Petunia and the Little Monster

Февраль, 1976

      Никто в Хогвартсе не говорил ничего плохого о директоре.       Хагрид, конечно, не переставал петь ему дифирамбы. «Великий человек, Дамблдор», – повторял он, пока они набирали мясо для фестралов или когда завтракали в его хижине, его тёмные глаза были задумчивыми и, казалось, полны слёз. Петунье часто слышала эту историю о том, как Дамблдор спас его и тайно позволил ему оставить себе часть своей палочки, – слушать её приходилось так часто, что она могла слово в слово прошептать весь его монолог до его начала.       Домовые эльфы обожали директора и считали за честь называть его своим хозяином, часто объясняя, что это величайшая хвала, на которую может надеяться любой эльф, ведь это не абы кто, а сам великий Альбус Дамблдор.       Профессора, когда Петунья находила в себе смелость начать разговор во время ужина вместо того, чтобы сидеть тихо и размышлять, проявляли к нему немалое уважение и даже восхищались им. От педантичного профессора МакГонагалл, чьё строгое выражение лица и дорогие мантии обычно создавали отталкивающую картину, но чьи черты неожиданно смягчались стоило упомянуть Дамблдора, до профессора Флитвика, который утверждал, что никогда не было более искусного волшебника во все века.       Никто не мог сказать ничего плохого о директоре, даже невинного комментария об излишне красочных мантиях или слишком длинной бороде или о его пристрастии к сладостям от которых портятся зубы.       И Петунья кипела. Тихо, втайне, никому не выражая своих мыслей. Конечно, она ничего не говорила открыто, она не была глупой.       Она знала, что именно добрая воля директора позволила ей быть здесь, и она так же ясно осознавала, что его гнев равен её изгнанию без права обжалования. И несмотря на трудности, которые у неё иногда возникали здесь, несмотря на то, что некоторые ночи она лежала без сна в постели, не находя покоя, или чувствовала, что за ней наблюдают, когда она шла по коридорам, несмотря на это всё, Хогвартс сильно укоренился в её жизни, и она не могла просто оставить всё это позади. Как и не могла представить себя вдали от Аспена. И теперь, когда Петунья построила робкое доверие с Хагридом, взяла на себя ответственность за Пушка и узнала больше о домовых эльфах, она не была готова отпустить и вернуться к неподвижным лестницам и маленькой кухне в доме своего детства.       Но какой ценой? Иногда она надеялась, что неправильно поняла девочку на вечеринке у Лили, жалела что та подошла к ней или проклинала её желание довериться Петунье в том, чего она, очевидно, не должна была знать.       Но её слова были просты. Учитель однажды, учитель навсегда. Орден. Дамблдор.       Петунья смутно помнила своё замешательство и тихий шок, когда Юджин впервые упомянул Орден, говоря о своих друзьях, о том, как вербуют выпускников. Она предполагала, в какой-то никогда не признаваемой части своего сознания, что за этим могут стоять старшекурсники или, может быть, партизаны, которые присутствовали на выпускных церемониях вместе с родителями, братьями и сёстрами.       Она не думала, что это мог быть профессор. И, тем более, не могла предположить, что это директор, тот самый человек, который отвечает за благополучие учеников, теперь же срывал их с лозы, пока они были ещё зелёными и невежественными, и бросал их в пучину войны, чтобы удовлетворить бесконечную потребность в свежем мясе.       Петунья не могла сказать, волновало бы её это, если бы не Лили. Возможно, она бы растерялась или даже снисходительно отнеслась к тому, как эти тщеславные волшебники жаждали выбросить жизни своих учеников. Но среди них притесалась Лили, и поэтому всё, что она чувствовала, было тихим смятением и ужасом.       И был только один человек, который, как она могла предположить, всегда ставил Лили превыше всего.       – Я же говорил тебе не приходить сюда.       Северус выглядел и хуже, и лучше, чем она помнила. Он слегка набрал веса, и кожа утратила болезненную желтизну от недоедания, но глаза были впалыми и тёмными, а уголки рта постоянно приподняты от отвращения или, может быть, простого недовольства.       – Мне нужно с тобой поговорить.       – А оно мне нужно? Вали давай.       – Это по поводу Лили.       Последовала короткая пауза, Северус заметно напрягся, прежде чем он снова надел свою непроницаемую маску.       – Не впутывай меня в ваши ссоры.       – Это не ссора, – Петунья глубоко вдохнула затхлый воздух подземелий, изо всех сил стараясь не дать своей запутанности выплеснуться наружу, – Если точнее, то я про её безопасность.       – Поттер, – прошипел Северус, словно это был единственный вывод.       – Нет. Дамблдор.       Он моргнул.       – Ты когда-нибудь слышал об Ордене Феникса? – когда Северус не отреагировал, а только продолжил смотреть на неё, Петунья продолжила: — я не знаю, насколько Лили вовлечена, но я знаю, что она хочет быть частью этого... И Дамблдор – тот, кто их курирует.       Северусу потребовалось несколько секунд, чтобы обдумать её слова, только чтобы сделать то, что Петунья редко видела от него. Он рассмеялся. Без веселья, но с остротой, которая звучала искренне и разрезала воздух между ними.       – Разумеется, – выдохнул он. – Разумеется, этот старый чудак засунул свой скрюченный старый нос и сюда. Не мог устоять, не так ли, даже ради своих дорогих гриффиндорцев.       Это была не та реакция, которую ожидала Петунья. Хоть и было приятно наконец услышать что-то, кроме похвал в адрес директора, но Петунья ожидала, что Северус сосредоточится на Лили, будет беспокоиться за неё, начнёт выпытывать у Петуньи подробности или, может быть, обвинит её в том, что она позволила своей сестре сделать что-то столь опрометчивое, как будто это была её вина.       Она определённо не думала, что он найдёт в этом что-то смешное.       – Среди них Лили, – глупо уточнила она, как будто он, возможно, не понял её раньше.       Он посерьёзнел, и кривая улыбка сошла с его лица.       – Разумеется, это же Лили. Она идеальна.       Петунья не была уверена, было ли это общим утверждением относительно характера Лили или Северус достаточно хорошо понимал её младшую сестру, чтобы понять то же самое, что и сама Петунья, – Лили была бы идеальным кандидатом (жертвой) для чего-то вроде Ордена, праведной и с глубоко укоренившимся желанием быть хорошей и помогать людям, всегда ищущей новых приключений, чего-то большего, ломающим статус-кво, если его можно было бы улучшить. Всегда думая, что это она и только она должна что-то сделать, потому что Лили не встречала никого, кто мог бы превзойти её по остроумию, популярности и, возможно, даже по магии.       – Так и чего ты хотела именно от меня, Эванс?       В словах Северуса была насмешливая протяжность, которую Петунья никогда раньше не слышала, удлинение гласных, которое явно ощущалось покровительственно.       Она не знала.       – Поговори с ней.       Он презрительно фыркнул.       – Вы друзья. Она тебя послушает.       – Не веди себя так наивно, — теперь в его глазах мелькнула искра настоящего гнева, знакомая и странно успокаивающая Петунью, которая не знала, как управлять обманчивой обходительностью его насмешек. — Мы оба знаем, что у меня нет такой силы.       – И что? Ты даже не попытаешься? Я знаю, как много значит для тебя Лили…       – Заткнись! – он наклонился ближе, его следующие слова были свистящим шипением. – Не воображай, что знаешь обо мне что-то. Я терплю тебя, но я определённо не твой доверенный человек и не тот, кем ты можешь командовать, как захочешь. Оставь свои жалкие попытки манипуляции при себе и оставь меня в покое.       Петунья почувствовала, как её ногти впились в ладонь.       – Если знание о твоей жалкой влюблённости в мою сестру ты считаешь манипуляцией, то ты на самом деле не так умён, как о себе думаешь. Может, мне стоило пойти к Джеймсу Поттеру, учитывая, что он пускает слюни подле края юбки Лили почти так же сильно, как ты? Лили бы его послушала? В конце концов, он, безусловно, красив и богат, и, полагаю, красноречив.       – Поттер – надутый идиот, который считает себя главным героем, если что, он с радостью присоединится к Лили, и в любом случае, она его терпеть не может, так что тебе лучше не делать ничего непоправимо глупого, как бы тяжело ни было сопротивляться этому инстинкту для человека с таким интеллектуальным дефицитом, как ты.             – Ты прав, сопротивляться действительно трудно, учитывая, что у меня нет других вариантов! Я думала, что есть один влюблённый мальчик, который никогда не позволит, чтобы что-то случилось с моей младшей сестрой, но, очевидно, я ошибалась!       Он покраснел.       – Ты чёртова... С Лили ничего не случится, пока я... Блядь! Ладно! Я поговорю с ней. Это всё равно ничем не поможет, но ты хотя бы оставишь меня в покое!       – Хорошо.       – Хорошо, – издевательски пробормотал он, прежде чем развернуться, и края его длинной мантии хлестнули Петунью по голеням, словно хлыст.       Как ни странно, она не обратила внимания на этот укол.

❀

      Северус чувствовал себя грязным.       Нет, «грязным» было неправильное слово. Оно подразумевало что-то шершавое и сухое, что можно было смыть и отряхнуть. Вместо этого, чем бы ни было это чувство, оно проникло глубже его кожи, оседая в его плоти, крови, костях, неся с собой что-то кислое и скользкое.       Он чувствовал себя отравленным после того, как покинул кабинет Дамблдора, эти мерцающие глаза следили за его движениями, и слишком кислый вкус конфет все еще обжигал его язык.       Всякий раз, когда он приходил сюда, молча и скрытно, то чувство погружалось немного глубже, становясь тёмным и мутным, как испорченное зелье, трясина вины, ненависти и беспомощности, которую он был вынужден глотать каждый раз. Через мгновение он оказывался в подземельях, окруженный людьми, которые ожидали, что он будет компенсировать всё, что ценил его Дом, дабы очистить свою мутную кровь. Маска холодного, расчетливого и жестокого.       И она подходила ему лучше с каждым разом, как он его надевал, формируя, и защищая его. Принц-полукровка определённо не почувствовал бы холодный пот, стекающий по его шее, когда Дамблдор улыбнулся ему. Принц-полукровка посмеялся бы над выходками старика, не поддаваясь на них.       Принц-полукровка никогда бы не согласился на что-либо, о чём его попросила простая маггловская девчонка.       Как именно гарпия преследовала его успешнее, чем любое привидение в замке, Северус не мог объяснить. Чего она от него хотела? И с каких это пор она считает, что может прийти к нему со своими проблемами?       Не то чтобы это были её проблемы, строго говоря.       Лили...       Ему просто нужно было покончить с этим. Вход в кабинет директора был удобно расположен недалеко от лестницы, ведущей в Гриффиндорскую башню. И как только он поговорит с Лили, он мог...       Северус не мог точно вспомнить, когда в последний раз он разговаривал с Лили. В Клубе Слизней? Когда он помогал ей с заданием по зельям перед Рождеством? Когда они в последний раз гуляли по территории или встречались в библиотеке, где никто не мешал им поговорить о магии, Основателях и Коукворте?       Когда в последний раз Лили действительно смотрела на него? И почему Северус не замечал этого до сих пор?       Он был занят Блэком и вхождением в иерархию Слизерина, крался по ночам и делал все возможное, чтобы не дать своей цели ускользнуть.       Но рассуждения казались пустыми. Он всё равно находил время поговорить с гарпией, пусть и нечасто, а так же время подумать о ней, хотя он, безусловно, мог обойтись без того, чтобы она, даже косвенно, не действовала ему на нервы.       Так почему бы не Лили? Почему он не разговаривал с Лили, не следил за ней взглядом или не думал о том, что она делает, что она вытворяет? Неужели он так глубоко погрузился в Принца-полукровку, который никогда не любил грязнокровку, что бессознательно отмахивался от всех мыслей о зелёных глазах и гордости Гриффиндора?       Или это потому, что какая-то часть его боялась того, что Лили подумает о нём сейчас, о нём, который больше не подвергался остракизму со стороны своих сверстников, а был желанным гостем за их столом, о нём, который не сидел один и не хандрил, и Лили была единственной яркой искрой в его тёмные дни?       Он вспомнил станцию. Это был не последний раз, когда он разговаривал с Лили, но её слова, в тот день, были ясны в его голове, как будто она сказала их ему только вчера.       «Они мерзкие, злые, как ты можешь сидеть с ними, Сев?»       Нет, не эти слова, он хотел те, которые заставили свет мерцать внутри него, а не вызывали дрожь.       «Я просто беспокоюсь о тебе, Сев. Мы же друзья, верно?»       И теперь пришла очередь Северуса беспокоиться, очередь Северуса спрашивать, во что ввязалась Лили, с какой компанией она водится или пытается влиться.       Он заставил себя уйти с привычной тропы, ведущей обратно к благословенной прохладе и тишине, и вместо этого поднялся по лестнице, заставляя себя не вздрагивать, когда некоторые портреты цокали ему языками или качали головами.       – Тебе здесь не место, мальчик, особенно так поздно.       Он проигнорировал их, поскольку они заслуживали этого, давно мёртвые и забытые, но всё ещё желающие вмешиваться в жизнь живых. Толстая Дама не хмурилась на него так свирепо, как другие, знакомая с его лицом уже давно, как Северус крадучись бродил по коридорам перед гостиной Гриффиндора с первого курса, надеясь, что Лили появится, увидит его и улыбнётся. И теперь он был в том же положении, задерживаясь так же мимолётно, как и окружающие его картины, пока Лили не соизволит взглянуть на него.       Северус шагнул вперёд и постучал по стене рядом с Толстой Дамой определённым образом, так, как они с Лили условились, в их первой поездке на поезде после Распределения, стуча в грязные окна, пока не нашли подходящую им последовательность.       Это тянулось вечность. Было поздно, и, возможно, Лили уже поднялась в спальни, вместо того чтобы задерживаться в общей комнате, не в силах услышать его стук. Возможно, Поттер и его маленькие последователи услышали его, готовясь вырваться через портрет и проклясть Северуса за то, что он осмелился здесь находиться.       Но когда портрет наконец распахнулся, он увидел голову с яркими рыжими волосами и большими, вопрошающими глазами. Северус не был уверен, было ли чувство, скручивающее его живот в один тугой узел, облегчением, трепетом или тоской.       – Сев! Я думала мне не показалось! – Лили улыбнулась, и что-то в мире пришло в норму. – Я сильно сомневалась, так давно не слышала наш пароль.       Я скучал по тебе.       – Да, давно.       Его ответ, должно быть, был слишком тусклым, или, может быть, Лили услышала что-то невысказанное, и слегка нахмурилась.       – Не то чтобы я хотела тебя видеть, ты избегал меня, всегда тусуясь со своими новыми друзьями.       – Я не избегал тебя.       – Нет? – Лили скрестила руки на груди. На ней был красно-золотой свитер Гриффиндора поверх уютной пижамы, и она выглядела мягкой и тёплой, но и яростной.       – Мы ведь друзья, – повторил Северус её слова, сказанные несколько месяцев назад, с нотками отчаяния.       – Мы друзья, Сев, но то, что я твой друг, не значит, что мне должны нравиться люди, с которыми ты якшался в последнее время. Извини, но Эйвери и Малсибер? Что ты в них нашёл? Они жуткие, жестокие и просто... Ты вообще знаешь, что Малсибер пытался сделать с Мэри на днях?       – Ничего такого, – слишком быстро сказал Северус. Он подумал о блестящих в лунном свете внутренностях, о бесполезно дергающихся лапах и не заметил, как на лицо подруги упала тень, – это было смеха ради, не более.       – Это была Тёмная магия, и если ты думаешь, что это смешно, то я начинаю сомневаться в том насколько тебя знаю.       Его грудь сжалась, слишком сильно, чтобы позволить ему вдохнуть и обдумать следующие слова:       – А что насчёт того, что ты и твои друзья вытворяли?       – Что, заколдованное зеркало Мэри? Суперскользкая смесь Дорки? Уверяю тебя, мои друзья и я не «вытворяем» ничего, сравнимого с Тёмными проклятиями!       – Орден.       Лили замерла.       – Что?       – Я знаю, что ты и твои друзья, из-за Дамблдора, вы...       – Это была Тьюни, не так ли? – Лили отвернулась, хмурое выражение переместилось из межбровья в уголки её ярких глаз и сделало её розовые губы тоньше. – Мамы здесь нет, так что она подумала, что ябедничать тебе – это следующий лучший вариант?       Северус открыл рот и снова закрыл его, не найдя, что сказать.       Лили вздохнула.       – Я уже говорила тебе об этом, разве ты не помнишь? Я хочу что-то изменить. Какой смысл в моей магии, если я не могу помочь таким, как я, тем, кто не знает, что их ждёт, и кто становится мишенью просто из-за обстоятельств своего рождения? Я думала, ты поймёшь.       Она думала, он поймёт. Потому что Северус тоже страдал от последствий своего рождения, страдал от насилия отца из-за своей магии, от безразличия матери из-за порчи отца, его избегали одноклассники – и Лили знала, конечно, знала, она знала его с тех пор, как ему едва исполнилось одиннадцать, с острыми коленями и в пальто матери, потому что это была единственная чистая одежда, которую он мог найти.       – Я понимаю.       Плечи Лили расслабились, и её улыбка снова появилась, как будто она никогда и не исчезала.       – Я знала, что ты понимаешь.       – Я и не против. Действуй. Если кто-то и способен, так это ты. Но не так, как все, не бросаясь в интриги Дамблдора.       – Интриги? Дамблдор верит в нас, он знает, насколько мы важны, как ты можешь называть то, что мы пытаемся сделать, «интригами»? – разочарование Лили было таким горьким, что Северус почти ощущал его в тяжести воздуха.       – Лили, он не заботится о тебе, как... как твоя сестра.       Как я.       – Ему не всё равно! Он единственный, кто, кажется, заботится о том, чего я хочу, вместо того, чтобы пытаться удержать меня, он заботится обо всех наших жизнях, о невинных, которые страдают, он заботится больше, чем кто-либо другой!       «Забота обо всех – это то же самое, что забота ни о ком», – подумал Северус бессердечно, но не осмелился высказать это вслух. Он знал, какой решительной может быть Лили, как если она приняла решение, её не переубедить, ни мольбами, ни спорами.       Он вспомнил, как восхищался этим в ней. Стойкая, честная, преданная.       Упрямая.       Между ними повисла тишина. Внезапно Северус почувствовал, что за ним наблюдают и осуждают все нарисованные глаза вокруг них. Какая-то масляная краска на холсте покрытое лаком выражало неодобрение. Молчаливые свидетели его жалкой попытки повлиять на Лили. Может быть, завтра вся школа будет смеяться над этим.       И разве это не будет означать его гибель, если узнают о его позднем свидании с известной грязнокровкой, на которой он не издевался, не пытал и даже не использовал её, а умолял, но безрезультатно.       Когда стало ясно, что Северус не будет продолжать, Лили прислонилась к стене и отвернулась.       – Это всё, о чём ты пришёл поговорить? О моей сестре и Дамблдоре?       Да. Нет. В тот момент он не был уверен, о чём ещё можно было говорить.       – Ты не убедишь меня в том, что я делаю что-то неправильное. Ни ты, ни Тьюни. Что изменилось с тех пор, как мы говорили об этом в последний раз? Ты был на моей стороне.       Северус подумал о том, что он сделал в последний раз, когда был убеждён, что действует в интересах Лили, и вспомнил отвратительный привкус спиртного и рвоты на языке.       – Я на твоей стороне, Лили, я всегда на твоей стороне.       – Да? Мне так не кажется.       По шее Северуса пробежала волна усталости, пульсируя в висках и заставляя болеть челюсть. Что он вообще здесь забыл? Действует по приказу гарпии? Пытался усмирить девушку, которая была как лесной пожар, свободная, яркая и неудержимая?       Ему уже пришлось иметь дело с мягким допросом Дамблдора этим вечером, и беседа с Лили каким-то образом оказалась такой же изнурительной, как будто она пыталась найти изъян в каждом его слове, каждом жесте.       «Я тоже забочусь о тебе. Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности и счастлива. Я не доверяю Дамблдору. Я знаю его лучше, чем ты».       Лили не изменится, что бы он ни говорил.       – Уже поздно.       Лили посмотрела на него одну долгую секунду.       – Я скучала по разговорам с тобой, Сев, но я устала, и ты прав, уже поздно. Нам обоим пора спать.       И она пролезла обратно через портретный проём, оставив Северуса наедине с тишиной и насмешками мертвецов.

❀

      – Хагрид, насколько большим должен вырасти Пушок?       – Не знаю, церберов-то у меня отродясь не было.       Петунья взглянула на шесть ушей, хлопающих на прохладном ветру, и на четыре гигантские лапы, оставляющие отпечатки на мягком снегу, и у нее возникло плохое предчувствие. Может быть, она сможет найти в библиотеке Хогвартса ещё одну книгу о существах, в которой будет глава о Пушке – она привыкла изучать существ, прежде чем взаимодействовать с ними, и прямо сейчас она чувствовала себя так, будто находится в тёмной комнате, спотыкаясь и пытаясь найти путь между острыми краями, которых задевали её пальцы.       Музыка хорошо успокаивала его, и иногда Пушок действительно реагировал, когда Петунья звала его по имени. Но всё ещё были некоторые проблемы, а именно то, что Пушок энергично пытался съесть каждого ученика, который встречался ему на пути, и если эти усилия не удавались, он довольствовался тем, что жевал мебель и другие неподвижные вещи, которые не могли спастись от его гнева. Хагрид сам несколько раз становился жертвой, но просто посмеивался и позволял всем трём головам жевать его, как будто он был собачьей игрушкой.       – Хороши у него резцы, – приговаривал он, а Петунья стояла в стороне, не зная, как объяснить, что она пыталась заставить Пушка перестать приветствовать всех этими резцами.       В этот момент Хагрид вёл Клыка, которому обычно не требовался поводок, за исключением тех случаев, когда Пушок был частью их прогулок, и робкий пёс явно предпочёл бы быть невидимым или очень далеко.       – Если сильно вымахает, просто отпусти его в лес. Он там, авось, подружиться с кем.       – Если под подружиться имеешь ввиду сожрёт...       Хагрид громко рассмеялся, как будто Петунья пошутила.       – В лесу-то много такого что он не осилить. Кентавры, оборотни, Арагог...       Петунья замешкалась, ее глаза расширились, — Оборотни? Кентавры? Здесь, в Хогвартсе?       – В лесу, – пояснил Хагрид.       – Я не знала, что они отправились в... – Петунья остановилась, как только слова Хагрида пробились сквозь её шок.       Не в Хогвартс, а в лес.       – Сказал б раньше, не знал, что тебе они интересны. Но с ними тяжко разговаривать. Нельзя с ними по-простому, понимаешь?       Петунья вспомнила последнего человека, с которым она говорила о кентаврах и оборотнях, вкус мороженого на губах и цветущую ветку, заткнутую за ухо.       – Ты когда-нибудь угощал их чизкейком?       – Чево?       Петунья улыбнулась.       – Ничего. Как тебе журнал?       Хагрид хмыкнул.       – Ничё похожего не видал. Великаны для чистки дымоходов? Ну и бредятина, скажу тебе.       – Но интересно ведь, правда?       – Да, можно и так сказать. Хотел бы узнать, кто придумал эту штуку.       – У него в замке довольно много поклонников.       Хагрид только рассмеялся, и Петунья вспомнила его слова, сказанные ранее.       – Так ты с ними разговариваешь? С кентаврами и оборотнями?       – Если надобно. Не пытайся получить чёткий ответ от кентавра. Чёртовы звездочёты. Ничто ближе луны их не интересует.       – А оборотни?       – Неуловимые, сами придут если соизволят. Держаться далёхонько.       – Не понимаю, зачем им это нужно, – слова вырвались прежде, чем Петунья успела их обдумать, – они опасны только часть месяца, верно? Почему они должны все время держаться обособленно?       Хагрид фыркнул.       – Сами так порешали. Не суетные они, избегают людей-то.       Петунья почувствовала, что он не заинтересован в продолжении этой темы и оставила вопрос в покое. Но позже, когда она изо всех сил пыталась вытереть грязь и слякоть с лап Пушка, прежде чем войти в свою комнату, её мысли вернулись к его словам. А затем они потянулись дальше, приведя её к большим бледным глазам и бессмысленным словам. Не зная толком, что она собирается написать, она села за свой маленький стол и схватила лист пергамента.       Дорогой Ксенофилиус,       Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. Я знаю, что это беспрецедентно, и я боюсь, что оно может тебя напугать.       Сначала позволь мне сказать, что мне действительно нравится «Придира» и множество тем, за которые ты не боишься браться, хотя я уже не единственная. Я завела несколько знакомств среди сотрудников Хогвартса, и они всегда рады одолжить моё новейшее издание.       Может быть, это также подойдет для интересной статьи. Есть ли свободные домовые эльфы? Те, с кем я общаюсь, гордятся своей службой, но я иногда задаюсь вопросом, что бы они решили делать со своей невероятной магией, если бы у них был выбор.       Есть ещё похожий на этот вопрос, ты когда-нибудь общался с оборотнями или кентаврами? Я только сегодня узнала, что некоторые из них называют Запретный лес своим домом. Как-то ошеломительно думать о том, насколько они близки, но насколько они далеки от остальной школы.       Петунья замерла, чернила медленно высыхали у неё на глазах. Что ещё она хотела сказать? Зачем она вообще начала писать? Прежде чем смелость покинула её, она быстро нацарапала прощание и своё имя и начала искать конверт. Благодаря регулярным доставкам «Придиры» она найдёт возможность отправить письмо обратно с совой Ксенофилиуса.       Раньше она бы не решилась на это, просто написать письмо, когда в этом не было острой необходимости или не было предыдущей переписки. И уж точно не по столь незначительной и мимолетной причине, как прихоть. Но на этот раз она не чувствовала того кипящего жара самосознания, который обгладывал её смелость и плоть, прежде чем она осмелилась что-либо сделать.       В конце концов, это было просто письмо. Она отнеслась бы к нему как к способу борьбы со скукой, как к маленькому жесту, который не имел бы значения, если бы остался без ответа.       И это было что-то, что отвлекало её мысли от Лили и этого несчастного мальчишки, а также от того факта, что она не разговаривала ни с кем из них с тех пор, как всплыла тема Ордена.

❀

      Библиотека Хогвартса обладала невыразимым очарованием с тех пор, как Петунья впервые узнала о её существовании, и в то же время была достаточно пугающей, чтобы держать её подальше от её дверей. Она знала, что библиотека предназначена для студентов, для волшебников и ведьм, а не для неё, помощницы лесничего и магглы.             Но когда она наконец сделала этот шаг через порог и была окутана приглушёнными звуками перелистывания страниц и тихим бормотанием, запахом старой кожи и бумаги и пылинками, танцующими в косых лучах света, приветствующими её, как крошечные светлячки, беспокойство свалилось с её плеч, как будто никогда её и не было.       – Извините, я ищу книгу.       Женщина, сидевшая за гигантским дубовым столом рядом со входом, немного напомнила Петунье миссис Фейрвезер, её старую учительницу. Дело было не столько во внешнем виде – миссис Фейрвезер всегда собирала свои светлые волосы в тугой пучок и не хотела, чтобы её застали врасплох в шляпе с таким количеством перьев, – сколько в выражении её глаз, в том, как она держалась; как будто она готовилась к любой глупости и уже обдумывала наилучший способ пресечь её в зародыше.       – Хорошо, но я думаю, что большинство, кто сюда приходит, так же ищут книги.       Петунья изо всех сил старалась игнорировать колкость.       – Я не знакома с... Простите, а есть ли что вроде архива?       Ногти женщины щелкнули по её полированному столу.       – Что Вы ищете?       – Что-нибудь об оборотнях. Чем подробнее, тем лучше.       – В «Основах защиты от тёмных искусств» есть глава о них. Как и в «Хитрых созданиях – как выжить и спать до рассвета». Но я бы порекомендовала либо «Волчью Угрозу: Почему ликантропы не заслуживают жизни», либо «Мохнатые враги и битвы при лунном свете: Руководство, как перехитрить оборотней», если Вы ищете книгу с единственной направленностью.       — Да, это звучит как... вторая, про перехитрывание.       — У меня её нет – она ещё не возвращена. Вы можете получить одну из других или можете одолжить у студента, который её держит, – сообщать не нужно.       Петунья почувствовала лёгкий трепет.       – У кого она?       – Северус Снейп.

❀

      Петунья моргнула, увидев, как пальцы сомкнулись вокруг её предплечья, тугие, бледные и удивительно тонкие.       – Сколько раз, – прошипел Северус, – мне нужно говорить тебе не приходить сюда?       Петунья едва слушала его. Когда в последний раз кто-то прикасался к ней? Петунья помнила, как так же схватила Лили, оттаскивая от нависшей опасности, в которую она, казалось, сама лезла, но когда в последний раз кто-то сам касался её, протягивал руку? Неважно, что это был совсем не нежный или тёплый жест, он всё равно смог парализовать её, как будто его рука была сжата вокруг её шеи, а не её руки.       Более того, она не могла вспомнить, чтобы когда-либо прикасалась к несчастному мальчику или чтобы он касался её в ответ.       Конечно, это должно было случиться, они знают друг друга почти шесть лет – но когда?       – Я знаю, что ты на редкость тормознутая, но мне не нужно повторять это три раза, чтобы донести это до тебя. Не надо. Идти. Сюда.       Нога Петуньи наткнулась на первую ступеньку лестницы, ведущей обратно в места, где Хогвартс был залит смехом и светом, и она почувствовала, как её искривлённый палец ноги саднит, вырывая её из чар, под которые она попала.       – Отпусти меня!       Северус усмехнулся и отбросил руку.       – С удовольствием.       Петунья потерлась о рукав, надеясь прогнать фантомные ощущения тепла, давления и человеческого контакта. Она была здесь ради книги.       Но она сказала:       – Насчёт Лили – ты..?       – Мы не туда полезли.       – Конкретнее.       – Лили наша забота не нужна.       Петунья нахмурилась.       – Ты же сам понимаешь, что это не так.       – О, неужели? – Северус снова прибег к насмешливой протяжной речи, которую он использовал в прошлый раз, той, которая задевала Петунью гораздо сильнее, чем его резкие слова или гнев. – Лили понимает, чего она добивается, а мы те, кто говорит ей обратное. Как еще это назвать, если не вмешательством?       – Лили вводят в заблуждение, она не знает, что делает...       – Я на её стороне.       – Ты просто слепо поддержишь её? Пока она подвергает себя опасности?       – Это то, чего она хочет.       – Ты не можешь просто делать то, что она хочет, дружба так не работает! Ты не её слуга, ты не должен пресмыкаться перед её...       – Но я должен слушать тебя?       Петунья замерла.       – Не возвращайся сюда.       – Подожди! Ты... Ты действительно собираешься просто стоять и позволить ей это сделать?       И внезапно обманчивое спокойствие Северуса разбилось вдребезги, и Петунья оказалась прижатой к стене рядом с лестницей, её спина была холодной, а глаза широко раскрыты, когда Северус теснил её.       – Что, черт возьми, ты хочешь, чтобы я сделала? А? Может, мне наложить на неё Империус, чтобы она сделала то, что я говорю, и держалась подальше от опасности? Может, немного Круцио, чтобы она почувствовала вкус настоящей боли, прежде чем ей придется столкнуться с ним неподготовленной? Или просто сделать всё ещё проще и заковать её в цепи, чтобы она никогда не покинула этот замок?       – Я...       – Как насчёт зелий? Ты даже не можешь себе представить всех возможностей этих зелий, мы могли бы заставить её слушать каждое наше слово или влюбиться, танцевать, как марионетка, или безопасно спать в вечном сне, и в конце концов, разве это не было бы лучше, чем позволить ей упрямиться и следовать своим собственным желаниям?       На этот раз Петунья коснулась его, толкая его в грудь.       – Прекрати! Прекрати, я поняла, я не должна была вовлекать тебя во всё это...       – О, и что ты думаешь, ты можешь сделать? Никакой магии и никаких зелий, и что? Ты отговоришь её от этого? С таким же успехом как и до этого?       Петунья чувствовала, что не может набрать достаточно воздуха, чтобы ответить, все было забито, а её язык был сухим, как будто покрыт мелом, и она не могла отвести взгляд от чудовищной бездны глаз Северуса.       – Посмотри правде в глаза, ты ничего не можешь сделать. И мне ничего не нужно делать, кроме того, чего хочет от меня Лили, а именно быть на её стороне.       – А как насчет того, чего хочешь ты?       – Да насрать.       И он сказал это с такой лёгкой убежденностью, словно это был просто ещё один факт жизни, и Петунья почувствовала себя обязанной поверить ему.       – И что? Просто сдаться?       Северус сделал шаг назад, впуская воздух обратно в освободившееся пространство.       – Да. Просто сдаться и уйти.       И Петунья почти сделала это. Она оттолкнула его и поставила ногу, все ещё пульсирующую от немой боли, на первую ступеньку – и остановилась.       – Может, ты прав, и мы ничего не можем сделать. Но я пыталась, и ты пытался, так что…       – Значит, мы поняли друг друга? – Его тон был уничтожающим.       – Не совсем. – Петунья сглотнула, – но что есть, то есть. Может, у нас будет шанс попробовать еще раз.       – Продолжай обманывать себя, если это позволяет тебе спать по ночам, но мне не нужны твои пустые слова.       – На самом деле, – Петунья повернулась к нему лицом, – я пришла сюда не ради Лили.       – Можно было как то оригинальнее попытаться меня обмануть.       – Я здесь ради книги, мне сказали, что она у тебя есть – «Мохнатые враги и битвы под лунным светом: руководство по перехитриванию оборотней».       И в её животе мелькнул краткий проблеск удовлетворения, когда Петунья поняла, что ей действительно удалось поставить в тупик Северуса Снейпа, несчастного мальчишку и занозу в том месте, куда солнце не светит.       По крайней мере, на мгновение.       – И какого чёрта тебя это волнует?       – Я скажу тебе, если ты скажешь мне, зачем она тебе вообще нужна.       На мгновение они просто уставились друг на друга, два бойца на поле брани, которое долгое время не предлагало ничего, кроме холодного дыма и старых скелетов. А затем уголок его рта слегка приподнялся, в глазах появилось что-то жестокое.       – Ты когда-нибудь слышал о Римусе Люпине?

❀