Обитель, укрытая в облаках.

Два глубокого зелёного цвета крыла с хлопком развернулись во всю ширину смотровой площадки. Маховые перья ощерились стройным рядом видавшим битвы лезвий: острые даже на вид, испещренные царапинами, отчего потеряли былой лоск и блеск, с нередкими зазубринами-неровностями. Сразу вспомнились нагловатый молодняк среди кайраги, которых старшие безразлично оставили набивать опыт самостоятельно. Разбойники охочие были до зазубренных кинжалов и не скрывая насмехались над морскими товарищами вако, пренебрегавшими таким, казалось бы, полезным оружием. "Делов-то!" — так восклицали неучи в глаза суровых кузнецов, обламывая тщательно и усердно изготавливаемые лезвия мало-мальски крепким камнем. И правда, зазубрины должны кожу превратить в мясную кашу, чем-то напоминая "фламберг", найденный Итэром ещё в Мондштадте, а мягкую броню разорвать в лёгкую, да и устрашали изломанные, как жизни несчастных селян после набегов, лезвия... Только такие ломанные клинки ломались от любого удара, раскалываясь на груду бесполезных железяк. Они не могли добраться сквозь стеганный халат до кожи - рвали да синяк в лучшем случае оставляли. Они и вполовину так хорошо не проходили, застревая не выводя идеально ровную линию разреза. Они не являлись знаком устрашения и изощренной жёсткости в рядах разбойников, лишь позорным клеймом оповещали других о дурном вкусе и уме владельца. Итэр с почти ощутимой болью подцепил одно особенно длинное маховое перо, хоть и с поломанным концом, но оно все равно выходило больше соседей. Жесткое опахало гордо несло на себе след давней битвы в виде проплешины почти с два сложенных пальца шириной, а рядом красовался живописный разрез с горсткой мелких по обеим сторонам. Несмотря на состояние пера, оно напоминало роскошный шелк, попавший в руки невежд: даже без должного ухода, явно перенесшее болезнь и битвы, оно не потеряло потрясающего цвета древних озёр в скрытой от чужих глаз пещере, изящных крон бамбукового леса, благосклонно закрывающего путников от палящего солнца, тихих ночей в лесу Тиндзю, вдалеке от популярных среди редких парочек светящихся цветов в компании статных елей и сосен, мшистых камней и крохотных речушек, на диво ухоженных тори и одиноких каменных светильников. Более того, приглядевшись, юноша с восхищением поймал драгоценный, не иначе отлив на, словно специально, выглянувшем солнце. На темной поверхности ярким росчерком, как взмах истинного мастера точным и изящным, простым, но прекрасным вспыхнула яркая зелень — Прости за вопрос. Но... Но, если не секрет, откуда эта рана? — Какая из? — На правом крыле, здесь. — пришлось пальцем аккуратно ткнуть в выглядящую наиболее здоровой охапку перьев рядом с выпуклыми, жирно-блестящими мешками чернильного гноя. Между пластами прошлось что-то светло-серое, Итэр искренне хотел, чтобы ему показалось, а если и нет, то это отнюдь не косятся стыдливо кости, без плоти тёплого покрова, а облысевший стержень прячется пугливо в ворох соседских, хоть кое-как одетых перьев, или очин, как корни выдернутого, но застрявшего в густых кронах собратьев диких древа торчит. — Вроде демон оставил, не припомню, там многие совсем старые, оставленные монстрами или оружием. Там глубокий след? — Не пойму, — пробормотал парень, стараясь подобрать слова помягче и для мужа, и для себя, ведь сердце кровью обливалось после ухоженных ежедневными стараниями шелковистых крылышек Сары, — он немного, застарел. Как мне кажется, ты не излечил его как следует, вот и пригноил чуток. — Ясно. — впервые со дня их бракосочетания и тем более знакомства, всё равно в один день шли, юноша услышал в голосе Адепта житейское простое раздражение. Но ожидание сменилось напряжением, не составило труда понять - огромные комки из застарелой крови, мятых перьев и тихо пахнущих гнильцой отнюдь не новость для супруга, более того, лечением он занимался нехотя, предпочитая спрятать источник проблем и открывать проблемные крылья. Итэра давно не брал вид чего-то сгнившего, чего уж стоил день, когда он наступил не на топкую промозглую от зимних морозов землю, сломав загнившую когда-то ветку, а проломил чужие ребра без слышимого ощутимого сквозь плотный слой пропитанных от долгого похода зловонных духом смерти варадзи, хруста. Он помнил по сей день, как из легких туго, нехотя выплыло на свет последнее имущество солдата - немного воздуха из легких, что очень тихо осудил невнимательность юного Кудзе, натянувшего крохотными пузырьками слой чего-то склизкого и грязно-бурого между стёганной броней и проколотой мелкими осколками ребер грудью. Лицо безвестного Кудзе не видел, но чувствовал несуществующий взгляд печально скитающегося в месте своей гибели призрака. Так бы и стоял он посреди промерзшего тракта - единственного достояния маленькой, даже крохотной, домов пять или шесть и то порушенных, обугленных и в кекатабиру облаченного милостивой снежной госпожой-зимой, она же - его единственный нонкаши, только сестра с пустым лицом, таких без правил похороненных то было много, одёрнула. Но даже так он с едва заметным облегчением убрал руку от пораженных не столько оружием, сколько чужой невнимательностью крыльев. Но в голову закрались сомнения, ведь Сяо, как Итэр изучил уже давно, не слишком смыслит в мелочах житейских, вдруг он не знает тонкостей ухода за перьями? И тут же вспомнилось, что опахала свет давно не видели, уж только Архонты знают, сколько веков они были спрятаны. На ладонях юрким тёплым ветерком, нежнейшим шелком, воспоминанием приятным и уют дарящим скользнули перья с сестринских крыльев. Их он с определённых лет, год с его принятия в семью, самостоятельно помогал прочищать. Как говорил отец шутливо: Едва ли не единственная причина, почему гордецы тенгу сбиваются с группы и терпят компанию людей - так это желание, чтобы перышки у основания, самые чувствительные и недоступные, были чистыми и ухоженными. Сразу кольнуло стыдом, неожиданно буйно и сильно возмутившимся, а что он нос кривит при виде беды отнюдь не чужого существа?! И ведь знает, умеет помогать, и раны обработать может, уж зверобой - растенье, как мята, вездесущее, его в карманном хранилище Адептов во всех видах изобилие, хоть жидкий, хоть мазь, хоть порошком присыпать. Но стоит присмотреться, как глаза разбегаются, Итэр строит план лечения огромных, чуть больше полтора Чжана каждое охватывает кратковременная дрожь. С недоумением юноша понимает, что заместо расслабляющей разминки, Сяо себя резко и жестко одёргивает, напрягается спина, плечи поджимаются, застывают в испуганном ожидании и нехотя, настороженно опускаются. А там у основания нежные пёрышки, больше пух, в который раньше, если сестра разрешит, можно аккуратно зарыться ладошками, улетая на Селестию, и ему счастье и Саре почесушки приятные. Итэр уложил руку на середину, аккуратно касаясь перьев кончиками пальцев, ощущения ему нравились как день, проведённый в душном храме Наруками с медлительным спуском вниз по его каменистым дорожкам с обедом и ужином из Шиокары с гарниром из морского гриба и стухшей бобовой пастой. Даже думать больно: у сестры перышко к пёрышку положено ровнёхонько, как пластины на церемониальном о-ерое , вычищенном для церемонии, которую решила проводить Сёгун самолично, больше напоминает дополнительный слой защиты, им уже довелось узреть, как неумело пущенная стрела соскальзывает или отскакивает от плотного покрова. И как же отчаянно цеплялись за мнимо ласковые пальцы потрепанные перья, буквально сияя, пусть и робко, можно заметить только внимательно приглядываясь. Раздражение от простого понимания того, что супруг, если вообще питается, то нерегулярно и нездорово, нахлынуло, как морская волна, разбиваясь о берег под громыхание тёмной бури и очерченная светом молний, и так же бесследно исчезает. "Если задуматься, то много ли в Ли Юэ крылатых людей? Я слышал, что детские страшилки о тенгу были рассказаны путешественниками из какой-то древней страны, на землях Ли Юэ, только там были крылатые собаки... А ведь Сяо наверняка не единственный Адепт, вдруг у него есть соплеменники? Но тогда... Почему он не умеет за крыльями ухаживать? Покинул родных в малом возрасте и не знает тонкостей? Не знает их и считает себя единственным в своём роде? Ленится... Нет, не про него, хотя бы его верность Мораксу не позволяет халтурить. Но это работа, а вот вне её может хотя бы от усталости плевать на крылья." Итэр невольно вернулся взглядом к стыдливо прикрывающих нагноение оборванным перьям, раны поменьше те скрывали успешнее, хотя оставались темные щели, куда явно приходились пропущенные удары. "Может он просто не может их обработать? Вдруг крыло повредил, отчего боится вертеть им, а у спины и то без помощи скорее руки вывернешь, чем доберёшься до перьев. Но почему тогда не попросил помощи, уж слугам то можно приказать прочесать их! Ладно мы с Сарой ножа в спину боялись, но кто посмеет на ближайшего к Гео Архонту Адепта накинуться?! Ладно я - не столь значимая фигура, человек, да и с болтом всё обошлось... Эх, как же всё с тобой сложно!" Ветер неодобрительно завыл, колыша, будто предчуствующие чужое нежелание касаться их и мучиться с заведомо пропащим пациентом перья, жалобно, но как-то безнадёжно приподнимающиеся, более сильным, сейчас особенно ощутимым, холодщим душу порывом, даже едва не вырвало парочку. Вот уж что не могло повелевать покровом тенгу - так это ветерок, которым более менее тантливые повелевали лучше любого обладателя Глаза Бога. Уж те могли в центр шторма залететь как к себе домой, неспеша, прогулочным темпом, и самого худого пушного пёрышка не потерять. И тут же перед глазами встала фигурка маленькой, хотя, тогда та всегда казалась, да и была для мальчика выше, Сары, которая кое-как объяснив суть новоборетенному брату, настороженно оборачивалась, следя, как бы не вырвал нужного. Хорошо, что тогда отец к ним зашёл и успел остановить не знавшего, забывшего вмиг все пояснения сына, терпеливо и спокойно объяснив, что нельзя маленьким дергать таких же молодым тенгу перья. И ведь даже показал почему: особым образом устраиваясь, сложив одну ногу вдоль пола, согнув и уперев в него ступню другой, уже стоящей поперёк, чтобы обследуемое крыло дальней от спины частью ложилось на него. В чашечку опорной ноги отец уложил сгиб локтя, ладонью аккуратно, но надежно поднимая и раскрывая крыло. Одно движение - и с резким хлопком свободной крыло дерганно взмахивает. И Сара и Итэр обескуражены, и только отец спокойно перебирает пёрышки, попутно отмечая, что позже научит их двоих правильно за теми ухаживать. И ведь не говорит, как остальные, что смысл над обломками бесполезными стараться. Щадит детей. А был ли у Сяо такой же человек, как их отец или хотя бы Итэр, который мог бы неумело, но помочь? - Вопрос назревает шипастым фруктом, давя изнутри грудной клетки острыми концами. Стыд накрывает повторно вместе с колким порывом ветра, юноша уже более смело касается перьев, поглаживая их и приговаривая: "Ну, ну, не дрожите так... Уж сейчас я смогу помочь как надо!" — Сяо, скажи мне честно, — ждёт, пока муж кивнёт, и уже потом продолжает, — тебе нужна помощь в уходе за крыльями? — Я обычно просто складываю их... Нужен какой-то особенный? — Ещё как! Каждый тенгу с детства знает, что перья надо прочищать по разу в неделю, а то и два, это как мыться для людей. Нас с сестрой вообще отец пугал, что если пропустим хоть одну чистку, то в них заведутся черви и сгрызут сначала все перья, потом крылья по основание и следом съедят нас самих. — Ты же не тенгу? — Он это объяснил, что они прыгучие. — посмеялся парень, на что Сяо сначала подобрал крылья, стараясь убрать их, а потом расслабился, быстро поняв, что червяки-прыгучки не более чем детская страшилка. "Эх, рассказал и опять всякая мерзость мерещится, успокойся, Итэр, это просто игра разума, как в детстве." — и ведь действительно - белесое нечто между перьями испарилось, как не бывало, но на всякий случай он не стал разглядывать крылья дальше, смотря на лицо повернувщего голову супруга. — Кстати, он нас также и правильно питаться подбил, говорил, что у Сары все облысеет, а я начну чихать от перьев. — У вас было хорошее детство. — Да, лучшее, чем могло бы быть. — и даже брат с его внезапным желанием избавиться от, вроде бы даже желанных младшеньких, не мог испортить его. Не сейчас, когда Итэр вырос и понимает, что все попытки его были не такими уж и опасными, да и они выжили и выросли. — А с едой правда могут облысеть? — огорошил муж так ловко, что Горо, завидев такое исполнение тактики ошеломить врага и напасть, съел бы свой хвост. — Ну, так-то да. Ха... Это сложно объяснить, — "Самому бы знать" — это как с мышцами и волосами: плохо ешь - они слабеют, истощаются, выпадают. Последнее только к волосам. — Ага. Значит волосы - перья, а мышцы? — Это для сравнения. А вообще, перышки надо проверять на крепость посадки, это как птички вертят головой и прощупывают оперение, замечал? — Хм, обычно я вижу только как они прыгают и улетают, могут что-то выглядывать вокруг. — растерянно пробормотал Адепт, вроде уверенный в своих словах, но это удивление простому звучит искренне. "Дожил, теперь обвиняю мужа в том, что он за птичками на работе не наблюдает." — Итэр мотнул головой, заправляя прядь за ухо и прикидывая попутно, что пригодится для чистки. — Это зовётся "прихорашиванием". Перья очень важны для птиц, хотя бы потому что на ухоженных и здоровых дольше полетаешь и меньше устанешь, да и паразитов не заведётся, и глазу приятнее, — юноша приподнял уголок губ, как когда-то сестра с огромной гордостью рассказывала ему про лесных зверей, покачивая головой по сторонам, словно напевая песенку, — а потому они могут очень долго чистить их. Они распушают и встряхивают перья, чтобы выявить и убрать отцепившиеся. Сяо завертел головой, оглядывая свои перья с новой, доселе невиданной стороны. Казалось, что он и в помине не знал, что может распугивать их. Он коротко и отрывисто махнул крыльями, очевидно ища, как повторить за птичками. Вид обычно собранного и сосредоточенного Адепта, сейчас с неподдельным интересом и наивностью оглядывающего свои крылья, вопреки поднятому махами прохладному ветру, вызвал внутри у юноши что-то тёплое, тяжелое, в то же время ласковыми касаниями чего-то неимоверно мягкого распуская нешуточные разряды по всему телу. Что-то совершенно по особенному родное и даже привычное стояло в этой немыслимой картине, будь они чужимыми, Итэр бы про себя усмехнулся такой незадачливости. Но они обручены, он любит этого Адепта до того, что эта болезненная нежность воспринимается как высшее наслаждение, а эти покалеченные временем и чужим незнанием, может случайностью, может оплошностью товарища по оружию или вообще его отсутствием, чувствовались как свои. Не выдерживая, Итэр уложил руки на плечи крыльев, проходясь по робко, неуверенно, распушаясь к мелькнувшему искрой в золотых озёрах восторгу, поднявшимся перьями. Отросшие, они зарывали ладонь в себе. — Ты мне доверяешь. — Конечно, ты же... — А, не , я не про то. — большим пальцем погладил немногое приличное пёрышко, — Крылья могут отображать самые яркие чувства хозяина. К примеру, если встретился жутко неприятный человек - распушаются. Не укладывай их, там больше как у кошки хвост дыбом встаёт, резко и чтобы поймать ветер. А бывает при касаниях близкого человека сами поднимаются, медленно и подрагивая, в знак доверия... Ой! Прости, что так облапал сразу! Отнятые, словно обиженные, руки поймали при развороте и понесли обратно, довольно грубо, наверняка болезненно для владельца, укладывая на перья. — Не извиняйся, — то ли шальной лучик солнца упал, то ли это чужая улыбка теплой щекоткой прошлась по душе. — в конце концов... Я принадлежу тебе. И крылья тоже, так что... "Нашлась хилличурлова бабушка, — всеми силами как духовными, так и физическими, Итэр удержался от того, чтобы сплюнуть от беды подальше, — а меня главный собственник всея Тейвата за приобретение не раздавит ближайшей горкой в мелкую труху и скормит Бездновским тварям!?.. А если этот Адепт недобитый это скажет в Фейхонсе? Там же сплошные снобы и мнимые вершители судеб смертных! Меня, в лучшем случае, просто прикопают за складом, ведь "как смеет какой-то смертный заявлять права на уважаемого и почтенного Адепта, по совместительству ценного и важного воина для самого Архонта, права!? И что вообще за слова про "принадлежность"? Ладно меня, "разменную монету" можно так обозвать, и то на душе гадостно... То его, ну, с большой натяжкой, как хилличурла причислить к советникам Сёгуна, а Мана Бездны к благочестивым жрицам. Как говорил учитель: "Да откуда только придурь берётся?" — Родной, ну что за ужасные слова? — руки ужиками поднялись на плечи, перетекая на грудь, где одна ладонь перехватила другую за запястье, — как могу я обладать тобой? Даже с браком, ты принадлежишь себе и только себе, не побоюсь сказать, — "До глубин Бездны как боюсь, но надеюсь на твою немногословность и благосклонность Моракса, пусть воспримет это как сказанное в порыве целительного вправления ума на место!" — даже Властелин Камня не обладает тобой в полной мере... — Ты ошибаешься, ему принадлежит моё тело и душа!.. — Вы заключили некий контракт? — На защиту Ли Юэ. — Ты ещё и платишь за защиту родных земель душой и телом? — Нет. Эти земли... Не мои родные... — не давая Сяо утонуть в почти что ощутимых хмурых мыслях, как предчувствуешь надвигающуюся бурю при вовсю светящем солнце, юноша расцепляет ладонь, мягко пальцами отклоняя смущенное лицо к себе. Он приближается уверенно, Адепт ведется, замирая. Но ожидаемый поцелуй остаётся в его мечтах, и смущение подталкивает продолжить разговор, — Да и не плачу я за это. Но это не отменяет того, что вы оба обладаете мной... Если. Если тебе крылья не нравятся, то я могу их оторвать? Хочешь? — Сяо схватил те перекрещенными руками на ладонь от основания, перья погнулись под крепко сжавшими пальцами, при движении где-то топорщась тускло-желтыми пиками очинов, в очередной раз намекая на плачевное состояние. — Не обязательно их брать. Я выкину. Они же тебе о доме напоминают? Хочешь, не дам прорасти новым?... Итэр. — Так нельзя. — юноша качает головой, без сожалений откидывая и намёк на игривость. Как смеет этот Адепт, это возвышенное и могущественное существо преподносит себя с той же лёгкостью, с какой дарят старую потрепанную тряпичную куклу? Итэр ощущал себя той самой угрожающе распушившей хвост кошкой, только взамен вздыбленной шерсти - покров яки, нескрытой жаждой убивать. С особенной жестокостью ту безмерно наглую тварь, то ничтожное создание, что неведомым чудом, порочным, воплощенным в жизнь замыслом, внушило прекрасному и сильному созданию такую греховную мысль. И даже плачевное состояние крыльев теперь объяснялось легко и просто - никому они не нужны, а ему самому тем более, ведь вещи мыслить не умеют... Да только в Иназуме даже те своё мнение имеют и очень редко отыщется цукомогами, который спустить такое оскорбление от бывшего хозяина, как попытку заявить права! Что уж говорить о людях и других ёкаях, уж Итэр-то отлично знает тенгу, те служат исключительно генералам, чью мудрость, мастерство и силу самолично отметили. И никаких пыток не придумали ни люди, ни демоны, чтобы наказать то омерзительное творение из самых глубин Бездны за то, что оно сотворило с его супругом. От безысходности внутри всё надрывисто кричало, поднимался гнев волнами-убийцами, и где-то на самых задворках готовой к кровавым битвам и безжалостным казням души раздался жалобный звон, будто всплакнула старая, с половиной порванных струн, позабытая в пыли цитра, понимающая, что ещё не скоро она увидит свет в предбоевых суетах. Но как-то тошно стало на душе. Тошно и грустно. Как в детстве забираешься под небольшие, только зажившие крылья сестры, сворачиваешься в клубочек и про себя, почти беззвучно плачешь, беззвучно. Уж дети хорошо знают, когда горю нужна тишина. Да только обидно за существо перед собой, которое, уж теперь понятно, и жизни -то не имело, что уж про детство говорить. И всё об этом кричало: и скудность эмоций, и дикое местами поведение, и эта верность убеждению, что может живое существо кому-то принадлежать как вещь. — Так. Нельзя. Сяо подобрал крылья, явно проникнувшись читающим вокруг настроем. Он наивно и искренне не понимал, чем вызвал такой гнев со стороны супруга, но мелькнувшее в глазах понимание и последующие слова тому не понравились: — Тебе оскорбляет обладаение мной? Прости, я не хотел... Я знаю, что качество... — Ещё раз ты подобное скажешь и я... И я!... — сипение, даже не слова, больше попытка сдержаться и не ударить со всей силы, не влепить пощечину так, чтобы на весь Дайлянг звонким эхом доходило. — Ни при мне... Ни при Архонтах... Да даже при последней твари из Бездны ни смей даже думать о таком! — Итэр... — Ты хотя бы понимаешь, какого мне это слышать!? — и в детстве и сейчас означенный хорошо знал, как донести свою мысль и добиться её исполнения. И эта его часть, бездушная, всегда умеющая и подмечающая постоянно куда надавить да за что потянуть взяла над ним полный контроль, оставляя самого парня зрителем танца расчётливости с распаленным гневом, — Оскорбить хочешь? О, ты добился этого! Я во всём буду хуже тебя, ниже, а ты, себя так опуская до какой-то вещи, понимаешь куда меня поставил!? Да это даже хламом или мусором назвать - комплимент! — Я не... — Нет уж послушай. — резкий разворот не останавливают сильно поджатые крылья, а хватка за плечи едва не превращается в тряску, — хочешь оскорбить меня - даже не думай! Не думай и вспоминать о подобном бреде! Никто, да даже сам кто там главный на Селестии? Никакой Архонт, а уж тем более никакой смертный не в праве владеть ни человеком, ни тобой! Ты - Адепт, высшее существо, само совершенство во плоти, чтобы ты не делал ты выше любого мастера среди людей или ёкаев, или демонов на несколько ступеней. Бездна, да для меня ты, чтоб тебя хилличурлы с Магами, ай, забудь! Ты для меня - самое красивое, прекрасное, восхитительное существо во всём, к Бездне его, Тейвате! Ты. Для. Меня. Всё. Для меня просто быть с тобой, даже во сне, - одно счастье. Так скажи... — вздох рассёк горло тысячью тупых раскалённых игл, и то едва смогло выдавить тихое, сиплое, но такое нужное: — Как можно обладать тобой, как вещью?... Хах... Как вообще. Можно быть особенным даже мыслью о тебе?... Как?... Как? Дыхание, больше похядощяя не свист дурно сделанного инструмента, плохо разбавлял тишину. А робкое объятие грубоватыми ладонями, тепло родных рук на щеках и висках разрубило её, посрамив Электро Архонта с её Мусо но хитотати. — Прос-прости. Я, я не знаю, почему ляпнул такое. Я... — Это ты меня прости, — глупый и горький смешок отозвался блеском в глазах, — накричал ни с того ни с сего. И крылья обругал. А ты мне доверился, показал их. — Последнее хоть за дело. — такая же неловкая, но такая прекрасная улыбка затмила собой всё, весь мир сошёлся до одного изгиба губ любимого, — Там всё сильно плохо? Помню, там какая-то рана не зажила. — Она загноила. И там ещё с шесть-семь незаживающих. А перья плохо сидят. — Оу. Я и не знал, что там всё так плохо. Хе-хе, сам выходит виноват, раз не ухаживал и тебе такой ужас показал. — И вовсе не ужас... — губы сами собой кривятся, то ли от слез, то ли улыбка сама расцветает от того, с какой ощутимой каждой частицой души лаской и трепетом их стирают, — Я знаю, как их лечить надо. И с уходом помогу, если только захочешь... — Очень хочу. А это сложно? — Смотря с чем сравнить, — пожал плечами парень, поверх обнимая такие же дрожащие как у него ладони, — со временем привыкаешь как к одеванию. Не почистил и ходишь, чувствуешь себя голым и немытым. — Мне не привыкать, после болот себя чувствуешь чистым где и когда угодно, лишь бы не в них. — Пха-ха-хах! Это уж точно! И когда вспоминаешь эту подсохшую грязь, аж легче на душе становится, что её нет! — А когда её не надо вычищать из брони и с деталей оружие - так вообще на Селестию отправляйся. — Что броня, сестра, когда увидела, как из перьев вылезает маленький крабик, от ярости чуть не пошла самолично на Ватацуми. Мы потом нашли такого же у меня в косе. Вот смеху-то! Эти мелкие истории, этот самый искренний смех, эта легкость и свобода от неловкости, невероятная откровенность и открытость солнечными лучами из-за штормовых туч, робкими, пугливыми, невесомыми и не опаляющими ласкали грудную клетку изнутри, невероятно чувствительную после тяжёлой пустоты, пришедшей после гнева, как выжженное поле солнце греет, и пробивается на удобренной земле росток живейший. И всё недовольство уходит с отвращением рука об руку незамеченными со скромного, можно даже сказать семейного, тихого праздника. — Ну, что ж, пойдём залечу тебе раны? — Итэр кивает в сторону ближайшего входа высеченные в скалах территории Ордена. Несмотря на время вырезанные из породы коридоры не осыпались песком, не проросли по стенам сорняки-трещины. И хоть само расположение комнат с кроватями и шкафами, наполненными простенькими лекарствами так и манит пройти кратчайшим путём, их Итэр примерно, больше наброском карты кажущегося небольшим из-за наземных зданий Ордена, помнил эти входы, но придётся заскочить на склады или кухню, смотря на что наткнется первым. И ведь можно позвать малышей помощников, но хочется донельзя выглядеть освоившимся и свободно ориентирующимся во внушительных ветвистых коридорах. — О, пока не забыл, помни, если заблудишься - не стесняйся спрашивать каменные куклы, они достаточно пугливы, но охотно помогут. — пока они неспешно спускались по освещенной кристальными фонарями лестнице, юноша судорожно вспоминал, что же на первом повороте направо: три налево и где-то прямо и будут мастерские лекаря с обилием совершенно однообразной каменной пыли, или прямо и до склада. — Мне кажется, что они быстрее помогут себе, спасаясь от кармы внутри меня. — хмыкнул Адепт пожимая ладонь Итэра, которую скрытнее любого шиноби ухватил в процессе пути. — Хм, сыростью пахнет. — Откуда? — за небольшим качком головы покоились неоднократные, непрекразаемые на протяжении всего пути, поминания тех, нельзя отрицать искусных, мастеров, у которых точно целые династии скрюченных в традиционный узор Ли Юэ кишечных червей послужили источником вдохновения на создании этих коридоров. "Да чтоб вам в обители предков икалось, придурки! Отлично получается, "Ой, милый, у тебя больные крылья и их срочно нужно лечить... Пошли ка в баню!" Понастроили, да чтобы вы, проклятые лусшими жрицами Сангономии в таких коридорах на том свете искали уборную без карты, кристаллов и бегом по мокрым ступенькам!" — М-м, примерно с левых коридоров. — юноша молча возликовал, так как левые помещения находились рядом с небольшой кухонькой, сюдя по всему, Адепты любили попариться и отдохнуть за пиалой чего-то горячительного, чтобы не сбавлять в тепле как беседы, так и тела. В то же время Сяо как-то подозрительно долго держал на нём взгляд. Кухня с парой больших столов и не слишком старательно обтесанном столбом, сиянием еле доходящим до дальних уголков, встречала сухим теплом и парочкой скучающих каменных малышей, при виде посетителей бодро вскочивших и, поначалу заваливаясь от спешки, засеменившим под шорох собственных ножек об породу. Они даже попытались выпрямиться как на построении, что лично Итэра до странного умиляло, в голове сразу мелькнули дни, когда занятой отец выделил им вечер и в добровольно-принудительном порядке обучал правильно стоять на построении, не стесняясь своего статуса главы могущественного клана, расхаживая по комнате и на себе показывая, как надо. Теперь он немного понимал ту гордость, с какой он смотрел на него с Сарой при первой удачной попытке. Сяо же наплыва чувств точно не испытал, глядя больше с неприятием на помощников, тянущих ручки, чтобы облегчить пустяковую ношу. "Ну не улыбается чело- Адепт, и что тут такого, наверняка ему просто приелись все эти замысловатые механизмы, вот и не реагирует." — пожал плечами на хмурость супруга парень, беря бутылки подмышку. По коридорам расходилась череда шагов. Быстрых, не не из нужды с спешке или по опозданию, а в попытки даже не сбежать, а аккуратно и незаметно уйти от не понимающей намеки, следующей по пятам молчаливой тишины. Казалось, что запасы эмоций они исчерпали ещё поздним утром, теперь расплачиваясь за неосмотрительность гнетущим отсутствием любых звуков, помимо приевшегося шороха об камень. Потому внезапно пришедшая в голову тема для разговора оказалась подобна долгому и сильному дождю после засухи. — Сяо, — Итэр, предвкушая интересную историю, склонил голову, — а как должно проходить твоё обучение после наставничества Шенли? — Всё зависит от того, как пройдёт ритуал. Мастер ожидает, что всё пройдёт лучшим образом, всё-таки здоровье у тебя хорошее, как и сеть духовных каналов. Её остатки. — светильник ответил на кинутый мимолетом взгляд Адепта мерным теплым сиянием, — Знаешь, по рассказам наставника выходило, что Долина полностью ограничена от духовного мира: здесь не практикуют развитие ядра, не используют техники управления Ци... — Обитатели готовы удавить за одно слово о духовном искусстве. — усмехнулся юноша. — Слово в слово. — более сдержано кивнул Адепт, словно не уверенный, насколько дозволено смеяться над наставником, — Мастер чересчур предвзято относится к адептам этого Ордена. С одной стороны я могу его понять, даже мы с другими Якшами не могли сойтись во мнениях... Рассказать интересные случаи? — Да! Кхм, в смысле - с удовольствием послушаю. — Меногиас однажды так... — Кто? — Хм? — Прости, родной, но я плоховато различаю твоих собратьев, можешь про него напомнить? — "Ну и имечко. А вообще, мог бы и рассказать кто вообще этот Меногис или Менагис с самого начала. Эх, надо было подучить про этих Якшей или Якш хоть что-нибудь ещё ао дворце Моракса или раскрутить ту же Нин Гуан или Кэ Цин на информацию о Сяо... Ахах, и это я хотел сделать планер по памяти и сбежать по воздуху! В незнакомой стране, и зная, что меня почетно похоронили в Иназуме, куда бы я пошёл? Ну, тогда меня не похитил бы сумасшедший Анемо Архонт, чтоб ему в постель Маг Бездны залез темной ночью! Я бы не познакомился с Дурином, следственно не подучил маленькое укрепление своей тушки и та оказалась бы размазана по земле тонким слоем при попытке полететь на планере... — парень сдержался и не стал смущать мужа внезапным хлопком по лбу, — У меня сестра тенгу, априори летающее существо не рассекает небо, я меньше умею летать, чем она, выходит... Выходит тушка, очень размазанная по земле." — Оу, прости, я уже и забыл, что ты не из Ли Юэ. Ты хорошо освоился здесь, так ведь? — Ну, смотря, где здесь. В Дайлянг Мастер поначалу отнесся ко мне с прохладой, но за проведённое вместе время мы не спеша познакомились и свыклись. Гюрен тогда и сейчас - абсолютно разные люди... Ой, Адепты! — Пф-ф, — не тот фыркнул, не то усмехнулся муж, с прищуром улыбки в глазах внимательно слушая юношу. — Ничего смешного, и вообще, ты мне про некого Мено-, — мудрёное имя Якши вылетело из головы, подгадав момент так же ровнох, как сестра запускала стрелы в головы врагов. — Кхм, уважаемого Адепта, бывшего твоим другом. — Меногиас... — Сяо уже открыл рот, чтобы продолжить, но резко замолчал, с неожиданным волнением и смущением оглядывая, возможно, очень занимательный пейзаж камня под ногами, наконец-то сменившегося на лекарскую, простенько расписанную плитку, освещенную не в пример лучше кухни. Остановившись, Адепт, принялся напрягать мужа уже внимательным взглядом в упор. Руки зачесались осторожно отвернуть задумчивое лицо, в то время как улыбка на лице понемногу становилась всё более натянутой. Итэр, заметивший на полках бинты, решил сменить позицию армии в его лице путём маневра прохождения мимо вражеского лагеря. Только если у Кокоми обходить вооруженные до зубов самурайские отряды Сёгуната легко и изящно, то пролетевшая на волоске от лица Итэра рука с оглушительным хлопком об стену выбила любую мысль о попытке стратегического бегства. Глаза метались от ладони вдоль руки и к светлым кончикам волос, пока голова нарочито медленно, словно он не в пещере с Адептом, чьё настроение он никак не может предугадать, а на летней прогулке по саду: разнеженный, чуть ленный, спокойный и ни разу не вмпоминающим о том, что кинжал нельзя оставлять в низеньком прикроватном шкафчике. Несмотря на неудобно устроенную ладонь, под откос к линии пола, рука легко согнулась, приблизив золотое море с разломом широкого чернильного зрачка. Не слишком далеко, чтобы не воспринять всерьёз, но не вплотную, чтобы не спугнуть раньше времени, Сяо балансировал на тонкой границе, где чужое сердце напряжено ускорило темп, а в голове его хозяина беспорядочно летающие мысли создавали ураган из недоумения и смущения, желания развернутся спиной к стене и прижаться к ней, чтобы разорвать эту крепчающую нить нить напряжение, но в то же время робкой, постыдной надежды, что тогда муж приблизиться ещё сильнее, выталкивая его за грань в пучину эмоций. Итэр поджал плечи и тут же опустил их, отводя взгляд и, под жестом сосредоточенности и строгости, прикрывая ладонью глупую, за которую он с Иназумы отвесил бы с холодным взглядом затрещину. Адепт заставлял что-то внутри него непривычно дрожать в приятном предвкушении, казалось, что он опробовал иностранную сладость: напрягающую, незнакомую, но по мере раскрытия вкуса всё больше и больше захватывающей сосредоточенный ум, пришедшие на ум мысли о моти заместо завтрака пришлось раздражённо закинуть куда подальше, чтобы не сбить настрой. Итэр, поразмыслив, начал издалека, поворачиваясь к мужу не до конца, он перенёс вес на заранее приближенную к стене ногу. После некоторой заминки Адепт, к молчаливому ликованию парня стал ближе. Но тот, словно предугадывая планы супруга, игрался с ним извращеннее: приблизившись, он поднёс свободную ладонь к лицу, побегаясь кончиками пальцев по щеке и виску, рассылая подзабытые разряды по всему телу, натянутому как струна в томительном ожидании большего. И когда только он стал таким жадным, таким охочим до этих рук, когда Иназумского воина пленяли лишь аккуратные, как лепесток коснулся, движения, когда при одном взгляде на чужие губы, своим становилось так одиноко, холодно и тоскливо? Впору думать - ритуал таинственный влиял на разум, смущая правила и стирая все границы, превращая из человека в собрата Гидро Слайма, иначе и нельзя объяснить легкую дрожь в коленях и собственную беспомощность. "Сволочь. — раздраженно подытожил Итэр, стыдливо отводящий взгляд, стоит мужу подцепить локон волос, обнажая покрасневшие кончики ушей. — Но, Бездна, такой любимый" Ладонь, неторопливо уходящая на затылок так или иначе подцепляла волосы, только из-за своей длины не вставшие дыбом, плечи сами собой поджались, стоило осознать, что он попал, по сути, в клетку из рук по бокам. И вещь сделать не так сложно: ударить под солнечное сплетение и прогнувшись выскочить, ребром ладони по шее, оттолкнуть, можно с ударом между ног, или банально попросить дать пространство... А ведь и не так уж неприятна эта близость, мысль стыдная, но сердце уже завело свою песнь и собирается играть до конца, упрямо подмечая, что кроме сестры и отца, Сяо - первый, с кем такую сближение не вызывает неудобства, скомканности. Сяо аккуратен, не давит, не кричит и не отвлекает словами, он просто молчит, давая ему свыкнуться с происходящим. Сяо больно не сделает, по крайней мере он не в том положении, чтобы быстро заломать Итэра. Грудь резко сжимает изнутри, когда занявший все его мысли Якша отказывается на расстоянии ширины двух сложенных вместе пальцев, одно движение вперёд - и уткнёшься в щеку, можно будет чуть развернуть голову, приподняться и оставить на лиловом знаке свой, невидимый. Ожидание играет на парне как на сломанном инструменте, не зная, каким следующий выйдет звук, то мелочиным и ласковым, то резким и грубым, что мелькнёт перед глазами следующим: обоюдное движение вперёд или зеркало, спрятанное в кармане одежд... Или прижавшийся к бешенно бьющейся жилке на шее муж, ухвативший одним резким движением Итэра под бедра и приподнявший легко и играючи над землёй... "Бездна, и что мне делать!?"