Туманы

~ Фарерские острова ~

(Музыка: Eivør — Í Tokuni)

             Всё и всегда с чего-то начиналось. Так или иначе. Но у каждого действия были свои последствия, что в итоге и создавали нашу реальность, где каждый поворот судьбы и каждая «случайность» была на самом деле последствием чьих-то действий.       Уэнсдей всегда понимала причинно-следственные связи. Она их словно бы чувствовала где-то на подсознательном уровне, подобно тому как человек с обострённой интуицией мог спиной ощутить чужой взгляд. Годы у неё ушли на то, чтобы разорвать связи себя и своей жизни с окружающим миром, выпутаться из бесконечной паутины причин и следствий. Аддамс ощущала движение мира, как рябь на воде, и ей понадобилось не так много времени, чтобы научиться это улавливать. Она ждала. Терпеливо, раз за разом отходя в сторону, избегая лишних слов и беспричинной заинтересованности окружающих. Ещё в далёком прошлом она поняла это — чем больше она старается стать кем-то значимым, тем больше паутины сковывает её руки и ноги. А иногда и шею. Так, что становится нестерпимо больно дышать. Ведь достаточно просто сказанного вскользь слова, и вот новая паутинка прилипла к запястью так, что не отодрать, даже сдирая кожу до мышц.       Она пыталась этим управлять. День ото дня высчитывала, какими связями лучше заменить имеющиеся, дабы они принесли ей больше выгоды или помогли в том или ином деле. Холодный, аналитический расчёт. Выверенные слова и интонации. Каждая крупица воздуха порой была на вес золота. Это было сложно. Очень сложно. Но, в итоге с каждым разом она понимала, ощущала всею собой, что лишь всё больше запутывается. С каждым разом не находя выхода, она останавливалась и начинала расчёты заново. Мир — это бесконечная сумма вероятностей, миллионы причинностей и последствий, с которыми просто невозможно было что-то сделать. Их невозможно было контролировать.       Она едва слышно вздохнула, глядя в серое окно, находящееся почти под потолком. Аддамс прикрыла глаза, заставив себя не думать снова о том всепоглощающем чувстве отчаяния, когда каждая частичка её тела выла от боли, разрываемая невозможностью избавиться от причинностей. От этой паутины связей.       За окном звучал едва слышимый шум волн где-то вдалеке. Она отвлеклась на мысль о том, что ей бы хотелось снова попасть к маяку на старой пристани этого богом забытого места, где в хмурые осенние дни даже чайки замолкали, ожидая надвигающийся шторм. Потрясающие моменты тишины мира, что замер в преддверии хаоса, дабы разразиться потом громом и воем ветра да находящими огромными, вспененными волнами, несущими с собой солёную воду вперемешку с поднятым со дна песком и разбивающимися о прибрежные камни. Жаль, но такие моменты были редкостью даже здесь.       Её чуткий слух уловил далёкий отзвук шагов, и она недовольно поморщилась. Нить на её грудной клетке натягивалась, запуская табун предательских мурашек по позвоночнику. Тихий вздох вырвался сквозь её потрескавшиеся губы. Что ж, видимо это было неизбежно.       Уэнсдей медленно встала со своего уютного маленького диванчика и прошла к шкафу, не глядя доставая из него объёмную длинную толстовку и накидывая её поверх лёгкого серого свитера. Она обречённо поправила чёлку своих волос и медленно перетянула слегка разболтавшуюся косу слева, глядя куда-то сквозь зеркало. Её мысли снова блуждали где-то совершенно в другом направлении, и их с трудом удавалось собрать воедино.       Сегодня был тот самый день, не так ли? Она знала, что он настанет. Ждала его даже в каком-то смысле этого слова, как заключенный ждёт постоянно откладывающуюся по нелепым причинам смертную казнь. Неприятное чувство. Она умела ждать, но ожидание выматывало её, высушивая нервы и истончая терпение.       Слабый стук раздался в дальнюю дверь её маленького дома на окраине крошечного городка, затерянного в глубине одного из Фарерских островов где-то в Атлантическом океане между Шотландией и Исландией. Дом из просоленной тёмной древесины, крыша которого была покрыта травой да мхом, как и многие из местных строений, почти не отличался от сотен других. До ближайшего населённого пункта идти пешком было более десятка миль. Так что здесь вообще никого не было. И не должно было быть. Но ощутимо натянутая нить причинностей давала о себе знать без ошибок, словно звонкая струна, по которой проходились колебания.       — И снова я здесь, — услышала она первое, что было ей сказано, когда открыла дверь. На пороге стояла морально вымотанная и усталая блондинка, средней длины волосы которой спутались и стали грязными, одежда была местами разорвана, обуви не было, а на розовой майке под порванной курткой было отчётливо видно несколько пропален от пуль. Уэнсдей флегматично осмотрела её с ног до головы.       — Что на этот раз? — сухо спросила Уэнсдей, даже не шелохнувшись и не отойдя от двери. Её пальцы сжались на медной ручке, что с годами позеленела. Даже если не считать того, что сам этот дом был местом крайне странным, некоторые вещи не менялись сколько она себя помнила.       — Детройт, — сухо констатировала гостья. — Перестрелка и ограбление банка, чёрт бы их побрал, — девушка устало потёрла переносицу и подняла наконец на хозяйку дома свои голубые глаза. На её лице растянулась мягкая неуверенная улыбка, от которой брюнетка слегка напряглась. — Привет, Уэнсдей.       — Привет, Энид, — ответила ей Аддамс, отходя в сторону и пропуская внутрь девушку, что несмелым шагом вошла, едва передвигая ноги. — В этот раз снова не попытаешься меня убить?       — Прости, но я так устала, что мне откровенно плевать, — вздохнула блондинка, подмечая застеленный диванчик у дальней стены рядом с маленьким камином, выложенным серым камнем. Она облегчённо улыбнулась, повернув голову к хозяйке дома. — Спасибо. Мы можем поговорить завтра?       — Как хочешь, — пожала плечами Уэнсдей, смотря как неловким и хромающим шагом девушка дошла до диванчика, на ходу стягивая с себя порванную джинсовую куртку и бросая её у изголовья дивана, куда и упала почти без сил. Она медленно моргнула и, казалось, с облегчением выдохнула, уснув чуть ли не сразу же.       Уэнсдей немного постояла на месте, просто смотря на спящую девушку на своём диване. Она медленно подошла спустя какое-то время и накрыла крепко уснувшую гостью стёганым плотным одеялом да отошла, чтобы подкинуть дров в камин, который служил скорее декорацией и растапливался лишь раз в год. Каждый раз, когда единственный человек, что всё ещё был связан с ней паутиной причинностей, мистическим образом появлялся на пороге её странного дома. Аддамс не думала об этом. Просто потому, что минуло уже столько лет, что думать о странной девушке ей уже надоело.       Энид Синклер была как стихийное явление, появлявшееся раз в год, словно по расписанию… Где бы снова ни находился её дом. В один и тот же день, в одно и то же время она просто появлялась здесь без видимых на то причин.                            — Как думаешь, куда меня закинет на этот раз? — погасшим взглядом смотрела в потолок Энид, уже переодетая в чистую одежду тёмных оттенков, сидя на диване с кружкой горячего чая в руках, немного зябко кутаясь в клетчатый плед. Её лицо казалось опустошённым.       — Как и прежде отвечу — понятия не имею, — сухо проговорила Аддамс, занятая тем, что готовила обед у плиты. Недавно проснувшаяся блондинка всё ещё была дезориентирована, впрочем, как и все предыдущие разы. Аддамс знала, что та проснётся голодной. Впрочем, как и всегда. Так что ни о каком завтраке речи не шло — тут нужен был плотный обед.       — Да, да… — вздохнула Энид, лениво рассматривая тёмные деревянные потолочные балки. — Единственный во всём мире человек, который меня помнит и остается на своём месте, понятия не имеет, что происходит и как это со мной связано.       — Я уже сотни раз тебе говорила, что не знаю, — так же сухо ответила Уэнсдей, наливая рыбное рагу в глубокую деревянную чашку. Она повернулась к девушке и кивнула в сторону стола. — Есть будешь или нет?       — Скажи, почему твой блуждающий дом всегда находится где-то в самых заброшенных уголках этого мира, где совсем нет нормальной еды? — принюхавшись, слегка недовольно сморщила нос Энид, но отказываться не стала и побрела вместе с кружкой и пледом на плечах к маленькому столу у окна. — Где это место сейчас?       — Фарерские острова. Здесь тихо, — флегматично ответила Уэнсдей, на что Энид усмехнулась почти с иронией. Её аккуратный носик чуть сморщился в показной предвзятости.       — В прошлый раз это была Аляска. Там хотя бы до ближайшего города можно было добраться за пару часов, и в нём были супермаркеты. А теперь что? Просоленная маленькая деревушка с населением в полсотни человек, где один магазин и то с консервами… Даже не знаю, — она вздохнула, зачерпнув ложкой рыбное рагу и без раздумий положив его в рот. Аддамс не стала бы её травить. В этом не было никакого смысла. Однако вкус оказался не таким плохим, как его вид и запах. Она довольно хмыкнула, продолжив есть.       — Это лучше, чем Никарагуа или пустыня в Египте. Хотя до китайской провинции Яншо им далеко. Там хотя бы не ели тараканов, — Уэнсдей отпила чай из кружки, наблюдая за тем, как её гостья брезгливо сморщилась при упоминании насекомых. Раньше её это даже забавляло. Сейчас же было как-то всё равно.       — Они ели скорпионов, — утёрла рот рукавом блондинка. — Хотя я вынуждена признать, что те не были плохи на вкус. Как и змеи, и вараны, и прочая экзотическая кухня. Пожалуй, сносная еда за эти годы у тебя была меньше десяти раз.       — Ну, однажды ты пыталась съесть меня, потому что в джунглях Амазонии подхватила лихорадку, — так же спокойно отметила Уэнсдей, припоминая один из случаев, когда её дом оказался глубоко в джунглях, где почти не ступала нога человека. В тот год ей пришлось туго и, если бы не вынужденное бессмертие, она точно отдала бы душу Богу или Дьяволу, в очередной раз получив укус от какой-то ядовитой твари.       — Тогда у меня не вышло, — пожала плечами блондинка, продолжая есть и не смотря на собеседницу. — Но… Однажды я съела твой палец.       — Невелика потеря, — спокойно ответила Уэнсдей, глядя в маленькое окно на далекие прибрежные фьорды. — Он всё равно отрос на следующий день.       Между ними возникло молчание. Энид ела, Уэнсдей смотрела в окно. Со стороны казалось, что они и вовсе были незнакомцами, незаинтересованными в разговоре. Когда Синклер наконец закончила, она облегчённо вздохнула и подняла наконец взгляд на Аддамс, что сидела напротив. Она подпёрла щеку рукой и ненавязчиво спросила бесстрастным голосом:       — Антарктида?       — Возможно, Россия. Мои кости говорят, что в следующем месте будет холодно, — спокойно ответила Уэнсдей, возвращая ей внимание.       — Не обязательно. Это может быть Гренландия или Исландия, — вновь пожала плечами Энид.       — Мне всё равно, — медленно отмахнулась Уэнсдей.       Вновь между ними возникло молчание. Аддамс тихо встала, взяв пустую посуду, и отправилась её мыть. Энид вздохнула, глядя в окно на завораживающий пейзаж. Острова почти полгода тонули в густом тумане так, что это было даже удивительно. Но с другой стороны, местность вокруг дома Аддамс всегда была такой. Или укрытая туманами, или лесами, или песчаными бурями. Так что ни один человек не пытался приблизиться. Хотя, несколько раз за эти годы её дом оказывался и на далёкой окраине крупных городов. В такие моменты Энид ощущала себя так, словно попала в другой мир. Хотя, возможно, так оно и было. Они ведь до сих пор не знали, что с ними обеими происходит.       — Иногда я думаю, — начала она, не беспокоясь о том, услышит ли её слова Аддамс. — Каждый раз, когда я умираю, я возвращаюсь к твоему дому. Каждый раз он в другом месте. Каждый раз спустя три дня я исчезаю из этого мира, и мне приходится опять начинать всё сначала, девятнадцать лет назад, — она вздохнула, повернувшись и уставившись в спину Уэнсдей. — Где я так провинилась, чёрт возьми?       — Я не знаю, — так же, как и всегда, ответила ей Уэнсдей. — Сколько бы ни прошло лет, а мы всё время останавливаемся и встречаемся в один и тот же день, в один и тот же год. У меня нет больше ни одной догадки и объяснения для этого.       — Квантовая физика, теория струн, многослойность реальности, — согласно добавила Энид, вновь поворачиваясь к окну. — Мы перепробовали всё. Больше нас никто в этом мире ещё не собрал такое количество бесполезных знаний. В одной из своих жизней я даже уверовала в бога и посещала монастырь, решив, что это всё воля высшего существа и я где-то сильно нагрешила.       — А потом тебя убил настоятель, потому что ты застала его за прелюбодеянием с сыном одного прихожанина, — подтвердила Аддамс, вспоминая тот рассказ, который в слезах выдавливала из себя Энид много лет назад, явившись в её дом в испачканной землёй монашеской рясе, разорванной почти пополам. То ещё было зрелище.       — Кажется, он расчленил моё тело и закопал под церковью, — усмехнулась блондинка, вновь повернувшись и встретившись взглядом с чёрными немигающими глазами Аддамс, которая стояла возле шкафа с посудой, скрестив руки на груди. — Это был первый раз, когда я не пыталась тебя убить.       Уэнсдей промолчала. В тот год она заметила, что чёртова связь между ними не только не ослабла, но и стала крепче. Энид не видела этого, не чувствовала, но Уэнсдей ощущала всею собой. Чёртова паутина свивалась всё крепче год от года, становясь тяжелой, словно стальной канат. В тот день она впервые ощутила это жгучее разочарование в самой себе, потому что начала подозревать, что причина всей этой ситуации — она сама. Однако уверенности всё ещё не было.       — Это уже неважно, — еле слышно вздохнула она. — Есть ли в этот раз что-то, что мне нужно будет сделать после твоего ухода?       — Не думаю, — после минутного молчания ответила Энид, разочарованно вздохнув. — Мы уже выяснили, что после моей смерти меня больше никто не помнит. Словно очередная одноразовая жизнь, из которой тебя стирают, как только наступает конец игры. Сколько это вообще уже происходит?       — Если считать годами, то примерно больше трёх десятков моих, — едва заметно пожала плечами Уэнсдей.       — Или около трёх сотен моих, да? — почти сокрушённо покачала головой Энид.       — Заметила ли ты в этот раз отклонения? — незаинтересованным голосом спросила Аддамс, повернувшись к чайнику и намереваясь налить себе ещё кружку.       — Ага, вместо Буша младшего был Рейган младший. Честно говоря, это было, как всегда, до моего рождения, но я была удивлена, когда проходила это в школе.       — Каждый раз какие-то странные изменения в мире…       — Словно это давно не наш мир, — продолжила за неё Энид. — Знаешь, я всё-таки склонна думать, что всё это не временная петля, а просто искажение плана реальности, который выкидывает нас в один день в другой, параллельный мир. В тот же год и в то же время.       — Мы уже проверяли эту теорию. Отчасти она верна. Искажение действительно присутствует, но в таком случае отклонения должны были рано или поздно стать фатальными. Однако все изменения, которые происходили, не выходили дальше смены людей или событий в определённый промежуток времени этого мира.       — И этот срок ограничен. До тысячи девятьсот шестьдесят третьего года никаких изменений ни в одном варианте. А вот дальше линии разнятся, события могут меняться и прочее. Я даже не знаю, с чего тут начать и за что ухватиться, — устало пожала плечами Энид. — Знаешь… С меня, пожалуй, хватит. Я уже не хочу снова рождаться, осознавать себя в чёртовых три года у новых людей и пытаться выжить к девятнадцати. Сколько раз вообще мне уже было девятнадцать?       — Около тридцати раз, — немного тише ответила Уэнсдей после минутного колебания. Для неё проходил лишь очень длинный год, в то время как Энид переживала каждый раз целую маленькую жизнь. Не всегда ей удавалось выжить до роковой даты, и пару раз она появлялась на пороге Уэнсдей, прожив всего пару лет в другой версии прошлого. — Мы это уже проходили несколько раз. Тебе необязательно начинать снова об этом…       — Я не хочу уходить, — неожиданно резко возразила ей блондинка твёрдым, уверенным голосом. Аддамс настороженно повернула голову к ней. Многое случилось с ними обеими за эти годы, и Энид не один раз уже закатывала истерику на тему того, как она устала, как с неё хватит. И говорила, что хочет остаться, но всё равно исчезала на закате третьего дня, растворяясь в воздухе да оставляя все свои вещи.       Уэнсдей искала упоминания в мире об Энид Синклер, они даже как-то составили точные данные о том, где её искать, но ни событий, о которых рассказывала блондинка, не существовало, ни её самой. В свою очередь сама Энид тоже каждый раз искала в своём мире человека по имени Уэнсдей Аддамс, но в её версии реальности такой тоже не существовало. В итоге лишь на три дня они видели и знали друг друга. Для Уэнсдей один раз в год, а для Энид раз в девятнадцать лет. Они были друг для друга единственными людьми, кто помнил их собственное существование. Как бы они ни ненавидели друг друга вначале, подозревая, что проблема в них, с каждым разом встречи происходили всё спокойнее. У каждой из них было достаточно времени, чтобы обдумать всё снова.       Снова… и снова, и снова.       — Ты же знаешь, что это ничего не даст, — уже слегка раздражённо выдохнула Уэнсдей, нахмурив брови.       — Ты не поняла, — твёрдо сказала Энид, вставая со стула, и отошла от стола. Она подошла к Уэнсдей на расстояние вытянутой руки и настороженно остановилась. — Послезавтра я снова исчезну, если ты не захочешь, чтобы я осталась.       Аддамс удивлённо вздёрнула брови вверх и даже моргнула, пытаясь осознать услышанное.       — С чего бы мне хотеть, чтобы ты не уходила? — чуть склонила она голову к своему плечу. Её пальцы незаметно сжались на собственном рукаве, а чёртова нить на груди снова натянулась сильнее. Это вызывало дискомфорт.       — С того, что, если дело не во мне и не в тебе по отдельности, то, возможно, — в нас, — немного хмуро объяснила Синклер, отзеркалив жест Аддамс, так же складывая руки на груди. — Об этом ты не думала?       Уэнсдей оторопело моргнула, снова обдумывая слова своей незваной гостьи. В её груди что-то кольнуло, а к горлу подступил саркастичный смешок, когда мозг наконец сложил все выводы воедино. Чёрные глаза сощурились, а уголки губ слегка криво дёрнулись вверх. Энид удивлённо приподняла брови. Подобный жест и изменение мимики на лице Аддамс она видела впервые.       — Сама подумай, Уэнсдей, — не унималась Синклер. — Мы не можем причинить друг другу вред. Мы единственные, кто друг о друге вообще помнит. Каждый раз… — она раздражённо взлохматила свои волосы руками, хмурясь и словно бы собираясь с силами. — Каждый раз, когда мои воспоминания возвращаются ко мне, первое, что я пытаюсь найти — это хоть отголосок тебя в мире. Каждый раз, когда я ничего не нахожу, я ощущаю обиду и разочарование. Я сомневаюсь, что вообще знаю тебя. Кто мы вообще такие, Уэнсдей? Плод чьей-то извращённой фантазии? Ошибка мира? Почему именно мы двое? Это же было логично с самого начала…       — Не вижу здесь ни крупицы логики, — сморщила нос Аддамс, нахмурившись. — И её здесь не было с самого начала. Мне ли не знать, что никакого обоснования этот мир не несёт вообще. И ты, и я — просто жертвы ошибки…       — Я этого не хотела! — огрызнулась Энид. На мгновение Уэнсдей показалось, что в её горле почти прозвучал животный рык. От этого ощущения по спине прошлись тревожные мурашки, а края сознания коснулось чувство дежавю. Она подозрительно сощурилась, и это не ускользнуло от внимания блондинки, которая тут же раздражённо спросила: — Что?       — Ты… — Аддамс замолчала на мгновение, анализируя то, что собирается сказать. — Сейчас в твоих интонациях было что-то едва знакомое. И это дежавю не принадлежит мне. Абсолютно точно.       — Что ты имеешь в виду? — непонимающе хмурилась блондинка, уловив в обычно нейтральном голосе странной девушки намёк на интерес.       — Любое подобное чувство — это следствие связи между людьми и событиями. Что-то может забыться, а что-то со временем стереться, но это так. Однако только что я осознала то, что это чувство принадлежит не мне. Это как минимум занимательно.       — Это может подтверждать мою теорию, — усмехнулась Синклер, внимательно следя за своей собеседницей.       — Которую из многих? — поскучневшим тоном переспросила Уэнсдей, явно просто потому что могла это сделать, а не хотела.       — Я про ту, что дело в нас, — упрямо насупилась Энид. — Сама посуди. Как это вообще возможно? На три дня мы встречаемся каждый раз, когда я умираю в очередной версии жизни. Для тебя проходит год, а потом возвращается к той же дате. Мы снова в одном и том же дне, в один и тот же год, но каждый раз в разных местах. Словно бы мир… потерял наше место. И пытается его как-то найти.       — Тогда это крайне идиотская система, — фыркнула Аддамс. — Зачем тогда искать место по отдельности?       — Вот именно! — прищёлкнула пальцами Энид. — Я помню твои объяснения про причинно-следственные связи. Мир тебя не может найти, Уэнсдей, — она вытянула руку и ткнула пальцем в солнечное сплетение угрюмой девушки, угодив точно в место, где Аддамс чувствовала крепкую нить связи между ними. Она отшатнулась, почувствовав укол боли. Впервые она действительно ощутила это за столько лет, что даже не сразу осознала, что это за вспышка чувства только что ударила её.       Аддамс ошарашенно округлила глаза, уставившись на блондинку из-под густой чёлки. Она нервно сглотнула. Такого раньше действительно не было. Они не раз касались друг друга. Да, они убивали друг друга не один раз, дрались, но ни разу в ощущениях не было такого укола боли. Всегда были какие-то прикосновения. Но не такие.       — Уэнсдей? — обеспокоенно позвала её Энид, резко убрав руку. Это было новым. Для них обеих. Блондинка ошарашенно посмотрела на свою руку, словно пытаясь увидеть то, чего раньше не замечала. Она медленно сжала пальцы в кулак, а затем так же медленно раскрыла ладонь. Синклер подняла на Аддамс подозрительный взгляд. — Что это было?       — Я не знаю, — немного хрипло выдала темноволосая, сдув резким выдохом упавшую на глаза чёлку, и медленно выпрямилась, отнимая собственную руку от места, где её коснулась Энид. Под дрожащими пальцами ощущалось тепло. Синклер задумчиво всунула руки в карманы, глядя исподлобья на свою невольную собеседницу.       — Скажи, Уэнсдей, — начала она, медленно принявшись раскачиваться взад и вперёд, перемещая свой вес с носков на пятки. — Ты помнишь лица своих родителей? Друзей? Врагов? Хоть кого-нибудь из того времени до того, как всё это началось.       Уэнсдей нахмурилась. Она действительно не помнила. Всё это было настолько давно, что иногда ей казалось, что она родилась уже взрослой, сотканной из туманов очередного места, где возник её дом. Слова Энид, казалось, что-то затронули в ней.       — Каждый человек откуда-то взялся. У кого-то родился, — задумчиво проговорила Энид, сделав полшага в направлении Уэнсдей. — Но у нас нет таких воспоминаний. У обеих. Не так ли?       — О чём ты? — Аддамс инстинктивно и медленно сделала полшага назад, сохраняя дистанцию между ними. Ей казалось, что воздух вокруг неё сжался.       — О том, что мы похожи больше, чем ты думаешь. И разница времени порознь — словно попытка для каждой из нас найти свои причины и смысл, возвращая каждый раз друг к другу. Нас словно выдернули из другого мира и вышвырнули в бесконечный круговорот одного и того же года, одного и того же дня.       — Места всегда разные, — упрямо наклонила голову Аддамс. — Не сходится.       — Потому что чего-то не хватает, — так же упрямо вздёрнула подбородок Энид. — Вместо того, чтобы это искать, мы пытались обвинять и подозревать друг друга всё это время.       — Ты убила меня тридцать семь раз.       — А ты меня больше пятидесяти. И что? Что это дало? Ни черта! — вскинула руки раздражённая блондинка. — Сколько времени и раз нам понадобилось для того, чтобы перестать друг друга ненавидеть?       — Я никогда тебя не ненавидела, — фыркнула Уэнсдей. — Ты просто была досадной помехой моего существования.       — Какого существования? Ты буквально сбежала от мира! — раздражённо клацнула зубами Синклер, почти оскалившись. Снова это странное чувство поселилось в ощущениях Аддамс, заставив её замереть. Она нахмурилась, поймав его. Что-то такое словно забытое. Давным-давно. — Не ври себе, Уэнсдей. Это всё не имеет никакого смысла! Если хочешь что-то спрятать — положи на самое видное место. Мы с самого начала должны были не воевать, а попытаться понять друг друга.       — Я напомню, что именно ты напала на меня в первую встречу, выстрелив в грудь, — огрызнулась Аддамс, понимая, что что-то в словах блондинки её действительно задело. Ей не нравились эти встречи. Просто потому, что каждый раз она теряла контроль над собственным поведением. Понемногу. По крупицам. Незаметно, как наступление туманов в степях.       — Ты ожила и снесла мне голову топором, Уэнсдей! К твоему сведению, это было больно! — яростно взмахнула руками Синклер. — Те первые три дня я пряталась по непроглядным лесам Канады, думая, что попала в какой-то ад, где меня преследует сумасшедшая маньячка! Меня гризли убил два раза, к твоему сведению! У любого нормального человека после такого не будет хорошего отношения к тому, с кого всё началось!       — Не стоило на меня нападать!       — Я была испугана, чёрт возьми! Секунду назад я стреляла из отцовского револьвера в грабителя, а через какое-то жалкое время обнаружила себя с пистолетом в руках напротив двери в твой дом. Я понятия не имела, что происходит и как тут очутилась! Когда ты открыла дверь, я, чёрт возьми, была перепугана до ужаса и выстрелила случайно. Я даже извинилась, к твоему сведению.       — Аддамсы возвращают всё в той же мере, что и получают, — упрямо процедила сквозь зубы Уэнсдей, припоминая случай, когда впервые умерла и затем очнулась снова. Она не хотела сознаваться в том, что тогда тоже поступила сгоряча. Не то чтобы это был испуг. Скорее слепая ярость и почему-то обида.       — Ох, да? — сощурила голубые глаза Энид. — И кто же такие эти Аддамсы, а? Ты это хотя бы помнишь?       Уэнсдей открыла было рот, чтобы с готовностью ответить, но поняла, что действительно не помнит. Это точно была её фамилия. Она знала какие-то вещи вроде негласных правил, связанных с семьёй… Но не помнила саму семью. Вообще никого. А при попытке сконцентрировать мысли на этих ускользающих воспоминаниях всё терялось словно в тумане.       — Видишь? — почти с грустью выдохнула Энид, заметив её растерянное выражение лица. — Мы думали, что управляем своими жизнями. А в итоге словно у нас её отобрали. Тебе не кажется, что мы должны уже найти выход из этой петли вместе?       Уэнсдей медленно подняла свой взгляд на девушку, не обнаружив на её лице ни капли злости, что она выплюнула минуту назад.       — Что ты предлагаешь? — настороженно переспросила она, чувствуя, как в горле почему-то пересохло.       — Хах, — усмехнулась Синклер как-то по-доброму. Так непривычно, что Уэнсдей подавила в себе желание протереть глаза в попытке понять, не мерещилось ли ей. — Может, начнем с дружбы? Как тебе такое? — она протянула ей ладонь для рукопожатия.       Уэнсдей заторможенно моргнула, уставившись на протянутую конечность так, словно та была затаившейся змеёй. Дружбы? Она озадаченно посмотрела на человека перед ней, не ощущая ни крупицы опасности, как бывало с ней раньше. Это было так странно, что она медленно протянула свою руку в ответ, не думая о последствиях. Когда её ладони коснулись тёплые пальцы, она вздрогнула, вдруг осознав реальность снова и с трудом подавив желание одёрнуть руку прочь. Её губы сжались, а в груди снова что-то словно бы кольнуло. Не сильно, но достаточно заметно. Паутина, оплетающая её грудь, явно стала прочнее. И она не знала, хороший это был знак или плохой.       Но она ведь не лгала. Уэнсдей никогда не ненавидела Энид. Даже когда пыталась убить её или наоборот. Ей просто было не до этого. Синклер была помехой. Досадной ошибкой, чернильным пятном на кипельно-белом листе бумаги, что она с таким трудом вычищала сколько себя помнила. В этом было нечто мистическое сродни принятию законов мироздания и обхода их же. Уэнсдей предпочла почти сразу просто реагировать так, как реагировали на неё. На агрессию отвечала агрессией. На молчание — молчанием. На попытку поговорить и поделиться мыслями — тем же. Но она не знала, чего ждать от этого странного слова «дружба», произнесённого устами этой странной девушки.       Уэнсдей медленно и недоверчиво кивнула. Её голос слегка охрип от напряжения.       — Хорошо. Давай попробуем.              

***

             За окном шумел дождь, скрадываемый густым туманом, что стелился по долине, укутывая собою дом так, что даже керосиновую лампу, подвешенную возле входа, было почти не видно.       — Что ж, думаю, что есть некая система предохранения во всём этом, — вздохнула Энид с пледом на плечах, глядя в окно и прислушиваясь к дождю. Кажется, скоро начнется шторм, но Уэнсдей было совершенно не до этого. Они сидели рядом у камина на расстоянии вытянутой руки и неспешно вели беседу, которая казалась совершенно бессмысленной со стороны. Аддамс поначалу как-то пыталась это регулировать, но уже через пару часов поняла, что Синклер нужно просто выговориться. Как ни странно, но это не вызывало в ней раздражения. Голос Энид звучал спокойно, но порой в нём проскакивали самые разные интонации. В тишине дома ей казалось, что звуки словно окрашивают воздух в разные оттенки, так что сама Уэнсдей предпочла просто наблюдать за всем этим, лишь изредка задавая наводящие вопросы, чтобы девушка могла продолжить украшать воздух разноцветными бликами. В этом было что-то почти мистическое.       — Что ты имеешь в виду? — чуть прикрытыми глазами и расслабленно спросила она, ощущая движение мира вокруг, который словно бы спал и видел сны про них двоих. Возможно, так оно и было, и они просто застряли во снах высшего существа, но Аддамс понимала, что это невозможно.       — Я думаю… Каждый раз я осознаю себя в районе трёхлетнего возраста. Я знаю, кто я, как меня зовут и то, что это не первая моя жизнь, — она мягко улыбнулась, отводя взгляд от окна, вместо этого вперив его в камин. — Я помню тебя, этот дом, последнее место и события. Но память о предыдущих жизнях словно бы блекнет. До определённого возраста каждый раз мне кажется, что я либо схожу с ума, либо у меня чертовски буйное воображение, и оно посылает мне своеобразные сны наяву. Знаешь, однажды меня даже упекли в психушку, потому что мои тогдашние родители были ярыми христианами и им очень сильно не нравилось моё поведение…       — Что с ними стало?       — Я не знаю. Сбежала из лечебницы уже через пару месяцев. Первое время я думала, что, может быть, они мне там помогут, что у меня действительно было не всё в порядке с головой. Увы, но тамошние «лекари душ» были настолько же бездарны, как и подростковые психологи в любой школе. Для них всех мы были просто скотом, о котором им вынужденно приходилось заботиться.       — Значит, все воспоминания тусклые?       — Не совсем, — пожала плечами Энид. — Скорее они воспринимаются, как нечто ненастоящее. Как фильм, который ты посмотрела, выключила экран и осознала, что это был просто длинный фильм. В следующий раз ты помнишь только события, какие-то особенно яркие моменты, плохие или хорошие, но лица и имена словно бы стираются, — она криво усмехнулась, повернувшись к Уэнсдей. — Наверное, только поэтому я не сошла с ума до сих пор.       Её голубые глаза в отсветах огня в камине казались почти зелёными, волосы словно бы были темнее, а лицо немного старше. Уэнсдей моргнула, отогнав наваждение, возникшее перед глазами. Воздух вокруг словно бы слегка искрился едва ощутимыми искорками цвета, которые было не видно глазу, но они хорошо ощущались. Аддамс задумывалась об этом всё чаще. Почему именно она так странно воспринимает мир, почему именно у неё была эта способность ощущать причинности и связи? Для чего она вообще существовала?       — В одной из моих жизней я писала диссертацию по генетике, — усмехнулась Энид, а в уголках её глаз собрались крошечные мимические морщинки. Уэнсдей внимательно их рассматривала. Сегодня у неё было ощущение, что она впервые видит эту девушку. И впервые узнаёт. — Я взяла за основу фамилию Аддамс, сославшись на когда-то известного писателя. Знаешь, что я нашла?       Уэнсдей вопросительно приподняла бровь, давая этим понять, что внимательно слушает. После утреннего разговора она сама задавалась вопросом о том, кто она. Кто были те люди, на семью и фамилию которых она опиралась, но не помнила.       — Аддамсов оказалось так много, включая боковые ветви, что пришлось знатно повозиться. Я пару лет писала это чёртово исследование, поднимала все известные архивы, но не нашла ни единого упоминания о детях, названных в честь дня недели. Зато нашла забавную семейку, что живёт в пригороде Джерси, в старом особняке, который больше похож на дом с привидениями. У супружеской пары было двое сыновей с огромной разницей в возрасте, и по какой-то причине они были в полном восторге, когда я к ним приехала, так как обнаружила, что у них огромное количество записей их родословной. Ты представляешь? В их доме живёт самый настоящий лев…       — По имени Китти, — неожиданно выдохнула Уэнсдей. Её глаза расширились от проблеска воспоминаний, но те были очень тусклыми.       — Вообще-то Дог, но думаю, что это просто версия, — улыбнулась Энид. — Похоже я нашла версию твоих родителей.       — Возможно, — слегка нахмурилась Уэнсдей, прислушиваясь к своим ощущениям. Сердце её билось всё так же ровно, нервы были в порядке, а ощущения стабильными. Но этот неожиданный фрагмент памяти её слегка удивил.       — А ты…? — немного неловко помялась Синклер, видимо не зная, стоит ли спрашивать. Аддамс медленно кивнула, словно бы поняла и без слов.       — Я искала, опираясь на твои рассказы, но не нашла ни упоминания Энид Синклер, ни событий, которые ты описывала. Было несколько схожих случаев, но девушек звали по-другому.       — Может, я злой дух, как считаешь? — усмехнулась Энид, пряча за улыбкой своё удивление. — Может, я просто вселяюсь в тела других людей, и на самом деле меня нет среди живых?       — Не говори глупостей, — немного резко оборвала её Уэнсдей. — Если бы ты была духом, то точно не могла… — она запнулась, понимая, что ни разу не рассказывала Энид конкретно об их связи. Аддамс объясняла эту её странную способность, но ни разу не упоминала то, что между ними с первой встречи была очень крепкая паутина причинностей. — Не могла бы появляться здесь каждый раз. И помнить.       — Хм, — немного задумчиво качнула головой Энид, кажется, не обратив внимания на странную заминку в словах Аддамс. Она тяжело и раздражённо вздохнула. — Знаешь, у меня давно кончились варианты.       Уэнсдей отвела взгляд к огню, и они замолчали. Она немного неуютно повела плечами, словно бы ощущая легкий холодок по спине, возникший из этого молчания.       — Я не знаю, нужно ли продолжать их искать, — почти неуверенно произнесла она, и Энид лишь обречённо вздохнула.       — А что, предлагаешь оставить всё так и дальше? Просто расслабиться и продолжать эту бесконечную петлю? Я так не могу, Уэнс. Это слишком.       — Уэнс? — Аддамс недоумённо наклонила голову в бок. Энид впервые назвала её как-то иначе. Это было непривычно и удивительно спокойно. Словно бы она где-то уже это слышала.       — Тебе не нравится? — неловко улыбнулась в ответ Энид. — Знаешь я просто подумала, что это будет звучать удобно. Да и друзья же часто придумывают друг-другу прозвища. Вот я и решила попробовать… — последние слова она уже произнесла так тихо, что Уэнсдей их едва расслышала. Она слегка недовольно сморщила нос, но тихо выдохнула.       — Как хочешь, — произнесла она, уловив, как вдруг ярко словно бы мигнули цветные искры в воздухе. Энид восторженно вскинула руки, победно улыбаясь и явно счастливая от этих слов. Уэнсдей не понимала, почему у неё такая реакция, но её собственные уголки губ слегка дрогнули вверх против воли. Она едва заметно задержала дыхание, вновь беря под контроль лицевые мышцы. Что это было?       — В любом случае, — улыбнулась Энид, чуть прикрывая глаза. — Знаешь, я заметила это ещё в тот раз, когда пришла сюда после жизни монашкой… — она помедлила, подбирая слова. — Странное ощущение облегчения.       — Облегчения? — немного сбитая с толку, нахмурилась Уэнсдей.       — Ага. После тех ужасов и отчаяния в очередной жизни вернуться к тебе было так, словно бы… Ну, как будто всё наконец закончилось. Этот отвратительный фильм, который оказался очередной выдумкой. Как будто бы только ты и этот дом были настоящими. Словно… Домой вернулась что ли, — она усмехнулась немного нервно и посмотрела прямо в глаза Уэнсдей. — Каждый раз я не верю, что ты есть. Но каждый раз, приходя сюда, я испытываю облегчение от того, что ошибалась в этом. Странно, да? Учитывая то, сколько раз мы друг друга убивали.       Аддамс не нашлось, что ответить. Она отвела взгляд снова к камину, задумавшись. На самом деле её год всегда был таким медленным и однообразным, что складывалось ощущение, будто это вовсе не триста шестьдесят пять дней, а в сотни раз больше. Уэнсдей не могла это объяснить. Для неё каждый день был почти бесконечным, а её чувство времени и так давным-давно сбоило. Но каждый раз она точно, даже без календаря, знала, когда снова придёт Энид. Ощущала это беспокойное чувство натянутого и осточертевшего ей ожидания. И что-то в её груди словно бы расслаблялось, когда на пороге появлялась эта странная девушка. Каждые эти три дня всё её естество было сосредоточено только на ней. На эти дни голову Аддамс покидали все бесконечно отчаянные мысли о ней самой, о её существовании и о причинностях, о невозможности изменения движения мира.       В этом, как оказалось, они были похожи.       Уэнсдей приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла подобрать нужных слов. Она нахмурилась и просто кивнула, замолчав. Слова никогда не были для неё проблемой, но в данном случае она просто не знала, что ответить на подобные откровения. Ей самой это было чуждо, ведь она привыкла к тому, что мир вокруг неё практически статичен в некотором плане. Даже смерть и вынужденное возвращение сделали её с течением времени не только невосприимчивой к боли, но и безразличной к ощущениям. Она даже толком уже не помнила, зачем вообще старалась вычеркнуть себя из паутины связей. Внутри неё заворочалось незнакомое ощущение недовольства. Ей не нравилось, что она не помнила, как оказалось, многих вещей. Кажется, они были важны, и, кажется, именно там, в забытых воспоминаниях, крылся ответ её собственной причинности. Вот только теперь всё это было потеряно или даже стёрто. А Уэнсдей не нравилось, когда что-либо забирало то, что принадлежало ей.       Остаток вечера они провели в относительно комфортной тишине. Энид иногда что-то рассказывала из своих прошлых жизней, иногда просто рассуждала вслух, а Уэнсдей внимательно слушала, всею собой ощущая, что в этот раз действительно что-то изменилось. Словно тест Роршаха, где одинаковая клякса выглядела уже совсем по-другому, если взглянуть на неё с другой стороны. Так и с Энид. Впервые Уэнсдей видела её другой. Открытой, готовой делиться мыслями, улыбающейся и такой странно лёгкой, как весенний ветерок. Словно это был неуловимо другой человек, но при этом всё тот же. Аддамс задавалась вопросом о том, почему она не пыталась раньше рассмотреть эту девушку. Почему была лишь зеркалом для неё. Зло за зло, смерть за смерть, разговор за разговор… А что теперь? Инерция была нарушена, а привычный уклад подвергался сомнению. Что-то, казалось, в самой глубине медленно приходило в движение, знаменуя то, что статичный мир вокруг Аддамс начал меняться.                            На следующий день, под самый вечер, они сидели на крыльце дома Уэнсдей и наблюдали за закатом, свет от которого причудливым образом просачивался через туман фьордов. Было так тихо и вместе с этим глухо, что мир тонул в этом сизом мареве, скрадывая солнечные лучи, как будто вор. Тишина и молчание затянулись. Даже Уэнсдей ощущала беспокойство по этому поводу. Они знали, что время уже подходило, но никто не решался сказать об этом.       — Я всё ещё не хочу уходить, — почти смиренно, но с какой-то апатией в голосе произнесла Энид, глядя на пятна розового цвета в тумане над скалами. — Но, наверное, это всё-таки невозможно, да? — кончик её носа слегка дёрнулся, а губы были поджаты.       — Я не знаю, — тихо ответила Уэнсдей, ощущая как горечь этих слов обожгла нёбо. Ей тоже не нравилась эта мысль. Она начинала понимать почему. Это странное неприятное ощущение отрицания. Оно становилось всё чётче, противно зудя под кожей, как стая ленивых насекомых.       — Я устала, Уэнсдей, — всхлипнула девушка, прижимая колени к груди. — Не хочу. Не хочу снова начинать очередную бессмысленную жизнь…       — Я знаю… — попыталась как-то поддержать Аддамс, видя, как в голубых глазах скапливаются слёзы. Её сердце неприятно сжалось, а пальцы дрогнули, но через секунду она сжала их в кулаки. Аддамс ощущала едва различимое негодование, но не совсем понимала, по какому конкретно поводу оно было.       — Без тебя, — тихо добавила Энид, закончив свою фразу.       — Что? — неуверенно переспросила Уэнсдей, наклонив голову в бок. Её озадачили эти слова, слегка выбив из колеи мыслей.       — Ты единственная, кто меня помнит, — сквозь слёзы улыбнулась Энид. Её губы дрожали, а голубые глаза в отсветах гаснущего заката стали почти зелёными. — Ты единственная, кто меня ждёт, Уэнс, — её голос был слегка хриплым. — Будешь ли ты ждать меня в следующий раз?       Солнце почти село, а это значило только то, что с минуты на минуту Синклер снова исчезнет. Уэнсдей бездумно протянула руку, уцепившись пальцами за край рукава фланелевой рубашки Энид. Она медленно моргнула, чувствуя тепло на кончиках пальцев.       — Я буду ждать, — твёрдо сказала она, видя, как образ Синклер со слезами на глазах становится всё более нечетким, прозрачным, словно сливаясь с туманом на фоне дома и одиноких фьордов. Безветрие в сизом мареве делали обстановку какой-то неправильной, мистической и надломленной. — Снова, — закончила она фразу, глядя в пустоту, где уже никого не было. На крыльце остались лежать только вещи, в которых была Энид. Уэнсдей вздохнула, на мгновение прикрывая глаза и собираясь с мыслями. Её вновь окружал привычный туман и тишина, в которые пробирались сумерки фьордов.       Она медленно встала, аккуратно поднимая вещи с порога и складывая их. Они ещё понадобятся Синклер в следующий раз. Через год. А пока ей стоило подготовиться, ведь утром дом снова переместится.              

***       

             Уэнсдей проснулась резко. Она хмуро моргнула пару раз, пытаясь собраться с мыслями и понять, что её побеспокоило. Прошло несколько мгновений, прежде чем она поняла, что было не в порядке. Она слышала отдалённые голоса, где-то на самой границе слышимости. Девушка медленно села в кровати, внимательно оглядываясь по сторонам. Дом снова изменился, хоть и не слишком критично. Каждый раз внутри дома происходили небольшие изменения, которые касались в основном расположения окон, дверей да некритичного изменения внутреннего убранства вроде того, когда камин мог превратиться в стальную печь или банальный комнатный обогреватель. Плита, холодильник, шкафы, почти вся мебель слегка менялась, дабы больше соответствовать новой обстановке снаружи. Благодаря таким изменениям Уэнсдей могла заранее предугадать, куда её дом забросило на этот раз. Но… Интерьер был современно городским, плита стала электрической, камин заменился на тепловые панели, а общая обстановка потеряла свой эклектичный стиль, став весьма типично городской. В довершении всего на стене над камином был небольшой плоский телевизор — это было чем-то новым.       Аддамс нахмурилась ещё больше. За всё время дом ещё ни разу не оказывался в городской черте. Так что же изменилось на этот раз? Она медленно встала и придирчиво огляделась, поправляя на ходу растрепавшиеся за ночь косы. Обстановка казалась знакомой и чужой одновременно. Уэнсдей подошла к шкафу-купе недалеко от двери и заглянула в него, проверяя наличие привычной ей одежды и необходимых вещей. На глаза тут же попалась стопка вещей Энид, которая спокойно лежала на отдельной полке. Это заставило её выдохнуть с едва ощутимым облегчением. Она коснулась тёмно-зелёной флисовой рубашки в клетку и задумчиво провела кончиками пальцев по ткани, едва касаясь. На мгновение её посетила странная идея, что Энид подошли бы более яркие вещи, и она недовольно покачала на это головой, отложив этим нелепые мысли в сторону.       Каждый раз, когда она появлялась в новом месте мира, у неё была небольшая сумма местной валюты, которой хватило бы на еду на первое время, но запасы приходилось обеспечивать самостоятельно, так что если она действительно была в городе — это был шанс заработать денег и улучшить её место жительства. Она задумалась. Как ей это сделать? Фактически у неё не было достаточного уровня каких-либо навыков, чтобы претендовать на хорошо оплачиваемую работу, а та, на которую она могла рассчитывать, неизбежно предполагала бы общение с большим количеством людей, чего ей бы совсем не хотелось. Уэнсдей не собиралась снова влезать в паутину связей, чтобы потом испытывать огромное количество проблем с их разрывом. Но… Ей нужны были средства к существованию. А значит, придётся выйти в мир, как бы она ни была против.       Она повернула голову и увидела на крючке у двери длинное чёрное пальто, высокие сапоги и зонт. Судя по всему, на улице было в это время года весьма дождливо и прохладно. Хмурясь, она обулась, накинула пальто и вышла из дома, чтобы оглядеться.       Новое место оказалось квартирой на третьем этаже кирпичного дома, находящегося, судя по всему, совсем недалеко от центра города в одном из старых кварталов, что было уже донельзя странным. Она остановилась, сбитая с толку ударившим в уши шумом улицы невдалеке. Слегка расширившимися глазами она огляделась по сторонам и подошла к металлическим перилам спуска на лестничный пролет снаружи. Почему-то она сразу осознала, где находилась. Эта информация всегда всплывала в её голове автоматически, каждый раз, когда она впервые открывала дверь в новом месте.       — Лондон… — тихо проговорила она, оглядываясь. Туманный Альбион предстал перед ней, словно старый английский джентльмен, кичившийся своей исторической атмосферой, но уже безнадёжно устаревший. Утренний туман окутывал тесные улицы, создавая атмосферу краткосрочного уединения, без зазрения совести омрачённую современностью. Мягкий свет фонарей размывался в густом сером мареве, а звуки города казались приглушёнными, словно мир находился за завесой.       Пешеходы, завернувшись в тёплые пальто и шарфы, двигались по тротуарам, оставляя за собой лёгкие следы на влажном асфальте. Витрины магазинов выглядели размытыми, а их яркие вывески терялись в дымке. Автобусы, проезжающие мимо, оставляли за собой шлейф дыма, который быстро растворялся в воздухе. Деревья вдоль улиц, обнажённые от листвы, казались призрачными фигурами с костлявыми пальцами, а редкие лучи солнца пробивались сквозь туман, создавая причудливые тени и блики.       В этот момент Лондон выглядел одновременно привычным и чуждым, как будто время остановилось, и каждый шаг по туманным улицам становился частью какой-то нерассказанной истории. Уэнсдей озадаченно моргнула. Всё в этом было странным и непривычным, но ощущалось, будто бы таким и должно было быть.       Аддамс напряжённо вдохнула влажный воздух, собираясь с мыслями. Именно здесь, в этом оплоте старой Англии ей предстояло провести крайне длинный год. До следующей встречи с Энид. Эта мысль заставила её собраться и сосредоточиться. Раз ей так «повезло» не оказаться на этот раз в глуши на окраине мира, то следовало бы выжать из всего максимум.                     

~ Лондон ~ (Музыка: Agnes Obel — The Curse)

      Уэнсдей сидела в своём кресле у письменного стола перед открытым ноутбуком и заканчивала последнюю работу в этом году. Современный мир был удобен тем, что множество занятий, способных приносить прибыль, могли осуществляться из дома, без необходимости покидать жилье. Это значительно облегчило ей жизнь. Она нашла небольшую подработку редактором текстов, и её умения оценили по достоинству уже через несколько недель после начала работы. Она даже была уже близка к тому, чтобы стать публицистом, но сознательно отвергала все предложения, заведомо зная, что не сможет продолжить работу в этой отрасли, потому как срок её пребывания в данной точке мира должен был скоро закончиться.       Её дом немного изменился, да и вещей прибавилось. Появилась новая посуда, добавилась кое-какая техника, а в шкафу, на полке Энид, появилась новая одежда. Уэнсдей отдавала себе отчёт в том, что делает и с какой целью. Ведь она с ужасом, вскоре после своего появления в Лондоне, осознала, что почти ежедневно вспоминает о странной блондинке. В конце концов эти мысли привели её к выводам, что ей бы хотелось сделать эти единственные три дня, когда Синклер ощущала себя свободной от круговорота жизней, комфортными для неё. Эти чувства странной заботы и желания оберегать долго нервировали её, до тех пор, пока она не предпочла просто с ними смириться. Она много размышляла на этот счёт. Многое перебирала из доступного в сети, новостях и внешнем информационном поле, до тех пор, пока не пришла к выводам, которые ей не понравились. Она скучала. То самое неприятное чувство, которое она считала тянущим отвратительным ожиданием перед каждой встречей с Энид, на самом деле не было отрицательным, как ей ранее казалось. Но от понимания не стало лучше. Теперь же, это ощущение буквально не давало ей спать последние дни, когда она вновь ощутила натяжение нити связи на своей грудной клетке. Скоро. Совсем скоро на её пороге снова объявится Синклер. Так что стоило бы подготовиться к этому.       Поэтому она закончила свою работу, закрывая крышку ноутбука почти с раздражением. Последний расчёт должен будет прийти в течении нескольких часов, а день только начинался. Из-за бессонницы в последнее время работала она в основном по ночам. Это выматывало, но в то же время давало ощущение времени, которое она, казалось, давно потеряла. Год, прожитый в беспокойстве и ожидании, всё так же был слишком длинным. Благодаря тому, что её личное время было растянутым, она могла делать работы больше, чем кто-либо другой, так что в короткие сроки умудрилась заработать достаточное количество необходимых денег. Ей они были без надобности, но впервые она рассчитывала наперёд. Ради трёх дней в году она собиралась использовать всё, что ей было доступно.       Она не знала, смогут ли они вместе с Энид покинуть дом надолго, но как минимум собиралась вывести её на прогулку в Гайд-парк, который находился в паре кварталов от её дома. В голове Аддамс все эти планы отдавали болезненной точностью, кропотливостью и расчётами, так что она и сама не заметила, как погрязла в них с головой. Это буквально стало её новой целью, так что она была полна странного предвкушения со жгучим ожиданием пополам, засевших где-то в грудной клетке. Каждый новый час ожидания казался нестерпимо длинным, нелогично растянутым в ожидании и болезненным до такой степени, что она максимально пыталась занять себя работой лишь бы не тонуть в желании считать секунды вслух.       Она обещала ждать. И она намеревалась исполнить это обещание. Но это чёртово ожидание сводило её с ума бесконечными расчётами того, что было бы нужно и необходимо вообще. Ей нужно было остудить голову, собраться с мыслями и быть готовой к встрече с Энид. Но чёртова бессонница портила ей все планы. Какой бы сильной и устойчивой ни мнила себя Аддамс, а почти неделя бессонницы вымотала её сильнее, чем всё, что случалось с ней в этой странной жизни. Как итог, она собиралась пойти вечером в кофейню, чтобы забрать выпечку и набор всяческих сладостей для блондинки, что должна была переступить её порог рано утром, но… умудрилась уснуть, сидя за собственным столом, сложив руки и опустив на них гудящую от мыслей голову.       Очнулась она снова рывком. Её уха коснулся звук, который она не ожидала услышать в своём доме. Звук включённого телевизора. Совсем не громко, но ощутимо. Она резко села, и с её плеч упал клетчатый плед, на который она едва обратила внимание, а ведь накануне его не было. Слегка дезориентированная от головной боли и недосыпа, она несколько раз моргнула, вставая со своего кресла из-за стола, где умудрилась неосторожно уснуть. Её шея болела, но все эти ощущения отошли на задний план.       — Ты проснулась, — с улыбкой сказала ей Энид, сидя на её диване перед включённым телевизором. Она встала и неуверенно подошла ближе, пряча руки в длинные рукава свитера. Её настроение заметно отличалось от того, с каким она обычно прибывала в этот дом. Раньше это была всегда хмурая, растерянная и дезориентированная девушка, которая с усилием заставляла себя реагировать на окружающее. Но сейчас перед Уэнсдей стояла улыбающаяся, немного смущённая девушка в ярком оранжево-розовом свитере и пижамных штанах, которые Аддамс для неё приобрела и положила в шкаф, где были её вещи. Уэнсдей несколько раз моргнула, силясь унять взбесившийся пульс, удивление и разочарование от того, что проспала появление Энид. Она бросила беглый взгляд в окно и поняла, что утро уже давно минуло. А значит она бездарно потеряла несколько часов с Синклер, потратив их на сон. Аддамс раздражённо сморщила нос и резко выдохнула.       — Мои извинения… Я не встретила тебя, — сиплым спросонья голосом сказала она, мысленно сетуя на слабость своего организма.       — Ох, Уэнс, — усмехнулась Энид, делая шаг к ней и чуть разводя руки в стороны. В её голубых глазах отражалось странное тепло. — Дверь была не заперта, не волнуйся об этом.       Аддамс ощутила, как каждая мышца в её теле напряглась. Несмотря на то, что уже очень давно блондинка не пыталась её убить, рефлекс ожидания нападения всё ещё присутствовал в ней. Она усилием воли заставила свои мышцы расслабиться хотя бы частично.       — В любом случае, — тихо вздохнула она, притворно спокойно оглядывая Синклер с ног до головы. — Я вижу, ты нашла свои вещи.       — Да, спасибо большое. Мне очень нравится, — довольно улыбнулась она, нерешительно убирая руки за спину. В её голосе прорезалась неуверенность и лёгкое смущение. Уэнсдей озадаченно наклонила голову в бок.       — Что-то не так? — её брови слегка нахмурились, а мозг принялся лихорадочно просчитывать варианты того, где и что она сделала не так. Может быть, стоило всё-таки лучше подготовиться?       — О, нет! Всё просто прекрасно! — тут же замахала руками Энид, словно бы пытаясь исправить ситуацию. — Я просто так удивлена, что твой дом не в какой-нибудь глуши, а почти в центре города. Это очень непривычно…       — Лондон, — сухо констатировала Аддамс тот факт, который, очевидно, хотела узнать Энид. Она провела рукой по волосам, приводя растрепавшуюся после сна чёлку в порядок.       — Что? — Синклер непонимающе хлопала глазами, видимо пытаясь понять, правильно ли она расслышала.       — Мы в Лондоне, Энид, — пояснила Уэнсдей, ловя себя на мысли о том, что говорить слово «мы» было как-то необычно. Странно. Но почти приятно. Это осознание заставило её слегка нахмуриться. — Если… Если ты ещё не завтракала, то мы могли бы сходить в кафе неподалеку. Я слышала, они готовят хорошую выпечку.       Энид восторженно взвизгнула, радостно улыбаясь широкой улыбкой, такой почти детской и наивно-счастливой, словно ей предложили бесплатный билет в Диснейленд, о котором она как-то рассказывала.       — О боже мой! Я ещё никогда не была в Лондоне! Как круто! — радостно всплеснула она ладонями. У Уэнсдей сложилось впечатление, что в этот момент ей в лицо ударил фейерверк из разноцветных всполохов эмоций, а воздух почти во всём доме словно заискрился, так, будто в нём рассыпали миллионы блёсток. Она ошарашенно моргнула, сделав глубокий вздох, и ей потребовалась пара секунд, чтобы прийти в себя.       — Хорошо, — сдержанно кивнула она, незаметно сжимая пальцы на руках, которые почему-то нервно дрожали. — Надевай своё пальто, и пойдём.       — Моё пальто? — удивлённо вскинула брови Энид, но потом резко повернула голову к шкафу, заметив, что за ним, рядом с чёрным, висело ещё одно нежно-розового цвета. Она удивлённо и немного неверующе усмехнулась, а потом повернулась снова к Уэнсдей, которая почти ощутимо вздрогнула, столкнувшись с наполненным теплотой взглядом голубых глаз. И эта её чертова мягкая понимающая улыбка… Это ввело Аддамс в некоторый ступор. — Спасибо, Уэнсдей, — уже тише проговорила она. — Но я думаю, что тебе для начала стоит привести себя в порядок.       — Зачем? — немного отупело моргнула Аддамс, всё еще сражённая этой странной улыбкой и взглядом. Её мысли путались, связь сходила с ума от подозрительной вибрации.       Энид мило улыбнулась и указала себе на щеку пальцем.       — У тебя на скуле след от клавиш ноутбука, — почти нежно улыбнулась она. И Уэнсдей против воли тут же коснулась пальцами того места, куда указала Энид на своём лице, с опозданием ощутив, что там действительно был след. Она угрюмо хмыкнула себе под нос, кивнула и быстро отправилась в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок, почему-то чувствуя себя почти неловко. Аддамс и не заметила того, как сдержанно и тихо хохотнула в сжатый кулак за её спиной Синклер, голубые глаза которой сейчас лучились тем же странным теплом.                            — Готова? — улыбнулась Энид, надевая удивительно мягкое пальто, которое ей уже безумно нравилось. Уэнсдей ворчала что-то на другом языке себе под нос, пока застегивала молнию на высоких сапогах. Это тоже вызывало у Синклер где-то в горле едва сдерживаемый щекочущий смех. С тех пор как Аддамс вышла из ванной комнаты после их разговора, она была необычно сдержанна и хмура. Это показалось бы нормальным её состоянием, если бы не тот факт, что она упрямо старалась не смотреть блондинке в глаза, а самые кончики её ушей были слегка розоватыми. Всё это безбожно умиляло Синклер, но она уже прекрасно знала характер этой неразговорчивой девушки, так что старалась сдерживаться.       — Конечно, — выпрямилась Уэнсдей, придирчивым и резким жестом поправляя на себе воротник пальто. Её лицо было более хмурым, чем обычно, но в то же время слегка раздражённым, однако Энид она ни слова против не сказала. Было очевидно, что за этими тёмными глазами шла какая-то своя тихая борьба. Синклер предпочла этому не мешать.       Они покинули стены дома для того, чтобы окунуться в шум улиц давно проснувшегося города, что стряхнул с себя утреннее оцепенение и туман. Уэнсдей слегка сморщила нос, понимая, что утренние часы в кофейне уже прошли, и шансов ухватить свежую выпечку почти не осталось. Разве что ланч…       — Потрясающе, — с восторгом выдохнув, произнесла Энид, во все глаза смотря по сторонам. Её руки беспокойно теребили то край рукавов пальто, то пуговицы на нём, то она пыталась их успокоить и сунуть в широкие карманы. Аддамс тихо вздохнула. Она даже ожидала подобной реакции, так что теперь её беспокойство немного улеглось. Всё шло относительно по плану.       — Думаю, что на завтрак мы уже не успеваем, — спокойно сказала она. — Как насчёт ланча?       — С удовольствием, — довольно улыбнулась Энид, успев не добавить к этому ещё пару фраз, за которые ей бы стало неловко. Она ведь прекрасно понимала, что, в отличие от неё самой, у Уэнсдей времени на то, чтобы всё обдумать, было гораздо меньше. Тем не менее ей невероятно польстило то, как она, по всей видимости, постаралась в этот раз подготовиться к её приходу. Всё в доме буквально говорило об этом с порога. Вторая пара полотенец в ванной, несколько ароматизированных, даже не распакованных, гелей и шампуней, мягкие тапочки, чай, множество удобной домашней техники, набитый едой холодильник, одежда. Синклер задумчиво улыбнулась, подтягивая воротник пальто выше и зарываясь в него носом. Запах Уэнсдей остался даже на купленной специально для неё одежде. Это было по-своему волшебно и так ново, что ей казалось почти нереальным.       Пока они шли по улице под чутким руководством Уэнсдей, Энид думала о том, какая у них была всё-таки страшная и странная жизнь. Все эти бесконечные варианты жизни, бесконечные смерти и возвращения. Она была искренне уверена, что сойдёт с ума уже в третий раз, но почему-то каждая жизнь после этого становилась всё более блеклой, незначительной. Каждый раз её питал страх, что она всё это выдумала, что это не более чем плод её больного воображения. Но… Когда она возвращалась, с плеч будто бы падал груз величиной с гору. И именно поэтому она не хотела уходить. Правда сказать об этом она осмелилась лишь в последний раз. Там, в том пропахшем солью доме в глубине Фарерских островов.       — Так что случилось на этот раз? — из раздумий её вывел голос Уэнсдей. С виду всё такой же незаинтересованный, но слух Синклер уловил в интонации странной девушки нотку беспокойства. Энид немного грустно улыбнулась.       — Честно говоря, не знаю, — почти легкомысленно пожала она плечами. — Может быть, спичка, может быть, забытый окурок родителей, может быть, короткое замыкание под Рождество. Нас уложили спать, а проснулась я уже на твоём пороге. Моя одежда была слегка обуглена, так что я думаю, что это был пожар.       — Уложили спать? — удивлённо чуть приподняла брови Аддамс.       — Ага. Мне было всего четыре года. На самом деле я провела без тебя всего год с лишним своего осознанного состояния. Давно мне так не везло.       — Не думаю, что детскую смерть можно назвать везением, — почему-то резко и как-то холодно ответила Уэнсдей. Её брови нахмурились. Энид лишь вздохнула, меланхолично разводя руки в стороны.       — Короткий фильм — это почти везение, когда ты от них уже устала, — выдохнула она облачко пара в прохладный воздух улиц. В этот раз ей было действительно всё равно. После последней жизни ею вновь овладела какая-то апатия. Подобное уже случалось. Просто Уэнсдей об этом не знала.       — Ты не должна так относиться к своей жизни, — почти с холодом выдала Аддамс. Её руки сжались в кулаки. Слова Синклер почему-то её задели. Связь на её груди болезненно дёрнулась.       — Знаешь, — вздохнула Энид, встряхнув головой и серьёзно посмотрев на свою спутницу. — Не тебе мне об этом говорить, Уэнсдей. Да, мы живём в какой-то извращённой петле постоянных перерождений и одного и того же года в финале. Но мы с тобой разные, понимаешь? Для тебя привычно вот так существовать, а для меня — это как наказание. Я каждый раз пытаюсь искать плюсы, жить с поднятой головой и брать всё, что захочу, не теряя понапрасну ни дня. Но бывает, когда мои силы кончаются, понимаешь? — она взглянула прямо в тёмные глаза, и её улыбка стала почти болезненной, а в зрачках померк блеск. — Чудо уже то, что у меня есть ты. Некая точка постоянства, которая не даёт мне сойти с ума.       Уэнсдей почувствовала, как воздух в её груди спёрло. Она хотела что-то сказать, но этот взгляд заставил её замолчать. Аддамс медленно и напряженно выдохнула, а её плечи слегка опустились. Возможно, она допустила ошибку, в прошлом полагая, что выхода нет. Возможно, она не всё ещё перепробовала, чтобы решить эту проблему. И… возможно, она не хотела её решать.       — Чем бы ты хотела заняться? — вместо своих тяжёлых мыслей спросила она. Уэнсдей понимала, что эти жалкие три дня для Энид были единственной отдушиной, которую она просто не могла себе позволить испортить.       Синклер мягко улыбнулась, затем громко вдохнула и выдохнула. Она потянулась рукой к рукаву Аддамс и ухватилась за него пальцами. Её улыбка тут же стала шире и немного ярче.       — Для начала поедим, ладно? А потом, как насчёт того, чтобы показать мне город?       Уэнсдей зачарованно проследила за её меняющимся лицом и медленно кивнула. Камень на сердце рос всё больше, становясь слишком тяжёлым для неё одной. Она постаралась взять свои напряжённые мысли под контроль и вздохнула, более решительно, чем ей бы того хотелось.       — Хорошо, — согласилась она, решив для себя, что эти три дня будут тем, что пожелает Энид. Чего бы она ни захотела. А когда наступит последний закат, она сама вновь возьмётся за эту их обоюдную проблему. Она должна разорвать этот чёртов круг. В конце концов, это больше не касалось только её.                            Они гуляли по улицам Лондона до самой ночи. Прошли парки, памятники, Букингемский дворец и к темноте добрались до извилистых берегов Темзы — реки, на которой стоял Лондон. Тауэрский мост в сумерках и горящих фонарях сквозь наплывающий туман выглядел монументально.       — Везде, где бы ты и твой дом снова ни появлялись, есть туманы, — улыбнулась Энид с чашкой горячего какао, что они взяли с собой на вынос из ближайшей кофейни Старбакс. — Интересно, как это связано? Словно бы туманы всего мира являются твоим домом. Что скажешь? У меня получилась весьма романтичная аллюзия, — она довольно усмехнулась, делая глоток своего сладкого напитка.       — Это… Терпимо, — выдохнула Аддамс, немного удивлённая таким речевым оборотом. Она всё время забывала о том, что перед ней была не просто девятнадцатилетняя девушка, а человек, который уже много раз прожил эти самые девятнадцать лет. Снова и снова.       — Щедрая похвала от тебя, — довольно сощурилась Энид. — Эй, если получится, давай в следующий раз посетим ещё какие-то интересные города? Как насчёт Рима или Мадрида? А может, где-то в Греции? В одной из моих жизней родители вроде бы были оттуда и немного учили меня их языку.       — Я это не контролирую, — с разочарованием в голосе сморщила нос Аддамс. — И удивлена не меньше твоего, что дом в этот раз оказался в городе.       — Это в любом случае заметное изменение, — хмыкнула девушка, пока они медленно прохаживались вдоль набережной. Из-за прохладной погоды людей вокруг было немного, а туман с реки скрадывал звуки, превращая далёких прохожих в размазанные тени. Это было по-своему жутко и красиво одновременно.       — Безусловно, — задумчиво проговорила Уэнсдей, задержавшись взглядом на профиле Энид, разглядывающей памятник архитектуры.       — О! — вдруг неожиданно воскликнула она и уцепилась пальцами за рукав Аддамс, буквально потащив её куда-то в сторону. — Это же будка для мгновенных фотографий! Уэнсдей, давай сделаем это!       — Нет, — тут же упрямо нахмурилась Аддамс, почти панически пытаясь вырвать свою руку из цепкой хватки блондинки. На удивление, та оказалась сильнее, чем это выглядело со стороны.       — О-о-о, ну давай же! — взмолилась Энид, сделав брови домиком и большие слезящиеся глаза. — Мы же друзья, Уэнс! Такие фото — это отличный показатель наших отношений, — умоляюще проговорила она.       Уэнсдей протестующе фыркнула. Фотографии — это одна из тех причин, которые укрепляли связи. Она не хотела снова с ними связываться. С другой стороны, они должны будут остаться у неё самой, ведь Энид не сможет взять с собой ничего, когда… Аддамс запнулась на этой мысли и напряжённо сглотнула.       — Ладно, — тихо проговорила она, вспоминая свою миссию о том, чтобы сделать эти три дня комфортными для Синклер. В конце концов один из этих дней уже почти закончился. Да и все связи, которые могли появиться из-за этих фото, и так уже существовали.       Они вдвоём залезли в тесную кабинку под негодующее ворчание аниматора, который говорил, что они уже закрыты, но всё же выполнил свою часть работы. Рука Уэнсдей оказалась в тисках объятий блондинки и тесно к ней прижатая так, что её локоть коснулся груди девушки под пальто. Позвоночник Аддамс, казалось, застыл, а сама она в шоке уставилась туда, куда указывала Энид, не понимая, что вообще происходило. Через несколько секунд произошла вспышка, а затем и ещё две, за которые Синклер успела сменить пару поз, на последнем кадре и вовсе обняв Уэнсдей за плечи да коснувшись своим виском её.       Честно говоря, Уэнсдей вообще не поняла, что произошло, как они уже вышли из кабинки. Для неё это было новым. Она огляделась на довольно щебечущую с фотографиями в руках Синклер, и уголки её губ снова дёрнулись вверх. Всё с Энид было для неё новым. Это было… приятно. Аддамс одёрнула себя, внимательно вглядываясь в лицо Синклер.       — Ты… — она слегка нахмурилась, замечая отчетливо проступившие синяки под глазами блондинки и то, как, несмотря на показную веселость, её движения казались всё более заторможенными. — Ты хочешь вернуться?       Энид подняла на неё взгляд, не сразу поняв, о чём она говорит, но, когда осознала, лишь устало улыбнулась и кивнула.       — Да, пожалуйста, — зевнула она, прикрывая рот рукой, — Если это твой дом, то я только за.       Аддамс кивнула, подставив свой локоть, и Синклер благодарно тут же скользнула под него рукой. Вместе они направились по улицам в направлении того места, где был блуждающий дом Уэнсдей. Тепло руки Энид, казалось, проникало в её кости через пальто и одежду. Она думала о том, что её рёбра могут вобрать это тепло, и из них, подобно библейским легендам, однажды родится жизнь. Это была бы отличная аллегория на Энид Синклер. Человек, заставляющий жить, чтить существование жизни и наслаждаться ею. Даже если сам он от неё устал.                            Спустя два дня, когда вдвоём они обошли почти весь исторический Лондон, побывали во множестве заведений лишь для того, чтобы вернуться ночью, поспать пару часов, а с рассветом, за приготовлением завтрака, построить планы на день и снова позже сбежать в укутанный туманами Альбион. Эти три дня казались одновременно и бесконечными, и болезненно скоропостижными. Последние минуты ощущались как лопающиеся нити в канате над пропастью. Уэнсдей не могла с этим ничего поделать, а Энид старалась не думать, пока срок не подошёл слишком близко.       — Спасибо тебе за эти дни, — вздохнула она, с дёрганной улыбкой смотря на Аддамс. Её пальцы дрожали, а в глазах снова застыли слёзы, хоть она и пыталась улыбаться. — Знаешь… — её голос дрожал, явно не выдерживая внутреннего напряжения. — Иногда… Да кому я вру! — вдруг громко сказала она, и фальшивая улыбка исчезла, словно треснувшее хрупкое стекло разлетающееся вдребезги от давления. — Постоянно! Мне постоянно страшно, Уэнсдей. Что, если эта жизнь последняя? Что, если я больше не вернусь сюда? Что, если…       — Энид, — руки Аддамс обхватили её аккуратно за плечи. Её естество выворачивало от неприятного ощущения, словно бы по их связи, ставшей почти реальной, проводили ножом. Больно, отчаянно, неизбежно. — Я найду решение. Я обещаю, — только чудом её собственный голос не дрогнул.       — Я не хочу, — заикаясь, сквозь слезы выдавила Энид, уже не пытаясь сдерживаться.       Она ринулась вперёд, обхватывая руками талию Уэнсдей и прижимаясь к ней. Её сотрясали рыдания, в которых терялись неразборчивые слова, льющиеся бессвязным потоком. Аддамс попыталась отстраниться, немного отодвинув её от себя, но, взглянув в заплаканное лицо девушки, всё-таки ответила на объятия, чувствуя, что у самой нервы уже тоже были на пределе. Руки Синклер с силой сжались на её спине. И от этого ощущения в памяти словно бы что-то дрогнуло, как рябь на воде, едва ощутимая.       — Обещай… Обещай, что будешь помнить меня, — почти умоляющим голосом сквозь всхлипы проговорила Энид, и Уэнсдей не нашла причины возразить. Снова. Связь вибрировала, принося отвратительное ощущение нестерпимой натянутости, тоски и боли, которые ей были крайне непривычны. Она терялась в этих ощущениях, не зная, ни как их успокоить, ни что с ними делать. Поэтому лишь обняла в ответ крепче.       — Я буду помнить тебя, — тихо выдохнула она, чувствуя, как на её пустые руки опадает одежда без теплого тела в ней. Энид вновь растворилась в воздухе. Слишком быстро, чтобы она успела взглянуть в эти глаза на прощание.       Сердце Уэнсдей больно ударилось, а связь на груди будто бы превратилась в петлю, обвив её шею, выдавливая из неё воздух. Её пальцы сжались на лацканах розового пальто, а в глазах исчез блеск, который зарождался там в присутствии Энид.       Она должна понять.       Разгадать.       Разорвать этот круг, что мучил её… Энид.       Даже если сама она из него больше не выберется.                     

~ Нью-Джерси ~ (Музыка: Apocaliptica — Nothing Else Matters)

      За столько прошедших лет, кажущихся бесконечностью, вымывающих память и даже понимание самой себя, ей ещё не доводилось открывать глаза в таком странном месте. Честно говоря, она думала, что, проснувшись утром следующего дня после туманного Лондона, её забросит ещё в какой-нибудь город… Но это было не так. Настолько не так, что это вызвало мурашки по коже.       Начать стоило бы с того, что вокруг был не привычный ей дом. Мебель, камин, какие-то вещи… Всё изменилось. Вместо этого она обнаружила себя на узкой твёрдой, но удивительно удобной кровати, застеленной пыльным чёрным стёганым одеялом. Плотные шторы занавешивали высокие окна комнаты, а в деревянных стенах, казалось, поселился ветер. Аддамс медленно встала, оглядываясь по сторонам. На ней было строгое чёрное платье с белым высоким воротником. Она не помнила, чтобы такие носила, но оно показалось знакомым. Уэнсдей хмуро осмотрелась. Обстановка была весьма неразнообразной: несколько книжных шкафов, до верху набитых старыми фолиантами, стол, стул, кровать и кресло. На некоторых полках, среди книг, стояли стеклянные ёмкости с какими-то мёртвыми существами в формалине; пара энтомологических досок с разнообразными засушенными насекомыми была подвешена на стены; большой почти чёрный платяной шкаф и стол из тёмного дуба, накрытый серой тканью. Под тканью явно что-то стояло, похожее на большую коробку. Аддамс сощурилась, осторожно подходя к столу. Она резким движением сдёрнула ткань, подняв в воздух немного пыли.       На столе стояла старинная печатная машинка почему-то с немецкой раскладкой на отполированных клавишах. Брови Уэнсдей удивлённо приподнялись вверх. Она ощутила укол чего-то знакомого в груди и неосознанно коснулась клавиш кончиками пальцев. Звук, который издала машинка, царапнул её нервы и что-то в глубине естества — словно нечто намертво забытое, но до одури знакомое.       Одёрнув руку прочь, она непроизвольно сжала пальцы в кулак. Это заставило её осмотреться внимательнее ещё раз. Она подошла к шкафу и рывком открыла скрипучие дверцы. На вешалках висело ещё несколько однообразных чёрных платьев, куртка и толстовка, которую она тут же узнала. Рядом стопками была сложена другая одежда. Вся преимущественно чёрных, белых или серых оттенков. Уэнсдей начала лихорадочно выдвигать ящики, ощущая, как в груди завозилось беспокойство, пока наконец не открыла самый нижний, где обнаружились вещи Энид. Она выпрямилась и отодвинула в сторону вешалки с тёмной одеждой, обнаружив за всеми ними светло-розовое пальто. Только после этого она наконец выдохнула, поняв, что на некоторое время задержала дыхание. Осознав, что привычные ей элементы всё-таки присутствуют, Уэнсдей решила осмотреться как следует.       В конце комнаты находилась такая же тёмная дверь.       И что-то ей подсказывало, что за ней был вовсе не выход на улицу.       Она подошла к двери, смотря на резную старинную ручку так, словно та была змеёй. И не в хорошем смысле этого слова. По какой-то причине буквально каждая вещь здесь казалась ей знакомой, и оттого всё это тревожило. Аддамс сжала зубы и решительно взялась за ручку, понимая, что близка к тому, чтобы понять, что же всё-таки с ней происходило всё это время. Опасная и явно беспокойная тайна ждала её за этой дверью. Она обязана была найти выход. Не ради себя, так ради Синклер. Уэнсдей давно уже поняла, что в том, что происходило с Энид, каким-то образом была виновата она сама, но не понимала как. Вернее — не помнила.       Как она и предполагала, за дверью оказалась не улица и не порог её маленького дома. Длинный тёмный коридор, увешанный бесконечными картинами, скрывал в своих нишах двери, шкафы да явно старый антиквариат. Она напряжённо втянула носом воздух, чувствуя затхлый запах пыли и старой древесины. Этот запах казался слишком знакомым. Почему-то она ощутила себя так, словно знает это место досконально. Мышечная память, не иначе, заставляла её ноги ступать на хлипкие половицы так, чтобы не издать ни звука, заведомо обходя скрипучие места. Уэнсдей сосредоточенно двигалась по коридору, даже не собираясь заглядывать за другие двери. Она была уверена в том, что это не был выход. Однако, чтобы понять, где она находилась в этот раз, ей следовало достичь порога… Но этот дом, а скорее особняк, оказался уж излишне огромным.       Пока шла она бросала взгляд на картины, на которых были изображены самые разные… существа? С одной стороны, многие из них были людьми, а с другой — частенько попадались те, кто явно ими не был. Её брови всё больше хмурились. Надписи под картинами были стёрты, и она не могла разобрать ни одной. Что это вообще за дом? Почему он так знаком? Она не понимала, продолжая идти и вглядываться в изображения на холстах. У некоторых людей лица отсутствовали вовсе. То порванный холст, то дыра, то вовсе белое пятно. Это всё больше тревожило её.       Наконец она достигла спуска на широкую лестницу в объёмный холл. Уэнсдей застыла, ухватившись пальцами за деревянные перила. Края её слуха достиг отзвук детских голосов, словно бы всплывший в памяти. Она напряжённо стиснула челюсть, бросив взгляд вниз, на запылённый тёмный паркет, но ничего и никого не увидела. Выдавив сквозь губы сжатый воздух, она осторожно начала свой спуск. Лестница широкими проемами разделялась надвое и к низу сходилась в одну. Уэнсдей спускалась по правой от входа. По всей видимости в особняке было несколько этажей, а её «комната» находилась в одном крыле, в то время как лестница напротив вела явно в другое. Она осмотрит всё позже. Сейчас необходимо было выяснить две вещи: первое — где конкретно она находилась, а второе — какая сегодня была дата. Что-то ей подсказывало, что всё могло измениться. И не в лучшую сторону.       Наконец достигнув нижней, явно парадной двери в конце холла, уставленного всяческим антиквариатом, она нерешительно остановилась перед ней. Почему-то её пальцы дрожали. По какой-то причине она чувствовала, как всё её естество напряглось подобно взведённой пружине. Это был не страх. Это было сомнение. Хочет ли она в этот раз знать? Действительно ли ей необходимо прекратить всё это?       Уэнсдей глубоко вдохнула и решительно толкнула дверь. Она обещала. Энид и себе самой. Она уже сделала свой выбор.       За дверью оказались старые, обшарпанные, из серого камня ступеньки и широкое крыльцо. Не было ни фанфар, ни финишной линии в чёрно-белую клетку, ни внезапного гонга над ухом, который подсказал бы ей, что она достигла рубежа… Вокруг простирался унылый, однообразный серый пейзаж давно заброшенного сада, кривые ржавые кованые изгороди тут и там торчали за ссохшимися кустарниками и невысокими деревьями. Странное ощущение какого-то уюта поразило её мозг. И этого хватило, чтобы в голове всплыла нужная информация, состоящая всего из двух наименований.              — Нью-Джерси… — она тяжело вздохнула, чувствуя тупую боль в груди. — Дом…       Уэнсдей ощутила, как ей становится тяжело дышать. К горлу подступил противный комок, на задворках памяти послышались обрывки призрачных голосов. Она не могла их разобрать, не могла понять, что с ней сейчас происходило, почему жилы в её теле словно бы выкручивало раскалёнными канатами. Аддамс нетвёрдым шагом спустилась по ступеням, ощущая как звон в ушах нарастал, а мир словно бы слегка пошатнулся.       Шаг за шагом она шла, огибая огромный особняк, путавшийся в туманах и тишине, которая давила на неё так, словно бы была могильной плитой. Это ощущение раньше никогда не доставляло ей столько дискомфорта, сколько сейчас. Чувствуя себя совершенно опустошённой и сбитой с толку, она наконец вышла на площадь позади особняка только для того, чтобы остановиться как вкопанной и уставиться на кажущееся слишком ухоженным впечатляющих размеров семейное кладбище. Здесь, между старых каменных изваяний и надгробий, вился высохший плющ, местами попадался зловещего вида колючий кустарник, а туман… который всегда казался ей чем-то спокойным и уютным, обвивал местность, словно бы жадно съедая цвета и оттенки. И это почему-то казалось правильным.       Уэнсдей сделала ещё шаг, медленно оглядываясь по сторонам. Она шла, прислушиваясь, встревоженная, но при этом по какой-то причине уверенная, куда идти. Словно бы её вела чья-то сухая, но знакомая рука. На большинстве могил не были различимы имена и даты, но ей казалось, что она наизусть знает, кто и где был похоронен.       Наконец она достигла самого дальнего края кладбища по центру направления от дома. Здешние плиты были немного свежее, чем остальные, и буквы на них даже издалека казались четкими. Подойдя ближе, она наконец смогла прочесть их и от того, что она осознала, ноги её словно бы налились свинцом. Забытые имена и лица вдруг начали всплывать в памяти, больно врезаясь образами в сознание.       — Дядя, — тихо произнесла она, читая на крайнем левом надгробии надпись «Фестер Аддамс», её взгляд переместился на соседнее. «Юдора Фрамп». — Бабушка, — голос её слегка дрогнул. Она начала понимать, какие имена прочтёт следующими.       Уэнсдей сглотнула тугой комок в горле.       — Мама, отец, — проговорила она, глядя на два стоящих рядом надгробия. «Гомес и Мортиша Аддамс». Дышать становилось всё тяжелее. Нити причинностей и связей разрастались по её рукам с каждым произнесённым словом и прочитанным именем.       — Брат, — надтреснувшим голосом произнесла она, читая на более низкой и слегка кривой плите — «Пагсли Аддамс». Она застыла на месте, усилием воли заставляя себя не смотреть на ещё два камня, стоявших слишком близко друг к другу. По её спине прокатилась ледяная капля пота.       Уэнсдей Фрайдей Аддамс никогда и ничего по-настоящему не боялась. Она стремилась, несмотря ни на что, добиться правды и раскрыть истину мира. Оборвала все связи, которыми этот самый мир пытался её связать, не давая выполнить свою миссию.       Так в чём же… В чём вообще заключалась эта её миссия? Зачем она существовала? Зачем мир швырнул её туда, где ей не было места?       Всё её существо, казалось, разламывалось на куски подобно старому камню. Скрип и скрежет трещал в ушах вместе с эхом голосов давно ушедших людей. Уэнсдей прикрыла глаза, не найдя в себе сил повернуть голову и прочесть надписи на двух оставшихся надгробиях.       «Я предупреждала тебя, дитя»

      «Ты с ума сошла! Зачем?!»

      «Мы верим в тебя, наша маленькая буря»

      «Постарайся не заблудиться»

      «Мир очень скучное место, знаешь ли»

      «Никогда не забывай»

      «Вернись ко мне»

      «Что ты наделала?!»

      «Тебе нужно уйти»

      «Ты проклята, Аддамс»

      «Не смей!»

      Сотни голосов, слов и интонаций смешались в один непрекращающийся шум, который давил на неё так, что ноги её дрогнули в коленях. Какие-то она узнала сразу, какие-то казались едва знакомыми, а некоторые и вовсе чужими. Но все они были обращены к ней. Все, каждый из них нёс свой кусочек раздробленной памяти, и с каждым узнаванием её тело всё больше оплетала паутина причинно-следственных связей.       Она тяжело дышала, сжав зубы от натуги и боли в висках. Капилляры в её глазах полопались, а из носа засочилась кровь. Такая неожиданно яркая. Живая.       — Хватит, — прохрипела она, поднимая взгляд на оставшиеся могилы. Она уже знала, что на них прочтёт. Но ей нужно было точное подтверждение. Тем не менее мир неожиданно вокруг неё замер и словно затих, даруя ей этот момент кульминации затянувшейся драмы о потерянных в петлях времени душах, об исчезнувшей памяти и о них двоих.       Ей нечего было сказать. Уголки её губ дёрнулись вверх в почти истеричной и злой усмешке, наполненной разочарованием и самоиронией. Вот она. Правда, которую она просто не хотела видеть всё это время. Та самая истина, которая была потеряна ею в годах бессмысленных блужданий по временной петле.       Её единственная крепкая связь. Последняя из всех.

      «Энид Синклер»

      и

      «Уэнсдей Фрайдей Аддамс»

      гласили надписи на могилах.

      И дата… Да, та самая дата. Тот же год, то же число.       День, когда порог её блуждающего во времени и пространстве дома переступала Энид. И она была уверена сейчас лишь в одном: в этот раз Синклер переступит её порог в последний раз. У неё больше не было шансов всё исправить.       Мир наконец нашёл её.              

***

                    План был прост и одновременно с этим сложен до невозможности. Нужно было не дать Энид уйти в этот раз. Иначе она больше никогда не сможет её увидеть. Это был последний шанс.       Уэнсдей так и не смогла вспомнить всего, но благодаря обрывкам воспоминаний хоть как-то сумела выстроить цепочку событий. Конечно, в ней всё ещё были впечатляющие дыры, но, кажется, она смогла понять хоть что-то. Начать стоило бы с того, что мир, в котором она сейчас находилась, когда-то был её отправной точкой. И дом стал её способом перемещения по своего рода параллельным мирам. Аддамс не была точно уверена, была ли это магия бабушки или колдовство семьи, но, по сути, она действительно когда-то умерла, а затем ушла в крайне длительное путешествие в одиночку. Чтобы найти Энид. Подобно Орфею из греческих легенд, она ушла из своего мира вслед за душой человека, который стал для неё всем. Честно говоря, она ещё не до конца понимала все эти эмоции, поднятые из глубин души воспоминаниями. Ей всё ещё казалось, что это с натяжкой можно было назвать правдой. Но… Они были. Они существовали когда-то давно, в одном мире, бок о бок, и волею судеб их жизни переплелись.       Аддамс отложила в сторону раскрытую книгу, в которой не смогла прочесть и страницы. Все, кто когда-то жил в этом мире и был ей знаком, давным-давно его покинули. Не осталось ни сожалений, ни печали. Просто констатация факта того, что она вернулась в пустой дом, в котором уже много лет никто не жил, да лишь молчаливые надгробия на семейном кладбище остались напоминанием. Она задумчиво провела кончиками пальцев по обветшалому корешку книги. Род не мог прерваться на ней и её брате. Аддамсы были огромной семьёй с впечатляющим количеством близких и дальних родственников. Так почему же фамильный особняк оставался пустым, заброшенным и никому не нужным уже многие годы? Что вообще произошло после того, как она покинула этот пласт реальности? Вопросов было как-то слишком много. Ещё больше, чем до того, как она вернулась в этот мир. Впрочем, если так поразмыслить… Теперь во всём этом не было ни капли смысла. Какое ей вообще было дело до этого мира, его прошлого и обстоятельств?       Связи, которые вновь окутали её тело, понемногу меркли и истончались с каждым днём. То были лишь воспоминания, пытающиеся привязать её к этой заброшенной земле. Суть же оставалась прежней. Единственная сильная и крепкая связь была с той, кого бросало по многочисленным жизням, из раза в раз возвращая обратно к Уэнсдей, которая и была причиной всему этому. Сама же Аддамс, увы, даже не ведала об этом ранее. Она не знала, что именно из-за неё Энид застряла в петле жизней, так и не найдя достойного варианта. Конечно же, ещё не всё было понятно до конца, но основной постулат был ясен как день.       Она коснулась пальцами груди, почувствовав болезненный укол. Если Энид не захочет в этот раз пойти с ней, ей придётся собственноручно разорвать эту связь. А ведь это и был чертов маяк, основываясь на котором она изначально должна была найти Синклер. В итоге мало того, что сама потерялась, так ещё и умудрилась забыть почти всё, до такой степени, что даже не узнала объект своих поисков, когда они наконец встретились. Как итог: она обрекла их обеих на бесконечный круговорот жизней, смертей, бессмысленных связей на уже много десятков лет. Энид тогда была права, когда сказала, что дело было не в каждой из них по отдельности, а в них обеих вместе. Мир пытался их совместить благодаря связи между ними, как потерянный единый кусочек пазла. Проблема была в том, что они постоянно оказывались в разных плоскостях. И это была вина Уэнсдей. Именно её решение оборвать все связи с миром и привело к тому, что он её потерял.       Это выглядело так, словно слепому дали в руки кусочек пазла и миллионы недособранных до конца вариаций, а он должен был найти именно нужный среди них. При этом этот самый кусочек всё время ускользал из рук и, оставаясь в одной временной петле, отказывался сдвинуться, одновременно с тем постоянно прыгая в плоскостях реальности так, что его просто невозможно было даже взять в руки. В конце концов ситуация приобрела настолько не логичный оборот, что не кусочек примеряли к миру, а мир к кусочку. Слепой игрок двигал всё поле в то место, где терялся последний фрагмент, в надежде его подогнать. А фрагмент скакал по точкам соприкосновений из одного плана реальности в другой, при этом оставаясь в одном и том же периоде времени в застывшей дате. Если представить себе именно так, то получалась безумно нелогичная картина, от которой становилось почти физически дурно.       Уэнсдей поморщилась, сформулировав этот визуальный образ в своей голове. Чего-то ещё похуже было крайне сложно представить. Мало того, что они с Энид уже не имели права находиться в этом мире, ведь давно умерли, так ещё и в другой перейти не могли именно из-за этой идиотской системы. И всему виной была сама Аддамс. Она просто отказалась отпускать Энид, последовав за ней и проделав буквально сквозную дыру в плане реальности собственного мира, который панически пытался её закрыть. У Орфея и Эвридики, по сравнению с ними, путь был настолько проще и легче, что сравнивать даже не имело смысла. Её погоня за душой Синклер сломала очень многое и едва не переломала их обеих. Пора было это заканчивать. Мир уже нашел её. Она больше не сможет уйти из него, кроме как в круговорот перерождения. Но тогда её память и её амбиции… всё сотрется, сделав её снова чистой, позволив родиться в другом мире. И где была гарантия того, что Энид будет там же? Не было! Уэнсдей сжала кулаки. Это и была её причина. Её миссия. Она просто отказывалась отпускать Синклер, позволив нелепой случайности решать их судьбу после перерождения.       Но теперь… Видя, какие страдания это принесло Энид, она не была уверена в том, что сможет продолжать дальше. Ведь именно из-за их связи несчастной блондинке так не везло с жизнями. Мир подбирал судьбу под неё так, чтобы её срок длился ровно столько, сколько было необходимо, вовремя выбросив её в петлю, где они соприкасались с Уэнсдей. То есть… Каждый раз ей была уготована судьба с несчастной жизнью и ранней смертью лишь из-за Аддамс.       Всё это было из-за неё.       Уэнсдей тихо выдохнула через нос, откидываясь на спинку отцовского кресла в холле да прикрывая глаза. Сожалеть было уже слишком поздно. Единственное, что её сейчас беспокоило, это то, что она понятия не имела, когда настанет день возвращения Энид. В конце концов в этом мире она впервые была не в том году и не в то время, а далеко вперёд. В настоящем для этого дома и в далеком будущем для самой Аддамс. Она даже не стала проверять в насколько далеком. Это её больше не волновало. Вся её суть сконцентрировалась в этом месте, словно мира за пределами особняка не существовало вовсе. Она не знала, может быть, так оно и было, но всё это больше не имело значения.       Ничего больше не имело значения.       Кроме Энид.       Так что она просто ждала.              

***

                    Энид была ошеломлена. В принципе, так было каждый раз, когда она понимала, что очередная жизнь окончена и виток круговерти времени снова замкнулся. Но не в этот раз. С этой её жизнью было что-то катастрофически не так. Начать стоило хотя бы с того, что она не оборвалась в девятнадцать… и в двадцать, и в тридцать. Гнетущее чувство того, что что-то случилось и в этот раз всё пошло совершенно по другому пути, не отпускало её всю сознательную жизнь. Произошло очень многое, но каждый год в определённый день она ощущала себя так, словно бы всё, что она помнила, было настолько болезненно неправильно, что мир на этом фоне казался попросту ненастоящим. В чём-то это ей помогло, сподвигнув жить так, будто завтра никогда не настанет, так что обратного хода больше не будет. Но шли годы, и она начала забывать. Верить в то, что блуждающий дом и Уэнсдей были лишь её больной фантазией в подростковые годы. Она ведь почти дожила до старости. В этот раз жизнь, которая ей досталась, была совсем неплоха. В ней было много и хороших моментов, и плохих, но она так и не смогла ни завести семью, ни хотя бы постоянную пару. Каждый раз её гложило отвратительное чувство, будто она лжёт всем этим людям от начала и до конца. Однажды она сдалась и рассказала обо всём человеку, в которого, казалось, была влюблена. Увы, но её рассказ не только не был принят всерьёз, так её ещё и заподозрили в помутнении рассудка. В итоге всё обернулось не самым лучшим образом. Снова.       Синклер вздохнула и устало потерла ладонями лицо, осознавая, что на нём нет морщин, руки были чистыми — ни татуировок, ни шрамов, — волосы значительно короче, а дышать было легче. Она медленно отняла руки от лица и огляделась. Её сердце тревожно сжалось. В очередной раз она поймала ощущение, будто бы с плеч свалилась гора. Вот он. Дом. Странный, другой, но это был он, и она стояла на его пороге, зная, что где-то внутри его стен есть Уэнсдей. Энид нервно усмехнулась, давя истеричный приступ хохота, который подкатывал к её горлу. Так значит, снова всё повторяется. А ведь к концу своей жизни она была уже уверена, что всё это было или сном, или взбесившимся воображением. Но сейчас… Сейчас она подняла глаза на массивную тёмную дверь старого особняка и ощутила, как болезненно ударилось о грудную клетку её сердце. Что же из всего этого было ложью? Чему ей верить, если не как вот этому дому и его хозяйке? Единственной точке постоянства в этих сумасшедших мирах и жизнях.       Энид не стала браться за ручку, а лишь развернулась и села на ступеньки, опершись спиной о дверь. Ей нужно было больше времени, чтобы прийти в себя после такой долгой, насыщенной жизни, в которой она снова чувствовала себя слишком одинокой. Она обняла свои колени и притянула их к груди, положив на них подбородок. Её взгляд лениво скользил по туманному и унылому пейзажу, пока дикая какофония мыслей пыталась снова собраться в хоть какой-то порядок. Девушка не знала, сколько прошло времени, пока она сидела в одном положении и размышляла над своей жизнью. Ей хотелось, действительно хотелось открыть чёртову дверь, встретить вечно хмурую и чем-то недовольную Аддамс, может быть, даже обнять. Она соскучилась. Слишком сильно для того, чтобы об этом сознаться даже самой себе. Но так тяжело было сейчас осознавать, что такая долгая жизнь оказалась лишь очередным низкобюджетным фильмом. И вот она снова вышла из кинозала лишь для того, чтобы через три дня снова в него вернуться. Она устала. Действительно устала. В ней не было ни малейшего желания жить так дальше.       На её плечи опустился плед, заставив её вздрогнуть всем телом и резко поднять голову. Слезы на её глазах уже успели высохнуть, и только сейчас она осознала, что небо темнеет, а ведь она появилась здесь утром. Сколько времени было бездарно ею потрачено на переосмысливание прошлой жизни, что она настолько выпала из реальности?       — В этих краях ночью становится весьма холодно, — спокойно проговорила Уэнсдей, садясь рядом с ней. Уши Энид уловили напряжение в её голосе и что-то незнакомое. Тем не менее она улыбнулась, тяжело выдохнув и опустив голову на плечо странной девушки, усевшейся рядом с ней на каменные ступени.       — Привет, Уэнсдей, — тихо произнесла она. — Прости, я что-то задумалась.       — Ничего, — так же спокойно ответила Аддамс, даже не дёрнувшись. В её голосе отчетливо слышалась обречённость. Это заставило Синклер слегка нахмуриться.       — Ты что-то нашла, — без вопроса сказала она, фактически утверждая. Сердце Энид тревожно пропустило удар, когда она не услышала привычного «я не знаю», сказанного с раздражением. В ответ ей послышалась лишь такая же напряжённая тишина. Неужели?..       — Да, — медленно ответила Уэнсдей. Она не хотела начинать этот разговор сразу же после прибытия блондинки, которого она так долго ждала, но похоже выбора не оставалось. Возможно, это было к лучшему.       — Уэнс, — прервала её Энид, поднимая голову с плеча. Только сейчас она заметила, что Аддамс выглядит немного иначе. Чёрное платье классического покроя с белым воротником и манжетами да накинутый на плечи плотный палантин. Образ Уэнсдей, всегда уверенной в себе, несколько отрешённой от реальности и, казалось, несгибаемой, словно померк. Рядом с ней сидела хрупкая на вид девушка, в которой читались безысходность и смирение. — Где мы? — только когда Синклер произнесла этот вопрос, она вдруг осознала, что это странное, почти пугающее место, казалось ей слегка знакомым. Это ещё больше заставило её напрячься.       — Это мой дом, — так же сухо ответила Аддамс, поворачиваясь к ней. Её глаза казались совсем тусклыми. — Мы в нашей начальной точке, Энид. Отсюда всё началось.       — Ч-что? — хмуро переспросила Синклер, не понимая слова, которые только что слетели с этих припухлых губ. Она подняла глаза, чтобы снова оглядеться. Огромный в прошлом готический особняк выглядел так, словно обветшал десятки лет назад и не рухнул лишь потому, что в то время, когда его создавали, действительно умели строить на века. Она совершенно точно видела его впервые, и даже смутное ощущение того, что место ей было знакомым, не делало ситуацию понятней.       Аддамс, сидящая рядом с ней, медленно встала. Она повернулась и протянула тонкую бледную ладонь Синклер.       — Позволь мне показать тебе, — её голос казался потерянным и надтреснутым. — Я расскажу то, что нашла и… вспомнила.       Энид смотрела на потянутую ей руку, которая казалась почти призрачной. Слишком тонкой, слишком болезненно хрупкой. Всё внутри неё замерло в тревожном предчувствии. Ей казалось, что ещё немного и она вовсе пропадёт. Это напугало её. Она ухватилась за чужую ладонь, ощутив пальцами незнакомый холод, и по её спине прошлись мурашки. Медленно девушка встала, равняясь с Уэнсдей и заглядывая той в глаза, которые сейчас казались какими-то чужими.       — Ты… Ты точно Уэнсдей? — нервно попыталась она улыбнуться, но вместо этого вышел кривой оскал.       — Никогда ещё не была более настоящей, чем сейчас, — выдохнула Аддамс после почти минутного молчания, пока внимательно вглядывалась в перепуганные голубые глаза. Её пальцы сжались на ладони Энид, словно цепляясь за спасительную нить. — И ты тоже, Энид.       — Что это значит? — сухо сглотнула Синклер, ощущая себя так, словно бы они вдвоем стояли на краю глубокой пропасти. И она не могла решить: хочет она сделать шаг в неё или нет. Энид моргнула, ловя себя на подобных ассоциациях, и встряхнула головой, отгоняя эти упаднические мысли. Она слишком долго искала ответы. И сейчас они лежали в её ладонях. Её рука сжалась чуть сильнее, вторя движению пальцев Уэнсдей. — Забудь. Я знала, что это когда-нибудь произойдёт. Мы достигли конца петли, да? — в её голосе потонули надежды десятков жизней и прорезалась обречённость, но вместе с ними и крохотная надежда.       — Да, — так же коротко и почти невесомо ответила ей Аддамс, выдыхая напряжённо через нос. — Могу я… Имею ли я право рассказать тебе?       — Ты шутишь? — дёргано усмехнулась Энид, подходя на полшага ближе так, что расстояние между ними сильно сократилось. Она мягко улыбнулась, глядя чуть сверху на эту странную девушку. — Даже если ты мне сейчас скажешь, что являешься самой смертью, я буду только рада, что это наконец закончится. Но знаешь… — она притянула вверх их сцепленные ладони и приложила к своей груди. — Я счастлива, что это будешь ты.       — Это… — немного хрипло выдавила Аддамс, прилагая усилия для того, чтобы звучать стойко. — Это взаимно. Но, боюсь, твоё мнение может измениться.       — Я сама решу, Уэнс, — твёрдо произнесла Энид, с уверенностью глядя в чёрные дрогнувшие глаза, в которых плескались сотни невысказанных слов. Энид давно заметила эту странную черту Уэнсдей. Ей порой не слишком удавалось высказать то, о чём та думала, но она умела говорить многое одним только взглядом. Со временем Синклер научилась это улавливать, и сейчас ей казалось, что в этих глазах тонут вселенные, вместе с ними самими и трижды проклятым миром. Энид подавила в себе желание поднести их сцепленные ладони к своим губам. Она знала, всем естеством своим чувствовала, что их история почти подошла к концу. Ни к чему было добавлять к этому ложную надежду.       Уэнсдей медленно кивнула и, явно собравшись с силами, отступила на полшага, увлекая девушку в мешковатой растянутой одежде с пледом на плечах за собой. Они неторопливо пошли рядом, всё ещё держась за руки. Аддамс не смотрела на Синклер, как и та на неё. Но внимание обеих было сосредоточено друг на друге, практически игнорируя окружающую обстановку.       — Могу я перед этим поинтересоваться, что произошло в этот раз? — нарушила тишину Уэнсдей, пока они шли вдоль особняка. Вечерело, и назойливый туман подбирался всё ближе, скрадывая свет и тени да поглощая вокруг себя мир.       — Мне было пятьдесят шесть, когда однажды я просто уснула и не проснулась, — хмыкнула немного нервно Энид. Такие разговоры стали для них обыденностью. Каждый раз, когда она появлялась на пороге этого дома, Аддамс давала ей возможность выговориться. Она ценила это. Но не сейчас. — Это была удивительно долгая и насыщенная жизнь.       — Хочешь рассказать подробнее? — ничего не значащим голосом спросила Аддамс, и впервые Синклер ощутила, что в её интонациях действительно сквозит опустошённость. Блондинка отрицательно помотала головой, даже не задумавшись ни на секунду.       — Нет. С меня достаточно, Уэнсдей, — сказала она, большим пальцем ладони проведя по костяшкам пальцев чужой руки, ощущая, как под её прикосновениями вздрогнула меньшая девушка. — Ты можешь начинать.       Уэнсдей бросила на неё косой взгляд, в котором читалось понимание и смирение. Она медленно набрала воздуха в лёгкие и начала свой рассказ. В её голосе звучали отголоски прошедших лет, сожаление о несбывшемся, вина за произошедшее и смирение с настоящим.       — Это дом моей семьи. Я не помню всего, но постараюсь быть хоть немного точной, — они минули угол дома, и перед глазами Энид открылось обширное пространство, уставленное огромным количеством памятников и надгробий. Её сердце вновь тревожно ёкнуло, а пальцы непроизвольно сжались сильнее на тонкой ладони Уэнсдей. — То, что ты видишь — семейное кладбище рода Аддамс. Здесь захоронены почти все наши предки, начиная со времён колонизации. По традиции принято хоронить членов основной ветви именно здесь, — она едва уловимым жестом свободной руки обвела представшую их глазам панораму.       Энид хотела было спросить, какое она имеет к этому отношение, но предпочла промолчать. Что-то ей подсказывало, что она и так скоро всё узнает.       — Я не буду перечислять всех. Расскажу лишь о своей семье, — они продолжали идти, пока не достигли дальнего угла по центральному направлению. — Это дядя Фестер. Он любил в грозы забираться на крышу и ловить молнии руками. Дошло до того, что он научился испускать разряды электричества из кончиков пальцев, а зажав лампочку во рту, заставлял её светиться. Тебе нравились его фокусы, но, после первого высоковольтного рукопожатия, ты стала внимательнее относиться к нему. На первое общее Рождество ты связала ему снуд зелёно-черного цвета. Он ему был очень рад, хотя это и сделало его жизнь немного сложнее из-за яркой отличительной черты, которую быстро улавливала полиция, пока пыталась посадить его за решетку. В конце концов он потерял его в пожаре и был почти безутешен, — кончики губ Уэнсдей слегка дёрнулись вверх. Её взгляд казался почти мягким. — До тех пор, пока ты не связала ему новый, несмотря на все его возражения — нейтрально серо-чёрного цвета, дабы не повторить ошибку прошлого.       Энид пораженно и горько сглотнула. На надгробии не было фотографии, лишь имя и дата, но перед её глазами почему-то мелькнул образ безумно ухмыляющегося лысого человека в длинном чёрном пальто. На его плече сидела отрубленная рука. В лёгких что-то нестерпимо горело, и ей становилось тяжело дышать       — Рядом, вон там внизу, — Уэнсдей указала на маленькое надгробье возле первого, которое она сама поначалу не заметила. На нём из камня была выбита рука, имя и отсутствие даты рождения. — Вещь. Никто не знает, когда он вообще появился в нашей семье. Было ли у него когда-то тело в принципе, — её голос стал более напряжённым. — Общение своеобразным языком жестов и морзянкой никогда и никому в семье не доставляло проблем. Вы нашли общий язык буквально сразу. Делали друг другу маникюр и сплетничали по вечерам, вызывая у меня головную боль. Когда у меня появился телефон, этот маленький проказник переписывался с тобой почти круглосуточно, засорив мне технику бесконечными видео о маникюре и средствах по уходу за кожей. Пришлось отдать телефон ему, а себе купить новый, хотя мне это и не нравилось. Но ты писала мне каждый день, а я не могла позволить Вещи видеть нашу переписку.       Энид ощущала, как гарь, поднимающаяся из лёгких, режет глаза. Она не помнила, не знала, но все эти слова словно задевали в ней что-то болезненно живое. Её губы дрожали, а в горле зародился сдавленный всхлип. Свободной рукой она утёрла глаза. Рука Уэнсдей в её ладони ощущалась как единственный в мире канат, связывающий её с реальностью. Ей казалось, что если она её отпустит, то просто утонет в отчаянии и горе памяти. С каждым словом кусочки воспоминаний мелькали перед её глазами, а суровая реальность перед ней словно бы вбивала гвозди в крышку её собственного гроба.       — Бабушка, — продолжила Уэнсдей, делая несколько медленных шагов в сторону. — При первой встрече ты боялась, что она тебя когда-нибудь отравит. А вечером того же дня с упоением записывала рецепт её фирменного рагу, сидя с ней на кухне. Я была впечатлена тем, с какой легкостью ты находишь общий язык с членами моей семьи и как странно правильно это ощущалось.       Пальцы Аддамс приподняли их сцепленные ладони и прижали к себе. Она чувствовала боль всхлипывающей девушки так же, как и свою собственную. Им обеим не хватало всех этих людей. Они обе их потеряли. Только у Уэнсдей было время это осознать и смириться, а у Энид нет. Поэтому она старалась её поддержать, хотя больше всего ей хотелось сейчас замолчать, прекращая всё это. Но она знала, что должна довести начатое до конца.       — Мать и Отец, — надтреснувшим голосом произнесла она у парных надгробий, идущих следом. Она открыла рот, чтобы продолжить, но поняла, что ей нужна пауза: восстановить дыхание и взять под контроль нервы. Её губы дрогнули и сжались в тугую линию.       — Мортиша и Гомес, — давя кривую улыбку сквозь слёзы, всхлипнула Энид, вцепившись свободной рукой в плед на её плечах. — Они приехали за нами лично, чтобы забрать домой на Рождество, — голос Синклер дрогнул и разбился на невнятные всхлипы.       — Да, — вздохнула Уэнсдей, сжав челюсть. — Кажется… Я точно не помню, но тебя не хотели отпускать какие-то твои родственники. Нам было около семнадцати, мы ещё не закончили учебу.       — Г-гомес сжёг ёлку, — хрипло сквозь слёзы выдавила Энид. На её раскрасневшемся от слёз лице проступила глупая и кривая усмешка. — Мортиша подавала ему бензин. Они едва не сожгли холл.       — А Пагсли спрятал баллон огнетушителя. Ты отобрала его силой. Он был безумно счастлив получить новый шрам, да ещё и от тебя, — немного криво почти усмехнулась она, указав на соседнее надгробие. Увидев его, Энид окончательно разрыдалась, опустившись на корточки, закрывая голову пледом, но не выпуская руки Уэнсдей при этом. К горлу самой Аддамс снова подступил ком, и она дала им обеим время, чтобы прийти в себя.       Небо медленно темнело, и туман обступал их всё ближе. Но никто никого не торопил. В тишине семейного кладбища всё тише звучали всхлипы, пока не стали едва различимыми. Уэнсдей сидела на земле рядом с Энид, всё так же держа её за руку. Её взгляд блуждал по безликим камням надгробий, словно пытался запомнить каждый скол и каждую трещину.       — Уэнс… — сипло проговорила Энид, наконец хоть немного взяв себя в руки. Она приподняла голову, укрытую пледом, и отвернулась, явно не желая демонстрировать своё заплаканное лицо. Девушка хрипло и рвано выдохнула. — Что с нами стало?       — Я… — проговорила Уэнсдей таким же осипшим голосом. — Я не уверена. Кажется это была авария. В тот день был густой туман… Но я не помню точно.       Голова Энид повернулась к ней. Её пальцы вновь сжались плотнее на ладони девушки.       — Покажи мне, — рвано выдохнула она, и в её голосе появилась упрямая решимость. Уэнсдей вздохнула и встала, аккуратно помогая также подняться самой Энид. Её ноги немного подкашивались, но она старалась держаться стойко. Молча она потянула ослабевшую девушку за собой дальше ещё на пару шагов. Она медленно вздохнула, но не нашла что сказать, позволяя блондинке увидеть всё самой.       — Я… Рада, что мы остались здесь. С ними, — тихо выдохнула Синклер спустя несколько минут, глядя на ещё одну пару надгробий.       Аддамс медленно кивнула, не решаясь повернуть голову к девушке. Предыстория была окончена. Они ещё немного постояли так, пока Синклер не выпрямилась, собрав себя заново. Она сбросила плед снова на плечи и повернулась к Аддамс. В её взгляде читалась решимость и неозвученный вопрос.       — Я полагаю… — медленно начала Уэнсдей. — Что это всё моя вина, — она ненадолго замолчала, собираясь с мыслями. — Я не знаю точно каким образом и что произошло, но в итоге я не смогла смириться с потерей тебя и отказалась отпускать. Я пошла против правил этого мира. И в результате…       — В результате забросила нас обеих в извращённую петлю времени. Ты это хотела сказать? — голос Энид был почти холодным и задумчивым. Между ними вновь воцарилось молчание, которое было тяжёлым и вязким. Уэнсдей с болью ощущала, как тепло руки Энид понемногу гаснет, а пальцы расслабляются.       — Думаю, я где-то допустила ошибку, в результате которой потеряла почти все воспоминания и тебя тоже, — тихо выдохнула она, ощущая, как внутри неё всё сжимается от ожидания вердикта Энид. — Хоть и не все воспоминания вернулись, но теперь я знаю, как это наконец решить, — она всё-таки подняла взгляд на Синклер, встречаясь с её потускневшими голубыми глазами, в которых уже не осталось ни слез, ни эмоций. Просто понимание безысходности. Это заставило Аддамс почувствовать, как внутри неё всё похолодело разом.       — Как? — тихо и флегматично спросила Энид, глядя словно сквозь неё. — Снова оставишь меня одну? — в её голосе прорезалось едва ощутимое, но нарастающее рычание, заставившее Уэнсдей вздрогнуть. Безжизненный взгляд обретал силу и ярость с каждым словом, словно катящийся в бездну раскалённый булыжник. — После всего, что ты натворила?!       — Я… — начала было Уэнсдей, но её прервали. Их руки расцепились, а Энид гневно взмахнула своими ладонями. Её голубые глаза едва ли не метали искры.       — Я поверить не могу, Аддамс! Мало того, что всё это оказалось правдой, так ты ещё и смеешь что-то планировать, не спросив меня?! Снова?!       — Это не…       — Заткнись! — взревела Синклер, и голос её надломился. — Ты ушла за мной, нарушив законы перерождения, выдернув меня из них же, заставив пережить полвека бесполезных жизней, раз за разом умирая в муках и несчастных случаях! Ты хоть представляешь, каково мне было?! — её яростный звонкий голос разнёсся по округе, эхом отскакивая от окружающих их надгробий. Даже жадный туман не смог погасить его полностью.       Уэнсдей молчала. Ей нечего было ни возразить, ни ответить на это. Энид была абсолютно права. И если сейчас она решит, что больше никогда не захочет ничего подобного ни слышать, ни знать, Уэнсдей была готова смиренно с этим согласиться. Она слишком многое испортила, чтобы теперь даже пытаться что-либо наладить, даже если душа её была против до сих пор.       — Боже мой… — яростно выдохнула Синклер, злыми глазами глядя на молчаливую Аддамс. — Ты… Ты просто даже представить себе не можешь, насколько всё было плохо, — голос её снова дрогнул, и в его глубине послышались подавляемые вновь всхлипы. Пережить столько всего, помнить лишь для того, чтобы потом узнать, что всё это было чьей-то ошибкой — это было выше её понимания в данный момент. — Почему… Почему, Уэнсдей, ты просто не оставила меня в покое? Зачем ты это сделала?       — Я… Не смогла, — сдаваясь, ответила она, чувствуя себя так, словно шагнула на эшафот. Она глубоко вздохнула и подняла решительный взгляд на замершую напротив неё Энид, чьё лицо вновь исказилось в преддверии очередной порции слез. — Потому что люблю тебя… Прости.       Энид медленно моргнула. Слёзы ярости и обиды застряли у неё где-то в горле. Она шагнула навстречу Уэнсдей и, протянув руку вперед, схватила её пальцами за горло, выдавив удивлённый всхрип. Её глаза пылали яростью и отчаянием, болью и пониманием. Аддамс ухватилась пальцами за её запястье, в тот же момент понимая всё, что испытывала Синклер, и пропуская это через себя подобно бушующим волнам шторма на берегу.       — Если это действительно рубеж… Закончится ли всё, когда я убью тебя? — прошипела Энид, хотя губы её дрожали, а в уголках глаз снова выступили слезы. Руки Уэнсдей отпустили её запястье, безвольно повиснув вдоль тела. Она чуть прикрыла глаза и едва заметно улыбнулась.       — Возможно, — прохрипела она, ощущая, как горячие пальцы впивались в её шею. Она была готова к подобному с того момента, как всё осознала. И готова была принять. Её палец указал себе на грудь. — Связь… Я могу её разорвать.       Энид минуту почти смотрела на неё молча. На её щеках играли желваки, а челюсть сжалась до боли. Внутри её головы царил ураган мыслей, обрывков памяти, эмоций, что сменяли друг друга ежесекундно, ошеломляя и ввергая в пропасть хаоса.       Спустя долгие минуты её пальцы медленно разжались, а Уэнсдей не смогла сдержать облегчённого вдоха, быстро возвращая воздух в лёгкие. Шея болела, и на ней почти наверняка остались следы от пальцев той, кого она любила сильнее жизни, смерти и мира.       — Значит, ты не знаешь, — тихо произнесла Энид почти с безысходностью в голосе. Она тяжело вздохнула, отводя взгляд в сторону, зацепившись им за окружающие могилы. Сердце Синклер снова болезненно сжалось.       Этого всего было слишком много для неё.       И… для Уэнсдей тоже.       Энид осознала это и сокрушенно покачала головой. Её ярость, откровенно говоря, была абсолютно оправдана. Не счесть сколько боли и лишений она перенесла за все эти короткие жизни. За все эти дурацкие, не связанные друг с другом, откровенно малобюджетные фильмы. Но… Она повернулась к едва восстановившей дыхание Уэнсдей, что касалась руками темнеющих на её шее следов от пальцев, и вздрогнула, встретившись с ней взглядом. Столько всего можно было прочесть в этих чёрных омутах, что становилось трудно дышать. Чувства осознания и вины больно ударили её по нервам.       — Ты сумасшедшая, — сдавленно и хрипло выдавила она, понимая решимость в этом взгляде. Она знала, что Уэнсдей готова будет уничтожить себя, лишь бы заслужить её прощение. Стереть собственное существование, разорвать последние связи… Это было настолько явно, что даже не требовались слова. Энид четко поняла, что не хочет этого. Страх потерять снова коснулся холодными пальцами её затылка. Она медленно сглотнула, осознавая это, и вновь сделала шаг ближе.       — Послушай меня, Уэнсдей, — начала она, и её голос невольно стал слегка мягче, пропитанный отчаянием и пониманием. Под тускнеющей яростью она обнаружила эмоции, которые не хотела замечать и признавать, но они вернулись вместе с кусочками памяти. Ей было смешно и больно осознавать, что её любовь к этой невозможной девушке канула в пропасть пространственно-временной амнезии, но всё равно нашла способ вернуться. Даже тогда, когда они начали практически всё заново: незнакомцами и почти врагами. — Мне всё равно, что ты там надумала себе, но ты чертовски ошибаешься.       — Что ты…       — Даже думать забудь о том, чтобы снова оставить меня одну.       — Но…       — Без «но». Мне плевать, как ты это сделаешь, но ты должна всё это прекратить. И обещай вернуться. Без всей это круговерти, без дыр в реальности и бесконечных перерождений.       — Я не понимаю, — нахмурилась Уэнсдей, вздрогнув от того, как её щеки коснулась чужая ладонь, но не отстранившись. Её сердце бешено стучало где-то в горле, добавляя боли к свежим следам от пальцев. Аддамс была благодарна этому чувству, делавшим её сейчас живее, чем когда-либо. Даже если это было в последний раз. — После всего, что я сделала… Как ты можешь? Почему?       — Потому что… — Энид вздохнула, на мгновение прикрывая глаза и признавая очевидное. Какой теперь вообще был смысл молчать? — Потому что, я тоже тебя люблю, — дёргано улыбнулась она. — Но, видит Бог, Дьявол или ещё кто, если ты ещё раз посмеешь выкинуть нечто подобное, я клянусь, что уничтожу тебя собственными руками. А потом отправлюсь следом. Не вынуждай меня вспоминать это, Уэнсдей. Я не хочу помнить.       Губы Аддамс дрогнули. Она пыталась что-то сказать, но голос пропал, а глаза защипало. Энид наклонилась и мягко коснулась её губ своими, едва ощутимо, но этого было достаточно, чтобы почувствовать, как связь между ними словно завибрировала, с силой натянувшись, готовая вот-вот треснуть и разорваться на миллионы тонких нитей. Руки Синклер обняли её и притянули к себе, обдав жаром собственного тела. Уэнсдей не знала, к чему всё это приведёт, но готова была рискнуть всем, даже душой, ради этой невозможной девушки, в объятиях которой находилась.       — Обещай, что вернёшься ко мне. В какой бы это ни было жизни, — тихо прошептала Энид, коснувшись своим лбом чужого немного дёргано, и Уэнсдей едва заметно кивнула, цепляясь пальцами за плед на плечах блондинки.              — Я вернусь.       Связь трещала по швам, и Уэнсдей дала ей возможность распасться. Она знала, что даже без этого, в любом из миров они найдут дорогу друг к другу. Ведь самой большой её ошибкой было то, что она в этом сомневалась с самого начала.                     

      .

      

      …

      

      .....

      

      

~ Невермор ~

(Музыка: Wolf Larsen — If I Be Wrong)

                    Уэнсдей Фрайдей Аддамс с самого малого детства считала, что разумнее подавляющего количества существ вокруг себя. Даже многих взрослых. Её ум был гибок и изворотлив, а решения, что она принимала, были чётко ею выверены с расчетом последствий. Никто не мог с ней в этом сравниться. Поэтому даже тогда, когда она запустила пираний в бассейн команды по водному поло, она точно знала — никто не умрёт. Ей это будет грозить лишь штрафами, которые вряд ли заметят карманы её родителей, и бесполезными посещениями терапевта. Хотя она и была разочарована тем фактом, что не удалось нанести увечий побольше чёртовым мальчишкам, посмевшим поднять руку на её брата. Уэнсдей была абсолютно уверена не только в собственной правоте, но и в том, что с идиотами надо поступать именно так, чтобы они запомнили урок на всю оставшуюся жизнь. Так, чтобы мочили кровати под собой по ночам до зрелого возраста, платя безумные деньги психотерапевтам за излечение их жалкой надломленной психики. Так, чтобы даже в страшных кошмарах на их костях было выгравировано правило о том, чего не стоит делать и чего не стоит касаться. Особенно, если это что-то принадлежало Уэнсдей Аддамс.       У неё было всё, что ей нужно в этой жизни. Семья, которую она ненавидела, искусство, в котором она должна была стать первой рано или поздно, репутация, на которую ей было плевать. Её всё устраивало. Кроме ограничения свободы выбора, присущее ей из-за документально малого возраста. Она надеялась, что однажды получит клиническую смерть и пропустит эти жалкие несколько бесполезных лет в подростковых тюрьмах, которые кто-то из морального садизма и разбитых надежд назвал общеобразовательными школами. Увы, но и идти по легкому пути никогда не было её стезёй.       — Дорогая, тебе понравится Невермор, — напевая проговорил её отец, и она с трудом сдержала себя от того, чтобы не закатить глаза вновь. Это было отвратительным местом, в котором провели юность её родители, и, как они надеялись, которое станет для неё новым «домом». Уэнсдей презирала их попытки сделать из неё копию их самих в юности. Её тошнило от самой мысли о том, что она когда-нибудь снизойдет до такого уровня слабоумия, которое овладевало мозгом любого человека, нося при этом мерзкое слово «любовь». Она готова была вырвать сама себе злополучный орган при первом же намеке на неровное биение в адрес кого бы то ни было. Так что нет, Невермор не станет ни её «домом», ни местом заточения на несколько лет. Она раньше сожжёт его дотла, чем позволит подобному случиться.       — Ох, хотя бы погода сегодня чудесная, — вздохнула её мать, восторженно прикладывая руку к груди. Она явно была воодушевлена возвращением в их с мужем Альма-матер, и потому от её обычно внимательного взгляда было так легко спрятаться.       За окном барабанил дождь, небо затянуло тяжелыми тучами, а из леса наползал густой хищный туман. Уэнсдей задержала на нём взгляд, нахмурившись и ощутив неожиданный укол, едва заметный, где-то под сердцем.       «Что это было?» — хмурясь, подумала она, неосознанно коснувшись костяшками пальцев груди, когда дверь в машину открылась, и вся семья покинула автомобиль. Это странное ощущение пропало так же быстро, как и появилось, так что она ненадолго отложила его в сторону, поглощённая восприятием нового места, в которое её привезли. Всё здесь буквально кричало об историческом наследии, величии изгоев в прошлом и закупоренности камерного мироздания внутри стен этого огромного замка. Аддамс нахмурилась, бегло оглядываясь по сторонам, пока все они шли в кабинет директора. Неприятное чувство, возникшее ещё в машине, вновь вернулось, когда перед ней и родителями распахнулись двери директорской. Это начинало её нервировать. Она откровенно вполуха прослушала речи взрослых, не забыв добавить пару едких замечаний, до тех пор, пока голос Ларисы Уимс, директрисы Невермора, не выдернул её из своих размышлений и кропотливого анализа собственных странных ощущений.       — Ну а теперь… Не пора ли познакомиться с твоей соседкой по комнате?       Отвратительный, липкий ужас и предвкушение поселились в грудной клетке Аддамс, когда она поняла, что все эти разговоры про её переезд в этот жалкий зверинец изгоев всё-таки достигли своего апогея. Странное чувство в грудной клетке усилилось. Что-то словно бы тащило её против воли вслед за огромной спиной директрисы. С каждым шагом она всё больше ощущала нарастающее чувство беспокойства. Это уже начинало её не только нервировать, но и заставило серьезно насторожиться.       Когда она поднималась по ступеням, то невольно оценила расположение комнаты. Максимально далеко от других студентов, как карцер, но с открытым доступом. Комната находилась в башне, как будто специально на отшибе от остальных. Словно для изгоев среди изгоев. Это ей импонировало. Однако резкий взрыв цвета из витражного окна, заклеенного разноцветной пленкой, который ударил в глаза прямо с порога, на мгновение её дезориентировал, заставив выпасть из реальности на несколько секунд, из-за чего она толком не успела оглядеться.       — Это Энид Синклер, — представила Лариса Уимс яркую блондинку, подскочившую к ним из увешенной разноцветными вещами яркой половины комнаты. Её голубые, сверкающие радостью глаза словно бы искрились, воодушевлённая улыбка расползлась на половину лица, а разноцветные ногти яркими полосами, как в замедленной съемке, описали дугу в воздухе.       — Привет, соседка!       Уэнсдей вдруг ощутила, как земля у неё под ногами вздрогнула, как сжался воздух в лёгких, а боль в грудной клетке словно бы сформировалась в натянутую нить, устремившуюся к девушке, которую она видела впервые.       К Энид Синклер.       Это имя словно бы прокатилось чем-то горячим в её мозгу, вызывая странное знакомое чувство и ощущение того, что, возможно, Невермор был не так уж плох, как показался с самого начала. Странное чувство того, что она вернулась туда, где её ждали, мимолетно коснулось сознания и успокоилось где-то на задворках мыслей.       В конце концов всё и всегда с чего-то начиналось.