Вчерашнее завтра

«Простим и мы, и Бог простит, Но грех отмщения не знает, Он для себя — себя хранит, Своею кровью кровь смывает, Себя вовеки не прощает – Хоть мы простим, и Бог простит» Именно эти слова звучали из старого, убитого временем и чересчур нервными слушателями радиоприемника — единственной радости в этом богом забытом месте. Беатрикс тяжело вздохнула, скрывая глаза за ладонями, и вторила донельзя печальному женскому голосу: — И Бог простит… Не простит, — и снова тяжело вздохнула. В груди болело, отчего-то хотелось плакать, но гордость не позволяла пролить и слезинки. В последнее время она все время была одна: лишь лес, дорога, поле и чудом уцелевшие, когда-то брошенные дома, в которых можно было остановиться, чтобы переночевать и с первыми лучами солнца снова двинуться в путь. Беатрикс казалось, что она привыкла к одиночеству, ведь единственное, что она помнила, это то, как она всегда была одна: после нападения на Астер-Делл, до Алфеи, в самой школе, даже когда проводила время с Ривеном и Дейном… Вспомнился Дейн и ее заряд молнии, оборвавший все связи феи с миром, в который уже было не суждено вернуться. В груди будто бы снова что-то оборвалось. Беатрикс встала, бросив уставший взгляд на прогнившую лавочку, на которой сидела до этого, после чего снова осмотрелась по сторонам. Она не знала, где шлялись кровавые ведьмы, но в пещере Себастьяна никого не было, кроме… Фея посмотрела на дверь, за которой раньше находился Валтор, пока тот не покинул убежище, чтобы продвинуться ближе к столице, отдав перед уходом Беатрикс приказ проверить Аврору, но там никого не оказалось. Оставшись одной, Беатрикс, не помня себя, добиралась на границу, чтобы найти там Стеллу, Музу или еще кого, кто по слухам из Алфеи мог скрываться там от лишних глаз, пока Эраклион замышляет восстание. Но прибыв в Аврору, Беатрикс поняла, что ее встречают лишь пустые залы и коридоры. В доме никого не было. Беатрикс еще тогда могла предать Себастьяна, но ей того не хотелось, как и не хотелось переходить на сторону Солярии, ведь они уничтожили Астер-Делл, а отомстить за родных — вот была ее цель. Впрочем, и разделять интересы Себастьяна с каждым днем претило все больше. Она не понимала, как ей поможет отомстить смерть Дейна или же Андреаса, каким образом изменится ее жизнь, если падет Солярия и во главе встанет Себастьян. Хуже было то, что Беатрикс все отчетливее понимала одну простую вещь: Себастьян не жаждал трона, он лишь жаждал мести. И каждый, кто был связан с его трагедией, должен был поплатиться. Он отнимал самое важное, мучительно, будто резал по живому: магию у Розалинды, которая не видела жизни без нее, ведь именно магия позволяла ей быть выше других, иметь влияние, внушать страх; возможность чувствовать себя героем, спасителем, контролировать в первую очередь себя — у Андреаса; семью у Бена, потому он до сих пор не убил Флору — мог сделать больнее… На очереди была королева Луна, для которой всем являлась власть. Но как это могло помочь ей? Нет, с каждым днем это лишь ложилось тяжелым бременем на плечи. Оттого она и была сегодня здесь, хотя могла сбежать, и ни одна живая душа, даже Себастьян, не смогла бы ее отыскать. Беатрикс распахнула двери в темноту и щелкнула пальцами. Искорка молнии облетела комнату, на долю секунды освещая пространство и давая понять, есть ли здесь кто-то. Стрекот скребка был ей ответом. Его мерзкие щупальца засветились во вновь обретшей власть темноте, но Беатрикс не дала ему напасть. Ловким движением выхватив кинжал из сапога, она всадила его в тварь по самую рукоятку, не только убивая существо, но и задевая острием кожу фею земли, на спине которой и так уже не было живого места. Глаза Беатрикс полыхнули огнем — и комнату озарило уже несколько сфер, созданных магией молний. Фея опустилась на одно колено, чтобы было удобнее наблюдать за пленницей, закованной в цепи, практически лишенной магии и точно лишенной всяких сил бороться. Ее голова уже давно поникла, она не пыталась поднять голову, поэтому Беатрикс пришлось приподнять ей ту за подбородок, чтобы взглянуть в потухшие глаза, уже не видевшие смысла в жизни. Но Беатрикс надо было поговорить. Ради этого она вернулась сюда! Ей нужно было, чтобы кто-то ее наконец услышал и понял, успокоил в конце концов, что она все делает верно. Ее губы дрогнули, но фея земли этого не заметила, она и вовсе уже ничего не замечала. — Мне кажется, я снова ошиблась… Флора, — сказала Беатрикс, и ее плечи поникли, будто камень упал с души. Но в ответ ей все так же была звенящая тишина. — Я думала, что здесь буду в безопасности, что здесь меня наконец поймут, — продолжила она шепотом, и было в нем что-то надрывное. — Но с каждым днем мне становится все страшнее. Засыпая, я вижу кошмары, как Грей или Себастьян убивают меня за предательство. Но я… я не знаю, что правильно. Я хотела предупредить Стеллу, — на имени феи света Флора дрогнула, но тут же снова обмякла. — Себастьян задумал отомстить ее матери. Да, наверняка Стелла не входит в его планы, но… я боюсь, что ей могут причинить зло. Я не хочу, чтобы пострадало еще больше знакомых мне людей. Флора, — снова решила задать вопрос Беатрикс, все же услышав ответ на него, ведь ей это было чертовски важно, — как думаешь, я совершила ошибку? Беатрикс сама не знала, какой ответ хотела услышать, но то, что прохрипела Флора, ранило ее в самое сердце: — Не ты одна, — и снова тишина. — Если не могу помочь Стелле, то помогу хотя бы тебе, — горько усмехнулась Беатрикс, вставая, чтобы применить магию и разрезать цепи, на которых висела Флора. Лязг металла, вспышка света — и вот Флора уже в объятьях Беатрикс, все же успевшей подхватить ту: — Черт, ты можешь держаться на ногах? — в своей манере все-таки прошипела Беатрикс, но Флора, казалось, не услышала ее, отвечая еще на предыдущую фразу: — Не поможешь. Мне уже никто не поможет.

***

Прохладный воздух развевал волосы, прическа давно уже не напоминала примерную девочку, поступившую в Алфею и радующуюся всему новому. Наоборот, она сейчас напоминала скорее оборванку, потерянную и брошенную. В волосах застряло несколько листьев, обувь была вся в грязи, да и одежда давно запылилась, где-то даже порвалась. Блум сама не помнила, сколько она шла по лесу из Блэкбриджа, где жила в последнее время, скрываясь ото всех и пытаясь привести мысли в порядок, чтобы понять, чего она хочет от жизни и как следует поступить фее огня дракона, чтобы поставить точку в этой войне. От нее уже ничего не зависело, у нее попросту не было выбора. Они обязаны были победить. Ради Фары Даулинг. Ради всех тех, кто защищал Алфею, пока она бежала от Себастьяна и пряталась. Теперь настало ее время, и она защитит дорогих ей людей. Блум присела на лавочку, совсем заржавевшую, и осмотрелась вокруг. Кладбище Алфеи совсем не угнетало ее. Она будто чувствовала поддержку, зная, кто похоронен в этой земле. Человек, которого она любила всем сердцем, уважала, ради которого сдерживалась, чтобы не рвануть в теперь уже чужие стены Алфеи и не сжечь дотла. Признаться, Блум до последнего надеялась, что Розалинду кто-то убьет в битве за школу, но новостей не было, а это значило только одно: она уцелела. И хотя бы из-за этого хотелось кричать. Все-таки она повзрослела, раз могла себя остановить, буквально вкопать свои ноги в эту рыхлую землю, чтобы не сдвинуться с места. Она здесь не для этого. Блум так глубоко задумалась, что даже не заметила, как рядом с ней остановился мужчина и, улыбнувшись, сказал ей: — Рад видеть тебя, Блум. Фея резко вздернула голову, готовая, если что, нападать, но уже в самом голосе она различила знакомую теплоту, от чего ее сердце пустилось в пляс. — Сильва! — выдохнула она, и ее губы задрожали, даже руки, казалось, начало трясти, когда она увидела знакомое лицо впервые за последние месяцы, живое, здоровое, родное. На первый взгляд казалось, что он не изменился. Блум даже на долю секунды поверила, что все будет, как раньше, пока не прочла в его взгляде боль, которую не способно стереть ни одно доброе слово, ту боль, которая буравчиком будет просверливать тебя всю жизнь, пока ты не отдашь себя богу. — Я рад видеть, что ты цела, Блум, — сказал он и заключил фею в объятия, от чего она все-таки не сдержалась и заплакала, уже не помня в какой раз с того дня, когда узнала, что после ее отказа Себастьян отдал приказ напасть на Алфею. Сколько же погибло людей? Эта мысль не давала ей спать все это время, заставляя просыпаться среди ночи с криками и молить о пощаде. — Вы волновались? — дрожа, спросила она, ловя в этой неловкой встрече те ноты поддержки, которые давали ей руки отца в Гардинии. — Конечно, — без тени сомнения ответил Сильва, — но я знал, что ты вернешься. Рад, что смог застать тебя здесь сегодня, ведь завтра на рассвете мы покинем Алфею. Блум опустила руки и, сделав несколько шагов назад, села обратно на лавочку. Сильва присел рядом. — Наверное, здесь уже никого не осталось? — задумчиво спросила Блум, на что Сильва ответил: — Да, мало кто жил здесь все это время. Большинство уехало сразу же, как появилась возможность. Если не считать меня с Розалиндой, — на этом имени плечи Блум дрогнули, — ещё остался весь медблок во главе с Эйми. Там сейчас работает Марко, кстати. — Не знала, что его увлекает медицина, — усмехнулась Блум, но как-то по-доброму. — Он верит, что сможет вернуть себе магию, найти средство. — Значит, он тоже пострадал, — тяжело вздохнула Блум, скрывая глаза в ладонях и сгибаясь, чтобы спрятать лицо. Сильва положил руку фее на плечо: — Уверен, рано или поздно он найдет средство. Это же Марко, все-таки он был одним из сильнейших. Да и Девин смог излечиться — живой пример. Он, кстати, сейчас тоже здесь. — Рада, что смогла вас застать — значит дальше буду не одна, — сказала Блум, распрямляясь. — И простите, что не сказала, куда иду. На это Сильва лишь вскинул руку, прерывая очередной поток сознания: — Это был грамотный шаг. Себастьян мог что-то заподозрить — и игра окончилась бы в тот же день. А так у нас еще есть шанс. Как все прошло? Блум закусила нижнюю губу, отворачиваясь от Сильвы, боясь получить порцию осуждения. Впрочем, она была бы заслуженной. Собравшись с силами, она все-таки прошептала: — Это моя вина. Если бы не я, он бы не напал на Алфею. Если бы я отдала ему огонь дракона, он бы… — Уничтожил Солярию быстрее, — перебил Сильва и похлопал несколько раз по плечу фею в знак поддержки, когда она вскинула голова и удивленно посмотрела на мужчину. — Я не могу сказать, что твои поступки были правильными. Не мне судить, Блум. Но поверь, ты еще молодец, могло быть намного хуже. — Куда уж? — ухмыльнулась Блум, заправляя за ухо выбившийся локон. — Что вас так гнетет, что вы прощаете мне мои грехи? — Я убил друга, брата, товарища… дважды. Отпустил тетиву — и стрела убила его, чтоб тот не мучился. Он страдал, пока его держали под контролем. Больше всего он не любил, когда что-то решали против его воли. На долю секунды Блум застыла, не зная, что сказать, видя, как помутился взгляд Сильвы. Ей было его поистине жаль. Но он смог ее поддержать, и она не могла остаться в стороне: — Если уж вы смогли простить мне предательство, то, уверена, он был бы вам благодарен за то, что вы облегчили ему уход. Знать, что ты причиняешь кому-то боль, и ничего не делать — это страшно. — Ты изменилась, — прошептал Сильва, смотря на девушку, которая когда-то перешагнула порог Алфеи, уверенная, что ее жизнь изменится. Кто же знал, что так… Блум грустно усмехнулась и ответила: — Наверное, это нормально. Хуже было бы, не изменись я вовсе после того, что случилось. — Ты права, — задумчиво кивнул Сильва. — Себастьян сказал что-то, что расстроило тебя? Блум снова внимательно осмотрела кладбище, останавливаясь на каждом надгробии, будто надеясь увидеть там знакомое имя, но, разумеется, его нигде не было. Оно хранилось лишь в памяти тех, кто искренне ее любил. — Это было здесь, — наконец сказала Блум, неопределенно кивая в сторону надгробий. — Розалинда убила ее здесь. И не нужно было говорить кого именно. Сильва понял ее без лишних слов. В его глазах снова отразилась всепоглощающая боль. Он, как никто, мог понять трагедию Блум, просто посидеть рядом и сказать всего одной фразой то, что могло затронуть нечто в ее душе, еще живое: — Так вот почему меня все время тянет сюда. Просто она здесь.