Пожирающая ярость

— Нечто одуряющее, помрачающее рассудок.

      Одни предпочитают притворяться, в надежде, что это станет правдой, пока другие готовы пойти на любое безумство, чтобы эта горькая истина оказалась выдумкой.       Мёрфи устало потер переносицу, точно этот разговор (в очередной раз не проливший свет на такую очевидную истину) изрядно утомил. Не было в английском, да и ни в одном другом языке, такого слова, что мастерски бы выразило чувства, переполнявшие его изнутри. От смятения, унизительного раскаяния, ненависти, ярости до юношеской влюбленности, трепета, который испытываешь раз в жизни. Он не хотел делать поспешных выводов, принимать решение за другого человека, которого, по правде говоря, никогда и не знал от «а» до «я», но прекрасно мог предугадать реальность.       За годы в обществе идеального, сукиного сына, Ньюмана и такого далекого от принятых канонов себя, Мёрфи прекрасно понял свое место в иерархии, и дело, в общем-то, не в прочих факторах.       Андреа выжидающе смотрела на него. Хлопала не накрашенными ресницами, немножко слипшимися от слез, и пристально следила за чужой реакцией. Уж таким выжидающим взглядом смотрит разве что детектив, и отнюдь не любитель, вкладывая в такое простое действие, столько терпения, убежденный, что ему под силу расколоть преступника или всю группировку.       Для пущего эффекта не хватало только выпрямить спину, сложить ладони на колени, как учат в какой-нибудь школе-пансионе для благородных девиц.       — Не хочу тебя расстраивать, принцесса, — отшутился он, прервав неловкое молчание, которое уже вошло в традицию совместных вечеров. В глубине души ему жуть как хотелось сказать все, что гложет долгие годы, заметаться по комнате, точно по клетке, крепко впиться ногтями в ладонь, закусить до боли губы и побыть собой. Хоть иногда.       — Я не расстроюсь, — настаивала на своем Кэмпбелл, точно за это рвение, темперамент, непременно дадут награду. Еще одну, блять, ленточку в ее коллекцию трофеев. — Мёрфи, — голос прозвучал уже мягче, с толикой женского кокетства, флирта и неуместного сострадания, — я же почти ничего не знаю о тебе. О твоей семье.       — Тебе это «та-а-а-ак» интересно, Андреа?       Она ожидаемо закивала головой, точно болванчик. В потухших, пристально следящих за каждым его неловким движением, глазах вспыхнул озорной огонек, какой встретишь разве что у детей. От такого глупого сравнения стало чуть теплее, порождая ложную уверенность, что его п-о-й-м-у-т.       Мёрфи тяжело выдохнул и сделал круг по комнате, оставив полюбившееся кресло для хозяйки дома.       — У меня скучная жизнь, принцесса.       — Все равно. Я даже не знаю, кто твои родители, чем занимаются. Как вы познакомились с Эдрианом, почему ты занялся футболом.       — Все весьма прозаично, — Мёрфи провел вспотевшей ладонью по лицу. — Мать умерла, отец женился, а его новая пассия — хорошая знакомая Ньюманов. Наша дружба изначально была выгодной для обеих сторон, а потом вошла в привычку, — он равнодушно пожал плечами, отгоняя череду воспоминаний о ненавистных пышных праздниках, которые устраивала семья Эдриана в его честь. — Ну, дни рождения, дни благодарения, секции… Я перешел из бюджетной школы по этой причине. Дорогой Эдриан посещал только частную школу.       — Мне жаль, — еле слышно произнесла Андреа, закусив нижнюю губу. — Я не знала.       — Что? — Мёрфи недоуменно посмотрел на нее, словно в этом сочувствии крылось что-то еще. — Ты из-за матери? Я ее не знал, воспоминания, знаешь ли, очень смутные. Мачеху недолюбливаю, лишь по той причине, что… уж больно часто она влияла на мою жизнь.       — Она хотела как лучше?       — Сомневаюсь. Частные школы, прикрывающиеся завесой элитного учебного заведения — тот еще рассадник змей, но и в этом серпентарии есть плюсы. Например, детишки обеспеченных родителей. Я, вот, не хотел трахать Габриэллу Уолтерс, впрочем ее имя тебе ничего не говорит, в первый раз на вечеринке преподобного, мать вашу, Ньюмана. Но мы должны были играть в парочку влюбленных подростков, первая любовь и все такое. Нужны были рычаги давления, а самый лучший — воздействие через любимую и единственную дочь… Знаешь, — он сплел пальцы в замок и поднес их к губам, — моя мачеха и Аида прекрасно дополняли бы друг друга. Они нихуевые манипуляторы, всегда найдут необходимые ниточки. Эдриан — копия своей матери. Я это точно знаю.       — Я другого мнения, — Кэмпбелл (с ее плохо скрываемыми (в последнее время) эмоциями) оставалось пожать плечами. — Эдриан не такой уж и плохой.       — Я всегда хотел быть на его месте, — задумчиво протянул Мёрфи, памятуя перспективы прошлого, что остались где-то на задворках его не скудной памяти.       Ребенком ему хотелось иметь такие же красочные, запоминающиеся праздники, будучи подростком не отказывать в дорогостоящей спортивной форме, а повзрослев, получать все по щелчку пальцев. Уважение в команде, репутацию, внимание противоположного пола; но все это почему-то принимало другой исход, вынуждая идти от обратного. Не получив желаемое, Мёрфи стал делать все назло. Не галантный, а мастер дешевого флирта, не главный герой, а антагонист.       — Что ты имеешь в виду?       — Я хотел пригласить тебя на осенний бал. Я хотел быть первым. Во всем, — уточнения и те подробности, что почему-то, так не по-джентельменски, всплывали с развитием их отношений, не требовались в озвучивании. — Но мне суждено проигрывать. Пока Эдриан развлекался с тобой, у меня была команда по лакроссу, дешевые и не менее хуевые ухаживания и дальше по списку. Теперь у меня работа в клубе под руководством любимой семьи Ньюманов.       — То, что ты говоришь… Омерзительно! — воскликнула Андреа, подскочив со своего места, заметавшись по комнате испуганной кошкой. Услышанное никак не укладывалось в голове. Они же… всегда были друзьями. Эдриан считал Мёрфи своим лучшим другом, самым верным, честным, но все это было притворством? Фальшью? Зачем тогда было поддерживать общение вне стен клуба, собираться, устраивать показное перемирие, будто бы все будет как раньше. А было ли это «раньше»? Кэмпбелл на одном дыхании озвучила свои размышления, выдержала паузу и добавила: — Да и… Как ты мог меня знать в школе? Мы общались-то пару раз на уроках, перекидывались приветствиями на больших переменах. Может, я не такая, как говорил Эдриан. Почему ты не думал об этом?       Мёрфи равнодушно пожал плечами. Плевать он хотел на мнение Ньюмана, на карманный бильярд тех, кто любил заглядываться на спортсменок в коротких топах, оставлявших позади очередную дистанцию. Он просто знал правду.       — Я влюблен в тебя, Андреа Кэмпбелл.       Это была его личная точка невозврата. Слова, что разрывали изнутри, точили когти об горло, вырвались, словно ждали этого часа, когда собственное отчаяние достигнет пика. Теперь уже не было ни сожаления, ни мыслей о себе-дураке, который мог бы сделать все романтичнее, как учат фильмы.       — Видишь ли, — унимая дрожь в голосе, Мёрфи боролся с тремором рук, нелепо заведя конечности за спину, — иногда это проходит с возрастом, а у меня — нет. Если бы я мог еще тогда сделать что-то, что затмило бы ебаного Ньюмана, то, клянусь, я бы сделал. Я бы умер, да, пошел на смерть, лишь бы только знать, что окажусь лучше.       — На какую смерть… Что ты такое говоришь? — Андреа покачала головой, отгоняя все услышанное, словно назойливую мошкару. Ей срочно требовалось присесть, почва была готова вот-вот уйти из-под ног. — Что тебе мешало? Позвать меня на бал, пригласить в кино на одно свидание? Всего на одно.       Мёрфи инстинктивно (как это бывало во всякой тяжелой ситуации) потянулся за сигаретами, игнорируя, что в этом доме никто не курит. Особенно, вот так, запрокинув ногу на ногу, используя единственную уцелевшую вазу заместо пепельницы.       — Быть, кхм, отвергнутым, принцесса. Видишь ли, я знаю себе цену, знаю, что из себя представляю, а потому швыряться так, доказывать что-то… Не в моих интересах.       — Господи, что ты несешь, — сквозь зубы произнесла она, проклиная весь мир, что затеяла такой ненужный разговор. Ведь если не знать в-с-е-й правды, то все отлично. Андреа и Мёрфи. Они бы могли быть отличной парой, колоритным тандемом. — Прекрати, я поняла, ты был прав — это ужасный разговор.       — Почему?       Затушив сигарету о вазу, соскочив со своего места, Мёрфи опустился перед ней на колени, не давая возможности сорваться с кресла, всматриваясь в широко распахнутые, переполненные испугом, глаза. Он мог гордиться собой, если бы не ощущал себя еще большим дерьмом чем обычно. Эдриан на его фоне снова был рыцарем, который добавлял в серую, не примечательную жизнь, щепотку романтики, превращавшей обычные, самые заурядные действия, во что-то важное. Пока он, Мёрфи, вел привычную игру, загоняя в угол, повышая напряжение в комнате до учащенного сердцебиения.       — Потому что ужасный, — почти взвыла Кэмпбелл, откидываясь на мягкую спинку, сцепив руки на груди, точно такой жест мог бы защитить от всего зла, протягивавшего к ней свои скользкие щупальца. — Мне не нравится это соперничество, не нравится говорить о том, что могло бы быть, не приятно слушать о девочках из команды. Кому ты хотел доказать свое превосходство? Кому ты хотел сделать больно? Только мне.       — Это не так. Я… — Мёрфи запнулся, прокашлялся и нервно зачесал волосы назад. Не следовало говорить лишнее, не следовало трахать команду по лакроссу, не следовало слушать Ньюманов. — Я виноват перед тобой, довольна? Да, это был глупый поступок школьника, который не справлялся с гормонами, не мог пересилить себя и пригласить понравившуюся одноклассницу. Но разве я не был тебе хорошим другом? Даже сейчас.       — У нас не получится быть друзьями, — тихо произнесла Андреа, прикрыв глаза, стараясь избавиться от пристального взгляда своего старого знакомого. — Нам лучше… лучше… — сдерживаемые рыдания сжимали горло властной рукой. — Лучше не общаться совсем.       — Вот как, — горько усмехнулся Мёрфи, проведя языком по внутренней поверхности щеки. — Что ж, спасибо, Андреа…       Он выпрямился, подавляя рвущуюся на волю ярость, таящуюся в желании рвать и метать все на своем пути. Эта еще чертова ваза с тлеющим окурком внутри. Крепко сжав кулаки, Мёрфи сделал шаг в сторону двери.       — Мёрфи, нет, постой, — Кэмпбелл протянула к нему руки, хватаясь за воздух, чувствуя как слезы предательски застилают глаза. — Подожди!       Он развернулся на каблуках, удерживая ладонь на хромированной дверной ручке, приятно отрезвляющей сознание. Этот театральный маневр был совсем не в его планах, даже не значился в сценарии развития событий, но жизнь любила вносить свои коррективы.       Раскрасневшаяся, обнажившая все свои страхи, истинное лицо, Андреа Кэмпбелл забормотала что-то не членораздельное.       Может, так будет лучше? Мёрфи попробовал представить на одно мгновение ее реакцию, если бы сейчас всплыла правда. Его истинная личина, его истинные мотивы, которые хоть и хранили долю истины, но оставались чернее ночи.       — Принцесса, — голос предательски вздрогнул, — мне должно быть стыдно за эту несдержанность, но, думаю, что ты абсолютно права. Из нас не выйдет хорошей пары.       Ее глаза расширились, губы дрогнули.       — Ты трус! — воскликнула осмелевшая Андреа, ткнув пальцем ему в грудь. — Ты боялся в школе и боишься сейчас. Ты не меняешься, Мёрфи! Да, мне жаль... Жаль, что этот разговор вообще случился, что мы начали общаться.       В слабо освещенном холле его глаза блеснули странным желтым оттенком. Он внимательно смотрел на нее, готовый в любой момент добавить самые колкие слова, снабдить ее ими, если следует. "Лучше бы тебя размазало по асфальту". Вот, что милашка Андреа никак не решалась произнести.       Прокашлявшись, Мёрфи снова стал самим собой, с той же деланной улыбкой и горькой репликой на прощание:       — Как скажешь, принцесса.       Он скрылся за дверью, подобно самому настоящему ублюдку, ставя себя на одну ступень с Реттом Батлером, оставляя бедняжку Андреа прижимать дрожащую ладонь к груди, собирая теперь не только осколки прежнего быта, но и некогда трепещущего от переизбытка чувств сердца.

***

      «Дай мне шанс. Дай мне шанс доказать, что я не хуже других».       Слова, что преследовали его всю жизнь, оставаясь чем-то сугубо личным. Не об этом ли просила его мачеха, присев на колени, чтобы сохранять пресловутый визуальный контакт с ребенком, который никогда не станет родным. Не об этом ли он думал, смотря на собственное отражение, когда одноклассники из муниципальной школы дразнили «азиатским мусором»?       Мёрфи устало прикрыл глаза. Дождевые капли тарабанили по лобовому стеклу автомобиля, в котором он нашел прибежище после неудачного откровения. Горькое чувство собственной ничтожности, отвращения ко всему, что окружало с самого детства, то и дело мельтешило перед глазами, никак не давая отвлечься. Опустошенная на половину бутылка д-о-р-о-г-о-г-о коньяка осталась на столь же бесполезном и пустом пассажирском сидении.       Для такого как он прекрасно подошел бы мотоцикл. Тот самый, который пылился в Ньюмановской «галерее» транспорта, к которой не подходило простое слово «гараж». Атрибуты вычурной, несвойственной его происхождению, богатой жизни с приходом Аиды стали чем-то естественным. Ему хорошо платили за любую грязь, в которую бы вряд ли полезла бы белоручка Кора или кто-либо еще, что стало неким «золотым билетом» в мир дорогих развлечений.       Теперь ничего не стоило крикнуть в клубе: «Я угощаю», под радостный свист скупердяев и довольствоваться компанией натянутых дружелюбных улыбок, зная, что любая девушка будет рада вниманию того, кто готов оплатить разбавленный коктейль офисному клерку.       — Ненавижу, — вполголоса произнес Мёрфи самому себе, чувствуя как горло раздирает от подавляемых криков. — Не-на-ви-жу.       Он включил мобильный телефон и пробежался глазами по «контактам». Кому бы хотелось позвонить в момент отчаяния, чей сонный и немного злостный голос должен был послужить маяком во мраке? Номер за номером, подписанный иронично и сально или сухо и официально, и ни за одним набором цифр не скрывался тот, кто помог бы ему.       — Помоги себе сам, — невесело хмыкнул Мёрфи и потянулся на заднее сидение за новой бутылкой, позабыв о той, что еще готова была предоставить сотню-другую миллилитров химического веселья.       На экране всплыло несколько уведомлений-пропущенных звонков от Аиды, что не сулили ничего хорошего. Завтра она его с дерьмом сожрет и не подавится, выставит счет за неприкрытое хамство, ребячество и неуважение к просьбам, пока Кора, прикинувшись предметом интерьера, будет стоять позади, криво улыбаться и протягивать худощавые пальцы к широким плечам своей возлюбленной.       Завтра. Все завтра.       Может, с наступлением нового дня ему придет в голову, как заладить конфликт с Андреа?       Он сделал несколько обильных глотков, морщась, зная, что в одиночестве никому не придет в голову подтрунивать над этим.       Андреа, Андреа, Андреа.       В романтических фильмах стоило бы подарить ей букет, пышный, такой, чтобы прекрасно вписывался в правила сообщества «instagram» и долго не увядал на зависть подругам. Первые и последние цветы он подарил той-самой-Уолтерс, с которой не нравилось заниматься ни сексом, ни математикой, под предлогом которой они и запирались в ее келье.       Мёрфи закурил. Когда в обеих бутылках осталось поровну жидкости, ему жуть как хотелось разреветься. Точно девчонке. Одной из тех, которую он целовал в щеку на прощание, а после игнорировал в школьных коридорах, изумленно вскидывая брови, когда бедняжка перегородила путь, говоря о каких-то пустых обещаниях.       «Думаешь, мать была бы рада? Думаешь, ей бы понравилось, кем ты стал?»       Слова отца, словно ниточки кукловода, дергающего его израненный разум, прямиком через расплывчатый образ мертвой матери. Мёрфи даже плохо помнил ее лицо. Оно видоизменялось с каждым воспоминанием — длина волос, дрожащая улыбка тонких губ, мелкие зубы, раскосые глаза, тонкий нос. В его детской памяти она была красивой, пока мачеха оставалась типичной американкой с мягким «калифорнийским» блондом, винирами и пышным декольте, родившимся под блестящим кончиком ножа лучшего хирурга штата.       Мёрфи снова включил телефон, выискал один из неприятных контактов, и отложил устройство в сторону. Не хватало, чтобы сквозь череду длинных гудков, звонкий голос закричал ему прямо в ухо.       — Посмотри-ка, кто позвонил, — раздался из трубки женский голос, разбавляемый шумом улицы. — Неужели. Что же, все совсем плохо, да?       — Я уже пожалел, что позвонил, детка.       — Сколько раз я просила не называть меня так? Ты мне в сыновья годишься. Чего хотел?       — Мамочкиных объятий? — он прокашлялся, ощущая, как волна тошноты подкатила к горлу.       — Ты омерзителен, Мёрфи, просто омерзителен.       — Как и ты, Сибил.       Женский голос разразился отвратительно пугающим смехом. Такой только в хоррор-игры и вставлять.       — Я занята, малыш, очень и очень занята. Думаю, тебе будет интересно чем, — Сибил снова засмеялась. — А точнее кем.       Мёрфи резко дернулся, желая выпрямиться во весь рост, отчего больно ударился о крышу автомобиля. Ну и сука же ты, Аида Ньюман.       — Это только моя работа, — сквозь зубы прошипел он. — Не смей.       — Игрушками надо делиться, малыш. Еще увидимся, — фальшиво пропела Сибил, прерывая звонок, добиваясь необходимого эффекта.       Блядь.       Мёрфи нервно набрал несколько номеров подряд: Андреа, Аида, Эдриан; нервно вздрагивая от каждого гудка и механического голоса, просящего оставить сообщение на автоответчик.       Ударив несколько раз по гладкой поверхности кожаного руля, вызвав протяжный, режущий слух, звук, Мёрфи тяжело выдохнул и истошно закричал, пробуждая худшее в себе. То, что ему хотелось бы похоронить внутри, никогда не вспоминать, оставить иллюстрацией в красочных энциклопедиях на полках библиотеки Кэмпбелл.       Κέρβερος.