Коллекция историй

Война закончилась. Кланы отстраивали дома, помогали простонародью в пределах своих территорий, как могли, возобновляли старые отношения и заводили новые, набирали учеников. Находили новое, разбирали старое. Возвращали к жизни то, что было либо утеряно, либо сожжено дотла, неузнаваемости и просто — пепла. Ничто не осталось цело, ничто — прежним. Люди скорбели. Мир — тоже. На время стало тихо. Почти пугающе. Иногда он просыпался в поту от кошмара, успокаивал себя медитацией и либо засыпал, либо — бодрствовал и играл, пока были силы. Истощал себя. Иногда — вспоминал сам, встав под струи водопада Облачных Глубин, смотрел на небо и просто либо думал, либо — видел, но без мыслей, без слов и без эмоций. Ничто такое не было ему свойственно; ни ему, ни брату, ни дяде, ни кому-либо другому из клана Лань, и все молчали, но понимали: подобное преследует каждого, кто был там, видел тела и кровь, живые трупы, алые глаза, звуки флейты, трель смерти, что взывала и тянула что-то изнутри… Помнили. Молчали. Вспомнили. Пытались пережить. Через год стало проще. Он научился, привык. Смирился. Не забывал, нет, просто говорил себе: прошло. Осталось там, среди пепла и обрушенных зданий Безночного Города, в развалинах того, что было некогда великим, а теперь — презренным и жалким. В Облачных Глубинах пахнет свежестью, влажностью и совсем-совсем иногда (ему кажется, чудится, он уверен и понимает это) — пеплом. Тонким, горьким. Оно оседает на языке, заставляет остановиться и вдохнуть поглубже, чтобы заверить себя: пахнет деревьями, благовониями и умиротворённостью. Но здесь — это одно. Он оставался здесь целый год, никуда не уходя, потому что требовалась то одна, другая помощь, нужно было учить. Теперь, когда всё наверсталось, осталось позади, а минуло с тех пор два года, он наконец-то более свободен. Ванцзи думал, менял планы несколько раз, пока не решил окончательно: Юньмэн. Какова Пристань Лотоса сейчас? Проигнорировав *его* приглашение тогда, он не представляет, каким было то место тогда, но ещё страшнее видеть, каким оно стало теперь. Он слышал: Цзяны всё отстроили, набрали новых учеников и даже снова заключили с ними соглашение, по которому они будут отправлять им молодые умы на год для обмена знаниями. И вроде бы всё хорошо. Но. Вэй Ин. Ванцзи не пересекался с ним. Ни разу за эти несколько лет. В его воспоминании он остался в одно время и юношей, нарушившим правила в первый же день обучения, и в другое — заклинателем, что вёл за собой мертвецов и пылал тьмой. Они поссорились, и Ванцзи не мог подойти, но сейчас… Минуло два года, они не на войне, больше — нет, так, может быть, Вэй Ин захочет поговорить?.. Ванцзи надеялся. И с надеждой той отпросился у брата, который отпустил его без колебаний, и полетел в Юньмэн, разумеется, не без предварительных писем. Предупредил, получил согласие — и тогда полетел. Разумеется. Разве мог он иначе? Не мог. Страхи исчезают, когда он видит цветущие лотосы, наверняка высаженные заново, и людей, которых не то чтобы много, но в целом — приемлемо и достаточно, чтобы создать шум. Они продают здесь рыбу, семена, сети, снасти, простенькие луки и даже игрушки; здесь пахнет жизнью, весельем — пусть и отравленным тенью скорби. На пирсе его встречает Цзян Яньли. Кланяется. Он обменивается любезностями ни о чём и обо всём, а после она ведёт его к покоям, выделенным ему как гостю. — Признаться, вы удивили нас, второй господин Лань, — бросила девушка по дороге. — Мой брат, А-Чэн, подумал было, что вы шутите, и А-Ин… Она осекается. Задумывается, едва ли не прикусив губу, но очень быстро возвращает себе стойкость и доброжелательность. Цзян Яньли — девушка простая и внешностью, и характером; вроде бы — простая, потому что он отчётливо помнит, как она орудовала кнутом и если не убивала, но ранила настолько сильно, что её враги не могли после встать. Хрупкий цветок, но только внешне. И всё-таки эта заминка… — Он не рад мне, — заканчивает за неё Лань Ванцзи очевидным, чему расстраивается только в мыслях. В душе. В сердце. — Нет, — тихо, немного неуверенно отвечает Цзян Яньли и останавливается, точно засомневавшись не то в его визите, не то в чём-то своём, личном. Потом разворачивается. — А-Ин был взволнован. Не поймите меня неправильно, но… Господин Лань, вы приехали к нему, я понимаю, — вздыхает она и смотрит ему в глаза откровенно и строго — почти как Юй Цзыюань, что выразительно до пугающего, — но, пожалуйста, учтите, что А-Ин — теперь другой человек. Не такой, как раньше. Ванцзи… понимает. Правда. Он и сам изменился и не столько внешне, сколько духовно. Закалился, загрубел, пусть и не слишком сильно заметно, но определённо — что утратил на этой войне. Как и все. Каждый. Цзян Яньли — очень яркий пример, ведь он помнит её нежной, доброй девушкой, которая говорила ласково, лаконично и никогда — прямо-строго, она всегда была скорее похожа на отца, чем на мать. Но сейчас смотрит прямо как Пурпурная Паучиха — и даже не Юй Цзыюань, жена главы клана Цзян и ордена Юньмэн Цзян, нет, а как та Цзыюань, которая была из клана Мэйшань Юй. Как Пурпурная Паучиха. Цепко, строго, пронзительно и в самую душу, и говорит — прямо, без витиеватых фраз. — Я понимаю, — просто отвечает он. И тогда Цзян Яньли одаривает его нежной улыбкой, которая вроде бы прежняя, но вместе с тем — другая. На том разговор их заканчивается, и они идут до гостевых покоев в тишине. На месте она говорит, что пришлёт слугу, как только Вэй Ин освободится. Обменивается с ним любезностями ещё раз и уходит куда-то по своим делам. Для всех это оказалось так очевидно — то, что он приехал не ради клановых дел, не ради помощи или чего-то ещё, а ради Вэй Ина. И вроде бы он не говорил о таком в письме, но они поняли. И Вэй Ин, что ужасно, против. Не согласен. Он понимает: их вражда затянулась, они не поговорили так, чтобы нормально и спокойно, потому что была война, стресс, переживания и вообще — не подходящая атмосфера. И он думает — не придёт. Думает, что на том их дружбе — и его любви к нему, как следует, — конец на том. Но наступает вечер, и он приходит. — Вэй Ин, — выдыхает Ванцзи, не в силах поверить: он здесь. И хочется бы обнять, прижать к своей груди, извиниться за сказанные какие-то там в пылу битвы и ссоры слова, а ещё — никогда не отпускать; но он не делает этого, а просто смотрит на него, словно на чудо из чудес. Вэй Ин же просто кивает. На его лице играет улыбка, но по-своему странная, будто искажённая и не своя, а чужая, наигранная и не к месту. Непонятная. И держится он подальше, выдерживает некоторое расстояние, но хотя бы в одеждах клана Цзян — чистых, свежих, пусть и немного загрязнившихся на подоле. — Я, — подтверждает он и немного наклоняет голову вбок. — Ваньинь и Яньли передали мне о твоём визите, что ты ко мне… Собственно, зачем?.. Моргнув, Ванцзи застыл. О… Так вот о чём говорила старшая из детей Цзян. — Хотел поговорить. И ты… приглашал. — Приглашал, — хмыкнул Вэй Ин и отошёл на ещё один шаг. — Затянули вы с приглашением, господин Лань, — покачал он головой и кивнул в сторону. — Поговорить — так поговорить. Пойдем. Вэй Ин отводит его к беседке, садится там на скамейку и опирается локтём о перила, пока Ванцзи устраивается напротив и смотрит на него, силясь понять и разобрать. Теперь всё иначе. По-странному не осталось тех счастливых улыбок, не осталось — добрых слов, дразнящих фраз, прикосновений — случайных или намеренных, — и легкости, которая всегда словно бы сама собой сопутствовала Вэй Ину. Всё осталось в прошлом. Там, на поле битвы. Слов, которые он заготавливал до встречи, не оказалось. Они либо неправильные, либо вдруг — недостаточные. Что сказать? Что сделать? Ванцзи хотел помириться, но теперь, когда Вэй Ин сидит перед ним вроде бы свободно, но на деле — властно и строго, недоступный и с виду — уверенный в себе, великий в этом, он не знает, как быть. Есть ли шанс? Есть ли смысл? Скажи он «прости» — примет ли то Вэй Ин или скажет, что их дружба (та, которую он, дурак, отрицал так долго сам, потому что хотел его любви, а не дружбы!) осталась в прошлом. В Облачных Глубинах. В их пепле. В облаках. В знойном лете. Наверное, так и скажет… Но что делать?.. Что… — Ты хотел поговорить, — напоминает Вэй Ин, привлекая к себе внимания, и Ванцзи смотрит на него, пленённый его образом. И ведь правда — властный теперь. Другой. Смотрится не как правая рука главы клана, а сам глава. Или кто-то повыше. — О чём? Голос тоже изменился. Загрубел, стал немного хриплым, строгим. Вдохнув — причем скорее мысленно, чем видимо, — Ванцзи отвечает: — Хотел извиниться. За недопонимания тогда… — Недопонимания? — усмехается Вэй Ин. — Какие ещё недопонимания? — На войне. Когда… Вэй Ин смеётся как-то совсем неправильно. И тихо. Коротко. И тоже — властно. — О, забудь. Ты был ведь прав — разрушает душу и тело… Что там ещё было? Оставь это, господин Лань. Мы не были друзьями, чтобы ты даже извинялся за это. Кто ж мы друг другие такие для таких слов?.. Это… бьёт. И больно. Но Ванцзи терпит. Выжидает мгновение. — Мы были. Вэй Ин не спрашивает, о чём он, но смотрит в этот раз как-то насмешливо. — Были? Господин Лань, ты что-то путаешь, похоже. Вспомни, сколько раз ты отталкивал меня. И правильно, впрочем, — он взмахивает одной рукой. Почему правильно, он не уточняет. Не хочет. Слова причиняют боль, в целом — режут-разбивают на части, и ему бы собрать себя воедино, воспротивиться, но он не может. И с тем Вэй Ин в конце концов встаёт. Его фиолетовые одежды колышутся на слабом ветру, а взгляд, вдруг будто бы алый, скользит по нему, оценивает. А потом он отворачивается и уходит, бросив: — Доброй ночи, господин Лань. Ванцзи же остаётся там. Думает. А после тоже уходит, решив: раз Вэй Ин старался ради него в прошлом, Ванцзи постарается — в настоящем.

***

На другой день Ванцзи занимает себя наблюдениями. Сначала завтракает с Цзянами, пригласившими его к столу (они подготовили для него пресные блюда, за что им спасибо), а после — гуляет, смотрит, изучается, как всё теперь. Ученики тренируются, Вэй Ин помогает, направляет. Из него, оказывается, неплохой учитель, и всё бы хорошо, но… Он никогда не касается. Даже ради того, чтобы помочь. И Ванцзи мог бы принять это за метод обучения, как одну из как таковых вариаций, но замечает это в отношениях с братом и сестрой. Только его пытается кто-то коснуться, он отходит, ловко-правильно избегает, переводит тему, не успевает та начаться, и вообще — держится от всех на расстоянии. Ведёт себя не надменно, нет, но… Странно. Ванцзи понимает: либо маска, либо — последствия. Травма. Возможно — психологическая. Он сталкивался с таким с некоторыми из учеников клана Лань, ведь никто не застрахован от страха. Вэй Ин любит прикосновения. Любил объятия. Он — человек тактильный, прилипчивый, и чтобы так вдруг — отстраняется-избегает? Это странно. — Не пытайся, — говорит Вэй Ин, только Ванцзи подходит к нему на пирсе. Заметил стоящим в одиночестве и решил — шанс поговорить. Ещё раз. Вэй Ин поворачивает к нему голову лишь немного, смотрит скорее исподлобья и вообще — будто не смотрит. Будто Ванцзи — кто-то чужой, незначительный. Тоже обидно, но он терпит, переживает и уверяет: всё в порядке. — Ты ненавидишь меня? — спрашивает Ванцзи чуть погодя. — За что бы? — хмыкает Вэй Ин и отворачивается совсем, чтобы посмотреть на спокойную гладь. — Мы чужие друг другу. Ты был прав. Хочется сказать — не был. Хочется — подойти. Обнять. Хотя бы взять за руку. Не может только… — Вэй Ин… Вэй Ин хмыкает. — Мы не друзья, чтобы ты назвал меня так, второй господин Лань. — Вэй Ин, — упрямо повторяет Ванцзи. И только тогда Вэй Ин поворачивается на него, смотрит нечитаемо-бесстрастно, не двигается. — Чего ты хочешь, второй господин Лань? — в конце концов спрашивает он, скользнув по нему взглядом. — Ты отказывался от дружбы в прошлом и вдруг передумал? Захотел извиниться?.. — он поднимает взгляд и смотрит ему прямо в глаза. — Я не верю тебе. И не понимаю твоих мотивов. Зачем тебе это? Вместо ответа Ванцзи выдавливает слабое, жалкое: — Это не ты. — Это я, — усмехается Вэй Ин. — Такой вот я сейчас. Не нравится? Проваливай. И вроде бы стоит уйти, но не уходит. Продолжает стоять перед ним, сверлить взглядом, стараясь не расстраиваться сейчас, когда только решил попытаться. Стараясь понять его. А за его спиной заходит солнце, окрасив небо в оранжево-тёмный, поднимается ветер, который играет с их волосами и водой — беспокоит, раздражает. Зверей не слышно. Людей — тоже. Здесь в целом будто бы всё мертво, либо — просто отдалено от остального. Скрыто. Ванцзи вспоминает. Что у Вэней, что — в пещере Черепахи, что — на войне, Вэй Ин помогал — всегда. Везде. Даже когда они ссорились, он ведь помнит, что оказывался он в сложной ситуации — и мертвецы приходили на помощь туда, где Вэй Ина даже рядом не было. Помнит, как помогал, несмотря на его резкость и отчуждённость. Как настаивал и бегал за ним. — Нет, — настаивает Ванцзи. — Ты не бросил меня. Я — не брошу тебя. На лице Вэй Ина мелькает что-то, что он разобрать не может. Не сказав и слова, он уходит, а Ванцзи остаётся стоять на доках. Смотрит вдаль, сжимает плотно губы и находит себе план.

***

Через день от клана Лань доставляют увесистый ящик, который Ванцзи, забрав лично, приносит к покоям Вэй Ина. Он не находит его там, но оставляет подарок рядом и уходит. А на другой день находит его в одной из беседок за кувшином. Он, что удивительно, не пьёт, как в старые. Пригубляет, задумывается, отвлекается на время и только через долгие минуты делает один отрывистый, короткий глоток. Ванцзи подходит и садится напротив. Вэй Ин же на него не смотрит. — Сколько стоило? — спрашивает тот спустя несколько мгновений, впрочем, не удостоив и взглядом. — Подарки не имеют цены. — Подарки, да?.. Вэй Ин хмыкает, делает глоток того вина, который так любил когда-то. Удивительно: не предлагает. Так и проходит какое-то время. Вэй Ин молча распивает «Улыбку Императора», впрочем, скорее растягивая её, чем прямо-таки «распивая», либо мучая. Ванцзи просто смотрит то на него, то — на пейзажи, снующих вдали слуг либо озеро, безмолвное и спокойное. В том пучина, в том — странная тьма и свет. Это странно — то, что Вэй Ину нравятся такие места, ведь в памяти Ванцзи он сохранился как человек общества. Толпы. — За вино спасибо, но… — говорит он спустя время и поворачивает к Ванцзи, — …перестань. Закупорив кувшин, очевидно, до конца не выпитый (а выпитый ли хотя бы наполовину?..), он уходит. Снова. А Ванцзи думает, как ему быть. И находит ещё одно решение.

***

— Спарринг?.. — переспрашивает Вэй Ин, не то ударенный под дых, не то — облитый холодной водой. — Мгм. — Нет, — отказывается он сначала. Тогда Ванцзи действует так, что его дядю, услышь он это, хватил бы удар. Или искажение ци. — Я отстану, если ты выиграешь. Уеду. Вэй Ин думает над этим, смотрит на него, а потом всё-таки кивает. Вяло, немного неуверенно, впервые растеряв эту свою напускную важность. Отводит их на тренировочное поле, в это время — закатное, алое — пустующее. Даёт деревянный меч, сам берёт такой же и занимает стойку и стоит вроде бы уверенно, но вроде — непривычно. Деревянный — ненастоящий. Слишком лёгкий, слишком простой. — Ты пообещал, — напоминает Вэй Ин и первым наносит удар. И атака эта… лёгкая. Тяжёлая, но лёгкая. Опять же — дерево. Не заклинательный металл, прошедший огонь и воду, а простая деревяшка, которая скорее зубочистка для твари, чем оружие. Им орудовать вроде бы просто, а вроде бы — сложно. Иногда взмах выходит слишком сильным, слишком резким из-за веса, а иногда — вообще никаким, потому что Ванцзи пытается сдерживаться. Сначала они скорее танцуют, чем дерутся. Просто… привыкают. Ванцзи — потому что оружие ещё непонятное, непривычное, а Вэй Ин — непонятно. Обучая, он ведь должен и таким иногда показывать, да? Обычно. Но похоже, что нет. Круг. Поворот. Удар, но мимо. Слишком сильно. Слишком — неправильно. На самом деле, это немного больно — то, что Вэй Ин согласился подраться с ним, лишь бы он уехал. Всё — ради этого. Потом они начинают втягиваться. Атакуют увереннее, решительнее. Вэй Ин наступает, пытается загнать в угол, но Ванцзи уворачивается. Избегает. Научился — у самого же Вэй Ина. А затем… Затем что-то ломается. Вэй Ин вдруг становится злым, агрессивным, в его глазах вспыхивает алое — Ванцзи задел его мечом по руке, и вот — вот! — чужая деревяшка проходит аккурат мимо его живота, почти задевая, но Ванцзи не подставляется, не даёт, уходит снова и каким-то образом огибает Вэй Ина, сгребает в охапку и прижимает меч к его шее, знаменуя победу. Но Вэй Ин брыкается. Злится. Бьёт пяткой по ногам, коленями — по бокам и животу. Пытается укусить. Скалится. Рычит. — Ты! Отпусти! Немедленно! Ванцзи не отпускает, но находит его поведение странным. — Вэй Ин… — выдыхает он беспокойное. А потом сжимает сильнее, против воли, чтобы тот перестал брыкаться. Это помогает. Очень скоро просто сбивается с дыхания и начинает часто дышать. Успокаивается. — Вэй Ин… — Отпусти. В этот раз он его отпускает. Вэй Ин, высвободившись из его хватки, отходит. Выдыхает совсем загнанно, прикрывает на миг глаза. Приходит в себя. А после смотрит на Ванцзи, будто на чужака, но не говорит едких фраз. Он хочет спросить, но не решается. — Ты победил. — Вэй Ин… — Чего ты хочешь? «Правды», — думает Ванцзи, но вслух произносит другое: — Лотос. Вэй Ин теряется. Теперь, успокоившись, но взлохмаченный и красный, в поту, он смотрит на него растерянно. Почти — как раньше. Будто снова тот Вэй Ин, которого Ванцзи знал. Он часто моргает, открывает рот, чтобы что-то сказать, закрывает и пытается только через пару минут. — Их… их полно здесь, возьми любой… — отвечает он довольно размыто. Ванцзи качает головой. — Хочу от тебя. — От меня… — повторяет Вэй Ин и выдыхает куда-то в сторону, ведёт плечом и кивает, всё ещё растерянный, но уже более собранный. — Ладно. Ладно, хорошо. Будет тебе лотос. Он срывает его с ближайшего озера. Приносит цветок — влажный, аккуратный и вообще — красивый. А потом уходит. Ванцзи же смотрит на этот цветок и думает, что поступил правильно. Начал — правильно.

***

— Шпилька?.. — медленно, по слогам произносит Вэй Ин, глядя на красивую алую шпильку в своих руках. Потом медленно поднимет глаза на Лань Ванцзи. — Увидел. Решил, что тебе к лицу. — К лицу, — повторяет Вэй Ин и смотрит на шпильку снова. И снова — растерянно. Не так явно, как в прошлый раз, но заметно. Он не касается её так, словно хрупкой вещи, и вообще почти не трогает, а только смотрит. Будто не понимает. Вэй Ин вздыхает, кладёт шпильку обратно в футляр и уходит. Но на следующий день Ванцзи видит его с ней в волосах. Он не стал собирать их совсем, просто украсил новой вещицей, притягивающей к себе взгляды. В конце концов, она оказалась ему к лицу.

***

Так проходят дни. Ванцзи дарит Вэй Ину всякое: и полезные книги, которые ему интересны, и краски (дорогие, качественные), и кисти, и бумагу, и благовония. Дарит всё, на что падает глаз. И постепенно… Всё меняется. Вэй Ин меняется. Перестает быть вечно напряжённым в его присутствии, не злится так, чтобы совсем и часто. Перестаёт прогонять. Разрешать составлять себе компанию, бывать в своём обществе, иногда — срывается на бессмысленные разговоры. Болтовню. Не как раньше, нет, но очень похоже. А потом Вэй Ин сам зовёт его на спарринг. — Каковы ставки? — спрашивает Ванцзи, забирая из его рук предложенный меч — и снова деревянный. Вэй Ин, привычно собранный, недолго мычит. — Проси что захочешь. А я… Посмотрим, тоже желание, — он жмёт плечами, занимает позицию. Ванцзи тоже. Они начинают, как в прошлый раз — с танца. Проверки. Попыток. Действуют осторожно, наступают и уклоняются, изучают друг друга будто впервые, но на деле — просто потому что. Оно разогревает интерес, тела. Позволяет отключить мысли. Только вот Ванцзи никак не может перестать гадать, почему же Вэй Ин решил сразиться с ним. Даже не стал прогонять, но пытается. Дерётся. Скорее просто так, чем за какой-то целью, либо с целью — но своей. Зачем? Занятый этими мыслями, он даже не замечает, как его оттесняют к стене, и вроде бы да — зажат, почти повержен, но нет — перехватывает инициативу, меняет их с Вэй Ином местами в один краткий миг и жмёт того к стене уже сам, подводя меч под горло. Глаза того расширяются, становятся дикими, дыхание — загнанным и частым, а горло вибрирует под деревяшкой рычанием, которое не звучит вслух, но где-то рядом. Здесь. Затем он жмурится, выдыхает через нос как-то злобно и резко меняет их местами, не успевает Ванцзи ничего понять. Чертыхается. Меч как-то потерялся, так что Вэй Ин почти хватает его за горло голыми руками, но почти — просто держит близко-близко, не касается и вообще немного на расстоянии от него. У Ванцзи спирает дыхание, он смотрит без страха, но — с восхищением. Он любит Вэй Ина, каким он был и есть, — весёлым и беззаботным, но это… Это властное, злобное выражение, его загнанное горячее дыхание, оседающее на коже Ванцзи мурашками, обладает каким-то ненормальным шармом. Хочется поддаться к нему. Прижаться. Так, как только в мыслях — чтобы телом совсем близко. И всё-таки он не совсем озлоблен. Не взбешён. Скорее… Боится. — Вэй Ин?.. — Помолчи, — приказывает он. Его рука дрожит, но он не убирает её. Смотрит на него, пронзает взглядом. И вроде бы Ванцзи выиграл, а вроде бы — проиграл. Если проиграл — он не против. Поражение сродни этого… Приятное. Ванцзи дышит совсем неровно, чувствует жар его тела, как тот должен чувствовать его, и хочется-хочется, но не дозволено. Не можется. То — запретное, недопустимое. Чуждое. — Вэй Ин… Вэй Ин выдыхает. — Да что же тебе всё неймётся… — выговаривает он беззлобно, но властно. Просто грубо. И скорее себе, чем ему. — Приезжаешь ни с того ни с сего, задерживаешься, задариваешь всем этим… — он выдыхает, мотает головой и смотрит ему в глаза. — Зачем? Зачем, Лань Чжань? Личное имя что-то ломает в нём. Что-то, что было надорвано уже какое-то долгое время и было таково — тонкое, на ниточке, на последнем издыхании. — За тем, что люблю, — отвечает он, не боясь своего ответа — не сейчас, не здесь. Вэй Ин смотрит на него, растерявшись, а после смеётся. Прижимается к его плечу лбом, опирается о стену за ним рукой и смеётся. Под ухом, хрипло. Истерично. Потом дышит сбито и неровно, ведёт рукой где-то рядом, но не прикасается. Отодвигается. Смотрит без алого-тёмного, но властно. Всё также собранно. Даже горделиво. Почти касается его подбородка пальцами, но настолько невесомо и незаметно, что кажется — иллюзия. Смотрит прищуренно, не так, как человек, который был растерян или немного зол парой мгновений прежде. — Видишь ли ты, каким я стал?.. — протягивает он, едва скользнув пальцем по подбородку — и от того по телу Ванцзи пробегает разряд. Приятно. — Видишь ли ты, второй господин Лань, что я теперь из себя представляю?.. — Вижу, — отвечает он без заминок, без раздумий, послушно приподнимая к нему голову, упираясь затылком в стену. — И всё равно любишь? Даже таким?.. «Сломанным», — вдруг понимает Ванцзи. Вэй Ин боится прикосновений, — почему только? — а ещё держит со всеми дистанцию, боится злиться. Он поломан войной. Впрочем, как и Ванцзи. — Всё равно. Даже таким, — соглашается со всем Ванцзи. Вэй Ин хмыкает, немного неуверенно, дрожащей рукой хватает его за подбородок совсем крепко и грубо притягивает к себе для поцелуя — нежного, вопреки словам и действиям, а ещё — жадного, голодного и страстного уже сразу. В нём ни капли опыта, в Ванцзи — тоже, но они целуются, как могут, сражаясь друг с другом прямо так — губами и языками, сопротивляясь, пока первым не подчиняется Ванцзи, позволяя брать-забирать. На шею приходится кусачий поцелуй, от которого он дрожит и судорожно дышит. О, Небеса… И сам он сдерживается. Не знает, куда деть руки, хотя хочет сжать их на тонкой талии, зарыться ими в его волосы. Хочется-хочет. Но понимает: испугает. — Вэй Ин… — выдыхает он. — Вэй Ин… — Как песня… — вторит ему Вэй Ин нежно, но одновременно — каким-то образом — грубо. — Пой. Споешь мне? Подо мной? — а потом отстраняется, чтобы заглянуть в его глаза — со страхом, ожиданием. Ведёт пальцем вдоль скулы, почти не касаясь. — Хочешь этого, Лань Чжань? Такого меня? Вместо ответа — просто потому что не может говорить, потому что плох со словами, — он просто поддаётся ему навстречу и целует.