元梦旧日。Юньмен в старые времена.

1. В сезон дождей, в праздник Цинмин, душа возвращается к семье. Храм предков мрачен и холоден, множество ритуальных табличек нагромождены друг на друга. Цзян Чэн заходит в угрюмое помещение и зажигает три благовония. После присаживается недалеко от выхода, в ожидании умерших призраков, что должны были прийти. С раннего утра до позднего вечера дул ветер, что методично сдувал пепел, сыпавшийся с благовоний. Ноги неприятно покрывались мурашками от холода. Но никто не приходил. Цзян Чэн оставался один, всегда один в таком большом Линхуа. Поэтому он не верил в существование духов. Если бы души действительно существовали в мире, то порог его дома уже давно должен был быть истоптан, а нежели как сейчас, когда ясно, что он – единственный живой, хотя различий между ним и умершим почти нет, и никого больше нет. Никого нет. Дом уже давно перестал быть домом, и никого рядом так же давно нет. Нет ни Цзян Фенмяня, ни Юй Цзысюань, ни юньменских ребят, нет больше Вэй Усяня. Сердце Цзян Чэна болело, но если бы боль была хоть чуть более сильной, то…возможно он бы ничего не почувствовал. Она бы просто стала острым лезвием, холодным и яростным, как призрак в тени, окутывающий его в стальные объятия. В храме стало ещё холоднее. Небо начало сереть и ливень не заставил себя долго ждать. Нити дождя непрерывно закружились вокруг, облепляя тело Цзян Чэна. Одежда становилась всё более тяжёлой, даже если, попытаться выжать её, то это никак бы не помогло. Ножны меча так же намокли. Ветер стал как будто ещё сильнее. Холод так же только усилился. Цзян Чэна неожиданно осенило, что если он промокнет достаточно, то тогда завтра у него возможно поднимется жар и в полусне, в полубреду он сможет увидеть некоторых важных людей. Однако над головой тихо и крепко держали зонтик, а на тело накинули плотную накидку. –Господин Цзян, ветер слишком холодный, а дождь лишь усиливается, я хоть и появился без приглашения, но не могли бы вы проводить этого Ланя до комнат? Произносит тёплый голос с нежной улыбкой на устах. Цзян Чэн от удивления резко поворачивает голову, неожиданно натыкаясь на чистую осеннюю гладь реки. Именно так можно было описать чужую пару глаз. Радужка, которых излучала свет утренней росы, как будто весенний дождь, простой и безмолвный, не вызывающий у людей мнение о слабости, а наоборот вызывающий ощущение неописуемой остроумности. Если бы такой взгляд можно было увидеть у ребёнка, то это определённо был бы тип того самого умного и преуспевающего во всём ученика. И даже покинув академию, спустя годы, вероятно, сам мастер Лань будет помнить его. Неоднократно ставя ученика в пример другим, хваля бесчисленное количество раз. Этот грациозный молодой господин, прекрасный как нефрит, первый сын ордена Гусу Лань – Цзэу-Цзюнь – Лань Сичень. Было отчётливо видно, что Цзян Чэн был погружён в глубокую печаль, но этот человек держал рот на замке, не поднимая вопрос о состоянии Цзян Чэна. Сам же Цзян, наоборот, начал винить не идеальную погоду для встречи, холодный ветер и своё отсутствие манер. Сичень был гостем, однако принёс хозяину дома зонт и повёл его до комнат. Такой внимательный, такой заботливый. Пусть даже Цзян Чэн, который обычно был груб, особенно с без жалостливыми словами, что легко слетали с губ, но это всё равно не помогло звучать ему более язвительно: –Глава клана Лань действительно готов спасти всех и каждого. Столько благородства. Лань Сичень не заметил насмешки, а наоборот увидел в этом комплимент. Он тихо усмехнулся и притянул свою ладонь к чужой холодной руке, переплетая пальцы. Так они и отправились в сторону согретых комнат. Цзян Чэн нахмурил тонкие брови, агрессивно пытаясь вырваться, но, конечно, же ничего не получилось. На самом деле глубоко в душе ясно понимая, что руки этого человека обладали чрезвычайной силой. В конце концов не отодвинувшись хоть на миллиметр, он перестал вырываться, потеряв всякую надежду. Но пусть, господин Лань, считает это за снисхождение. Лань Сичень уже делал так во времена «выстрела в солнце», когда они сражались вместе с Цзян Чэном на одном поле. Тогда у Цзян Чэна был сильный ниспадающий жар, тело чувствовало озноб, но он притворялся, что его это не волнует, продолжая воевать на передовой. После окончания очередной битвы, Лань Сичень задержался чтобы вскипятить воду, но стал свидетелем и невольным участником, того, что Цзян Чэн никогда не хотел, чтобы кто-то увидел, это было очень стыдно. Цзян хотел просто пройти мимо, но оступился об какую-то неровность и упал прямо в объятия Сиченя. Тёплый весенний ветерок, тёплые объятия. И руки Лань Сиченя тоже тёплые. Его руки были более широкие и красивые, чем тонкие и костлявые руки Цзян Чэна. Изящно выглядящая и очень тёплая рука была особенно горячей для замёрзшего Цзян Чэна, но должно быть она была такой из-за недавней возни с огнём. В тот момент хотелось, чтобы его не отпускали. За это Цзян Чэн был обязан услугой. Лань Сичень был очень заботлив в те времена. Цзян Чэн сгорал от смущения и когда понял, что отпускать его никто не собирается, смирился, оставаясь рядом. В тот неловкий момент Цзян Чэн и Лань Сичень были самыми близкими друг для друга. Он опирался на руки Лань Сиченя, говоря какую-то чепуху, пока его глупого держали в объятиях. Его кормили лекарством с ложечки, будто Цзян был маленьким ребёнком. Но из-за жара не только его речь стала бессвязной, но и сам мозг видимо отключился. Он…он тогда увидел в главе клана Лань образ покойной Юй Цзысюань. Не выдержав, глаза Цзян Чэна раскраснелись и слёзы, как жемчужины одна за одной покатились по щекам. Всё дошло до того, что он в бреду случайно сорвал налобную ленту Сиченя, крепко держа её в своей руке. Длинные волосы рассыпались вслед за упавшей лентой. Цзэу-Цзюнь замер, испытывая настоящее потрясение. Он хотел как-то поддержать, но руки и ноги не слушались, а потом он просто последовал чужой просьбе и поцеловал его в лоб. Это был противоречивый поцелуй, из жалости и с нотками эгоизма поцелуй. Неправильный поцелуй, украденный в юности. Неправильно, неправильно было просить своего возлюбленного о таком. Этот тайный поцелуй случайно увидел Лань Ванцзи. Ханьгуан-Цзюнь от удивление отошёл спиной назад, ударившись о стол с приглушённом стуком. Зрачки сузились, губы сжались в тонкую полоску и немного задрожали: «……сючжан?» Лань Сичень однако приобрёл спокойный вид, выражение его лица было невозмутимым. Приподнимая один палец к краю губ, он немного ухмыльнулся и тихим шёпотом произносит: «Ванцзи, мне бы хотелось, чтобы ты сохранил секрет этого сючжана.» Конечно, Лань Ванцзи не мог отказать, но он не понимал, когда сючжан обзавёлся привычками обрезанного рукава и почему он выбрал именно этого человека, и почему…это был именно Цзян Ваньинь. Всё-таки Цзян Чэн всегда выглядел всегда таким саркастичным и недовольным, вечно холодными насмешками, и он всегда был недостаточно добр с Вей Усянем. Казалось, что ему ничего не нравилось. Он не понимал. На следующий день Лань Сичень поехал на очередную битву и оставил его присматривать за Цзян Чэном, у которого продолжался сильный жар. Болевший Цзян Чэн был более послушным, чем обычно. Лань Ванцзи довёл его до кровати и неожиданно заметил, что тот выглядел сильно исхудавшим. Первоначальная причина этого наверно, что Цзян всего лишь молодой парень, который работал каждый день без перерывов, физически и эмоционально истощаясь. Ему на самом деле удавалось редко отдохнуть. Отсюда и тяжёлая болезнь. Температура всё не спадала, Цзян Чэн постоянно лежал в забытие и страдал от кошмаров. Он тихо-тихо беспрерывно что-то бормотал себе под нос. Лань Ванцзи решил подойти поближе, чтобы услышать, чего хочет Цзян Чэн. Но неожиданно обнаружил, что Цзян Чэн на самом деле тихо плакал. Глава клана Цзян, который до этого в бою нанесли 30 ножевых ранений сильно побледнел, слёзы беспрерывно текли по его щекам, не в силах хоть как-то остановить их. Боль о потерянной семьи была слишком горькой.   Перед глазами был лишь образ из кошмара, горящая площадь Линхуа в танцующих языках пламени. Цзян Чэн крепко стиснул зубы, стараясь сдерживаться и не рыдать слишком громко. Кусал губы до алой крови, из-за чего уголки рта окрасились в тёмно-бордовыми. Даже такой скупой на эмоции от природы Лань Ванцзи, в сердце почувствовал завиток жалости. Он протянул руку к слезам Цзян Чэна, чтобы стереть их. После перемещая её к уголкам рта, желая стереть хоть немного боли вместе с капельками крови. В отличие от Лань Сиченя, Лань Ванцзи был менее тёплый, а его пальцы были одновременно и горячими, и холодными. В тот момент это было действительно неплохо для пылающего из-за температуры тела. Цзян Чэн совершенно не осознавал хоть что-то, он инстинктивно задержал кончики пальцев Лань Ванцзы во рту, язык мягкий, но горячий, как кипяток скользнул по ним. Лань Ванцзи молниеносно убрал руку и отвёл взгляд, он не обратил внимание на то, что его уши стали ярко-красными. Мягкий. Обжигающий. Лань Ванцзи неловко стёр оставшуюся кровь с пальцев о край рукава. На фронте сложно найти чистую тряпку. Лань Ванцзи молча стоял пару секунд в раздумьях, после медленно снял свою налобную ленту, сложив её в несколько раз. Медленно проводя по губам, он стараясь начисто их вытереть. Руки немного дрожали, движения были неловкими. Пальцы снова пачкались в остатках крови. «Ванцзи, что ты делаешь?» Именно в этот момент вернулся Лань Сичень. Он был мрачным, покрытый кровью. Очень отличаясь от себя в мирное время, вплоть до того, что даже смотрел на Лань Ванцзи не с той же мягкостью, что обычно. Лань Ванцзи взял окровавленную ленту, и как ни в чём не бывало приложил её ко лбу, возвращая на прежнее место. Только его глаза потемнели по неизвестной причине: «……Сючжан.» Два нефрита Гусу Лань не зря имели такую репутацию. Они настолько хорошо знали друг друга, что могли прочитать о чём думает другой лишь по опустившемуся или поднявшемуся взгляду. Лань Ванцзи был несоциальным, часто не понимал свои чувства, многие вещи осознавал слишком поздно, Лань Сичень к тому же лично воспитывал его. Не желая создавать ему лишние трудности, Сичень натянуто приулыбнулся и сказал ему пойти отдохнуть, не выкладывая ничего начистоту. Но второй не понял его намёков и вместе с весенним ветром направился к себе. В ту ночь, Лань Ванцзи приснился долгий тягучий и поистине незабываемый сон. Налобная лента не только была испачкана в крови от чужих губ, а ещё связывала обе руки Цзян Чэна. Цзян Чэн старался вырваться, пинаясь руками и ногами, борясь из последних сил, испытывая отвращением с шоком, он сильно хмурился. Ни капельки, не обращая на это внимание, Лань Чжань грубо целовал Цзян Чэна. Насильно приподнимая его ноги, а после долго теряясь бёдрами. Какой абсурд. После пробуждения, матрас был промокшим. Лань Ванцзи опустил глаза в пол, его уши в тот момент горели, а руки и сердце время от времени холодели. Цзян Ваньинь возлюбленный сючжана. Как он мог–… Он обязан любить Вей Усяня. Он…должен был любить Вей Усяня. Все в клане Лань были ослеплены любовью, его старший брат тоже. И как он, будучи образцом благородности, как он мог быть таким... Отвратительно распущенным. Просто нелепо. Лань Ванцзи морщит брови, не понимая из-за чего ему приснился такой беззаконный сон, к тому же ещё и столь весенний. Сердце быстро застучало в груди, а кончики пальцев сильно за зудели. Слишком странно, безумно неправильно. Но любовь и ненависть, никогда не были столь неразумными. Разумно и обоснованно – это причины и следствие, а в итоге есть только любовь и ненависть. Не зная откуда это началось, то и избежать этого невозможно. И так тайна Лань Сичена, капля за каплей стала тайной уже двоих. 2. На пути в комнаты, Лань Сичень откуда-то из рукава вытащил искусно вышитый мешок, всовывая его в руки Цзян Чэна. Лань старался быть вежливым, но он кончиками пальцев коснулся ладони Цзян Ваньиня, даже небольшой близкий контакт вызвал двусмысленные намерения: «Ваньинь, я просил передать вам письмо, так почему бы…» Цзыдянь замерцал, тонкое серебряное кольцо холодно сверкало в округ пальца. Плащ грубо дёрнули и кинули в сторону, показывая фиолетовую одежду полусухой, полу мокрой. Цзян Чэн нахмурился, не прерывая приятный контакт с переплетённой рукой, резко перебил собеседпника: «не хочу возвращаться.» Нет желания возвращаться, вообще не хочется. Цзян Чен как человек больше схож с кнут или меч, его любовь и ненависть просты и долговечны, он мог разрубить одним ударом, без какого-либо смысла. Лань Сичень слегка оцепенел, но совсем не злясь. Хоть сердце его полно сострадания, но к тому же он имел изворотливый ум, искусно разбираясь в чувствах людей. А Цзян Чэн всегда имел холодный взгляд и жестокие уста, как у война с самым мягким сердцем, но с которым лучше не шутить вообще. И Сичень может чуть-чуть нарочно притвориться слабым, выражая немного грусти, чтобы выиграть больше: «Глава Цзян, если вы настаиваете на том, чтобы быть ко мне столь безразличным, то сердце этого Ланя не выдержит.» Небольшая отговорка, спрятанная за сладким ароматов лотоса. Слега сжимающиеся руки выражали открытое мнение Цзян Чэна, он ещё сильнее нахмурился, но его слова стали более спокойные: «Пока не дошло.» Эти слова звучали слишком мягко, Цзян Чэн не слишком гордился этим и тихим шёпотом усмехнулся: «Посыльной семьи Лань, медленнее трёхлетнего ребёнка семьи Цзян.» Лань Сичень издал смешок, и с этой улыбкой прижал холодную пару рук Цзян Чэна к своему лицу, тёплый свет в его глазах, окутал и словно расплавил Цзян Чэна: «Ваньинь…» Добиваться то, чего он хочет 2 – вот главный конёк главы клана Лань. Цзян Чэн непроизвольно прислонился к его грудной клетке, морща брови он отворачивает голову, толкая того в бок: «……не подходи ко мне настолько близко.» Лань Сиченя оттолкнули в одну секунду, а в следующую он уже крепко прижимал человека к себе в объятиях. «Ваньинь, сегодня здесь один, разве ты не скучал по мне?» Руки, обхватившие его талию, заставили кулаки главы Цзян чесаться. Не отказывая себе в желаниях, он отвесил сильную пощёчину Лань Сиченю. Хоть и сейчас нрав Цзяна был не таким агрессивным как обычно3, но ненамного лучше: «Нарываешься, а? Лань Сичень?» Лань Сичень, конечно, не хотел терпеть побои, но этот удар был от его объекта интереса –Цзян Чэна. Это было уже совсем другое дело. Он совсем не злился, наоборот поцеловал ладонь Цзян Чэна, говоря со смехом: «Ваньинь,Цзэу-Цзюнь имеет богатырское здоровье, у тебя не сильно болит рука?» Цзыдянь на руке ярко засверкал фиолетовым цветом. Цзян Чэн приподнял кулак с желанием ударить посильнее. Но в моменте он обратил внимание на улыбающиеся добрые глаза и внезапно остановился прямо возле переносице, и лишь только ветер коснулся чужого лица. Лань Сичень слишком хорош, Цзян Чэн пощадит его, ему только и остаётся, что морщиться и хмуриться, мирясь со своим поражением4. *** Уже валяясь на кровати, фиолетовые одежды раскинулись по всюду, будто цветок орхидеи. Цзян Чэн в согнутом локте плотно скрыл своё лицо, шея частично покрылась красными пятнами, Лань Сичень расстегнул воротник, собираясь нагнуться ближе, но его движение внезапно замедлились пока совсем не остановились. Там уже имелись дорожка свежих бордовых засосов, которые были ещё более привлекательны и заметны на такой белоснежной коже. И затем лицо Лань Сиченя, который был во всём хорош во всём, внезапно потемнело. Он осторожно повёл пальцами по ранам, его нежный тон стал слегка угрожающим: «Ванцзи снова замучал тебя?» Цзян Чэн откинулся на кровати, чтобы посмотреть на него, задрав ногу, с усмешкой огрызаясь в ответ: «Лань Сичен, ты спрашиваешь меня об этом? Это разве не лучший ученик, которого обучает семья Лань?» Лань Сичень задумался на миг, немного отдвигаясь от манящего тела Цзян Чэна. Его глаза стали чёрными, как тушь для чернил, но быстро снова стали такими же тёплыми и нежными. Он взял руку Цзян Чэна в свою, оставляя на ней невесомые поцелуи, тихо посмеиваясь: «Ваньинь, это нужно будет обсудить вместе с Ванцзи.» 3. «Вставайте!» Силуэт Сиченя исчез в тёмном конце коридора. Цзян Чэн потянулся, прямо сел на кровати, несильным толчком, но с громким щёлк плотно закрыл небольшое окошко. В полу прозрачных халатах рядом стоял Лань Ванцзи и заметив шевеления со стороны Цзян Чэна, незаметно окинул его с ног до головы. И ни проронив ни слова, поймал тонкое запястье, перевязанное фиолетовой лентой. Слишком тонкая. Очень лёгкая. И очень худая. Они совершенно не подходили горящие миндалевидные глаза. Лань Ванцзи медленно погладил несколько раз его руку большим пальцем, его сердце переполняли эмоции, но ему было трудно выразить их. Глава клана Цзян не знал этого, он только чувствовал, как запястье зудит, а холодно-горячие пальцы нефрита невесомо прикасаться. Он не мог освободиться, грубо отшвырнув чужую руку, он только мог бесконечно язвить: «До сих пор притворяешься чистым ветром при ясной луне5? Подслушивал за углом, не говоря о том, что ты тайно проник в дом к чужому человеку?» Цзян Чэн холодно посмотрел на него, приподнимая брови в насмешке, «Семья клана Лань действительно воспитывают людей с высокой моралью.» Лань Ванци прикусил нижнюю губу, в итоге, не проронив ни слова. Он не был силён в этом. Обычно говорил Лань Сичень с его искусным умением в красивых речах. Лань Ванцзи скорее горсть снега на дереве магнолии, такой же холодный, и такой же скучный без умения говорить складно. Он только действовал хорошо. Возможно, из-за не хватки уверенности, Хангуан-Цзюнь стал более собственником, чемЦзэу-Цзюня. Он крепко держал запястье Цзян Чэна, цунь за цунем проворачивая его. Чужой взгляд казался лёгким, но горячая надежда, которую трудно было утихомирить, мелькала в глубине зрачка. В сравнении с Сиченем, Цзян Чэн был ещё более терпим к Лань Ванцзи. Этот человек когда-то ненавидел его, испытывая на Цзяне свой особенно пробирающий на сквозь взгляд при встрече. Тем не менее в один из дней он встретил Ланя пьяным, тот без задней мысли схватил за подол его рубашки, попутно снимая свою ленту, он прижал Цзяна к дереву, не оставляя плана для побега, впиваясь в его губы. После такого кратковременного контакта глава Цзяна бегали в растерянности, но Цзян Чэн очень быстро среагировал, в конце концов, Вей Усянь и Ханьгуан-Цзюнь встречались уже более двух дней. Цзян Чэн хотел свести счёты, поэтому до крови прокусил холодные плотно сжатые губы, кровь медленно потекла вниз. Грабо схватив за белый воротник, он со всей злостью выплюнул насмешки: «Ханьгуан-Цзюнь, ты можешь чётко увидеть, что я не Вей Усянь» Глаза Лань Ванцзи были расфокусированы, как будто затуманенные, он шёпотом ответил: «Ваньинь……?» «Узнаёшь сейчас?»- Цзян Чэн с отвращением нахмурился, «Узнавай поскорее…» Прежде чем, сказать «убирайся прочь», его снова прижали к дереву груши. Цзян Чэн с силой сжал ладони, оставляя на ней полумесяцы от ногтей. Ощущая, как прохладные руки цунь за цунем проводили по его тело, услышав лишь короткое «……нравится.» Туман рассеялся, а Цзян Чэн не мог не удивиться. Цзян Чэн не особо помнил конец того дня, чем они в конце занимались, помнил только, как Ханьгуан-Цзюнь снова и снова повторял его имя, ланьский равнодушный голос никогда раньше не был таким хриплым. Из-за этого случая Лань Ванцзи прятался от него несколько дней. После этого Цзян Чэн обнаружил, что с Хуаньгуан-Цзюном намного сложнее может быть, чем с Цзэу-Цзюнь. Как сейчас. Лань Ванцзи осторожно принюхался, тонкими губами он прикоснулся к шее Цзян Чена, размашисто проводя по ней кончиком языка, покусывая до красных пятин на белой коже. Приглушённым, но лёгким тоном: «Сючжан, только что обнял» Этот человек обычно с негативом относился к обрезанным рукавам, поэтому можно было понять Лань Ванцзи, который действовал менее уверенно, чем Лань Сичень. Он втянул чужую кожу, смотря прямо на Цзян Чэна, что часто хмурил брови, но мало-помалу становясь более расслабленным. Бесчисленные весенние сны накладывались друг на друга, делая глаза Ванцзи всё темнее и темнее, почти как у сумасшедшего. Цзян Чэн не прогонял его, что для Ванцзи было словно один из снов. Невозможный сон, в котором боль и страдание были проглочены, любовь, возникшая в ненависти, такое редко встретишь. «……Цзян Ваньинь.» Лань Ванцзи тихо продолжил, «Мой.» 3.1 Во время праздника Цинмин, Цзян Чэн всегда ждал кого-то. К сожалению, души умерших не посещали порог Цзяна, а те двое явившееся без приглашения, попросту не люди. Благородный человек из знаменитого рода –Цзян Чэн смотрел на своё тело, видя множественные засосы и покраснения. Он не сдержал смешка. Будто два изящных нефрита Лань две сумасшедших собаки.