Пожирающая ярость

«Колесо судьбы вертится быстрее, чем крылья мельницы, и те, что ещё вчера были наверху, сегодня повержены во прах.»

      Не желая раскрывать глаз, Андреа подмяла подушку, утыкаясь в шелковую наволочку носом, блаженно улыбаясь. Уже через пару секунд после пробуждения она была не в силах вспомнить и половины тех сказочных грез, нарисовавшихся в ее воображении, но почему-то верила, что это предзнаменование чего-то хорошего. Чудесный сон, просто дивный.       Волнение, сразившее ночью, смешалось с уязвленным самолюбием, гордыней и, пожалуй, неуверенностью в себе, сопутствовавшей всю земную жизнь. Первое впечатление улеглось, подпуская новую череду тревожности, нахлынувшую волной. Услышал ли он эти слова? Что скажет при встрече или притворится, будто бы ничего и не было? Может, его задели прошлые высказывания, а это признание показалось глупостью, жалкой исповедью провинившегося человека?       Она неуверенно протянула руку в центр кровати все еще не в силах открыть глаза. Пусто.       — Что-то потеряла? — протянул знакомый голос, разрывая тишину.       Андреа широко распахнула глаза и нервно хихикнула в надежде скрыть смущение, подтягивая одеяло выше до кончика носа. В распахнутое окно лился свежий, пронизанный сентябрьским солнцем воздух, чуть покачивая тюль.       — Издеваешься?       Стоя у зеркала, Мёрфи криво усмехнулся в отражении и развернулся в пол-оборота, продолжая застегивать пуговицы на белоснежной рубашке. Шрам у глаза был практически незаметен, пока на щеке поблескивала свежая царапина — результат неудачного бритья.       — Неплохо, да? — весело ухмыльнулся он, уловив пристальный взгляд на своем лице. — Все зажило. Прямо как на собаке.       Кэмпбелл притворно закатила глаза и выпрямилась на кровати. Незнакомая комната ничем не отличалась от собственной спальни в этом большом доме, который теперь напоминал гостиницу с броским названием «Пристанище бывших олимпийцев». Кровать, зеркало, тумба, небольшой комод и обязательно картина, навевавшая мысль о чем-то древнегреческом.       — Красивая рубашка, — произнесла Андреа, зачесывая спутавшиеся волосы назад. Мёрфи кивнул, принимая комплимент, и закатил длинные рукава, выдававшие чужого владельца. — Эдриана?       — От тебя ничего не скроешь, принцесса, — он недовольно цокнул. — Гефест одолжил на время, пока моя одежда в непригодном виде. Нравится?       — Непривычно.       Со школьных лет Мёрфи только и жил, что в черных футболках, рубашках и джемперах, игнорируя и летнюю духоту, и праздники, и требование к дресс-коду, когда речь шла о тематических вечеринках или школьно-университетских мероприятиях. Исключение — форма футбольной команды с эмблемой и собственным номером.       — Приму за похвалу.       Покончив с рукавами, Мёрфи поправил пряжку ремня, и это показалось чем-то до ужаса интимным, а потому Андреа отвернулась. Будто бы они не видели друг друга без одежды, никогда не делились чем-то сокровенным, обнажаясь куда сильнее. Смешно.       — Завтрак в постель? — Кэмпбелл кивнула в сторону фарфоровой тарелки с двумя рогаликами, игриво выгнув бровь. — А как же кофе?       — На заправке? — неуверенно предположил он, — купим по дороге, мне все равно велено отвезти тебя домой.       «Велено» не так уж и романтично, почти сухо и официально. С плохо скрываемым разочарованием от услышанной фразы, Андреа уместила тарелку на колени и надломила один из рогаликов, который оказался еще теплым.       — Сам выпекал? — смакуя выпечку, произнесла Кэмпбелл. Малиновый джем таял во рту.       — Ясное дело, — весело произнес Мёрфи, присаживаясь на край кровати, откинув одеяло в сторону. — А ты как думала? Как проснулся, так сразу побежал выпекать, но предварительно заехал в «Whole Foods» за свежими фруктами, и с порога заявил неповоротливым работникам: «Для моей принцессы самую спелую клубнику во всем штате! Нет, во всей гребаной Америке!».       Фыркая от смеха, Андреа закрыла его болтливый рот ладонью, рассыпав все крошки на постель, пока Мёрфи продолжал что-то бормотать о своем кулинарном подвиге, который очевидно ограничился походом на кухню и наглым заимствованием чужого завтрака.       — Все, хватит! — чуть ли не завопила Кэмпбелл, отчаянно замотав головой, теряя последнюю надежду не выплюнуть на тарелку то, что не успела прожевать. Мёрфи тихо засмеялся и убрал ее ладонь, предварительно оставив несколько поцелуев. — Какая же это клубника? Начинка малиновая, тебя обманули.       — Надо же, — с наигранным удивлением произнес он, прижав руку к груди, будто бы это известие ранило в самое сердце. — Впрочем, ничего другого я и не ожидал. Ладно-ладно, ты меня раскусила. Для маленькой истерички подземного мира курьер привозит продукты, и я понятия не имею, что это, но выглядело неплохо.       Жгучая боль отчаяния от вечной недоступности простого счастья сжала сердце. Будет ли еще у них время, чтобы просто смеяться от таких банальных вещей? Или же за воспоминания о завтраке в гостевой комнате Ньюмановского дома придется ухватываться, точно за веревку, которая оборвется в последний момент?       Андреа сдержанно улыбнулась и рукой сгребла крошки обратно в тарелку.       — Чем потом займешься? Дела в городе?       — Вроде того, — Мёрфи пожал плечами. — Поручения Аиды, не забивай голову и извинись перед братом. Я вроде как стал причиной того, что ты решила остаться, а это очень льстит, спасибо.       — И все?       — Ах, да, — он подвинулся ближе и, боже правый, Андреа показалось, что сердце застучало где-то в горле. Еще немного и начнет задыхаться от переизбытка эмоций. Чуда, правда, не произошло, Мёрфи большим пальцем бережно стер налипшие к губам крошки. — Вечером заеду за тобой на ужин. Во сколько лучше? В девять или раньше?       — Ужин? Можно и в семь. Наедаться на ночь, знаешь ли, вредно, ты же спортсмен и должен следовать таким простым истинам.       Мёрфи прыснул и согласно покачал головой. Спортсмен, блядь, из него первоклассный, хоть сейчас в олимпийскую сборную.       — Это свидание, — уже серьезнее произнес он. — Так, к сведению. Или ты согласна только на простой и ничего не обязывающий ужин?       Время затаило дыхание, усмирив и осенний ветер, покачивавший штору, и шум проезжавших за окном машин неугомонного города.       Андреа по-детски завертела головой, волосы растрепались, смутно напоминая торнадо. Не этого ли приглашения она ждала с начала их знакомства? Правда, определенный момент вычислить было почти невозможно, но пресловутых действий ждала, наверное, всегда. И перед осенним балом, косо поглядывая на нового знакомого в старшей школе, и на холодном песчаном берегу, получив вместо пылкого косноязычного признания глупую вечно цветущую розу (теперь уж точно канувшую в Лету), и в музее, когда граница прошлого почти истерлась, а дело оставалось за малым.       Вереница глупых случаев, дурацких совпадений, когда можно было начать все сначала, а после предаваться мучениям о верности решения окончательно растворилась, подобно туману, дальше — белый экран, никаких воспоминаний.       — Так что, — несвойственно робко начал он, — Андреа Кэмпбелл, богиня Луны и охоты, покровительница всего живого на Земле и моего сердца, ты согласна на свидание?       — Да ну тебя! — вспыхнув, бросила Артемида, свято убежденная, что покраснела до кончиков ушей, но все же тихо добавила, — Почту за честь.

***

      Андреа стояла в центре собственной комнаты, окруженная четырьмя стенами, в полном одиночестве, неуверенно поглядывая на закрытую дверь. Казалось, что та должна распахнуться с минуты на минуту, войдет Том и закидает извинениями о нарушении личных границ, о которых так долго твердили приемные родители.       Мама и папа. Когда она вспоминала про их существование в последний раз?       Распластавшись на кровати, Андреа смотрела в плохо побеленный потолок. Эта комната, ее личное убежище, вдруг стало таким чужим и неуютным. Запылившиеся полки с наградами, оставленная книжка по истории Америки с несколькими закладками, — боже правый, она даже не помнила, о чем читала, — постельное белье с несвойственным душком, приоткрытый шкаф.       Когда все успело так перемениться?       Приподнявшись на локтях, Андреа заглянула в приоткрытое окно — алая вывеска «Л ю б о в ь» все еще горела, пусть и яркость терялась при свете дня. Как-то забавно все складывалось и отчего-то невольно проводилась параллель с ее жизнью и этой вывеской дрянного магазинчика в немноголюдном переулке.       Тяжело выдохнув, она сокрушенно откинулась на подушку, крепко зажмурившись.       Меньше часа назад Андреа весело подшучивала на тему первого свидания, актуальности в сложившейся ситуации, не забывая язвительно напоминать, что потребовалось всего две тысячи лет, чтобы приступить к новому этапу в отношениях, прикусывая язык в момент, когда следовало продолжать о свадьбе, двух детях и большом доме. Мёрфи держался на удивление стойко, цокал, закуривал сигарету за сигаретой, грозясь включить музыку и заглушить этот бесполезный разговор не в его пользу. В глубине души ему это нравилось, и это было видно по приподнятым уголкам губ и беззлобных взглядах, которые он то и дело бросал в ее сторону.       Остановившись у ее дома, Мёрфи еще раз напомнил, что заедет ровно в семь, и если она к тому времени будет скакать по квартире, например, в поиске чего бы то ни было, то очередь потешаться перейдет к нему. Кэмпбелл по-детски показала язык и вслепую потянулась к ручке на двери, оттягивая момент прощания. Пожалуй, «до скорой встречи» подошло бы больше.       Безумие какое-то.       Она чертовски хотела, чтобы в эту секунду он ослабил ремень безопасности, притянул к себе и поцеловал, так как больше никто не мог и не умел. Но Мёрфи почему-то сдержанно улыбнулся и провел ладонью по ее щеке, пытаясь вложить в этот жест как можно больше нежности. В глазах плескалась тоска, а сердце болезненно сжималось.       «Он думает о том же», — решила Кэмпбелл и, превозмогая желание остаться еще ненадолго, заставила себя выйти из автомобиля.       Том ожидал ее в гостиной, буравя взглядом дыру в стене. На кофейном столике дымился ароматный кофе.       — Надо же, — язвительно произнес он, не оборачиваясь к входной двери, — ты вспомнила обо мне. Как дела?       — У меня или у остальных?       Аполлон проигнорировал уточнение и поднялся с софы, скрестив руки на груди. И у кого он этих привычек понабрался?       — Не важно. Нам надо встретиться с Антеросом и его братом, забрать Химеру и вечером поедем в Бруклин. Аида устраивает гонки, надо бы поприсутствовать.       — Вечером я занята, — произнесла Андреа с плохо скрываемой улыбкой, прислонившись виском к дверному косяку. — Меня пригласили на ужин.       — Ты никуда не пойдешь, — ровным голосом отозвался Аполлон и вынул из кармана мобильный телефон, нервно закрутив в руке.       — Это не тебе решать, — горячо выпалила она и прошла в комнату, остановившись у софы. Остатки былого веселья, приятного послевкусия завтрака и поездки на автомобиле, оказались безжалостно испорчены. — Почему я не могу пойти, если меня пригласили до известий о твоих глупых гонках? Мог бы и «смс» написать, если это так важно.       — Боже, — брат закатил глаза и нервно выплюнул, — повзрослей! У меня осталось меньше десяти дней на всё, пока ты решила устроить личную жизнь. Серьезно, Артемида? Когда ты стала такой инфантильной?       — Это я стала инфантильной? Я? Кто из нас двоих предпочел скрываться, когда следовало бы все обсудить? Кто даже не подумал оставить какую-то подсказку, дать знак, что с тобой все в порядке? Ты и представить себе не мог, что я пережила за эти дни, пока дражайший Маршалл только изображал бурное расследование.       Все, что ей хотелось высказать еще в убежище Аиды, выплеснуть во время поездки в автомобиле и после встречи с Мойрами, вырвалось наружу. Этот незнакомец, притворявшийся ее братом Томом, раздраженно потер переносицу.       — Единственный, кто сбегает всякий раз — твой ненаглядный дружок, с которым ты собралась на свидание. Неужели ты думаешь, что я такой слепой или тупой? Что с тобой произошло, Артемида? Ты веками напролет держала его на расстоянии, подзывала к себе, когда нуждалась в помощи, игралась, потешалась, а после снова привязывала к цепи, если в одну из трех голов приходила мысль переступить черту. С каких пор ты млеешь по Церберу? Он даже не бог, а ты упорно продолжаешь его защищать, тратить время на это… ничтожество.       Андреа со всей силы замахнулась и ударила его ладонью по лицу. Звук получился такой звонкий, что она сама испугалась того, что натворила и попятилась назад, упираясь спиной в диванный подлокотник. Первые несколько секунд Том лишь молча смотрел на нее, а затем надрывно засмеялся.       — Круто. Что ж желаю удачи, а она тебе, поверь, пригодится, сестренка, — Аполлон осторожно потер место удара, не разрывая зрительного контакта. — Я тут из кожи вон лезу, а ты решила выступить против всех и прихватить своего домашнего питомца. Это несерьезно, Артемида!       «Это несерьезно».       Последние слова брата все еще звучали в голове.       Андреа и сама не понимала, в какой момент воспылала любовью к старому другу, но теперь это казалось чем-то правильным, единственным спасением в обществе надменных богов, хватавшихся за тень былого могущества. Кто бы мог понять ее лучше, чем отверженный обществом прислужник, привыкший оставаться в стороне?       Счастливые лица двуличных друзей показались на редкость отвратительными.       Подскочив с кровати, Кэмпбелл сгребла фоторамки в одну кучу и со злостью закинула в нишу шкафа. Почему все вокруг были против даже иллюзии любви в ее жизни? Год за годом окружающие твердили о ранних клятвах, попрекали детским желанием хранить целомудренность и сватали кого угодно, слепо убежденные, что делают это во благо. Только кому?       Обуреваемая ненавистью к лживым призракам прошлого, она залязгала плечиками, сбрасывая вниз приевшиеся серые джемпера и потертые широкие джинсы. В самой глубине шкафа, подобно скелету, проглядывал темно-синий чехол, хранящий единственную ценную вещь — наряд для выпускного бала. Мама просила его не выставлять на продажу и не отдавать задаром, а отвезти в отчий дом на каникулах и забросить в чулан. На память, может, показывать потом детям.       Все было каким-то не таким, абсолютно не привлекательным, не чарующим.       Она вынула из чехла выпускное платье и повесила на дверь шкафа. Серый шифон при выгодном освещении напоминал лунное серебро, не хватало только той диадемы из музея. Андреа нервно зачертыхалась и вернулась на край кровати, протягивая руку к тонкой материи, словно к самому прочному канату, который бы вытянул на поверхность, вернул в то время, где ей хотелось бы остаться навсегда.       Почему ее так будоражила сама мысль об этом свидании? Это было неправильно, абсолютно нелепо! Они знакомы так давно в настоящем, что глупым нарядом уже не удивить, но этот маленький жест казался шагом во что-то большее, словно благодаря одному свиданию можно было пронести любовь через все дальнейшие жизни.       Артемида невесело усмехнулась. Жестокая богиня охоты из нее вышла так себе. Человеческий разум и мировоззрение Андреа Кэмпбелл напоминали бетонные стены, которые нельзя было сокрушить одной только волной воспоминаний.       Поджав ногу, она уперлась острым подбородком в коленную чашечку и перевела взгляд на собственные пальцы ног, ужасаясь грубой коже и разбитым ногтям, еще хранившим частички перламутрового лака. Неужели все так плохо? Андреа осмотрела и собственные руки покрытые дюжиной порезов и шрамов, обломанные ногти, не знавшие маникюра по вине изматывающих тренировок. Отвратительно.       Она подошла к зеркалу и разделась до нижнего белья, вглядываясь в ненавистные широкие плечи и мышцы. Последний раз отвращение при виде собственного отражения охватывало в сороковом, когда туберкулез затмил проклятье. С оценивающим видом Кэмпбелл оттягивала упругую кожу на бедрах, выискивая складки, намеки на дряблость и еще какое-нибудь внешнее уродство, которое можно было назвать прекрасным, если бы в ней была истинная любовь. Хотя бы к самой себе.

***

      Мёрфи остановился в квартале от ее дома, когда часы не показывали еще и шести. И куда он так торопился?       Всё происходящее напоминало одну большую театральную постановку, где герои только и делали, что запинались через слово, спотыкались о декорации, хихикали и импровизировали, скрывая факт незнания своих ролей. Это безумное предложение сходить на свидание вырвалось у него случайно, может, всему виной были воспоминания о работе в музее или тоска по не озвученным пылким речам, которые сочинялись еще по дороге к Рокфеллеровскому центру.       Мёрфи нервно постучал по рулю и посмотрел на черную бархатную коробку, покоившуюся на пассажирском сидении. Это и было «делом в городе», не считая звонка Тейту Маршаллу, с которым не виделся с середины августа и, прощаясь, пообещал встретиться на следующей неделе, о чем благополучно позабыл.       Он покрутил в руках коробку, представляя, как это можно вручить без лишних слов. Просто отдать в руки или сказать очередную глупость? Не мешало бы еще красиво упаковать, приложить записку и прослыть последним романтиком, которым он никогда и не являлся. Лучше бы разорился на что-то приятное, например, платье для вечера. Мёрфи чертыхнулся, забросил футляр в бардачок к груде пустых сигаретных пачек и решил прогуляться до ее дома и обратно. Раз так десять-пятнадцать, пока окончательно не устанет и не вернется в душный салон автомобиля.       В грязных серых сумерках, точно маяк горела прямоугольная вывеска «Любовь». Кому только пришло в голову такое дурацкое название? Вернувшись к проулку в третий раз, он не совладал с любопытством и надавил на ручку входной двери, морщась от приветственного звона колокольчика.       «Добро пожаловать».       В нос ударил терпкий запах восточных благовоний.       — Это что, не секс-шоп? — разочарованно хмыкнул Мёрфи, оглядывая стеллажи с магическими атрибутами вперемешку с благовониями и снежными шарами.       Чем-то напоминало «Ведьмину радость», если бы Мойры расширили спектр своего шарлатанства до продажи сувенирных маек с видами Нью-Йорка и поэтическими прорицаниями.       В печеньях с предсказаниями смысла было куда больше, чем от трех сестер.       — Очень смешно, — произнес женский голос с ярким итальянским акцентом. — Из-за таких шутников к нам практически не заходят!       Он понимающе кивнул, сдерживаясь, чтоб не внести предложение сменить импонирующую (в глубине души) вывеску, и косо посмотрел на собственное отражение в стеклянном шкафу с самыми ценными товарами — именной бижутерией, украшенной стразами.       — Очень красиво, — в издевательской манере протянул Мёрфи. — У вас не найдется какой-то упаковки подарочной? Пакета или, хм, коробки?       Молодая итальянка раздраженно цокнула и полезла в нишу под прилавком, где и были спрятаны сокровища безвкусицы, скупленные если не во всем Нью-Йорке, то уж в ближайших трех штатах. Лучше бы отправил курьером или оставил под дверью или не отвергал изначальную задумку спрятать подарок в бумажный пакет от «Макдональдс».       Любит же он усложнять собственную жизнь.