Amour — по-французски «любовь»

      После нового года третьего января ученики старших классов неожиданно получают на свои электронные почты извещение: руководство школы берёт на себя ответственность в организации внеплановой поездки в парк развлечений в пригороде Пусана в эти выходные. Однако, несмотря на столь щедрое предложение, далеко не все соглашаются присоединиться. Одни уезжают с семьями, другие просто не горят желанием покидать уютное коконное укрытие, предаваясь бесконечному марафону дорам, а третьи в целом не проверяют свои почты годами.       Чимин — главный школьный активист и в целом человек, не обделённый особенностью в виде очень большого шила в заднице — провожает накануне Чонгука, и только выйдя из здания аэропорта внезапно вспоминает, что у него вообще-то есть друзья, которых он продинамил на праздники по очевидной причине. Хосок, как и Тэхён, в один голос отвечают отказом, что сильно удивляет Пака. Но он не простак, чтобы сдаваться так быстро. Путём нехитрых манипуляций — вполне внушительных угроз — своего добиться удаётся.       И вот они уже вдвоём с Чоном трясутся, как суслики, стоя на остановке и ожидая автобус. На вопрос, почему Тэхён не приехал вместе с ним, ведь парни живут на одном районе и вроде как в последнее время неплохо сблизились, Хосок отфыркивается безразлично: «В душе не чаю, где носит этого белобрысого». Чимин с подозрением косится на друга, но никак не комментирует. Звонит Киму и уточняет, не передумал ли тот ехать (как будто у него был выбор), на что парень отвечает, что немного задержится, но к моменту отправки школьного автобуса должен успеть.       Имея непревзойдённую астрологическую связь со своим еврейским счастьем, именно в момент, когда транспорт появляется на горизонте и стремительно приближается к остановке, Чимин вдруг вспоминает, что забыл дома беруши, а без них ну никак не переживёт целую ночь с Хосоком, храпящим, как стадо бизонов в летнюю ночь у водопоя. Пак виновато улыбается и быстрым шагом топает по сугробам к дому, пока плетущийся за ним Чон материт всё, на чём свет белый стоит, и грозится ночью придушить лучшего друга, чтобы его больше никогда в жизни не потревожил чей-то храп. Наличие которого у себя, кстати говоря, Хосок категорически отрицает.       К месту общего сбора они приезжают самыми последними, естественно. Захеканные, бегут к автобусу, пулей влетают внутрь, называют свои имена и, отдышавшись, обводят глазами уже заполненный школьниками автобус. Свободных мест остаётся только два: одно рядом с учителем спереди и второе в самом конце. У Хосока челюсть сводит от того, как сильно он стискивает зубы до осязаемого слухом скрежета, замечая, рядом с кем именно оказывается свободное сиденье.       Светловолосая макушка дёргается, приподнимаясь, и парень замирает с испуганным взглядом, не зная, куда себя деть. Тэхёну внезапно хочется вжаться всем телом в сидение, слиться с его голубой обивкой, стать незаметным, испариться, расщепиться на атомы и просто не существовать. Потому что от того, как на него смотрит Хосок, по спине ползут мурашки, будто его хотят взглядом испепелить, вспороть глотку и оставить истекать кровью где-нибудь под мостом, в сточной канаве. Столько презрения, неприязни, совершенно несправедливых, хотя в глубине души Тэхён понимает, чем заслуживает такое отношение. И от этого становится тошно. От самого себя, от своей глупой самонадеянности и наивности, что произошедшее забудется, сотрётся из памяти и останется не более, чем мимолётным пьяным эпизодом, которому никто не станет после придавать значение. Вот только розовые очки, как и положено, бьются стёклами вовнутрь, впиваются мелкими осколками в глазные яблоки, оставляя после себя россыпь лопнувших капилляров и осознание: эта ошибка обернётся для Кима куда более тяжёлыми последствиями, чем несколько бессонных ночей, проведённых с лицом в подушке, пропитанной слезами.       Он на расстоянии целого автобуса ощущает, как длинные и мерзкие щупальца чужой ненависти обвивают его шею, вдавливают кадык, и в судорожном вздохе остатки кислорода покидают лёгкие. Хосок не просто зол — он в бешенстве. Это заметно по его глазам, диким и пылающим праведным гневом, что делает их похожими на глаза чудища из фильма, который они собирались посмотреть вместе в новогоднюю ночь. Будь она проклята трижды.       Чимин поворачивается к другу и только собирается что-то сказать, как Хосок, не дожидаясь ответа, толкает его и с размаху падает на сиденье рядом с учителем. Бормоча что-то невнятное про то, что его укачивает и лучше быть ближе к выходу на случай непредвиденного подгона от охреневшей из-за серпантина на дорогах вестибулярки, он делает вид, что всё абсолютно нормально. Опешив от такого манёвра, Пак вновь пытается заговорить, но в этот раз его перебивает учитель, строго напоминая, чтобы тот побыстрее занял оставшееся свободное место.       Тэхён с облегчением выдыхает, видя, как через весь салон к нему протискивается Чимин, и благодарит Бога, в которого не верит, за то, что сжалился над ним и отсрочил встречу с лезвием гильотины. Хосок бы непременно уложил туда его «белобрысую башку» и самолично вздёрнул верёвку, если бы Ким осмелился сказать ему хоть слово, даже банальное «привет». В отличие от Чимина, сияющего, как новогодняя ёлка, и улыбающегося так ярко, что аж слепит. Тот мгновенно липнет с обнимашками, стоит ему наконец-то приземлить своё посижу рядом.       — Как встретили Новый год без меня? Хосок не успел свести тебя с ума своими кровожадными ужастиками про инопланетян? — щебечет прямо в ухо другу Пак, обвив его предплечье и умостив подбородок на плечо.       — Не успел, — произносит Тэхён, не сводя взгляда с затылка Чона.       Но только потому, что до просмотра фильма дело так и не дошло. Хосок покидал квартиру Кима под случайный плейлист из Spotify. Навсегда запомнилось, как на его лице отразились слова из звучащей в тот момент песни Three Days Grace — «I Hate Everything About You».       В новогоднюю ночь у Тэхёна совершенно нет никаких планов. Он даже не собирается дожидаться полуночи и ближе к одиннадцати уже лежит в кровати, без особого интереса листая ленту новостей в телефоне в ожидании, пока сон окончательно не сморит его. И чего уж точно не ожидает, так это услышать звонок в дверь и встретить на пороге Хосока, который заметно уже поплыл от выпитого алкоголя. В руках у Чона звенят пакеты, а тонкий нюх мгновенно улавливает запах курочки. И где только он умудрился достать её в такое время?       — С Новым годом!       — Что ты здесь делаешь?       — Ну, ты же сам говорил, что твоя мама сегодня на смене в больнице. А кто я такой, чтобы бросать друзей в беде? Вот, пришёл скрасить твоё одиночество своим прекрасным обществом, — Хосок бесцеремонно вваливается в квартиру, едва не задевая стоящую вешалку. Тэхён успевает в последний момент удержать её в вертикальном положении.       — А Чимин?       — Айщ, забудь про этого человека, — парень отмахивается рукой, на которой болтается ещё не до конца снятая куртка. Снова тряхнув ею, со второй попытки скидывает вещь на пол. — Нет у меня больше лучшего друга. Променял меня на своего любимого! Нет, ну ты представляешь? — всё причитает Хосок, надевая тапочки. Кажется, его совершенно не беспокоит, что он пришёл в гости без предупреждения посреди ночи и ведёт себя как хозяин. Не спрашивает, где расположена ванная комната, чтобы помыть руки, а целенаправленно идёт в нужном направлении; или куда отнести пакеты, хотя прежде никогда тут не бывал.       Тэхён ошеломлён внезапным появлением Чона. Его язык словно немеет, а речевой аппарат выходит из строя. Он лишь молча поднимает чужую куртку с пола, вешает её на вешалку и следует за гостем, даже не обращая внимания на то, что Хосок сказал «любимого» вместо «любимой». Это беспокоит его меньше всего. Гораздо больше тревожит собственное состояние и охвативший мандраж. Тэхён не знает, куда себя деть от смятения, к какой из четырёх стен прислониться, чтобы найти хоть какую-то опору и унять дрожь в коленях.       Хосоку хорошо — он пьян. Ему не приходится терзаться смутными сомнениями или мучительно искать пятый угол в комнате в попытке отвести взволнованный взгляд. Чон абсолютно беззаботно плюхается на стул и принимается разбирать принесённые с собой пакеты, раскладывая на столе бутылки с соджу и ещё тёплую курочку. Ким, напротив, замирает на пороге и с округлившимися глазами следит за происходящим. Видеть Хосока в своей кухне непривычно. А от его сияющей, чуть кривоватой улыбки внутри что-то сжимается, как струна, натянутая до предела. Кажется, что воздух становится плотнее, а каждый вдох — как шаг по зыбкой поверхности, вот-вот готовой треснуть. Эта улыбка — вспышка света в тёмной комнате, которая заставляет всё вокруг перестать существовать, оставляя лишь мгновение нервного напряжения и внутреннего хаоса.       Свою настороженность по отношению к новому знакомому Чон не особо скрывал по началу, припоминая обстоятельства их первой встречи. Тэхён это чувствовал и до сих пор откровенно удивляется, почему парень неожиданно смягчился, предложив свою помощь в тот же вечер. Всё дело в их разговоре? Неужели Зимний Солдат стал причиной внезапной оттепели между ними? Как же нелепо. Но если это так, тогда Ким готов вечность благодарить Стэна Ли, царство ему небесное, за создание Баки Барнса.       «Возьми себя в руки, Ким Тэхён», — звучит в голове скорее как насмешка, нежели призыв к действию.       — Чего встал как вкопанный? Думал, я тебя одного брошу в такой праздник?       Да.       — Нет?       — А что так неуверенно? Или я, по-твоему, плохой хён?       — Вообще-то я тебя старше почти на два месяца, так что из нас двоих тут скорее я тебе хён, — смущённо улыбается Тэхён, садясь на стул с другой стороны стола.       — Ну, я тебя хёном всё равно называть не буду, так что обрыбишься, — с таким невозмутимым выражением лица, что Тэхён не может сдержаться и прыскает со смеху.       Хосок чужому веселью мешать не собирается, взамен тянется за бутылкой, но, открыв крышку, осознаёт, что налить-то не во что. Он обводит кухню беглым взглядом, и как только хозяин квартиры приподнимается с места, чтобы поухаживать за своим гостем, тот резко встаёт, преграждая ему путь. Они почти сталкиваются носами. Не ожидавший оказаться так близко Тэхён отшатывается и, ударившись задней стороной колен о край стула, грузно оседает обратно.       — Сиди уже, сам справлюсь.       Трудно сказать, делает ли Хосок это намеренно, или его голос всегда такой хрипловатый и прокуренный, но он заставляет безоговорочно подчиняться. Ведомый чужим влиянием на собственное безропотно трепещущее сердце, Ким послушно складывает руки на коленях и откидывается спиной на стену, позволяя себе смотреть дольше положенных пяти секунд. Это же не кажется странным, если Хосок постоянно ловит на себе тягучие взгляды?       «Мы ведь здесь только вдвоём. На кого же мне смотреть, если не на него?» — успокаивает себя Тэхён, незаметно вздыхая.       После первого глотка соджу в горле появляется лёгкое жжение, но со вторым оно быстро исчезает, сменяясь приятным теплом, окутывающим гортань. Мысли уже не так давят на голову, когда они стоят у распахнутого окна. Хосок вдыхает терпкий дым сигарет, а Тэхён втягивает морозный воздух, пропитанный запахом жжёного табака и едва уловимым ароматом Чона. Он не может точно определить, парфюм ли это или просто гель для душа, но до покалывания в кончиках пальцев хочется продолжать вдыхать его, и так до бесконечности.       Алкоголь помогает избавиться от ненужного напряжения, делая атмосферу более расслабленной и раскрепощённой. В процессе распития соджу оба так увлечены разговором и друг другом, что друзья не замечают, как уже переваливает за полночь. Тогда они решают переместиться в комнату и посмотреть что-нибудь на Netflix. Но пока Тэхён выбирает из предложенных новинок, Хосок не оставляет его в покое. Он шутливо щиплет за бока, как приставучий щенок, смеётся над чужими стараниями увернуться от его цепких рук. А потом и вовсе валит Кима прямиком на пол, демонстрируя один из захватов, которому не так давно обучал своего нового ученика во время их совместной тренировки.       — Ну же, покажи, на что ты способен, — подначивает Хосок, удерживая руки Тэхёна скрещёнными у него на груди и нависая так, что цепочка на его шее то и дело касается приоткрытых губ парня, лежащего под ним.       Хосок крепче прижимается к нему бёдрами, и Тэхён прикусывает язык, чтобы сдержать рвущийся наружу стон. В этот момент Чон скользит ягодицами по его животу, оказываясь в опасной близости к паху, где кровь приливает с такой силой, что, кажется, могла бы заменить весь кислород в мозгу. Сдвинься он на пару сантиметров ниже — и непременно почувствует наяву своё влияние на безвольное тело другого, которое и сопротивляться не пытается, лишь стремится оказаться ближе.       — Или готов признать поражение? — Хосок наклоняется ещё ниже, и теперь цепочка, коснувшись чужой шеи, холодит кадык. От контраста температур кожа Кима вмиг покрывается мурашками.       Переоценив свои силы, Чон не учитывает, что алкоголь заметно снижает его концентрацию. Тэхён замечает это и не упускает возможности воспользоваться ситуацией. Подгибает колени и, упираясь пятками в пол, напрягает мышцы корпуса и резко садится. Хосок, не ожидавший такого поворота, падает на ковёр между разведённых ног Кима, а спустя мгновение оказывается полностью подмят им. Положение зеркально меняется: Тэхён удерживает Хосока своими бёдрами и прижимает его руки к полу над головой. Поза выглядит слишком открытой и уязвимой, чтобы сохранить самообладание. Их лица разделяют всего несколько сантиметров, пока взгляды остаются прикованы друг к другу. Глаза Хосока блестят, как нарисованные маслом, и Тэхён впервые может рассмотреть их так близко. Замечает, что радужки у Чона, хотя и карие, разбавлены крохотными вкраплениями рыжего — не такие насыщенные, почти чёрные, как у него самого.       Тэхён медленно проводит языком по губам, словно невзначай, но этот жест кажется слишком выразительным в сложившейся ситуации. Хосок, как под гипнозом, невольно скользит взглядом вниз, задерживаясь на его губах. Он так и застывает, забывая о том, что буквально мгновение назад собирался вырваться. Всё его внимание сосредотачивается на мягких линиях и влажном блеске губ напротив, и это лишь усиливает странное напряжение между ними.       — Ну и кто теперь сверху? — голос звучит приглушённо, но каждый произнесённый слог притягивает внимание, подобно магнетической силе, и Чон не в состоянии оторваться от его губ, ловит каждое их движение вместе со словами.       Испытывая границы дозволенного, Тэхён плавно опускается ниже, кончиком носа едва касаясь другого. Он ощущает, как дыхание Хосока становится неровным, как его грудь тяжело вздымается чуть быстрее, чем несколько мгновений назад. Всё, что разделяет их сейчас, — тонкая грань нерешительности, и Ким знает, что достаточно всего одного шага, одного неосторожного движения, чтобы её пересечь. Хватка на запястьях ослабевает, Тэхён нежно проводит подушечками пальцев по ладони Хосока, изучая её, как если бы впервые касался. И затем неторопливо, почти робко наклоняется ещё ниже, так что их губы разделяет не больше, чем дыхание. Движения неспешны, давая обездвиженному парню шанс остановить всё, но никакого сопротивления не следует. Его глаза встречаются с тэхёновыми — тёмные, наполненные смесью замешательства и какого-то чувства, которое Ким не может разобрать до конца. Он видит, как тот, чьё тело напряжено до предела, балансирует на грани, но всё же не пытается остановить происходящее. Чон мечется от тёмных зрачков друга к его губам, в конце концов останавливаясь на последних. В голове вдруг вспыхивает неясная мысль: каково это — почувствовать их на своих?       Тэхён делает ещё один шаг, не в силах остановиться, не в силах отступить. Лёгкое касание носом к чужому, почти ласковое, и он чувствует, как Хосок едва ощутимо вздрагивает, но не отталкивает, как не стремится уйти от прикосновения. И тогда, словно получив своё последнее разрешение, Тэхён решает рискнуть.       Поцелуй мягкий, лёгкий, как касание крыльев бабочки, и в то же время проникновенный, тянущий за собой вглубь. Он обвивает всё естество, согревает, наполняя тем теплом, которое будто бы исходит не только из тела, но и из самой души. Тонкая смесь нежности и томления, проникающие в каждую клеточку тела. Его вкус чуть солоноватый, с едва уловимой сладостью, растекающейся по венам, вязкой и тягучей, как патока.       Тэхён целует, забывая о времени и месте, весь мир исчезает, оставляя только эти мгновения. Каждое его прикосновение — как невысказанное признание, целая вселенная слов, что он никогда бы не осмелился произнести вслух. Касание губ совсем не настойчивое, даёт шанс другому парню прекратить всё в любой момент, но тот не отстраняется. Напротив, дыхание Хосока сбивается, и, потянувшись, он сам углубляет поцелуй. Вкус алкоголя становится ярче, когда их языки сталкиваются, любовно оглаживают друг друга, совсем немного соревнуясь за главенство и право вести. Их пальцы сжимаются крепче, сплетаясь до боли, и Чон теряется, полностью растворяется в этом поцелуе, пока внезапное осознание не бьёт его, как гром среди ясного неба.       Он целует парня.       Он целует Ким Тэхёна.       Магия момента рассыпается во мгновение ока, разбиваясь на тысячи невидимых осколков, с глухим шорохом оседающими на ворсе ковра. Всё происходит с такой скоростью, что Хосок даже не успевает понять, как допустил подобное, как вообще оказался в такой ситуации, где позволил другому парню себя поцеловать, будучи уверен в непоколебимости собственной гетеросексуальности.       — Нет… — голос дрожит. Секунду он испуганно смотрит на сидящего на нём Тэхёна, а после резко вырывает руки из его и отталкивает, как будто этот поцелуй стал чем-то, что тот не может позволить себе принять. Хосок перекатывается на бок, поспешно поднимается с пола. Вся его душа кричит о том, что нужно выбраться, убежать, спрятаться от этого момента.       — Хоби…       — Нет, не трогай меня, — Чон вскакивает, отступает назад, словно от огня, с ужасом отпрянув от протянутой к нему руки, и спешит покинуть комнату.       — Давай поговорим, — Тэхён настигает друга в коридоре. Снова хочет прикоснуться, остановить и попытаться объясниться, но в ответ получает только жестокий пинок в грудь. От удара он отлетает, теряя равновесие, и сильно ударяется поясницей о комод. Боль проникает глубже, чем физический удар, и Тэхён чувствует, как что-то внутри умирает.       Чон замирает, с ужасом глядя на то, как чужое лицо сковывает гримаса боли. Импульс в сердце вынуждает дёрнуться в желании помочь, попросить прощения, но вместо этого он сжимает кулаки до побелевших костяшек и отступает.       — Никогда, слышишь? Никогда больше не приближайся ко мне!       — Но я думал, что ты тоже этого хочешь… — слёзы безудержно текут по щекам Кима, срываясь в поток боли и отчаяния.       — Это была ошибка, — слова, как лёд, пробивают его сознание. Всё вокруг будто стирается, растворяется в звуке хлопающей двери.       Тэхён медленно оседает на пол, поджимает колени к груди, как попытка защититься от всего, что только что произошло. Он тянет волосы, отчаяние пронизывает его, и из груди вырывается задушенный стон, полный сожаления. Как он мог так обмануться? Как вообще допустил мысль, что его чувства хоть как-то откликнутся в чужой душе? Как позволил себе поверить, что всё может быть не так, как есть?       Хосок теперь возненавидит его. Нет, он уже ненавидит.       «Это ошибка», — осознание обжигает сильнее всего.       Будто пытаясь окончательно уничтожить самого себя, Ким неожиданно замолкает и напрягает слух. Из колонки, оставленной на кухне, доносятся слова песни, и это становится последним ударом.

…I hate everything about you

Why do I love you?…

      — Тэхён, — знакомый голос силком вырывает из удушающих воспоминаний. Тэхён моргает несколько раз, после оборачивается и видит озадаченное выражение лица Чимина. — Ты в порядке?       — Да-да, просто задумался.       О том, как пережить эти два дня, не сгорев в пламени собственноручного уничижения за совершённую ошибку.       Он боялся потерять его. До судорог в пальцах, до спазмов в горле, до дрожи в коленях. И потерял. Не только самого Хосока, но и самое дорогое — возможность быть рядом, слышать его голос, ловить взгляд, даже если приходилось тут же отводить глаза, боясь выдать себя этим трепещущим влюблённым блеском.       Чон так долго ничего не замечал. Казалось, так могло продолжаться вечно: один дружит, другой безответно любит, терпеливо пряча чувства за улыбкой. Но теперь всё иначе. Теперь Хосок знает. И если один всё так же любит — горячо, безрассудно, до боли, то другой ненавидит его с той же яростью.       От любви до ненависти — один шаг. Так и в обратную сторону. Однако между Тэхёном и Хосоком образовалась целая пропасть, что с каждым проведённым мгновением становится всё глубже, необъятнее. Преодолеть её видится немыслимым. Один шаг — полёт в бездну — разбиться об острые камни невзаимности.       Соглашаться на уговоры Чимина было ещё одной ошибкой. Ким ведь понимал, что не справится, не для его ранимой души это испытание. Но вот он здесь, сидит в углу комнаты, как изгнанник, которому не нашлось места в целом мире — в мире Чон Хосока — пока одноклассники и ученики с параллели играют в забавную игру под названием «целуй или пей». Забавной она кажется только им, нашедшим способ привезти с собой пару бутылок соджу, и теперь с упоением раскручивают пустую, своим верещанием вынуждая поморщиться, когда горлышко выпадает на кого-то, а проигравшему предстоит выбрать: поцелуй либо шот фруктовой водки. Тэхёну же ни весело, ни грустно. Ему просто никак.       Весь день, как смазанный кадр на плёночной кассете, потрёпанный и размытый. Он смутно помнит, как Чимин за руку таскал его по всем аттракционам в парке, как нацепил на голову дурацкие ушки Микки Мауса, в которых парень сидит почему-то до сих пор, прижимая к груди наполовину полный стаканчик с разбавленной соком водкой. Из всего в памяти болезненным отпечатком выжжен остался лишь взгляд Хосока. Пак тогда хотел затащить их в комнату страха, но в итоге был подхвачен под руки Сухо и Нари. Ребята быстро уволокли его внутрь, так и не дав разобраться, в чём же дело и почему двое ещё не так давно близких друга смотрели друг на друга так странно. Один с раздражением, а другой с раскаянием.       — Прости, — сорвалось с губ Тэхёна. Так и утонуло в шуме толпы, не достигнув слуха того, кому предназначалось.       Посчитав недостаточным, не насытившись виной, он продолжает находиться рядом и истязать себя, наблюдая, как незнакомая ему девушка касается кончиками пальцев расставленных на полу пальцев Хосока, а тот руку не убирает, чем подпитывает смелость одноклассницы. Спустя пару минут её голова уже покоится на плече Чона. Она что-то шепчет ему на ухо, положив ладонь на грудь, и получает в ответ почти искреннюю улыбку.       Последняя капля переполняет чашу терпения. Тэхён неконтролируемо сильно сжимает стакан в руке, жидкость выплёскивается через края и некрасивым тёмным пятном растекается по светлой ткани джинс. Спохватившись, рядом оказывается Чимин и принимается салфетками вытирать штанину Кима, но парень не обращает никакого внимания на мельтешение перед ним, ведь в это самое мгновение на его глазах происходит его личная казнь. Проиграв в бутылочку, Хосок, не задумываясь, хватает сидящую рядом девушку руками за лицо и впивается в её губы слишком остервенело, как для обычной игры. Он самостоятельно наклоняет голову одноклассницы, углубляя поцелуй под шумные улюлюканья и свист других учеников. Но далеко не это задевает Тэхёна. Человек, чью душу он полюбил прежде, чем смог прикоснуться к его коже, смотрит неотрывно, в своих чёрных омутах топит, пока целует другую.       «Смотри на меня. Смотри и запоминай. Тебе никогда не оказаться на её месте. Потому что тот поцелуй — ошибка. Наша с тобой встреча — ошибка. Ты — ошибка», — говорит он взглядом.       Не выдержав больше пытки, Тэхён чувствует, как внутри что-то рвётся с хрустом, как сердце сжимается в тиски, и грудь стягивает тупая давящая боль — нестерпимая, разъедающая изнутри.       Он больше не может.       Резко срываясь с места, почти бросает Чимину в руки скомканный стакан, пальцы дрожат, и тот непонимающе вскидывает на него взгляд, но Тэхён уже не смотрит. Одним движением он грубее, чем хотел бы, отталкивает друга, прокладывая себе путь к выходу, и, подобно загнанному зверю, сбегает.       Куда угодно. Лишь бы подальше от этого места.       Лишь бы подальше от этих губ.       От губ, ещё недавно касавшихся его в первом трепетном поцелуе, теперь дарящих своё тепло другой.       Нечем дышать. Что-то сдавливает трахею, не давая воздуху проникнуть в лёгкие. Ноги подкашиваются, Ким почти оседает на пол, как ощущает на себе чужие руки, подхватившие его.       — Тэ, что с тобой? Тебе плохо?       Он не реагирует, всё жадно хватает воздух раскрытым ртом, но никак не может надышаться. Что-то давит. Давит. Больно. Чёрт. Слишком больно. Пальцы судорожно цепляются за ткань свитера, сгребая его в кулак, будто это может хоть немного облегчить невыносимый, сжимающий грудь спазм. Голос рвётся наружу хрипом:       — Болит.       — Где?       — В груди. Очень больно, — с надрывом.       — Я с тобой, Тэхён, я рядом.       Тэхён наконец-то узнаёт в говорящем Чимина и сильнее жмётся к нему, вдруг чувствуя холод, пробирающий до самой души. Они вместе опускаются вниз, и Пак позволяет другу устроить голову у себя на коленях. Ким хватается за чужие бёдра, как утопающий за последний шанс на спасение, и прижимается щекой. Его дыхание, сначала сбивчивое и рваное, постепенно выравнивается с каждым новым вдохом. Чимин осторожно снимает со светловолосой макушки пластиковое украшение из парка развлечений, небрежно отбрасывает ободок в сторону и затем мягкими движениями начинает гладить волосы, помогая тому успокоиться.       Оба молчат некоторое время, сидя в пустом коридоре отеля, где любой вышедший из соседних номеров может заметить их. Или, что ещё хуже, кто-то из преподавателей. Однако учителя, прекрасно зная, что старшеклассники вряд ли послушно легли спать сразу после отбоя, позволяют им небольшую свободу. Пока шум не превышает нормы, и другие гости не жалуются, никто их трогать не станет. Не хотелось бы испытывать удачу, конечно, но Чимин старается не думать об этом. Всё его внимание сосредоточено на Тэхёне. Он медленно перебирает волосы парня, распутывая пряди пальцами, а другой рукой мягко массирует подрагивающие плечи, пытаясь прогнать напряжение.       — Что между вами произошло? — первым решается завести разговор Пак. Но Тэхён молчит, только шумно втягивает воздух носом, издавая характерные звуки из-за скопившейся жидкости в переносице. Тогда Чимин решает задать вопрос поточнее.       — Хосок тебя чем-то обидел? — но ему снова не отвечают. — Что бы он не сделал, просто знай, что это не было со зла. Хосок не такой. Он никогда не причинит боль намеренно кому-то из близких. А я ведь знаю, что тебя он тоже считает таковым.       — Нет, Чимин, это ты для него близкий человек. Потому и пытаешься сейчас извиниться за него, даже не зная, что случилось.       — И правда, не знаю. Но зато я знаю Хосока. Он действительно не плохой человек.       — Может быть, и так. И я бы простил ему его гордость, — Тэхён потресканно улыбается, — не задень он мою, — и улыбка рассыпается вместе с тем, как он поджимает губы, чтобы не дать сорваться с них предательскому всхлипу.       — Гордость и предубеждение, — хмыкает Чимин, без труда узнавая цитату из одного из романов своей любимой писательницы — Джейн Остин.       — Ирония в том, что Хосок ненавидит этот роман, но как же он похож на Дарси. Так же страстно оберегает свою честь, но стоит кому-то задеть её — не скупится на слова. Говорит всё, что думает, не заботясь о том, насколько это может ранить.       — У меня такое чувство, что мы говорим о двух разных людях. Хосок, которого я знаю…       — Хосок, которого ты знаешь, не целовал у тебя на глазах другого человека, чтобы показать, где твоё место и напомнить о ничтожности собственного существования, — в сердцах выпаливает Тэхён. Лишь погодя понимает, что вырвалось из его рта. И слава богам, он не видит округлившиеся от шока глаза Чимина, в которых, как ему самому думается, непременно увидит то же, что и в хосоковых: неприязнь, отторжение, презрение.       — Значит, мне не показалось, — и от его спокойствия по спине пробегаются мурашки. Неужели?       — Ты знал? — Ким с опаской поворачивает голову, встречаясь, на удивление, с пониманием и немой поддержкой на лице друга.       — Не был уверен, что между вами всё настолько серьёзно. Я ещё в автобусе почувствовал, что что-то не так, но не хотел нагнетать и лезть с расспросами. И да, я видел, как Хосок смотрел на тебя, когда целовал Дахён. Теперь… да, кажется, теперь всё встало на свои места.       — Почему ты так спокойно об этом говоришь? Тебе не противно? — стушевавшись.       — Почему мне должно быть противно? — Чимин удивлённо вскидывает брови.       — Что я…       — Гей? — шепотом заканчивает за него, не желая привлекать ненужное внимание, если кто-то вдруг решит подслушивать. — Я тоже, — теперь очередь Тэхёна округлить глаза до размера блюдец.       — А Хосок, ну?       — Хоби в курсе, — кивает он в знак подтверждения чужой догадки. — Я рассказал ему первому сразу же, как убедился в том, что испытываю настоящие чувства к другому парню. Не такие, как испытывают к друзьям или вроде того, ну, ты понимаешь.       — Да, понимаю. И как Хосок отреагировал?       — В целом нормально. Конечно, эту информацию он воспринял не как само разумеющееся, вроде того, что небо голубое и я тоже, — усмехается, — но я не услышал осуждения. Хосок много лет верой и правдой служил мне жилеткой, в которую я плакался, думая, что моя влюбленность однобокая. Так и было, если честно, до недавних пор.       — Что изменилось?       — Человек, которого я люблю, ответил мне взаимностью, — с особой нежностью в голосе и теплотой во взгляде произносит Чимин, в очередной раз проводя рукой по волосам Тэхёна, от внимания которого не укрывается с каким трепетным чувством его друг говорит о своём возлюбленном. Он даже немного завидует. Да что уж там, сильно завидует. Но не со злобой. Просто понимает, что едва ли когда-то сможет ощутить что-то похожее, ведь…       — Хосок никогда не ответит мне тем же. Он же натурал, — Тэхён горько усмехается, опуская голову и нервно теребя рукав своей кофты. Пальцы потряхивает вместе со всем телом, но он делает вид, что не замечает этого. — И я знал это, — продолжает, сглатывая ком в горле. — Знал, когда, поддавшись моменту, поцеловал его первым, позволив себе поверить, что блеск в его глазах значил нечто большее, чем просто эффект выпитого алкоголя, — устало выдыхает и проводит ладонью по лицу, словно пытаясь стереть накатывающее отчаяние. — Но знаешь, что больнее всего? — голос срывается, и Ким делает паузу, собираясь с силами. — Я дал ему шанс остановить меня. Он мог отстраниться, мог сказать хоть слово. Но не сделал этого, — он хрипло смеётся, но в этом смехе нет ни капли радости, только горечь. Его кулаки сжимаются, ногти больно впиваются в кожу. — Он… ответил на поцелуй. А потом, когда до него, видимо, дошло, оттолкнул меня и назвал всё случившееся ошибкой, — поднимает взгляд, в котором отражается столько боли, что становится трудно дышать. Губы дрожат, но парень всё же договаривает: — Я для него ошибка. Понимаешь, Чимин?       Понимает ли он? Едва ли. До сих пор трудно поверить, что всё сказанное — о его лучшем друге, а не о ком-то другом. Хосок ведь никогда не был таким. Но Чимин рассуждает как человек, не испытывающий к Чону ничего такого, что могло бы как-то выходить за рамки дружеских взаимоотношений. А Тэхён — испытывает. Он влюблён. Вот почему так саднит в его груди, когда пытается выговориться, выплеснуть боль, с которой не знает, как справиться. Её слишком много — она заполнила каждую клетку, пропитала его насквозь своей ядовитой вязью. И кажется, что от неё нет и не будет спасения.       В сердце Тэхёна Хосок так и останется мечтой, которой никогда не суждено сбыться.       — Чимин, — парень, погружённый в свои мысли, вздрагивает от неожиданности и опускает взгляд на Кима. — Пообещай, что не скажешь ему. Я хочу попытаться забыть его.       — Уверен, что справишься?       — А разве у меня есть выбор? — кривая усмешка сквозь маску боли и блестящие в приглушённом свете ламп в коридоре глаза говорят о многом.       Чимин вдруг понимает, что ещё никогда не видел его таким. Сломленного человека легко распознать даже вопреки его попыткам скрыть всё, придавая образу невозмутимость. А ещё Пак никогда не думал, что разрушение может выглядеть столь прекрасно в своём человеческом подобие. Тэхён похож на ангела, которому оборвали крылья и столкнули с небес, отправив в долгий невесомый полёт, прежде чем хрупкое тело коснулось грубой поверхности земли, разбившись. Светлые волосы разметались на чужих бёдрах, а бледная кожа стала ещё белее. Красивый. Невероятно. Но его красота видится проклятой. Потому что Ким Тэхён несчастен ровно в той же степени, как и безбожно красив.       «Ангел», — думает про себя Чимин.       Падший.       «Наверное, даже когда плачет, не выглядит убого из-за опухших век и покрасневшего носа. Любое движение, жест, взгляд — всё в этом парне трепещет от эстетичности происходящего».       Для Чимина Тэхён — совершенен. И тот откровенно не понимает, как Хосок мог так обойтись с ним. Ведь кем бы ты ни был, к какой бы ориентации не относил себя, рядом с таким человеком невозможно оставаться равнодушным. Ким Тэхён умеет очаровывать. Он влюбляет в себя, едва стоит ему заговорить, и Пак уверен, что не будь его сердце уже занято, в нём непременно бы нашлось место для одного милого парня с широкой улыбкой и самыми добрыми глазами.       — Выбор есть всегда, — младший снова скользит ладонью по волосам друга, мягко проводит пальцами по загривку, затем вдоль виска, пока не касается выбившейся пряди. Лёгким движением убирает её, заправляя за ухо. — Ты можешь пойти по пути наименьшего сопротивления, оборвать все связи и сделать вид, что этого человека для тебя никогда не существовало. А можешь попытаться принять случившееся и если не простить, то хотя бы понять причину его поступка.       — Думаешь, мне нужно время, чтобы принять тот факт, что Хосок — натурал, а я просто облажался?       — У Хосока, очевидно, случилась гей-паника, и он повёл себя как придурок, — брови Тэхёна взлетают вверх от услышанного. — Да-да, не смотри на меня так. Я, конечно, его лучший друг, но в этой ситуации нет ни виноватых, ни правых. Хосок испугался. А когда он боится или сталкивается с тем, чего не понимает, у него срабатывает защитный механизм. И, к сожалению, чаще всего это больно не ему, а другим. Он ранит неосознанно, не желая зла в глубине души. Хосок из тех, кто сначала делает, а потом думает. Это не оправдание, просто… он такой. Никто не идеален.       — И всё же он сильно меня ранил. Не знаю, как смогу оставаться рядом и делать вид, что всё, что было между нами, не оставило свой след, — Тэхён медленно поднимает голову с чужих колен, задерживает взгляд на мгновение, а затем, собравшись, садится рядом. Однако ровная спина, как и внутренняя стойкость, вскоре даёт слабину — он понемногу сутулится, скрещивая ноги перед собой в позе бабочки. — Наверное, мне проще выбрать всё-таки путь наименьшего сопротивления, — ему трудно смотреть в глаза Чимину. Может, из-за трусости, а может, потому, что стыдно признавать то, как легко принял решение сдаться, даже не попытавшись побороться за своё. Но был ли Хосок когда-то на самом деле его? — Не думаю, что выдержу, если ещё хотя бы раз почувствую на себе этот его испепеляющий взгляд, полный ненависти.       — И что же ты выберешь? Не смотреть вовсе в ответ?       — Да, — тихо выдыхает Ким, и в этом коротком слове слышится вся боль его разбитого сердца.       Туше. Чимину нечем возразить. Да и, в конце концов, имеет ли он на это право? Должен ли продолжать пытаться оправдать лучшего друга перед тем, кого тот ранил? Очевидно, что нет. К тому же он даже не уверен, что именно чувствует Хосок. Всё, что у него есть, — лишь догадки. Конечно, трудно принять мысль о том, что человек, который столько лет был опорой и поддержкой, вдруг столкнулся с собственной внутренней гомофобией. И ещё страшнее осознавать, что это может отразиться на их многолетней дружбе. Но Пак и правда законченный альтруист, как его однажды назвал сам Чон. Он привык видеть в людях лучшее и скользкие мысли прогоняет прочь в следующее же мгновение, как те появились. Хосок — хороший человек, просто немного запутался в себе и своих чувствах. А Чимин убеждён, что его друг точно испытывает что-то особенное к Тэхёну, иначе бы не подпустил к себе так близко.       — В тот день, когда у меня случилась паническая атака, — неторопливо начинает тот, привлекая к себе внимание собеседника, — я думал, что достиг своего предела и это конец. Я почти отказался от любви всей своей жизни, сделав поспешные выводы. Мне в тот момент было так же невыносимо больно, как и тебе сейчас. Поэтому я понимаю, правда. Ты имеешь право злиться и обижаться, ведь твои чувства не какая-то безделушка, а я не тот, кто в праве говорить тебе, как стоит переживать их. Я лишь хочу дать совет, основываясь на моём личном опыте: дай время. Себе и ему. Уверен, что всё наладится.       Ким кивает, закусывая нижнюю губу, и хрустит суставами на пальцах от усилия, с которым сжимает кулаки.       — И, Тэхён… — Чимин осторожно, боясь спугнуть, тянется к нему, мягко касается его лица, ладонью накрывая дрожащую скулу. Прикосновение — тёплое, бережное, полное тихой нежности и поддержки. — Ты не ошибка, — говорит он, и в этих словах — бесконечная уверенность, словно иной правды просто не существует.       — Спасибо, — благодарит на прощание Тэ, перед тем, как подняться на ноги. — Спокойной ночи.       — Спокойной ночи, — Чимин старается приободряюще улыбнуться, но едва заметная улыбка быстро меркнет, когда Тэхён, так и не взглянув на него, уходит.       Парень спешно заходит в свою комнату и быстро закрывает за собой дверь, следом оборачивается и касается лбом деревянной поверхности, переводя дыхание. Только оставшись наедине с собой наконец опускает взгляд на ладони — на коже восемь глубоких красных отметин, по четыре на каждой. Полумесяцы от ногтей впечатались так сильно, что стоит ему раздеться, зайти в душевую и включить воду, как тут же ощущается жжение. Но Тэхён намеренно делает боль ещё острее. Кладёт руки на холодный кафель, широко расставляя пальцы, и прижимает израненные ладони к гладкой поверхности. Жмурится, резко втягивает воздух сквозь зубы, но не ослабляет нажим. Вода сплошным потоком льётся из душа, пропитывает волосы, стекает по лицу. Ким наклоняет голову, сплёвывает попавшую в рот влагу — и думает о том, что сколько бы ни стоял вот так, под горячими струями, не смоет с себя этот взгляд.       Тот, которым смотрел на него Хосок, когда целовал Дахён.       Он проник слишком глубоко, забрался под кожу, и от него не избавиться. Даже когда Тэхён ложится в постель и снова закрывает глаза, по телу всё ещё ползёт навязчивый зуд — фантомное ощущение того, что Чон тоже находится здесь. Сидит в тёмном углу, устроившись на кресле, и смотрит, взглядом придушить пытается.       Ночь проходит беспокойно, уснуть удаётся только к утру. Своё разбитое состояние он не пытается никак маскировать. Проснувшись, ощущает полное безразличие ко всему происходящему вокруг и не обращает никакого внимания на свой внешний вид. Нет ни сил, ни желания замазывать синяки под глазами — это бессмысленно, ведь даже самый светлый тон не справится с залёгшими тёмными кругами.       Тэхён отказывается идти на завтрак, а вместо этого первым оказывается у школьного автобуса и занимает место за водителем у окна. Укромное местечко, где его вряд ли кто-то заметит, если только не будет целенаправленно искать, чтобы в очередной раз «одарить» тяжёлым взглядом. Именно его и чувствует Ким, свернувшись клубочком на сидении и прижавшись лбом к холодному стеклу. После слышит знакомое: «Чон, шевели булками», и внутри всё сжимается, как будто его вновь пронзают острыми иглами.       Чужое внимание ощущается на себе всю дорогу, заставляя поёжиться от вполне осязаемого физического дискомфорта. Чтобы отвлечься, Тэхён считает мелькающие дорожные знаки за окном, но это не помогает. И снова мерзкие щупальца страха подползают, медленно, мучительно обвивая шею, сдавливая дыхание.       «Пожалуйста, не смотри на меня», — немо молится он, как будто Хосок в самом деле услышит эти жалобные стенания.       «Смотри на Дахён, на кого угодно, только не на меня, иначе я сойду с ума».       Странно, но через какое-то время удушающее чувство действительно исчезает. Неужели сила мысли так велика, когда она наполнена отчаянием?       Осторожно развернувшись на сиденье, Ким несколько минут нерешительно гладит большим пальцем правой руки покрывшиеся корочкой ранки на левой ладони. Он собирается с духом, чтобы, наконец, обернуться и через щель между сиденьем увидеть, как его несбыточная мечта очаровательно улыбается девушке, демонстрируя ямочки на щеках — те самые ямочки, в которые Тэхён влюбился, когда впервые увидел, как искренне и ярко Хосок может улыбаться не кому-то, а именно ему. Однако теперь эта улыбка предназначена другой.       Ещё мгновение созерцает, словно прощается, а после разворачивается обратно и смеживает веки, обещая себе, что это в последний раз. Он выберет путь наименьшего сопротивления и больше не посмотрит в ответ, даже если будет умирать, не взглянет в глаза того, кто его предал, хотя и не был предан.