Достоин Тебя.

— Всё в порядке. По крайней мере, так говорит Се Лянь. Армия Сяньлэ почти не терпит поражений, хотя, не уверен, что это можно назвать успехом. Юнъаньские выскочки наточили зубы: уже легко предсказывают наши дальнейшие действия и боевые манёвры. Теперь приходится биться в полную силу. Впрочем… Что ты творишь? Се Хуа, который до этого стоял за спиной Му Цина на носочках, на самом краю кровати, с глухим «бах» грохнулся на пол. Му Цин, сидевший у изголовья кровати во время своего еженедельного доклада, успел только вытянуть руку в направлении принца. Он тут же подскочил, наклоняясь так, чтобы видеть свалившегося Се Хуа. — Ничего, — коротко отозвался принц, лёжа на полу, с тихим шипением потирая ушибленный бок, — совершенно ничего, продолжай. Му Цин закатил глаза, протягивая Се Хуа руку, чтобы помочь вернуться на кровать. — Что это? Му Цин указывал на оберег в руках Се Хуа, похожий чем-то на ловец снов, к которому был примощён небольшой мешочек, источающий травный аромат. — Это? Это… — Се Хуа пожал плечами — Что-то вроде талисмана. Советник сказал повесить это над кроватью и...- Му Цин вздохнул. — ..и упасть в процессе — это твоя авторская затея? Принц цокнул, садясь на кровать, рядом с Му Цином. — Не смешно. Ты просто застал меня врасплох. — Уверен? Из тебя никудышный заклинатель. Разве можно быть таким пугливым? — Теперь ты просто смеешься надо мной. Се Хуа с послушным видом позволил Му Цину забрать амулет из его рук. Воин ловко встал во весь рост на кровати и принялся закреплять причудливый оберег на каркасе. Му Цин всё ещё был одет в тёмные военные одеяния и разве что снял сапоги на входе, чтобы не пачкать ни полы, ни кровать в покоях принца. — Ты не закончил. Так... Как всё-таки обстоят дела с болезнью? Советник не сказал мне ничего конкретного, так что от тебя я жду чуть более откровенный рассказ. Любопытство принца брало верх над ним. Все чиновники пришли в ужас, узнав о Поветрии Ликов, стремительно распространяющемся среди жителей столицы, и заперлись в своих дворцах. Что же всё-таки с этой заразой? — Ничего нового, — расплывчато ответил Му Цин, заканчивая закреплять талисман на балдахине. Му Цин понимал, что он совершает ошибку, приходя сюда, но менять что-то уже поздно: обещание уже слетело с его губ. Никто бы не удивился, если бы он нарушил данное им обещание перед кем угодно — Му Цин никогда не славился ни честью, ни добрым нравом — но Се Хуа? Один из немногих, кто смотрит на Му Цина с доверием и добротой? Было бы прискорбно пустить коту под хвост всё это: и веру принца, и его расположение, и их «дружбу». Се Хуа разочарованно выдохнул, подняв ноги на кровать, сворачивая их в позу для медитирования, и обняв колени. — Не договариваешь. — Не договариваю? Ещё скажи, что я тут не появлялся вовсе — и совсем во лжи увязнешь, — резко парировал Му Цин, заставляя принца поднять ладони в каппиталирующем жесте. — Хорошо, хорошо. Я понял. Извини. — Мы ещё не поняли, кто и при каких условиях может заразиться. Заболевают все: женщины, мужчины, старики и дети. Му Цин не стал озвучивать жуткую догадку Се Ляня об иммунитете воинов. Принц кивнул. Му Цин, как сильно бы он не любил это делать, посмотрел ему в глаза. Глаза Се Хуа, прикрытые тёмными, густыми ресницами, погрустнели. Му Цин давно заметил, что принца легче всего читать именно по глазам: ни выражению лица, ни жестам, ни тону голоса. Говорят, что глаза — зеркало души. У Се Ляня глаза золотые, с тёплым отливом, сверкающие решительностью. Му Цин украдкой смотрел в них время от времени. Любой, кого бы спросили о том, какого цвета глаза младшего принца, не задумываясь ответил бы: «Точно такой, как у Наследного Принца.» и не ошибся бы. На взгляд обычного человека — глаза принцев схожи, если не совсем одинаковы. В глазах Му Цина — они столь же различны, как небо и море, которые казалось бы похожи своими простором и синевой, и всё же абсолютно разные. «Мягкие». Му Цин не знал другого слова, подходящего, чтобы описать эти глаза: не только их форму, но и сам взгляд. Если цвет радужки Се Ляня — это золото и чистый хризалит, то глаза его младшего брата — мёд и осенние листья. Му Цин поёжился от собственных мыслей. Иногда ему казалось, что в присутствии принца ему лучше не думать вовсе, ведь мысли его всё чаще начинают вихриться в совершенно противоположном направлении от необходимого ему. У них в государстве война, он — приближённый Бога Войны, а мысли его всё более и более походят на мысли влюблённой девицы! И всё же, вид погрустневших глаз Се Хуа, узнавшего об истинном положении дел, заставлял Му Цина почувствовать какую-то тяжесть, названия которой он не знал. Теперь он понимал, что ему стоило отмахнуться от вопроса, но было уже поздно: вылитую воду трудно собрать. Се Хуа смотрел, как Му Цин снова опустился на кровать рядом с ним. Му Цин не постеснялся лечь. Его кости, пусть он и был Богом технически, всё ещё ныли после бессонных ночей, вечных караулов и сражений, идущих друг за другом одинаковой круговертью. Принц чуть нагнулся, чтобы видеть лицо Му Цина, теперь лежавшего на спине. — Что опять? — Просто заметил, что у этого молодого господина развязан пояс, — в подкреплении своих слов, Се Хуа указал пальцем на торс Му Цина. Му Цин из своего лежачего положения не мог видеть этого, и ему пришлось сесть, чтобы взглянуть на себя. И он почувствовал, как его потянули за прядь волос, а сразу после — его прежде завязанные в хвост волосы заструились по его спине и плечам. — Ты! Се Хуа дразнился. На самом деле, Му Цин уже привык к такому поведению. К хорошему легко привыкаешь. Се Хуа, несмотря на то, что был справедливо признан тихим и кротким, имел свою тёмную сторону, которая временами заставляла Му Цина хотеть удавить принца его же волосами… Или собственным поясом, в текущей ситуации. Поясом, который, к слову, был завязан! Се Хуа со смехом дёрнулся прочь от Му Цина, когда тот попытался схватить его. Ещё одно мгновение и лодыжка принца была схвачена рукой Му Цина. — Извини! — взвизгнул Се Хуа, вырываясь, но не в силах прекратить смеяться. Му Цин никогда прежде не распускал волосы. Его лицо всегда было серьёзным, хмурым, неприветливым и даже тоскливым, а волосы — чаще всего собраны в низкий хвост и иногда — лишь наполовину собраны на затылке. Му Цин красивый. Это факт. Бледная кожа, стройная фигура, умение держать себя (в моменты, когда он не бранился с Фэн Синем. Там, в пылу перебранки, уже не до красоты и стати дело). И распущенные волосы определённо шли ему. Так что Се Хуа не жалел бы об этом поступке, даже если Му Цин действительно бы его задушил. Оно того стоило. Му Цин резко дернул принца, повалив его обратно на простыни. Се Хуа успел ухватиться за подушку, прижав к груди и используя для защиты. — Паршивец! — беззлобно, но с ощутимым недовольством буркнул Му Цин, выдирая из рук принца подушку, едва не придавливая его к кровати. Кто бы мог подумать, что Му Цин — скромный слуга — однажды осмелиться назвать сына императора «паршивцем»? Се Хуа, у которого из рук вырвали его «щит», затаил дыхание. Обоим в секунду перестало быть весело. Поза, в которой они оказлись, у любого вызвала бы вопросы: принц лежит на спине, прижатый Му Цином к кровати, пойманный между его рук, находившихся по обе стороны от его плечей. Щёки Се Хуа потеплели, когда принц осознал всю абсурдность ситуации. Когда Му Цин заметил это — сам раскраснелся. — Ты! — Раздался скрип. Оба резко обернулись в сторону двери. Му Цин встретился взглядом с шокированным взглядом… Советника Сяньлэ. Перед глазами сановника открылась более чем интересная картина того, как воин армии Сяньлэ, приближённый Се Ляня и его когдатошний ученик, нависал над младшим императорским сыном! Советник всегда относился к Му Цину с подозрением: чего можно ожидать от преступничьего сына, который отвёл глаза Наследному принцу, вёл себя излишне скрытно, антипатизировал всем остальным ученикам и только изредка выплёвывал яд из своего угла? Что ж, теперь у него есть ещё одно основание для своего предвзятого отношения. Выслушивать праведные речи от сановника – это что-то наряду со стоянием коленями на рисовых зернах, ударами дисциплинарной линейкой и капающей на макушку водой, пока ты медитируешь. Невыносимо. Се Хуа был рад, что Му Цина скоро отпустили. В конце концов он, даже если всё ещё являлся учеником советника, теперь был подручным Наследного принца. Подручным Божества Войны. Сановнику пришлось уступить в этот раз. Се Хуа почему-то подозревал, что это вовсе не из глубокого уважения к его брату, сколько из-за желания советника как можно скорее высказать всё то, что он думал по поводу действий младшего Высочества. — Я думал, что иду нравоучать Вас по поводу вашего затворства, — начал вдруг сановник, взмахнув метёлкой из конского волоса, — а Вы умудряетесь меня удивлять. Снова и снова. Принц неловко улыбнулся, но его лице тут же сделалось виноватым, стоило ему встретиться взглядами с наставником. Мысль о том, что советник серьёзен и собирался отчитать его - в этот раз серьёзно - совершенно не улыбалась. — Я всё объясню. В случившемся только моя вина, я… Сановник остановил его жестом. — Ваше Высочество, я не собираюсь отчитывать Вас по… этому поводу. Се Хуа всё ещё очень хотелось оправдаться: его лаошифу застал его – растрёпанного и раскрасневшегося от сдерживаемого смеха, – прижатым к кровати. И кем? Му Цином. Се Хуа хотелось прояснить ситуацию. Ведь они не делали ничего непристойного! Они оба мужчины. Это неправильно. На этой мысли Се Хуа почему-то захотелось покривиться. “Неправильно” что? Дорожить кем-то? Больше, чем просто другом? Лишь потому что это грозит титулом “Обрезанного рукава”? Се Хуа, – гипотетически – если бы влюбился в юношу – гипотетически – собственного шисюна, стал бы плохим человеком? Но разве это неправильно любить кого-то? Он чуть помотал головой, стряхивая нарастающее напряжение в теле. —... Я не в праве лезть в Ваши дела, но, — он вздохнул, тяжело, подбирая слова, — Одно дело, когда вы беседуете с, предположим, вашей излюбленной наложницей. Совсем другое, когда тайком сбегаете из дворца. — Я не..! — — Се Хуа. Принц поджал губы и виновато опустил голову. Он по прежнему сидел на коленях на кровати, пока его наставник высился над ним. — Не думайте, что можете скрыть от меня свои исчезновения. Кому вы каждые пару дней носите целую корзину съестного? Воруете со столов, сбегаете в сад… — Я всё объясню! Это только моя вина, пожалуйста, я просто… — Снова этот юноша? Будь он неладен! Да что же с Вами творится? — Нет! Он не причем, действительно. Я сам вызвался. Се Хуа понимал, что отрицать тот факт, что он “подкармливал” семейство Му. Потому что он действительно помогал им тайком. Было ли это глупо? Однозначно да. Однако в вопросах “Разум или зов сердца?” принц не думал дважды. Каждый раз он приносил что-то: часть своего обеда – паровые булочки, мясные пирожки, сладости, которые могли перенести дорогу в корзинке – или фрукты из садов. Второе куда реже. Добраться незамеченным до садов, а потом вернуться – задача не из лёгких, даже для такого опытного беглеца как Се Хуа. Он представлял это как передачку от Му Цина. Поскольку он больше не мог делать для своего дома столько, сколько раньше, Се Хуа вызвался помочь. Му Цин отреагировал не слишком восторженно. Точнее, не отреагировал вообще. Или сделал вид. Се Хуа знал его достаточно, чтобы знать — Му Цин недоговаривает, но недостаточно, чтобы понимать, что именно. Возможно, в этот раз он проглотил благодарность. Се Хуа, впрочем, бескорыстный как и всегда, в “спасибо” и “Я у тебя в долгу” не нуждался. — Это уже не безобидная проказа. А если другие бедняки узнают, что принц делает подачки? Непременно тоже захотят. И что тогда? Прикажете всю страну задарма кормить? — Му Цин очень много сделал для меня. Это просто небольшая плата. — Это было его работой, Ваше Высочество. Этот мальчишка для того и был допущен во дворец вашим Отцом. Он должен быть благодарен за то, что Император предоставил ему шанс очистить репутацию своего имени. От этих слов Се Хуа скукожился сильнее. “Это было его работой”. Возможно, сановник был прав. То, что для Се Хуа казалось дружбой, для Му Цина было лишь частью работы. Следить за младшим принцем было его обязанностью. Одной из многих, самых унизительных. Император пригласил его работать во дворец тогда, когда был казнён его отец. “Я знаю, что твоя семья… Что ж, пострадала от предшествующих событий. Так что смотри на это предложение, как на возможность. Возможность очистить своё имя, если ты окажешься приближен императорской династии. Верен ей.” — слова императора, изменившие всю жизнь – тринадцатилетнего на тот момент – Му Цина. Так что, да. Скорее всего Советник прав, говоря, что для Му Цина это всё – лишь шанс выбиться в люди. От этого в груди Се Хуа почему-то появляется давящее чувство. — Я понимаю. И все же, я уже пообещал. Советник вздохнул. Упрямое дитя. — Этот юноша последний, с кем вам стоило бы водить дружбу. — строго сказал он, но, снова вздохнув, добавил, — но раз уж уже назвали его “другом”, то я не в праве вмешиваться. Се Хуа оставалось только понимающе покачать головой. Слова сановника проникли в его разум и укоренились тревожными мыслями.