Чудовища выбирают чудовищ

      Этой ночью луна, кажется, светила особенно ярко. Длинная широкая полоска света расчерчивала комнату ровнехонько перед кроватью, одним своим краем нечаянно задевая лицо Лаванды. Света, впрочем, было все равно недостаточно, чтобы исчезли клубящиеся в углах тени, и тени эти, точно издеваясь и насмехаясь, принимали самые разные формы. Иногда Лаванде чудилось, будто у самой двери стоит и смотрит на нее отец, иногда – что Джейкоб снова тычет в нее окровавленным пальцем, а длинная ветка торчит у него между глаз. Иногда Лаванда видела даже Винсента (или это было ее собственное отражение в зеркале), и он тоже смотрел на нее, пока она не смаргивала застывшие в глазах сухие песчинки. Когда Лаванда протягивала руку в полосу света, пальцы ее казались призрачными, и вся целиком она растворялась, застывала в мутном небытии лунной ночи. Она лежала, перевернувшись набок и слушая сопение девочек, и в ушах у нее звенело от тишины. На тумбочке тикали часы Даниэль, где-то снаружи плыли шумы, но все равно не было ничего вокруг, кроме Лаванды и длинной широкой полосы света. Какое время отсчитывали часы, Лаванде было не разобрать, но она все равно вдруг вздрогнула и подскочила, вытягивая из-под подушки собственный телефон.       Пальцы кольнула фотография Винсента, свет мобильника на мгновение ослепил, и Лаванда прищурилась, рассматривая слишком яркий во мраке дисплей. Примерно в это же время, фыркнула про себя Лаванда, Эндрю обычно отправлял ей сообщение с приглашением на ночную тренировку, но сейчас на экране не было ни единого уведомления. Лаванда разочарованно зажмурилась и опустила телефон дисплеем на одеяло, а затем все-таки вытянула ноги и опустила их на пол. Уснуть она все равно не могла, так что совершенно не видела смысла и дальше торчать в постели, будто узница в одиночной камере. Прихватив с собой телефон, будто кто-то мог написать ей сообщение посреди ночи, Лаванда вышла в гостиную и, не включая там света, налила себе полную чашку холодной воды. Коротко обернувшись, Лаванда вспомнила, что оставила фотографию Винсента под подушкой, и подавила настойчивое желание вернуться обратно. Она не собиралась выходить даже в коридор, так что едва ли с ней могло что-то случиться, однако телефон все равно оказался плотно прижат к бедру. Лаванда оперлась бедрами о столешницу, выдохнула еще раз и, снова сощурившись от резанувшего по глазам света, раскрыла меню сообщений. Все они начинались летом, не было ни одного более старого, как не было и старых контактов, и Лаванда наизусть забила туда номер Винсента. Позвонить или написать ему она никогда не решалась, потому что цифры эти наверняка принадлежали уже какому-то незнакомому человеку, но ведь никто не запрещал Лаванде просто смотреть.       Утро застало ее на диване, и только когда вместо лунной дорожки по полу рассыпались первые рыжие рассветные лучики, Лаванда смогла заснуть. Впрочем, ей показалось, будто она всегда на мгновение прикрыла глаза, и вот уже Рене готовила завтрак, а Даниэль поспешно собиралась, бегая по спальне. Элисон нигде не было, и Лаванда сделала вывод, что та ушла, пока она задремала, а потом подумала, что Рейнольдс ведь тоже всю ночь не спала. Она таращилась в потолок точно так же, как и Лаванда, дышала тихо и размеренно, иногда переходя на рваные резкие вздохи, и тоже вытягивала тонкие белые руки под лунный свет. Ни одна из них не говорила другой ни единого слова, но обе они знали, что в этой давящей тьме они хотя бы не в полном оглушающем одиночестве.       Первой пары у Лаванды не было, так что она без зазрения совести осталась лежать, лениво наблюдая за разворачивающейся суетой. Перед уходом Даниэль даже строго велела ей съесть оставленный на столе тост с джемом, так что Лаванда уж было решила, что весь день до самого обеда, а то и до тренировки проведет в одиночестве, вот только, когда она вышла на улицу, там ровнехонько перед входом стоял красный пикап Мэтта. Сделать вид, будто она его не заметила, никак не получалось, и Лаванде пришлось всю дорогу слушать безостановочную болтовню Мэтта о боксе, травмах и вчерашней тренировке. К концу поездки Лаванда даже начала кивать и вставлять комментарии в нужное место, а затем ее будто выдернули и запихнули в шумный гудящий улей.       – Мисс Лайли! – обратилась к ней преподавательница физики, – Ваше недельное отсутствие не спасет вас от пятничной проверочной, так что слушайте внимательно.       Она глянула на Лаванду таким строгим взглядом, что у нее невольно мурашки разбежались по спине. Кто-то хихикнул, но большинство студентов застонали, и Лаванда почти готова была к ним присоединиться. Она согласилась с Ники в том, что проверочные в начале учебного года – сущее зло, и принялась старательно записывать каждое слово. Едва ли это помогло, потому что, едва выйдя из аудитории, Лаванда начисто забыла все, что только что слышала.       Шум оглушил ее, так что на мгновение закружилась голова и подкосились колени, и Лаванда так и замерла посреди коридора. Отчего-то казалось, будто все люди эти смотрят на нее и тычут длинными тонкими пальцами ей прямо в висок, а шум их насмешливых шепотков падает ей прямиком на макушку. Сглотнув и перехватив ремень сумки, Лаванда осторожно подвинулась в сторону, а затем кто-то дернул ее за руку, и она оказалась в объятиях Даниэль.       – Нам вроде бы в одну сторону? – спросила Даниэль, клоня голову набок, и тут же потащила Лаванду за собой. – Пойдем, провожу тебя до следующего кабинета.       У Даниэль была дурацкая привычка не дожидаться ответов и додумывать за других, однако черта эта, как ни странно, нисколько ее не портила. Может быть, было это из-за того, что решения она принимала взвешенные, пусть и немного поспешные, так что казалось, будто на Даниэль всегда можно было положиться. Лаванда, оказывается, тоже полагалась на нее, послушно шла, не отпуская теплую руку, пока они не вынырнули в коридор исторической кафедры. Следующей парой у Лаванды стояла история, и отчего-то именно туда идти ей отчаянно не хотелось. Хотя, если уж говорить откровенно, идти куда-нибудь Лаванда в принципе не хотела, потому что без тренировок и экси сама себе казалась глупой и неполноценной. Она выбрала все эти предметы практически наугад, просто чтобы выбрать хоть что-нибудь, кроме отвратительной биологии, и решение это теперь казалось до очевидного глупым. Лаванда никогда всерьез не хотела учиться, это Винсент был фанатом всякой науки, а она просто оставляла за собой право идти следом, держа его за руку, и полагаться на чьи-нибудь чужие решения.       На всех следующих занятиях Лаванда чувствовала себя глупо. Она старательно записывала материал в толстую тетрадь, но вовсе не запоминала ни слова. Лаванда выводила ручкой слова, бездумно глядела на доску и преподавателя и то и дело косила глаза на высокие окна. От противной мороси не осталось и следа, с самого утра светило, слепя глаза, яркое белесое солнце, разметавшее по небу кружево облаков. Небо было голубоватым и ужасно высоким, но все равно чудилось, будто Лаванда могла коснуться его, вскинув руку. Белое тонкое кружево облаков покрывало его почти полностью, оставляя крошечные голубые просветы, и в них будто бы можно было ткнуть пальцем, чтобы пощекотать бога. В бога, впрочем, Лаванда ни капли не верила, так что пощекотать ей представилось бы разве что нижние слои атмосферы, но это не мешало ей рассматривать облака и воображать всякие дурацкие сказки.       – Привет, Лаванда, – Мортимер почти привычно перегородил ей дорогу, не позволяя вылезти из-за парты, – у тебя есть минутка?       Лаванда скользнула взглядом за его спину, высматривая в раскрытой двери какой-нибудь знакомый силуэт, и пожала плечами. Отчего-то она решила, что кто-нибудь снова встретит ее, но ведь это было совершенно не обязательно – ни с кем Лаванда об этом не договаривалась. Она оглядела Мортимера снизу вверх, прижала к себе сумку и приготовилась, если потребуется, нырнуть под парту и так сбежать.       – Я хотела зайти в столовую взять что-нибудь перекусить, – соврала Лаванда, изо всех сил стараясь отвести взгляд от широкой руки Мортимера, – ужасно хочу есть.       Натянуть на лицо улыбку никак не получалось, так что Лаванда позволила себе скривиться, когда Мортимер снова не пожелал отступить. Он продолжал стоять, загораживая проход, а Лаванда сверлила глазами пространство за его плечом, будто в крошечном прямоугольнике раскрытой двери могла найтись помощь. Мортимер и в прошлый раз показался ей слишком навязчивым, а теперь все, кажется, сделалось еще хуже. Когда Лаванда подняла на Мортимера требующий объяснения взгляд, кислый комок тошноты подкатил к горлу, а пальцы сами собой крепче вцепились в сумку. Лаванда сглотнула, склонила голову набок и сощурилась, будто так могла и в самом деле отсечь половину окружающего мира.       – Ну ладно, – пожал плечами Мортимер, – я только хотел отдать тебе свой конспект. Там на первой странице мой номер, пиши, если что-то покажется непонятным. Миссис Лэйкс всю неделю твердила, что проверочная будет очень сложная.       Он, кажется, понял, что диалога у них не получится, и сунул Лаванде в руки тонкую тетрадь с рисунком цветочного поля на обложке. Лаванда невольно хихикнула, представив, как Мортимер выбирал в канцелярском магазине именно эту, и, кивнув, слишком поспешно засунула тетрадь в собственную сумку. Дышать все еще мешал кислый комок, и Лаванде чудилось, что вот-вот кто-нибудь заметит, как дрожат ее пальцы, так что она едва ли вежливо отпихнула Мортимера с прохода и бросилась прочь из аудитории. В коридоре, впрочем, лучше не стало, потому что на Лаванду нахлынула густая волна чужих запахов и громких звуков, бьющих в виски. Выкрашенные краской стены вдруг показались ей отвратительно белыми, почти как свет единственной фары, прорезающий тьму, или размеренные мелкие вспышки фонарных столбов. Лаванда рвано выдохнула сквозь зубы, задрала голову и приказала себе успокоиться – а потом еще и еще раз, пока у нее в самом деле не получилось. Это оказалось почти так же легко, как приказать себе закрыть глаза и думать об Англии, и Лаванда хихикнула, вдыхая воздух так глубоко, как только возможно. Наверное, странный приступ не продлился дольше пары секунд, потому что мир вокруг вздрогнул и замедлился, и стал по-настоящему плотным и осязаемым. Это была почти победа, о которой стоило рассказать доктору Добсон или Эндрю, но сперва Лаванда должна была отсидеть последнюю лекцию, а потом пинать балду и сохнуть от скуки всю тренировку.       У Лаванды даже получилось спокойно просидеть последнюю пару, хоть она и чувствовала на себе быстрые острые взгляды Мортимера. Эми, единственная девчонка, имя которой Лаванда потрудилась запомнить, тоже смотрела на нее, но заговаривать не спешила. Она сидела впереди, и ей постоянно приходилось оборачиваться, так что преподаватель даже сделал ей несколько замечаний, но Лаванда все равно старательно делала вид, что ничего не замечает. Едва вышло время, она выскочила в коридор и поспешила выйти на улицу, под купол ясного голубого неба. Погода окончательно наладилась, и можно было ожидать, что так будет до самого конца недели, хотя Лаванда, честно признаться, предпочла бы какой-нибудь грандиозный ливень, из-за которого напрочь размоет дороги. Тогда ей не пришлось бы ехать на банкет и давить из себя улыбку, а еще снова встречать все эти липкие взгляды, от которых тошнило и мурашки разбегались по телу. Лаванда, пожалуй, все еще была примерной девочкой, как учил ее отец, и оттого, что все знали ее грязную сущность, она чувствовала себя проигравшей.       На улице было тепло и, если отойти в сторону от учебного корпуса и спрятаться в тени высоких деревьев, тихо. Качнувшись на пятках и засунув руки в карманы, Лаванда задрала голову вверх и остановилась прямо посреди дороги. Никого не было рядом и в то же время по соседней тропинке проходили другие студенты, и голоса их отчего-то казались Лаванде призрачными, будто ненастоящими. Они проходили мимо, скрытые густыми зарослями кустарника и низкими лавочками, но Лаванда все равно видела их – но не смотрела, не отрывая взгляда от небесной голубизны. Небо сегодня было особенно пронзительным, оно смотрело на Лаванду укоризненно, совсем так, как смотрел отец, и от этой яркости ужасно слезились глаза. Лаванда стояла, не моргая, так долго, сколько смогла, а затем крепко зажмурилась, так что под веками все сделалось красным и покрылось белесыми пятнами.       Когда Лаванда открыла глаза, перед ней стоял Ники. Он в кои-то веки не улыбался и оттого как будто разом сделался старше, так что Лаванда подумала, не скрывает ли он свой настоящий возраст, чтобы учиться с кузенами. Впрочем, тут же решила она, в университете нет никаких правил, ограничивающих поступление, кроме вступительных тестов, так что Ники совершенно не было необходимости врать. На солнце смуглая кожа его казалась золотистой, а в карих глазах, несмотря на серьезный вид, плясали смешинки. Ники всегда был такой – одновременно слишком несдержанный и слишком серьезный, и Лаванда, привыкшая к первой его ипостаси, несколько растерялась, столкнувшись нос к носу со второй.       – Я могу с тобой поговорить? – осторожно спросил Ники таким тоном, будто боялся, что Лаванда сбежит. – Это не займет много времени.       – Это что-то об Эндрю? – тут же догадалась Лаванда, и Ники испуганно обернулся.       Поняв, что никого вокруг по-прежнему нет, Ники зашипел на Лаванду и протянул было руку, чтобы ухватить ее и потащить за собой. Лаванда, ожидавшая от него подобного выпада (потому что при всей серьезности Ники оставался Ники), увернулась на пятках и сложила на груди руки. Лицо Ники сделалось испуганным, потом – виноватым, а затем он вытянулся и, оглядевшись, махнул рукой в сторону особенно укрытой кустами лавочки.       – Это лавочка всех влюбленных, – хихикнула Лаванда, усаживаясь и устраивая на коленях сумку.       Тетрадь Мортимера, которую она небрежно бросила на самый верх, едва не вывалилась, и она поспешно затолкала ее поглубже, прихлопнув конспектом по физике. Ники снова сконфуженно огляделся, сцепил пальцы в замок и пожевал губы, явно собираясь с мыслями. Лаванда не собиралась его торопить, тем более что до тренировки еще оставалось время, и вытянула ноги так, чтобы случайный прохожий мог споткнуться об них, совершенно того не заметив.       – Я хотел попросить у тебя совета, потому что у тебя тоже был брат-близнец, – выдохнул Ники, не отрывая взгляда от собственных сцепленных пальцев, – у меня самого нет родных братьев или сестер, так что я не совсем понимаю, что делать.       Так речь пойдет не только об Эндрю, но и об Аароне, решила Лаванда и тоже уставилась вперед. Смотреть на такого Ники, собранного и серьезного, вне поля было странно. Впрочем, даже на поле он обыкновенно сохранял игривый настрой, так что сейчас Лаванда, наверное, впервые видела его таким – смущенным и немного напуганным. Она пока не знала, о чем именно Ники хотел ее попросить, но уже готова была помочь – просто потому, что речь шла об Эндрю Миньярде. Хихикнув, Лаванда подумала, что при других обстоятельствах могла бы влюбиться в него, и тут же отмахнулась от этой мысли. Сейчас обстоятельства были такими, какими были, и влюбляться в Эндрю Лаванда уж точно не собиралась.       – В среду Эндрю позвонил полицейский, – начал Ники, и Лаванде показалось, что он перескочил куда-то сразу в конец, – его знакомый еще с тех пор, как он жил в приемных семьях. Эндрю разговаривал с ним в своей обычной манере, но мне показалось, что он из-за чего-то очень испугался. Я хотел попросить тебя…       – Погоди, – перебила Лаванда, взмахнув рукой и едва не выронив сумку, – давай с начала. Как так вышло, что Эндрю жил в приемных семьях? Ты же говорил, что забрал их с Аароном к себе после смерти их матери.       На самом деле это много объясняло: как минимум то, почему близнецы Миньярд так отвратительно ладили. Лаванда представила Аарона, в жизнь которого врывается Эндрю, и Эндрю, которого по какой-то глупой причине лишили семьи. Наверное, они видели друг в друге собственных клонов, угрозу собственной жизни, и оттого так отчаянно не желали сближаться.       – Ну да, прости, – хохотнул Ники и вздохнул так, будто никак не мог собраться с мыслями, – я рассказал эту историю остальным и почему-то решил, что эту часть ты тоже уже знаешь. Моя тетя Тильда, мать Эндрю и Аарона, сдала их обоих в приют сразу после рождения, но вскоре вернулась и забрала только одного ребенка. Ни Аарон, ни Эндрю не знали о существовании друг друга. Аарон жил с матерью, а Эндрю кочевал по приемным семьям, пока однажды они не оказались в одном городе, где тот полицейский принял Аарона за Эндрю…       Это был сильно урезанный, странный рассказ о том, как Аарон обрадовался наличию близнеца и даже позвонил ему, а Эндрю послал его нахер. Это было в стиле Эндрю, и какое-то время ни одни из них не предпринимал больше попыток познакомиться. Лаванда думала, что было за этим всем что-то еще, о чем Ники не знал, потому что не могла представить себе ни единого сироту, отказывающегося от семьи. Они с Винсентом тоже об этом мечтали, и многие дети, запертые в интернате, мечтали тоже, только не признавались вслух, или говорили об этом заговорщицким шепотом. Все дети на свете хотели иметь родителей, сестер или братьев, чтобы не быть одинокими, и чтобы их было кому защитить, и чтобы они сами могли кого-нибудь защищать. Эндрю, совершенно очевидно, исключением не был, потому что имел привычку брать под опеку всех, к кому имел хоть каплю симпатии.       – Поведение Эндрю меня беспокоит, – закончил Ники и вытер о штаны вспотевшие ладони, – он не дает к себе подступиться, а с Аароном они так и продолжают отталкивать друг друга. Но мне показалось, что вы достаточно близки, и я хотел попросить тебя помочь ему.       Лаванда растерялась, распахнула рот, чтобы решительно отказаться, и так и замерла. Ники смотрел на нее умоляюще, будто она была его последней надеждой, и Лаванда сконфуженно пожала плечами. Сама она не считала, что Эндрю будет ей что-то рассказывать, потому что эта их связь, кажется, работала только в одну сторону, но все равно нерешительно повела подбородком. Ей отчего-то не верилось, что она в принципе может кому-то помочь, особенно потому, что ей самой требовалась чья-нибудь помощь, но, подумала вдруг Лаванда, это могло бы стать обменом. Эндрю уже помог ей, когда примчался после дурацкого сообщения, а потом согласился пустить Лаванду на собственные сеансы с доктором Добсон, и она могла сделать в ответ хотя бы немного, чтобы попытаться вытолкнуть его из того едкого ядовитого кокона, в который он сам себя заточил.       – Тебе лучше попросить об этом Нила, – Лаванда, мысленно обещая сделать все возможное, хохотнула и откинулась на низкую спинку лавочки, – если ты понимаешь, о чем я.       Хлопнув глазами, Ники расхохотался. Он тоже запрокинул голову, присвистнул и зачесал пальцами волосы.       – Нил все еще шарахается от меня, – покачал головой Ники, – мне кажется, он имеет неправильное представление о геях.       – Потому что? – Лаванда сощурилась и пнула Ники мыском кроссовка.       На мгновение повисла тишина, а потом Ники захихикал, точно девчонка. Он рывком выпрямился, сгорбился и уткнулся локтями в колени, пряча лицо в ладонях. Смешки его быстро сделались раздражающими, потому что Лаванда не понимала, из-за чего Ники смеется, и оттого она снова пнула его.       – Я поцеловал его во время нашей первой поездки в Колумбию, – ответил Ники, все еще пряча лицо, так что Лаванде пришлось прислушаться, чтобы разобрать его слова. Она дернулась, фыркнула и снова пнула несчастного Ники. Он обиженно взвизгнул, продолжая противно хихикать, и Лаванда тоже невольно рассмеялась. Она представила себе лицо Нила и понадеялась, что это не был его первый поцелуй. Помнится, девчонки в школе придавали очень много значения первому поцелую, хотя Нил вряд ли бы из тех, кто станет из-за такого расстраиваться. Впрочем, будь она обычной девчонкой, непременно бы расстроилась и расплакалась, но уж ее первый поцелуй никогда Лаванде и не принадлежал.       – В свое оправдание могу сказать, что я был пьяный и под пылью, – поспешно добавил Ники, медленно разгибаясь.       Хихикать он перестал, и Лаванда тоже быстро успокоилась. Теперь она думала о том, что никогда не целовалась с кем-то, кто ей действительно нравится. Если уж совсем хорошо подумать, Лаванда вообще никогда не целовалась по собственной инициативе, и оттого ей сделалось противно и грустно. Нужно было срочно наверстать упущенное, потому что девчонки в школе только и делали, что сплетничали о мальчиках, свиданиях и поцелуях, а еще чуть позже о сексе, а Лаванда делала вид, что приличная девочка и даже слов таких не знает. От собственного старого образа ей тоже становилось противно, но еще больше смешно – потому что вранью Лаванды искренне верили. Впрочем, заслуга в том была наверняка отцовская, а еще, наверное, Лаванду все равно обсуждали за спиной.       – Кстати, – выдохнула Лаванда, провожая взглядом тень прошедших мимо девчонок, – почему Эндрю и Кевин не с тобой? Уже скоро начнется тренировка.       Про Аарона Лаванда решила не спрашивать, потому что из всех чудовищ он был наиболее самостоятельным. Но Эндрю почти всегда использовал Ники в качестве водителя, а Кевин таскался за ним, точно привязанный, и выходило так, что они всякий раз были вместе. Сейчас же машины Эндрю не было на парковке, зато был Ники, задорно рассказывающий о том, что все равно рано или поздно поцеловал бы Нила просто из вредности.       – Эндрю уговорил Кевина прогулять, – воровато оглядевшись, признался Ники, – не знаю, куда они поехали вдвоем, но уверен, что к нашему приходу они будут на стадионе.       – И Кевин повелся? – удивилась Лаванда. – Он же весь такой правильный, что аж противно.       Близко общаться с Кевином, впрочем, Лаванде особо не приходилось, но она все равно успела заметить, что тот помимо дополнительных тренировок тщательно следит за питанием и выполняет все домашнее задание. От бургеров и пиццы, которые часто заказывал Ники, Кевин отказывался и устраивал целую лекцию на тему правильного питания для спортсменов, и недовольное бурчание его иногда можно было услышать даже из коридора. Еще Лаванда часто видела Кевина с какой-нибудь книжкой, и тогда, погрузившись в чтение с головой, он напрочь игнорировал все вокруг, пока кто-нибудь (обычно заскучавший Эндрю) не приводил его в чувства. Впрочем, чаще всего Лаванда видела Кевина на поле, и тогда она не могла отвести от него взгляд. Несмотря на все свои заскоки, Кевин был лучшим нападающим из всех, кого ей доводилось видеть, и оттого Лаванда завистливо жмурилась и тоже назначала себе дополнительные тренировки.       – Кевин делает все, что скажет Эндрю, – пожал плечами Ники, поднимаясь с лавочки и выныривая из-за низких ветвей на дорожку.       Таково было их соглашение, закончила про себя Лаванда, вставая следом. В тени ветвей было уютно, и яркий солнечный свет на мгновение ослепил ее, будто Лаванда вынырнула из коридоров стадиона на освещенное софитами поле. Она зажмурилась, неловко шаркнула ногой и выпрямилась, как выпрямляется примятый ливнем росток. Ники ждал ее рядом, и они вместе, продолжая переговариваться, направились к стадиону. Перед тренировкой оставалось еще достаточно времени, чтобы зайти в общежитие и оставить вещи, но они пошли сразу, минуя поворот к Лисьей башне. Лаванде все еще запрещали тренироваться, так что за это время она собиралась сделать домашку, а Ники было все равно, таскать с собой учебники или нет. Они шли по дорогам кампуса, расходились с другими студентами и то и дело смеялись над какой-нибудь ерундой, и Лаванда невольно думала, что Ники, кажется, тоже самую малость похож на Винсента.

***

      Ровно в полночь Лаванда подскочила с постели, будто будильник затрезвонил ей прямо в ухо. От тишины звенело в ушах, и она на мгновение и впрямь решила, будто это будильник или сообщение от Эндрю, но экран спрятанного под подушку телефона был черен и пуст. Сегодня луна не заглядывала в окна, только тянула свои тонкие руки вдоль стен, переползая на потолок, но Лаванде все равно показалось, будто вокруг ужасно светло. Лаванда включила и выключила экран мобильника, проверяя время, и зажмурилась, гася всякий свет и для себя тоже. Ей, кажется, снился какой-то кошмар, потому что она ужасно вспотела, но о чем тот был, Лаванда совершенно не помнила. Открыв глаза, она покосилась на кровать Элисон, но та делала вид, будто спит – или и вправду спала. Лунные линии ползли вдоль ее кровати, освещая бледное лицо, и в них Элисон, застывшая безжизненной фарфоровой куколкой, казалась еще красивее. Наверное, она все-таки спала, решила Лаванда, потому что смотрела на Элисон слишком пристально и могла заметить тихое размеренное дыхание. Глаза Элисон были закрыты, а лицо ее сделалось умиротворенным, таким, каким Лаванда, признаться, его никогда и не видела. Тихонько выдохнув, Лаванда опустила ноги на пол и вздрогнула, почувствовав на себе чужой взгляд.       Рене лежала на боку, подперев рукой щеку, и смотрела прямо на Лаванду. Впрочем, взгляд ее наверняка был направлен на спящую Элисон, и Лаванда невольно смутилась, подобрала телефон и отступила в сторону. Рене вдруг показалась ей сторожевым псом, готовым броситься при малейшей опасности, и Лаванда поспешила укрыться от ее взгляда, цепкого и пронзительного. Она выскочила в гостиную так быстро и так тихо закрыла за собой дверь, что заметила, что задерживает дыхание, только когда добралась до входной двери. Сегодня спать в гостиной ей решительно не хотелось, потому что казалось, будто взгляд Рене проникает сквозь стены, так что Лаванда, стащив с вешалки чью-то ветровку, вышла в коридор. Едва ли задумываясь, она спустилась на парковку и обиженно выдохнула, когда не нашла искомой машины. Эндрю, Кевин и Нил уже уехали, даже не подумав взять Лаванду с собой, и густая липкая обида кольнула ее в висок и осталась на нем кровавым пятном.       Луна была у нее за спиной, пряталась за стенами Лисьей башни, а впереди оставалась только сплошная темень. Лаванда вытянула вперед руку, разглядывая ветровку, и хихикнула, потому что та наверняка принадлежала Элисон. Она была аккуратного кофейного цвета, а рукава ее были Лаванде так коротки, что не доставали даже до запястья. Из-под правого рукава торчал белесый, чуть пожелтевший гипс, а из-под левого вились, переплетаясь, нити шрамов, неестественно яркие в лунном свете. Лаванда фыркнула и закатала левый рукав до локтя, так, чтобы видно было все шрамы, а затем провела по ним, сильно надавливая, пальцами правой руки. Сломанное запястье отдалось болью, и Лаванда хихикнула, наблюдая, как шрамы наливаются алыми полосами. В темноте полосы эти казались черными, и кровь, наверное, ночью тоже виделась черной, и Лаванде вдруг страшно захотелось это проверить. Хохотнув, она развернулась и взбежала по лестнице почти до самого верхнего этажа и остановилась только перед дверью на крышу. Здесь не было ничего, что могло бы прорезать кожу, но Лаванда уже пускала кровь собственными зубами, так что едва ли ее что-нибудь останавливало. Рванув на себя дверь, она вышла на крышу, и теперь-то луна засветила ей прямо в лицо, высвечивая длинные тонкие тени укрывающих ее облаков.       О наступившей осени кричала влажная ночная прохлада, оседающая на щеках и тянущая за волосы. Она ластилась к телу, будто требовала ее во что бы то ни стало погладить, прижималась к оголенной коже и забиралась под одежду, вызывая табуны колючих мурашек. Лаванда почти видела ее на кончиках пальцев, ощущала на щеках лихорадочным бурым румянцем и тянулась навстречу, подставляя старые огрубевшие шрамы. В лунном свете белое казалось ослепительным, а черное исчезало вовсе, а Лаванда вся целиком, за исключением шрамов, была темной и будто вовсе несуществующей. Она смотрела вперед на рассыпавшиеся внизу огни фонарей, на университетские корпуса и припаркованные машины, и на вьющуюся впереди дорогу, по которой, кажется, можно было доехать куда угодно. Где-то там, совсем далеко, спал отец, и взгляд его, обманчиво ласковый, впивался Лаванде между бровей.       Вздрогнув, Лаванда натянула рукав ветровки так сильно, что затрещали швы, но все равно видела белесые в лунном свете шрамы. Они светились, жги кожу клеймом, почти вопили о ее слабости и неполноценности, и Джейкоб тоже смотрел на нее укоряюще и указывал на нее длинным искореженным пальцем. Она тоже должна была умереть, отдавалось эхом в ушах, потому что была слабая и бесполезная, и тогда позор, который она навлекла на отца, смылся бы ее кровью. Она должна была остаться дома и терпеть и терпеть, и думать о проклятом Лондоне, вот только Лаванда все равно никогда не была королевой. Если бы она только решилась взять биту и проломить отцу голову, они с Винсентом оба наверняка остались бы живы.       Скрип шин резанул по ушам, и Лаванда вздрогнула, отнимая от лица руку. Челюсти ее разжались сами собой, по губам потекло, и она поспешно опустила руку, подумав, что снова испортит одежду Элисон. Больно не было, только стоял у самого горла кислый комок тошноты, и Лаванда поспешно проглотила его вместе с металлическим привкусом крови на языке. В ветровке Элисон было жарко, пот тек по лбу и скапливался на шее, а еще Лаванда, оказывается, стояла на самом краю парапета. Один неверный шаг – и она полетела бы вниз, и тогда все дурацкие мысли разом вылетели бы из ее головы. Эта мысль заставила улыбнуться, и Лаванда перекатилась с пяток на носки и вытянула вперед шею, рассматривая остановившуюся у самого входа в общежитие машину. Свет ее фар высвечивал длинное белесое пятно на темном асфальте, почти такое же, каким было лунное пятно в ее комнате, и Лаванда хихикнула, представив, как очаровательно смотрелась бы в его середине. Кровь в темноте виделась черной, и Лаванда была бы черной в ауре белого света, и тогда уж точно никто бы не смог ее оживить.       Дверь машины хлопнула, и наружу выбрался Нил. Он, точно почуяв ее взгляд, задрал голову и уставился на Лаванду, замерев на месте. Послышался голос Эндрю, сиплый и каркающий в тишине, и хлопнула другая дверь. Последним из машины вышел Кевин, и уж он-то, сунув руки в карманы, сразу направился в общежитие. Ему, наверное, как обычно ни до чего не было дела, потому что Кевин все еще думал об экси и только об экси. Он наверняка представлял себе октябрьскую игру с Воронами, а до нее – встречу с ними на осеннем банкете, и Лаванде отчего-то стало обидно до ужаса. Она-то тренироваться пока не могла, и тело ее изнывало от безделья. Лаванда только и делала, что смотрела на разминки, растяжки и тренировочные игры, и в голове ее в последнее время тоже было полным-полно экси.       Пока Лаванда думала о Кевине, Эндрю обошел машину и толкнул зазевавшегося Нила, и тот, обиженно фыркнув, тоже ушел. Когда он успел набрать сообщение, Лаванда не заметила, но на телефон ей пришел очаровательный приказ слезать оттуда и идти спать. Теперь Эндрю смотрел на нее снизу вверх, привалившись спиной к двери машины, и отчего-то Лаванде почудилось, будто он может стоять так всю ночь до рассвета. Она хихикнула, сунула телефон в карман и склонила голову набок, продолжая рассматривать зевающего Эндрю. Он снова набирал что-то в своем телефоне, и падающий снизу свет делал его лицо жутким и как будто осунувшимся. Эндрю, впрочем, всегда выглядел так, будто готов был уснуть в любое мгновение, за исключением разве что тех случаев, когда сосредотачивался на чем-нибудь интересном. Наблюдать за Эндрю Лаванде нравилось, но куда больше ее занимала прохлада сентябрьской ночи и разверзшаяся у ног высота.       – Почему ты так обо мне печешься? – спросила Лаванда, и голос ее разнесся густым эхом в булькающей тишине.       «Если я просплю, и Кевин снова будет нудеть мне на ухо весь день, я потребую компенсацию» написал Эндрю, и Лаванда, хихикнув, быстро набрала в ответ, что уж как-нибудь отбрехается. Она даже пообещала перенудеть Кевина, если потребуется, а Эндрю заметил, что это попросту невозможно. Они переписывались еще какое-то время, пока луна висела спереди и светила в лицо, а потом Лаванда зевнула.       Спустившись на третий этаж, она снова наткнулась на Эндрю. Он стоял возле собственной комнаты, засунув руки в карманы, и глядел на Лаванду так, как смотрят на умалишенных. Точно определял степень ее сумасшествия, хихикнула про себя Лаванда, а потом вспомнила, что снова до крови прокусила запястье. На руке ее и впрямь красовались вовсе не черные, а темно-бордовые подсохшие потеки крови, все равно слишком темные, ни капли не похожие на романтический розовый. Вчерашнюю расплывшуюся некрасивыми синяками рану тоже было отчетливо видно, зато под ними не белело ни единого тонкого шрама. Больно все еще не было, и Лаванда подавила вспыхнувшее желание расковырять укус так, чтобы кровь стала жидкой и ярко-красной. Она снова опустила руку, отерла рану о пижамные штаны, и на светлой ткани расплылись некрасивые пятна бурой крови. Эндрю все это время смотрел на нее с интересом, не двигаясь, впрочем, совершенно ни капельки. Он впивался в Лаванду взглядом, будто мог выпить из нее всю зараженную кровь, и оттого, наверное, она чувствовала себя ужасающе неуютно. Стыд расплывался в груди, так что хотелось опустить глаза и расплакаться, и оттого Лаванда продолжала разглядывать собственное запястье. В коридоре было светло, так что лицо Эндрю было отчетливо видно, и ее собственное наверняка теперь тоже не было скрыто вуалью осенней ночи.       – Это не я, – бросил Эндрю, широко зевая и даже не думая прикрыть рот рукой.       Лаванда дернулась, вскидывая голову, но дверь комнаты уже хлопнула, оставляя ее одну посреди коридора. Эндрю часто нес какую-то чушь, и эти слова наверняка тоже не имели особого смысла, но Лаванда все равно думала о них, пока рассвет не окрасил ее пальцы в очаровательно розовый с оттенками золота.

***

      Доктор Добсон вовсе не соврала, заявив, что Эндрю будет не против присутствия Лаванды на еженедельных сеансах. Лаванде даже не пришлось спрашивать, можно ли ей тоже поехать, потому что машина Эндрю с Ники за рулем уже ждала ее у дверей университетской библиотеки. Сам Эндрю расселся на заднем сидении и махал Лаванде рукой так, будто заманивает ее как минимум в преступную авантюру, так что она, не удержавшись, показала ему средний палец. На улице снова стало жарко, и она поспешно нырнула на переднее сидение, слишком сильно, кажется, хлопнув дверью. Весь день Лаванде на глаза попадался кто-то из Лисов, и в конце концов, насмотревшись на знакомые лица, она спряталась от них всех в библиотеке. За прошедшую неделю она не то чтобы очень много пропустила, в школе у нее то и дело встречались пробелы и побольше, но Лаванде все равно чудилось, будто она ужасно отстала. Она пропустила игру и пропустит еще одну, но все равно обязана посетить осенний банкет, который должен был состояться уже в конце этой недели. От предвкушения покалывало пальцы, а от страха мутило, так что Лаванда предпочла зарыться с головой в книги и учиться, пока у нее есть такая возможность.       В библиотеке, впрочем, окончательно отделаться от Лисов она не смогла. В самом дальнем зале, куда Лаванда забралась совершенно машинально, она наткнулась на Аарона и девчонку из группы поддержки. И если с Аароном они просто-напросто сделали вид, будто друг друга не знают, его подружка то и дело бросала на Лаванду заинтересованные взгляды. Лаванда обратила на нее внимание еще во время первой игры, потому что девчонку так активно и высоко подбрасывали и крутили, что ее саму давно бы уже вывернуло наизнанку. Она была низенькой и светленькой, с убранными в аккуратный пучок гладкими волосами, но в глазах ее Лаванда видела совершенно очаровательные сумасшедшие искорки. Впрочем, думала она, то и дело отрываясь от учебника и бросая на девчонку ответные взгляды, только сумасшедшая согласилась бы доверить собственное здоровье едва знакомым студентам, которые запросто могли уронить ее на пол. Лаванда старалась не слушать их с Аароном разговор, но все равно заметила, что девчонка говорила очень быстро и очень громко – будто привыкла постоянно кричать. Они с Лавандой так и не заговорили, потому что в конце концов Аарон, хлопнув по столу ладонью, потянул подружку прочь. На прощание он бросил такой яростный взгляд, что Лаванда сразу же догадалась – он ужасно смущен и ужасно испуган.       Весь часовой сеанс с доктором Добсон Эндрю болтал без остановки, будто изо всех сил старался, чтобы никто не смог вставить и слово. Он рассказывал о погоде, о прошедшей игре, о тренировках дневных и тренировках ночных, о Кевине, который так распереживался из-за того, что скоро снова встретится с Рико, что стал просто невыносим. Доктор Добсон слушала его молча, кивала и подливала какао, и Лаванда тоже молчала. Она все еще считала, что не должна была присутствовать, но Эндрю и в самом деле не рассказывал ничего личного – и все равно умудрялся ни на минуту не затыкаться. Наверное, из-за всей этой бессмысленной болтовни улыбка его делалась еще более жуткой, и к концу сеанса Лаванде ужасно хотелось накрыть его покрывалом, как накрывают клетки с болтливыми попугаями. Она окончательно потеряла нить повествования примерно на середине, когда Эндрю вдруг начал в мельчайших деталях пересказывать лекцию по экономике, и вовсе перестала слушать, когда речь зашла об изменчивости погоды в последнее время. Для себя Лаванда сделала вывод, что Эндрю мог бы быть прекрасным дипломатом, если бы не его поганый характер, потому что мог с легкостью заболтать и обвести вокруг пальца кого угодно. С такой же легкостью он мог бы стать мошенником или альфонсом, но все это все равно могло бы случиться только в какой-нибудь другой жизни. Сейчас они с Лавандой сошлись в одном месте и в одном времени, и оттого она видела все больше граней, которые Эндрю ни за что не хотел бы показывать.       На тренировке Лаванда снова просиживала штаны на скамейке. Она слушала стук клюшек и скрип кроссовок, приглушенные защитным стеклом крики и нервно теребила край гипса. Сегодня рука совсем не болела, зато сердце колотилось как сумасшедшее, и вся целиком она никак не могла усидеть на месте. Лаванда стучала пятками и хрустела пальцами, теребила гипс и браслеты, но никак не могла успокоиться, будто ноги так и норовили унести ее прочь. Где-то внутри, глубоко под кожей Лаванда бежала, отчаянно перебирала ногами, боясь не успеть или оступиться, и все равно ужасающе отставала. Она сидела на скамейке запасных уже пятый день, если считать день ее выписки из больницы, и в голове у нее собиралось все больше мрачных мыслей. На этой неделе должен был состояться осенний банкет, а потом – еще одна игра, и к тому моменту, как Лаванда выйдет на поле, она наверняка безнадежно отстанет. В школе после каждого маленького перерыва Лаванде приходилось заниматься в два раза больше, а после года в больнице ей и вовсе казалось, будто предстоит все изучать заново. Тело ее стремительно делалось ломким и неуклюжим, а голова кружилась от обилия звуков, но в конце концов Лаванда все равно возвращалась на прежнее место.       Вот только дело было в том, что раньше ей было некуда отступать. Отец дышал в спину и требовал идеальности, а Лаванда находила в экси спасение и отдушину, но теперь все это ей было не нужно. Никто больше не стал бы наказывать Лаванду за малейшую неудачу, и не от кого ей теперь было прятаться, так что стоило задуматься, действительно ли она сама хотела играть в экси. В детстве они с Винсентом загорелись экси одновременно, но он все равно всегда был впереди, а Лаванда подстраивалась под него, подпиливала собственные интересы, чтобы уместить их рядом. Она никогда всерьез не думала, нравится ли ей изнурять себя тренировками ради игры, просто по инерции продолжала давно намеченный путь. Но, наверное, Лаванда все-таки стремилась идти вперед, а не топтаться на месте, и оттого ей было так отвратительно застыть в невесомости.       – Лаванда перейдет в нападение, – сказал Кевин, и в комнате отдыха повисла зыбкая тишина.       Они снова обсуждали расстановку и стратегию следующих игр, но о смене Лавандой позиции Кевин заговорил впервые. По тому, впрочем, как молчал тренер, можно было догадаться, что наедине они уже успели обсудить это решение, так что спонтанным оно не было. Повисшая тишина была напряженной, будто все разом напряглись и теперь готовились подраться или же разбежаться. Даниэль даже подалась вперед и раскрыла рот, чтобы разразиться бранью, но Элисон, молчавшая все время, опередила ее. Она привстала, тряхнула волосами и скривила губы, но голос ее все равно вышел уставшим и опустошенным.       – Какого хрена ты это решаешь?       Сердце Лаванды заколотилось еще быстрее, чем во время тренировки, и она сжала пальцы, сцепив их замком, так что стрельнуло болью сломанное запястье. Отчего-то казалось, будто рука ее уже совсем зажила, будто прошла уже целая куча времени, и пора бы уже сдвинуться с мертвой точки. Отличная возможность, хохотнула про себя Лаванда, продолжая разглядывать по-обыкновенному хмурое, сосредоточенное лицо Кевина. Он явно собирался отстаивать собственное решение, и Лаванде отчего-то ужасно хотелось послушать его аргументы.       – Я обсудил этот вопрос с тренером Ваймаком, – качнул головой Кевин, мазнув по Лаванде рассеянным взглядом, – он согласился, что у нас нет другого выбора. Рене нужна на воротах, а заменить Дэн больше никто не сможет.       – Эй, мне показалось, я отлично справился, – гоготнул Эндрю, и Кевин смерил его таким взглядом, что у Лаванды на его месте отсох бы язык, – чего ты зыркаешь, я же не говорю, что хочу повторить.       Будто в подтверждение собственных слов Эндрю откинулся на спинку дивана, пихнув Нила плечом, и закинул за голову руки. Нил, нахмурившись, отодвинулся подальше и вжался боком в подлокотник, но ничего не сказал; все остальные тоже молчали, только Кевин и Элисон продолжали сверлить друг друга непримиримыми взглядами. Лаванда тем временем представила себя на позиции нападающего и втянула носом побольше воздуха. Сердце ее продолжало оглушительно стучать в ушах, а к горлу поднялся кислый комок тошноты. На мгновение показалось, будто она только что предала Винсента, посягнув на его место, а потом Лаванда дала себе мысленный подзатыльник и больно прикусила губу. Винсент никогда не стал бы на нее злиться из-за подобной ерунды, тем более что они и так часто менялись местами на поле. Лаванда давным-давно не играла в нападении, но все равно еще помнила это странное чувство собственного превосходства, возникающее в тот самый момент, когда мяч залетает в ворота.       – Справились же в прошлый раз, – закатила глаза Элисон, складывая на груди руки.       Она, кажется, собиралась сказать что-то еще, даже раскрыла рот, но тут же его и закрыла, передумав в последний момент. Лицо ее скривилось, и Элисон с фырканьем отвернулась, будто отступила, но признавать поражение все равно не желала. Вместо нее, прежде, чем успела заговорить Даниэль, в спор вступил Нил. Он неожиданно ухмыльнулся, почти совсем так же, как ухмылялся на интервью во время общения с Рико, так что заскучавший Эндрю даже присвистнул.       – Кевин, – позвал Нил, и вместе с Кевином на него уставились все Лисы, включая тренера, – Элисон хочет сказать, что ты забыл спросить мнение Лаванды.       Теперь все взгляды устремились на нее, и Лаванда вздрогнула и сощурилась, будто в комнате стало слишком уж ярко. Она пожала плечами, словно таким образом отвечала на невысказанные вслух вопросы, а потом все-таки решила, что ничего страшного не случится.       – Мы с братом часто менялись местами на поле, – проговорила она, сглатывая тугой ком, – но это было давно, так что я вряд ли смогу так сразу перестроиться.       – То есть ты не против? – с нажимом спросил Кевин, и Эндрю, хохотнув, толкнул его локтем.       От тычка Кевин отмахнулся, но взгляд от Лаванды не оторвал, и она, едва снова не пожав плечами, кивнула. Элисон громко фыркнула и закинула ногу на ногу, а Рене поспешила успокаивающе погладить ее по плечу. Затем она перевела взгляд на Лаванду и покачала головой, будто сообщая, что они и правда как-нибудь справятся, но отступать все равно было поздно. Судя по ставшему непроницаемым лицу Кевина, он уже строил планы и отступать от них больше не собирался. Лаванда, впрочем, теперь и сама думала, что стоит сменить позицию, но не потому, что у Лисов не было выбора. Эндрю, несмотря на собственное нытье, вполне мог простоять на воротах всю игру, если уж так было нужно, а еще Лаванда была уверена, что без таблеток и с капелькой энтузиазма он мог стать лучшим вратарем за всю историю экси. Дело было в том, что Лаванда впервые захотела выйти из-за спины мертвеца, и первый ее неловкий шаг, пусть на самом деле она и не сдвинулась с места, будто выбил землю у нее из-под ног.       – Обещаю сделать все, что смогу, – улыбнулась Лаванда, и на этом спор окончательно завершился.       Спрятанная в кармане толстовки фотография Винсента колола пальцы, и Лаванда никак не могла решить, знак это осуждения или все же поддержки. Впрочем, решила про себя Лаванда, переводя взгляд с Кевина на Элисон с Нилом и обратно, больше никто на целом свете не стал бы ее осуждать. Тренер продолжал молчать, а Кевин, прокашлявшись, принялся рассказывать собственные стратегии. У Лисов все еще было мало шансов, тем более их практически не было против Воронов, однако теперь атмосфера отчего-то не была такой уж упаднической. Они проиграли первую игру, но выиграли во второй, и это уже было выше всяческих ожиданий. До следующей победы оставалось совсем немного – всего-то пережить дурацкий банкет, и Лаванде уже заранее не терпелось испробовать себя в новой позиции. Она покрепче прижала фотографию Винсента к животу сквозь плотную ткань, покачала головой и снова улыбнулась, представляя, как забьет решающий гол на решающем матче.