Сегодня, завтра, всегда

Во время ужина в Большом зале было тихо, но не безрадостно. Все пространство украсили чудными декорациями из волшебных снежинок и шелковых лент, с потолка на учеников сыпал легкий, сияющий снежок, рассыпаясь на искорки в нескольких дюймах от любой поверхности, на которую мог упасть. Призраки Хогвартса величественно плавали в воздухе и развлекали детей своими торжественными речами и причудливыми представлениями. Волшебные фигурки снеговиков из мастики катались по столу на коньках, то и дело пропадая в чьих-то ртах. Мародеры обсуждали свои личные дела и предстоящий бал: Сириус все говорил о том, как добьется согласия Амелии на его приглашение, а Римус жаловался, как тяжело ему дается переживать чужие взгляды на себе во время репетиций. Молчал один Питер, потому что ему некого было звать на бал, как казалось остальным, но Джеймс точно знал, каким взглядом он постоянно смотрит на Мэри Макдональд. — Чтоб ты знал, Питер, Мэри свободная девушка, — предупредил он друга, пока остальные были заняты разговором. — Она идет с тобой, — уныло проговорил Питер. — Только потому, что никто другой не может осмелиться ее позвать, — Джеймс высказался с такой раздраженностью в голосе, что Питер, и без того неприметный, постарался сделаться совсем невидимым. — Я тебе помогать не буду. Ты сам должен ее пригласить. — Не хочу. Не додумывай за меня, — бросил Питер, но тут же смутился от своей же грубости. Джеймс закатил глаза и отвлекся на разговор Сириуса и Римуса: — Вот почему сейчас все крутится вокруг женщин? — с показной тяжестью вздохнул Сириус, изображающий из себя крайне утомленного ухаживаниями за дамой сердца кавалера. — Для них нужно создать максимально располагающую обстановку, одаривать их цветами, выдумывать бесконечные комплименты! Они тоже могли бы постараться! — По-моему, Амелии нужен более серьезный мужчина, — Римус приподнял одну бровь и с кривой ухмылкой поглядел на друга. — Тут ты не прав, — усмехнулся Блэк самодовольно. — Она только со стороны выглядит как прилежная, серьезная леди, но на самом деле не против легкой интрижки, и ты не представляешь, как она любит дразнить меня! Вот поэтому я так в ней заинтересован, и хочу вызвать у нее ответный интерес. — И если тебе удастся, то будешь знать, что дальше интереса ничего не зайдет, а значит ответственности бояться не нужно, — заключил Римус. — Я слишком молод, чтобы задумываться о свадьбе и крепкой семье в таком возрасте, и она это понимает. — Значит Амелия Боунс на данный момент является для тебя идеалом, — продолжал раздумывать Римус. — А ради идеала можно и покрутиться вокруг женщины, не думаешь? — А я что делаю?! — воскликнул Сириус, экспрессивно взмахнув руками. — Так почему жалуешься?! — Потому что тоже хочу цветочков по утрам и репетиций по танцам! А она не дает! Джеймс вздохнул и без интереса увел взгляд. Снова настал тот период, когда он был полностью погружен в себя и свои мысли, и ничего его больше не радовало. Друзья были встревожены за его настроение, но они уже поняли, что ничего не смогут добиться от него, потому оставляли в покое и ждали подходящего момента для общения. Джеймс бы хотел им обо всем рассказать, но ему бы пришлось постараться, чтобы сконструировать все свои мысли в адекватную, понятную всем позицию. Он понимал, что подготовить их будет трудно, и объяснить свои чувства к Северусу тоже, поэтому молчал. Тем более, была вероятность, что его дружба со Снейпом разорвется в это Рождество. В таком случае, имеет ли смысл вообще придавать ему слишком большое значение в своей жизни, чтобы делиться этим с близкими друзьями? От таких мыслей Джеймс мрачнел и начинал хандрить. Марлин понимала Джеймса. Она какой уже день подряд сидела в неведении о делах Доркас, и совсем не знала, что творится в ее голове. В последнее время та выглядела такой потерянной и загадочной, будто что-то сильно обременяло ее. И Марлин не понимала, имеет ли она отношение к ее тяжелым душевным смятениям. Марлин казалось, что все началось после ее беспечного приглашения Доркас на бал. Она решила никогда не стыдиться своих чувств, но сейчас ее не покидала мысль о том, что Доркас покинет ее. Нет, эта мысль не приносила той боли, если Доркас не чувствует к ней ничего, но если в ней есть хоть капелька любви, то разве не трагично ее беззвучие? Никогда не сказать о том, что любишь, только потому что любовь эта окончится слишком рано. О чем же думала в этот момент Доркас? Переживала ли за нее? Доркас все глядела на стол профессоров и считала время до сюрприза. Сюрприза, который она и Эван Розье организовывали для школы. Они единственные, потому что подарок был рассчитан на всех, кроме них. — Возможно они еще приедут, — шепнул ей на ушко Эван, поддерживающе сжимая ее плечо. — Я ни на что не рассчитываю, — холодно отозвалась Доркас. Казалось бы, она действительно была безразлична к этому предстоящему событию. Она точно знала, что никто к ней не приедет, и причины были достаточно важны и серьезны. Тем не менее, что-то внутри сильно ее тяготило, настолько, что ее переживания за своих Слизеринцев отошли на задний план. Сейчас ее не волновало ничего, кроме школьного сюрприза, организованного благодаря ее одиночеству и одиночеству Эвана. Альбус Дамблдор стучит чайной ложечкой по бокалу, встает с места и выходит вперед. Ученики тут же обращают на него внимание и с интересом прислушиваются к нему, ожидая приятных речей. А вот и оно. Началось. — Спасибо всем, кто дал себе право оставаться счастливыми и делить это счастье с ближним, кто помогает другим справиться с одиночеством в это непростое время, спасибо тем, кто принимал участие в подготовке школы к Рождеству. Ваши сила и мужество не остались незамеченными. Я, от лица всего преподавательского состава, хочу выразить вам огромную благодарность за ваше терпение, за участие в мероприятиях, связанных с предстоящим праздником. Ваши усилия сделали наш любимый Хогвартс на это Рождество таким уютным и дышащим атмосферой праздника, каким я не помню его уже многие годы. А ведь я уже немолод, — по залу покатились легкие смешки.— Мы ценим вашу работу и готовы поддержать вас во всех начинаниях. Я очень рад, что, несмотря на трудное решение оставить вас в стенах школы ради вашей безопасности, вы не унываете и веселитесь. Но я знаю, что тоска по дому все равно гложет многих из вас, даже через призму ваших улыбок я могу представить, как тяжело находиться вдали от дома, семьи, — от этих слов зал заметно приуныл, но лицо директора сверкало улыбкой, что внушало неведанную надежду. Вероятно, кто-то догадался о возможном сюрпризе. — Но помните, что ночь темнее всего перед рассветом, а преподаватели всегда поддержат вас в трудную минуту, если только вы обратитесь к ним. Двери Большого Зала распахнулись, повинуясь взмаху руки директора, и внутрь начали входить взрослые волшебники. В зале царила пораженная тишина ровно до того момента, как один из учеников не опознал тихо в вошедших своих родителей. Зал моментально взорвался несдержанными ахами и восхищенными криками. — Рад сообщить, что ваши родители приехали навестить вас лично! — торжественно продолжил Дамблдор. — Это замечательная новость. Мы понимаем, как важно чувствовать себя рядом с любящими людьми в такие особенные дни, как Рождество. Эта встреча не сможет заменить вам поездку домой, но пусть она скрасит этот праздник, вернув ему атмосферу семейного торжества. Взрослых становилось все больше и больше. Ученики срывались с мест и бежали на встречу к своим родителям. Никогда прежде Большой зал не слышал столько признаний в любви и не видел таких крепких объятий. — К сожалению, не все родители смогли приехать. Надеюсь их отсутствие смогут компенсировать вам письма. Мне жаль, что не каждый может встретиться со своей семьей сегодня, но прошу вас не унывать… — Директор продолжал свою речь, но понимал, что большинство студентов уже забыли и про него, и про школу вокруг. Кто-то уже отыскал свою семью в числе тех, кто пришел. Кто-то бережно распечатывал конверты посланий из дома со словами любви и поддержки от самых близких. — Ты только взгляни! Мама Барти приехала! — с восхищением воскликнул Розье, глядя то на миссис Крауч, то на ее сына. — А Уолкиса навестила сестра, повезло! Эван радовался за других так искренне, что Доркас заулыбалась и отвлеклась от своих чувств. И правда: мир был полон любви, и глядя на него со стороны, она и сама впитывала ее в себя. И тем не менее, кому-то все-таки не суждено было ощутить ее. — Мои родители не приехали, — сказала Доркас, почувствовав боль где-то глубоко внутри. — Но я их понимаю, и я не злюсь. Они серьезные люди, слишком много работают. Я их понимаю. Понимаю, но… — продолжить она не смогла. — И мои не приехали, — с натянутой улыбкой произнес Эван, и крепко, почти по-родственному приобнял Доркас. Когда Джеймс увидел своих родителей, он просто не мог поверить глазам. Здоровые, в хорошем расположении духа они стояли у Гриффиндорского стола и искали взглядом сына. Джеймс и Сириус радостно побежали к ним, пробиваясь через толпу. Юфимия и Флимонт не могли не отвлечься на завораживающую архитектуру Хогвартса, ничуть не изменившуюся за годы, что прошли с их выпуска из этих стен. Они с ностальгией обсуждали прошлое, дожидаясь, когда их сын, — оба их сына, справедливости ради, — доберутся до них. Джеймс подлетел к родителям первым. Крепко обнял обоих, прижавшись, что было сил, и зажмурился. Он так скучал по ним. Так волновался за их здоровье. И он был бесконечно благодарен судьбе за то, что они выглядели такими крепкими и молодыми. — Я так вас люблю… — произнес Джеймс от всего сердца. — О, мы тоже тебя любим, дорогой, — нежным голосом прошептала его мама, стерев слезу со своей румяной щеки и приобнимая Джеймса одной рукой. А после осмотрелась и протянула вторую Сириусу. Сириус остался чуть в стороне, желая дать время настоящей семье насладиться присутствием друг друга рядом. Он не хотел вмешиваться слишком рано, он всегда был искренне рад наблюдать моменты семейного единения и радости, каких не видел в детстве, но все же подобный жест растрогал его до глубины души. Он послушался, не став заставлять леди Поттер ждать, и присоединился к объятьям, однако… Именно сейчас, именно в этот самый миг, когда ко всем ученикам наведались их родители, он вдруг вспомнил о своей кровной семье. Как бы сильно Сириус ее ни ненавидел, в особенности свою мать, отстранившись вместе с Джеймсом, и когда тот начал рассказ об их школьных буднях, в котором Сириусу полагалось только поддакивать до поры до времени, он вдруг пробежался глазами по всему Большому залу в ее поиске. Узнать в такой толпе Вальпургу он мог бы, пожалуй, даже с завязанными глазами. По тому, как подбивки туфель жестко чеканят шаг, и как вокруг разносится шлейф тошнотворно-холодного парфюма. Но Вальпурги, впрочем, как и Ориона, которых он давно про себя уже не называл матерью и отцом, в зале не было совершенно точно. Этот факт ничуть не расстроил Сириуса. Но если ожидаемое отсутствие родителей не вызывало интереса, то, с каким волнением Регулус бесцельно бродил между воссоединившимися семьями… Глупый, маленький ребенок. Сириус с сожалением проследил за ним взглядом несколько секунд. В голове возникла странная мысль — подойти к нему. Сказать, что все хорошо, его семья здесь, рядом. Он его семья. Вот только это, к сожалению, давно было не так… Все ученики родом из магических семей ринулись искать своих родителей: те, кто их нашел, с восторгом отдавались в их объятия, а кому не посчастливилось, — вышли из зала, чтобы погрустить, и, возможно, проплакаться где-то в другом месте. Вот только Пандора была ни одной, ни другой. Она вдруг спряталась под столом, и стала невидимой для всех. Для всех, кроме ее друга Барти. — Ты чего? — спросил он ее, присев рядом. — Моя мама здесь, — с беспокойной улыбкой сказала Пандора, обнимая колени. Барти пригляделся к толпе. Найти маму Пандоры было не сложно. Женщина сорока лет металась по всему помещению, в поисках дочери, с тревогой выкрикивая ее имя громче всех остальных разговоров. У нее были такие же белоснежные волосы, завязанные в неаккуратный пучок, вот только она не была похожа на дочь. Что-то в ней было совсем чуждое. Она была непримечательной, невзрачной женщиной в бесцветном платье и старомодных аксессуарах. Пандора любила яркую, экстравагантную одежду, которая привлекала к ней большое внимание. Маму ее наоборот, было сложно заметить в толпе, если бы не белоснежные волосы. Хотя и они не были такими чистыми и светлыми, как у Доры. — У нас с ней не очень хорошие отношения, — смущенно призналась Пандора, заставив Барти сильно удивиться. Она никогда не рассказывала ему про свою мать и отношения с ней, а он не спрашивал предполагая, что ей не захочется рассказывать. Он знал только то, что ее отец ушел после ее рождения, а братьев и сестер у нее не было. — Но ты не можешь прятаться вечно. Она ведь приехала ради тебя, — с осторожностью произнес Барти, помогая ей выбраться из-под стола. Дора, сидя на коленях, взялась за стол и выглянула, глядя на свою маму. Барти впервые видел ее такой встревоженный, будто перед ней возникла страшная опасность. Мама продолжала беспокойно искать свою дочь, и, кажется, тревожности в ней было столько, сколько не было ни в одном ученике во время СОВ. — Не хочу выходить… — в сомнениях шепчет Пандора, не сводя с нее глаз. Ей было жаль свою маму, но она знала, что после встречи с ней ей будет жаль только себя. И вдруг, в толпе она увидела кое-кого еще. И тогда, без лишних мыслей она подорвалась с места и встала. Щеки ее наполнились румянцем, а глаза неимоверной, бесконечной любовью. — Фили… Фили! Позабыв о всех своих страхах и волнениях, она ринулась вперед, в толпу, оставив Барти позади. Ведь там ее ждал Ксенофилиус, ее любимый, самый любимый человек во всем мире. Увидев ее, бегущую к нему в объятия, он радостно побежал к ней навстречу. Она прыгнула ему на шею и обхватила его талию ногами. Вероятно, он был единственным парнем, кто решил навестить свою девушку в такой день. И он был ее. Ксенофилиус расцеловывал ее лицо, обнимал так крепко, словно хотел слиться с ней воедино. Наконец-то она почувствовала это родное тепло, любимое и нежное, о котором мечтала все время нахождения в Хогвартсе. Их объятия были такими страстными, что казалось, будто время замедлилось и остановилось в этот момент. Пандора чувствовала, как ее сердце бьется рядом с его, и это наполняло ее самым настоящим счастьем. Ксенофилиус улыбнулся ей и слегка отодвинулся, чтобы взглянуть ей в глаза. Ее глаза были полны трепетной любви, и он просто не мог оторвать от них взгляд. Он медленно наклонился и поцеловал ее нежно в губы, подтверждая свои чувства. Счастье и блаженство наполнили ее сердце до краев. Она знала, что с ним она всегда будет дома, что она — его истинная половинка. И они оба знали, что независимо от того, что их ждет в будущем, они будут всегда вместе, потому что их любовь непобедима и вечна. — Моя маленькая вселенная… — ласково прошептал Ксенофилиус ей на ушко, не переставая ее целовать. Тогда и объятия матери показались Пандоре не такими страшными. Она обняла и ее, со всей искренней привязанностью к ней. Потому что Ксенофилиус был здесь, человек, который давно стал частью ее семьи. — Дорогая, я так о тебе волновалась! Миленькая, маленькая Пандора! — горячо воскликнула ее мама, нежно к ней прижимаясь. Барти смотрел на воссоединение его дорогой Доры с ее единственной любовью. И тогда он снова вспомнил, что никогда не сможет стать ей ближе, чем Ксенофилиус Лавгуд. Он прикусил губу до крови, сжал кулаки, но не мог отвести от них взгляд. «Какая красивая пара…» — думал Барти, — «Я же выгляжу совсем смешно рядом с ней». Пандора никогда не улыбалась так ярко, не обнималась так крепко, и не сверкала ярче звезд, как сейчас, рядом с Лавгудом. Вдруг Барти задумался: а какая фамилия у Пандоры на самом деле? Она всегда называла себя Лавгуд, будто уже была его женой, и никогда не упоминала свою фамилию. А Барти не искал ответа, и не хотел раскрывать то, что Пандора так хотела скрыть. — Аж тошнит, — буркнул Регулус прямо под ухо Барти, заставив его дернуться. — Есть немного, — слабо улыбнулся ему Барти. — Не очень-то приятно на это смотреть. Барти и Регулус глядели на счастливую Пандору и молчали. По крайней мере они были вдвоем, и поэтому атмосфера вокруг них ощущалась не так тяжеловесно. Регулус неловко чесал затылок и глядел на Барти не зная, как завести с ним разговор. Потом он вспомнил, что еще никогда не испытывал неловкости или сомнений в общении с ним, и все-таки решился сказать: — А меня никто не навестил. Барти тут же отвлекся от Пандоры и с сожалением посмотрел на друга. Ему стало даже стыдно, что в такой ситуации он зациклился только на своих проблемах. — Мне очень жаль, Рег… — Нет-нет, все хорошо. Грустно немного, но это было ожидаемо, — Рег безразлично пожал плечами. — На самом деле я больше рад за тебя, чем опечален за себя. К тебе приехала мама, представляешь? — Мама? — удивился Барти, и вгляделся в толпу. Действительно. Там, у профессорских столов стояла миссис Крауч: женщина небольшого роста с короткими, уложенными, кудрявыми волосами, в дорогом платье и мантии, с веснушчатым, очень добрым лицом. Барти тут же помчался к ней, еле пробираясь через людей. Он кое-как выбрался к ней, и когда она увидела его, тут же расставила руки для объятий. Они с любовью прижались друг другу, и негромко заговорили о чем-то, понемногу отходя от столов преподавателей. — Я так скучала, мой мальчик… — сказала она, нежно поглаживая его по волосам. Впервые за столько времени Барти наконец ощутил себя в полной безопасности, в ласковом, домашнем уюте. Как же мучительно было жить без нее, притворяться взрослым, не нуждающимся в чьей заботе. Но теперь его мама была здесь, и он мог снова ощутить себя обычным ребенком. Счастливым, самым счастливым ребенком, потому что сегодня к нему наведалась не только дорогая матушка, но и отец. — Папа? — изумился Барти, не веря своим глазам. Его отец стоял спиной к нему всего в нескольких футах рядом с директором. Он тут же вырвался из объятия матери, что так крепко держали его, и поспешил встретить отца. Барти крепко обнял его со спины и прижался к нему всем телом. Впервые он ощутил от него такое тепло, такую сердечность… Чтобы он и приехал! Какие же чудеса Рождество приносит в жизни каждого ученика! Ведь когда еще Крауч старший проявлял такую заботу… — Ты что, не видишь, что взрослые разговаривают? Голос отца, холодный и разрушительный как снежная буря, заставил Барти тут же прийти в себя. Он поднял голову и увидел в его глазах такое безразличие, словно к нему подошел совершенно незнакомый человек. Барти отстранился. Отец смотрел на него так серьезно и бесчувственно, что юноша испытал сильный стыд, словно проблема была в его чувственности, которую он никак не мог сдержать. Отец отвернулся и продолжил говорить с Дамблдором об организации сегодняшнего дня и о приезжих взрослых. Барти смотрел на отца, и все думал: может он все-таки отвлечется, закончит разговор и повернется к нему, обнимет, извинится. Но он был слишком погружен в свои дела, и вскоре отошел с директором к другому углу Большого зала, подальше от своей семьи. — Он приехал не ко мне, да? — тихо спрашивает Барти у мамы, хотя и так знает ответ. — Мне жаль… — шепчет она, уткнувшись в его хрупкое плечо. И даже у нее не нашлось ни единого оправдания для Бартемиуса, которыми она всегда разбрасывалась в такие моменты. Ни трудности и занятость на работе, ни скупость эмоций: больше ничего не являлось достойным объяснением. Вывод был только один: Барти не был для него сыном. Только наследником. *** За сегодняшний день Большой зал испытал в себе огромное сплетение счастья и горя. Но ни одно не могло перекрыть другое: кто был счастлив, не замечал несчастья, и наоборот. Мало кто заметил, сколько учеников пролило слез, и как долго они искали своих родителей, и в итоге разочаровались. Таких, конечно, было не так много. Большинство учеников, не встретившихся с родителями, были Слизеринцами, маглорожденными или сиротами. Слизеринцы потому, что у многих из них родители уже числились преступниками, маглорожденные из-за правил волшебного мира и опасности. Письма не могли заменить им встречу с семьей. Кому-то не пришло и письма… Дамблдор замечал опечаленный вид этих учеников и искренне жалел их. И все-таки, в этот день радости было куда больше, и ради тех, кто не сможет его испытать, отказываться от него было нельзя. Несмотря на большое количество людей, в Большом зале было не слишком громко. Семьи молча держали друг друга в объятиях и наслаждались моментом. Только Марлин, бегающая вокруг родителей от резкого прилива активности кричала во все горло, радушно их приветствуя. Да и миссис и мистер МакКиннон были очень на нее похожи: такие же веселые, громкие люди, не стесняющиеся никого и ничего вокруг. Мистер Макдональд, обычно занятой волшебник, отложил все свои дела в министерстве и приехал к дочери. Родители Римуса казались обеспокоенными его делами в школе, но были очень рады видеть его в хорошем здравии. — Мы здесь всего на два дня, — говорит Флимонт детям. — Возьмем гостиницу в Хогсмиде и каждый день будем вас навещать. Простите, что не смогли выбить больше дней. — Все хорошо, главное, что вы здесь. Мы рады вас видеть, — с улыбкой успокаивает их Сириус, радушно их обнимая. — К счастью, завтра и послезавтра у нас выходные, так что весь уикэнд мы можем провести вместе, — с улыбкой делится Джеймс. — Так учеба у вас продолжается? — удивилась Юфимия. — Обещали ведь закончить учебу пораньше! — Тестирование уже проводилось. Последние дни мы должны отходить формально, чтобы услышать свои отметки и узнать, чего ждать во втором семестре. А дальше мы отдыхаем, — Сириус пожимает плечами. Он не большой любитель правил, и с удовольствием бы нарушил их, но, зная, что это расстроит самых дорогих ему людей… — Вот и отлично! — радуется Юфимия. — Пока не слишком поздно, не хотите прогуляться с нами по Хогвартсу? Кажется, замок ничуть не изменился за эти годы! Но вам наверняка известны все самые увлекательные места. — Женщина подает руку супругу, и Флимонт бережно берет ее под локоть, обращая взгляд на переглянувшихся детей. — С радостью стану вашим гидом, — улыбается Сириус, подмигивая Джеймсу. Общаясь с родителями, Джеймс вдруг думает о том, как было бы здорово познакомить их с Северусом, и также пообщаться с его матерью. Он отворачивается от семьи и присматривается к Слизеринскому столу, выискивая там его. Только сейчас он замечает, что Слизеринцев почти нет в Большом зале, а те, кто остался, вместо семейных объятий получают совиной почтой конверты и посылки. Так и Снейп сидит и читает письмо, а лицо его при этом такое печальное, что самому Джеймсу становится больно от его вида. Пока все заняты своим делами, и никто не видит дальше своего счастья — Снейп, как и многие другие, дает волю эмоциям. Он подрывается с места и выбегает из Большого зала, крепко сжимая письмо в кулаке. Джеймс машинально шагает в сторону дверей, но останавливается, замирает и оборачивается. Он ведь так волновался за родителей, так хотел их увидеть. Разве в этом случае чувства Северуса будут иметь такую важность, по сравнению с его дорогой семьей? — Джеймс, все хорошо? — взволнованно спрашивает отец, когда Джеймс возвращается к ним. — Ты выглядишь чем-то обеспокоенным. — Я… Я просто… — Джеймс смотрит то на них, то на двери Большого зала. — Мне нужно ненадолго отлучиться и закончить дела. Я быстро! И все-таки, Джеймс оставляет родителей с Бродягой, и бежит к Северусу. Он чувствует, что ему необходимо сказать ему хотя бы пару добрых слов, успокоить его. Это не должно занять слишком много времени. Он нагоняет Слизеринца уже в коридоре: хватает за руку и заставляет остановиться. Хват его получается не слишком грубым, но Северус тут же вырывается и отталкивает от себя Джеймса. Делает он это так быстро, словно знает, что тот за ним побежит. — Северус, мне жаль… — искренне произносит Джеймс, не ожидая от него настолько резкой реакции. — Заткнись! Ты… Тебе никогда не понять! Лучше потрать время на свою семью, чем на жалость ко мне! Северус не умеет плакать. Когда ему хочется, он выражает это желание через неумолимую ярость, но Джеймс знает об этом, и его это уже давно не пугает. Он знает, что если будет терпеливо молчать и внимательно слушать, Снейп выскажет все, что наболело, и ему станет легче. — Моя мать не преступница волшебного мира, не мастер темных искусств, не магл… Знаешь, как она оправдывает свое отсутствие?! — Снейп резко вытягивает руку и показывает Джеймсу смятое письмо, чуть не ударив его в нос. — «Мы бы в любом случае не смогли увидеться на Рождество, так что не печалься и не скучай»! Но она ведь могла приехать! Ей поступало приглашение, как и всем остальным родителям! — Может у нее есть серьезные причины? — Джеймс пытается смягчить ситуацию, но его слова заставляют Северуса злиться еще больше, и теперь уже на него. — Какие причины могут быть, чтобы не увидеть родного сына раз в несколько месяцев?! Почему ты ее защищаешь?! — Я не защищаю. Северус, я не знаю твою мать, — Джеймс начинает паниковать, что все говорит и делает не так. — Тогда не пытайся смягчить мое отношение к ней! Она заслужила моей злости! Северус одним махом разрывает письмо матери и бросает его. Джеймс не двигается с места не имея ни малейшего понятия, что делать, чем помочь. Северус сам пребывает в растерянности от своей же вспыльчивости. Он смотрит на разорванное письмо, и вскоре гнев в его взгляде сменяется на печаль. Он хватается за голову, опирается на стену плечом, и медленно скатывается по ней, садясь прямо на пол и утыкаясь лицом в колени. Джеймс молча садится рядом с ним и ждет, пока он успокоится, придет в себя. Он не торопит его, даже не трогает, ничего не говорит. Вдруг, в коридоре слышатся голоса: — Прекрати ныть! А если другие увидят? — Ко всем приехали! Ко всем кроме меня! Зачем Дамблдор вообще это устроил?! — Многих не смогли навестить, не думай, что ты один такой! Когда Джеймс и Северус слышат чужие крики, они тут же отвлекаются каждый от своих мыслей, и настороженно прислушиваются. Подслушивать им совсем не хочется, так что Джеймс встает на ноги, помогает подняться Северусу, и ведет его за собой прочь от этого коридора. — Ты их как смерти боишься, так чего ждал, что они приедут? Тем более, ты знаешь, что их вряд ли пропустили бы в Хогвартс. — Да знаю я! Но в таком случае, мне бы хотелось иметь других родителей, не чистокровных! Голоса принадлежат Мальсиберу и Эйвери. Проходя мимо них за угол, Северус и Джеймс не смотрят в их сторону специально, но замечают боковым зрением: Эйвери сидит на полу и льет слезы. Мальсибер сидит рядом и успокаивает его. Проходя еще дальше, Джеймс видит других учеников, плачущих и расстроенных, обиженных и злых. Он вдруг чувствует сожаление. Стыд за то, что может радоваться, пока другие страдают. Но Северуса, похоже, немного, но успокаивает это зрелище. По крайней мере, оглядевшись по сторонам, дальше идет со спокойным, немного унылым выражением лица. Джеймс провожает Северуса до самых подземелий, в его комнату. Они оба не проронили ни слова, только находились рядом и переживали свои чувства. — Возможно Дамблдор и правда зря это сделал, но, как я понимаю, решение принимало Министерство, — Джеймс разрушает тишину, стараясь поддержать Снейпа. — Нехорошо получилось, что кому-то приходится радоваться, а другим горевать. — По крайней мере ты увидел родителей, — говорит Северус, ложась на кровать. Вероятно, он не думает, что счастье большинства перевешивает несчастье меньшинства, но тоже хочет поддержать друга. Джеймс ходит кругом по слизеринской комнате и с интересом разглядывает ее. Она была очень ухоженная, не такая, как у Мародеров. Ни плакатов, ни лишних вещей, но много книг и сложенной одежды. Джеймс никогда здесь не был, и несмотря на мрачную атмосферу, решает отвлечься и полюбопытствовать. — А ты не хочешь познакомиться с моими родителями? — спрашивает он как бы невзначай. — Могли бы посидеть в Хогсмиде, или в укромном месте в Хогвартсе, если не жалуешь чужие взгляды. Они хорошие, и всегда готовы к новым знакомствам. — Ты сам себя слышишь? — бормочет Северус, уткнувшись в подушку. — «Мама, папа, привет. Это Сопливиус из неблагополучной семьи, а еще он увлекается темной магией и воняет зельями. Знакомьтесь с ним», — спародировал он. — Ну зачем ты так, — расстроился Джеймс. — А что? Ты ведь и сам понимаешь, насколько это плохая идея. А если нет, то ты идиот. Извини, Джеймс, но это так. Джеймс устраивается на кровати с другого края. Северус лежит к нему спиной, свернувшись клубком, обнимая колени. Он выглядел как брошенный кот. Таким грустным, словно его никогда никто не любил. Джеймс ранее не ощущал с кем-либо такую связь, глубокую и сокровенную, позволяющую ему так ярко ощущать чужую боль. Он смотрит на Снейпа и чувствует, как сердце болит за друга. Как же ему хочется видеть его счастливым... — Теперь мне очень стыдно за то, как я разозлился на маму… — говорит Северус сдавленным голосом. — Но так за себя обидно… — На родителей и правда сложно злиться, даже когда они заслуживают этого, — говорит Джеймс, внимательно слушая его. — Мне очень ее жаль, Джеймс, — тихо, почти шепотом произносит Снейп, лишь бы унять дрожь. — В ее письмах всегда столько боли и отчаяния… А я как будто проживаю не свою жизнь… Сейчас у меня вроде все хорошо, но когда она пишет, я только и думаю о том, насколько она несчастна. Я бесконечно сильно жалею ее, и оттого все больше ненавижу отца, причину ее терзаний, — он тяжело вздыхает, судорожно выпуская воздух из легких. — Она не заслужила такой жизни… Снейп делает паузу. Больная тема сжимает горло, и он замолкает. Джеймс смотрит на него и не совсем понимает, но очень сочувствует ему. Вот-вот Слизеринец разразится громкими рыданиями — так думает Джеймс, но этого не происходит. После небольшой паузы, Северус продолжает рассказ: — Я не хочу здесь находиться… Не хочу, чтобы меня трогали. Я чувствую себя подавленным, и недостойным ничего хорошего. Не хочу видеть даже маму, потому что знаю: я не сделаю ее счастливой, и она меня уже тоже. Она так страдает, намного сильнее меня, а я смею злиться… Но она никогда не задумается о том, какого приходится мне… Наверное я самый неблагодарный ребенок в мире. Во мне столько злости и обиды… Я всех опасаюсь, всех считаю ненадежными, предателями. Я постоянно на всех злюсь, даже без причины. Меня просто раздражают голоса, постоянный шум, бессмысленные разговоры и взгляды. Я не знаю как справиться с этим. Джеймс, я не понимаю, как ты можешь находиться рядом со мной... Когда Северус замолкает, и Джеймс тут же обнимает его, прижавшись к спине. Он боится обхватывать его всего — боится, что так Северус будет чувствовать себя несвободно, поэтому просто кладет ладони на его плечи, щекой касается его голой шеи. Северус млеет от такого жеста, но даже не вздрагивает и не отталкивает его. Джеймс не знает, что творит, но сейчас это кажется уместно, как будто так и должно быть. Как будто это нормально, лежать вот так в обнимку с парнем. Это странно, возможно даже неправильно, но ни Снейп, ни Джеймс не заканчивают этот момент. Джеймс не понимает, что все-таки Северус хотел ему донести, и почему ему так больно говорить о матери. Он хочет узнать больше, задать вопросы, но боится задеть Снейпа еще больше. И он думает о том, что никогда в жизни больше не оставит Северуса одного. Он всегда будет с ним, выручит из любой передряги, поможет решить все проблемы, увезет в лучший мир, подарит ему все самое лучшее, всю планету, всю вселенную. — Джеймс, твои родители… — Сейчас я пойду к ним, подожди… — говорит Джеймс, наслаждаясь его теплом. Впервые он так близок к нему. Впервые так нежно… «Вот бы всегда было так. Пусть только в жизни Северуса все было бы хорошо.» Джеймс вернулся только под вечер, когда солнце опустилось за снежный горизонт, а до комендантского часа оставалось два часа. Директор позволил сегодня ученикам лечь позже, чтобы все успели пообщаться с родными. Некоторые из них уже отправились в Хогсмид занимать комнаты в гостиницах. Впервые в ночном Хогвартсе ходило столько много учеников: со своими членами семьи они прогуливались по всему замку, напоминая им об их молодости. Джеймс надеялся, что его родители все еще находились в Хогвартсе, хотя не обиделся, если бы они уже теплились в Хогсмиде. За свою задержку ему стыдно не было, и он был уверен, что родители бы поддержали его, а отец и вовсе назвал настоящим мужчиной за его заботу о любимом человеке… Если бы, конечно, они посчитали, что его любимый человек — женского пола. Джеймс поник. Он шел по коридорам медленным шагом и размышлял о своих несчастьях. Лучшим решением было просто не думать наперед и не накручивать себя, но будущее казалось слишком размытым и неясным, чтобы совсем его не бояться. «Может снова поговорить с Пандорой?» — подумал Джеймс с верой в то, что у этой девушки имеется какая-то неизведанная, мощная энергия, придающая окружающим уверенности в себе. «А может наконец поговорить с Сириусом?» — снова пришла ему мысль, но обдумывая ее, голова его еще больше начинала болеть. Пандора хотя бы смотрит поверхностно на его проблемы, и ей не нужно пересказывать все предыдущие события в его жизни, дабы получить от нее поддержку. Мысли Джеймса словно материализовались и призвали к нему Когтевранку. Она стояла этажом ниже от коридора к гостиной, и была одета как-то странно. Когда Джеймс окликнул Пандору, то сильно смутился, увидев вместо нее взрослую женщину. Он сразу понял, кем она ей приходиться. — Прошу прощения, издалека вы очень похожи, — неловко проговорил Джеймс, почесывая затылок. — А ты ее друг? — спросила она. — Да, — подтвердил он. Джеймс спешил, но когда увидел, что женщина поднимается к нему, замер и стал ее дожидаться. Хотя ему не хотелось говорить с ней, и вообще не видел в этом смысла, но все равно не ушел. Вероятно, женщина хотела пройти к гостиной Когтеврана на шестом этаже, но по какой-то причине решила подняться и задержать незнакомого юношу. Это было странно, да так, что Джеймс совсем потерялся в словах. — Меня зовут Флоренс, — сказала она. — Я Джеймс, — юноша растерянно глядел на нее. Что-то в этой женщине было странное, и ощущалось неправильно, не так, как у Пандоры. Словно Флоренс была призраком. Белоснежные, немного грязноватые волосы и серая, ничем не примечательная одежда. Лицо ее было кукольным: не миниатюрным и привлекательным, а бездушным и почти неподвижным. Она постоянно улыбалась, так, будто под кожей ей подтянули мышцы и закрепили иголками. От взгляда ее становилось особенно не комфортно. Он был пустым и почти прозрачным. — Не думала, что у нее есть друзья, — тихо пролепетала Флоренс, подойдя к Джеймсу почти вплотную. — Да еще и мальчик… — У нее, вроде как, много друзей, — сболтнул Джеймс, вжавшись от нее в стену. — Мальчики? — Да… Нет, и девочки есть, — было уже поздно, когда Джеймс понял подозрения женщины. — Ее сильно обижают? — Простите? — Ее сильно обижают? — повторила она тем же тоном. — Ну… нет. Не знаю, спросите ее. — Ты не знаешь, но являешься ее другом? — Я не понимаю, к чему вы клоните. Я не так хорошо общаюсь с Пандорой, как другие, — Джеймс начал чувствовать себя совсем неудобно. — Все хорошо, я ни в чем тебя не обвиняю, — за весь разговор выражение лица Флоренс никак не изменилось. — Знаю, как с Пандорой бывает сложно. Наверное, быть ее другом сложно. Джеймс разинул рот, совсем теряя суть разговора. Он понятия не имел, как женщина дошла до таких умозаключений, и не знал, что ответить. Но Флоренс решила, будто он не понимает, о чем речь. — Пандора слегка не в себе. У нее проблемы с головой. Она даже лежала в больнице Святого Мунго. — Почему вы рассказываете это мне? — теперь Джеймс начал злиться. — Пандора абсолютно нормальная. Она бывает неспешной и задумчивой, но это не следствие какой-то головной болезни. Джеймс говорил искренне. Конечно, он не мог знать Пандору так, как ее мать, но доверие она совсем не вызывала. Флоренс вдруг перестала улыбаться, а глаза ее заблестели. Несмотря на сказанное, женщина восприняла слова по-своему, и судя по всему, они стали лишь подтверждением ее предположений. — Простите, но мне надо идти, — поспешно пробубнил Джеймс, и направился к волшебной лестнице. К счастью, Флоренс не стала его догонять. Но она осталась стоять на одном месте и печально глядеть в пустую стену. Джеймсу вдруг стало совестно, и он подумал, что, возможно, он сделал или сказал что-то не так, или ответил женщине слишком грубо. Он прокрутил раз пять тот диалог, и в конечном счете решил: проблема не в нем, просто семья Пандоры явно имеют специфический нрав, или же ее мать слишком остерегается мальчиков, и таким образом решила оттолкнуть его от дочери. И первое и второе предположения звучали достаточно правдоподобно, так что Джеймс решил поставить на них точки. — Ох, это же сын Поттеров! — чей-то ласковый голос этажом выше прозвучал неожиданно, но так мягко, что Джеймс не испугался. — Мистер Поттер, ваши родители ждут вас в гостиной! Мы с ними так хорошо пообщались! Говорила миссис Берта Крауч. Увидев ее, Джеймс не смог сдержать улыбку. Он часто видел их на светских мероприятиях, на которых бывал с родителями, и всегда подмечал, насколько приятна эта женщина. Неудивительно, почему мистер Крауч, к слову, стоящий рядом с ней, так любил ее. Они всегда были вместе, редко разделялись, шли хвостом друг за другом. Семья Поттеров не поддерживала с ними тесное общение, но Юфимия и Берта часто переписывались и обменивались подарками на праздники. — Здравствуйте, миссис Крауч, мистер Крауч. Бартемиус учтиво поклонился. Лицо его всегда казалось суровым, но рядом с женой он смягчался, и выглядел почти добрым. — Мне кажется, или ты подрос? — спросила женщина, почти восхищенно. — Девочки растут постепенно, а вот мальчишки: оглянуться не успеешь, а они хоп, и выросли. — добрый голос располагал к себе, и всегда напоминал о своей собственной матери. — Жду не дождусь, когда меня начнет удивлять Барти! — Для своего возраста он достаточно высокий, — проговорил Бартемиус каким-то монотонным голосом. — Наверное, пошел в меня. — Ну конечно он пошел в тебя! — захихикала женщина. — Поди в меня, то перестал бы расти еще года два назад. — она была очень низкой, особенно по сравнению с супругом. Джеймсу никогда не было с ними неловко, но вдруг он вспомнил, как еще в начале года подслушал под мантией невидимкой разговор мистера Крауча и Барти, в котором узнал, что он бил его за слухи о причастности сына к пожирателям смерти. Ему стало неуютно находиться с ним рядом, и хотя спокойный и сдержанный образ располагал к себе, угрюмость и внутренняя суровость очень напрягала Джеймса. Ему бы хотелось больше поговорить с Бертой, но Бартемиус отталкивал, да и время уже поджимало, а Джеймсу было необходимо увидеть родителей. — Извините, но я… — Берта, мистеру Поттеру нужно быть в гостиной с родителями. Не будем его отвлекать, — опередил его Крауч, и это вызвало у Джеймса уважение. Он улыбнулся и прошел мимо них, но перед тем, как уйти, вдруг решил спросить мужчину напрямую: — Скажите, это вы взялись за организацию приема гостей? — Прошу прощения? — Вы приехали, чтобы организовать встречу для семей? Джеймс ни за что бы не подумал, что его вопрос может оказаться беспечным, если бы лицо Бартемиуса не исказилось какой-то печалью. Он поднял брови, и взгляд его впервые сделался таким мягким и, кажется, почти трагичным. Джеймс удивился и почувствовал себя крайне неловко, словно его слова задели мужчину до глубины души — Я приехал увидеть сына, — сказал Бартемиус расстроенно, словно впервые осознал, насколько окружающим тяжело видеть правдивость и естественность в его действиях и словах. — Да, точно, извините, — смущенно сказал Джеймс, почесав затылок и уведя взгляд от мужчины. Миссис Крауч мягко улыбнулась, но когда она отворачивалась, Джеймс заметил, что улыбка сошла также быстро, как и появилась. Бартемиус ласково положил руку на ее талию, но она не взялась за него. «Надеюсь мистер Крауч не будет держать на меня зла» — подумал Джеймс, продолжив свой путь. Впереди его ждала еще одна семья. — Джеймс, ты что, потерялся?! — чужой крик в коридоре, ведущему к портрету Полной дамы, заставил юношу вздрогнуть. — Там тебя заждались родители и друзья! Такие хорошие люди, просто чудо! — Здравствуйте. Приятно видеть вас в здравии, — улыбнулся Джеймс. Говорил мистер МакКиннон. Рядом стоящая миссис МакКиннон поддакивала и над чем-то звонко хихикала. Они выглядели слегка выпившими, но очень веселыми и безобидными. Джеймс знал их — они были известными мракоборцами, поймавшие ни одного Темного волшебника. Семейство Поттеров были с ними знакомы, и часто виделись на разных торжественных мероприятиях. Он не удивился, увидев с ними Марлин, одетую в уличную одежду. — Вы решили отправиться в Хогсмид втроем? — Думаю, Дамблдор не будет против, особенно если не узнает об этом, — сказала Марлин с хитрой ухмылкой. — Может и тебе стоит провести эту ночь за долгими разговорами с семьей! Родители ведь тоже наши друзья, — задорно произнесла миссис МакКиннон. — Отправляйся к семье, ведь так важно провести с ними достаточно времени до конца! Семья МакКиннон прошла мимо него вперед, продолжая смеяться и шутить между собой. Джеймс с улыбкой проводил их взглядом, думая о том, сколько же причудливых семей сегодня собралось в Хогвартсе. Осталось лишь пообщаться со своей, родной и любимой.