Полидипсия

Мир асуров — мир демонов, полубогов. Асуры стремятся к власти, борьбе, переделке мира, они наполнены энергией действия, они могут питаться ревностью и завистью. Это перерождение возникает у тех, кто имел добрые намерения, но действовал неправильно и приносил вред другим. Хотя иногда говорят, что асуры живут лучше чем люди, они несчастны, потому что завидуют богам.

      Сириус не хотел. Он не хотел читать нотации, не хотел привязывать своего крестника к кровати. Точнее хотел, но… Так, нет. Начнем по-другому!       Гарри не хотел. Он не хотел вести себя как скотина, не хотел признаваться Сириусу в любви. Точнее хотел, но… Так, совсем не то. Начнем еще разочек по-другому!       Сириус хотел провести рождественский отпуск где-то вне Лондона — увы, не всем желаниям суждено сбываться. Причиной этому служили не только тяжелые взгляды секретаря, но и крестник. Оказалось, что тонкая ироничность Гарри, его саркастичность и темпераментность — мягко сказано! – в некоторых вопросах под воздействием стресса слегка трансформируются и превращают его в язвительное нечто, напоминающее Снейпа в лучшие годы — если они вообще у него были. И не только в контексте ядовитости, направленной на всех, кто оказывался в поле зрения — кроме Сириуса, ему доставалось только слегка –, но и в контексте внешнего вида: Гарри похудел на добрых десять кило, почти перестал есть, выживая только на кофе, энергетиках — весьма мерзотных на вкус Сириуса – и каких-то перехваченных в кафетерии обедах.       Сириус прекрасно понимал, что сессия — это стрессовое мероприятие для всех студентов, сколько бы уже сессий те ни пережили в своей жизни, но Гарри оказался отчаянным. Экзамены вызвали в нем дикую панику, граничащую с помешательством. Он спал по три часа, сутками сидел над билетами и переписывал свою научную статью, обязательную для аттестации. И созванивался со Снейпом.              Сириус еле сдерживал холодную ярость, когда видел, как Гарри, всклокоченный, с припухшими веками, что-то агрессивно втолковывал Снейпу по видеозвонку в зуме. Он задумывался над тем, что ему определенно стоит посетить психолога, потому что ревновать — а это была именно ревность, Сириус решил не обманывать себя — к Нюниусу — это не то что верх идиотизма, это феерия тупости.       Гарри терял контроль над ситуацией. Чего стоил только последний диалог с Тонкс! Племянница не только возглавляла исследовательскую группу, в которой состоял Гарри, но еще и пару лет назад вышла замуж за Лунатика. Сомнительный роман студентки — то, что она на тот момент училась в аспирантуре, никого не волновало — и преподавателя — то, что Люпин никогда ей не преподавал, никого не волновало и подавно — привел к огромному скандалу, заседанию комитета института по этике, дисциплинарному взысканию и громкому разбирательству с Андромедой. Тогда Сириус предпочел не лезть во все это дерьмо, хотя и позвонил Римусу, чтобы убедиться, что крики двоюродной сестры слегка преувеличены и никакой «старый облезлый оборотень» не соблазнял «глупую и невинную малышку», чтобы потешить свое эго.       Тонкс с Римусом были женаты уже два года, и еще летом, в том самом июне, сидя в каком-то захудалом истборнском баре, Сириус узнал, что пара ждет ребенка.       Лунатик был существом коварным. Именно для того, чтобы сообщить такую важную — Сириус ничуть не преуменьшал значимость события – новость, старый интриган и затеял весь этот спор, а вэбкамом прикрылся только из-за того, что просто заставить Сириуса ехать в родной город было слишком жестоко, требовалась «шокотерапия». Сириус предпочел не посвящать друга в подробности того, к чему привели его изъебистые манипуляции, но пометочку в своем списке сделал — прямо рядом с графой «никогда не спорить с Лунатиком».       Диалог крестника и Тонкс не привел Сириуса в шок и ужас, но позволил сделать несколько выводов относительно Гарри. Во-первых, он мог быть по-настоящему грубым и бестактным, а во-вторых, в сущности, это Сириуса не волновало — он сам не отличался приятным характером. Но, конечно, истинно снейповская издевка, высказанная с «холодной ненавистью, дядя!» и «изогнутой в презрении бровью, представляешь?», с последовавшими за ней извинениями и расшаркиваниями, знатно расстроила самого Гарри.

***

      Сириус нашел его в гостиной. Гарри в одних пижамных штанах растянулся на полу и что-то остервенело вырисовывал на айпаде. Около макбука стояла полупустая банка редбулла, играла какая-то очередная панк-рок группа. — Я думал, что ты дождешься меня, — Сириус недовольно поджал губы. — М-м, а я не написал? — Гарри не поднял глаз от экрана. — Прости. — Я говорил с Тонкс.       Плечи крестника дрогнули. — Не хочу читать тебе нотации, — Сириус прошел на кухню. — Поздно брать на себя роль крестного отца.       Сириус посмотрел на нетронутую упаковку креветок и бутылку белого вина — романтический ужин откладывался на неопределенный срок. — Общение со Снейпом плохо на тебя влияет.       Он решил остановиться на вине. В конце концов, ничего криминального нет в том, что он напьется вечером пятницы. — Прости?       Сириус устало опустился на диван, сжимая в татуированных пальцах тонкий прохладный бокал с красиво изогнутой ножкой — этот набор на новоселье подарили Римус и Тонкс. — Давай поговорим? Иди сюда, никуда этот эскиз от тебя не сбежит.       Гарри медленно поднялся с пола, потянулся. Сириус прикрыл глаза, чтобы не смотреть на болезненно выпирающие ребра. — О чем конкретно ты хочешь поговорить? — Гарри сжал в пальцах банку, она жалостливо хрустнула. — О том, что я морю себя голодом? О том, что я осознанно поддел тебя на и так скользкую тему наших отношений? О том, что я сказал беременной женщине, что ее интеллект не дотягивает до ее дипломов, хотя она была права в критике моей разработки? О том, что… — О том, что я за тебя переживаю, — Сириус прервал поток самоненависти. — Если ты думаешь, что меня может задеть подкол на тему того, что я трахаю своего крестника, то ты глубоко ошибаешься, — он усмехнулся. — Не буду врать, меня неприятно удивило то, что ты нагрубил жене моего лучшего друга, которая по совместительству приходится мне племянницей, но дело не в этом. Гарри, что с тобой происходит?       Гарри опустил голову. Его растрепанные волосы казались совсем черными в полумраке. — Мне писала Лили. — Сириус расстегнул рабочий пиджак. — Она волнуется, ты совсем перестал звонить ей, — вытащил айкос из кармана. — Слушай, я в не совсем удобном социальном положении, с одной стороны, наши с тобой взаимоотношения на данный момент не подразумевают того, что я буду играть в крестного папочку, ты прав. А с другой стороны, я не могу не принять правила игры, потому что твои родители — это мои друзья детства. Смешно, правда? — Он грустно улыбнулся.       Сириус смотрел на излом ключиц, на мелко дрожащие пальцы, на тонкие запястья крестника и видел его уязвимость, которую тот так старательно скрывал за едкими комментариями и самоуверенностью. Сириус знал людей, которые прекрасно справлялись со стрессовыми ситуациями, жили в них, перли напролом на последнем дыхании и получали от этого ни с чем несравнимый кайф. Именно таким был Джеймс: адреналиновым наркоманом, помешанным на сложных задачах и урезанных сроках. Гарри не был похож на отца. — Мне кажется, что я больше не могу. — Гарри положил голову на спинку дивана, отросшая челка упала на лоб, закрывая глаза. — Мне кажется, что я незаслуженно поступил в магистратуру, получил работу. Я бесполезный, глупый, откровенно тупой! У меня ничего не получается, Сириус! Ни-че-го! Я смотрю на билеты и понимаю, что я не сдам. Я ничего не помню, сколько бы ни зубрил. Мне кажется, что я получаю зачеты из жалости, понимаешь? Я просто занимаю чье-то место. Место человека, который умнее меня, который талантливей и старательней! Я грублю людям, я отвратителен. У меня даже сейчас не получается контролировать себя, понимаешь?       Сириус затянулся. Прерывать поток откровения, которого он так долго добивался от Гарри, не хотелось. — Даже моя статья, то, что мне действительно нравится, то, чем я увлечен, не получается! — Гарри вскинулся. — Все мои представления о себе — это блажь ебанная. Я просто не могу. Не могу контролировать себя. Не могу ничего написать, не могу ничего выучить, не могу ничего создать. Я ничтожество. — Когда у тебя экзамены и аттестация? — Во второй половине января. Где-то в пятнадцатых числах два экзамена и конференция. — Хочешь совет от умудренного жизнью взрослого мужика? — Сириус придвинулся ближе. — Перестань намекать на то, что я малолетка, — Гарри скривился, но сразу же виновато кивнул. — Все твои мысли вот эти, — Сириус мягко сжал бедро крестника, — чушь твоего прекрасного мозга в агонии стресса. Бесконечные попытки держать все под контролем, селфхарм этот с голодовкой, боязнь попросить помощи — усугубляют твое состояние, ничего не станет лучше, пока ты не прекратишь. Ты отказываешься есть, потому что считаешь, что недостоин отдыха и положительных эмоций, наказываешь себя за глупость. Ты отказываешься просить помощи, потому что боишься показаться незрелым. Ты пытаешься контролировать все, что нужно и не нужно, потому что боишься чего-то, я не могу залезть в твой изумительный мозг, чтобы понять все установки и мысли, что тобой движут, но могу сказать со стопроцентной точностью, с бесконечной уверенностью и гарантией только одно. — Сириус переложил руку на щеку Гарри, заставляя его наконец-то посмотреть в глаза. — Если ты не прекратишь, то станет только хуже. — Я не могу перестать. — Гарри дрогнул под взглядом серых глаз. — Как я еще могу запомнить какую-то информацию, если даже так ничего не получается? Как мне отпустить контроль, если даже контроль не помогает. — Тебе нравится то, чем ты занимаешься. — Сириус улыбнулся. — Не нужно зубрить и метаться в панике, просто изучай каждый билет, занимайся именно исследованием. — Я понимаю, но я не могу… — Гарри устало прикрыл глаза. — Так, ладно. Если не можешь ты, то могу я.       У Гарри были явные проблемы с тем, чтобы комфортно существовать с самим собой, ему не хватало опыта и продуманности, но откуда им взяться в двадцать три года? Этому учатся постепенно. Сириус принял решение, что ему определенно стоит направить крестника в нужное русло, даже если для этого придется действовать весьма нестандартно. Зачем самому контролировать себя, если можно отдать контроль тому, кому доверяешь? — В каком смысле? — Видимо придется взять на себя роль папочки… — Сириус состроил серьезную мину. — Фу, мистер Блэк! У меня нет проблем с отцом, а соответственно и дэдди-кинка! — Гарри рассмеялся. — Вот, уже лучше! Теперь ты хотя бы не выглядишь так, будто полночи читал Улисса. — Причем тут Гомер? — О, милое летнее дитя, ты не знаком с Джойсом. — Сириус! — Хорошо-хорошо. Гарри, ты мне веришь? — Глупый вопрос, неприятный осенний взрослый. — Ответь. — Конечно верю. — Тогда пойдем.       Сириус сел на кровать, застеленную мягким пушистым пледом, и, нащупав очки на прикроватной тумбочке, надел их, закатал рукава белой, просвечивающей рубашки, сквозь которую отчетливо виднелись черные татуировки, закинул ногу на ногу. — Придумай стоп-слово.       Гарри стоял в проеме двери, уязвимый и дрожащий, с впалым животом, покрытым россыпью родинок, в своих дурацких красных пижамных штанах с надписями «счастливого рождества!» и Санта-Клаусами. Обстановка совсем не располагала к тому, что Сириус собирался сделать, но, возможно, это и было главной составляющей — покорность, откровенность и сабспейс прекрасно контрастируют с домашней атмосферой. — Ролевые игры? Серьезно, Сириус? — Гарри неверяще уставился на Блэка. — Стоп-слово, — иногда ему нравилось быть таким, каким его видели окружающие: властным, жестким и не терпящим отказов. — Диссертация, — Гарри тяжело сглотнул. — Хороший выбор, Гарри, а теперь принеси мне веревку. — Сириус, ты же не серьезно? — Гарри запнулся на полуслове.       А Сириус был серьезен. Он хотел связать крестника, впечатать его лицом в подушку и трахнуть, заставить наконец-то отпустить себя и расслабиться, заставить его стыдиться и краснеть, смущаться и брыкаться, чтобы Гарри эмоционировал, не сдерживался, потому что было уже невозможно смотреть на то, как он превозмогает день ото дня. — Веревка, Гарри. Молча. — Сириус говорил тихо и хрипло, его голос сел после последнего крышесносного совещания, но видимо Гарри это нравилось, потому что плечи крестника покрылись жарким румянцем, а сам он почти выбежал из комнаты, чтобы вернуться через минуту с джутовой двенадцатиметровой веревкой. За окном протяжно завыла аварийка. — Хороший мальчик. — Сириус предвкушающее улыбнулся. — Иди сюда.       Гарри медленно, осторожно двинулся навстречу. Не то, чтобы он был похож на преступника, шагающего на эшафот, но Сириус все равно провел параллель и еле сдержал себя от смешка. В таком щепетильном деле, подобные вещи были неуместны. — На колени. — Сириус дернул его за край пижамных штанов, когда крестник попытался опуститься на пол. — На мои.       Его кожа была гладкой и холодной, Сириус вильнул бедрами, чтобы сдвинуть Гарри поближе и одним плавным движением огладил спину, проходясь от острых лопаток до поясницы. — Ты замерз, — Сириус прищурился. — Опять сидел с настежь открытым окном, да? — Гарри закусил губу. — Молчишь. Хороший мальчик.       Он давно не видел его таким спокойным и послушным. Последний месяц Гарри предпочитал жесткий, быстрый секс, даже злостный, если быть откровенным. Он кусался, царапался и был исключительно сверху. Не то, чтобы Сириус был сильно против, его устраивал — нравился, подходил? – любой Гарри, но его фоновое состояние угнетало. Хорошо, когда твой любовник — крестник, партнер — выбирает агрессивный секс из чистой прихоти, а не для того, чтобы выпустить пар. — Такой покладистый, такой нежный, — Сириус провел кончиками пальцев по животу, и Гарри дернулся под его прикосновением. — Точно не хочешь опробовать дэдди-кинк? Судя по тому, как часто ты упоминаешь «крестных отцов» во время того, как я беру тебя, у тебя есть явный кинк. Хотя, возможно, тебе так нравится религия?       Гарри покачал головой, положил руки на плечи и с нажимом провел большими пальцами по трапециевидным мышцам, разминая. Сириус на секунду прикрыл глаза, наслаждаясь лаской — ему нравилось, когда после рабочего дня Гарри делал массаж, но именно сегодня это не входило в планы. Он медленно, едва касаясь, провел пальцами от пупка, останавливаясь на подбородке. — Кажется, сегодня твой рот был использован явно не по назначению, — Сириус зашел чуть дальше, коснулся искусанной нижней губы. — Будь я хорошим крестным отцом, то обязательно бы заставил тебя вымыть его с мылом, но как мы уже выяснили, с этой ролью я не справился. Открывай.       И Гарри облизнулся, проходясь по пальцам Сириуса, и приоткрыл рот, впуская их в жаркую, влажную глубину, обвел языком вкруговую и совершенно по-блядски развязно закатил глаза. — Молодец, но, прости, меня сегодня не интересуют театральные постановки, — он резко толкнулся глубже, нажимая на корень языка. Гарри взбрыкнул всем телом, но Сириус крепко удерживал его за бок, не дав крестнику оказаться жертвой порывистости. — Аккуратнее.       Глаза Гарри наполнились непроизвольными слезами, и Сириус медленно отвел руку назад, теперь уже просто лаская язык, без цели преподать урок. Больше всего в постели он не любил фальшь и наигранность, хотя видеть их в крестнике, который явно хотел поддеть его, было горячо, но сегодняшний перформанс был устроен как раз для того, чтобы он перестал ерничать.       Сириус огладил верхнее небо, заставляя Гарри широко открыть рот, согнул пальцы в костяшках, снова проехался по языку, с удовольствием вслушиваясь в тихое хныканье крестника, ощущая, как он начинает елозить на его бедрах в попытках придвинуться ближе, чтобы потереться о живот, но боясь насадиться на пальцы глубже. — Ох, видимо, у тебя появился новый фетиш? — Сириус вытащил пальцы, размазывая слюну по губам Гарри. — Мы обязательно поговорим об этом позже, а сейчас, Гар-ри, — Сириус протянул «р», — тебе пора вспомнить о том, зачем же мы тут собрались. Как ты хочешь, чтобы я тебя связал? Отвечай.       Гарри, покрасневший до самых кончиков ушей, смущенно помотал головой. — Ты, кажется, не понял правила игры, — Сириус ухмыльнулся и сжал его сосок. — Отвечай, — надавил. — Блять, руки! Руки! — Гарри вскрикнул от боли. — Так бы сразу, — Сириус одним движением поменял положение в пространстве, опрокидывая крестника спиной на кровать. — Давай, будь умницей, поцелуй меня.

***

      И Гарри, трясущийся от странного, нездорового возбуждения, потянулся к нему, ткнулся в губы, как слепой щенок, влажно лизнул, пытаясь проникнуть языком в рот, тихо заскулил от невзаимности, попробовал еще раз. И еще раз. Всхлипнул от обиды, от того, что его Сириус не хочет, хотя сам и попросил, хотя Гарри сейчас больше всего хотел быть умницей, быть покладистым, получить больше внимания, столько, сколько сможет заслужить. Это абсолютно несвойственное ему желание жгло изнутри, распирало, нуждалось в удовлетворении.       Контроль, которым Гарри так дорожил, на который уповал и делал ставку, он сейчас абсолютно добровольно отдавал на откуп Сириусу. Его Сириусу в этих чертовых очках, которые сводили его с ума, его Сириусу с этими испытывающими серыми глазами, его Сириусу, которого он любил до безумия, до зубного скрежета, до дрожащих рук.       Гарри было стыдно и мокро от слез, стекающих по щекам, от слюны, испачкавшей подбородок, от пятна смазки, расползающегося по идиотским пижамным штанам, но когда Сириус наконец-то ответил, когда наклонился к нему, когда поцеловал, скользя языком вглубь, вылизывая его рот, Гарри забыл обо всем.       Сириус связывал мучительно медленно и сосредоточенно, каждый новый узел сопровождался вопросом о комфорте и, когда руки наконец-то были плотно зафиксированы у кроватной перекладины, Гарри обнаружил, что он, уже полностью голый, лежит с широко разведенными ногами, а Сириус, сидящий между них, выдавливает на пальцы смазку. — Сириус, я не, — стыд снова захлестнул его с головой, и Гарри не смог больше промолвить ни слова. — Я знаю, но, во-первых, ты не ел последние двое суток, во-вторых, у нас есть влажные салфетки, в-третьих, ты же знаешь, что я абсолютно не брезглив в отношении тебя, а, в-четвертых… — Его голос, до этого полный нежности и заботы, переменился. — Ты так хотел наказания, что наказывал себя сам, напрашивался на него, провоцировал всех, кто был рядом. Только вот, Гарри, я знаю, что тебе нравится боль, что ты тащишься от подчинения. Самое страшное наказание для тебя, которого ты желаешь и боишься, от которого сейчас тебя трясет — это стыд и только он, именно он возбуждает тебя так сильно, что ты забываешь о контроле. — Сириус толкнулся одним пальцем внутрь. — Тогда, в моем кабинете, тебя крыло не только потому, что ты любишь доминировать, но и из-за стыда передо мной за свои действия, за жесткость, за перегиб, за то, что ты разложил меня на столе, когда за стенкой был сотрудник.       Гарри казалось, что он сейчас умрет прямо так на кровати, с пальцами Сириуса внутри, потому что то, в чем он боялся признаться самому себе, крестный сейчас говорил вслух, глядя прямо в глаза, пока растягивал его, готовил под себя. Гарри хотелось сказать нет, сказать, что Сириус ошибается, что он не такой, что все это полный бред, не имеющий под собой никаких оснований, но… Но Сириус был прав, он вообще был прав очень часто, только это было не единственной причиной. Гарри было до одури хорошо.       Когда Сириус медленно вошел, когда снова похвалил его, когда больно укусил в шею, Гарри зарыдал. Ему было стыдно, мокро, больно, восхитительно, жарко и холодно одновременно, все эти чувства переполнили Гарри, толкнули его куда-то за грань разумного и реального.              Он не помнил, что было дальше. Не помнил признаний в любви, которые горячечно, сквозь стоны и всхлипы, выпалил на самом пике. Не помнил, как Сириус обтирал его влажным, теплым полотенцем. Не помнил, как Сириус прижимал его к себе под одеялом, как шептал куда-то в шею о том, что Гарри — это самое лучшее, что могло случиться с ним в жизни, что он не представляет, как раньше мог считать себя счастливым, тогда, когда Гарри у него еще не было.