Petunia and the Little Monster

Июль, 1973

      Петунья надавила толкушку, наблюдая, как варёный картофель под весом её руки сдавливается и смешивается до бело-жёлтой мякоти. Было до странного приятно наблюдать, как пюре хлюпает и меняет консистенцию под приложенной ею силой, – это так же отвлекало от другого посетителя кухни.       Лили вернулась. Сейчас она стояла, облокотившись о стол, неторопливо помешивая в кастрюле ещё не закипевшую воду, и болтала.       Она утверждала, что «скучала по Петунье».       Петунья посчитала, что Лили просто изнывала по хвастовству своей дурацкой школой. Но её слова не возымели обычного эффекта. Всякий раз, когда Лили жаловалась на уроки астрономии в полночь или на то, что её чуть не задушило каким-то волшебным растением, Петунья просто думала о чемодане. О чемодане Ньютона Саламандера. О волшебном чемодане, в котором находился совершенно другой мир с экзотическими лесами, летающими планетами и волшебными существами прямо из её книги.       Она прекратила мять картофель, но глаза оставались опущенными. Масса перед ней уже напоминала пюре, хоть и выглядела малоаппетитно.       Мысли о чемодане напомнили Петунье об Айви. Она почувствовала тупую боль где-то в животе, как будто у неё внутри был синяк, невидимый для чужих глаз.       Только Петунья знала, что потеряла.       Когда бы ты ни захотела увидеть своего окками, просто сделай это.       Петунья хотела. Но она не была уверена, что осмелится.       – О, и, я думаю, Сев друга нашёл. Каждый раз, когда я спрашиваю об этом, он отрицает это и называет его «раздражителем», но они следуют друг за дружкой.       – Хм, – Петунья счистила с толкушки мякоть и отставила кастрюлю в сторону, чтобы заняться зелёной фасолью. «К сожалению, с ними мне не отвлечься», – подумала она, пока мыла их под раковиной, и прохладная вода принесла облегчение её разгорячённым рукам. Должно быть, она слишком сильно сжала толкушку.       – Что ты сейчас делаешь? – Лили опёрлась на стойку, наблюдая за Петуньей.       – Разве не видно?       – Я тоже хочу научиться готовить, – заявила Лили, не реагируя на резкий тон Петуньи. – Ты выглядишь очень взрослой когда готовишь. А ты знала, что большинство ведьм используют магию на кухне? В школе этому не учат, считают, что этому учатся у родителей, но, может, мне стоит поговорить с профессором МакГонагалл, чтобы сделать это факультативом после уроков? Это наверняка пригодилось бы, и вряд ли я единственная магглорождённая, которая хотела бы знать, как это делается. Когда мне исполнится семнадцать, тебе незачем будет готовить, Тьюни! Я устрою нам пирушку всего за пару секунд, когда и где угодно...       Петунья боролась с приливом раздражения, стиснув зубы, но её голос всё ещё сохранял некоторую резкость, когда она перебила сестру. На выполнение чего-то, над чем она усердно работала, чего-то, что она постоянно пыталась улучшить и тратила часы, у Лили ушло бы всего «пару секунд». Будто она издевалась над ней и над её усилиями.       Поэтому Петунья не удивилась, когда следующие слова из её уст были призваны дабы ранить.       – Когда тебе исполнится семнадцать, мы больше не будем жить вместе.       Лили моргнула изумрудными глазами.       – Что ты имеешь в виду?       – Я уеду, как только закончу школу.       Петунья на секунду заколебалась, удивившись убеждённости, эхом отдавшейся в её собственных словах. Она так и не приняла окончательного решения о переезде, эта идея просто мелькала у неё в голове всякий раз, когда она чувствовала себя особенно некомфортно в собственном доме. Но теперь, когда она это произнесла, слова казались правдой.       Она уедет вместе с Аспеном куда-нибудь, где ей не придётся так часто наблюдать за слепящим светом Лили, где она сможет избегать придирок матери и не будет чувствовать себя такой невидимой. Где они могли бы быть в безопасности, где она могла бы быть самой собой, а не «маггловской сестрой Лили».       Где-нибудь, где она могла бы жить своей жизнью.       – Но... Тьюни, зачем тебе уезжать?       Из-за тебя. Но как бы ни были гневны её мысли, в конце концов Петунья не произнесла этих слов. Вид осыпающегося лица Лили, возможно, доставил бы ей миг злобного удовлетворения, но она знала, что это не останется без последствий.       – Я хочу жить своей жизнью.       – Но это слишком рано! Ты закончишь школу через два года, и к тому времени я всё ещё буду в Хогвартсе...       Петунья не знала, что ответить. Поэтому она просто проигнорировала её и выстроила перед собой бобы в ровный ряд, чтобы отрезать небольшой кусочек на их концах. Единственным звуком на кухне был тихий стук ножа, равномерно ударяющего о деревянную разделочную доску. Она сосредоточила всё своё внимание на тонких зелёных стеблях, несмотря на то, что ясно чувствовала, как взгляд Лили впился ей в затылок.       – Тьюни... ты ненавидишь меня?       Её нож остановился. Петунья подняла глаза и впервые с тех пор, как вошла на кухню, по-настоящему посмотрела на Лили.       Со странной отстранённостью она заметила несколько небольших изменений, которые раньше ускользали от её внимания. Щёки её младшей сестры были немного тоньше, губы шире, брови темнее. Её волосы уже не были такими свободными, как раньше, но сохраняли блеск и гладкую волну, что говорило о средствах по уходу и расчёске.       А её зелёные глаза... они не плавали в детских слезах и не были красными от обвинения. Они были неподвижны и светились какими-то глубокими эмоциями, которые Петунья не могла понять.       Её младшая сестра выросла с тех пор, как Петунья видела её в последний раз.       – Ты – моя сестра, – ответила Петунья, зная, что этот ответ – всё. Иногда ей хотелось ненавидеть Лили, но она никогда не смогла бы этого сделать, потому что то, что их связывало, было слишком глубоким, чтобы просто разорвать его, как старую, изношенную струну.       На секунду казалось, что Лили хотела усомниться в её ответе, губы уже приоткрылись, но затем она сжала их в плотную линию и кивнула.       Петунья не хотела об этом говорить. Это было слишком тяжело. Тишина вытесняла воздух из кухни, пока Петунья не начала тихо задыхаться. Она снова быстро повернулась к своим бобам, перебирая в уме всевозможные темы, чтобы отвлечь внимание Лили, пока не наткнулась на нечто подходящее.       – Ты сказала, что у Северуса появился друг?       – Что?       Тишина вновь повисла над головой Петуньи на несколько секунд, прежде чем Лили продолжила:        – О... да, слизеринец на год младше нас. Я всегда вижу, как они танцуют друг вокруг друга, как пара прыгающих ворон, но думаю, что он ему как-то странно нравится.       Петунья издала уклончивый звук, чтобы Лили продолжила говорить. Когда она снова начала резать, нож в её руках оказался легче.       – Это забавно. Мне всегда хотелось, чтобы у Сева было больше друзей, потому что он выглядел таким потерянным в своём факультете. Но теперь, когда он это сделал, я чувствую себя как-то странно. Неприятно. Просто... раньше это всегда были мы. Но теперь тот, кто тусуется с ним, так сильно отличается от меня и всех, кого я знаю. Он подлый и тщеславный, и я просто не уверена, оказывает ли он хорошее влияние...       «Подлый и тщеславный звучит идеально», – подумала Петунья.       – Может быть, я себя накручиваю. Но есть его взгляды, и я слышала о нём очень неприятные вещи от своих друзей. Я просто немного волнуюсь, что, возможно, Сев может быть втянут во что-то... плохое.       – Взгляды?       Лили выглядела неуютно.       – Это глупо. Кровное предубеждение, очень старомодное.       Петунья смутно припомнила несколько услышанных ею оскорблений в адрес Северуса. Как они его тогда назвали? «Полукровка», – эхом отозвался в её воспоминаниях голос маленького мальчика, сопровождаемый смутным образом нечёсаных тёмных волос.       Вскоре последовало ещё одно осознание. Если Северуса, матерью которого была ведьма, оскорбили как полукровку, то что насчёт Лили, у которой не было «особенного» родителя?       Петунья бросила острый взгляд на сестру, которая ковырялась в картофельном пюре.       – Над тобой издеваются?       Лили подняла глаза и моргнула.       – Что? Нет! Нет, конечно нет! Это не гриффиндорская штука, эта чистота.       Петунья взглянула на нахмуренные брови Лили и подняла подбородок, прежде чем снова повернуться к стручковой фасоли.       – Всё не так уж и плохо, – пробормотала Лили. – Я просто волнуюсь напрасно.       Что-то подсказывало Петунье, что Лили хотела убедить не её, а саму себя. Но Петунья просто молчала и продолжала готовить семейный ужин.       Если Лили и искала совета в отношении несчастного мальчика, то она подошла не к тому человеку.

❀

      Петунья спокойно наблюдала, как Лили охватило ядовито-зелёное пламя, её длинные волосы развевались, а лицо выглядело жутко всего на секунду, прежде чем она исчезла. Её сестра отправилась в гости к одному из своих друзей из Хогвартса, и Петунье было всё равно к кому именно.       Оторвав взгляд от опустевшего камина, Петунья взглянула на стоящую рядом вазу с летучим порохом. Адрес на тонком клочке бумаги, казалось, сжигал её душу, выгравированный раскалёнными добела буквами. Камин манил её, его почерневшие кирпичи, словно тёмное обещание, шептали ей в уши.       «Ты снова сможешь увидеть Айви, сможешь поиграть с ней и услышать, как она зовёт тебя, если просто сделаешь шаг», – казалось, говорило оно.       Но Петунья не решалась пойти на этот шаг. Не потому, что это был дом неизвестного волшебника, или потому, что она боялась узнать, что Айви хорошо без неё.       Нет, Петунья колебалась, потому что были летние каникулы. И если Лили и несчастный мальчик вернулись из Хогвартса, то и он наверняка тоже сейчас дома.       Огонь, который Лили старательно разжигала, всё ещё весело горел зелёным, и маленькие яркие искры потрескивали в неподвижном воздухе, словно насмешливое хихиканье, но цвет медленно возвращался к оранжевому, золотому и мерцающему красному. Петунья уставилась на него и внезапно почувствовала, как её решимость усилилась, словно назло насмешливому пламени.       И если Юджин действительно был там. Она просто проигнорирует его или отнесётся к нему с подчёркнутой вежливостью, если он попытается с ней заговорить. Петунья уже давно сбросила с себя его влияние, как змея – старую, бесполезную кожу.       Встреча с ним так или иначе не повлияет на неё.       Повторив это ещё несколько раз в голове, чтобы убедить себя до конца, Петунья зачерпнула из вазы пригоршню блестящего порошка и бросила его в голодное пламя. Они со свистом взорвались зелёными мерцающими языками, потянувшимися к ней, а Петунья вняла их зову, войдя в камин, и горящие дрова раскрошились под её подошвами. Мурашки прошли вдоль её тела, пока она крепко закрывала глаза и повторила адрес, который уже знала наизусть.       Уже почти знакомое чувство головокружения напало на неё, мешая её чувствам и взбалтывая её сущность, и как раз в тот момент, когда Петунья почувствовала, что это невыносимо и что она потеряет себя, всё обрушилось назад, и она снова стала целой. Споткнувшись вперёд, она закашлялась от пепельной плёнки, прилипшей к её горлу, и открыла глаза.       Первый инстинкт Петуньи подсказал ей, что она находится на кухне – странно устаревшей кухне с открытым огнём и котлами вместо газовых плит и кастрюль, и голыми кирпичными стенами, которые были тёмными и совершенно без окон. Единственное освещение исходило от яркого пламени позади неё, заливающего всё зловещим зеленоватым сиянием. Отойдя на несколько шагов от сухого тепла, Петунья осмотрела предметы, выстроившиеся вокруг неё. Вместо сахара, соли и муки на деревянных полках стояли засушенные цветы и растения в горшках, а большой стол, занимавший центр комнаты, был завален сырым окровавленным мясом. Если бы Петунья не была знакома с металлическим, странно сладким запахом мяса из-за того, что регулярно кормила им Аспена, она, возможно, почувствовала бы тошноту, когда запах ударил ей в нос.       Прежде чем она успела добраться до двери в другом конце комнаты, она распахнулась, и внутрь вошла женщина с пустым ведром. Она остановилась, когда увидела Петунью, которая застыла в шоке.       Не то чтобы женщина выглядела устрашающе, скорее наоборот. На ней было серое платье с высоким воротником, выцветшее и потёртое, которое в последний раз было в моде примерно, когда родилась мать Петуньи. Её вьющиеся волосы были собраны в два косых пучка по бокам головы, а между прядями седины проступал первоначальный клубнично-русый цвет. Как и в случае с Ньютом, Петунье было трудно определить возраст женщины; вокруг её тонкогубого рта было несколько морщинок, но этого было недостаточно, чтобы посчитать её пожилой. Пятно грязи украшало её довольно простое лицо, ни румяна, ни помада не придавали ей немного живости.       Но не её внешний вид заставил Петунью замереть. Она ожидала встретить Ньюта (или даже Юджина), а не незнакомку.       А впрочем, что здесь удивительного? Не то чтобы она каким-то образом сообщила о своём визите... если подумать, со стороны Петуньи на самом деле было очень грубо просто ворваться в чей-то дом через камин, без надлежащего приглашения или даже предварительного уведомления...       – Ой, – неизвестная женщина первой нарушила молчание, с глухим стуком поставив на землю ведро. – Вы, должно быть, та девушка, о которой говорил мистер Саламандер.       Услышав это, Петунья слегка расслабилась и вежливо улыбнулась.       – Здравствуйте. Меня зовут Петунья Эванс. Прошу прощения, что пришла вот так...       – Банти Бродекер, – представилась женщина, улыбнувшись в ответ. – Не извиняйтесь, мистер Саламандер заверил меня, что вам всегда рады. Вы ищете окками?       Петунья кивнула и почувствовала волнение в животе, которое расслабило её напряжённые нервы, словно она провела ладонью по боку Аспена. Было ли это действительно так просто? Неужели она снова вот-вот увидит Айви?       И тут закралась ещё одна мысль. А что, если Айви её не узнает? Или что, если ей больше не нужна Петунья? Ньют, будучи магозоологом, знал гораздо больше маггловской девчонки, которая читала его же учебник.       Банти, конечно, не почувствовала беспокойства Петуньи. Она сменила пустое ведро на новое, с жестяной крышкой, и приоткрыла его. Круглый коричневый шарик вылетел из контейнера, как будто он был невесомым, и Петунья с широко открытыми глазами следила за его покачивающейся траекторией. Банти с громким лязгом быстро снова захлопнула крышку.       – Я отведу тебя к ним по пути к лунтелятам. Здесь очень просто заблудиться.       Петунья как раз размышляла, следует ли ей спросить, что имела в виду женщина, или это покажется слишком невежественным, когда она последовала за ней через дверной проём, и надобность в вопросе отпала.       Петунья оказалась внутри лабиринта. Лабиринт перекрещивающихся лестниц, ведущих вверх и вниз в бесконечную тьму, между ними чередовались открытые дверные проёмы, предлагающие дезориентирующие проблески в новые миры.       Петунье вспомнился чемодан Ньюта, и она оцепенело последовала за Банти. Женщина не прокомментировала ошеломлённое выражение лица Петуньи, быстро вышагивая вдоль этого лабиринта, не позволяя девушке задержаться ни перед одной из дверей. Но этого всё равно было достаточно для кратких взглядов, и игристое, возбуждённое чувство щекотало грудь Петуньи при каждом новом мире, который она видела.       Один из них был покрыт инеем и снегом, леденящий воздух обжигал обнажённую кожу Петуньи, когда она шла мимо, а следующий встретил её волной жара, которая почти опалила тонкие волосы на её руках. Клубы дыма скрывали всё, кроме ярко светящейся лавы, видневшейся через дверной проём. Следующим был грохочущий водопад, чей шум заглушал эхо шагов Петуньи и брызги которого пропитывали перед её рубашки, но его сменил зернистый песок, когда она шла по бесконечной красной пустыне.       А потом её глаза что-то заметили в соседнем дверном проёме, и её ноги просто остановились, как будто они были залиты свинцом.       Самые фантастические проявления природы, заключённые в лабиринте волшебника, не заставляли её дышать так же эффективно, как то, на что она сейчас смотрела.       Ландшафт за арочными кирпичами представлял собой широкую, раскинувшуюся равнину с мягко шуршащей травой и полевыми цветами. Ярко-голубое небо дополняло его, выглядя бесконечным и радостным.       Существо полулежало на траве, его голова, передние ноги и гигантские крылья были орлиными, а тело и задние ноги напоминали лошадиные. Солнечный свет отражался на его чисто-чёрных перьях и мехе, отчего его клюв и глаза выделялись поразительным жёлтым цветом.       Но Петунья смотрела не на странное, величественное существо. Нет, всё её внимание было приковано к золотоволосому мальчику, поглаживающему его по шее.       Юджин.       Петунья всё ещё пыталась понять, куда делся весь кислород, когда Юджин обернулся, словно ощущая её соскучившийся взгляд, словно что-то физически пронзающее его спину.       «Он выше, — была первая сознательная мысль, которая промелькнула у неё в голове, когда она действительно увидела его. Он стал выше, и его лицо стало стройнее, и всё это за несколько месяцев. – Какие изменения могли бы произойти за несколько лет?»       На нём были свободные брюки, разорванные на коленях (неопрятные, как подсказывал внутренний голос Петуньи), и белая рубашка, манжеты которой были закатаны до локтей, обнажая загорелую кожу. Его волосы были блаженно знакомыми: гнездо своенравных кудрей, блестевших, как пряжа из бронзы и золотом. Хотя его глаза... такие же глубокие, тёплые карие, как и в её воспоминаниях, смотрели на Петунью так, словно не доверяли тому, что видели. Не было ни дразнящего, ни озорного блеска, ни слишком широкой улыбки, растянувшейся на губах.       – Цветочек?       Услышав прозвище, который использовал только он, Петунья неосознанно сделала шаг назад. Что она здесь забыла? Ей не следовало приходить во время летних каникул, она знала, что так произойдёт, что ей делать...       «Сохраняй спокойствие, – пыталась она сказать себе, несмотря на бешено колотящееся сердце. Сохраняй спокойствие, он больше не имеет значения. – Будь вежлива, но показывай ему, что тебе не всё равно».       Всё ещё глядя на него, Петунья заставила себя вспомнить, почему её больше не волнует Юджин, но неизгладимый голос отказался говорить.       Обычно разрушительные слова Юджина совершенно свободно эхом отдавались в её голове, непрошенные и нежеланные, особенно всякий раз, когда её мысли отвлекались на него. Но теперь, когда она действительно смотрела на Юджина, на его глаза, рот, несколько веснушек и непослушные волосы... всё молчало. Каким-то образом изображение его лица не хотело смешиваться с воспоминаниями о том бессердечном голосе, который она услышала, стоя возле ржавого оцинкованного сарая. Все эти месяцы её преследовало это, но она ни разу не попыталась представить Юджина, пока он это говорил...       И теперь её мозг отказывался объединять эти две вещи, когда он был прямо перед ней.       Сама того не осознавая, Петунья уже открыла рот.       – Я...       – Окками уже здесь, – голос Банти перебил Петунью. – Я сообщу мистеру Саламандеру, что вы здесь, он скоро вернётся.       Голова Петуньи медленно повернулась, как будто тёрлась о её шею, чтобы посмотреть на женщину, и поэтому она не заметила, как глаза Юджина расширились при словах Банти – только для того, чтобы выражение его лица померкло секундой позже.       Банти стояла перед арочным дверным проёмом всего в двух шагах от того, в котором находился Юджин, её измазанное грязью лицо было слегка освещено струящимся закатным светом. Всего несколько секунд назад у Петуньи не было бы побуждения остановиться, её желание увидеть Айви ускорило бы шаги так быстро, что она могла бы споткнуться о собственные ноги. Но теперь те же самые ноги оказались прикованы, как будто невидимые кандалы сковали её лодыжки.       Банти не стала ждать, пока Петунья подойдёт, но ободряюще улыбнулась, прежде чем взять ведро с закрытой крышкой, продолжив путь по округлой дорожке, и спуститься по лестнице, исчезнув из поля зрения во мраке лабиринта.       Лишь слабое эхо её затихающих шагов нарушило внезапную тишину, и Петунья пылко попыталась вспомнить, что она собиралась сказать Юджину. Было ли это вообще чем-то? Или она просто хотела обратиться к нему, не говоря вообще ничего?       – Ты здесь, чтобы навестить моего отца? – Юджин прервал её размышления.       Петунья повернулась к нему, ожидая увидеть то же, что и секунду назад – только для того, чтобы у неё перехватило дыхание от шока.       Глаза у него были тёмные, не похожие на расплавленный шоколад, с которым она сравнивала их в самых нелепых полётах своей фантазии. Внезапно всё встало на свои места, голос и его лицо, лицо, которое он показывал ей прямо сейчас, и воспоминания кристаллизовались без её согласия.       Тогда мне плевать.       Он слегка усмехнулся, когда Петунья задержалась с ответом.       – Я должен был предвидеть.       – Предвидеть что? – Петунья втайне обрадовалась, услышав ядовитый укус в своих словах, умело скрывая свою обиду и растерянность. Вернувшись к старым манерам, она крепко окутала себя насмешками, как ощетинившейся бронёй. Какой-то инстинкт подсказывал, что это ей понадобится.       – Что ты точно такая же, – его глаза всё ещё были тёмными. Что-то в его тоне, должно быть, насторожило дремлющего монстра позади него, потому что оно поднялось на длинные лошадиные ноги и коснулось клювом его плеча. Юджин проигнорировал это. – Что ж, думаю, мне надо поздравить тебя. Раз уж ты так долго водила меня за нос.       – О чём ты говоришь?       – О папе, конечно, – монстр снова толкнул его, и Юджин положил руку на его длинную шею. Это больше походило на выговор, чем на успокаивающий жест. – Ты не первая и не последняя, но должен признать, ты единственная, кому удалось зайти так далеко.       Петунья действительно разозлилась.       – Я понятия не имею, о чём ты говоришь!       – Понятия не имеешь? – вздохнул он. – Мне казалось, что тишина с твоей стороны была странной. Я знал, что что-то не так, но не мог понять, что именно. Подумать только, что я...       Но он не продолжил, и Петунья только разозлилась, когда почувствовала, как чувство вины закипает у неё в животе.       «Тебе не за что чувствовать себя виноватой, – яростно напомнила она себе. – Не ты разорвала с ним отношения, а он, когда сидел в том чёртовом садовом сарае и...»       – Твой подход был свежим, – продолжил он, как будто Петунья имела представление, к чему он клонит. – В том книжном магазине, когда ты командовала мной, выглядя таким потерянной... И ты никогда не спрашивала о моём отце. Когда тебе понадобилась помощь, ты обратилась ко мне. Это заставило меня задуматься...       Но Петунья так и не узнала, о чём он подумал, потому что он сменил курс на полуслове.       – Людей не так уж и сложно понять. Им важно, чей я сын. Они улыбаются и льстят, но на меня особо не смотрят. Им важен не я.       Тебе всё равно, Джин, и мы говорим о твоём «друге по переписке».       – Это тебе плевать! – Петунья взорвалась, ей надоели сбивающие с толку обвинения, надоели голоса, преследующие её всякий раз, когда её внимание ускользало, надоело всё в этой ситуации – тошнотворная смесь страха и счастья при первом взгляде на него, вины и гнева, беспомощность и ярость, просто всё в этой односторонней борьбе.       Потому что они боролись, за неимением лучшего термина.       Перепалки, по опыту Петуньи, всегда сопровождались повышенными голосами, дико жестикулирующими руками, летящей слюной и раскрасневшимися, плотно сморщенными лицами. Поэтому видеть, что Юджин был таким спокойным и собранным, а не громким и оживлённым, было сбивающим с толку и слегка раздражающим. Петунья чувствовала себя так, словно бродила по неизвестной территории, как будто она была некомпетентной.       Поэтому, когда наконец в его тёмных глазах появилась искра огня, а между бровями появилась морщина, Петунья была в странном восторге, хотя это действительно было нелогично. Она не должна была радоваться тому, что он злился на неё, но она была рада. По крайней мере, сейчас его эмоции были видны.       – Очевидно, меня это слишком волновало, — сказал он, его голос был всё ещё тихим, но напряжённым, как будто ему приходилось выдавливать его сквозь зубы.       – Лжец, – бросила ему в лицо Петунья. – Не пытайся меня обмануть, я тебя слышала! Я слышала каждое слово, сказанное тобой в тот вечер у Уизли, когда тебе не терпелось сказать своим друзьям, как мало я значу...       – О чём ты говоришь? Я никогда не говорил ничего подобного...       – «Тогда мне наплевать!» – Петунья процитировала его, её триумф быстро поглотила острая боль, последовавшая за этими словами. Это был первый раз, когда она сама произнесла их вслух.       Юджин нахмурился.       – Да, мне наплевать, ведьма ты, сквиб или маггла.       Петунья замерла, когда запретное слово сорвалось с его губ. Маггла.       А потом её разум уловил остальную часть того, что он сказал, и его голос был почти как игла, пронзившая её грудь, через которую вытекла вся её ярость, как если бы Петунья превратилась в сдувающийся воздушный шар.       – Что?       – Разве ты не к этому клонила? Билли продолжал и выдвигал свои дикие теории о том, почему ты не учишься в Хогвартсе, и мне это просто надоело. Это было смешно. Почему это должно меня беспокоить? Мне всё равно. Ты – это ты, ведьма или нет.       – Нет... но ты...       И тогда Петунья почувствовала нечто иное, чем гнев или растерянность – она почувствовала горячую вспышку паники.       Она пронзила её позвоночник, как молния, и её дыхание стало прерывистым.       «Ты неправильно поняла, – поняла она. – Ты неправильно поняла, а потом всё испортила! И теперь он знает, он точно это понял!»       Но Юджин, очевидно, не понял. Его собственные предположения затмили любое понимание, которое могли принести слова Петуньи.       – Конечно, я ещё не осознавал, что ты общалась со мной только для того, чтобы найти подход к моему отцу...       Петунью захлестнула белая волна гнева, которая почти ослепила её, подогреваемая паникой и раскаянием.       – Ой, да хватит со своим отцом! Мне плевать на него! Я даже никогда о нём не слышала, пока ты не дал мне его книгу!       – Зачем тогда ты так часто писала?       – Потому что мне было не плевать на тебя, идиот!       А потом всё замерло. Петунья, Юджин, даже лошадь-орёл и тёплый воздух вокруг них. Несколько мгновений она просто смотрела на него, в его расширившиеся глаза, а затем чувство унижения пронзило её, как порция чистого адреналина. И в этот момент Петунья бездумно перешла из боя в бегство, развернулась и просто побежала. Убежала из этого солнечного уголка, побежала через лабиринт волшебника, убежала, чтобы скрыться от глаз Юджина, который в конце смотрел не так уж и пристально.       Убежала от своих невысказанных слов, которые, казалось, витали в воздухе с каждым её поспешным вздохом.       Потому что ты мне нравишься.

❀

      В своей покрасневшей спешке Петунья упустила из виду одну очень элементарную вещь: лабиринт не зря назывался лабиринтом.       Её разум был настолько перегружен водоворотом эмоций и запутанных мыслей, что воспоминания о пути, который она прошла, чтобы попасть сюда, поглотились ими. Банти поднималась или спускалась по лестнице? И сколько раз? Внимание Петуньи было настолько сосредоточено на чудесах, скрытых за дверными проёмами, мимо которых она прошла, что она почти не обращала внимания на то откуда они шли.       Теперь она стояла на невысокой площадке, а перед ней две лестницы. Один ведет вниз, другой вверх. И она не знала, какой путь выбрать. Оба слегка изгибались, и мерцающий свет обещал ещё более удивительные дверные проёмы, но Петунью больше не интересовали волшебные пейзажи и звери. Ей хотелось найти огонь на кухне и вернуться домой, а потом... и тогда она не была уверена, что хочет делать.       Свернуться калачиком под одеялом от смущения? Прокрутить весь разговор в её голове несколько раз и найти ответы лучше, чем те, что она дала? Взять Аспена в полёт и позволить пронизывающему ветру выкинуть из её головы кувыркающиеся мысли?       – Цветочек.       Петунья обернулась, её глаза расширились. Юджин стоял в нескольких шагах позади неё, его волосы выглядели необычно тёмными в тусклом свете. Она не могла прочитать выражение его лица, потому что её взгляд быстро нашёл точку над его плечом, отказываясь смотреть ему в глаза.       Петунья даже не услышала, как он приблизился. На мгновение, размышления о том, как она допустило это, были единственным, что удерживало её от гораздо более тяжёлых вопросов.       Например, могло ли случиться так, что стоящим перед ним человек мог неправильно истолковать её слова.       Петунья сказала ему, нет, кричала ему в лицо, что ей не всё равно на него, и теперь он был здесь, и она не знала, что делать.       – Я рад, что ты ещё не ушла, Цветочек.       Петунья отказалась признать, что это произошло исключительно потому, что она совсем заблудилась.       – Что ж, я как раз собиралась.       На секунду воцарилась тишина, а затем Юджин подошёл ближе. Петунья всё ещё сдерживала себя, не глядя на его лицо, пытаясь отвлечься от мыслей, считая дыры на его ужасных брюках. Ему действительно следует их выбросить.       – Не уходи, пожалуйста.       Прежде чем Петунья успела придумать ответ на эту нелепую (душераздирающую) просьбу, Юджин вдруг замотал головой, как мокрая собака, пытающаяся избавиться от воды, в результате его белокурый вид ещё больше запутался. Порывистый вздох вырвался из его груди, и плечи расслабились.       Сразу же он стал больше похож на Юджина, которого Петунья всегда встречала на волшебной станции: открытый, мягкий язык тела, поднятое лицо и небрежно подпёртые руки. Он прошёл мимо неё и развалился на одной из ступенек лестницы, ведущей наверх, взъерошивая и без того спутанные волосы в тщетной попытке заставить их упасть как следует.       Прежде чем вокруг них воцарилась тишина, Юджин начал говорить мягким тоном.       – Мой отец всегда был... эксцентричным. Иногда мне кажется, что он понимает зверей лучше, чем людей. Возможно, он даже предпочтёт их. Есть, конечно, исключения – моя мать, я, мои дядя и тётя, – но в целом он не слишком заботится о других.       Петунья сглотнула, в желудке лопнул запутанный клубок нервов. Она знала, что это что-то важное, что-то личное, и Юджин делился этим с ней.       – Он никогда не заботился о своей славе. На самом деле ему было всё равно. Его репутация превосходит его. И к нему не так уж просто подобраться.       Странное желание быть ближе, не стоять над Юджином, как осуждающая статуя, чтобы он не замолчал, подтолкнуло Петунью к ступенькам. Она не сводила с него глаз, когда осторожно опустилась рядом с ним, грубый камень холодил её бёдра даже сквозь слой платья. Но Юджин не отпрянул и не отклонился. Вместо этого на его губах заиграла улыбка – маленькая, и совсем не такая, которую она так привыкла видеть, но всё же улыбка.       – На самом деле у меня не было представления о моём отце, кроме того, что он мой отец, пока мне не исполнилось пять лет. Я пошёл на день рождения к другу, и вместо того, чтобы дать мне поиграть с детьми, его родители всё время расспрашивали о «Ньютоне Саламандере, знаменитом магозоологе». И чем старше я становился, тем больше вещей замечал. Поначалу мне нравилось всеобщее внимание. Это заставило меня почувствовать себя особенным, даже гордым, хотя то, что я родился чьим-то сыном, не имело ничего общего с моим достижением или каким-либо влиянием. Пока однажды я не осознал, что вся лесть была пустой тратой времени и предназначалась не мне. Они не заботились обо мне, как и мой отец не заботился о них. Будь я лучшим или худшим в классе, учитель всё равно бы меня хвалил. Если я вступал в драку, другого ребёнка обвиняли ещё до того, как кто-нибудь задавался вопросом, что произошло. Это была привилегия, но, как ни странно, в то же время это было бременем. Думаю, если бы моя мама была менее строгой, я бы превратился в полного сопляка.       Петунья покачала головой, не раздумывая, Юджин был самым далёким от «сопляка» человеком, которое она могла себе представить.       – Иногда всё возвращается обратно. Фальшивые улыбки и комплименты, намёки на то, что они хотели бы встретиться с моим отцом или посетить мой дом со всеми этими существами... а потом появилась ты. Я думал, что мы друзья, приятели по переписке, а потом всё внезапно прекратилось. А теперь ты здесь, ждёшь моего отца и... мне жаль, что я так поступил. Это было несправедливо по отношению к тебе.       – Я завидую своей сестре, – Петунья моргнула после того, как слова сорвались с её губ, удивившись больше, Юджина. Но по какой-то причине она просто не могла остановиться. – Лили красивая. Она яркая, полная смеха и солнечного света. Она волшебная.       Это слово прозвучало из её уст как мерзкое проклятье.       – По сравнению с ней я была никем. До Аспена я была никем. У меня ничего не было.       Ни друзей, ни уверенности. Никакой радости.       Петунья открыла было рот, но чувство самосохранения наконец остановило её горькое признание.       Ей не следует говорить такие вещи никому, особенно мальчику, перед которым она хотела хорошо выглядеть.       Почему она позволила себе убежать, почему она позволила ему увидеть себя такой мелочной и бессердечной, какой она была?       Юджин откинулся на руки, его плечи раскрылись, так что заметно выступила ключица. Лёгкие Петуньи рассыпались и сжимались, пока она ждала его решения, его осознания – «ревнивая, уродливая шлюха, которая хотела бы, чтобы она была хоть вполовину так же хороша, как её сестра» – но вместо этого его улыбка немного расширилась.       – Похоже, мы оба немного запутались из-за наших семей.       Сердце Петуньи снова начало биться. Она даже не заметила, как это прекратилось.       – Ты говоришь так, будто это вина Лили, а не моя.       – Ну, разве это не так? По крайней мере, я бы так подумал в своей голове. Не взваливай все ошибки на себя, от этого тебе станет только хуже, Цветочек.       Петунья почувствовала как глаза начали пощипывать и с нарастающим ужасом поняла, что вот-вот заплачет. «Господи, нет, ты уже высказала свои мелочные мысли, ещё и наорала на него, сохраняй хоть меру самообладания... Подумай о чем-нибудь другом, о чём-нибудь ещё...»       Но проблема заключалась в том, что Петунья была слишком подавлена. Никто никогда не винил Лили. Лили была идеальна. Это Петунья не смогла совладать со своей завистью, Петунья не хотела, чтобы у Лили было что-то хорошее, Петунья... была виновата.       Подняв глаза, она вздрогнула, встретив глаза Юджина. Он смотрел на неё, но в его глубоких карих глазах она не видела ни осуждения, ни жалости. Он просто казался... заинтригованным.       О боже.       – Окками!       – Что? – Юджин нахмурился в легком смущении, напряжённый момент был испорчен внезапным восклицанием Петуньи, словно лопнувший мыльный пузырь.       – Я здесь, чтобы увидеть окками. Не навестить твоего отца. Это всё глупое совпадение. И я перестала отвечать на твои письма, потому что... я думала, что ты смеёшься надо мной перед своими друзьями.       Юджин беззаботно отмахнулся от обвинения.       – Подлые инсинуации. Окками? Что именно произошло с момента нашей последней встречи?       Петунья глубоко вздохнула, чувствуя себя легче впервые за последние семь месяцев. Странное головокружение пронеслось по её артериям, и ей пришлось сознательно удержаться от топота ногами.       – Ну, есть у меня в городе ломбард, очень ветхий, и хозяин прямо ужасный, старик с плохими зубами.       Нос Юджина сморщился от отвращения, и Петунья быстро отбросила все мысли о том, что это выглядит... очаровательно.       Петунья никогда не воображала себя рассказчиком, но теперь, когда Юджин стал её пленной аудиторией, она хотела преуспеть. Заставить его пережить этот опыт вместе с ней, заставить его понять, почему Айви так важна для неё, произвести на него впечатление. Заставить его думать, что Петунья может предложить нечто большее, чем комплекс неполноценности, благодаря своей сестре и прикусывание языка в присутствии его друзей.       Поэтому она приукрасила свою историю настолько, насколько могла, пытаясь вспомнить определённые виды, запахи и чувства, рассказывая её. И Юджин поддержал это начинание широким спектром мимики, каждая более оживлённым и запоминающимся, чем предыдущие. Иногда он даже прерывал её парой язвительных комментариев, и Петунья была с ними согласна.       Возможно, это был самый приятный день, который она провела за долгое время, самый волнующий день за последние семь месяцев. Её история перешла от Айви к штырехвосту, и она даже вкратце рассказала о Лили, объяснив, что на кухне она совершенно безнадёжна – полный ноль, – в то время как сама Петунья к этому времени уже достаточно хороша, чтобы попробовать свои силы в приготовлении сложных блюд, таких как говядина по-веллингтонски.       Несмотря на то, что Петунья сидела на холодной, жёсткой, грязной каменной лестнице, от которой у неё окоченело тело и появилась небольшая боль в ягодицах, в окружении унылого мрака этого подземного лабиринта, Петунья ни на что не захотела бы менять локацию. Сидя здесь с Юджином в темноте, ей казалось, что они были единственными двумя людьми в мире, изолированными и скрытыми от глаз, и никто не мог судить, покраснели ли её щёки слишком сильно или её голос стал слишком зычным.       Но всему хорошему должен был прийти конец. Итак, Петунья обнаружила, что у неё кончаются истории, и заставила себя признать, что пора идти, прежде чем её родители или Лили станут любопытствовать по поводу её отсутствия.       – Я покажу тебе дорогу, – предложил Юджин, пока Петунья смахивала грязь со своей прежде нетронутой юбки. Она выбрала одно из лучших своих платьев, чтобы произвести хорошее впечатление, и теперь почувствовала легкий укол сожаления, увидев пятна грязи на небесно-голубой ткани.       Однако, когда она снова сосредоточилась на глазах Юджина, тёплых и мерцающих, её сожаление погасло, как свеча на ветру.       Юджин преодолел извилистые дорожки и множество лестниц с той же лёгкостью, что и Банти ранее, и Петунья была совершенно уверена в том, что он проводит здесь много времени.       Только когда он бросил пригоршню летучего порошка в потрескивающий огонь, Петунья поняла, что не видела сегодня ни Айви, ни Ньютона Саламандера – несмотря на заверения Банти, что она сообщит этому человеку о визите Петуньи.       «Наверное, он предположил, что она уже ушла, раз не смог найти меня у окками», – подумала Петунья. Войдя в зелёное пламя, она бросила последний взгляд на широкую улыбку Юджина и решила, что это не имеет значения.       Она просто придёт в гости ещё раз.

❀