В этой борьбе у него нет шансов

***

— Привет, — медленно тянет Джисон, поднимая глаза на зашедшего в студию Чана. Сейчас вместе с ним сидит один из продюсеров компании, поэтому Джисон невинно хлопает глазками и улыбается, стараясь не начать дрожать и скулить от того, каким тяжелым взглядом посмотрел на него Чан, когда зашел. Тот строчил в баббл, нервируя стей двусмысленными сообщениями, но Джисону больше не писал и не звонил. Джисон предполагал, что получит за свою выходку по полной, и, честно говоря, немного ждал этого. Для него это была игра, в которой он не просто получал наказание, а получал подтверждение того, что его видео с дрочкой достаточно весомо для кого-то и может выбить этого кого-то из колеи на несколько дней. Джисон в очередной раз подумал о том, что он хочет, чтобы Чан его любил и хотел, и хочет быть центром его внимания. — Ты сегодня здесь надолго? — будничным тоном спрашивает Чан. — Нуу… нет? — Джисон готов хоть сейчас подняться с места и ускакать вслед за Чаном куда бы он ни сказал. Чан, видя его смятение, ухмыляется, и Джисона в очередной раз размазывает от его милых ямочек на щеках. Он пялится на Чана, пока тот, все еще улыбаясь своим мыслям, поглаживает длинными пальцами свой рюкзак. — Я поеду домой сейчас. А ты хорошо поработай, Джисон-и, но сильно не задерживайся, ладно? И Джисон не знает, как это интерпретировать, поэтому провожает уходящего Чана растерянным взглядом. Он высиживает в студии еще два часа, пока не приходит улыбающийся довольный Чанбин, и Джисон, кидая на него умоляющие взгляды и скидывая всю работу, не выметается вон. Он принимает душ прямо в компании и едет домой, нервно облизываясь и пытаясь унять трясущиеся конечности. Чан обнаруживается дома один, сидящим на диване и играющим в телефоне, со стоящей перед ним на столике бутылкой мартини и одним бокалом. — Будем праздновать твой прилет? — Джисон роняет сумку на пол и медленно приближается к нему. — Так и думал, что ты там долго не выдержишь, — Чан тихо смеется, а потом хищно скалится и кивает Джисону, — раздевайся. Джисон смотрит на него, не моргая, медленно стягивает с себя одну вещь за другой, подмечая каким голодным выглядит Чан прямо сейчас. Он жадно смотрит, разглядывает каждый новый оголившийся участок кожи и прерывисто дышит, будто с трудом сдерживается от того, чтобы вскочить с места и впиться в Джисона поцелуем, укусами, вцепиться в него руками и утащить куда-нибудь, где никто не найдет. — Я старался для тебя, — тихо говорит Джисон, — тебе понравился мой подарок? — Ты даже не представляешь, насколько, — голос Чана такой низкий и хриплый, что почти неузнаваем, — но я для тебя тоже кое-что подготовил. — Мы это выпьем? — Джисон подходит ближе и снова кивает на бутылку и бокал. — В конце концов, да, выпьем, — Чан облизывается и ведет ладонью по линиям пресса Джисона, а потом тяжело выдыхает, раздвигает ноги в стороны и поднимает на него глаза, — ложись мне на колено. — Что? Джисон смотрит на него изумленно. Для него не проблема это сделать, но серьезно? — Ты хочешь меня отшлепать? — Нет, — Чан улыбается, но глаза смотрят остро и жадно, почти похотливо, — пару раз могу, если ты хочешь, но нет. И Джисон ложится животом Чану на одно колено, укладываясь грудью на подложенную подушку на диване. Его задница оказывается между разведенных ног Чана, и тот сразу кладет ладони на ягодицы и разводит их в стороны. — Я не буду бить, не бойся, — на всякий случай все же уточняет он, и Джисон улыбается от этого. Он вообще не боится Чана. Если уж тот в моменты огромных проебов его не убил, то уж горячее видео точно как-нибудь простит, тем более что Джисон же не в сеть его слил. Чан продолжает играть его ягодицами, сминая их, раздвигая, совсем легонько шлепая. Джисон тяжело дышит от того, как Чан вместе с ними растягивает его дырочку, и наверняка разглядывает ее. — Ты растянул себя? — в подтверждение его слов спрашивает Чан. Джисон согласно мычит, а Чан хихикает, берет с пола флакон со смазкой и льет на Джисона. Она холодком скользит по отверстию и вниз к мошонке, и Чан растирает ее, размазывает по всей промежности Джисона, делая его влажным и скользким. Он хлопает пальцами по дырочке, но не проникает, и Джисон хнычет, пытаясь дернуться ему навстречу, напрашиваясь. — Тише. Ты получишь свое удовольствие, но не так. Джисону хочется взвыть, он отчаянно хочет почувствовать восхитительные пальцы Чана внутри себя, особенно, когда они так близко, когда Чан постукивает его, обводит по краю ободок, лишь слегка толкается подушечкой и не входит. — Пожалуйста. Я не трогал себя так. — Какой молодец, — смеется Чан, — выписать тебе премию? Он касается члена Джисона, оттягивая крайнюю плоть, легко двигаясь, а потом отпускает и поднимается выше, гладя и сжимая мошонку. Джисон стонет и утыкается лицом в подушку. У него уже крепко стоит, и он уже готов умолять. Но Чан игнорирует его страдания, лишь выливает еще больше смазки, размазывая ее неспешными томными движениями, и снова легонько шлепает его по ягодице. — Тебе это нравится, да? Джисон кивает и мычит, а Чан берет его член и делает несколько быстрых движений, а потом трет кожу под головкой, массирует ее, и этого так много, что Джисон сжимает кулаки и просто пытается дышать. Чан отпускает его, возвращается к поглаживанию ягодиц, а потом касается его дырочки указательным пальцем и погружается внутрь на одну фалангу. — Чан, пожалуйста, умоляю тебя, — Джисон хочет больше пальцев, больше растяжения, он хочет глубже и сильнее, но Чан дергает пальцем, а потом вытаскивает его и снова массирует ему яйца. — Ты правда хочешь мне просто подрочить? — возмущенно выдыхает Джисон, за что тут же получает ощутимый шлепок, вскрикивает и замолкает. — Поверь мне, это не будет просто. Чан ласкает его, быстро двигая рукой, он сжимает ствол в кулаке, натягивает крайнюю плоть на головку, а потом снова оттягивает и гладит головку большим пальцем. Джисон хочет сопротивляться этому, хочет возмутиться, что не получает того внимания, которого просит, но в конце концов, ощущения побеждают. Ему нравятся ласки Чана, он чувствует искры удовольствия, разлетающиеся по всем телу, и громко стонет, расслабляясь, отпуская себя и позволяя Чану играть с ним по его собственным правилам. Чан отпускает его член, вновь стучит пальцами по дырочке, заставляя смазку громко хлюпать, а потом он вовсе убирает руку, и Джисон слышит, как он плюет себя на ладонь. — Черт, возьми! — ругается Джисон, когда Чан возвращает руку ему на член, прижимая к собственному бедру и трет о него. — Чан, пожалуйста, я так близко. Он дрочет ему так быстро, так крепко, что Джисон лишь на периферии сознания слышит звон бокала и совершенно не придет этому значения, катаясь на волнах подступающего оргазма. Чан оттягивает его член в сторону, быстро водит кулаком по головке, от чего Джисон просто верещит в подушку, а потом его накрывает оргазм, и Джисон воет от его интенсивности, от того, что Чан не останавливается ни на секунду. Он снова мельком слышит плеск, но не понимает, что там происходит, а Чан тем временем сжимает его член, выдавливая последние капли спермы. А потом… Джисон кричит, понимая. Чан опускает его член в бокал с мартини, и ощущений становится так много, что это ощущается как прострелившая где-то в темечке головная боль. Чан вытаскивает член из прохладной жидкости и размазывает ее по всей длине. Под аккомпанемент новых стонов Джисона он вновь макает головку в алкоголь, а потом сжимает, будто пытается выдоить из Джисона все, до последней капли. Чан гладит его сжимающуюся дырочку, пока Джисон лежит в полнейшей прострации, а потом мягко шлепает по ягодице. — Вставай, Джисон-и. Что там Джисон думал? Что не боится Чана? Теперь он уже не уверен. Он неловко поднимается и кое-как взбирается Чану на бедра, обнимая его и заглядывая в глаза. У Чана в руках бокал с прозрачной жидкостью и мутными белесыми потеками, и Чан улыбается, все еще хищно, а потом давит Джисону на губу пальцем и подносит бокал. Джисон знает, что выпьет. Он дрожит и жмурится, но послушно открывает рот и делает глоток. Жидкость стекает по шее, и Чан тут же жадно ее слизывает, мягко журя Джисона за неаккуратность. Он предлагает Джисону выпить еще, и тот кивает, касается пальцами пальцев Чана, держащего бокал и делает мелкие глотки. Он с трудом переносит алкоголь, пьянеет в три секунды, и сейчас ему кажется, что голова начинает кружиться сразу после второго глотка, но он все равно не собирается отказываться. — Подержи, пожалуйста, — Чан вручает ему бокал, а сам приподнимает Джисона, приспускает штаны и толкается в него, медленно до конца входя. Джисон стонет, запрокинув голову и обнажая перед Чаном шею, а тот лижет и целует ее, раскачивая Джисона на себе. — Хочешь, чтобы я подвигался? — Нет, — шепчет Чан, улыбаясь и слегка прикусывая кожу, — просто хочу насладиться тобой так. Джисон смотрит на него, на его прищуренные довольные глаза, на расслабленное лицо, на ямочки эти необыкновенные на щеках, потому что Чан довольно улыбается, на растрепанные черные волосы. Смотрит, тяжело сглатывает и подносит бокал к губам Чана. — Я старался для тебя, — шепчет он, и Чан, приоткрыв один глаз, ухмыляется, но позволяет влить этот коктейль себе в рот. Он тоже не любит алкоголь, но он пьет, с наслаждением, до конца, и Джисон как завороженный следит, как дергается от каждого глотка его кадык. Чан отставляет бокал на столик и лениво приподнимает на себе Джисона, двигая его на собственном члене. Он кончает через пару движений, высоко простонав и зажмурив глаза. Джисон смеется и разваливается на диване. — Дай мне секунду отдышаться. Он думает немного, а потом тянется к Чану и целует его, нежно поглаживая его щеку. — Я так скучал, — говорит он серьезно. — Меня не было всего неделю, — Чан фыркает, но видно, что он смущен и словами, и тоном Джисона, — раньше и надольше уезжал. — Да, но теперь все воспринимается по-другому. — Теперь? — Когда мы вместе, — Джисон опускает глаза, сглатывает и решает продолжить мысль, высказать то, что сидело в нем несколько месяцев, — я чувствую свою принадлежность тебе. И я не могу не хотеть, чтобы ты принадлежал мне. Это не… Не только секс. Но и в обычных вещах тоже. Теперь я часто скучаю по тебе. — Говоришь так, будто тебе грустно от этого, — проговаривает тихо Чан. — Нет, но… Ты ведь знаешь, что для тебя это началось давно, а для меня совсем недавно. И я знаю. Я понимаю, что ты считаешь меня просто жадным до любви и, возможно, не способным на глубокие чувства к тебе… — Джисон, прекрати. Голос Чана тверд, а на лице написано такое возмущение, что Джисон хихикает, а потом стыдится этого и сжимается в комок. Им обоим, очевидно, не нужен этот разговор прямо сейчас, после такого секса, после того, как хорошо им было, и как они открылись друг перед другом с такой чувственной стороны. Джисон понимает, что сейчас не время, но поймав эту мысль, уже не может успокоиться. — Прости. — Не надо, слышишь? Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя неправильным или уж тем более сидел часами в одиночестве и решал, как именно правильно ты должен чувствовать. — Но ты ведь наверняка мечтал о взаимности. Все мечтают. Джисон знает, о чем говорит, потому что он мечтал и он в деталях может рассказать, как именно в его голове совсем другой парень отвечал бы ему взаимностью. — В самом начале да. Давно. А потом я хотел, чтобы ты просто был в порядке. Хоть в каком-нибудь, хоть с кем-нибудь. Это сложно объяснить, Джисон, но даже твоя отстраненность или невнимательность по отношению ко мне, для меня будет во стократ лучше, чем попытки изобразить чувства, которых нет. — Но они есть! — кричит Джисон, разворачиваясь к Чану и впиваясь пальцами ему в бедро, — они есть. Он осознает, как глупо выглядит, все еще голый, с опавшим членом, и, наверное, сейчас его слова сложно воспринимать серьезно, но Джисон тянется к Чану и обнимает его, а потом берет лицо в руки и говорит: — Глупое время для громких признаний, но сейчас будут именно они. Ты дорог мне, Чан, так сильно, что я не могу выразить это словами. И я знаю, что мы находимся в неравных условиях, я прекрасно это знаю, но… секс без обязательств не та вещь, от которой я бы отказался, на самом-то деле, но, представляя в этой роли кого-нибудь, кого угодно, Ликса, например, я никогда не думал, что это будет что-то значить. Просто удовольствие. Но с тобой не так. Оно не было так в самый первый день, когда я пришел к тебе в студию, я знал, что для нас двоих все будет иначе, что мы ближе, намного ближе, чем кто-либо другой. Я знал, куда я шел, Чан, — тихо говорит Джисон, не зная, как еще выразить свою мысль. Чан молчит и мерно гладит его пальцами, опускает глаза, мышцы его лица шевелятся, будто он ведет внутренний диалог. — Если бы я как-то обозначил свои чувства раньше, — он с шумом втягивает воздух, выдыхает и продолжает, — ты бы пришел? Джисон кивает, отчаянно смотря ему в глаза. — В каждый момент времени. Я пришел бы к тебе. Если ты меня любишь — я был обречен прийти к тебе. — Но ты… — Знаю. И ты тоже знал. Этого могло бы и не быть, а могли быть другие. Но мы с тобой… между нами то, что нельзя выразить за пару предложений, нельзя описать степень нашей близости. Я, по крайней мере, не могу. Я всегда искал тебя, всегда шел за тобой, и, даже когда брыкался и выставлял свой характер напоказ, когда переживал тяжелые времена, для меня ты всегда был особенным человеком. Если бы я только знал раньше, что ты меня любишь, я бы пришел любить тебя в ответ. По лицу Чана проходит судорога, и он отворачивается, пряча себя. Джисон не знает, как и что еще ему сказать, чтобы быть понятым правильно. Он был влюблен в другого, это правда. А до него еще в кого-то. А между ними была пропасть неуверенности и самобичевания, когда Джисон вообще никого не любил, особенно себя. Но это не значит, что его чувства, появившиеся сейчас благодаря смелости и открытости Чана, ничего не значат. — Мы никогда не будем на равных, потому что твоя любовь живет так долго, она трансформировалась, менялась, ранилась о мои острые углы, а моя родилась совсем недавно. Они никогда не будут равны ни в твоих глазах, ни в моих. Но просто позволь мне это, Чан. Позволь мне любить тебя и называть это любовью, а не способом развлечься или сделать тебе одолжение. Чан все еще не поворачивается к нему и ничего не говорит, но Джисон видит вздувшиеся на шее вены, а весь Чан будто каменеет, напрягаясь. — Не плачь из-за меня, я не стою того, чтобы плакать, — Джисон утыкается лбом ему в плечо и оставляет легкие поцелуи, — ты ведь все равно знаешь, что я буду проебываться и все портить, и ты еще сто раз пожалеешь, что вообще однажды посмотрел в мою сторону, и будешь с переменным успехом желать меня задушить. Я же любое событие, все что угодно, превращаю в клоунаду, ну? Чан хихикает и трет глаза, а потом громко шмыгает носом и наконец поворачивается к Джисону. Он выглядит очаровательным сейчас, и Джисону не нравится эта мысль, потому что он всерьез планирует никогда больше не заставлять Чана плакать из-за себя. Ну если только от гордости. — Я чувствую себя счастливым рядом с тобой, — хрипло говорит Чан, и в его глазах сияют блики ламп, становясь похожими на звезды, — с первого дня и до сих пор, я каждый раз чувствую счастье и благодарность за то, что ты есть. — Видишь, — неловко смеется Джисон, уже желая закончить с внеплановыми выворачивающими душу разговорами, и пойти наконец в душ, а потом заказать чего-нибудь пожрать, — значит, придется каждый раз верить мне на слово. Настоятельно прошу тебя верить, а то иначе — для чего это все? Чан смотрит ему в глаза и улыбается так, что у Джисона внутренности скручиваются в тугой клубок. Он тянется к Джисону, медленно приближаясь, будто давая шанс на отступление, давая шанс передумать, но Джисон ждет его и тоже смотрит, перескакивая взглядом с губ на глаза и обратно. Он хочет прикосновения этих мягких полных губ. Он хочет касаться их, хочет ласкать, хочет толкаться между ними языком или членом. Он чертовски сильно хочет Чана. Но это не отчаянное желание плоти, нет. Джисон чувствует чувства, когда Чан наконец прикасается к нему, мягкое тепло подушечек его пальцев на шее кажется обжигающим — так остро Джисон его ощущает. Они целуются не в первый и уже, возможно, даже не в сто первый раз, но сейчас, впервые за долгое время, по-особенному, потому что это вымученный поцелуй, у него привкус сомнений, опасений и страха за будущее, а еще в нем любовь, разная, большая и малая, но обе такие яркие, что сплетаясь, они создают взрывной коктейль, покруче того, который выдумал Чан. Джисон боится будущего, его пугают перемены и новые места, он тяжело сходится с людьми и устает от самого себя. Но он знает, что теперь он не один, что теперь у него есть человек, к которому всегда можно пойти и уткнуться в живот, прячась от всех проблем, а еще знает, что сам ответственен за этого человека, что он сам должен быть сильным, чтобы быть ему опорой в дни, когда социальная батарейка Чана будет разряжаться в ноль. Он думает, что они справятся. Они справились, когда были только вдвоем, когда ни группы, ни 3рачи не было. Они справятся и сейчас, потому что они взрослые, сознательные, и у них есть и группа, и Чанбин, который за ними присмотрит, и Сынмин, который присмотрит за Чанбином, если тот где-то что-то упустит. Он абсолютно уверен, что они справятся.

***