Embers and light

Цзинь не помнил, когда он пошел прилечь, хотя и подозревал, что его импровизированный сон был не таким уж естественным. Быстрый разговор с некоторыми из его воронов подтвердил, что его семья вел довольно оживленный разговор за закрытыми дверями, пока он был без сознания. Но, как это часто случалось, воздух вокруг них был магически запечатан, чтобы защитить слова от любого подслушивателя, человеческого или кого-либо еще. Когда он был моложе, он считал, что причина этой привычки заключалась в том, чтобы не допускать его до разговоров взрослых или не позволять слугам сплетничать о деликатных домашних делах. В глубине души он задавался вопросом, когда же они посчитают его достаточно зрелым, чтобы присутствовать на таких переговорах. Очевидно, что это время еще не пришло, и объектом обсуждения, он был уверен, должен был быть он сам или его знакомые. Несмотря на это, он не стал спрашивать, хотя, оглядывая дом, заметил какое-то движение, которое не могло быть связано только с нынешним праздником. Однако он ждал, пока ему сообщат о том, что происходит. И только ближе к концу ужина, когда раздавались цветочные пирожные, Дунфан Цинцан проинформировал его о происходящем. — Тебе следует быть готовым вернуться домой. Мы уедем послезавтра, в полдень. Если ты хочешь попрощаться с Сяо Линем, тебе следует отправить ему сообщение как можно скорее. Цзинь нахмурился: — Едва канун Нового года. Мы договорились, что останемся до следующего месяца. — Все изменилось. Инсинь выиграет от смены обстановки, и мы все равно не можем оставаться в Шэне дольше, дела в Юнмэньцзе ждут нас, мы откладывали достаточно долго, — добавил Сюньфэн, а затем посмотрел на него так, как будто он хотел бросить вызов. Но Цзинь уже давно привык к таким взглядам, и они больше не действовали на него, ведь он знал, что его шушу никогда ему ничего по-настоящему не сделает. — Еще месяц мало что изменит. — Многое может произойти даже за такое короткое время. Мы должны уйти, — сухо произнесла Даньинь. Конечно, Шанцюэ и Цзэли тоже не возражали, поэтому единственной оставшейся надеждой было... — Кэйди? — Это было трудное решение, но оно уже принято, — был ответ. Лицо мужчины было бесстрастным, тон ровным, хотя по какой-то причине он продолжал потягивать вино, не глядя в его сторону. Вот о чем они говорили за его спиной. Конечно, вороны упоминали что-то в этом роде, но он не ожидал, что их уход окажется таким внезапным, ведь до этого самого утра были планы на следующие недели. — Это из-за Е Сиу, — понял он, придя к единственно возможному выводу. Цзели-гугу, должно быть, обратила внимание на свадебные подарки, которые он спрятал, и рассказала остальным, а сегодня каким-то образом высказала им неблагоприятное мнение по этому поводу. — Она тебе не нравится, и ты не хочешь, чтобы я попросил ее руки и сердца, — изложил он свои выводы со спокойствием, которого не чувствовал. Остальные переглянулись с беспокойством, написанным на лицах, за исключением Чанхэна, который продолжал смотреть на свою пиалу. Так что это была правда. — Почему? Шанцюэ начал заикаться под суровым взглядом своего хозяина: — Понимаете, у нее ужасная репутация… — Мы поспрашивали и не услышали о ней ни одного хорошего слова, — вмешалась Цзели. — Она бегала за Шестым принцем, ставила себя в нелепые затруднительные ситуации, часто причиняла вред своим братьям и сестрам. Она избалована и злобна по отношению к своей семье и слугам. Она тщеславна, не заботится о своих расходах... — Это все? — перебил он, расстроенный таким изображением. — Я не буду отрицать, что кое-что из этого правда, но это еще не все. Если бы вы могли просто... — Это также не лучшая идея — ввязываться в политику Шэн, — прервал его Сюньфэн. — Для тебя уже рискованно дружить с принцем этой страны, но политическая позиция Е Сиу, как дочери известного генерала, поставит тебя в затруднительное положение. Ничего хорошего ни для тебя, ни для нас, если уж на то пошло. — Меня это не беспокоит, и вас не должно волновать. Шэн стабильно, и я не собираюсь вмешиваться в политику. — Возможно, это не вариант. — Тогда я уточню. Ты что, так мало веришь в мои способности? — Если бы все было именно так, мы бы не вели этот разговор. Это детали, которые можно обойти, и ты наверняка достаточно умён, чтобы это сделать. Но... — Сяо Ланьхуа взяла его за руку, словно пытаясь успокоить. — Цзинь'эр, если она тебя не любит, как мы можем принять ее в семью? Цзинь был слишком ошеломлен, чтобы ответить, и посмотрел на свою иму широко раскрытыми глазами. — Все, что мы о ней слышали, это то, что она избалованная, амбициозная и жестокая. Мы не можем видеть такую женщину рядом с тобой. Ты заслуживаешь лучшего, чем гоняться за кем-то, кто не любит и никогда не будет любить или достаточно поддерживать тебя. Цзиню казалось, будто его сердце погрузили в холодную воду. Единственное, чего он боялся, это то, что он не видел особой любви с ее стороны к нему, если таковая вообще была, но это было нормально. Он мог быть терпеливым, и время хоть немного заставило бы ее полюбить его, многим парам удавалось быть счастливыми, даже если между ними было мало любви. Это было не то, чего он на самом деле хотел, но он мог обойтись, этого было достаточно, чтобы она не ненавидела его. Он не осмелился бы просить большего, не после их прошлого. Совсем другое дело — предусмотрительность людей, мнение которых он высоко ценил. Если бы они тоже считали это невозможным... — Вы все с этим согласны? Он изо всех сил старался, чтобы его голос не дрожал, держась за тонкую, отчаянную надежду, что кто-то из них не согласен, и сможет подтвердить, что маленькие признаки привязанности, которые, как он думал, он видел в Е Сиу, были не просто глупыми надеждами его поврежденного сердца. Сердца, которое не могло распознать или почувствовать любовь, пока его этому не научили, сердца, все еще настолько невежественного, что оно просто играло само с собой, впадая в иллюзию, порожденную принятием желаемого за действительное. Он посмотрел на Чанхэна, единственного из них, кто действительно встречался с Е Сиу более чем на несколько минут, но тот тоже покачал головой. — Цзинь'эр, ты сам так сказал, ты не уверен, что она когда-нибудь сможет ответить тебе взаимностью, а она уже заставила тебя достаточно страдать. Забота также означает, что я не могу позволить тебе пострадать. Лучше тебе покончить со всем здесь, прежде чем может случиться еще больший для тебя вред. Цзинь собрался с духом, затем встал, отошел на несколько шагов и опустил голову. — Если даже янфу придерживается того же мнения, этот Цзиньфан может только принять это. Я вернусь домой в Лучэн, но прошу вас позволить мне остаться еще немного, даже если всего на несколько дней, — он никогда не брезговал просить, никогда не был выше этого. В этой жизни это ему пока не требовалось, потому ожог ущемленного достоинства для него еще не существовал. В тот момент он готов был торговаться за все, что мог. — Цзинь... — но он отказался смотреть вверх. — Эта семья дала мне все, что у меня есть, и у меня есть долг верности и сыновней почтительности по отношению ко всем вам. Я буду уважать ваши желания, я только прошу вас дать мне еще немного времени, чтобы попрощаться и успокоить свое сердце. Его сердце разрывалось, его разбитые надежды вбивали клинья в уже существующие в нем трещины. Он еще не знал, что собирается делать с этим временем, не тогда, когда все вдруг стало еще сложнее, но ему нужно было его получить. Если он уедет, все будет кончено. Е Сиу окажется вне его досягаемости, и незначительная близость между ними исчезнет. Даже если ему удастся вернуться в какой-то момент, он был уверен, что к тому времени она ускользнёт от него. — А как насчет четырех или пяти дней? Много чего нужно упаковать или продать, это облегчит мою работу, - попыталась выступить посредником Цзели, возможно, из некоторого сочувствия. — Тогда три дня, — решил Дунфан Цинцан, хотя было ясно, что это было непростое решение. И это было все, что нужно Цзиню, чтобы снова поклониться и выйти из комнаты, прежде чем он расплачется перед ними. Не тогда, когда они были причиной его несчастья. Сяо Ланьхуа смотрела, как он уходит, с чувством страха в груди. Его спина, казалось, была охвачена ночной тьмой, когда он уходил из теплой столовой в сад, вероятно, чтобы расслабиться и успокоиться прогулкой. — Ужасно, что мы сделали это с ним, — не могла не сказать она, прекрасно понимая, какую боль он должен чувствовать, уперевшись в стены, которые они воздвигли перед ним. Дунфан Цинцан попытался успокоить ее: — Это для его же блага, — но его голос был слишком тихим, чтобы звучать уверенно. — У меня плохое предчувствие, - покачала головой Сяо Ланьхуа. — Он слишком упрям, чтобы так сдаваться, — добавила Даньинь, разделяя ее беспокойство. — Если ты это знаешь, не вините меня, если это разрушит все, что мы с ним построили за последние двадцать лет, — Чанхэн был явно обижен, поскольку он ни в малейшей степени не был согласен с планом. Он взял одну из стоящих перед ним бутылок вина и, не оглядываясь, вынес ее с собой.

***

— Что ты там делаешь? Стоя на дереве, на котором он нашел временное убежище, Цзинь колебался, не совсем зная, что ответить. Он не ожидал, что Е Сиу окажется снаружи в эту холодную ночь, он думал, что она будет внутри, в мягком уютном тепле объятий бабушки, в окружении своей семьи. Таким, каким ему и должно быть теперь, когда у него была семья, как бы он ни был на них зол в тот момент, но не тогда, когда они высказывали и придавали вес его худшим мыслям и болезненным истинам, которые он пытался скрыть от себя. Он просто надеялся мельком увидеть ее. Не более чем увидеть ее лицо, когда фейерверки начнут освещать небо, потому что она любила их, и он догадывался, что она выйдет посмотреть на них. Не более, чем увидеть свет в ее глазах и то детское удивление, которое сделало мир ярче, а его сердце заставило воспарить. — Что такое? Что-то случилось? — спросила она, нахмурившись еще сильнее. — Не совсем, — полусолгал он. — Мне нужен был воздух, и я добрался сюда, особо не задумываясь. Поза Е Сиу смягчилась. — Чудак, — тихо сказала она, а затем оживилась. — Подожди минутку, мне нужно что-то принести. Спустись с дерева и подожди меня, — приказала она и поспешила прочь, прежде чем он успел ответить. Цзинь улыбнулся про себя, несмотря на все происходящее. Она всегда была одинаковой, не так ли? Приходила и уходила в его жизнь, когда ей заблагорассудится, удивляла его, когда она приходила, неожиданно исчезала, а затем возвращалась, когда он переставал на это надеяться. Поэтому он спустился с дерева, прислонился к стене особняка Е и стал ждать в холодной, влажной темноте ночи, погруженный в тишину заснеженного пейзажа, которую нарушали только далекие голоса и восклицания семьи Е, празднующей и играющей в игры, частью которых он никогда не чувствовал себя и на данный момент никогда не станет. Не то чтобы он сожалел об этом, по крайней мере об этом. Но было трудно не думать, что у него никогда не было шанса, что они были обречены с самого начала, так или иначе. Что проблески счастья, которые он получил от того, что у него была Е Сиу, рядом с ним, всегда должны были оставаться почти что чем-то выдуманным или яркой вспышкой. Е Сиу вернулась с корзиной в руках, из которой выглядывало что-то красное. Шаги были почти незаметны, если бы он не так жаждал ее возвращения, что его чувства улавливали малейшие звуки. Она улыбнулась, поставила корзину на землю и протянула ему сверток, большой, завернутый в красную бумагу. — Что это, Е Сиу? — он должен был спросить. — Это подарок на Новый год, а как ты думаешь? — был ее легкий ответ. — Я подготовила его несколько недель назад, но из-за всего, что произошло, у меня не было возможности, поэтому я даю его тебе сейчас. — Несколько недель? — он не мог скрыть своего удивления по этому поводу, но она лишь кивнула и почти приказала. — Давай, открывай! Несмотря ни на что, Цзинь улыбнулся. Последний «подарок», который она ему преподнесла, действительно был большим сюрпризом, но в отношении этого он был настроен с осторожным оптимизмом. Красная бумага была порвана, открыв взору гладкую темную ткань с тонкой золотой вышивкой, идущей тонкими линиями, образующими элегантный узор. Он развернул её, позволив бумаге упасть на землю. Он узнал накидку, черный мех вокруг воротника, ткань темно-синего цвета с некоторым бирюзовым оттенком, чудесного цвета, очень похожего на… Да, его любимая мантия, когда он был Императором, была именно этого цвета. Он повернулся к Е Сиу, которая закусила губу и ждала его реакции. Вот только он не знал, что сказать. — Тебе не нравится? — спросила она. — Я слышала в тот день в ателье, что ты не хочешь пальто, но зима еще долго продлится, поэтому я подумала, что накидка могла бы быть не менее хороша, но если ты этого не хочешь... — Да, — успел он сказать, и его руки крепче сжали мягкую, толстую ткань. — Мне это нравится. Все началось так, подумал он. С того, что бледно-зеленый плащ с белым мехом, ее плащ, упал перед ним в, вероятно, самый тяжелый для него момент, в ту ночь, когда он был уверен, что умрет. И не мог бы заставить себя волноваться по этому поводу, даже если бы этого хотел. Он отверг её "дар", даже если плащ был еще теплым, потому что его носили до этого момента, пока его не бросили ему, потому что он не доверял подаркам Е Сиу или ее улыбке. Он знал, что за любую приятную вещь, которую она подарила, ему всегда придется платить в десятикратном размере. Но это было целую жизнь назад. Теперь, когда она улыбалась, его сердце подпрыгивало от радости. Самым драгоценным подарком для него было видеть ее улыбку ему, не скрытую ничем. Может быть, она и не любила его, но заботилась о нём больше, чем ей хотелось признать, и одного этого было достаточно, чтобы он захотел держаться за неё и никогда не отпускать. Нет, он не был готов отречься, даже ради всей своей семьи он не мог принести такую жертву. Однажды они поймут. Или нет, и он будет жить с этой зияющей дырой, но он не сможет жить без нее. Не осознавая его внутреннего смятения, Е Сиу оживилась. — Вот, надень, я хочу посмотреть, как оно на тебе смотрится, — она фактически взяла плащ из его рук, но не смогла накинуть на его плечи, так как он был слишком высоким, поэтому она поднялась на цыпочки, чтобы попытаться еще раз, и ее красивое лицо сморщилось, сосредоточившись. К сожалению, из-за снега земля была скользкой, и из-за внезапного движения она потеряла равновесие. Цзинь вовремя понял это и обвил руками ее талию, а ее руки, все еще сжимая плащ, приземлились ему на плечи. Холодной ночью ее теплое тело казалось еще более теплым, запах ее любимых ароматов для ванны и духов вторгся в его чувства с такой яростью, что на мгновение у него закружилась голова. Его глаза сосредоточились на ее губах, приоткрытых от удивления от падения, которое он предотвратил. Он хотел поцеловать ее. Он давно хотел, и теперь мог. Они были так близко, что наклона его головы вперед было бы достаточно, чтобы снова ощутить мягкость ее губ, и, возможно, просто возможно, она позволила бы застать себя врасплох. Но он отстранился, хотя и медленно, чтобы убедиться, что она снова не потеряет равновесие. Их последний поцелуй – последний, который он помнил, последний счастливый момент в его предыдущей жизни – был полон яда, сладость момента скрывала шипы, готовые в него вонзиться. И он все еще боялся, что она не хотела его так, как он ее. Он хотел, нуждался в том, чтобы она захотела этого. Никаких больше иллюзий и принятия желаемого за действительное, он должен был быть уверен, он не сможет вынести ее отказа. — Тепло, — пробормотал он, пытаясь определить, покраснела ли она от холода или, как он надеялся, от того же чувства, которое охватило его и которое он пытался подавить, чтобы не потерять контроль и не поддаться своим самым необузданным желаниям. — Х-хорошо, тебе нужно заботиться о себе и оставаться здоровым, — ответила она наконец, и что-то противоречивое было в выражении её лица. Она все еще была красной и старалась не смотреть на него, но, сглотнув, бросила крошечный, настороженный взгляд, который, как он мог поклясться, был направлен не в его глаза, а на его губы. А затем дрожащими руками она завязала накидку только для того, чтобы отдёрнуть руки, словно обожженная, как только узел был завязан. Возможно, размышлял Цзинь, он упустил шанс. Возможно, всё это не было односторонним, как считала его семья. — У меня тоже есть кое-что для тебя, — вспомнил он, выуживая из рукава гораздо более мелкий предмет. — Каков лгунишка. Ты сказал, что оказался здесь случайно. — Ты поверишь мне, если я скажу, что носил его с собой целый день? Е Сиу нахмурилась, но затем улыбнулась и протянула раскрытые ладони, готовая принять подарок. Он бросил ей в руки маленький вышитый мешочек, наслаждаясь выражением её лица: оно излучало волнение и любопытство, когда ее ловкие пальцы развязывали узел и вытаскивали маленький, но драгоценный предмет, спрятанный внутри. Он заказал браслет из красного нефрита с филигранью из золотых перьев по прихоти, не зная, найдет ли он когда-нибудь шанс или смелость так обнажить свое сердце, но это казалось подходящим моментом, чтобы проверить свою удачу. — Я знаю, что заколки для волос — более традиционный подарок перед помолвкой, но… У иму и ифу есть одинаковые браслеты, которые они носили еще до свадьбы. Я думал, что мы тоже… Внезапно это показалось глупым. Нелепым. Они были совершенно не похожи друг на друга, сравнение было нелепым. И все же его самым сокровенным желанием было, чтобы он и Е Сиу любили друг друга так же сильно, как его старшие. Девушка, похоже, не заметила его смущения или предпочла проигнорировать его и взволнованно спросила: — Ты носишь свой? Какой он? Он поднял голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Она уже надела красный нефритовый браслет, даже если он не сочетался с остальным ее бледно-розовым нарядом, и улыбалась, ее глаза блестели от любопытства, поэтому он немного отдернул рукав, чтобы показать ей. — Он черный, — размышляла она, словно разочарованная. — Дизайн тот же, но цвет другой. — Красный тебе больше идет, — успел ответить он, пораженный тем, как она легко приняла такой знак внимания. — Этот у меня уже много лет, подарок на совершеннолетие. Я подумал, тебе не понравится черный, слишком тёмный для тебя. Ее шутливо надутые губы исчезли, и она изучала свой браслет: — Ну, он слишком красив, чтобы отдавать его обратно. Спасибо. — Пожалуйста. Что еще у тебя там есть? — он кивнул на корзину, хотя подозревал, что уже знает ответ. И на самом деле, она вытащила набор самодельных фейерверков, тех самых, которые сделала старушка и которые не работали, но, просто чтобы убедиться, что бедная женщина сможет вернуться домой в подходящее время на Новый год, Е Сиу все равно купил их. Кто еще знал об этой ее стороне? Кто знал, насколько яркой могла быть ее улыбка, кто видел ее доброту, даже когда она в конечном итоге ничего не стоила, кто мог сказать, как грусть охватывала ее при мысли о несправедливости или как яростно она могла защищать свои позиции? Какой бы избалованной и своенравной она ни была, разве она не была одновременно мужественным и сострадательным существом? Но как он мог показать все это своей семье, которая уже приняла решение? Должен был быть способ быть вместе. — Итак? — она повернулась, как бы спрашивая, хочет ли он участвовать. — Давай, я посмотрю. Они ведь твои. Конечно же они не сработали, но это не имело значения: маленькие искры прекрасно сочетались с крошечными хорошими воспоминаниями. Недолговечными, но такими важными. Он мог бы справиться с жизнью, полной печали и борьбы, если бы это означало, что у него будет больше таких маленьких всплесков счастья. — Уфф, хорошо, — она, казалось, лишь слегка разочаровалась, что фейерверк не сработал, как будто она уже знала это и достала из рукава амулет-этюд. — Ты знаешь, что это такое? — Надеюсь, это не связывающие чары. — Зачем мне?.. — она покраснела и тихо пробормотала. — Это амулет-этюд. Хочешь посмотреть? — Это будет честью для меня, — он улыбнулся в ответ и позволил ей творить чудеса. Но каким бы великолепным ни было зрелище в небе, он удостоил его лишь мимолетным взглядом, слишком сосредоточившись на том, как огни танцевали на ее лице и в ее глазах. Он также знал, каким будет ее следующий шаг, но на этот раз он был готов и именно он кинул первый снежок. Не имело значения, шли ли они по прежним шагам. Не тогда, когда эта ночь была одной из лучших в его воспоминаниях. В ту ночь он по-настоящему впервые рассмеялся и почувствовал, что, возможно, жизнь стоила бы того, чтобы ее прожить, если бы только она была рядом с ним. Теперь эта мысль снова появилась и уже больше никогда не исчезала.