Оверлок

      По техническим причинам и из соображений безопасности подиумную конструкцию для проведения дефиле воздвигли на месте платформы будущей станции метро — приглашенных на мероприятие оказалось столько, что разместить всех в изначально присмотренном бункере было невозможно. А всякое закулисье обустроили как раз в одном из тоннелей.       Милан стоял у входа в гримерку и нервно покусывал палец. Гул основного зала долетал сюда слабо. Куда сильнее звучала ругань стилистов и нервные окрики организаторов, периодически разбавляемые заливистым лаем хаски.       При подготовке моделей к выходу я присутствовал редко — для меня этот процесс был слишком шумным и суетным, — но общее представление о закулисной атмосфере, конечно, имел. А вот Милан, несмотря на то, что участие в подготовке частных коллекций уже принимал, впал в некое подобие ступора. Он стоял у ширмы, не решаясь сделать последний шаг, и таращился на царивший внутри гримерки хаос.       — Эй. — Я подошел к нему и осторожно коснулся лопатки.       Ткань той самой блузки, которая была на Милане в день собеседования, приятно заскользила под пальцами.       Милан вздрогнул и, резко развернувшись, уставился на меня широко распахнутыми от ужаса глазами.       — Ну ты чего? — начал я и растер его плечи.       Ответом мне был долгий выдох и жалобно взлетевшие «домиком» брови. Милан сложил на груди руки, не скрестив их, а как будто приготовившись молиться, и шепотом попросил:       — Обними меня.       Я шагнул ближе и крепко обхватил его руками. Он прижался, ткнувшись носом мне в шею, а я вспомнил, что точно так же обнимал его после того, как впервые трахнул в ду́ше своего кабинета. Тогда он тоже попросил обнять его, но я и подумать не мог, что в тот момент он испытывал страх или потребность в утешении.       — Мил, — произнес я. — Милка. Все хорошо, ну! Ты проделал отличную работу. Ты со всем справился и все успел. — Я поглаживал его по спине и шептал ему прямо на ухо. — Все готово. Модели на месте. Гостей полная подземка. Все пройдет замечательно и все будут в восторге, слышишь? И завтра утром ты проснешься знаменитым.       Милан под моими руками расслаблялся, но на последних словах снова напрягся. Он шумно выдохнул и, повернув голову, зашептал в ответ:       — Надеюсь, что проснусь я не только знаменитым, но еще и в твоей постели.       Развернув зажатые между нашими телами ладони, он оттолкнул меня и, пока я хватал ртом воздух, крутанулся на месте и шагнул в гримерку.

***

      Свет внезапно погас. Поползшие по залу шепотки перекрыла короткая барабанная дробь и, отскочив от пыльных бетонных стен, наполнила наступившую тишину густой вибрацией. С минуту ничего не происходило, а потом раздался негромкий звук, больше всего похожий на гул вертолетных лопастей, и по мере того, как он нарастал, над подиумом одна за одной загорелись сотни винтажных ламп. Свет они давали мягкий и на контрасте с запахом стройки с сырым прохладным воздухом подземки показались средоточием уюта. С последней зажженной лампочкой гул внезапно стих, и я наконец выдохнул.       Послышался вкрадчивый треск и сразу за ним — разночастотный свист с помехами, как будто кто-то невидимый настраивал старинное радио. Я заозирался и разглядел несколько расположенных по периметру помещения динамиков.       «Оверлок, или обметочный шов, — раздался голос образцового советского диктора, — это вид стежка, при котором краям изделия придается прочность и эстетичный вид. Все лишнее при обработке, как правило, отсекается».       Прогрохотало три мощных барабанных удара. Помехи сменились тихим потрескиванием и окончательно смолкли, а ударные принялись тихонько выстукивать замысловатый ритм.       — Мы, что, музыкантов пригласили? — спросил я стоявшего рядом Берестова, пытаясь разглядеть, откуда идет звук.       — А ты не знал? — Димка кинул на меня удивленный взгляд.       Я заглянул за выстроенную из огромных жестяных баков стену, отгораживающую подиум от закулисной зоны, и разглядел двух парней. Стоявшие перед ними барабаны показались огромными. В памяти всплыло название «литавры», но в том, что это именно они, я уверен не был. О приглашенных музыкантах я не знал. Да и вообще, несмотря на то, что во время подготовки коллекции и обсуждения основных моментов показа я постоянно отирался возле Милана, как-то упустил тот момент, что из дефиле он устроит практически перформанс.       — Это Cranes, — пояснил Димка, — дуэт братьев Журавлевых.       — Что-то знакомое… — пробубнил я, продолжая разглядывать музыкантов.       — Ну Никиту ты знаешь, он с Женей на фабрику приезжал, когда ролик снимали.       Точно, Никита! Глухой музыкант, который в нашем швейном цеху все оборудование перетрогал, чтобы понять, как оно «звучит». А сейчас он с братом сидел за стеной из баков и вживую играл для показа «OverLock». Удивительно, конечно, как все переплелось и сошлось в одной точке.       Ритм сменился на более бодрый, появился первый манекенщик, и я переключил внимание на подиум.       Милан говорил, что большинство его манекенщиков — друзья и знакомые, но наверняка я знал об участии только Федора и Луки. Всего для своей первой коллекции Милан подготовил семьдесят четыре единицы одежды, которые скомпоновал в тридцать три комплекта. Для бренда масс-маркета вроде нас маловато, но для дизайнерской капсульной коллекции — в самый раз.       Молодого человека, вышедшего первым, я не узнал, зато сразу за ним своими яркими рыжими шевелюрами подиум взорвали сразу оба Пашича — Мария и ее брат. Они шли, улыбаясь и озорно пихаясь, и я подумал, насколько этот показ отличается от всего, что я когда-либо видел: профессионалами манекенщики не были и следовать обычным правилам дефиле явно не собирались.       За Пашичами вышел Федор, и Димка рядом со мной приосанился. Так и подмывало подколоть его, мол, какая банальщина — бизнесмен и «моделька», но, споткнувшись о сложную смесь эмоций на его лице, я сдержался. Вместо этого принялся разглядывать гостей.       Модели появлялись одна за другой, кого-то я знал, кого-то — нет, но за всеми следил с интересом. Очередной выход вызвал у зрителей волну оживления, и я пригляделся к уверенно шедшему по подиуму мужчине.       — А это случайно не… — шепнул я, смутно узнав в нем какого-то актера.       — Ага, — шикнул мне на ухо Берестов. — Он самый.       Интересно, это с ним у Милана был роман? Я провожал его перемещение изучающим взглядом и едва не скатился в уверенность, что именно такие мужики — холеные харизматичные красавцы — и должны быть рядом с Миланом. А потом вспомнил, что это в моей постели он собирался проснуться завтра. По телу пробежала дрожь предвкушения, дыхание чуть сбилось. Я тряхнул головой и сфокусировался на опустевшем подиуме.       Барабаны чуть стихли, мелодия стала как будто менее объемной. Я заглянул за стену и увидел, как Никита, помахав брату, сначала в неуверенности заозирался, а потом вышел на подиум. Он прошел уже почти треть, когда по дорожке пробежал Женя и запрыгнул ему на спину. Никита подхватил его под колени и донес до самого конца, а там сгрузил вниз и, взяв за руку, повел обратно. Не знаю, спланировали они заранее или все получилось спонтанно, но эта их выходка заставила гостей улыбнуться.       Сразу за парнями вышел Женин напарник Филипп с какой-то не знакомой мне девушкой. Эти просто прошли весь путь, шагая почти в ногу, и только в самом конце Фил взял свою спутницу за руку и изящно крутанул на месте.       Подобное веселье концепту коллекции как будто не соответствовало. Пожалуй, времени на обучение манекенщиков следовало уделить чуть больше. Но, посмотрев на гостей, я успокоился: им нравилось.       Выход Софьи, сестры Милана, удивил: уж о ее-то участии могли бы и сказать. А вот в Варе я почти не сомневался.       В барабанный бой снова вплелись шорохи и радиопомехи ровно той громкости, чтобы внимание зрителей чуть обострилось. Через мгновение показался Лука. Рядом на коротко натянутом поводке шел хаски. Особенности гетерохромной парочки при таком освещении и с приличного расстояния заметно не было, но само появление на показе собаки вызвало восторг. Я нашел взглядом сидевшего во втором ряду Андрея. Рядом с ним, вцепившись обеими руками в его локоть, сидела Аня, и оба провожали Луку завороженными взглядами.       Сзади раздались шаги, и через мгновение мы услышали голос Федора:       — О! Луч! Хорошо, что успел.       Федор, уже переодетый, встал за Димкой и с улыбкой наблюдал за обратным проходом Луки.       — Отстрелялся? — тихо спросил Димка, развернувшись к Федору боком.       Тот шагнул ближе.       — Ага, спецом попросил пораньше меня поставить, чтобы остальное успеть посмотреть. Ну и работенка, скажу я вам! — пожаловался он. — Я-то думал, это у меня стресс сплошной.       — Эти хоть пару раз в год стрессуют, — с упреком ответил Димка. — А ты в своей подземке почти каждый день торчишь.       С ответом Федор не нашелся, поэтому, когда Лука проходил мимо нас, вдруг заливисто свистнул. Хаски возмущенно тявкнул, а Лука вздрогнул, но, увидев нас, улыбнулся и даже помахал рукой.       Не дефиле, а балаган.       Ритм музыки менялся с каждой новой моделью: то почти затихал, то становился тревожным и немного рваным. И на восприятие образов это влияло колоссально. И как только Милану в голову пришло пригласить музыкантов? Как он вообще увидел правильную «картинку» и сумел все организовать? Конечно, у него был целый штат помощников и консультантов, но казалось, что весь показ придуман только им, потому что по характеру получился таким же, как и сам Милан: стильным, непредсказуемым и очень искренним.       Мария выходила на подиум дважды, второй раз уже без брата. А Женя снова вышел в паре, только уже не с Никитой, а с напарником. Завершали показ Лука с Бо, которых снова встретили овациями и свистом.       Когда подиум опустел, свет полностью погас. Барабанный бой зазвучал тихо, но тревожно. Снова засвистело радио.       «Оверлок… — заговорил диктор, но голос его потонул в треске, -… прочность… — треск, — …эстетичный… — треск и свист, — …все лишнее… — треск, — …отсекается».       Все лампы вспыхнули разом, а музыка загрохотала так, что заложило уши. На мгновение я ослеп и оглох. А потом стал различать радостные выкрики и громкие аплодисменты — выход Милана гости встречали стоя.       В тот момент я испытывал такую смесь эмоций, что всерьез опасался за собственный рассудок: я гордился им, восхищался, радовался за него и просто любил. Овации и признание Милан принимал с благосклонностью знающего себе цену профессионала. То, как он держался, говорило о невероятной внутренней силе и зрелости. Поверхностным Милан никогда не был, но из-за своей взбалмошности частенько казался капризным избалованным ребенком, и эта метаморфоза, произошедшая с ним за время показа, выбивала дух. От восторга я едва не задыхался.       В руках Берестова откуда-то появился стильный брутальный букет.       — Иди к нему, — сказал он, протягивая мне цветы.       — Давай ты, — мотнул я головой — быть в центре внимания по-прежнему было не моим, даже если дело касалось Милана.       Берестов осуждающе вздохнул, но уже в следующий момент ловко вскочил на подиум, вручил Милану букет и коротко обнял.       — И куда нам столько красоты? — задумчиво произнес Федор с редкой для него тоской в голосе.       Милан отстранился от Димки, пробежался взглядом по толпе гостей, и задержавшись на мне, улыбнулся. Вспыхнувшая в его глазах теплота заполнила меня до краев. Он вытянул руку с цветами вверх, другую приложил к груди и коротко поклонился. Никаких пафосных речей, никакого финального прохода моделей. Закончился показ так же необычно, как и начался: трескучий голос диктора просто сообщил об окончании и пригласил гостей в лаундж зону. Нас ждало общение с журналистами, небольшая фотосессия и вечеринка.       Зона афтерпати располагалась там же, на месте будущей станции метро. Милан дал два коротких интервью — популярному обозревателю моды и какой-то блогерше, терпеливо попозировал для всех желающих и пошел общаться с якобы важными дядьками из окружения Бориса.       Луку Андрей увез почти сразу — после показа на новоиспеченную модель обрушилось слишком много откровенных взглядов, а к такому вниманию Лука не привык. Милан едва успел перехватить его перед уходом и протараторить что-то на ухо, чем окончательно подзагрузил.       — Что ты ему сказал? — спросил я Милана, когда, проводив парней до выхода, вернулся на вечеринку.       Милан дернул плечом:       — Попросил стать лицом бренда.       — О боже.       Одно дело дать согласие на разовое участие в дефиле, и совсем другое — светить своим лицом с бигбордов. Чувствовал ли эту разницу Милан? Наверняка. Собирался ли отступать? Вряд ли. И, зная статистику согласий (совершенно разных людей) на его просьбы, вполне вероятно, что и в случае с Лукой своего он добьется.       Вечеринка набирала обороты. Приглашенных было много, но тут и там встречались знакомые лица, и формат общения был скорее дружеским, нежели официальным.       В какой-то момент появилось странное ощущение, будто я что-то упускаю. Но, стоило притормозить и прислушаться к себе, как меня окликнула Нина. Выглядела она сногсшибательно и вполне могла занять одно из мест среди моделей, но, когда я озвучил свою мысль, только отмахнулась:       — Милан предлагал мне, но я отказалась.       — Что? — Я чуть не рассмеялся. — Вот это стойкость!       — На меня его чары не действуют, помнишь? — хитро улыбнулась она и спросила: — Где тут курят?       Мы отошли в выделенную для курения зону, и лицо у Нины стало печальным.       — Прости, — сказала она, затянувшись, — мне не удалось его уговорить.       Я тряхнул головой. Родители и до этого не приходили ни на открытия магазинов, ни на показы, и их отсутствие не вызвало во мне ровным счетом ничего. С их меркантильностью относительно моей профессиональной деятельности я действительно смирился. И то, что очередной успех остался без их внимания, было даже к лучшему — в конце концов, в проект Милана я вложил больше души, чем за все годы в «BeRest», и уж с кем-кем, а разделить свою радость с ними я хотел в последнюю очередь.              С Ниной мы поболтали совсем немного, потом вернулись в зал.       Борис беседовал с Федором, оба держались расслабленно и почти по-родственному. Только Елена, супруга Бориса, все посматривала на Федора с некоторым недоумением, но вела себя по-светски вежливо.       Воронцов-старший и участвовавший в дефиле актер привлекли внимание парочки репортеров и отвечали на их вопросы.       Варя тусовалась с компанией Пашичей, но, зная многих из гостей, часто отвлекалась.       Крауклис неожиданно пришел с женой и сыном-подростком, в котором я узнал одного из манекенщиков — парнишка весь вечер терся рядом с Соней и выглядел крайне заинтересованным.       С братьями Журавлевыми я пообщался бегло, успев лишь горячо поблагодарить за потрясающее музыкальное сопровождение. Зато поймал Женю с Филиппом и намекнул, что планирую обустроить мансарду и совсем скоро приглашу их в гости.       Совсем неожиданным стал приезд следователя, того мрачного мужика, который вел дело о пожаре. Его имени я не помнил, но с ролью радушного хозяина справился Димка, а позже — и Милан.       Мы кружили между гостями, развлекались, общались. Милан делился планами и заводил знакомства. Я видел, как он о чем-то беседовал с Борисом, видел, как прощался с родителями и сестрой. Он был таким естественным, таким живым и настоящим, что люди рядом с ним тоже преображались: улыбки становились искреннее, голоса — звонче. На него смотрели, им восхищались, и я, как никогда, понимал Андрея — мне тоже хотелось, причем, не впервые, увезти Милана подальше ото всех.       Во время вечеринки я почти постоянно находился рядом с ним, но его поведение обескураживало: насколько открытым и приветливым он был с другими, настолько же отстраненным — со мной. Он меня вообще почти не замечал, и ничто в его настроении не напоминало о сказанных в начале вечера словах. Я уже начал сомневаться: не выдумал ли я его намерение проснуться в моей постели сам? Поэтому, когда около полуночи он подловил меня в закутке у ряда временно установленных биотуалетов и попросился домой, я немного подуспокоился: по крайней мере, ночевать он действительно собирался в таунхаусе, иначе уехал бы с родителями.       Я передал просьбу Милана Берестову, тот — организаторам, и буквально через минуту разбавленный помехами голос сообщил об окончании мероприятия с напоминанием о необходимости вернуться в реальный мир. А еще через десять минут мы с Миланом уже забирались в бэху.