Волею судьбы (или врачебной небрежности)

      Проходит Новый год, два дня выходных — и они снова работают. Жизнь продолжается, но атмосфера праздника всё равно сохраняется; офис всё также увешан гирляндами да наклейками, которые все снимут уже через где-то неделю, а ещё иногда кто-то включает рождественскую музыку во время обеденного перерыва, чтобы немного повеселиться. Лань Ванцзи, пока горит настроение, не возражает, тем более что он и сам рад насладиться этой атмосферой подольше.       Они с Вэй Усянем расстались в первом часу, разъехавшись каждый в свою сторону, потому что если Лань Ванцзи собирался домой, то Вэй Усянь — к родителям на другой конец города.       Их свидание, он считает, удалось. Они оба остались им довольны, и даже если не будет второго, Лань Ванцзи остаётся рад, что согласился.       И пока они все возвращаются к работе спустя всего пару выходных дней, ничего особенного не происходит. Он оказывается слишком занят планированием финансов, анализом отчётов предыдущего года и встречами с другими руководителями для более точных как прогнозов, так и разработки стратегии. Их компания развивается, растёт и становится больше, задач и потребностей также становится больше.       Начало года — это всегда суматоха. И пока сотрудники порой развлекаются в обеденные перерывы, он почти не вылезает из документов и компьютера, а ещё — переговоров.       Им всем приходится задерживаться. Сидеть над одним делом по несколько часов, чтобы довести план до ума.       В один из вечеров, когда он заканчивает так поздно, что возвращается домой к десяти, он устаёт настолько, что пялится в одну точку перед собой на стене и ни о чём не думает. Просто сидит, будто загипнотизированный, и смотрит. Перед ним стоит ноутбук с последними отчётами, которые не вышло проверить днём из-за совещания, рядом дымится чашка имбирного чая, а где-то сзади рушат квартиру кролики, которых он (или соседка, которая кормит их?..) забыл запереть. Разруха. Шум. Откуда-то сверху доносится стук — некоторые из его соседей, бывает, шумные, даже дерутся, на что уже никто не обращает внимания; на улицах гудят машины, голоса и животные. Какофония звуков и картина хаоса.       Иногда, именно в такие моменты, когда сваливается слишком много дел, он задаётся вопросом: стоило ли соглашаться? Стоило ли становиться директором отдела и поднимать на свои двадцатичетырёхлетние плечи такую ношу? Да, он неплохо себя показал, и да, он работал складно, подходил к поставленным задачам ответственно и со всем усердием, никогда не доходил и близко до дедлайнов, а чаще и вовсе выполнял задачи, едва их ему давали. Гений?.. Нет, он просто старательный и ответственный человек с хорошим воспитанием.       Но не было ли это ошибкой?.. Потому что вот смотрит он в эту стену и теперь думает, что зря. Сможет ли он соответствовать ожиданиям директора и своих коллег? Сможет ли сделать всё правильно? Это ведь такая ответственность — составлять целый стратегический план на основе прошедшего года с учётом рынка и прогнозов на его счёт…       Вытянет ли он, не сломавшись по пути?..       Телефон прерывает его размышления, оповещения о входящем сообщении. Он, погрузившись в себя слишком сильно, даже вздрагивает, трёт глаза и думает, что сильно устал. Никогда прежде его не пугал телефонный рингтон так сильно, как сейчас.       Разблокировав экран, он замирает в нерешительности и даже трёт глаза, проверяя, не ослеп ли. Лань Ванцзи переходит в мессенджер и глупо смотрит на новое сообщение от Вэй Усяня.       Когда приходит новое секундой после, он приходит к мнению, что не мерещится.       «Не спишь?»       «А-а, спишь, наверное. Уже минуло девять. Ты же в девять ложишься, да? Помню-помню. Ну, тогда напиши завтра, как проснешься!»       Откинувшись на спинку стула, Лань Ванцзи смотрит на эти сообщения загипнотизированным взглядом и не знает, что испытывает больше: облегчение, что тот всё-таки написал (потому что сам Лань Ванцзи слишком стеснителен, чтобы написать первым), или что он вообще пытается (наверное?) продолжить с ним общение; или он просто рад, что Вэй Усянь в принципе ему написал; или приятное такое волнение от незнания, чего он хочет. Но он слишком утомлён, чтобы разбираться в этом, и тем более не в том состоянии, чтобы гадать и надумывать.       Время вроде бы десять, значит, работа Вэй Усяня (если тот вообще сегодня работал) только-только закончилась.       И только задумавшись об этом, он всё-таки размышляет, чья работа будет действительно труднее? Вроде бы Вэй Усяню нужно много работать руками, а ещё прикладывать максимум усидчивости, внимательности и терпения, а вроде бы — если схема отработанная, то и проблем она доставлять не должна? Потому что смотрит он теперь на свои задачи и находит их слишком тяжёлыми. Не невыполнимыми, конечно, а просто трудными для него, который в этой должности ещё не был и года. Его предупредили, что будут сложности, и сказали, к кому и по какому вопросу он может обращаться, но это не поможет с анализом всех этих отчётов. «Своя работа проще», — сказал тогда Вэй Усянь и оказался, по мнению Лань Ванцзи, не очень-то прав.       Работа стоматолога кажется ему теперь куда более лёгкой.       Мотнув головой и закрыв ноутбук (потому что он явно теперь не сможет сделать ничего, кроме прокрастинации), он кладёт тот в сторону, передвигает к себе поближе чашку с уже подостывшим чаем и смотрит в телефон, экран которого погас за время размышлений (уже очередных. Он устал настолько, что не может держать мысли даже на ровном месте). Разблокировав гаджет снова, он недолго смотрит в диалог и наконец-то решает напечатать ответ.        «Не сплю».       Отложив телефон и взявшись за чашку, он думает, что ему придётся ждать ответ приличное время. Вэй Усянь может быть сейчас в дороге, а водитель из него хороший. Такой, который не станет отвлекаться на какой-то там телефон и сообщение от малознакомого человека по пустякам…       «Вот это да! Ломаешь свой режим? Не ожидал, не ожидал, господин Лань! Но что же такое мешает вам лечь спать?»       Ответ приходит всего через пару минут. Хочется прямо так и спросить, не должен ли тот ехать домой, но потом он думает, что, во-первых, это грубый ответ на вопрос, а во-вторых — вмешательство в то, во что лезть не просили.       Ну кто они такие, чтобы он переживал об этом? И самое главное, с чего он решил, что знает график Вэй Усяня наверняка? Тот мог и не работать, а гулять где-то там целый день либо отлёживаться дома. Или он мог провести этот день с семьёй; и знаете, где бы он ни был — это неважно, потому что раз не писал — значит, был занят, либо Лань Ванцзи не интересовал его настолько. По его ответам и так было ясно, что он не особо общительный.       Другое дело, удивительно, что тот вообще запомнил про его режим, о котором он сказал тогда вскользь и вообще из-за какой-то там фразы… Их свиданию сопутствовали настолько долгие разговоры, что он ни за что не сможет вспомнить каждой фразы не то чтобы своей, но и чужой.       «Закрываем год. Много работы.»       Лишь прочитав после, что именно он отправил, Лань Ванцзи досадливо отпивает чая.       Скупее, чем даже в жизни. И слишком строго. Ему пора каким-то образом научиться писать подробно и вообще красиво. Согласится ли Лань Сичэнь помочь? Если нет, он всегда может обратиться к матери. Она талантлива в общении, истинный мастер.       «Могу представить!» — пишет тот, и Лань Ванцзи, читая строчки, может живо представить, как тот смеётся. Аж до мурашек. — «Но это не повод ломать свой режим, птенчик. А ну. Вот что ты сейчас делаешь? Договора какие смотришь?»       Договора имеются, но в другом отделе, который относится к ним, но — нет. Этим занимается другой человек.       Но больше, чем эта ошибка, его волнует сам факт, что Вэй Усянь почему-то снова назвал его «птенчиком». Флиртует. Безбожно. На ровном месте и наверняка с этой его ухмылкой да прищуром.       (И — это мило. Очень. Только поэтому Лань Ванцзи решает не реагировать на это прозвище.)       «Договорами занимаются другие люди. Пью имбирный чай. Решил, что поработаю завтра.»       Перечитав сообщение ещё раз, он отправляет его и откладывает телефон, чтобы встать, помыть кружку и стащить из-под ноги шкафа конфету. Его личный запас, которым он себя успокаивает в моменты стресса. Девушкам, значит, заедать подобное можно, а мужчинам нет? У них тоже бывают тяжёлые моменты в жизни, и ещё у них тоже бывает желание съесть чего-нибудь сладкого.       Поэтому он хватает конфету и возвращается на место.       К тому времени Вэй Усянь написал ему снова:       «Всё-таки взялся за ум и теперь отдыхаешь? Умный птенчик, хвалю! А если не договора, то что? Я не очень смыслю в твоей сфере, уж прости старика~»       Смутившись, он выключает телефон и грозно выдыхает. Где-то мимо проносится кролик, задевая что-то, что неминуемо падает, и чёрт с ним. Птенчик. Какого чёрта-то он стал птенчиком?..       Самое возмутительно-смущающее — ему это нравится. Это странное, своего рода особенное прозвище. И вроде бы хочется поддразнить чем-то таким в ответ, а вроде — не находится слов. Он не умеет. Никогда так не делал и не пытался, и вот хочет, а не может. Обидно. Вэй Усянь ведь заслуживает ответа, равноценного его словам! Такого, которым получилось бы смутить, не прилагая усилий. Так, как смущает Вэй Усянь — его самого!       Но он не умеет.       Впрочем, пытается перебрать в уме что-то такое, что могло бы сойти за ответ. Воробушек, ласточка, чайка… Всё не то!       Придётся проглотить поражение.       «Анализ отчётов», — коротко отвечает он, в результате игнорируя всё остальное.       А потом он вспоминает, что правила компании не позволяют разглашать подробности своей работы, с другой стороны — это общая информация о финансовых детекторах, не так ли? То есть, как правило, они занимаются этим в любой компании, и студенты даже проходят это в университетах или на соответствующих курсах, поэтому делиться этим не запрещено, верно? Он надеется, что это так.       «Звучит просто…»       Просто.       Лань Ванцзи, увидев этот комментарий, не столько хмурится, сколько весь покрывается мурашками. Это совсем не просто. У него кипят мозги. Сотрудники ничего не подозревают, но они, руководители, едва ли не с ума сходят, пытаясь решить эти стандартные планы. Лань Ванцзи даже винит в этом себя! Будь он лучше, старше и мудрее, непременно смог бы решить эту проблему за пару дней, а тут… А тут он смотрит на эти отчёты десятый день и просто ничего уже не понимает.       Теперь, кажется, чужая работа просто всегда легче.       Сейчас — уж точно.       Вэй Усяню не приходится ни читать эти отчёты, ни составлять стратегии, ни разбирать на кусочки пазла интернет и статьи, ни думать, что их ожидает в грядущем году, потому что это последнее — вообще задача почти невыносимая. Сам он думает так, другие — иначе, третьи — совершенно по-другому. Нет ни единого мнения, ни общего прогноза. Думай сам, потому что даже если человек известный, и тот может ошибиться. Если тот год был спокойным, следующий может случится другим.       «Это не просто. Совсем», — отвечает он.       Он смотрит в телефон, на горящий значок, показывающий, что Вэй Усянь в сети, сидит в их диалоге, и думает. Размышляет, страшно ли признаваться в своих неудачах и переживаниях? Бывало ли такое у Вэй Усяня? У брата? Они почти не обсуждают работу.       «Расскажешь?»       Занеся пальцы над клавиатурой, он сомневается. Теряется. Думает, что надо ли? Тем более, он пока не знает, как сложить свои мысли в слова и как поделиться переживаниями так, чтобы не обременять ими. Это ведь его проблемы, его переживания.       Наверное, он просто привык. У них была хорошая семья, любящая, и он хорошо общается со всеми, кто рядом, но всё-таки с детства обладает таким… Зажатым характером? Закрытым? Холодным? Его часто дразнили за лицо в детстве, потом — в школе, и если мама делала это шутливо и любяще, то другие дети — с издевкой. Влияло и то, что он был китайцем среди них, американцев. Как-то оно всё так и сложилось, что он предпочитал никого не беспокоить и держать всё в себе. Не беспокоить других. Зачем? Он просто стерпит, переживёт. Хотят говорить о нём — вперёд.       Но сейчас он колеблется. Из-за усталости, наверное. Из-за нагрузки, сомнений, справится ли он, оказавшись на такой высокой должности впервые. Согласившись, он как-то не сомневался и вроде бы справлялся, но тогда были другие задачи и дела, а теперь — такие. Куда более важные. Когда он вступал в должность, эта стратегия уже была продумана до конца года, отчёты — просмотрены руководством ещё в январе.       Выключив телефон и приложив тот углом ко лбу, он не может решиться. Думает, думает и думает. Понимает, что, наверное, зря боится. Вон, Ло Циньян, его хорошая подруга, постоянно на что-то жалуется. Рассказывает либо злобно, либо даже весело — и ему самому порой хотелось понять, какого это — раскрыть перед кем-то душу…       «Ничего такого», — пишет он, хмурясь на телефон. — «Просто устал. Тяжело».       Некоторое время Вэй Усянь молчит, и, пока это происходит, Лань Ванцзи выкраивает минутку, чтобы допить чай и помыть кружку. Его терзает смутное сомнение, что вообще-то стоило смолчать, наверное. Не считает ли Вэй Усянь его теперь слабаком? Не упал ли он в его глазах?       Похоже, нет.       Не упал.       Но больше, чем это, его восторгает то, что этот человек каким-то образом чётко понял его посыл и внутренние переживания. То, о чём он сказал лишь отдалённо. Украдкой. Без толики подробностей.       «Переживаешь, справишься ли, да?»       «Это нормально. Помню, когда мне дали первого пациента, потому что врач — этот непутёвый старик! — напился в хлам и тупо не пришёл, я волновался так, что руки дрожали полчаса точно! Ох, сколько же нервов я себе измотал! А ведь должен их вырвать, вообще-то», — пишет он, добавляя к последнему слову подмигивающий смайлик, но Лань Ванцзи и без него ясно представляет, как Вэй Усянь ухмылялся в телефон, пока писал это. — «И знаешь что? Хотя всё прошло успешно и тогда, и после, я до сих пор боюсь, что допущу ошибку. М… Это нормально, я думаю? Мой брат вот никогда не признается, но и он боится накосячить на банальном! И косячит!»       После Вэй Усянь отправляет ему смеющийся смайлик, на который Лань Ванцзи обращает меньше всего внимания. Больше, чем это, его волнуют его слова — и волнуют в приятном смысле. Вэй Усянь, ничего не спрашивая, просто поделился чем-то похожим в ответ и задел именно то, что беспокоит Лань Ванцзи больше всего.       Слышать такое приятно.       Особенно — без конкретики, без давления.       А ещё приятно знать, что его как-то смогли понять. Без слов, даже на расстоянии, через какой-то безликий интернет, где никакое их слово не выразит действительно. И что удивительнее, Лань Ванцзи понимает это чувство, потому что ровно также почему-то уверен, что Вэй Усянь, пока пишет это, либо улыбается, либо смеётся, либо смотрит так нежно, что щемит сердце. Он просто это знает, как что-то само собой разумеющееся.       «И как ты с этим справляешься?»       Спросив, он прямо так и представляет, как Вэй Усянь начинает разводить новую тираду.       И оказывается прав.       «С чем? С неуверенностью? Когда как, пожалуй? Ну, иногда представляю на месте пациента овощ или животное — ну, чтобы развеселить… Только тс-с-с, это секрет!» — пишет тот и отправляет после смайлик. Он разделяет свои сообщения по предложениям, пишет их непрерывным потоком, от которых разрывается вибрацией телефон. — «А вообще, просто машу на эти сомнения рукой. Чаще всего. Как бы сказать?.. Я учился, шёл к этому, всегда всё сам. Я знаю своё дело и в теории, и на практике. Мелкие неурядицы и сложности — это маленькое такое препятствие, как для ребёнка бревно. Мы ведь что тогда делали? Оббегали его либо прыгали. Либо пинали, ха-ха! Но всегда преодолевали его. С помощью, возможно, или сами. Тут также. Маленький пенёк.»       Назвать свои задачи маленьким пеньком у Лань Ванцзи просто не повернётся язык, и вообразить вместо этих бумаг, к примеру, картошку — не хватит ни сил, ни фантазии, ни смелости, потому что иначе он эту картошку либо покромсает на суп, либо…       Моргнув, он отводит взгляд от телефона, кладёт тот на стол с руками и смотрит в кухонный фартук. В стену.       А почему бы ему и правда не накромсать эти листы на кусочки? То есть не буквально, а формально. В университете их учили разному, в том числе и тому, как правильно распределять своё время и как выполнять задачи более эффективно. Этот курс вели им не только как для роли штатных финансистов, но и для роли руководителей и директоров. Так, скорее мимоходом, чем полноценно, но и того было в целом достаточно.       За этим всем он даже забыл, что не только может, но и имеет полное право делегировать свои задачи. Так, как это делал их предыдущий директор, когда выдавал старшим сотрудникам наиболее важные задачи, для которых уже подключали их — сотрудников меньших должностей.       «Спасибо за совет. И за слова.»       И перед глазами, когда он читает ответ, он так и видит его фирменную ухмылочку:       «Всегда пожалуйста, птенчик! Не уверен, конечно, что действительно помог, но всегда к твоим услугам!»       После того, как он разбирается, кому и какую задачу дать, дело идёт легче, быстрее и продуктивнее. Намного. Необходимое они обсуждают сначала вместе, а после — занимаются с неделю делами, чтобы встретиться снова в понедельник. И так снова, снова и снова. Один из их коллег оказывается очень талантлив и знающ в прогнозах, другой — перебирает отчёты и подмечает то, что пропустил из-за отсутствия опыта и пока что знаний этой компании Лань Ванцзи.       Они справляются.       И заканчивают все необходимые задачи в начале февраля.       «Вы большие молодцы!» — пишет ему Вэй Усянь, прикрепляя к тексту рой счастливых и подбадривающих смайликов.       Они действительно молодцы. Его коллеги — в частности. Всё обсудили, всё решили, распределили задачи и на ближайшее время. Их ещё ждут аудиты, а потом — уже спокойное, стабильное время вплоть до конца года.       Вэй Усянь, впрочем, тоже молодец. Ведь благодаря кому он и догадался, в каком направлении им нужно идти?       «Ты тоже», — пишет он ему, а после, когда тот присылает вредные лица, спрашивает: — «Как твоя работа?»       «Много людей! Ни секунды на обед! Хочу сбегать в магазин, а они знаешь — как рой, жу-у-уть!»       Множество грустных смайликов, а ещё несколько последующих жалоб, насколько он голоден, давят на жалость.       На слабость, которую он почему-то испытывает к Вэй Усяню вопреки здравому смыслу и что люди не могут влюбляться так быстро и бесповоротно. Сильно. Наверняка, что говорится. Каждый раз, когда слышит такую жалобу — что много людей, что ни секунды отдыха, что по телевизору крутят какую-то ужасную мелодраму вместо нормального боевика или ошалелые цены на бытовые вещи — его сердце сжимается от желания сделать что-то, что могло бы порадовать и затмить собой это недовольство.       Хочется, конечно, но почему-то не получается. То не попадается шанса, потому что они чаще всего переписываются вечерами, когда оба свободны от работы, то — нет возможностей сделать что-то приятное.       Впрочем…       Лань Ванцзи ведь знает, где работает Вэй Усянь. Доставками он, как правило, не пользуется, потому что в компании есть столовая, а дома — своя еда, набитый необходимыми продуктами холодильник и всегда рабочая плита, мультиварка да духовка. А главное — он просто умеет готовить. Ему не скучно и не лень, а наоборот — интересно. Вэй Усянь же, насколько Лань Ванцзи знает, чаще всего просыпается слишком поздно, чтобы приготовить себе что-то заранее, а в самой клинике столовой как таковой не предусмотрено и всем им приходится либо брать еду с собой, либо покупать её в ближайших магазинах или кофейнях. И раз уж выйти туда он не может, а Лань Ванцзи хочет сделать ему приятное и порадовать, то почему бы не воспользоваться доставкой ради такого дела?       «Тебе нужно поесть».       Отписавшись, он, чтобы не портить сюрприз, заходит в приложение Убера и оперативно находит быстрое, горячее и готовое. К счастью, вокруг их клиники настолько много мест, доступных для доставки, что даже ожидание самой доставки составит всего пятнадцать минут.       «Легче сказать…» — будто бы бурчит Вэй Усянь. — «Вот что за господин мне попался? Вместо жалости причитает мне тут!»       Лань Ванцзи фыркает на это.       О, теперь ему будет очень интересно послушать, что скажет Вэй Усянь, когда ему доставят еду.       «Разве жалость поможет?»       «Поможет, знаешь ли! Ах, бедный, бедный я! Вот вечером знаешь, что я сделаю?!»       Наверняка купит либо закажет вредную еду. Вэй Усянь это, в отличие от Лань Ванцзи, любит. Где-то в середине месяца он даже упоминал, что их отношения с плитой — это «вечная борьба добра и зла», где зло — это сам Вэй Усянь. Он честно сомневается, что не ладить с техникой настолько вообще возможно, но потому Вэй Усянь скинул ему парочку видео из интернета, как люди «не дружат» с готовкой: сжигают кашу, превращают макароны в несъедобное нечто, а мясо превращают в настоящие угольки.       Опять же, он сомневается. Сильно сомневается. Даже подумывает попросить такое видео, где бы Вэй Усянь готовил, а потом думает — а не было бы ли лучше взглянуть на это вживую?       Но едва эта мысль рождается в его голове, он быстренько отпихивает её в дальние ящики.       Думать о Вэй Усяне в фартуке он не собирается.       Даже если хочет.       «И что же?» — спрашивает он тем временем, стараясь ни о чём таком не думать.       Только о том, что неистово ждёт реакции, а ещё — что наверняка прав и тот закажет что-то из доставки.       «Закажу пиццу! Вот что!»       Разумеется.       «Ты заказывал её вчера».       «Знаю. Но она вкусная!»       «В таком количестве — вредная».       Почему-то он так и представляет, как Вэй Усянь сейчас закатывает глаза и ворчит, что какой он зануда. От этого вроде даже немного обидно, потому что Лань Ванцзи этой самой занудой как раз старается не быть, но в основном старается думать, что Вэй Усянь не против этой его черты характера. Просто потому что стал бы иначе он поддерживать с ним общение и дальше? Этот человек не очень похож на тот тип людей, которые общаются только из вежливости и натянуто, нет; Вэй Усянь — личность открытая, яркая и прямая. Если Лань Ванцзи и нудятничает — он скажет это прямо, но с улыбающимися смайликами.       Такое уже было.       И есть.       «Вре-ди-на!» — пишет он ему по слогам. Хмыкнув, он тем не менее задумывается, как он может так долго быть в сети, и прямо спрашивает об этом. Беспокоится, не отнимает ли время, а ещё — почему, если у него свободная минута, он всё-таки не идёт есть. — «Да клиент опаздывает. Я не могу уйти, пока она где-то в «пяти минутах от нас». Формально, видимо. Я это слышу уже двадцать минут подряд».       О…       Это обидно.       Клиент опаздывает и, похоже, совсем не думает о враче и прочих пациентах после него. Поэтому Лань Ванцзи и старается быть пунктуальным: приходить и уходить вовремя, планировать время наперёд и с запасом. Если он опоздает, то разве не разрушит этим чужие планы? А если захотят опоздать другие, у него всегда найдётся лишние десять минут, как раз оставленные ими в этом самом запасе.       Но больше всего это просто неудобно: сидеть и ждать в неведении.       «У вас нет правил на этот счёт?»       «М… Есть. По сути, если она не появится через десять минут, то всё — отменим запись, пускай переносит. Тут я уже просто физически ничего не успею, сам понимаешь. Зубы — дело у нас деликатное, требующее внимания и забо-оты. Почему только об этом забывают?»       То, что Вэй Усянь вздыхает (или даже бурчит другие недовольства уже вслух у себя), он понимает и без соответсвующего смайлика в конце сообщения. Он всё также просто предполагает (и надеется, что точно), какую эмоцию тот испытывает.       Другое дело — он не представляет, как он отреагирует на доставку.       К слову о которой… Десять минут. Осталось ещё немного, и если уж у Вэй Усяня появится окно — на удивление удачно, — тот наконец-то сможет поесть и больше не голодать. Лань Ванцзи заказал ему, в целом, достаточно еды. Захочет — сможет хоть с другими поделиться. Он не против.       «Возможно, некоторым это просто не нужно», — отвечает он, ловит в ответ вздыхающий смайлик и новую долгую тираду про то, какие люди порой забывчивые существа.       Это продолжается настолько долго, что курьер как раз забирает еду и уже доходит (или доезжает? Кто его знает) до клиники. Вовремя.       «Девочки её развернули — гип-гип ура! Ну раз уж у нас есть минутка — пойду раздобуду себе съестное! Хм-м. Вот что лучше: булочка с ежевикой, какой-нибудь сэндвич или заварная лапша?»       У Лань Ванцзи на это, к счастью, находится достойный ответ.       «Бургер с салатом, стейк, мясо терияки, картофель и запечённые овощи.»       «У-у-у, ну ты загнул, птенчик! Не, я работаю, конечно, много и зарабатываю тоже вполне себе… Ладно, хорошо я зарабатываю, но загнул! Во-первых, где это мне такой набор искать? А во-вторых — ни одежды, ни времени на такое!»       Лань Ванцзи хмыкает и уже наверняка знает, что сейчас ему этот самый невозможный набор отдадут.       Так и есть.       «А… Минуту. Если девочки решили пустить эту милую женщину ко мне на приём или другого кого подвинули, обещаю, никаких им больше печенек на обеды!..»       Понять Вэй Усяня он может. Он бы тоже был на его месте недоволен, когда работаешь целый день без продыху, а потом тебе вместо обеденного перерыва приходится успевать делать ещё что-то помимо вне планов.       И как только у него не кружится голова от такого?..       Приложение извещает его, что доставка выполнена, а мессенджер — о новом сообщении.       «Лань Ванцзи! Твоих рук дело, да?! Ах ты!.. Ух, как бы я хотел быть сейчас рядом и как следует тебя отшлёпать, но знаешь что? Я слишком тебе благодарен, чтобы злиться, а ещё оно всё пахнет так вкусно, что я даже не буду злиться на тебя потом, а вместо этого говорю тебе большое-большое спасибо. И сколько я должен за это?»       Сначала Лань Ванцзи пишет, что «нисколько», но потом, окрылённый положительной реакцией, решает ответить совершенно иначе. В отместку — так, как некоторое время назад Вэй Усянь.       «Одно свидание.»       Он думает про себя, что если ответа не будет дольше пары минут, то воспринимать его флирт и их общение как зарождающееся большее впредь не стоит. Потому что Вэй Усянь, как правило, отвечает быстро и сразу.       Просто Лань Ванцзи до сих пор боится, что неправильно его понимает. Между ними вроде бы что-то искрит, и мелькают намёки, да хотя бы это «шлёпки», а ещё «птенчик», не слишком похожее на прозвище для друга. Как-то оно мало напоминает дружбу после одного свидания, пожалуй? Он, может быть, и не глупый, но моментами слишком неуверенный. Легко поддающийся сомнениям. Терзаниям.       «Одно?» — приходит почти мгновенный ответ, который, впрочем, не означает ни да, ни нет, но и не совершенный отказ и пинок отступить назад.       Но тем не менее он не понимает.       «Слишком много?»       Осторожность превыше всего. Ему не отказали сразу, но и надеяться на хорошее всё ещё нельзя.       «Много?! Птенчик, такой обед стоит ну как минимум трёх свиданий, а ты просишь только одно? Ай-ай, а от тебя, финансиста-то, я ожидал максимум выгоды!»       Это звучит как вызов, а Лань Ванцзи на такое, признаться, падок, тем более если ему буквально позволяют это сделать. В конце концов, Вэй Усянь волен сказать «никакого нового свидания» и закрыть этим тему. Лань Ванцзи, скорее всего, не стал бы настаивать. Но нет — ему дают зелёный сигнал.       И он отвечает на него.       Сначала прикидывает в уме эту самую максимальную выгоду. Еда, заказанная им, на самом деле не из дешёвых: стейк, им выбранный, и добротной прожарки, и огромный, овощи и картошка сделаны на пару и, что самое важное, сохраняют этим полезные свойства, бургер не из стандартных с булкой, а из мяса и овощей, что полезнее мучного и фастфудного, а последнее — это куриные кусочки в соусе терияки, которых гораздо меньше всего остального, но вкус у них, даже по мнению Лань Ванцзи, отменный. Всего блюд-то, формально, четыре, что уже составляет четыре отдельных свидания (это если бы они ходили на них в рестораны), но стейк, опять же, огромный — можно уравнять его двум свиданиям, как и овощи с картошкой — за вкус, полезность и подарочек, а вот остальные два блюда — с натяжкой за три, а так — за два.       Итого…       «Шесть свиданий.»       Возможно, он перегибает палку.       Рвётся в дебри, ему, по сути, неизвестные, опасные и очень глубокие — как морские; и рвётся, можно сказать, с головой, но медленно и шажками. Осторожно. Не сломя. Проверяя, пробуя, возможно, иногда рискуя.       Но подступается.       «Шесть?» — приходит мгновенный ответ-вопрос, который заставляет Лань Ванцзи, без знания дальнейшего, напрячься. — «А ты, птенчик-то, не промах! Будет тебе шесть свиданий!»       Лань Ванцзи выдыхает, в то время как Вэй Усянь присылает несколько подмигивающих смайликов и гифок после. Это действительно облегчение — знать, что его предложение и его самого принимают. И он собирается ответить, что отлично — тогда они договорятся об этом позже, а сейчас ему надо поесть, как и Лань Ванцзи — наконец поработать, однако ему приходит новое сообщение.       И прочитав его, он думает, что всё складывается на редкость прекрасно. Даже лучше, чем он думал.       «И столько, сколько пожелаешь! А сейчас — кушать, кушать, кушать! Эти голодные рты так и зырят на моё, а вот не дам им! Обойдутся, коршуны несчастные! Ещё раз спасибо, птенчик!»

***

      — Ты встречаешься… С Вэй Усянем?       — Мы не встречаемся.       Они просто ходят на свидание, но замешательство брата он тем не менее понимает. В какой-то момент после новогодней ночи, когда чувства успокоились, а мозг — остыл от восторженного потрясения, он вдумчиво обдумал их свидание и в конце концов осознал некоторый момент в его словах.       Они живут в Америке — в Америке, стране, где преобладает население белых — то есть американцев, немцев и прочих подобных, — латиноамериканцев и других, а их, азиатов, в частности, китайцев здесь значительно меньше. Встретить в одном и том же городе людей, чьи фамилии настолько идентичны, практически невозможно. Вывод напрашивался сам собой: Цзян Чэн так или иначе связан с приёмными родителями Вэй Усяня, и связан, само собой, самым прямым способом.       В конце концов, они до сих пор не знакомы с семьёй Цзян по какой-либо там причине. По какой — Лань Ванцзи не понимает, но не допрашивает, потому что это были дела брата и его парня. Он не лез. Поэтому и оставалось, что догадываться. И заговорить об этом, пока он был головой погружен в работу, не очень-то получалось. У них обоих были свои дела, и они не живут, как когда-то раньше, вместе, поэтому найти время, чтобы нормально и правильно поговорить, не получалось.       До сего момента.       — Хорошо, — вздыхает Лань Сичэнь и проводит рукой по лицу. — Вы ходили с ним на свидание.       — Мгм, — кивает Лань Ванцзи и немного злорадно довольствуется растерянностью брата. Совсем немного. Капельку. Это так — невинная месть за то, что тот очень долго скрывал от них всех свои отношения с Цзян Чэном. — И договорились сходить снова.       Дословно: на столько, сколько он, Лань Ванцзи, захочет.       Брат смотрит на него очень уязвлённо, очень смущённо и очень недоверчиво. Для него он ведь младший брат, казалось бы, не знающий ни что такое отношения, ни любовь к кому-то, кроме семьи, ни что такое интимные связи и всё прочее подобное. Невинный младший брат. Что из этого ключевое — ещё вопрос. Ещё и сходятся те факты, что, во-первых, он пошёл на свидание с человеком, которой почти два месяца назад вырывал ему зубной нерв, во-вторых, — на свидание с человеком, который приходится Цзян Чэну братом.       — И он… Ты?.. — Он трёт лицо снова, вздыхает и наконец-то собирается с мыслями. — Кто это вообще начал?       — Оба? — неуверенно отвечает он. — Скорее всего, Вэй Усянь.       Лань Сичэнь кивает и определённо всё ещё не может смириться с той мыслью, что его брат ходил с Вэй Усянем — именно Вэй Усянем — на свидание. И что они пойдут на него снова. Он знал о его прежних попытках в отношениях и знал о его неудачах на этом поприще, но тут уже идёт другое дело, и Лань Сичэнь это прекрасно понимает. Наверняка видит по нему: по его спокойствию, принятию, тому, как он рассказывает об этом — и с удовольствием, и с ожиданием грядущего; глаза брата сияли также.       Когда тот продолжает, явно обдумывая, Лань Ванцзи всё-таки начинает волноваться, не испортил ли он что-то этим признанием, или здесь зарыта другая собака?       — Ты против?       — Нет, — тут же отвечает Лань Сичэнь и переводит взгляд с него на кроликов. — Это неожиданно. И просто Вэй Усянь?.. И ты? Ты не похож на человека, склонного к спонтанным знакомствам… Не пойми, я рад за тебя, но это так неожиданно и…       — И он брат твоего парня.       Лань Сичэнь кивает.       — И он брат моего парня. Просто такие совпадения… Ты, главное, всем доволен? Он тебя не обижает?       Лань Ванцзи, вскинув бровь, переводит взгляд на брата, а кролик, что до этого сидел на его коленях, спрыгивает на пол к своим братьям.       — Нет, — медленно тянет он, начиная сомневаться. — Я должен что-то знать?       — Нет-нет! — тут же говорит он, снова — в который уже раз? — вздыхает и откидывается на спинку дивана. От усталости под его глазами залегли тёмные круги, но теперь, когда волна Нового года прошла, они должны постепенно сойти на нет. — Я не знаю его лично, но если судить по рассказам А-Чэна, то вы двое — как лёд и пламя. Совсем разные. Ещё он старше… И для меня странно слышать, что вы двое и сошлись — ещё и таким удивительным образом, — он прикладывает руку к щеке и смотрит в стену задумчивым взглядом. Тогда Лань Ванцзи думает, что им стоило бы завести этот разговор позже, когда они оба не будут уставшими, но как-то так всё-таки вышло, что брат зашёл к нему в гости, а он взял и признался, что у него что-то происходит. Пока что — что-то. Безымянное.       Тишина затягивается после на некоторое время, и Лань Ванцзи даёт брату время, занимая себя в эти мгновения чаем, наблюдением за кроликами и собственными мыслями.       Предлагая им сходить на ещё одно — и сколько-то ещё свиданий, — он на самом деле не задумывался, куда они могли бы сходить и тем более когда. Для этого теперь придётся уточнять в первую очередь график Вэй Усяня, потому что с Лань Ванцзи в этом плане всё понятно: у него офисная, стабильная работа. Второе дело — это уже решить, куда они пойдут. Ресторан? Скучно. Парк аттракционов?.. Нет, они ведь не дети. Музей? Уже лучше. Можно даже сходить в художественный и посмотреть на картины. И ещё можно сходить на мастер-класс. Такой, в котором можно принять участие непосредственно вместе. Они могли бы узнать друг друга получше.       Стоит посмотреть в интернете ближайшие события и варианты. А ещё можно спросить совета у Ло Цинъян…       Из размышлений его вырывает глухой звук где-то рядом. Он, подняв голову и покрутившись, замечает, как, во-первых, вздрагивает его брат, а во-вторых — упала пустая коробка из-под игрушек для кроликов, уже вытащенных им.       Зачем ведь игрушки, верно?       — Не думал их запереть? — спрашивает брат.       — Нет. Предпочитаю давать им свободу.       Потому что эти звери — очень тяжёлые в уходе и заботе, им нужно много пространства. Он взял их, уже заранее понимая это, и был ко всему готов. Всякие упавшие коробки его уже не пугают.       А вот брата — пугают. И так, что это наконец-то приводит его в чувство: тот тянется к уже остывшему чаю. Лань Ванцзи наблюдает за ним, понимая, что брат вот-вот что-то скажет: своё решение или мнение по поводу всего этого. Он не уверен, что именно так напрягает его — действительно ли относительно большая разница в их возрасте или характере, или что-то другое, — но не настаивает. Даже будь брат не согласен, Лань Ванцзи всё равно поступит по-своему. Он всегда так делал. И будет делать.       — Ты просто будь осторожен, ладно? — в итоге советует он и едва толкает плечом, как в детстве. Улыбается. И переводит взгляд на кроликов, которые жуют свои салаты.       Лань Ванцзи кивает, обещая внять его совету, а после встаёт и уходит, пока брат возится с одним из кроликов, подскочивших к нему в стремлении получить ласку и любовь.       Они оба устали, у них выдался тяжёлый январь и начало февраля, но теперь всё кончено и можно выдохнуть. Дальше их ждёт работа полегче. А значит, они могут сегодня расслабится, прямо как в старые-добрые, и потому он находит среди различных настольных игр одну подходящую и выносит её к брату.       — Сыграем в «Затерянные города»?       Брат, отвлекаясь от кролика, смотрит на предложенную ему карточную игру, улыбается и кивает.       — Почему бы и нет? Напомни, кто кого обыграл в прошлый раз?       — Мама, — гордо заявляет Лань Ванцзи и кладёт упаковку со всем необходимым на стол под смешок Лань Сичэня.       — Она всегда победитель, — улыбается брат, и Лань Ванцзи кивает. Это правда. Вечный победитель. Им даже поддаваться не надо, она просто талантлива.       И пока старший брат раскладывает карты, сам он отходит, чтобы налить им по новой чашке чая и взять перекус в виде печенья.       Они проводят время за игрой вплоть до позднего вечера, и брат впервые за долгое время остаётся переночевать в его квартире. Это почти как в детстве: совместный ужин, переглядки, кто первый в душ, и недолгий разговор перед сном о всяком бессмысленном. Когда-то в детстве они сидели так друг напротив друга, спрятавшись от родителей под одеялом под руководством старшего брата с фонариком, и шептались о чём-то. Почти забылось уже, о чём были их разговоры. Иногда о школе, занятиях. О переезде из-за работы отца. О том, как какая-то девочка призналась Лань Сичэню в симпатии и потерпела поражение, но оставила его по-детски смущённым, ведь тогда он был ещё совсем подростком. О птичке, которую они взялись выхаживать из-за сломанного крыла — та упала в их дворе. Сейчас они тоже так говорят: про работу, про коллег и совсем немного — об их личной жизни. Брат смеётся и толкает его плечом, сидя рядом под пледом, а Лань Ванцзи думает, что делиться мыслями и чувствами не так страшно.

***

      В конце концов он решает обратиться за помощью к Ло Цинъян. Поскольку они работают в разных отделах, поймать её оказывается сложно. Та ещё задачка. Самым простым оказывается застать её в кафе на первом этаже, где она частенько любит перекусить кусочком местного морковного торта. Эта сладкоежка сидит за столом у окна, болтает под столом ногами и читает информацию с планшета, а потому замечает присутствие Лань Ванцзи, только когда он садится за стол напротив неё. Она поднимает на него взгляд, сунув вилку с кусочком торта в рот, и улыбается уголками губ.       — Приятного аппетита, — говорит он, получая в ответ кивок. Пока она жуёт и очень энергично прячет планшет в сумку, он заказывает себе чашу чая.       Официант, приняв заказ, уходит, и Ло Цинъян наконец-то не сдерживает своего восторга.       — Какие люди! — восклицает она и едва ли не прыгает на месте. — Наш финансовый директор наконец-то почтил меня своей компанией! — провозглашает она, впрочем, не слишком громко, а потом резко фыркает и щурится на него. — Ну, чертяга, что заняло тебя настолько, что ты не мог уделить время своей лучшей подруге, а?       Плохо ли, что он немного злорадствует?       Пожалуй, нет.       Реакция подруги оказывается именно такой, какой он и ожидал: восхищённой и настолько, что это видно по глазам и забытому торту, который она любит, кажется, больше всего на свете. И хотя Лань Ванцзи пришёл сюда за советом, он тем не менее сдержанно отвечает на все её вопросы. И его ответы её вроде бы разочаровывают, а вроде бы — очень даже волнуют. Ведь подумать только — он и с кем-то сходил на свидание?       — Я ходил на них и раньше, — замечает он, напоминая ей о нескольких таких последних.       Девушка фыркает и потягивает свой коктейль с максимально возможным бесстрастным выражением лица.       — Неудачные, и люди вредные были.       — Не вредные.       — Вредные, — настаивает Ло Цинъян и указывает на него трубочкой, вода с которой падает на стол, но ей всё равно, в отличие от Лань Ванцзи, который берётся за салфетку, чтобы вытереть это безобразие. — Они все были определённо не теми. Ты бы слышал себя тогда! Знаешь, как ты выглядел, пока рассказывал? Как угрюмый старикашка!       Лань Ванцзи хмурится на это определение.       Салфетку он оставляет на том же месте.       — Ты преувеличиваешь, — произносит он после и смотрит на неё. — Я не выглядел как старикашка.       — Выглядел, — хмыкает подруга и подаёт головой. — Не спорь. Выглядел. — Лань Ванцзи остаётся на это разве что вздохнуть. И пока Ло Цинъян продолжает перечислять, каким недовольным и вреднючим он выглядел тогда, сам он продолжает молча попивать свой чай. Несколько коллег в это время садятся сбоку от них и, завидев их, машут руками. Ло Цинъян, не прекращая свой монолог, отвечает им тем же, в отличие от Лань Ванцзи, который просто сдержанно кивает. — Так… Чего тебе там надо? Ты ведь явно пришёл не хвастаться мне своим хорошим мужчиной, да?       — Он не мой, — фыркает он, пускай и думает, что это «мой» кажется вкусным словом. Как нельзя подходящим; и всё-таки нет. Они не пара. По крайней мере, пока что. — Я хотел попросить совета.       — О-о, это я всегда рада! — Она довольно хлопает в ладоши. — Итак, какой совет? Как целоваться, какие презерва…       — Цинъян! — Шипит он, прерывая её, а та смеётся — наглая ведь! — Я хотел спросить, куда можно сводить парня на свидание, а не всё это! Я и сам всё знаю!       — Все девственники говорят, что знают, — закатывает она глаза, получая в ответ ещё одно шипение своего имени, и тем не менее игнорирует это, возвращая на стол планшет. — Свидание, да? Классика — это у нас кино, ещё задний ряд…       — Нет, — сразу отбрасывает он этот вариант.       Девушка закатывает глаза и бурчит, что, разумеется, нет. Будто кто-то сомневался. Лань Ванцзи из людей, ненавидящих современные фильмы в большинстве.       — Концерт, — говорит она и что-то печатает. — На следующей неделе будут ставить «Аиду» — очень трогательная история! Или на улице Святого Марка будут ставить «Себастьяна и Штамп Барокко». Барочная музыка, что скажешь? Только через полтора месяца будет…       Барочная музыка. Через полтора месяца.       Кивнув, он записывает этот вариант и решает отложить его на потом. Проводить там второе свидание, до которого тем более так долго, не хочется. Лучше ещё поищут.       Ло Цинъян перечисляет ещё несколько оперных и инструментальных постановок, предлагает даже выступления, одно из которых про Гамильтона, но он отбрасывает все эти варианты. Нет, нет и нет. Театры — дело хорошее, но тоже что-то не то.       — Ты такой разборчивый, — хмыкает она и поднимает палец, когда тот пытается ей возразить. — Это не плохое качество, а наоборот хорошее. Полезное. И это хорошо, что так относишься к вашему свиданию так тщательно. Сразу видно, что хочешь серьёзного.       Она улыбается, а он неловко отводит взгляд, краснея и смущаясь.       Слышать такое от подруги, даже лучшей, всё равно как-то странно и не то чтобы неправильно, но просто — это как с мамой говорить. Такие же ощущения.       — Что насчёт мастер-классов? — предлагает он, решая опустить эту тему.       Ло Цинъян хмыкает, но позволяет ему это.       — Лепка из глины… О, керамическая студия Муги. Они частенько проводят мастер-классы. Несколько занятий на следующей неделе… Понедельник и суббота. Понедельник отметаем, остаётся суббота в три часа. Как тебе?       Глянув на график Вэй Усяня, который он вызнал ещё утром, Лань Ванцзи кивает. Лишь после он понимает эту оплошность и показывает график и самой Ло Цинъян, которая радостно кивает.       — Но посмотрим ещё, — предупреждает он её под смешок.       — Как скажешь, — улыбается она не без невербально понятной фразы, что какой он дотошный мужчина. Она лазит по интернету и дальше, смотрит ещё несколько мест, одно из которых в Бруклине, а потом они переходят к другой области и смотрят художественные музеи, но, к сожалению, никаких интересных выставок не находят. — Можно и в парк сходить. Хотя лучше бы летом, да. У нас не то чтобы морозы, но снег слишком всё портит, — бурчит она и смотрит какие-то там сайты. — О, а как тебе идея пройтись по Чайна-тауну? Там есть интересненькие ларьки с мороженым, и в целом китайская культура. Китайский парк.       — Летом, — качает он головой.       — Летом так летом, — жмёт она плечами и ищет дальше. — Ты у нас не пьёшь, но вдруг? На винодельню можно. Если твой мужчина любит такое, то порадуй, а он тебя в ответ потом чем-нибудь. Поцелуем там…       — Цинъян!..       — …Или ещё кулинарный мастер-класс. Ты у нас бог готовки, тоже порадуешь его, как тебе?       Выдохнув и проигнорировав собственную злость, он записывает себе и эти варианты. На будущее будет в самый раз.       Из всего, что было, пока что больше всего ему нравится вариант с керамикой. Ему в целом интересно подобное — вылепить какую-нибудь чашку, статуэтку и прочее, разукрасить её, — а сходить на такое вместе с кем-то — ещё больше.       Точнее, не с кем-то, а с Вэй Усянем.       Он не думает ни о чём таком. Лишь о том, что это было бы хорошим и полезным свиданием. Возможно. По крайней мере, тот вроде бы не против ручного труда. Впрочем, может быть и против. Он ведь руками работает, а значит, хочет порой отдохнуть. И это тоже — возможно, он не знает, как это на самом деле.       Хороший повод узнать.       Да. Пожалуй…       — О-о, ты точно на него запал, — хихикает Ло Цинъян.       Лань Ванцзи слишком увлечён планами на их будущее свидание с Вэй Усянем, чтобы как-либо злиться на подругу.

***

      Погода в субботу оказывается терпимой и даже приятной для февраля: на улице достаточно тепло для пальто и чтобы разгуливать без шапки да перчаток. Не обещается ни снега, ни ледяного дождя — только солнце и, возможно, облака.       В этот раз первым приходит на место именно Вэй Усянь, и хотя Лань Ванцзи не опаздывает, он чувствует, что должен был выйти немного раньше. Тот немного румяный, в том же пальто и на этот раз без шарфа, из-за чего мужчина кажется даже более статным, чем в прошлый раз.       — Привет, — выдыхает Лань Ванцзи, приблизившись к нему под пристальным лисьим взглядом.       Только теперь он понимает, с каким действительно неистовым волнением он ждал этого свидания. А ещё понимает, что его и вправду тянет к Вэй Усяню, как магнитом. Хочется быть рядом. Увидеть. Услышать его голос — тот самый ласковый, нежный к нему, иногда хитрый и флиртующий, часто двусмысленный.       Его прямо-таки пробирает волнительной дрожью и предвкушением от их свидания. Он волнуется, угодит ли, понравится ли тому выбранный им способ провести время. Переживает, захочет ли Вэй Усянь сходить с ним погулять снова. Провести время. Поговорить. Разговоры ведь по телефону — это одно, и они действительно говорят каждый день, пускай и не каждый час, и многим делятся, узнавая друг о друге с каждым разом всё больше и больше, но личное общение — это что-то иное. Вблизи он видит его, его мимику и жесты, а самое главное — взгляд.       Глаза, говорят, отражение души. По ним всегда ясно больше, чем по словам и действиям.       И сейчас Лань Ванцзи не без удовольствия видит, что ему искренне рады.       — Привет, — выдыхает Вэй Усянь в ответ, встав к нему так близко, что между ними не остаётся и шага. Щурится. — Решил выбрать керамику, значит, м?       Лань Ванцзи кивает, между тем чувствуя сладостное удовольствие от их наконец-то случившейся встречи. Давно он не был так рад чем-то.       — Это интересно.       Вэй Усянь смотрит на здание студии, в которой им проведут мастер-класс, и кивает, вдыхая облачко пара.       Несколько людей проходят мимо них и как раз заходят в это здание, видимо, на то же время, что и они. Это место, насколько понял Лань Ванцзи, пользуется популярностью, как и сами эти мастер-классы.       — Интересно, — соглашается Вэй Усянь. Снова поворачивается к нему. — Я хочу чашку, так и знай! Буду пить из неё чай по вечерам и думать о тебе, — подмигивает он ему и смеётся не губами, а глазами. Искрится этим самым весельем, кажется, доступным только ему — Лань Ванцзи.       От шутки становится немного неловко, и от шутки ли? С ним снова самым бесстыдным образом флиртуют, дразнят, чтобы вывести на эмоции, в частности — на смущение. Этот человек каждый раз пытается вырвать из него стыд, чтобы после вцепиться когтями и оставить после себя разве что приятное тепло. Он такой даже в интернете, когда общается с ним одним текстом. Всегда флиртует.       Всегда дразнит.       Играет, точно зная, что ему это нравится.       Он даже стал отвечать на такое — и всё чаще и чаще. Делать это оказывается почти также легко, как дышать.       И это, прежде ему непонятное, далёкое, приносит ему странное, приятное удовольствие.       — Тогда я хочу брелок, — отвечает он тому же. — Любой формы. Такой, чтобы потом тоже вспоминать о человеке, который его сделал для меня.       С каждым словом, им сказанным, Вэй Усянь смотрит на него всё более и более удивлённо и даже восхищённо. Он даже открывает рот, вдыхая облачка пара. Лань Ванцзи собой определённо доволен. Если кого-то за его обретенный навык и надо благодарить, то только Вэй Усяня, повадившегося с ним флиртовать.       — У птенчика прорезаются клыки, вы посмотрите! — выдыхает-возмущается Вэй Усянь (притворно, правда, потому что его слова, вопреки их смыслу, звучат с восхищением). Лань Ванцзи на это фыркает и отворачивается. — А клычки у тебя вообще-то острые, уж я-то знаю! Хорошие такие, самое то!       Ну куда же без зубов!       Стоит вспомнить об этом и что он вообще был его пациентом, как становится совсем стыдно. Но чтобы не показывать того, он просто снова фыркает и старательно не смотрит на него. Нет.       — Вздор, — заявляет он как можно ровнее и твёрже.       А Вэй Усянь смеётся в ответ так, словно всё знает и понимает.       Конечно, куда же там!       — Прямо чувствую, что ещё немного — и меня укусят, — добавляет он словно бы Лань Ванцзи назло. И ведь хочется укусить! За такие слова и за то, что дразнит! Но они на улице, а ещё это их всего лишь второе свидание.       — Как-нибудь потом, — отвечает он ему и разворачивается, чтоб они наконец-то зашли в уютное и тёплое помещение, хотя с одной стороны не хочется — ему нравится, что его дразнят. Нравится их флирт.       — Я запомню! — восклицает он.       А после он опережает его и открывает перед ним дверь, хитро улыбаясь, на что Лань Ванцзи вроде бы не обращает внимание, а вроде бы — замечает очень даже ясно и не без удовольствия.       Помещение встречает их запахом красок, глины и совсем немного — мороза, потому что люди постоянно как заходят сюда, так и выходят на улицу. Жизнь кипит даже здесь, в месте, куда, казалось бы, должно заходить минимум людей. За стойкой их встречает милая девушка, которая объясняет, что они могут зайти и занять свои места, а раздеться — это вон там напротив; весь их поход Лань Ванцзи оплатил заранее, поэтому плату с них не требуют.       — Какой предусмотрительный, — щурится на него Вэй Усянь.       И не успевает Лань Ванцзи даже фыркнуть на это замечание, как Вэй Усянь встаёт позади и вдруг хватается за края его пальто у воротника. Сердце даже замирает от осознания, что именно делает этот мужчина — и делает ведь на виду у нескольких других людей, которые проходят мимо либо работают здесь за стойкой. Он позволяет это: стягивает с себя пальто, отдавая его в руки Вэй Усяня, который улыбается ему и убирает одежду на вешалку сам, а после стягивает и своё, не успевает Лань Ванцзи оказать ответную услугу.       Другое помещение, где будет проводиться для них мастер-класс, заполнено глиной, изделиями из неё, всякими материалами, необходимыми для лепки, столами, среди которых находятся и несколько близких друг к другу мест со стульями, которые они решают занять, и группой людей, ожидающих начала. Здесь есть и такие, кто пришёл один, и такие, кто семьёй — либо мать с дочерью, либо отец с сыном и женой. Китайцев здесь, кроме них, нет, и спасибо на том, что люди не смотрят на них как обычно косо просто из-за того, что они другой национальности. Может быть, на то влияет здешняя атмосфера — уютная, направленная на именно что совместную работу и призванная успокоить тело, разум и душу. Ручная работа — она всегда такая, успокаивает и позволяет отвлечься. Пока руки работают, мозг отдыхает.       Они, обогнув несколько столов, садятся чуть поодаль от других за соседние места.       — Ты уже лепил что-то из глины раньше? — спрашивает по ходу дела Вэй Усянь, поглядывая на людей. Видно было: весь в предвкушении. Ему интересно, и это хорошо, значит, Ванцзи не прогадал с выбором места.       — Нет, — отвечает он и смотрит на мужчину в ответ. — А ты?       — Не-а! Вообще ничего такого. Мой максимум — это работа с моделями челюстей… — он задумчиво мычит и ставит локоть на стол, а на ладонь — подбородок. — Вроде бы было в школе что-то с пластилином, но это было так давно? — вздыхает он и поворачивает к нему голову, не меняя позы. — В общем, я полный ноль! Но это всё равно интересно. Я давненько так не развлекался. Ты уж прости, если брелок получится кривым, — издаёт он смешок.       Лань Ванцзи мотает головой.       — Главное процесс. И что ты здесь, — прямо говорит он, даже не думая, на самом деле, флиртовать. Лишь после до него доходит, что это было как раз почти флиртом, и Вэй Усянь от этого едва заметно краснеет и улыбается.       — Взаимно! — говорит он со смешком и подмигивает ему, несмотря на очевидное лёгкое смущение.       Хочется как бы извиниться, что это, возможно, было слишком прямо, или просто слишком, или просто — быстро; но он не извиняется и прячет это чувство вообще как можно дальше, потому что с чего бы ему извиняться, раз Вэй Усянь не против, что всё очевидно.       И не против — слабо сказано. Он больше, чем не против.       В это время в помещение заходит инструктор, и все они затихают.       — Доброго дня! Меня зовут Харпер Клейтон, и нет, выбирал я профессию не из-за имени, — произносит тот с улыбкой, вызывая у самых младших из участников смех. Вэй Усянь тоже тихо фыркает-смеётся и толкает Лань Ванцзи плечом, в какой-то момент успев подсесть слишком близко, и шепчет: «Так мы и поверили!». — Для начала позвольте объяснить вам правила безопасности и нашу программу на сегодня….       Им объясняют, что если хочется или имеется склонность к аллергии подобного рода, то, пожалуйста, используйте перчатки — у них есть одноразовые всех размеров как раз на такой случай; рассказывают, как необходимо лепить, что делать и в какой очередности, показываю на саму глину, уже обрезанную для них на столе необходимым кусочком, который можно при необходимости и уменьшить, а ещё рядом стоит миска с водой — ей надо пользоваться постоянно.       В остальном — всё дело фантазии!       Так, переговариваясь и советуясь, они все приступают к работе. Лань Ванцзи старается следовать инструкциям, и у него даже получается выложить глину так, чтобы та именно что прилипла к гончарному кругу; Вэй Усянь же, в свою очередь, очевидно, допустил какую-то ошибку, потому что теперь мучается и делает всё заново.       — Сложнее, чем я думал, — смеётся он после того, как инструктор помогает ему. — Ух, ну и работёнка у них.       Наибольшие проблемы оказываются у подростков, которые, вероятно, пропустили всю информацию, скорее всего, в силу возраста. Теперь они активно ворчат, пытаясь прилепить эту самую глину к гончарному кругу, на который зачем-то льют слишком много воды; их родители смеются и пытаются помочь, но дети ведь упёртые — сами справятся.       Их приходится ждать.       Вэй Усянь в это время опирается на локти и иногда тихо смеётся, приговаривая, что когда-то был таким же — занозой в заднице и упёртым.       — Не то чтобы я потом исправился, — фыркает он со смешком, который скрывает в ладони. — Наоборот, что ни год — становился всё более и более упрямым. Как-то раз заявил, что и сам могу я приготовить это мясо на гриле! — Он вскидывает вверх одну руку и фыркает. — Не вышло. Сжёг и мясо, и гриль.       Удивлённый, Лань Ванцзи смотрит на него и совершенно не понимает, как можно было сжечь целый гриль. То есть это ведь целый гриль — гигантский прибор! Чаще всего. Да будь он даже маленьким, как можно сжечь целый гриль?       — Как?.. — прямо спрашивает он.       — Забыл о нём?.. — неловко смеётся Вэй Усянь. — Я думал сделать это сюрпризом.       — И сделал… — вздыхает Лань Ванцзи, представляя себе эту катастрофу как наяву.       Сожженный гриль, шокированные лица его приёмных родителей, брата и сестры. Жуткий запах перегоревшей техники, прутьев, самого мяса… Ужас.       — Эй, — шепчет Вэй Усянь и толкает его коленкой, привлекая к себе его внимание, всё ещё частично сосредоточенное на этом бедном гриле. Он с техникой всегда обращался бережно и ни разу даже не видел никого, кто мог бы сжечь целый гриль, только если нарочно и в интернете. — Сейчас я готовлю лучше и почти ничего не сжигаю. Теперь мой максимум — это забытые в тостере тосты, хорошо? Я не настолько беспомощный!       Хмыкнув, не до конца доверяя этому, он между делом вспоминает тему, которую всё пытался поднять хотя бы в их разговорах по телефону, но всё не получалось. Они говорили о столь разном и далёком, порой бессмысленном, что не хотелось нарушать этой атмосферы. А тут он как раз говорит в том числе и о семье — так, формально, скорее отсылая к ним.       — Мгм, — кивает он. — Вэй Усянь?       — М? — привычно мычит тот и смотрит на него, удобно устроив голову на руке и глядя на него так — чуть повернувшись, с легкой улыбкой на губах и спокойствием.       Не хочется всё-таки нарушать эту атмосферу. Вдруг он всё испортит? Но поговорить об этом всё-таки надо.       — Ты знаешь, что наши братья встречаются?       Сначала тот моргает, а после отворачивается, давя смешок в ладони, и выпрямляется — инструктор как раз выходит в центр, наконец собираясь продолжить их занятие, пока дети пытаются дальше, ведь заставлять всех ждать, когда их время ограничено, неправильно.       — Знал… Ну как знал, догадывался. Неужели ты думаешь, что мой ворчливый братец часто просит кого-то пропихнуть в очередь? Знаешь, кого ради он на такое был бы способен? — Поворачивается он к нему с этой своей ухмылкой и прищуром. — Ради любимой сестры! Ну, — Вздыхает он и смотрит на инструктора, который начинает снова объяснять технику лепки, — и ради своего парня, очевидно. Это его предел.       Что ж, учитывая то, что он знает о Цзян Чэне лично, это очень даже похоже на правду.       Хочется узнать и больше об этом, но им начинают объяснять принцип работы с глиной, уточняя, что каждый из них хочет сделать. Сначала им всем нужно в любом случае приподнять глину, что называется, «вулканчиком» и вообще — отцентровать свой исходник. Это обязательное. А потом — постепенно лепить из неё то, что они желают. Для кружек и ваз техника в целом похожая: надавливать на центр и постепенно формировать углубление будущего изделия. Некоторые, как и Вэй Усянь, изъявляют желание сделать брелок, считая, что сделать его будет проще, чем какую-то там кружку, и в целом вроде бы да, а вроде бы — не совсем.       Так, они приступают к процессу.       Лань Ванцзи, осторожно центруя глину согласно указаниям и поднимая её, решает спросить:       — Ты пригласил меня на свидание из-за этого?       — М-м? — Задумчиво мычит Вэй Усянь, и Лань Ванцзи, косо глянув на него, начинает сомневаться, что у того вообще что-то получится. Пока что его изделие выглядит высоким и кривым, вообще не отцентрованным, но он решает не говорить об этом и не направлять. Иначе какое из этого веселье? Он даже высунул язык — вон как старается.       — Из-за того, что я брат парня твоего брата.       Соображает Вэй Усянь не сразу — и эта сосредоточенность, с которой мужчина старается сделать для него брелок, очень цепляет его, привлекает. Сразу видно, сколько внимания тот может уделять своему делу и задаче. Это мило, даже очаровательно. Редко кто будет уделять чему-то такому всё внимание, если понимает или видит, что не справляется. Вон — дети уже ворчат и бросают своё дело, решая, что это не для них, и их же примеру поступают взрослые, пускай и иначе: они просят помощи у инструктора.       Сам Лань Ванцзи тоже старается, но делает это медленнее и куда вдумчивее, осторожно и так, будто подступает к напуганному кролику, ведь, как и в том деле, здесь тоже нужно проявить особое внимание.       — М-м… С чего ты это взял? Глупости какие, — фыркает Вэй Усянь, не отрывая взгляда от своего изделия и рук. — Это же вообще не связано… Ух, вот не были бы руки заняты, как влепил бы тебе щелбан! Ничего, потом будет тебе…       Фыркнув, он оставляет свои расспросы.       Пока что.       Просто видит, что Вэй Усянь действительно очень занят и очень хочет сделать всё если б хотя бы не красиво и правильно, то хотя бы как-то прилично.       И раз уж ему это нравится, то кто такой Лань Ванцзи, чтобы мешать?       Свою — Вэй Усянову, точнее, — кружку он заканчивает довольно скоро и легко. Единственное, с чем ему помогают, так это с ручкой, и то — словами. Он следует указаниям, лепит из глины нужное изделие и даже успешно закрепляет её на кружке, впрочем, с некоторой помощью Клейтона. Лепить её оказалось интересно, а ещё интереснее будет, как он думает, украшать её узорами — хотя некоторые он сделал и так, причём в большинстве своём случайно, пока лепил её. Выровнять такой материал, когда делаешь это впервые, оказалось непросто.       Вэй Усянь тем временем всё также пытается сделать брелок, но пока что всё, что у него получается, — это какой-то овальный непонятный предмет, очевидно, судя по вымученному лицу, далёкий от ожидаемого.       — Помочь?       Вэй Усянь, отключив гончарный круг, вздыхает и кивает.       — Да, наверное. Я хотел сделать веер… Хотя бы форму пиццы. Дальше уже узорами, но… — он криво усмехается и скептически смотрит на непонятный кусок глины, — да. Криво. Вообще мимо.       — Потому что ты слишком давишь, — поясняет он и берёт со стола запасной кусок, приготовленный как раз на такой случай.       Вэй Усянь, фыркая, помогает ему прибрать рабочее место. Они вместе смывают, что было, губкой и начинают заново: оставляют на поверхности круга микро — или даже нано — слой водой, на который лепят глину, а после включают устройство. Первым к изделию тянется Вэй Усянь, и потому Лань Ванцзи мягко наставляет его, а когда понимает, где и как тот снова ошибается, тихонько выдыхает и немного пересаживается, чтобы взять его руки в свои и поправить.       Он слышит, как дыхание того сбивается; и ещё он слышит тихие смешки детей и взрослых, на которых внимания не обращает в принципе. Мало ли что они там думают.       Ладони у Вэй Усяня немного прохладные от воды и, разумеется, липкие от глины, но всё-таки нежные, а ещё — размером с его собственные. Разве что пальцы Лань Ванцзи немного длиннее и тоньше, в остальном же — почти идентичны. Его приятно касаться. И он, задумывая это свидание, тайком подумывал о такой возможности — получить его прикосновение или сделать это самим, чтобы, возможно, перейти на другой уровень в их непонятной динамике, или чтобы понять, что он будет испытывать. Ведь прикосновения очень важны, по ним тоже можно многое понять. По тому, как тебя держит за руку человек, всегда и сразу ясно, нежный он, грубый, порывистый или осторожный; Лань Ванцзи касается Вэй Усяня, к примеру, бережно и почти невесомо, но всё-таки крепко и даже уверенно. Он направляет его руки, поправляет и нажимает на глину вместе с ним, чтобы сначала отцентровать её, поднять, а после — опустить и смять до ровного круга.       И ведь, пока они пытаются сделать желаемое, они почти обнимаются: Лань Ванцзи буквально оплетает Вэй Усяня своими руками. А тот не против, наоборот — даже льнёт к нему, подставляется и просто позволяет себя направлять.       Доверяет и отдаёт.       Что ж, других доказательств, что они оба пытаются чего-то достичь в этой динамике, уже и не надо.       Где-то после, правда, когда они формируют плоский круг, а затем овал, у них возникает трудность с тем, что им делать дальше. Им приходится остановить гончарный круг и пересесть, а после — позвать инструктора.       — Трудную вы взяли на себя задачку, — по-доброму смеётся Клейтон. — Если позволите, я могу закончить фигуру, а вы потом уже сделаете все узоры сами.       — Прекрасная идея, — соглашается с улыбкой Вэй Усянь.       Инструктор помогает сделать из плоского куска нечто похожее на веер и даже добавляет изделию складки, которые очень похожи на настоящие, а ещё — отверстие для кольца, ведь изделие должно стать брелоком.       Дальше им приходится работать расторопнее и действительно не отвлекаться: они берут в руки инструменты — скальпели, шпатели и прочее — и приступают к созданию узоров. Лань Ванцзи, не слишком умелый в обращении с чем-то настолько тонким и острым, правда старается сделать ровную линию, но выходит оно так себе — немного криво.       Что ж, ровные линии — не его сильная сторона. Как и узоры в целом.       А вот Вэй Усянь справляется с этой задачей значительно легче. По выверенным и чётким движениям сразу видно, что тот умеет обращаться со скальпелем. Узоры, которые он вырезает на пока что мягкой глине, получаются прекрасными и красивыми, и Лань Ванцзи смотрит не столько на сами узоры, сколько на плавные движение этих рук — мягких и тёплых, как он теперь знает.       — Моя очередь помогать? — вскоре замечает его взгляд Вэй Усянь с лёгким прищуром.       Хитрый. Выставляет это так, будто Лань Ванцзи не просит о помощи, но делает всё, лишь бы получить её — и именно такую, которую оказал Вэй Усяню сам. Прикосновением, теплом. Шепотом.       От мыслей об этом по телу пробегают приятные мурашки, и он кивает.       Вроде бы стоит смутиться, а вроде бы — да, хочется. Просто хочется, и хочется так, что нет желания отказывать себе в таком приятном удовольствии.       Мужчина издаёт смешок, просит пару секунд — он заканчивает своё изделие, которое выглядит прекрасно и изящно, особенно с этими тонкими узорами и какой-то надписью, которую Лань Ванцзи решает не читать — пока что — даже при всём своём любопытстве. Эта вещь, в конце концов, всё равно окажется у него.       А потом Вэй Усянь кладёт свои инструменты на стол и пододвигается к нему, едва толкает плечом, призывая вернуться в положение.       — Давай-давай, будем и тебя учить, — хитро ухмыляется он и обхватывает его руки в ответ — дразня, очевидно флиртуя и просто потакая его желанию.       И хорошо, что здесь, где часто приходят парами, такое не в новинку, иначе было действительно очень стыдно.       Вэй Усянь держит его уверенно, и хотя бережен, он всё-таки больше порывист. Настойчив. Направляет его, на ухо спрашивая, какой узор они рисуют, резко, быстро и уверенно. Так, как умеет сам.       — Медлительность — это, конечно, хорошо, — обдаёт он его ухо жаром, — но иногда надо работать немного побыстрее. Чем больше топчешься, тем неосторожнее выходит линия. Старое заблуждение. М-м, умеренно надо. Вот. Поторопишься — тоже ведь криво будет.       Именно так — умеренно — они и вырезают четыре линии по окружности кружки, а самую первую исправляют — превращают в что-то ещё более кривое, испещрённое косыми палочками, но почему-то очень гармоничное и красивое. Даже похоже на шов, со слов Вэй Усяня, но это даже хорошо.       — М-м-м. Тебе соответствует, — кивает Лань Ванцзи, чувствуя ухом ответный смешок.       — Только зубы не вырезай на ней, ладно? Вот чего-чего, а этого точно не переживу!       Лань Ванцзи остаётся разве что закатить на это глаза.       И когда Вэй Усянь после отстраняется от него, ему почему-то кажется — аж до румянца, — что тот будто бы коснулся его уха губами. Так, невесомо и вскользь, почти неуловимо или даже фантомно, из-за чего и кажется. Но, глянув на него, убеждается: не почудилось. В глазах мужчины так и прыгают чертята.       Спустя некоторое время им объявляют, что изделие можно покрыть краской либо сейчас, либо — договориться, чтобы их мастерская сделала это сама после обжига, поскольку они предлагают несколько разных вариантов. Кружку они решают, что пускай мастерская покрасит сама после обжига в цвет металлика — эта краска будет как раз водонепроницаемой, она подходит для кружек; своё изделие Вэй Усянь с завидным энтузиазмом решает покрасить сам, поэтому Лань Ванцзи только и остаётся, что наблюдать за ним и ждать.       — Учителя рисования меня жутко ненавидели, — делится он, окуная кисточку в краску, — я всегда сдавал свои работы последним. Ух как старался! Все чёрточки выводил, все линии! И А-Чэн злился, что я его вечно задерживал, потому что у нас, видите ли, перемена, а он вынужден стоять тут и ждать меня со своими каракулями. Пф! Колючка вредная.       Он не впервые слышит, как тот говорит о своём брате, разве что раньше не мелькало конкретных имён. Теперь же у безымянного человека есть и облик, и имя. И Лань Ванцзи, зная Цзян Чэна, не может не согласиться: прозвище колючки ему подходит действительно как никогда кстати.       — Хорошо рисовал?       — Рисую, — поправляет он его, подняв палец вверх и взглянув на него с ухмылкой, — до сих пор. Ну, как до сих пор — редко, на выходных или даже в отпуске. В основном после работы моё единственное желание — это завернуться в одеяло, стать шавермой и крепко уснуть… — Лань Ванцзи фыркает на это — и не столько даже фыркает, сколько издаёт что-то похожее на очень сдержанный смешок. — А он смеётся! — ловит это Вэй Усянь и улыбается, едва толкая его коленкой.       — Это было грубо.       — Это было мило! — Тихонько промычав себе под нос, он снова толкает его своей коленкой, а после — плечом, покуда позволяло расстояние. — Мне интересно услышать, как ты смеёшься, вообще-то!       К несчастью Вэй Усяня, смеётся Лань Ванцзи крайне редко. Просто он такой человек, что его сложно по-настоящему сильно рассмешить, хотя стоит отдать должное: у Вэй Усяня это как-то получается. Ему весело, даже если он показывает это максимум приподнятыми уголками губ.       — Мгм. Удачи попытаться, — говорит он, бросая тем самым вызов, заинтересованный и сам — может ли Вэй Усянь заставить его засмеяться?       — Сам сказал! — улыбается Вэй Усянь, а после возвращается к раскраске. — И рисую я, кстати, отменно! Не зря же я курсы посещал, а? Правда, в университете это стало проблемой…       Вэй Усянь фыркает себе под нос и убирает кисть, заменяя её другой, как и краску.       — Почему? — любопытствует Лань Ванцзи.       — Потому что эти художества я вытворял ещё и в тетрадях… Эх, а ведь какое время было! — мечтательно вздыхает он и наконец-то выпрямляется. — Ну вот и готово… Что думаешь?       Думает, что Вэй Усянь — потрясающий и разносторонний человек, полный талантов и стольких интересов, что наверняка есть и многое другое, о чём Лань Ванцзи пока что не знает.       Думает, что день выдался приятным и замечательным.       Думает, что это свидание прекрасно.       Что прекрасен и сам Вэй Усянь — душой, талантами, голосом. Всем.       И думает, что действительно влюбился.       Но всё, что он говорит, это лишь простое:       — Мне нравится.       Вэй Усянь смеётся в ответ — заливисто и так, словно знает все его мысли, далёкие от этого глиняного брелока и этой студии; так, словно Лань Ванцзи сначала признался во всём, что думает, а после сказал вот эти несколько слов.       — Ай-ай, поверю — так и быть!       Лань Ванцзи хмыкает.       Они относят свои изделия инструктору, а тот объясняет, что они смогут забрать свои работы после в понедельник. Вэй Усянь тогда с сожалением вздыхает, что не сможет, потому что у него смена.       — Могу занести, — предлагает Лань Ванцзи.       Вэй Усянь, недолго думая, щурится на него и с улыбкой кивает.       — Отлично. После девяти, м? Только не открывай заранее!       — Хорошо.       Они, попрощавшись, уходят под довольное щебетание Вэй Усяня: тот делится, что этот мастер-класс — просто чудо. И их свидание тоже. Отдохнуть так — приятно, а ещё очень полезно, потому что обычно он отдыхает за видеоиграми либо просто отсыпаясь. С братом и сестрой ведь теперь не особо проведёшь время: первый постоянно занят своим парнем, а вторая — мужем.       Улица встречает их морозом, а ещё — потемневшим небом и яркими фонарями.       — Предлагаю вкусно покушать. Припоминаю тут одно милое кафе. Хочешь или предпочитаешь сбежать?       — Никаких побегов, — с готовностью отвечает Лань Ванцзи, считая, что сама мысль о побеге — это уже целое кощунство. Да кто вообще сбежит со свидания с этим интересным человеком?       Лично он — ни за что не собирается.       Вэй Усянь улыбается ему, а после вдруг берёт его за руку, переплетая их пальцы, и тащит за собой, пока Лань Ванцзи, на миг удивившись, не равняется ему. Он опускает взгляд на их руки, задаваясь вопросом, с чего вдруг, но не одёргивает его и не отстраняется, наоборот — сжимает его руку в ответ и взглядом ловит его улыбку. Снова хитрую.       — Вот и хорошо, — выдыхает Вэй Усянь и равняется к нему поближе, чтобы идти шаг в шаг, плечом к плечу. — Было бы обидно, если бы ты сбежал!       Лань Ванцзи хмыкает на это, позволяя и приблизиться, и держать себя так крепко и уверенно за руку, и даже порой лёгкую ласку, которую Вэй Усянь дарит ему, едва поглаживая кожу большим пальцем.       — Разве были причины?       Есть у Вэй Усяня эта странная, но почему-то привлекательная черта — задумчиво мычать. Он делает это и сейчас, пока смотрит в едва заснеженную даль улицы.       К этому времени пошёл снег, и теперь тот падает на них мелкими хлопьями, впрочем, не мешая, но иногда щекоча. А людей уже меньше: они, видимо расстроенные непогодой, поспешили скрыться в домах. Вместе со снегом опустилась и температура, и мороз стал куда ощутимее, чем парой часов назад.       — Не то чтобы? — в конце концов хмыкает Вэй Усянь. — Но признаюсь: от меня сбегали. Причём буквально! — смеётся он, оттого сжав руку Лань Ванцзи чуть сильнее.       Хочется спросить, что за глупец смог так поступить, а потом думает — и поделом ему. Этот незнакомец просто не знает, какого человека упустил.       Поэтому ему интересно другое.       — Почему?       — Одна милая дама — потому что я слишком много говорил о работе, другая — потому что я китаец… То есть, она убежала буквально сразу, как увидела! — Он снова смеётся и вдруг смотрит на Лань Ванцзи, подмигивая. — Я и сам сбегал, кстати! Потому что этот молодой человек, — почему-то ворчливо замечает он, — подумал о каких-то там преимуществах в отношениях со стоматологом. И сказал это прямо. На первом же свидании. Ну что за фрики бывают!       С ним тоже такое бывало. Одна девушка, на свидание с которой он пошёл ещё в студенческие годы, побывала на двух свиданиях с ним и сбежала на третьем, потому что надеялась исполнить за его счёт какие-то небывалые мечты, которые он отвергнул. Она даже не постеснялась сказать об этом прямо, и когда Лань Ванцзи опустил её с небес на землю, девушка выглядела очень, очень удивлённой, а после разозлилась так, что едва ли не вылила на него кувшин воды — он просто вовремя пресёк это.       Брат этой девушки когда-то был его другом, и на это свидание он пошёл в целом только из-за него. Правда, с тех пор их дружба распалась.       — Ну и не друг он был, — фыркает Вэй Усянь и открывает перед ним дверь в кафе. — Взашей таких надо сразу.       — Мгм, — соглашается Лань Ванцзи, тягая Вэй Усяня на себя, чтобы тот шёл рядом, а не оставался позади. Он тихо смеётся.       — Мгм, мгм. Вот чего я вообще об этом заговорил? У нас тут второе свидание в самом разгаре, а мы о неудачных попытках заговорили. Фу. Ну вот что я за человек?       Цокая и качая головой, он проводит их к свободному столику у стены.       — Всё в порядке, — мотает головой Лань Ванцзи. — Тебя интересно слушать.       — Интересно слушать? — скептически спрашивает Вэй Усянь и фыркает, усаживается напротив, и это даже немного грустно, что во время перекуса их будет разделять целый стол. — О любовных похождениях? Бывших? Чаще всего после таких рассказов и бегут, вообще-то! Красные флаги или как это там называют?       Вэй Усянь пожимает плечами, и Лань Ванцзи хочет повторить, что всё в порядке, как к ним подходит официант, предлагая меню. Услышав, что они сначала его посмотрят, молодой парень уходит.       — Ты интересно рассказываешь, — объясняет Лань Ванцзи, на что Вэй Усянь снова фыркает.       — Но не о таком же?       Что ж, Лань Ванцзи такое просто не отталкивает, а ещё прошлое, по его мнению, — это прошлое, и неужели о нём стоит умалчивать? Рано или поздно бы они всё равно поговорили об этом, если уж продолжают общаться.       — Ты можешь говорить о чём хочешь, — говорит он, глядя исключительно в меню с мыслью, что «со мной». Лань Ванцзи готов слушать от него о чём угодно.       Вэй Усянь тихо, нежно мычит.       — Ну-ну, птенчик, запомни свои слова, — тянет он нараспев.       Меню они смотрят долго и внимательно, потому что Лань Ванцзи здесь впервые, а Вэй Усянь хочет наесться, но так, чтобы это оставалось полезным. Хотя бы как-то. И хотя в заведении предлагают пиццу, её он выбирать отказывается.       Вокруг — тихий людской гомон, инструментальная музыка и запахи еды, из-за чего иногда сводит голодом желудок.       Впоследствии, разговорившись уже о еде, они заказывают Вэй Усяню мясной рулет с пюре и лазаньей, а Лань Ванцзи — рататуй и чизкейк. Благо выбранное ими кафе из разряда «семейных», и здесь предлагают в основном полезные блюда, а не типичные американские.       Ещё они заказывают зелёный чай на двоих.       Пообещав ожидание в пятнадцать-двадцать минут и забрав меню, официант снова оставляет их наедине, пускай и ненадолго, потому что возвращается с дымящимся чайником и парой кружек уже через пару минут. Они говорят, что разольют сами, и тогда всё — они действительно остаются наедине.       — Если говорить серьёзно, — тянет Вэй Усянь, схватившись за чайник первым, чтобы разлить им чай самостоятельно, — то спасибо за этот день.       От этой благодарности что-то внутри сладостно сжимается и трепещет. Он старался, выбирал тщательно и воспользовался даже советом подруги, чтобы устроить если не идеальное свидание, то хотя бы просто хорошее, запоминающееся. Только не ждал благодарности. А ещё много волновался, что где-то ошибся, сделал что-то не так, как следовало бы.       А ведь раньше, когда у него были свидания с другими людьми, он не испытывал ни этого трепета, ни томительно-сладостного предвкушения, ни даже желания угодить другому человеку. А тут это всё есть. Ему хочется угодить, ему хочется понравится. Хочется, чтобы их встречи продолжались. Хочется видеть его почаще.       — Спасибо тебе, что согласился, — решает ответить тем же Лань Ванцзи.       Вэй Усянь, подвинув к нему чашку, издаёт смешок.       — Говоришь так, будто сомневался, что я приду, — приговаривает он, наливая чай теперь себе.       — Так и есть, — признаётся Лань Ванцзи. — Ты мог отказаться. Я знаю, что скучный.       Взгляд, каким смотрит на него Вэй Усянь в ответ, так и кричит о его скептицизме в отношении только что сказанного.       — Стукни того, кто тебе такое сказал, — хмыкает он и наконец-то садится на место, подвинув к себе свою чашку.       Что ж, тогда ему пришлось бы стукнуть всех, кого только знал в своей жизни, а это немало людей. В школе, в университете… Во взрослой жизни стало легче. Коллеги оказались более понимающими людьми, более знающими и мудрыми, чем высокомерные дети, презирающие странное в привычном.       — Мне с тобой интересно. Иначе бы я не согласился ни на одно свидание и тем более не пригласил бы тебя на Новый Год, — улыбается Вэй Усянь, оперевшись рукой о стол и положив на ладонь подбородок. — С тобой спокойно. И ты вон какое интересное свидание нам придумал, — издаёт он смешок, не зная даже, что этими словами переворачивает внутри Лань Ванцзи очень многое. — Отдохнуть так было очень интересно. Даже интересно, что ты придумаешь в следующий раз… А! Ни за что! Следующий раз мой!       Пока Вэй Усянь веселится, Лань Ванцзи улыбается себе уголками губ и обещает, что будет ждать его приглашения с нетерпением.

***

      Их изделия, уже готовые и аккуратно упакованные в соответствующие коробки, Лань Ванцзи забирает в понедельник после работы. У него оказывается достаточно времени и на то, чтобы доехать сначала до мастерской, а после — до места работы Вэй Усяня. Даже с пробками он оказывается на месте даже раньше назначенных девяти часов.       Погода сегодня приятная: едва тёплая и даже почти безветренная. Снег укрывает землю тонким-тонким слоем, а на дорогах — и вовсе отсутствует. Пользуясь возможностью, он стоит снаружи, прислонившись спиной к перилам, и смотрит на редких прохожих или деревья вокруг.       И этих десяти минут, на которые он приехал раньше, вдоволь хватает на раздумья.       Они не встречаются, а просто ходят на свидания. Самое приятное — их отношения действительно развиваются медленно и шажками, как надо, и ещё — Вэй Усянь проявляет инициативу также, как старается проявить её Лань Ванцзи, теперь менее недоверчивый, чем раньше. Это последнее свидание прояснило, что их братья тут вообще ни при чём и Вэй Усянь даже понятия на самом деле не имел, что Лань Ванцзи не в курсе об этом всём; прояснило оно и то, что Вэй Усянь не против его компании, даже наоборот — рад ей. Они оба стараются. Держаться за руки, идут друг к другу близко-близко — и насколько же сильно это отличается от его опыта!       То есть вот все те люди, с которыми он ходил на свидания рядом, ничего в нём не тревожили. Он не хотел их зачастую даже касаться, не говоря о чём-то ещё. Они хотели чаще всего плотских отношений, а ещё — его денег, потому что родители у него, что таить, не сжаты в средствах, и они с братом — соответственно тоже.       Этот человек же с ним просто потому что.       Вэй Усянь симпатичный, весёлый и душевный, умеет найти подход и разве что флиртует, но и то — безобидно.       С ним действительно не как со всеми.       Прошлым вечером Лань Сичень сказал, что он понял свою любовь примерно также. Вот просто взял и понял, что Цзян Чэн — его человек. Его половинка. Почувствовал на каком-то интуитивном уровне.       С Лань Ванцзи всё также. Он просто знает. Просто понимает.       Глупо отрицать собственную влюбленность и также глупо от неё отказываться из-за глупых, нелепых страхов, особенно — когда тебе отвечают взаимностью.       Дверь за его спиной издаёт тихий скрип, и Лань Ванцзи, обернувшись, встречаясь взглядом с Вэй Усянем, одетым в пальто и повседневные джинсы.       — А ты ранняя пташка, да? — смеётся тот, спускаясь со ступенек и огибая перила. — Недолго ждёшь, надеюсь?       — Недолго, — легко отвечает Лань Ванцзи и наблюдает за ним.       А мужчина, не торопясь, приближается к нему. Встаёт так, что между ними не остаётся и шага, а сердце Лань Ванцзи сладостно замирает в груди. Это приятно, стоять вот так близко к другу, чувствовать губами чужое дыхание, будто своё, и тепло чужого тела.       Вэй Усяню это, видимо, тоже нравится.       — М-м-м, а щёчки-то другое говорят.       Он просто слишком подвластен морозу. Восприимчив.       — Они в порядке.       Вэй Усянь хмыкает, а потом одним плавным движением запускает руки в его карманы и выуживает из них его руки, оплетая своими и заставляя покраснеть. С его уст срывается удивленный неровный выдох, а Вэй Усянь смотрит на него, смеясь глазами.       Дразнит.       И дразнит со знанием, умением и простым пониманием, что Лань Ванцзи не будет против.       — Ага. Поэтому руки у тебя тоже очень замёрзшие, — улыбается он и тянет его на себя, и сам отходит на шаг; Лань Ванцзи следует за ним как-то слишком бездумно. Но ему это нравится. — Ты же не глушил машину?       — Нет.       — Тогда туда и сядем!       Наглый. Хитрый.       Да, ему это определенно нравится.       Они идут так, взявшись за руки, до самой его машины, а после залезают в тёплый салон. Вэй Усянь устраивается в пассажирском кресле по-хозяйски, немного ёрзает, пока не садится как можно удобнее, и потом смотрит на Лань Ванцзи, а тот так и сидит, как сел — не сводя с Вэй Усяня глаз. Тот, это понимая, щурится на него и улыбается.       Надолго это не растягивается. Уже парой секунд спустя он тянется за пакетом на заднем сидении и отдаёт Вэй Усяню коробку побольше. Глаза его при виде этого прямо-таки искрятся восторгом и предвкушением.       — Не открывал? — щурится он на Лань Ванцзи, и тот покорно качает головой.       Разумеется, не открывал. Он умеет сдерживать любопытство, каким бы сильным оно ни было.       — Ты просил не открывать, — просто произносит он.       Довольно хмыкнув, он задорно отсчитает до трёх и открывает свою коробку; Лань Ванцзи следует его примеру, но менее нетерпеливо и более аккуратно. Он, в отличие от Вэй Усяня, не пытается разорвать ни ленту, которой сотрудники мастерской бережно обернули коробку, ни крафт-бумагу, в которую оказался обёрнут и сам брелок, и кружка Вэй Усяня. Сначала он смотрит на него, чтобы увидеть первую реакцию на готовое изделие, над которым они поработали вместе.       Сердце замирает сразу от всего: и от воспоминаний того, как Вэй Усянь держал его за руки, пока направлял и учил обращаться со скальпелем для глины, и то, как держал его сам, помогая лепить свой брелок; и от того, как искренне радостно тот выглядит сейчас, глядя на чёрную кружку с белыми узорами — их общей работой.       И с датой их первого свидания.       Вэй Усянь, заметив это последнее, издаёт какой-то необычайно смущённый смешок и косо смотрит на него. С прищуром. С немного неловкой улыбкой.       — А ты романтик, да? — выдыхает он и снова смотрит на кружку. — Мне нравится! И эта кружка, и твоя романтичная натура.       Вопреки сильному смущению, вызванному этими словами, всё внутри него бурлит и трепещет, пробирает от макушки до пят — мурашками, теплом, жаром. В это чувство хочется зарыться, как в одеяло, и не снимать, не отпускать и бережно лелеять. Обнимать. Заботиться о нём, словно о самом драгоценном. Держаться, как ни за что и никогда.       Оставив Вэй Усяня восторгаться его — их — творением, он смотрит на свой пока что ещё упакованный в крафт-бумагу брелок и чувствует, как снова улыбается. Это редкое для него явление. И несмотря на это, несмотря на непривычное чувство, вызванное собственной же улыбкой, Лань Ванцзи не убирает этого выражения, наслаждаясь атмосферой.       — Буду пить из неё каждый день! — смеётся Вэй Усянь. Неуёмный. — Хотя на работу уж точно не принесу. Ух, не доверяю этим бродягам.       Когда Лань Ванцзи издаёт звук, очень похожий на смешок, Вэй Усянь оставляет кружку и переключает внимание на него — и дразнит, дразнит и дразнит, схватив за руку и прилипнув, словно бы так, что навсегда. Смеётся, веселится.       Ведь он — Лань Ванцзи — и наконец-то смеётся! Ну, или делает что-то очень близкое к этому.       Едва фыркнув себе под нос, он отворачивается от него под всё то же милое увешивание про его «смех» и наконец-то раскрывает брелок. Крафтовая бумага шуршит под его пальцами, но она качественная, поэтому на ощупь оказывается достаточно приятной и даже не легко рвущейся; брелок лежит на мягкой подложке. Рука мастера видна сразу: рисунок изящен, иероглифы, непонятно что, к сожалению Лань Ванцзи, означающие, — неожиданно аккуратные, вопреки ожиданию. Вэй Усянь ведь, вроде, пишет, да простят его Небеса, как курица — лапой. Но узоры — это нечто особенное, в них он различает удивительно почти отчётливо силуэт журавля, облаков и порывы, выведенные тонкой кисточкой. Это ведь брелок — тонкая, очень крохотная основа, чтобы рисоваться на ней что-то настолько похоже-различимое!       Но Вэй Усянь смог.       Уместил на одном маленьком полотне сразу столько вещей.       Удивительный человек.       — Прекрасная работа, — комментирует он минутой спустя, хотя почему-то думает, что с момента, как он впервые увидел это изделие, времени прошло куда больше.       Оно вообще будто замедлилось. Не застыло, как в этих бульварных романах, — нет. Просто замедлилось здесь, в тёплом салоне автомобиля, потому что за окнами уже падает редкий снег, темени стало больше, а людей — меньше.       И это удивительно приятно понимать.       — Кооперативная, — подмигивает Вэй Усянь и сам касается гладкого материала, аналогичного его кружке.       — Рисовал ты, — замечает он то главное, что первым привлекло его внимание, на что Вэй Усянь фыркает, прижавшись щекой к его руке и по-детски надувшись. Лань Ванцзи же не потворствует его очевидной актёрской игре и снова смотрит на брелок. — Что она значит?       — М? — Дёрнутый любопытством, Вэй Усянь выглядывает из-за его руки. Лань Ванцзи, поймав его внимание, показывает на надпись. Иероглифы. Знал бы он их лучше, не спрашивая, но увы — свой вроде бы родной язык они не изучали. Вэй Усянь, прежде чем ответить, почему-то странно, даже неловко смеётся. — «Птенчику». Ну, знаешь, личная гравировка и всё такое!..       Когда Вэй Усянь начинает вдруг балаболить — именно что говорить без остановки и о всякой безусловной чепухе, — Лань Ванцзи понимает всё. Без лишних слов хватает того за руку, чтобы остановить, призвать к тишине и успокоить. Тот, задохнувшись каким-то словом, бурчит что-то и дуется на него, впрочем, очевидно притворно.       — Мне нравится, — заявляет он, сжав его руку сильнее. — Спасибо.       Тот фыркает, гордо вскидывает голову и смотрит на него так с пару секунд со странным прищуром, а после фыркает снова и прилипает к его руке будто бы даже с мурчанием.       — Ну раз нравится, не откажет ли этот милый господин в услуге и не отвезёт ли этого бедного мужчину домой? Он так торопился сегодня на работу, что проткнул колесо и был вынужден ехать на общественном транспорте! Ух, — он вскидывается, определённо это вспомнив, и весь передёргивается. — Жуть какая. Ты бы знал, какие ужасные люди там ездят. Не все. Некоторые просто.       Лань Ванцзи это представляет. Бывало, что приходилось ездить, и понимает, о чём тот говорит. Только поэтому он заботится о своей машине особенно тщательно и порой думает даже купить вторую на случай если, но одергивает себя — слишком оно дорого, да и девать некуда, пока он живёт в квартире, а не собственном доме. А ведь было бы очень удобно.       И пока Вэй Усянь принимается рассказывать про старушку, сосредоточившую из всех людей внимание именно на нём, несмотря на то, что он встал сразу, как та вообще зашла в вагон, Лань Ванцзи же вбивает в навигатор адрес, который урывками выбивает из теперь попутчика. Потратив на всё около десяти минут, он наконец-то выезжает на дорогу.       Подумать о том, насколько доверительно поступил с ним Вэй Усянь — назвал адрес своей квартиры, даже случайно проговорившись о номере квартиры, — он успевает только вечером, когда заходит в квартиру под топот кроликов и ворчание соседки. Молодая Сина сидеть с кроликами, впрочем, очень любит. Особенно с тем учётом, что он за это ей ещё и платит.       — У тебя такое глупое лицо, — комментирует Сина, наклонив голову вбок. — Влюбился, что ли? А то каким не увижу, таким — впервые, — бездумно хмыкает девушка и убирает последние из кроличьих игрушек, несмотря на заверение Лань Ванцзи, что он может и сам.       И он, замерев на пороге собственной квартиры и опустив взгляд в пол, просто кивает.       Вспоминает и нежные руки Вэй Усяня, и краткий, но нежный поцелуй в щёку, которую тот оставил ему, прежде чем убежал в сторону своего подъезда. Вспоминает и их прошлые несколько свиданий, и то тепло, которое с каждым разговором и встречей разгорается только сильнее.       Если то, что он чувствует, — влюблённость, то да. Он влюбился. И, похоже, бесповоротно.       — Похоже на то.

***

      «Так где, говоришь, ты работаешь?» — приходит в одно утро сообщение от Вэй Усяня.       В самом наличии сообщения ничего странного нет, а вот в формулировке вопроса — есть. Лань Ванцзи на память не жалуется и проблемами какого-либо рода не страдает, иначе бы место руководителя не занял бы точно, поэтому — что это?       «Я не говорил.»       Что, кстати, упущение, наверное? Они, конечно, не в отношениях, хотя что-то между ними всё-таки точно есть, и Лань Ванцзи в целом знает уже адрес и работы Вэй Усяня, и его дома, а тот — только про его место жительства. Просто почему-то никогда не приходилось ни назвать компании, ни вообще адреса офиса, потому что зачем? К чему? Пока что приезжать приходилось только Лань Ванцзи — к Вэй Усяню на работу.       И разумеется, этот вопрос звучит не просто так. Из любопытства только или по другой причине?       «Ай-яй, отрубай вредину! Просто дай мне адрес. Давай, птенчик, а то общипаю, как увижу!»       Угроза вкупе со смайликами (среди которых находятся и злые, и изображение голой курицы, и злобного лица) смотрится забавно, но всё-таки нелепо.       Просто мысленно смирившись, что его явно что-то ожидает, он пишет ему адрес.       А после наступает странная зловещая тишина. Такую можно почувствовать вроде бы в пустом доме или во время разговора с кем-то, у кого на тебя дурные намерения, а тут — телефонный разговор через мессенджер… И всё равно атмосфера странная.       Вскинув взгляд к потолку, он тратит ещё некоторое время на раздумья, пытаясь понять, что это только что вообще было, даже спрашивает у Вэй Усяня, всё ли в порядке, но тот всё — отныне молчит. Занят или просто выдерживает интригу? Он очень похож на человека, который охотно проболтается, только повод дай.       Поэтому ему не остается ничего другого, кроме как терпеливо ждать, что за этим последует. Он проводит часы за работой: разбирает отчёты, раздаёт коллегам новые задачи, обедает и даже перекидывается парой слов сначала с Ло Цинъян, а после — с братом. Всё идёт вроде бы как обычно, и ничего странного не происходит. Просто обычный день. Вэй Усянь занят с пациентами, он — со своей документацией и таблицами.       А потом ближе к вечеру к нему заходит растерянный секретарь — Джон — с целой корзинкой цветов, которые заметно даже на расстоянии десяти метров, несмотря на их нежные, даже пастельные тона.       Вероятно, на лице Лань Ванцзи написана та же растерянность, в какой пребывает и Джон, потому что секретарь подходит ближе только на несколько шагов.       — Вам тут… посылка.       «Вам».       Боги!       Он просто украдкой проверяет, нет ли на телефоне новых сообщений, но нет — пусто; а потом встаёт из-за стола, чтобы негнущимися пальцами забрать эту, как оказывается, увесистую охапку цветов. Взгляд Джона всё ещё растерянный. Лань Ванцзи, впрочем, тоже не может отойти от шока и смотрит на эти цветы совсем недоверчиво.       За этой неловкой тишиной, в которой Джон почему-то топчется на месте, проходит несколько долгих томительных минут, потому что Лань Ванцзи трудно прийти в себя от шока и осмыслить эту вроде бы простую истину, что ему только что прислали цветы, так нехитро узнав адрес его работы.       И благо Джон напоминает о себе. Просто потому что мозг Лань Ванцзи расплавился. Очевидно.       — Я…       — Вы свободны, — кивает Лань Ванцзи.       Мужчина кивает, смотрит на него ещё несколько секунд и тихонько выходит за дверь.       Сейчас там пойдут слухи, разговоры, что у него появился очевидно неплохой такой ухажёр, и — что ж, они живут в Америке. Всё в порядке. Девушки мужчинам цветы не дарят заведомо и никогда, потому что где это видано, зато мужчины другим мужчинам — временами очень даже.       И Лань Ванцзи их подарили.       Охапкой.       В этом букете присутствуют и лилии, и эвкалипт, и гипсофила, и даже несколько пионов. Они все нежные, а ещё от них пахнет очень, очень приятно, а не как обычно — никак.       И их действительно много.       И это цветы. Для него.       Он в восторге. Цветы — вроде бы мелочь, даже если их так много, но они уже говорят об ухаживании, а ещё — об ответной, пускай и безмолвной симпатии. Они ведь ни разу почти не говорили об этом, только если могли украдкой — через флирт, но разве можно считать такие признания серьёзными? Вряд ли. По крайней мере, он так думал. Цветы же — это что-то уже более весомое и выразительное, даже больше, чем свидания.       Ещё и прислал их сюда — на работу! В разгар рабочего дня! Будто бы за тем, чтобы это увидели все.       Он выдыхает, едва подумав об этом, и даже не испытывает от этого неприязни, какая могла бы быть в любом другом случае. Будь отправителем кто-то другой, а не Вэй Усянь. В том, что это именно он, мужчина даже не сомневается. Здесь всё прозрачно. Очевидно.       А потом, когда он наконец-то выходит из оцепенения и ставит корзинку на столик, Лань Ванцзи замечает записку. Почерк Вэй Усяня оставляет желать лучшего, но здесь видно, что он старался писать медленно и чётко, чтобы его можно было хотя бы как-нибудь легче понять.       «Этими цветами, нежный господин, я приглашаю вас на танец!»       П.С. Напиши, согласен или нет!»       На… танцы?       Нет, цветы прекрасны, и эта записка — она милая. И само приглашение — тоже. Особенно поданное в таком стиле.       Но — танцы?       Озадаченный уже второй внезапностью, он решает не гадать и спросить Вэй Усяня прямо. И он вроде как готов согласиться, хотя танцевать не умеет, потом научится, это всё равно будет значить провести с ним время, но хочется знать, на что соглашаешься.       Так что он пишет, что получит цветы, отсылает фотографию и добавляет, что они прекрасны.       А после задаёт уже тот самый вопрос.       Ответу предшествуют восторженные речи, что как хорошо, что ему понравилось, и ряд смайликов. Несколько рядов.       »…А что касается танцев — это я тебе предлагаю свидание в студии под руководством профессионала. Ну, если ты не против. Потренируемся, потанцуем. Нам обещают «жаркий» вечер, что думаешь?»       Танцы. Под руководством профессионала и с Вэй Усянем. Что ж, это лучше, чем если бы они были наедине, потому что Лань Ванцзи не знал бы, что и как ему делать, потому что, опять же, неуклюж в этом. Он никогда не танцевал, только если когда-то в детстве — с мамой, потому что той было очень весело, и она утянула в танец просто всех членов семьи.       Теперь другая ситуация. Совершенно.       Но он, подстрекаемый пылким предвкушением, соглашается почти без раздумий, и они договариваются на вечер субботы, снова свободной у них обоих.

***

      Встречаются они уже в студии. Лань Ванцзи чувствует себя немного некомфортно в слегка (или не слегка?..) обтянутой форме для танцев, которую ему посоветовал брат. Дёрнул, как говорится, чёрт рассказать ему об этом свидании. Просто пришлось, потому что он не знал, что выбрать из одежды такое, чтобы оно подходило.       Горящие глаза брата видеть, правда, стоило.       Он взял одежду вроде бы простую и даже не бальную, но штаны всё равно немного узкие у голени и просто приталенные, а кофта — как раз-таки очень утягивающая, но, к счастью, не сковывающая движений.       Спасает хотя бы то, что он будет в этом ужасен один…       По крайней мере, он придерживается такого мнения до тех пор, пока в студию не забегает Вэй Усянь, уже разодетый, поскольку гардероб находится этажом ниже, и в не менее обтягивающей одежде, которая подчёркивает изгибы его тела настолько откровенно и чётко, что Лань Ванцзи просто ведёт. Он смотрит, даже не уверенный, что вообще когда-либо сможет отвести от него взгляда.       И что приятнее — на него смотрят не менее волнительно.       Как он скользит взглядом по телу Вэй Усяня, так и тот — по его собственному, изучая и подмечая нужное и необходимое.       — Тебе идет, — выдыхает Вэй Усянь немного хрипло и качает головой, видимо, чтобы прийти в чувства; Лань Ванцзи просто мысленно одёргивает себя и смотрит мужчине в глаза.       — Тебе тоже.       И хотя стоит сказать что-то ещё, вести себя хотя бы для видимости прилично, ни у одного из них сделать это не получается. Они просто продолжают смотреть друг на друга, будто остального мира не существует.       Идея надеть этот костюм и вообще согласиться на эти танцы теперь кажется не такой плохой. Наоборот. Она играет иными, куда более яркими красками, пожалуй, способными затмить собой даже присланные тем вечером цветы. Так и хочется прикоснуться, чтобы узнать, каким было бы его тело на ощупь — и ведь узнают, потому что танцы, как он уже знает, обещают быть парными. От этой мысли тело сотрясает мелкая томительная дрожь, и пересыхают даже губы, хотя казалось бы — где мороз или сухость, должные тому сопутствовать? Такое чувство у него точно впервые.       Вэй Усяню, кажется, не лучше.       Скорее всего, так и есть. Иначе зачем танцы? Цветы? Очевидно, что не лучше. Быть слепым и не видеть то, что видел сразу, — наивысшая глупость.       — Простите, что прерываю, но не вы ли записаны на семь?       Первым к девушке, едва вздрогнув, поворачивается Вэй Усянь. Тот двигается немного резко, будто бы взвинченно и на пике активности.       — А? На семь? Да… О, уже семь!       Тот, затараторив извинения, проносится мимо администратора и хватает Лань Ванцзи за руку.       И пока они практически летят в танцевальный зал, он понимает кое-что очень простое: подобной болтовнёй Вэй Усянь пытается скрыть свои чувства. Какие именно — это пока что для него загадка, потому что этот человек вроде бы открытый, а вроде бы — порой очень таинственный в плане всего, что оказывается более личным и сокровенным.       В зал они практически влетают несмотря на то, что Лань Ванцзи тормозит их в паре шагов от двери. Опаздывают они или нет, а стоит придерживаться приличий и не выставлять себя дураками. Хореограф — молодая женщина — встречает их весьма спокойно, пускай и отчасти удивлённо. Она окидывает их беглым взглядом и приветливо улыбается.       — Ола, господа! — приветствует она их с некоторым испанским акцентом и окидывает рукой танцевальный зал. — Проходите, прошу!       — Благодарим за тёплый приём! — восклицает Вэй Усянь и тащит Лань Ванцзи за собой, которого вдруг охватило волнением.       В коридоре он даже не волновался, только иногда думал, нормально ли пройдёт такое нестандартное свидание, а потом решил, что ладно. Будь что будет. Но вот он идёт по гладкому полу зала и волнуется, что что-то пойдёт не так. Он не знает даже, каким будет этот урок и что за танец они будут учить. Вэй Усянь ведь не обидится, если он случайно отдавит ему все ноги? Не прекратит с ним общаться?       Он надеется, что нет.       Хореограф доделывает свои дела в телефоне, проверяет колонки и наконец-то подходит к ним, замершим в ожидании.       — Пуэс, наш сегодняшний танец предназначается вам, си?       — Си, мадам, — подыгрывает ей с улыбкой Вэй Усянь, в то время как Лань Ванцзи просто кивает.       Внутренне же он восхищается способностью его сегодняшнего партнёра по танцам так ярко и легко общаться с другими и всё гадает, какой танец их сегодня ждёт, насколько неловко это будет и сколько раз он отдавит Вэй Усяню ноги.       Напомните, как он на это согласился?       Легко. Очень легко.       Она представляется им Софией Монтальво, что звучит довольно элегантно, но просит называть её просто Софией, дабы избежать речевых проблем. Они с Вэй Усянем же называются своими именами, но по женщине так и видно, насколько ей сложно выговорить их китайские имена — они оба привыкли работать и жить в привычном им обществе, где их имена уже чётко и давно знают, — поэтому оба называются английской версией, где Вэй Усянь просит назвать себя если что просто Вэйс, а Лань Ванцзи — Лансом. Созвучно и для англичан — испанок, в данном случае, — проще.       — Какой танец нас ждёт? — сразу после спрашивает он.       Вэй Усянь вдруг подхватывает его вопрос. То, что он тоже не знает их программы, немного снижает градус волнения, но не настолько, чтобы избавиться от него совсем.       — Хм-м… — женщина встаёт в позу, раздумывая и поглядывая на них. Лань Ванцзи такому вниманию непривычен, поэтому стоит несколько деревянно, пока Вэй Усянь покачивается на пятках и даже украдкой смотрит то на зал, то в основном — на Лань Ванцзи. И когда он ловит его взгляд — подмигивает, чем смущает. Почему-то. Из-за атмосферы, видимо… И тут вдруг хореограф хлопает в ладоши. — Танго! — вдруг объявляет она. — Чувственный, эмоциональный танец. Он прекрасно помогает раскрыть весь свой потенциал! — Она кивает себе несколько раз, приговаривает, что да — этот танец отлично им подойдёт. — Для молодой пары самое то! Да и для любой, — весело хмыкает она. — Согласны? Можем выбрать что-то и попроще, разумеется.       Пока Лань Ванцзи успевает разве что осознать, что им предлагают танго, а ещё назвать молодой парой — какой ещё молодой парой?! Они ещё даже не встречаются! — Вэй Усянь уже во всю выбивает из него скомканное согласие, а хореограф, услышав это, снова хлопает в ладоши и уносится прочь к колонкам, чтобы найти подходящую, пока что спокойную песню на фон — для разминки. А его всё трясут, смеясь и забавляясь его деревенелой реакции.       Он просто фыркает.       Отводит взгляд, стараясь не показывать, что сильно смущён. Причём теперь вдвойне, когда Вэй Усянь даже не стал отрицать ничего про молодую пару и так легко согласился на танго, который считается не просто эмоциональным, а очень эмоциональным и ещё — сложным. Что убивает его больше, он не уверен.       Но подавить эмоции надо бы. Хотя бы потому, что стоять истуканом и смущаться — тоже не дело.       — Я не умею танцевать, — тихо бормочет он, пока хореограф возится с колонками и плей-листом. — Не уверен, что танго — это хорошая идея.       Вэй Усянь тихо стонет и дует на него губы.       — Ай-я, я что, сам умею танцевать? — фыркает он в ответ и мотает головой. — Вообще нет. На свадьбе сестры я отдавил ноги и ей, и матери, а потом даже танцевать не пытался. Да и мы здесь как раз за тем, чтобы научиться! Чем сложнее — тем интереснее, не думаешь? А то эти вальсы, сальсы и прочие штуки очень лёгкие. Даже если и там можно отдавить ноги! — Хихикает он, прикрыв лицо руками.       Музыка заполняет зал примерно в ту же секунду, как Вэй Усянь заканчивает свою речь.       — Отдавить ноги можно в любом парном танце, — улыбается им София. — А теперь давайте начнём с разминки.       Разминка оказывается удивительно простой и даже знакомой. Всё-таки у них были и спортивные занятия в школе, и ещё он одно время, пока учился в университете, ходил в спортзал, который в последствии оставил из-за занятости. Сначала они крутят головой, руками, тазом и коленями, после — наклоняются во все стороны под отбивку хореографа. Иначе говоря, выполняют уже растяжку.       А после стоят на одной ноге и всячески пытаются балансировать.       И вот здесь терпят крах уже они оба.       — Ух ты, а это сложно… — выдыхает Вэй Усянь, согнувшись, чтобы отдышаться.       Лань Ванцзи просто кивает, не согнувшись, в отличие от него, но и дышит не то чтобы тяжело, но уже немного с отдышкой. На правой ноге-то у него получается балансировать, а вот на левой — уже не очень. Эта задача оказывается труднее, чем казалась сначала.       Хореограф тем временем тихо смеётся.       — Конечно сложно, — весело произносит она. — Эх, а вот меня, помнится, учили даже по канату ходить… — мечтательно вздыхает она, а Лань Ванцзи пробирает ужас от представленной картины.       Пропасть, канат… Вряд ли бы молодую (или в каком она там возрасте была тогда?) девушку отправили бы лезть по канату над глубокой пропастью, но ведь есть и такие экстремальные виды развлечений.       И это очень страшно.       — Со страховкой хотя бы? — выдыхает Вэй Усянь, выпрямляясь и толкая его бедром, чтобы призвать к ещё одной попытке.       — От пола до каната было всего три метра, и на полу были разложены маты. Ничего опасного!       Пока она вспоминает свои тренировки, не то отвлекая их, не то просто разбавляя атмосферу, они с Вэй Усянем снова пытаются поймать равновесие. И так продолжается ещё с десять минут, пока они не выдыхаются уже оба, а успех составляет около двадцати секунд. Вполне неплохо.       Им дают немного времени на перевести дыхание и выпить воды, потому что ясное дело — они не профессионалы и не привычные к даже к такому труду люди.       Поговорить у них не получается просто из-за третьего лишнего, но Вэй Усянь, пока пьёт воду, то и дело задевает его то рукой, то ногой, привлекая внимание или чтобы просто коснуться. И Лань Ванцзи не против, наоборот, он покорно смотрит в ответ каждый раз, когда это происходит, лишь бы просто увидеть его улыбку или тёплый взгляд.       После перерыва им предлагают другую разминку. В этот раз они встают друг напротив друга и просто пытаются повторять шаги друг за другом так, чтобы они были синхронными. Вроде бы просто, вроде бы — наоборот. Сначала у них почти ничего не получается, но постепенно они то ли просто привыкают друг к другу, то ли что-то ещё, но у них начинает получаться всё лучше и лучше.       А потом их наконец-то решают прогнать по программе танца. Сначала София показывает, что и как будет происходить, на себе: плавно скользит, будто летит, танцует резко и живо, на ходу прямо так объясняя, что и в каком порядке делается. Наблюдать за ней — это всё равно что смотреть выступление на сцене. Яркое, живое. Восхитительное. Все её движения чётко выверенные, продуманные и безошибочные. Ни единого лишнего шага. Ни толики сомнения. И хотя у неё нет партнёра, чтобы показать танец целиком и во всей его красе, у неё всё равно получается сделать это и словами, и действиями.       — Вы великолепны, — произносит Лань Ванцзи после, когда она шуточно кланяется перед ними в завершении танца.       — Спасибо! — восклицает она, нисколько не смущённая похвалой, и хлопает в ладоши — привычка у неё такая, что ли? Вэй Усянь тем временем едва ощутимо толкает его в бок и выгибает бровь, тем не менее явно не ревнуя, но веселясь, на что Лань Ванцзи тихо фыркает и просто щиплет его за руку — тоже фактически незаметно. — Ну а теперь попробуем научить вас! Сначала будем выполнять движения медленно. Для начала…       Танго — танец, который может начаться с разных позиций. Можно начать лицом друг к другу, можно, чтобы один был за спиной и подходил в любом угодном ему ритме, и так далее. В этом танце, можно сказать, есть некоторый полёт фантазии — хотя, конечно, это всё нужно больше для выступлений, и они могут начать хоть с полушага друг от друга.       Это они и решают сделать.       Они здесь ведь не чтобы красоваться перед кем-то, а чтобы вроде как повеселиться, отдохнуть и опять же — узнать друг друга. Ведь для этого свидания и нужны? В начале отношений, по крайней мере, пока непонятно, кто вы друг другу и что вы вообще за люди.       Это смущает — стоять так друг перед другом, смотреть в глаза и почти что чувствовать чужое дыхание кожей, но он выдерживает этот контакт и слушает наставления хореографа. Им нужно подойти друг к другу, и либо один обнимает другого за спину, либо они оба берутся за руки и плечи — в их случае можно поступать как угодно; они выбирают второе. И хотя они уже держались за руки, по телу снова проходит будто бы разряд.       — Я буду ставить вам ритм, — говорит София и хлопает в такт мелодии, которую знает только она, — а вы двигайтесь, биен?       — Биен, Софи! — подражает ей Вэй Усянь и смеётся, обхватив Лань Ванцзи покрепче.       А сам он выдыхает, снова заволновавшись, не испортит ли. Они ведь даже упасть могут, если запутаются в движениях!       Но он старается не думать об этом и вообще пытается очистить голову от любых мыслей. Любых. В том числе и от тех, которые о тёплой, нежной коже Вэй Усяня, и тех, которые об их близости, и об некоторой сокровенности момента.       Ведущим они выбирают Вэй Усяня, который поначалу сопротивляется и предлагает отдать эту роль Лань Ванцзи, но и тот настаивает, что нет — это худшее из его решений. Итак, надувшись, тот делает первый шаг на него, а Лань Ванцзи отступает, стараясь сделать это синхронно с ним. Что-то да получается. Так они делают ещё около десяти шагов, пока не ловят ритм, установленный хореографом, и не начинают выполнять движения быстрее (хотя в самом танце таких шагов должно быть несколько меньше). После этого им требуется сделать движения посложнее — провести ногой так, чтобы заблокировать чужую и переместиться вбок, а дальше — повторять это, шагая по кругу.       Иногда, когда кто-то из них оступается, Вэй Усянь дурачится. Смеётся, цепляется за него и валится на него, будто не может устоять на ногах; когда начинает заваливаться Лань Ванцзи — тот крепко прижимает его к себе, распаляя не хуже самих танцев, которые в их исполнении в целом неловкие и никудшные, и ещё ухмыляется так, что начинают слабеть ноги. И каждый раз, когда такое происходит, он яростно хочет ответить чем-то таким, чтобы тот почувствовал себя таким же слабым, как и он; и один раз, когда у них начинает получаться, у него получается это сделать, взяв роль ведущего на себя — спонтанно, вне плана, — и наклонить того так, чтобы он оказался в паре метров от пола, удерживаемый лишь одной его рукой. Сил у Лань Ванцзи благо достаточно. В этот момент Вэй Усянь смотрит на него большими глазами, неровно дышит через рот и хватается так, что намертво; смотрит и почти что дрожит в его руках, правда, едва ли от страха, что Лань Ванцзи его уронит.       Вот только, собираясь удивить Вэй Усяня, он не думал, что и сам окажется в ловушке его глаз и притяжения.       Танго — действительно чувственный танец, и хотя до этого они просто тренировались, ни разу не пытаясь вложить в движения эмоции, почему-то в последние разы это происходило само собой. Возможно, это случилось из-за того, что они стали дурачиться, превращая это в какое-то состязание.       В итоге вот — пленён его взглядом так, что ещё с пару секунд после не может выпрямиться, чтобы вернуть их в прежнее положение и вроде как продолжить танец, хотя на деле они могут закончить и на этом шаге…       — Перфекто! Это лучшая из попыток! — хлопает им София, и Лань Ванцзи вздрагивает.       Вэй Усянь тоже.       Они выпрямляются, пускай и немного неловко, а Вэй Усянь всё равно цепляется за него и не отходит ни на шаг.       — А мы что-то можем, а? — весело произносит он, обращаясь к нему, и после пытается перевести дыхание.       Волосы того растрепались, щеки раскраснелись, и даже взгляд блестит; «милый», — думает он.       — Мгм. Можем, — покорно соглашается он под смех Софии.       Их занятие заканчивается через десять минут и ещё одну попытку, которая выходит успешной, но почему-то немного напряжённой из-за Вэй Усяня. Тот постоянно двигается деревянно и даже неуклюже, что это замечает даже София, но мужчина просто отшучивается и говорит, что уже устал.       Они и не заметили, как пролетело целых два часа.       Уставшие, вспотевшие, но довольные, они благодарят женщину за занятие и прощаются с ней.       Из танцевального зала Вэй Усянь его буквально вытягивает силком, чему Лань Ванцзи не сопротивляется. Он пытается понять его порыв, но не может, потому что сначала вот они оказываются в коридоре, а потом — у раздевалки, где забирают свои вещи и одеваются. Вэй Усянь улыбается и администратору, которого благодарит за отличный сервис, и снова вытаскивает его наружу.       И всё-таки его волнует, что что-то не так.       Напряжённый, он пытается докопаться до правды:       — Вэй Усянь?..       Тот что-то бормочет себе под нос.       Он пытается узнать снова, но тот говорит, чтобы Лань Ванцзи дал ему секунду. Её он и даёт, хотя совершенно не понимает, в чём дело.       Они проходит от студии всего ничего, с десяти или около шагов, и когда заканчивается колумбарий и начинается ровная стена, Вэй Усянь неожиданно резко разворачивает их и прижимает Лань Ванцзи к стене, завлекая в отчаянный, жадный и горячий поцелуй, от которого у него поджимаются пальцы ног, а голова начинает идти кругом. Он едва успевает глотнуть воздуха, прежде чем это происходит, и оказывается совершенно не против. Настолько, что, замешкавшись всего на мгновение, Лань Ванцзи притягивает его к себе за талию, пока сам Вэй Усянь зарывается пальцами в его короткие волосы, сжимая и оттягивая пряди болезненно-сладко.       У их поцелуя вкус немного солёный. Морозный.       Они целуются у стены, укрытые бледной тенью здания и совсем немного — светом ближайшего фонаря; они целуются живо и со всем желанием, в котором, оказывается, они оба медленно томились всё это время.       Это свидание всего лишь третье.       Всего лишь.       И они знакомы всего лишь с декабря — три месяца, считай. Вроде бы много, а вроде бы — ничтожно мало, потому что время пролетело так, будто иногда его не было, а иногда — оно замедлялось до бесконечности.       Этот поцелуй кажется сейчас таким правильным, таким необходимым. Таким же, как воздух, вода или еда.       Вэй Усянь отстраняется от него первым, когда воздуха начинает не хватать совсем, и прижимается лбом к его собственному, дыша загнанно и вообще — почти что никак. Хрипло, жадно, тяжело. Лань Ванцзи, чьё состояние немногим лучше, просто хватается за его талию и сжимает, держит глаза закрытыми и думает, что это вау. Этот поцелуй — он потрясающий. И Вэй Усянь тоже.

***

      Их общение после поцелуя не портится. Наоборот, оно приобретает что-то новое. Особенное. Вэй Усянь шутит, как и прежде, дразнит его во время перерывов и по вечерам, а ещё очень часто просит фотографии либо его, либо окружение, либо кроликов, над которыми он много воркует; Лань Ванцзи иногда просит того же.       Так, февраль сменяется мартом.       Жизнь идёт своим чередом дальше. Течёт, обволакивая и унося с собой дальше.       Они бы хотели сходить на ещё несколько свиданий, хотели бы увидеться, но работа поглощает их целиком, не оставляя на них живого места до глубокой ночи, поэтому всё, на что они оба оказываются способны, — это на сообщения и иногда подарки друг для друга. Лань Ванцзи тоже разок присылает ему цветы, но в основном направляет курьера с едой, потому что Вэй Усянь — это взбалмошный человек, прикованный ко времени так плотно, что часто голодает из-за собственной ответственности. А ему вот наоборот — он присылает цветы, после рассказывая об их значении или даже значимости в истории.       Так, однажды отправив ему скромный букет ромашек, Вэй Усянь поделился, что фаворит Екатерины Второй часто дарил ей такие цветы — подчёркивал так её любовь к простому в жизни. Или, подарив охапку пионов, дополнил после сообщением, что эти цветы когда-то были символом династии Тан.       Эти факты, которые Вэй Усянь узнавал словно бы из ниоткуда, лишь бы красиво преподнести их вместе с тем или иным цветком, были великолепны. Кому-то такое могло бы показаться занудством, как, например, Не Минцзюэ, ему же — любопытным фактом о Вэй Усяне. Это даже не выглядело как хвастовство или что-то ещё такое — нет, это было простым общением.       Обменом знаний.       Причиной для нового разговора.       К середине марта у них устоялся даже некоторый ритуал: каждое утро они начинают с того, что Вэй Усянь рассказывает ему о каком-то кошмарном (образно говоря) сне, а Лань Ванцзи делится утренним произведением искусства и кроликами, потому что ему, кажется, никогда не наскучит слушать комплименты Вэй Усяня, чередующиеся с флиртом, и его увещевания о кроликах.       «Милые, сладкие и такие со-оные! Прямо как их хозяин!» — неизменно пишет Вэй Усянь этим утром, пока Лань Ванцзи фыркает и пьёт имбирный чай.       Между тем он смотрит на кухонный островок — на два билета, оставленные им там ещё несколько дней назад, — а после — на дату в углу экрана.       «Не хочешь сходить со мной на концерт? Музыка эпохи барокко».       «А ты её очень любишь, да? Ты даже просил выключить её во время процедуры».       Вспоминая это, Лань Ванцзи фыркает и отвечает, что любит её, но, разумеется, не до горячки. Она просто ему нравится. Дома или где-то ещё он слушает её тем не менее редко. Такая музыка нужна ему чаще всего тогда, когда хочется успокоиться или поймать нужную атмосферу.       Когда-то он слушал её, пока готовился к экзаменам.       В другое время использовал как инструмент, помогающий забыть о плохом.       Сейчас он хочет использовать её, чтобы насладиться обществом человека, в которого влюблён.       «Как скажешь, как ска-ажешь», — пишет ему Вэй Усянь определённо с улыбкой. — «Хорошо. Давай сходим. Куда и когда?»       Они договариваются на пятницу, в этот раз свободную у Вэй Усяня (о чём Лань Ванцзи, разумеется, знал заранее), и решают, что раз такие дела, то Вэй Усянь сам заберёт его с работы и отвезёт до места их свидания.       От мысли, что его заберут с работы прямо так — на виду у людей, — становилось почему-то очень волнительно. Он ведь всегда ездил сам, и максимум, кто мог забрать его, — это брат, и то, если у него сломается машина или у них появятся общие планы, что само по себе редкость.       И ещё ему кажется, будто в этой просьбе кроется что-то ещё. Это как двойное дно — не знаешь, пока не заглянешь поглубже.       Но знать заранее как-то не хочется.       Что бы Вэй Усянь ни задумал, Лань Ванцзи будет с нетерпением ждать всего, что тот будет готов ему преподнести. Сюрпризы — штука чаще всего неприятная, но почему-то с Вэй Усянем они кажутся обратными.       Потому следующие дни проходят в наконец-то спокойном и размеренном темпе. Дела улажены, неделя нескончаемых совещаний закончена, и даже погода постепенно улучшается. Иногда дождит, но в основном на улице теперь теплее, чем всего пару недель назад, и уже пахнет первыми зачатками весны.       Но вот наступает пятница, и Лань Ванцзи вертится в его водовороте, с каким-то приятным, но уже таким привычным томлением предвкушая, как его заберут с работы, отвезут послушать игру оркестра и подарят свою компанию на несколько долгих, щемительно приятных часов. Кто бы знал, как долго он ждал их следующего свидания, которое приходилось откладывать из-за их графика и усталости; кто бы знал, как жадно он смотрел в будущее на их новые встречи. Каждый раз, когда он вспоминал их последний и пока что единственный (формально говоря) поцелуй, Лань Ванцзи не терпелось дождаться следующего.       Из офиса он не вылетает, но выходит на улицу так быстро, что едва не задевает кого-то, кто шёл навстречу. Приходится напомнить себе, где он находится, кем является и что если не спешить, то их новая встреча будет ещё приятнее… Это если верить Ло Цинъян, которая любит читать бульварные романы и считает, что разлука добавляет отношениям особенного шарма и страсти.       Но они не в бульварном романе и не персонажи сказки.       Снаружи прохладно, но в целом, можно сказать, даже тепло. По-весеннему. У обочины строится ряд машин, но он безошибочно узнаёт среди них ту, которая принадлежит Вэй Усяню, и видит его самого, прислонившегося к водительской двери спиной. Они быстро находят друг друга. Вэй Усянь улыбается ему издалека и машет рукой, и Лань Ванцзи вдруг чувствует, как-то предвкушение, которое томилось в нём всю неделю, становится нестерпимо горячим.       К мужчине он идёт ровно, вроде бы неторопливо, но почему-то быстро.       Он не помнит, как садится в машину.       Но помнит, как Вэй Усянь садится на своё водительское место, мягко хлопнув дверью, и, взяв за руку уже в салоне, оставляет на той поцелуй. Нежный, мягкий… И поцелуй, и Вэй Усянь.       — Привет, — наконец-то выдыхает тот, поднимая на него взгляд — искрящийся и радостный.       Искренний.       Лань Ванцзи хочется поцеловать его до отчаянного жадно и сильно, но он не делает этого, вместо того ограничиваясь кивком и ответным приветствием, потому что если он сделает хоть одно движение — то непременно сорвётся.       — Выглядишь отдохнувшим.       Вэй Усянь улыбается и заводит машину.       — Конечно! Больше десяти часов сна — это чудо какое-то! Лучшее из лекарств от всего на свете, — смеётся он и выезжает на дорогу, настраивая навигатор уже по ходу дела. — Не завидую я порой вот хирургам, акушерам и всем прочим из больницы. Ух, какой у них там режим сбитый, страшно представить!       Салон заполняет тихая музыка вперемешку со звонким смехом Вэй Усяня, и это — как ещё одна мелодия для ушей, затравка перед самими выступлением, которое они собираются посетить.       Кто бы знал, как он скучал по его голосу.       — Мгм. Ужасный график, — соглашается он, не отрывая от Вэй Усяня взгляда с несколько минут, плененный его долгожданным обществом.       — Мой не лучше, — улыбается он и на секунду отворачивается от дороги, чтобы подмигнуть ему. — Хотя бы ночью не работаю — и на том спасибо!       А ведь работай Вэй Усянь ночью, их встреч могло бы быть совсем мало. И общения. Разные графики и режимы — это совсем унылое дело, но тем драгоценнее были бы моменты вместе…       Словив себя на этой мысли, он наконец-то отворачивается и просто слушает увещевания Вэй Усяня о графиках, какие лучше и хуже, потому что это — как глоток свежего воздуха и отсрочка для непозволительно сладких мыслей. Задумайся он об этом подольше, кто знает, какую глупость мог бы совершить. Иногда он буквально заставляет себя отвечать и старается в целом делать это как можно чаще, потому что думать, когда говоришь, невозможно.       Это помогает.       Разговор постепенно разбавляет атмосферу, но в конце концов он начинает уже заведомо скучать по их новым встречам. Они оба заняты, у них обоих непростая работа, но разве должно это становиться таким уж препятствием?..       Когда они доезжают до церкви, в которой и будет играть этим днём оркестр, Лань Ванцзи спрашивает об этом прямо:       — Можем ли мы видеться чаще?       — М? — оборачивается к нему Вэй Усянь, едва заглушив мотор. — Хочешь ходить на свидания чаще? — ухмыляется он по-лисьему привычно.       — Можно просто гулять. Вечером. После работы. Когда кто-то один не работает.       Это было бы непросто. Тогда бы им приходилось приезжать на работу друг к другу, и было бы, конечно, мило, если бы один забирал другого, но это тоже не тот уровень отношений, которые у них сейчас, и ещё это накладно. В выходной хочется отдохнуть, в конце концов, а не ездить за тридевять земель, чтобы погулять с другим человеком, который пока что тебе даже не парень.       Но вдруг?..       Они бы могли что-то придумать.       Но и то — только предположительно. Потому что если Вэй Усянь не хочет заходить дальше в принципе или сейчас и наслаждается тем простым и непонятным, что происходит между ними, то всё в порядке. Он поймёт.       Тот задумчиво мычит, направив взгляд к потолку, и стучит пальцем по рулю. И хотя Лань Ванцзи не показывает этого, он всё равно напряжён.       — Думаю-ю, — протягивает он и, положив подбородок на руки, которые складывает на руле, смотрит на него с лёгкой улыбкой, — такое можно устроить. Надо подумать и прикинуть, как бы именно реализовать, чтобы мы не были при этом как выжатый лимон, но можно.       Вот теперь поцеловать его хочется ещё сильнее. Достаточно ведь всего лишь наклонить вперёд, перегнуться через коробку передач и завлечь эти уже знакомые ему губы в поцелуй. Но он не делает этого, потому что их ждёт выступление, и вроде бы ради такого стоит опоздать хоть тысячу раз — настолько их пока что единственный поцелуй был сладок, — но нужно держать себя в руках.       Терпеть.       Томиться в ожидании, чтобы после, когда у них будет время всего мира, насладиться этим сполна, раз уж Вэй Усянь и сам этого охотно желает.       Иначе бы он не согласился, да?       Иначе бы не согласился. Лань Ванцзи уверен.       А потому он может быть уверен и в том, что его желают в ответ.       — Обсудим это, — обещает он за них двоих, ловя в ответ улыбку Вэй Усяня, и первым вылезает из машины.       Они оставляют вещи на вешалках при входе и занимают свои места в центре зала. Людей собралось много, заняты почти все места. Концерт обещают начать с минуты на минуту.       Церковь «Корпус Кристи» изнутри огромна и величественна, даже удивительно, что здесь может вместиться столько прихожан — слушателей в данном случае; здесь пахнет свечами и церковными благовониями, витражные окна рассказывают историю святых, посмотрев на которых задумываешься, не является ли это кощунством — нарушать их покой пускай и красивой, но громкой музыкой? Или им, наоборот, слышать такое в сладость? Лань Ванцзи — человек, не верующий в Бога и сверхъестественное, но почему-то сейчас он представляет себе, как эти существа восседают на арках и балконе, наблюдая за ними с равным нетерпением.       Подиум уставлен инструментами и занят исполнителями. Люди в основном хранят молчание, но некоторые тихо обмениваются мыслями или чем-то обыденным, пока у них ещё есть время. Высокие своды хранят гордое молчание не иначе как чудом и почти никак не откликаются на редкий шум из зала.       Вэй Усянь из таких. Он ёрзает на неудобной лавке и придвигается к нему поближе, берёт за руку, ухмыляясь и привлекая его внимание, а после наклоняется, чтобы шепнуть о излишней величественности этого места.       — Никогда не понимал, почему в церквях ставят концерты. Даже если классической музыки. И вообще, церковь стиля неоготики, а музыка — эпохи барокко. Ну вот что за дела? Первое было позже другого. Вот есть же у нас Церковь Святого Искупителя — почему бы там им не сыграть?       — Произведения Баха имели церковный контекст, — замечает Лань Ванцзи. — И не нам осуждать выбор церкви.       — Но играли-то их и при дворцах, — хмыкает он и почти неощутимо толкает его локтем. — Брось, что ещё нам делать, кроме как обсуждать, почему они выбрали эту, а не другую церковь? И почему вообще церковь?       Ответить Лань Ванцзи не успевает.       Дирижёр взмахивает палочкой — и скрипки начинают петь. Ноты отскакивают от стен и арок, возвращаясь к залу с оглушительной, прекрасной мелодией, ласкающей даже неискушённый слух. Соната пробирает его насквозь: от макушки до пят; она отдаёт в теле разрядом, от которого всё внутри замирает и вслушивается. Подставляется гармоничным нотам.       Вэй Усянь, сидя рядом, молчит. Он просто сжимает его руку, иногда бездумно поглаживая, и в какой-то момент даже переплетает их пальцы, но с самого начала концерта ни разу не смотрит на него, увлечённый игрой и атмосферой.       Такое не передать словами.       Одна композиция сменяет другую. В иной к ним выходит новый исполнитель, и тот, стоит скрипкам снова заиграть, а флейте — взять вверх над толпой, начинает петь. Слова канты — натяжные, глубокие, которые сложно разобрать, даже вслушавшись, — как раз о церковном. Они о Семионе, что встретил младенца Христа в храме. Они о том, чтоб оставить мирскую жизнь ради покоя с Богом. И хотя Лань Ванцзи знает эти слова только потому, что когда-то интересовался историей и смыслом этих композиций, он тем не менее до сих пор не понимает их так глубоко, как могли бы понять их верующие.       Но атмосфера… Настрой, который создают инструменты и глубокий голос вокалиста, — это что-то необыкновенное, пронизывающее насквозь, достигающее глубин. Оно волнует душу, бередит все мысли и заставляет забыть о них, отложить подальше или уничтожить, пока они не дали даже ростков.       Люди молчат. Все они слушают композиции, словно завороженные, и ни один из присутствующих не смеет проронить ни слова.       На них, словно в сказке, наложили заклятие — этой музыкой, пением, словами, мотивом. Они все поддались им, подставились им.       И стоит музыке затихнуть насовсем, магия не исчезает.       Некоторые встают, другие сидят, но почти все зрители хлопают оркестру. Даже Вэй Усянь отпускает его руку только затем, чтобы поаплодировать исполнителям. На его лице, как Лань Ванцзи замечает украдкой, сияет улыбка.       Другая.       Та, которую Лань Ванцзи ещё не видел, а потому не знает, какие чувства за ней скрыты.       Но надеется узнать.       Народ постепенно расходится. Оркестр собирает свои инструменты, люди надевают шапки и пальто, а кто-то — даже шарф, несмотря на уже тёплую погоду. На улице совсем не морозно, просто по-весеннему прохладно, но от того, как Вэй Усянь берёт его за руку, становится даже как-то жарко. Больше, чем тепло. Какой холод может быть страшен, когда его держат так крепко и уверенно?       — Это было великолепно, — выдыхает он, и Лань Ванцзи кивает.       — Я надеялся, что тебе понравится.       Вэй Усянь сжимает его руку немного сильнее, привлекая тем самым внимание, и улыбается просто и легко. Без прищура, без тайного умысла, а просто так.       — С тобой мне понравится всё, так и знай, — прямо говорит он, и — нет, это становится для Лань Ванцзи последней каплей.       Они стоят всё равно, что у церкви, — уже на расстоянии, но не прямо вблизи или у входа, откуда друг за другом выходят люди; некоторые, оборачиваясь, глядят на них и шепчутся, но как же им обоим всё равно! В этот раз первым за поцелуем тянется именно Лань Ванцзи — притягивает к себе за руку и просто завладевает его губами. Жадно, с порывом, потому что скучал по этой близости, по вкусу его губ, которые достаточно было узнать всего раз. Они такие же вкусные, такие же мягкие, как и тогда.       Вэй Усянь отвечает ему с тем же порывом.       С той же готовностью.       Прижимается всем телом, хотя и пытается сохранить какие-то приличия.       И совсем немного — тихо-тихо — довольно урчит в его губы, отчего Лань Ванцзи становится совсем довольным. Ожидание стоило того. С ним этот поцелуй стал слаще, желаннее.       Они отстраняются только тогда, когда воздуха начинает не хватать совсем, и смотрят в глаза друг друга: Лань Ванцзи — довольно, а Вэй Усянь — с лёгкой ухмылкой.       — А я-то думал, — выдыхает Вэй Усянь, теперь сплетая с ним и вторую руку, — долго ли ты будешь сдерживаться.       Эти слова, прозвучавшие как вызов, толкают его поцеловать его снова — и тот подставляется, но в этот раз тихо хохочет в поцелуй, дразня бессвязными словами и лёгкими, редкими укусами, от которых становится, несмотря на прохладу, действительно жарко. И в этом порыве Вэй Усянь отпускает его руки, чтобы обхватить за шею — и улыбается, наклоняя голову, чтобы углубить поцелуй.       Смотрят на них люди или с острых пиков церкви — Святые, неважно. Пускай наблюдают.       Всё остальное сейчас просто неважно.

***

      — Выглядишь счастливым, А-Чжань.       Диван рядом с ним прогибается, и он, напрягшись, отвлекается от телефона. Мама смотрит на него, укрывшись пледом, с мягкой улыбкой. В её некогда тёмных, словно чернила, волосах уже проступает первая седина, а на лице под глазами, возле губ и носа лежат морщины. Последних немного, и они почти незаметны, но всё равно напоминают, что она уже не молода.       И мудра.       Она всегда смотрит на них, своих детей, так, будто видит всю их жизнь вдоль и поперёк, но спрашивает об этом, только когда считает нужным.       Как сейчас.       Она вроде бы просто замечает, что он счастлив, а вроде бы — очевидно спрашивает, что за причина кроется в этом самом счастье, для него редком, по сути.       С Лань Сичэнем было также. Он и сам тогда был дома, ещё жил с родителями и был на последнем году, когда мама, конечно, не прижала его к стене и не поставила лампу, чтобы провести допрос, но смотрела взглядом, которым обещала не отпускать, пока не услышит ответа. Признался брат быстро. Ведь как иначе? Они просто не умели лгать матери. Ни они с братом, ни их отец — никто.       И хотя говорить Лань Ванцзи говорить об этом пока не хочет, признаться приходится:       — Это мужчина, — сразу говорит он и отводит взгляд.       Лань Цзиньхуа хмыкает и толкает его лодыжкой.       — Не хотите вы меня внуками радовать, да? — вздыхает она, впрочем, беззлобно. — Дети-дети. Ну и что, хороший мужчина? Старше, младше?..       — Мама…       — Что мама? Я хочу знать!       Издав нечленораздельный звук, которым он показывает, насколько сильно смущён пристальным материнским вниманием, Лань Ванцзи честно и очень кратко отвечает на её вопросы: он старше на семь лет, работает стоматологом — на что мама громко хохочет, потому что кто бы мог встретить свою пару так, как он! — и в целом довольно обходительный мужчина.       И… Что ж, ему даже приходится показать ей его фотографию.       — Ничего такой, хороший выбор, — комментирует она, и он снова издаёт тот самый звук.       — Мама…       — Ну что? — смеётся она. — Ну вот с кем ты ещё поговоришь, как не с родной матерью?       Ни с кем.       Он бы предпочёл ни с кем об этом не говорить. Но кого это волнует?       Очевидно, не её.       — Значит, вы встречаетесь? — наконец спрашивает она, и он хмурится.       Этого… он пока и сам не понимает. Они целуются, и они даже начали видеться после работы, когда и кто из них может. В основном они либо недолго гуляют, ходят до парка, который располагается близко к работе Вэй Усяня, и потом едут домой каждый на своей машине. Или иногда кто-то один подвозит другого. Так продолжается уже месяц. И у них было ещё несколько свиданий, очень много прикосновений и даже объятий, разумеется, но встречаются ли?.. Они не говорили об этом. Между ними ещё не было ни слов любви, ни признаний. Ни разговоров, в каких отношениях они всё-таки состоят. Порой хочется спросить, но каждый раз, когда Лань Ванцзи думает это сделать, его что-то останавливает — то нежный взгляд Вэй Усяня, то его поцелуй, то прикосновения или разговоры ни о чём.       Шанс, едва мелькая на горизонте, ускользает от него почти мгновенно.       В каких они тогда всё-таки отношениях?.. Очень похоже, что встречаются, но так ли это на самом деле? Он-то может думать одно, а Вэй Усянь — другое; а с другой стороны, разве действия не говорят обо всём, происходящем между ними, громче слов? Иногда ведь достаточно всего взгляда.       Но хочется и слов.       Какого-то подтверждения, которое было бы сказано вслух.       И мама, словно поняв его сомнения, просто улыбается.       — Поговорите с ним.       Лань Ванцзи разве что кивает.       А потом отец выходит с кухни, вытирая руки о полотенце, и зовёт их всех к столу. Лань Цзиньхуа улыбается вечно хмурому мужу и медленно вылезает из-под пледа, в который будто бы спряталась, как в кокон.       — Ну-ка, что же такое вы там с А-Хуанем наготовили нам?       Приготовили они и говядину по-бургундски, и лазанью, и несколько других видов салатов, а также печёные овощи и картошку ко всему. Каждое блюдо пахнет очаровательно и вкусно, что вроде бы не терпится попробовать, а вроде — он слишком занят собственными мыслями, чтобы обратить на еду, безусловно великолепную, какое-либо толковое внимание.       Эта мысль, кем они друг другу приходятся, теперь не отпускает его. Раньше он не задумывался об этом, потому что никто не спрашивал, а теперь его поставили перед этим фактом носом — и он не может отделаться от непонятных сомнений.       Лань Ванцзи — человек, разумеется, не глупый, но он склонен сомневаться, как и любой другой. Они с Вэй Усянем определённо не друзья, кем их тот всё-таки считает?.. Потому что для Лань Ванцзи то, что происходит между ними, — как раз и значит состоять в этих отношениях. Встречаться. Быть парой.       Лань Сичэнь между тем говорит о чём-то, что Лань Ванцзи почти не слышит, гложемый мыслями, но приходится сосредоточиться. Они наконец-то собрались семьёй, чего сделать не получалось уже давно, и он должен проявить к ним побольше внимания.       Поэтому, постепенно откладывая эти мысли подальше, он наконец-то присоединяется к разговору.

***

      Вечер пятницы они проводят вместе. Гуляют, держась за руки, и говорят обо всём сразу. В основном это делает Вэй Ин: рассказывает, как прошёл его день, жалуется на актёра какого-то фильма, который поставил один из пациентов, или ворчит, смеясь, на некоторых своих коллег по определённым причинам. Лань Ванцзи приятно его слушать, и рядом с ним он почти забывает о своих переживаниях, но так продолжается ровно до тех пор, пока эта мысль не обрушивается на него в редкий момент тишины, когда они садятся в машину — Вэй Усянь обещал довезти его до дома.       И вроде бы вот он — шанс спросить, узнать, понять, — но он ускользает от него, как и всегда.       — Как же хорошо, что не надо греть ни руки, ни машину, — смеётся Вэй Усянь, заводя мотор. — Хотя есть в зиме и своя прелесть.       — Какая? — спрашивает он, решив попытаться позже.       Вэй Усянь ухмыляется, не отвлекаясь от дороги.       — Можно погреть ручки о твои!       Лань Ванцзи фыркает на это, а Вэй Усянь громко смеётся и продолжается дразнить его тем, что какая жалость — он упустил такую прекрасную возможность погреть свои губы о его! Да он даже мог пошалить и зарыться в какую-нибудь широкую куртку вместе с ним.       Фантазия эта, мелькнувшая в мыслях яркой картинкой, оказалась приятной. Она почти затмила собой волнение, но лишь почти.       — Ребячество, — бросает он с тихим смешком.       — Которое тебе нра-а-авится, — тянет Вэй Усянь.       Нравится.       Ему нравится всё, что есть в Вэй Усяне, — и его руки, и флирт, и болтливость, и склад ума, и взрывной характер; просто всё. Этот человек предстаёт перед ним таким чудом, что Лань Ванцзи не может не восхищаться, как же ему так повезло присвоить его себе — возможно, конечно, потому что настолько ли Вэй Усянь сейчас его?       Полностью ли? Совсем ли?       Исключительно, как говорят в Америке.       Машин сегодня оказывается так много, что они попадают в пробку, и, пока стоят, Вэй Усянь не упускает шанса взять его за руку, чтобы просто подержать. Без намёков на что-либо, без других действий.       — Вэй Усянь, — зовёт он его, и тот, лениво подпирая голову рукой, которой упёрся в дверь, поворачивается к нему с легкой улыбкой. Когда Вэй Усянь смотрит на него так, как сейчас, спрашивать больше не хочется; его улыбка ведь — она такая доверительная, ласковая, нежная. Какие тут могут быть сомнения?.. Но всё-таки они есть. И он, вдохнув поглубже, старается смотреть на него. — В каких мы… отношениях?       Тот вскидывает бровь и смотрит без насмешки, конечно, но как-то иронично.       — Я думал, что встречаемся?.. — медленно проговаривает тот, не отпуская его руки. — Это ведь очевидно?       Не очевидно.       То есть иногда — да, очевидно, но порой, вспоминая современность, новости и посты в интернете, даже такая близость, как между ними — сейчас, вызывает сомнения, действительно ли они в отношениях или просто развлекаются так. Для некоторых это ведь сейчас нормально — целоваться и даже заниматься сексом, что говорится, без обязательств. Без отношений. Даже зачастую без привязанностей.       Вэй Усянь, опять же, не похож на таких людей, наоборот — он немного старой закалки, джентельмен, скорее всего, потому что его вот настолько хорошо воспитали.       И сам Лань Ванцзи тоже не из таких. Он человек, как часто говорит на него Вэй Усянь, романтичный и такой же галантный.       И потому услышать, что они всё-таки встречаются, — важно.       — Мы не говорили об этом, — объясняет он, сжав руку Вэй Усяня покрепче. — И я не был уверен до конца, что мы именно встречаемся.       Взгляд Вэй Усяня наполняется безграничной нежностью — и сердце приятно щемит от этого внимания и понимания. Другой человек на его месте уже давно бы мог возмутиться хоть тысячу раз, что откуда такое недоверие и что за глупости он говорит.       Интернет — плохая штука.       — М-м. Хорошо. Тогда будем говорить прямо почаще, — говорит он и приближается, чтобы подарить мимолётный поцелуй — всего лишь прикосновение губами, а после и отпускает руку, чтобы проехать немного дальше в этом заторе. — Просто слова порой — не самая доверительная штука. Мне всегда казалось, что действия говорят больше, — прямо говорит он и снова останавливается. А потом он тихо смеётся и смотрит на него, снова взяв за руку. — Да и знаешь же шутки? Мы, стоматологи, нормальных слов не понимаем!       Когда Вэй Усянь заходится смехом, Лань Ванцзи сначала тихо фыркает, а после притягивает за эту самую руку к себе и увлекает в поцелуй, в который тот довольно и сладостно мычит-выдыхает.       Чем чаще они целуются, тем больше Лань Ванцзи начинает замечать, что Вэй Усянь в его объятиях попросту плавится — всегда; мычит, урчит, расслабляется и просто тает, будто ничего лучше их поцелуев не знает. Он и сам такой. Ничем не лучше.       Действия порой действительно лучше слов. Но…       — Просто иногда хочется услышать, — говорит он, разорвав поцелуй, и Вэй Усянь, глядя ему в глаза так близко, мягко улыбается и кивает.       — Хорошо-хорошо. Я учту это.       А потом и сам тянется за поцелуем, который приходится прекратить почти сразу, когда им начинают сигналить сзади. Делает Вэй Усянь это нехотя.       Лань Ванцзи, пытаясь восстановить дыхание, немного сбившееся, вдруг думает, что Вэй Усянь до смешного самоуверен, и что самое забавное — он не против. Они не говорили, встречаются или нет, но ведь обычно, как правило, этот вопрос подразумевает «хочешь или нет?». И что ж, хотя он тоже не спрашивал, но сам же и пригласил на то второе свидание, потребовав шесть, а Вэй Усянь уже тогда чётко ответил, что согласен на сколько угодно.       И… так интереснее.       Теперь он, по крайней мере, будет знать, что Вэй Усянь — человек действий, а не слов. Это важно понимать. Важно знать, раз они встречаются.       Эта мысль греет его настолько, что вызывает дрожь во всём теле, и когда Вэй Усянь снова останавливает машину, Лань Ванцзи тянется к нему через нишу между сиденьями и увлекает в поцелуй, в который он мычит и смеётся от удивления и на который охотно отвечает — снова. Как и всегда.       — Ух ты, — выдыхает тот, отстранившись первым, чтобы отдышаться, — да ты зверь. Откуда столько рвения, птенчик? Это тебя так слова заводят или закрытое пространство? — смеётся он, пока Лань Ванцзи спокойно возвращается на своё место и фыркает на его шутки.       — Слова, — честно отвечает он, самодовольно наслаждаясь зрелищем, в котором Вэй Усянь теряет дар речи на долгие несколько минут, что редкость.       Но машины снова начинают сигналить — и им приходится очнуться от этого наваждения.       Всю оставшуюся дорогу до дома Лань Ванцзи они проводят уже за разговорами и постоянным флиртом Вэй Усяня, который дразнит его в отместку. Вот так поставишь его в тупик всего раз — и будешь награждён тысячью слов, похожих на его, в ответ.       Когда они доезжают, небо становится совсем тёмным, а ветер — сильным. Даже зная, что на них может в любой момент хлынуть дождь, они всё равно не расстаются даже на парковке, забываясь в поцелуях и тихих разговорах, потому что у Вэй Усяня всегда много тем и он не отстанет, пока не скажет всё, что хотел и о чём думал весь день.       О море, к примеру. Его волнах, просторах — о том, как же давно он, чёрт возьми, не был в отпуске!       — Я слишком слабохарактерный, — вздыхает он и утыкается лбом в его плечо. Лань Ванцзи мысленно умиляется его поведению — такому немного ребяческому, забавному. И вот как не любить такого человека?.. — Но вот если бы был сти-и-имул… — урчит Вэй Усянь, подняв на него хитрый-хитрый взгляд.       — Стимул? — повторяет Лань Ванцзи, притворяясь, будто не понимает.       Взгляд того становится ещё более коварным, и Вэй Усянь уже снова выпрямляется, чтобы прижаться почти вплотную.       — Стимул, — повторяет тот, кивнув, и скользит одной рукой вдоль его, вызывая табун приятных мурашек. Жаль только, что это прекращается довольно быстро и из-за первых капель дождя. — Но поговорим об этом позже, м? Сейчас тебе пора домой, пока ты не промок.       Дождь только начинается, он — всего лишь редкие капли, которые никак не смогут промочить его. Это просто невозможно.       И больше, чем за себя, он беспокоится за Вэй Усяня. Ехать в дождь для опытного водителя всегда не проблема, но дороги всё-таки становятся скользкими, видимость — ограниченной, а ещё ему нужно будет как-то выбраться из машины и добежать до своего дома, что в условиях позднего вечера будет трудно. Куда в такое время ставить машину-то? К подъезду не получится.       Поэтому, решив, что почему бы и нет, он мотает головой.       — Не хочешь зайти ко мне? Наконец-то познакомишься с моими кроликами.       От чего именно загораются глаза Вэй Усяня, непонятно, но тот соглашается, даже не раздумывая, глушит машину и рвётся за ним к подъезду, а там — на четвёртый этаж.       В дом они заходят совсем немного мокрые. Дождь остался только на их щеках.       Вэй Усянь заходит осторожно и медленно, смотрит внимательно и на всё, что попадается: редкие картины, шкаф в прихожей, кактус на комоде…       — Осторожно, я с колючками? — смеётся Вэй Усянь, взяв растение в руки.       — Просто украшение, — хмыкает Лань Ванцзи, вешая на крючок сумку.       — Живое и опасное, — вторит ему Вэй Усянь.       …на двери, ведущие в ванную и уборную, и только после — на гостиную и кухню, соединённые в одну общую комнату и разделяемые разве что островком, идеально вписывающимся в это светлое пространство.       Кролики отдыхают кто где: один на полу, другой — на диване и третий — в клетке. Самый младший, но самый послушный из семейства. Вэй Усянь, их едва завидев, тихо пищит от умиления и подходит поближе так осторожно и тихо, как только может. И пока тот пытается их не испугать, а ещё погладить, не разбудив, — что у него, разумеется, не получается, — Лань Ванцзи уходит на кухню приготовить чай.       Дождь бьёт в окно всё сильнее и сильнее. Решение пригласить мужчину к себе теперь кажется даже более чем правильным, ведь куда пускать его в такую непогоду? Он верит в опыт Вэй Усяня и его абсолютное спокойствие за рулём, которому могут позавидовать многие водители, включая самого Лань Ванцзи, но нет — отпускать не хочется.       Хотя бы до тех пор, пока не закончится дождь.       И неважно, что к этому желанию перемещено другое, завязанное на простой необходимости наконец-то показать Вэй Усяню — теперь уже точно его парню — свой дом. Раз они в таких отношениях, это будет справедливо, не так ли?       И ещё он помнит, как помимо кроликов тот очень хвалил его кулинарные навыки.       Грех не воспользоваться ситуацией, когда она идёт ему прямо в руки.       — На фотографиях они такие прелестные, но вживую… Божественные существа! Лучшее, что может быть в этом мире! — воркует Вэй Усянь, наконец-то словив одного из кроликов. — Как его зовут?       На ушке кролика он замечает крохотное чернильное пятно.       — Везунчик.       Вэй Усянь радостно смеётся и гладит кролика, приговаривая его имя, и это очаровательно настолько, что Лань Ванцзи на какое-то время даже забывает про чай.       И что они вообще в его квартире.       Почему только он не привёл этого мужчину к себе раньше?..       — Это потому, что ему повезло у тебя оказаться? — спрашивает Вэй Усянь, и Лань Ванцзи фыркает на это.       — Нет. Но спросить тебе это лучше у брата. Кличку придумал он, — объясняет он и возвращается к чаю. — Который спит в клетке — Орешек, третий — Пуфик.       — Пуфик, — повторяет Вэй Усянь и подпрыгивает на месте, из-за чего кролик начинает бить его лапками. — Пуфик! Он ведь самый старший, да? Ты упоминал его разочек.       То, что Вэй Усянь запомнил такую мелочь, — очень приятно. Лань Ванцзи и сам не замечает, как мельком улыбается.       — Мгм. Купил его первым год назад.       Примерно когда переехал в свою собственную квартиру.       Тогда он наконец-то исполнил свою детскую мечту и купил себе кролика — пушистого, немного вредного и с абсолютной белой шёрсткой. Пуфик привязался к нему удивительно быстро, и до сих пор каждый раз, когда Лань Ванцзи садится на диван, это крошечное чудо запрыгивает на место рядом и пристраивается у бедра, если не хочет пошалить.       Предметы в его доме первым делом разбивает тоже, кстати, он.       — Какая прелесть, — вздыхает Вэй Усянь и воркует над Везунчиком дальше, присаживаясь на мягкий диван.       Хмыкнув, Лань Ванцзи берёт две чашки и ставит их на кофейный столик. Вместо того, чтобы поблагодарить словами, Вэй Усянь шутливо перехватывает его руку и целует ту, улыбаясь во все зубы.       А потом он готовит им ужин. Они как-то так негласно, снова без слов, договорились провести вечер вместе: дождь не то что не собирался прекращаться, а даже слабеть. Город укрыло завесой. По мнению Вэй Усяня, такая погода даже уютна, но когда ты дома и под пледом.       — Ты такой заботливый! — урчит он, когда Лань Ванцзи, приняв это за намёк, приносит ему плед, в который мужчина охотно кутается. — Сколько же сердец ты уже успел похитить?       — Только одно.       И пока Вэй Усянь задыхается от того, что его переиграли и уничтожили всего парой слов, Лань Ванцзи возвращается к стейку и овощам, заканчивает готовить тосты и раскладывает ужин по тарелкам уже через двадцать других минут. Запах, он и сам согласен, восхитительный.       Вэй Усянь смотрит на поданный ему ужин как на целое сокровище, к которому не терпится прикоснуться, и, бросив пожелания, приступает к еде в тот же момент, когда Лань Ванцзи кладёт перед ним и приборы — и даже не приступает, а скорее нападает. Догадаться, что он снова не ел, несложно. Щипнув его за бедро, на что Вэй Усянь мычит с набитым ртом, Лань Ванцзи приступает и к собственной порции.       В тишине они едят только первые пять минут, потому что Вэй Усянь, утолив голод, который даже не показывал, начинает говорить. О кроликах, о восхитительных кулинарных навыках Лань Ванцзи…       — Боже, да я готов сделать тебе предложение хоть сейчас, лишь бы есть творения твоих великолепных рук всю свою жизнь!       — Всего лишь из-за еды, значит? — хмыкает Лань Ванцзи в ответ, и тогда Вэй Усянь, даже отложив еду, проваливается к его боку за столом, щебеча о том, что не только.       Покраснеть приходится уже и из-за бесстыдных слов, и из-за похвальбы.       Но зато он находит очаровательный способ заткнуть Вэй Усяня, и вовсе не поцелуем, а едой: цепляет на вилку кусочек мяса и протягивает Вэй Усяню, а тот бездумно съедает тот с его вилки и только после осознаёт, что именно он сделал. Краснеет, начинает бормотать всякие глупости, отворачивается и молча ест ещё пару минут — и снова начинает дразнить его.       Разговоры скрашивают время.       Так они и доедают: за смехом и флиртом. А после Вэй Усянь первым забирает их тарелки.       — Я сам! Гостеприимство — это, конечно, хорошо, но эй — ты накормил, а я приберусь. Всё по справедливости! Да и не хочу я сидеть без дела, — хмыкает Вэй Усянь и обходит его.       Остаётся разве что смириться, поэтому Лань Ванцзи вздыхает и просто позволяет ему это.       И почти сразу он чувствует, как его целуют сзади — в местечко на шее чуть ниже затылка, ровно посередине. Тело проливают мурашки. Он, резко повернувшись, прожигает Вэй Усяня взглядом, а тот заливисто смеётся и уходит к раковине как можно быстрее.       — Она выглядела так соблазнительно, что грех не удержаться, — говорит он по пути, словно оправдываясь. — Да что там? Ты у меня — весь один сплошной соблазн!       Издав горловой звук, похожий не то на стон, не то на возмущение (притворное, конечно), Лань Ванцзи молча сбегает в ванную, чтобы облить лицо холодной водой и помыть руки после ужина.       И раз дождь не заканчивается, а у Вэй Усяня завтра выходной, они решают провести немного времени за просмотром фильма. Проходит около половины времени, когда мужчина вдруг заваливается на него, уложив голову на плече, и тихо сопит. Лань Ванцзи, удивившись, проверяет: спит. Не желая будить его, он досматривает фильм в одиночестве, а когда тот спит уже наверняка крепко — перекладывает на кровать в своей комнате, а сам ложится в гостиной на диван, потому что так правильно и честно.       Даже если ему очень хочется лечь рядом.       Но потом, поворочавшись на узком месте с час, он решает, что нет — они ведь оба взрослые люди, да? И тем более мужчины. Даже если это оправдание такое себе, ему всё равно.       Действия выше слов, помнит он.       И с мыслью о том ложится рядом с Вэй Усянем под одеяло.

***

      Просыпается Лань Ванцзи от тихого смеха где-то возле уха. Он, с трудом разлепив глаза, смотрит сначала в белый потолок своей спальни, а после, чувствуя лёгкое дыхание на щеке, поворачивает голову, встречаясь с Вэй Усянем. Тот улыбается ему, устроившись на его плече подбородком.       — Привет, — выдыхает Вэй Усянь и пристраивается плотнее, обнимая руками, словно лианами. Как панда — бамбук. Очень мило. — Ты знаешь, что у тебя на лице всё написано, да?       Сонно промычав невнятное, Лань Ванцзи просто поддаётся теплу и ни о чём не думает. В голове приятная пустота, разве что вертятся какие-то непонятные отголоски сна, словно голоса из прошлого, как в кино, а тело вялое и расслабленное. Он обычно хорошо спит, но вот так, когда к нему прижимается чьё-то тело, даже облачённое в уличную одежду, — никогда ещё не приходилось. Это странно, но так правильно. Не хочется ни просыпаться, ни отвечать на вопрос, а просто лежать так, смешавшись в клубок из двух тел.       Но сосредоточиться на происходящем приходится, когда его щиплют за плечо, призывая к ответу.       — Знаю, — выдыхает он и, развернувшись, утыкается лицом в шею Вэй Усяня, а тот, едва хохотнув, подставляется и прижимается носом к его макушке в ответ.       Написано — и ладно.       Видно — и хорошо.       Действия больше слов. Лань Ванцзи и сам больше молчалив, чем говорлив, и у него действительно всё чаще ясно по лицу или глазам, чем по словам.       — Какой ты милый, — выдыхает Вэй Усянь сверху, и будь Лань Ванцзи более в состоянии, покраснел и смутился бы, но сейчас он всё ещё сонный, а потому мычит в крепкую шею.       — Усянь милее, — бормочет он, почти что касаясь губами чужой кожи.       — Ай, ты у нас поспорить решил? — ворчит мужчина. — Нет-нет. Не спорь. Цыц, сонное царство.       Хмыкнув, Лань Ванцзи никак не отвечает на это.       Вместо этого он видит какой-то сон. Расплывчатый и хрупкий, в котором происходит что-то очень хорошее. Приятно. Хочется окунуться в него, увидеть его краски и содержание. Зарыться с головой.       А сверху доноситься шёпот, который он уже не различает.       И в следующий раз, когда он просыпается, сначала ничего непонятно. Он лежит в тёплой постели, из окна льётся солнечный свет, а у бока пристроилось мягкое тепло. Лань Ванцзи, едва отодвинувшись, насколько позволяют крепко обвившие его руки, первым делом видит шею, а уже потом, подняв взгляд, — самого Вэй Усяня, который снова спит. Вместе с ним. В его постели и в уличной одежде, из-за чего придётся менять только недавно поменянное постельное бельё, но и ладно. Лицо у него сладко-расслабленное, такое, которое он ещё не видел, и потому Лань Ванцзи просто остаётся так лежать, наблюдая и наслаждаясь прежде невиданным зрелищем.       Он и правда любит, да?       Узнать и понять это оказывается предельно просто. Это как дышать. Он просто приходит к этому осознанию, глядя на лицо Вэй Усяня, и, разумеется, знает, что с этим делать.       Плыть дальше.       Подставляться течению.       Крепко брать за руку и идти вместе, покуда Вэй Усянь этого хочет.