Под флагом смерти

Неделя шла за неделей так мучительно долго. Ливси был словно загнанный в угол дикий зверь, а рядом стоял охотник с ружьём, грозясь прострелить его насквозь. Какая же это была пытка — находиться рядом с капитаном, ведь он чувствовал и понимал, что нечто новое, но давно забытое, вновь начинает гореть в его душе. «Нет-нет!» — кричал он себе, то и дело ударяя по щекам, ведь обещал себе больше никогда ни в кого не влюбляться. Чтобы сердце не болело от долгой тоски и разлуки. Чтобы не болело от чувства невзаимности. Чтобы не переживать снова — не пристрелят ли его любовь на этот раз, не повесят ли снова? И эту клятву он держал так долго, но теперь удерживать её становилось всё сложнее и сложнее. А сердце ныло и болело, кровь стекала по нему горячей струйкой, раны открывались всё сильнее и сильнее. Стоило Ливси лишь увидеть Смоллетта вновь — и сердце трещало, болело! Он уже даже думал в церковь сходить. Кто знает, может, легче станет? Может, перестанет оно болеть? Но, вспомнив, что эта самая церковь ему подарила, он фыркнул и, крикнув в душе: «Да пошло оно к чёрту!» — гордо поднял голову и вновь опустился в бездну страданий.

***

Было пять утра. Солнце уже встало, но ещё не начало греть беспощадно, давая ночной прохладе кружить над Тортугой. Однако многие уже проснулись: кто-то отчаливал, а кто-то, напротив, приставал к гавани, чтобы наконец отдохнуть. Ливси сидел в компании Трелони и двух незнакомых ему матросов, играя в карты. Не то чтобы он любил такие игры, но сейчас они прекрасно отвлекали от боли в сердце и душе. Да и следить за тем, чтобы Джон не прострелил кому-то бок, было весьма уморительно. — Да ты жулик! — воскликнул мужчина с густой рыжей бородой, глядя на своего седого товарища с небольшими кудряшками, чем-то напоминающими овечьи. — Просто кто-то проигрывать не умеет! Борода, ну не серчай ты на меня, милок, — успокаивал его седой, подливая алкоголь, пока Трелони вместе с доктором лишь усмехались, наблюдая за этой сценой. Вдруг послышался стук каблучков по деревянному полу. Ливси обернулся и увидел Белинду — она, накинув на голову белый шерстяной платок, торопливо шла куда-то. — Доброе утро, Винсент! Доброе утро, Борода! — крикнула она двум мужчинам, на ходу снимая фартук и вешая его куда-то. — Ваш капитан снова в церкви? — Доброе утро, Белинда! Конечно, он у нас человек верующий, что с него взять? С утра пораньше в гору идти, лишь бы в церковь сходить! — посмеялся Винсент, а затем заметил: — А вы, я смотрю, тоже куда-то торопитесь, да? — Конечно! Хочу прогуляться. Берег у нас с высоты птичьего полёта такой красивый! Ах, аж дух захватывает! — с лёгким придыханием воскликнула женщина. Наконец, она обратила внимание на Трелони, который уже изрядно выпил. Конечно, не до такого состояния, чтобы петь голышом и танцевать на столе, но румянец на щеках и слишком уж приветливая улыбка выдавали его настроение. Ливси же, напротив, выглядел мрачнее тучи. Усмехнувшись, Белинда подошла к нему и аккуратно положила свои лёгкие ладони на его плечи. — Чего такой хмурый, доктор? Ливси недовольно оскалился, отвернувшись. Как будто ему ещё её не хватало на его и без того несчастное сердце! Как же злила его эта женщина. А самое обидное — злила-то она его ни за что, и Ливси прекрасно это понимал, как и свою завистливую натуру. Ведь кто виноват, что он что-то чувствует к капитану? Отчего, глядя, как эта хоть и не молодая, но умелая женщина подходит к нему, то и дело поправляет капитанскую рубаху с улыбкой на устах, а Александр отвечает ей такой же мягкой улыбкой, — Ливси оставалось лишь сжимать кулаки до побелевших костяшек и стискивать челюсти до боли в зубах. — Да так… трудная ночь, — Дэвид отвёл взгляд в сторону. Это не было ложью, ночь и правда была трудной. Его желание обнять капитана начало выходить из-под контроля. — Давай пойдёшь со мной? — предложила женщина, всё так же улыбаясь. Дэвид уже было хотел послать её к чёрту, но, краем глаза заметив знакомую капитанскую макушку, поспешил встать из-за стола, следуя за довольно улыбающейся Белиндой. — Утро доброе! — воскликнул капитан, довольно потягиваясь и зевая. — А где же Ливси? Трелони, он не с вами? Мужчина уже было потянулся за пером, чтобы написать записку, но рыжий пират его опередил. — Да с Белиндой ушёл погулять! — воскликнул он, накручивая свою бороду. — Охмуряет, небось? Ахаха! Белинда умеет мозги запудрить! Двое мужчин рассмеялись. Трелони только закатил глаза, а капитан задумчиво хмыкнул. Ливси всё реже и реже попадался ему на глаза, но Александру так хотелось отплатить за заботу и терпение, что тот проявил к нему. Увы, доктор был скрытен, словно чёрная лань.

***

Синие волны бились о белые скалы, ударяясь, разбиваясь, а потом снова с яростью обрушиваясь на камень — словно дикий зверь, пытающийся взобраться по отвесной стене. Над морской гладью уже кружили чайки, ловя себе завтрак и громко крича, нарушая утренний покой острова. Деревья же покачивались, лениво протягивая ветви к солнцу, которое пока ещё нежно и робко пробиралось сквозь утренний морской холод. Но скоро оно начнёт беспощадно жарить всё вокруг. Белинда шагала спокойно, удивительно — но она сняла туфельки и теперь босиком бегала по каменистым тропкам, смеясь, пока Ливси лишь тяжело дышал, карабкаясь в гору, и то и дело оттягивал ворот своей рубашки. — Куда же вы так бежите, милочка?! — раздражённо воскликнул он, сверкая зелёными глазами. — Воооон к той скале! Там такой вид — и больше всего чаек! — крикнула женщина, чуть приподнимая подол платья, чтобы было легче бежать. Она не обращала внимания на мелкие камушки, впивающиеся в ступни не хуже шипов, и, смеясь, мчалась к отвесному утёсу. — На кой вам сдались эти наглые птицы?! — возмутился врач, едва поспевая за ней. Но услышал в ответ лишь звонкий смех, сливающийся с криками чаек. И вдруг, у самого обрыва, Белинда внезапно остановилась. Оглянулась, сняла шерстяной платок и… неожиданно для Ливси начала танцевать. Её волосы, заплетённые в тугую косу, кружились вместе с ней. Движения были плавными, напоминали ветви деревьев, покачивающихся на ветру. И даже надоедливые чайки внезапно притихли, будто став её немой публикой. Но вот она стоит у самого края. И вот-вот… Ливси успел схватить её за руку, резко оттаскивая от обрыва. — Вы что, больны?! Голову напекло?! — резко выдал он, строго, словно родитель, отчитывающий непослушного ребёнка. Но Белинда только смеялась, пока он тряс её за плечи, будто стараясь привести в чувство. — Что вы, доктор! Я вовсе не больна! — весело воскликнула она. — Пьяны? — Нет! И капли в рот не брала! Сегодня я танцевала для мужа и сына! — гордо заявила Белинда, вырываясь из сильных рук. — Мужа? Сына? Да вас точно голову напекло! Тут же только мы да чайки! — возмутился Ливси, бегом устремляясь за ней. То ли из страха, что она в самом деле упадёт в море и вину за её смерть повесят на него, то ли из профессионального долга. — Они и есть чайки! Доктор, какой же вы глупый, ахаха! — Белинда расхохоталась и, раскинув руки, упала на выжженную солнцем траву, глядя в голубое небо, по которому лениво плыли облака. — Я глупый?! Да это вы с ума сошли! — крикнул запыхавшийся врач. Щёки у него пылали, а по лбу блестящими каплями стекал пот. — Что же вы, доктор, даже морских легенд не знаете? Эх, сразу видно — аристократ бывший! Глупая душа, несчастная душа… — Белинда громко смеялась, лениво потягиваясь на траве, словно кошка. — Легенд? Несчастная душа? Ну точно больна! Пойдёмте скорее в трактир! А то голову ещё сильнее напечёт, и всё! — Ливси нетерпеливо топнул ногой, словно нетерпеливая лошадка, и фыркнул от злости. Но женщина лишь продолжала смеяться. — Доктор, неужели вы не знаете, что моряки после гибели превращаются в чаек? — с усмешкой спросила она. Ливси недоумённо уставился на неё. На кой чёрт ему эта информация? Да и вообще — откуда ей знать, правда это или нет? — Ну, есть такая легенда, и что с того? — А то, что мой муж и сын здесь. Вон там, видите? Рыбу ловят, как всегда, — женщина указала вдаль, где несколько чаек, громко крича, кружили над водой, выискивая себе завтрак. — Постойте… неужели они погибли? — едва осознав сказанное, Ливси прикрыл рот рукой, чтобы не сболтнуть еще чего-то лишнего. — Да. Они отправились рыбачить и не вернулись, — спокойно ответила Белинда, хлопнув ладонью по траве. Ливси, словно по команде, сел рядом. — Я так долго переживала… Мне казалось, будто в моей душе огромная пустота. Будто от меня осталась лишь пустая оболочка, — Белинда прикрыла глаза. Ливси показалось, что её горькие воспоминания окатили его самого ледяной волной. Он до сих пор до боли отчётливо помнил день смерти своего возлюбленного от его же собственных рук. — Знаешь, я пыталась заполнить эту пустоту всем: обжигающим глотку алкоголем, сладкими сигаретами, телами других людей, — продолжила Белинда, наконец распахнув глаза. — И Смоллетт был таким же. Мы пытались заглушить свою боль друг другом. Она до сих пор помнила всё: едва тёплую постель, дым сигареты, клубящийся в воздухе и сжимающий горло, не давая сделать вздох. Как Смоллетт торопливо одевался, не глядя ей в глаза, а в душе всё оставалось таким же паршивым и пустым. Как две чайки сидели за окном, постукивая по стеклу клювами. — И… как же вы справились? — тихо спросил Ливси. В его глазах мелькнула едва заметная надежда — будто ответ женщины мог бы стать для него ключом к долгожданному покою. — Александру надоел весь этот фарс. Не знаю, рассказал ли он мне легенду из-за того что выпил, или потому, что ему действительно стало меня жаль, — женщина усмехнулась, переводя взгляд на сидящего подле неё товарища по несчастью, — но мне помогло почему-то жить с надеждой, что мои родные живы в виде птиц. Стало в разы легче, я начала тут танцевать каждое утро. — А капитан? — А он так и продолжает жить с пустотой в сердце, только лишь работа и спасает его от отчаяния. Доктор хмыкнул. Сейчас он походил на комок, сотканый из сомнений и переживаний. — Только вот почему-то он с тобой другой, — неожиданно сказала женщина, вновь давая Ливси лёгкую надежду на лучшее. — Он не такой с тобой как со своими другими «возлюбленными», — Белинда усмехнулась, глядя на то, как Ливси удивлённо на неё уставился, хлопая ресницами. — То ли теплее, то ли мягче, но будь осторожен, хорошо? — Белинда осторожно положила свои руки на щёки Ливси. — Чего же вы так заботливы ко мне? — хмыкнул врач, отводя взгляд в сторону. — Ты мне сына напоминаешь. Такой же был, — женщина мягко улыбнулась. Ливси даже показалось, что взгляд её смягчился на мгновение, а после та, убрав руки от чужого лица, поднялась, и, отряхнув подол платья, сказала: — Идём, а то надумают другие чего, — она протянула ему руку, а Ливси, улыбнувшись, поднялся. Отчего-то на душе у него стало чуть спокойнее и светлее.