслух и едва не поморщилась от того, как манерно прозвучал собственный голос.       — Я работаю барменом, — Мёрфи равнодушно пожал плечами. — Моя работа — предупреждать о возможных аллергических реакциях и сводить их на нет.       Кэмпбелл согласно промычала. В самом деле, какая забота? Наверняка бариста измучила его вопросами о предпочтениях, предложила все виды альтернативного молока, сиропы и взбитые сливки. А может, его девушка страдает от непереносимости лактозы?       — Ты живешь один? — и снова неуместный вопрос, который так и вертелся на языке.       — Да.       — Давно?       — Да.       — Не похоже, — Андреа не терпелось уличить его во лжи. — В ванной комнате уйма шампуней для окрашенных волос, а в кухонных шкафчиках идеальный порядок. Ты не похож на человека, который красит волосы или тратит время на уборку на кухне.       Он сделал еще один глоток, надломил рогалик (крошки так и разлетелись по столу) и невозмутимо хмыкнул.       — Думаю, что это дело рук Мариссы. Она любит здесь хозяйничать, — Мёрфи демонстративно обвел комнату взглядом. — Все флаконы в ванной, как ты уже заметила, тоже её рук дело.       — Вы встречаетесь?       — Я уже отвечал на этот вопрос. Нет, мы не встречаемся.       — Трахаетесь?       — Не без этого, — без уловок и тени смущения согласился Мёрфи. — Чаще она остается на ночь после клуба, отсыпается и возвращается к себе. Я не возражаю. Как-никак, в квартире три комнаты и спальное место найдется.       Не сдержавшись от театральных восклицаний и тихого сетования, что теперь она, Андреа Кэмпбелл, пахнет как потасканная официантка «Сириус», тут же продолжила допрос.       — Зачем тебе три комнаты?       Мёрфи задумался всего на мгновение. К уголку рта налипли крошки и ей отчаянно захотелось их смахнуть, коснуться бледной кожи и убедиться, что он сделан не из камня. Желание глупое, нарушающее всякие личные границы.       — Захотелось.       Он вытащил из кармана брюк помятую пачку сигарет. Четыре несчастные сигареты соседствовали с потертой зажигалкой. Вытянув самую потрепанную — того и гляди сломается пополам — Мёрфи чиркнул колесиком, затянулся. Выходило у него это красиво, как-то органично. Бывало мужчины приучали себя к курению, надеясь, что это добавит им шарма. Половина офиса «Хэйдс Групп» следовала этому негласному правилу, но, к сожалению, напоминала провинившихся школьников. Вот-вот и застукают в закутке и обвинят в прогулах!       Мёрфи подтянул пепельницу ближе, стряхнул столбик пепла и снова затянулся. Взгляд его был обращен куда-то в сторону, поверх серого неба и ржавых крыш соседних домов. О чём он думал? Жалел над тем, что приютил у себя? (Об этом еще следовало разузнать в красках!) Скучал по Мариссе? Десяток вопросов жужжал роем неугомонных пчёл в собственном разуме.       Не найдя темы лучше, Андреа перевела взгляд на пепельницу.       — Марисса постаралась?       — Мачеха.       — Твои родители не читают нотации о вреде курения? — вопрос прозвучал по-детски наивно.       — Перестали, — он сделал еще одну крепкую затяжку, выпустил дым в сторону и с силой вкрутил окурок в хрустальное основание. — Тебе, в самом деле, интересны факты моей биографии? Благодарности можешь оставить при себе, в лести я не заинтересован.       От подобного выпада Андреа опешила. Да как этот несносный…бармен смеет её прерывать в столь грубой форме? Второе ругательство, указывающее на расовую принадлежность, она проглотила вместе с вязкой слюной. Задыхаясь от недовольства, она громко шмыгнула носом, надкусила круассан (предусмотрительно прислонив свободную ладонь ко рту, надеясь поймать все крошки) и перевела взгляд в сторону дверного проема.       От подобного выпада Андреа опешила. Да как этот несносный…бармен смеет её прерывать в столь грубой форме? Второе ругательство, указывающее на расовую принадлежность, она проглотила вместе с вязкой слюной. Задыхаясь от недовольства, она громко шмыгнула носом, надкусила круассан (предусмотрительно прислонив свободную ладонь ко рту, надеясь поймать все крошки) и перевела взгляд в сторону дверного проема.       — Извини за мою неразговорчивость, — вслед предыдущим словам торопливо добавил Мёрфи. — Накопленная усталость и бессонная ночь.       Будто бы по мановению волшебной палочки, разжалобленная извинениями, она тут же повернулась к нему, набравшись смелости посмотреть в глаза. Раздражение в его взгляде сменилось снисходительностью? На нежность это мало походило, как и на доброту. Он смотрел на неё почти не моргая, ожидая ответа или следующего вопроса, и в эту минуту Андреа могла поклясться, что водительское удостоверение — чистая ложь. Его глаза не были карими, без малейшего намёка на привычный шоколадный отлив. Болотные с золотыми вкраплениями — да, похожие на опавшие листья в Центральном парке.       «В жизни не видела такого цвета глаз», — вот что ей хотелось произнести.       — Расскажешь о том, что произошло ночью?       Мёрфи кивнул, вытянул еще одну сигарету и снова затянулся. Интересно, сколько сигарет он так выкуривал? Одну за одной, пока не показывалось дно бумажного стаканчика с крупинками не растворившегося сахара.       — Меган нашла тебя в туалете под окончание смены, — облизнув нижнюю губу, произнес он. — Испугалась, что это передозировка и подняла ненужный шум. Марисса предложила вызвать полицию и сдать тебя легавым на пару суток, пока кто-нибудь из друзей не внесет залог. Я отказался.       Очевидно, что важные детали Мёрфи намеренно вычеркнул из своего рассказа, сделав его более ёмким и не таким постыдно-отвратительным.       — А потом?       — Тебя пару раз вырвало в машине, потом в ванной. Прости, пришлось снять с тебя одежду и застирать, но, думаю, ты и сама уже догадалась. Постельное белье чистое, можешь не беспокоиться, футболка тоже. Спрашивать зачем ты так напилась, полагаю, бессмысленно?       — Да, — настала её пора отвечать односложно, обратив взгляд куда-то сквозь предметы.       — В «Сириус», конечно, лучше не приходить неделю-другую, но, поверь, такие случаи забываются быстро. Не ты первая, не ты последняя. Если беспокоишься за вещи, то я их забрал, — он указал на сумку, — телефон тоже при тебе.       — Спасибо, — тут же выпалила Андреа. Так быстро, что слова благодарности прозвучали почти как резкость. — Правда.       Мёрфи кивнул, хотел было потянуться к третьей сигарете, но вовремя себя остановил, спрятал пачку в карман.       Они так и просидели в тишине добрых десять минут. Андреа гоняла один и тот же вопрос по кругу, точно конфету во рту, и никак не желала озвучить его вслух. Боялась? Не хотела знать правды и слышать байку о доброте незнакомцев? Можешь — помогаешь, ведь так говорят? Остальные заботы тут же отошли на второй план, а мир сузился до этой кухни в обшарпанной пятиэтажке. Увольнение и дышащий в спину понедельник не казались такими страшными.       Молчание подходило к концу, это чувствовалось, и от части пугало.       — Зачем ты это сделал?       — «Сделал» что?       — Спас меня. Уже во второй раз между прочим.       — Не вижу в этом повода для бахвальства, — хмыкнул он. — В первый раз это вышло интуитивно, а во второй… Разве было бы лучше оставить тебя в камере под залог? Можно было уложить и в комнате для персонала, но тогда бы поползли разговоры. Я бы получил выговор вместе с остальными за своеволие.       — Мы с Домиником в хороших отношениях. Пожурил бы неделю и успокоился.       — Тебе виднее.       — И все-таки, — Андреа поднесла большой палец ко рту, согнула и закусила зубами, смерив выжидающим взглядом. — Ты сделал это из-за страха выговора от Доминика или из личных мотивов?       — Одно другому не мешает, — и снова эта усмешка! — Выговор равен личному мотиву.       — Признайся, — она убрала руку от лица и скрестила пальцы в замок. — Я тебе нравлюсь.       В первые за всё время их знакомства Мёрфи улыбнулся. Не совсем искренне, скорее сочувственно и устало. Улыбаться ему удавалось также красиво, как и хмуриться. Взгляд чуть потеплел, пусть снисходительность никуда и не исчезла.       Кажется, её предположение прозвучало, по меньшей мере, глупо.       — Нет, Энди, ты мне не нравишься.       — Совсем? — Андреа произнесла это наигранно высоким голосом, удивленно играя бровями. Уж ей ужимок и театрального удивления не занимать! — Быть не может. Я нравлюсь четырем мужчинам из пяти.       — Я всегда пятый.//       - Фи! - она поморщила нос и поднесла пустой стаканчик к губам, изображая, что делает новый глоток. - Уверена, что в этом какая-то ошибка. Хотя, - опустив стакан, Кэмпбелл постучала ноготками по тонкой стенке и, скривившись, добавила: У тебя нет вкуса. Очевидно. Кто бы в здравом уме стал спать с Мариссой?       Его черты просветлели, стирая тень печальной улыбки, и Мёрфи засмеялся. Этот миг — неуловимый, длившийся не больше пары секунд, - был впервые пропитан искренностью, которой не хватало им обоим.       Андреа ответно улыбнулась.       Ей было хорошо.

***

      Маленькие электронные часы на туалетном столике показывали шесть вечера. Совместный завтрак, небольшая экскурсия по квартире, ненужный обмен любезностями и незатейливая прогулка по окрестностям — затянулась. Собственная квартира встретила непривычным холодом и затхлостью, сквозь которую еще можно было уловить нотки горьковато-пряной парфюмерной воды, витавшие в воздухе с пятничного утра.       Цветы в напольной вазе — очередной подарок Крейна за послушание — завяли. Андреа провела пальцам по мягким бутонам и с тоской вздохнула, когда лепестки вмиг опали на её ладонь. Всё также предусмотрительно подставленную у тонкого стебля.       Она бережно высыпала их обратно в вазу, задвинув уборку в самый конец списка. Не хотелось думать ни о Малкольме, ни об отчетах, ни о совещании, которое уже запланировано во вторник.       Мысли неумолимо возвращались к этому странному бармену. Только оказавшись в одиночестве, поглощенная новой волной звонкой тишины, Андреа позволила себе вслух произнести его имя без лишних оговорок и уточнения профессии, расовой принадлежности или черт-знает-чего-еще.       «Его имя Мёрфи О», - она произнесла это почти шепотом и тут же вспыхнула. Глупость какая! Распространенное имя и такая незвучная, невыразительная фамилия!       Сделав круг по комнате, едва не зацепив вазу ногой, Кэмпбелл приоткрыла дверь гардероба. Ряд весело лязгающих вешалок, дюжина платьев, которые надевались не больше двух раз, и две дюжины сумочек — с короткими ручками, через плечо, разнообразных форм и размеров. Все их купил Крейн в знак послушания, верности и далее по списку «идеальной женщины».       Андреа развернула ближе к себе высокое напольное зеркало. Когда-то планировала снять лишние детали и закрепить у стены, но руки не доходили. Наклонившись ближе, она провела пальцами по усталому лицу без намёка косметики. Короткие от природы и обломанные от бесконечных слёз ресницы, покраснения в уголках рта, расширенные поры и полопавшиеся капилляры в глазах. Ничего удивительного, что она оказалась не в его вкусе!       Не желая в этом признаваться и самой себе, Андреа не могла прекратить думать о том, что этот парень, Мёрфи, так откровенно и дерзко заявил о своей неприязни к ней. Ладно, не неприязни. Он просто подразумевал, что не стал бы прикладывать уйму усилий, чтоб добиться её расположения и не поставил бы на кон карьеру ради нее.       В общем и целом, Мёрфи поступил благородно. Никаких тебе обещаний в вечной любви, разговоров, что её не умение сдержать рвотные массы могло умилить или пьяный лепет растрогал до глубины души.       Андреа вздохнула. На ней все еще был его джемпер (правда, рукава пришлось чуть закатить) и брюки, крепко затянутые тканевым ремнем. Отражение было непривычным, пусть и радовало глаз. Малкольм запрещал носить более одной черной вещи (в идеале, ей следовало ограничиться комплектом кружевного белья) и сетовал на чёрное пальто, слишком часто мелькавшее на её плечах.       Приди она в этом наряде в понедельник, Крейн тут же почувствует присутствие чужака на помеченной им территории. Крепкий табачный запах, иной кондиционер для белья, несколько громоздкие вещи, позаимствованные с чужого плеча — настоящая броня против дикого, осатанелого собственника с прогрессирующей психопатией.       Погода за окном портилась в тон её настроению.       Андреа закрыла двери гардеробной, унесла вазу в коридор, потеряв еще с десяток лепестков, и ребячески упала на кровать. Спать не хотелось, да и было страшно. Если сейчас уснет, то проспит до воскресенья, а там уже и на работу. Она снова представила лицо Крейна — раскрасневшееся от злости с выпученными глазами. Издеваться начнет, непременно, с протоколов прошлых совещаний, вскользь пройдется по последним отчетам и зацепится о любую мелочь. Неровный ряд стикеров на месте для подписи, неаккуратно прошитые договора, яркий залом на последнем чертеже формата А3.       Хорошо бы уволиться. Не в мечтах, где она смелая, гордая и самоуверенная; где не дернув и бровью, кладет заявление на стол, парирует на каждую дерзость и уходит, захлопнув за собой дверь. Она представляла себе это всякий раз, когда Крейн появлялся с очередным букетом и набором банальных извинений. Вечное клише: «Я боюсь тебя потерять», глуповатое замечание о столь очевидной разнице в возрасте и какая-то издевка, завуалированная под комплимент - «задница у новенькой ничего, но твоя — лучше».       Андреа разочарованно прикрыла глаза, кончиками пальцев потерла переносицу. Что если?       На мгновение (только на одно!) она представила себя в отношениях с кем-то своего возраста. У Кэтрин и Тейта же получалось быть вместе. Даже у Мариссы! У официантки с короткими, покусанными ногтями, плохой кожей и отвратительными рыжими волосами. Такими неестественными и сухими, точно пожеванная солома. Она слишком много внимания уделяла её волосам.       Если бы Мёрфи сказал, что она в его вкусе и прочую лабуду, которую мужчины так любят говорить перед сексом… Это бы её повеселило? Вопрос так и повис дамокловым мечом разочарования. Ей хватило минуты, чтоб представить как мог закончиться субботний вечер. Зачем стоило ограничиваться размеренной прогулкой по Нью-Йоркским трущобам, когда могли бы поблагодарить друг друга горизонтально? Не открывая глаз, она тихо усмехнулась собственной фантазии. Всего-то нужен мальчишка, который ей пренебрег, чтоб к жизни вернулся слабый вкус и нотки азарта.       Каким бы он мог быть? Нежным? Грубым? Отстраненным или во взгляде сквозило тепло и немое обожание, которое сложно выразить словами?       Прислонив предплечье к разгоряченному лбу, явно повторяя чужие движения, Андреа позволила себе опуститься на самое дно запретных фантазий. Такие мужчины вряд ли сомневаются, берут то, что им предлагают, не спрашивая дважды, и не брезгуют грязными словечками, в надежде угадать один из фетишей. Разум упорно рисовал Крейна. Нет-нет, она не могла так ошибиться и во второй раз выбрать деспота, Цербера во плоти. Раздосадованная неугодными мыслями, Андреа перевернулась на бок, подтянула ближе подушку и подмяла под себя.       Если бы она долго не просыпалась, в самом деле, словила передозировку или просто крепко уснула..Пришел бы разбудить её? Эта вся блажь пропитанная нерастраченной, запрятанной глубоко в душе нежностью заставила сердце биться чаще. Каким бы он был?       Приходит ли будить эту Мариссу, позволяет ли спать рядом с собой или выделяет кровать, а сам ютится на софе? Могло ли быть так, что за закрытыми дверьми клуба, они не могли насытиться обществом друг друга?       Андреа вздрогнула. Нельзя причудливой химере брать над собой верх и допускать других женщин. Разве может стоять выбор между ней и Мариссой? Нет. Мёрфи просто слеп и нуждался в шансе узнать её лучше.       Непременно.       Она потянулась к телефону. Написать ему? Прислать свою фотографию из личных архивов? Поджав нижнюю губу, Кэмпбелл без труда открыла новый контакт в своем списке: «Марисса О». Прикрытие, конечно, выглядело банальным и до одури сомнительным, но подстраховать себя следовало. Крейн имел привычку ковыряться в её телефоне, искать несуществующих любовников и разражаться обвинительной тирадой.       «Добрался?»       Не задумываясь, обрывая на корню возможность передумать и отступить, Андреа тут же отправила сообщение, откинула телефон на край кровати и блаженно улыбнулась. Сейчас она продемонстрирует свою заботу, а что после? Нужен ли ей этот мальчишка, который будет таскаться следом как собака?       Зря написала.       Это все чары одного затянувшегося утра и бессмысленные разговоры, когда вы вроде-как-обнажаете души, становитесь ближе, но с наступлением нового дня — магия рассеивается. Когда-то ей казалось, что и Доминик способен её полюбить, а во всем свете не отыскать мужчины, который бы озвучил желание пренебречь молодым телом. Уж эти мысли Крейн прочно вложил ей в голову, подкрепляя выдуманной статистикой среди столь же несуществующих гетеросексуальных мужчин от двадцати до пятидесяти пяти.       Телефон приветливо завибрировал на краю.       Подорвавшись с места, Андреа тут же победоносно сжала в руке устройство. Отлично!       «Да»       Пальцы так и летали, а ладони зудели в предчувствии следующего этапа такого бессмысленного флирта. Затаив дыхание, она весело усмехнулась и прикусив кончик языка напечатала новую и не менее, по её личному мнению, провокационную фразу.       «Ты один?»       Отвечал Мёрфи, к счастью, быстро, точно так и ждал потока бессмысленных сообщений.       «Да. Поднимаюсь»       Андреа в нетерпении покрутилась на месте, сменила с десяток позиций, не найдя ни одной комфортной. Легкое отвращение к самой себе подкатывало к горлу, но тут же было списано на затяжной похмельный синдром. Невозможно отказаться от сладкого, щекочущего изнутри колдовского чувства возвышения собственной персоны в глазах другого. Она и сама не могла ясно сформулировать то, что ей руководило. Мания, самая настоящая одержимость и никак иначе.       За время общения с Крейном она получала тысячу упрёков, беспочвенных обвинений в репутации легкомысленной кокетки, а теперь у неё точно появился шанс подтвердить эти слова. Да, вне сомнений за ней наблюдался такой грешок — глупые ужимки, смешки и желание не оплатить ни цента за ужин, но до продолжительных (Андреа уже поставила себе такую цель) переписок под покровом сумрака никогда не доходило.       «Хочешь спать?»       «Очень»       Поджав губы, Андреа опустила телефон себе на грудь и нервно постучала пальцами по нагревшемуся корпусу. Имело ли смысл кидаться обвинениями в неразговорчивости или уступить? Пусть отсыпается, копит силы на её следующий словесный выпад.       Она еще раз перечитала последние сообщения. Интересно, побрезгует ли лечь на постельное белье, пропитавшееся чужим потом со следами рвоты, или тут же ринется перестилать? Разденется до нижнего белья или ребячески сбросит верхнюю одежду у двери, не потрудившись повесить в шкаф? Поставит электрический чайник или умоется холодной водой в попытке стереть следы усталости?       В её причудливой фантазии он отбрасывал ключи от мотоцикла в сторону, неряшливо складывал куртку на низенькую оттоманку у входной двери и лениво проходился по квартире: щелчком включал чайник, расточительно выкручивал до упора вентиль горячей воды и время от времени потирал шею… Точно!       Андреа снова схватилась в руки телефон и быстро напечатала:       «У тебя интересная татуировка»       «Змея? Мне она тоже нравится»       Она хотела добавить, что парочка пресмыкающихся украшают и Ходжа Бейкера, но тут же стёрла. Как и появившееся следом едкое: «А кто сказал, что мне нравится?»       «Есть что-то еще?»       «Да»       «Покажешь? Пришли фото»       Если бы этот на редкость болтливый персонаж расщедрился на фото, то право слово, Андреа не потревожила его до следующего дня. Впереди маячила перспектива бессонной, пропитанной гнилыми рассуждениями и мыслями ночь. Крейн и работа, работа и Крейн — эти две темы уже сводили с ума, и одно фото (без подтекста!) могло бы привнести немного красок.       Или новую тему для дискуссий. Не мешало бы извиниться и перед Кэтрин за свое поведение, и перед Лиз за выпитый алкоголь.       «Зачем? Выпадет шанс - увидишь»       «Это что, флирт?»       Последний вопрос Мёрфи оставил без ответа, и Андреа Кэмпбелл ощутила себя круглой дурой. Снова.       Его раздражение читалось в односложных сообщения, снисходительном взгляде исподлобья и в кристально ясном ответе, лишенном уловок и дополнительного контекста: «Нет, ты мне не нравишься. Не в моем вкусе». Вторую фразу Мёрфи добавил уже во время прогулки, где так любезно между строк справлялся о её самочувствии и комфорте.       Банальная вежливость — не больше.       Рывком смахнув телефон с кровати, Андреа не повела и бровью от последовавшего следом глухого удара о пол. Трещина на экране уже была, а новые царапины уже не являлись проблемой.       Почему-то хотелось плакать, остро ощущая всеобщую несправедливость этого мира по отношению к ней. Заерзав на кровати, она попыталась завернуться в одеяло, будто кокон в детском желании пробудиться прекрасной бабочкой без проблем и забот. Джемпер с чужого плеча тут же показался жарким. Шипя от злости, Андреа стянула его через голову и отбросила в сторону. Брюки ожидала та же участь.       Тело била дрожь, пока все и вся, точно сговорились причинять ей, Андреа Кэмпбелл, нестерпимые муки.       Прочь! Прочь! Прочь!