Черновик судьбы: Во имя любви

– Что ж. Зато я научилась исцелять, – пробормотала Селия задумчиво, когда они покидали поляну с Лесовиком. – За счет куска собственной души? Не высоковатая ли цена? – скептически спросил Ганн. – Магам не дано исцелять, эту способность даруют лишь высшие Силы, – пояснила Сафия. – Селия получила не связку с богом или духом, а возможность делиться собственной энергией. Уникальный случай! Та пожала плечами: – Может, так у меня появился шанс, что от этой души останется хоть что-то? Хотя... Мне и на себя-то сейчас энергии не хватает. Ганн явно хотел снова сострить, но не нашелся, что им ответить. И по большому счету он сказал чистую правду: подарок был странным, а долгое и изматывающее путешествие в Эшенвуд обернулось новым лопнувшим мыльным пузырем. Грозный Лесовик на деле оказался лишь попавшим в беду духом леса. Они благородно спасли его от пут самоуничтожающей ярости, что нечаянно пробудила в нем ведьма. Спасли не только его, но и много кого еще, и не получили взамен ничего, что продвинуло бы их поиски. Честно говоря, обезумевшему духу Селия помогла исключительно из жалости: и лес, и энты, и все другие лесные обитатели страдали вместе с ним. Прекратить эти страдания показалось ей естественным и правильным, как вернуть в прежнее русло вышедший из берегов ручей. А вот зачем она ввязалась в разборки рашеми, Селия бы объяснить не смогла. Может, по привычке? Пожалуй, она вежливо и дотошно расспрашивала людей, рыскала по округе и искала правду ради этой самой правды, а вовсе не ради людей. Она словно чинила сломанное, процесс починки не вызывал у нее никаких чувств, кроме удовлетворения от сделанной работы. А эти люди ей даже не нравились. Селия просто шла вперед, делала то, что умела, и попутно старалась не умереть – так шептали ей два голоса у нее в голове. Единственное, что ее по-настоящему задело, это сон на вершине вросшего в землю утеса – в месте, полном странной магии. Ее туда привел Ганн в надежде все-таки научить основам снохождения. У них опять ничего не вышло, но именно тогда-то они и заполучили очередной кусок странной маски, вытянутый в реальность из сна. Его подарила ей женщина в красном, поразительно похожая на Сафию – разве что постарше, с более жестким лицом и другими татуировками на бритом черепе. Это ее Акачи вытащил из Стены Неверующих. Она тоже сказала, что отдает память: память о любви и потерях. Незнакомка говорила с ней ласково и глядела с затаенной нежностью, но Селию не оставляло ощущение, что женщина видит не ее, а кого-то другого. Она уверяла, что Селия должна что-то вспомнить. И из глубин памяти почему-то и вправду силились подняться островами из пучины какие-то бессвязные, но пугающие видения: снова о войне, крови и жуткой громаде Стены. И взгляд золотых глаз этой женщины тоже там был – полный боли и гнева. Эти глаза звали, требовали, молили. Эти глаза были воплощением любви. Ее душа рвалась им навстречу. Сердце снова заболело: застарелой и привычной болью, которой не суждено утихнуть. Селия часто вспоминала Бишопа и Касавира, но та боль была другой – более яркой и свежей. Она окончательно перестала понимать, что чувствует. Лишь осознавала, что угодила в паутину чьей-то игры. Возможно, эта игра была важнее всего на свете – даже ее жизни и ее души. Возможно, все это являлось частями одной головоломки: Рашемен, проклятие, голод, Миркул, Акачи-предатель, Стена Неверующих и предки Сафии. Возможно, ей оставалось совсем чуть-чуть, чтобы сложить все части и разгадать эту тайну. Может тогда, наконец, ее оставят в покое? Она так хотела отдохнуть! Только вот отдых убивал так же верно, как и сражения: время было союзником ее проклятия. Они вернулись в Мулсантир и заглянули на План Тени, чтобы хоть чуть-чуть ее насытить. Но тени убегали с пустых сумрачных улиц, лишь ее завидев, а противники в храме Миркула оказались так сильны, что они сами едва не сделались добычей. Вампиры, лорды-мумии и рыцари смерти встречались ей на пути и раньше, но тогда Селия была в гораздо лучшей форме. Сейчас она с трудом могла наколдовать молнию, что уж говорить о буре магических зарядов? А трогать свою драконью кровь Селия по-прежнему опасалась. Вдруг она снова потеряет контроль, как в «Баркасе»? И уж тем более ей было страшно пользоваться магией, подаренной проклятием. Все силы уходили просто на то, чтобы удерживать его на воображаемой цепи, которую она намотала на свою руку. И Селия решила отправиться, наконец, в Затонувший город. Это было далеко, но, как рассказала Сафия, там лежали древние руины, а значит, могли обитать призраки, которых можно упокоить и хотя бы на время заглушить голод. А если повезет – все же найти ответы. Вполне вероятно, они бежали за очередным мыльным пузырем. Только это было лучше, чем сидеть, сложа руки, и медленно умирать от страха и голода. По Фаэруну все еще неспешно и величаво шагал Марпенот-Листопад, но в высокогорный Рашемен уже окончательно пришла зима. Заморозки сменились настоящими морозами, а утренний иней – снегом. Селии казалось, что она похожа на рыбу, застигнутую внезапным похолоданием и намертво вмороженную в лед. Меховая куртка с капюшоном, плащ из овчины, толстые вязанные чулки и рукавицы были бессильны ее согреть. Она мерзла даже у костра, готовая всунуть руки прямо в огонь, и постоянно прикладывалась к зачарованной на тепло фляге с медовым настоем. Теперь, спустя месяц, пустой желудок уже даже не болел, не то что в первые недели, когда она загибалась от голодной рези. Селия через силу заставляла себя съедать хотя бы несколько ложек жидкой каши в день, но от еды ее неизбежно рвало. А вот пить хотелось постоянно. И надраться до розовых импов хотелось. Расслабиться, забыться, распустить нестерпимо тугой узел в груди – что может быть прекраснее? Только прикасаться к алкоголю Селия тоже боялась: а вдруг, опьянев, она ослабит контроль, и чудовище все-таки вырвется на волю? Она держала эту цепь круглосуточно, и даже просто уснуть у нее теперь получалось с трудом. Да и какой может быть сон, если голова болит, как несмолкаемый колокол, и от его гула зудит все тело, а в уши постоянно шепчет голод: завлекает, соблазняет, обещает небесное блаженство насыщения? Теперь Селия засыпала лишь тогда, когда с одного бока ее грел пышущий жаром Окку, а с другого обнимал Ганн, который всю ночь напролет отгонял от нее кошмары. В объятиях Ганна не было никакого романтического подтекста: в его глазах была жалость, а вовсе не страсть. Что ж, она и впрямь сделалась жалкой. Не то чтобы раньше Селия часто крутилась перед зеркалом. Собственная внешность никогда ей не нравилась, и она заглядывала в него только по необходимости. Но сейчас перестала делать и это: слишком неприятно и страшно стало видеть то, что оно показывало. Купленная месяц назад теплая одежда сейчас болталась на ней, будто на пугале, а волшебные кольца при неосторожном движении слетали с отощавших пальцев. И в обычное-то время бледная кожа сейчас окончательно обесцветилась: даже веснушки сперва поблекли, а потом и вовсе исчезли. Под глазами красовались вечные темные круги, чешуйки на коже встопорщились, обозначились резче, неприятнее и сухо шелестели под пальцам. Волосы стали ломкими и при каждом расчесывании пучками оставались на гребешке. Пожалуй, она походила на облезлый труп. Жалкой была не только внешность. Расстояние, которое Селия прежде с легкостью покрывала за день, теперь требовало в три раза больше времени. При долгой ходьбе ее мучила одышка, у нее постоянно кружилась голова, ноги дрожали, а в глазах двоилось, мешая и метать заклинания, и стрелять из арбалета. Если бы не боевые привычки и зелья, она стала бы окончательно бесполезной. Из-за всего этого ей то хотелось рыдать часами напролет, то молчаливо обижаться на весь свет, то изливать раздражение на ни в чем не повинных спутников. Но Селия неизменно давила злость и обиду, и постоянно держала на губах улыбку: с ней было легче самой верить в хорошее. И бороться с тьмой, тяжкой болотной водой колыхающейся в душе. Селия уже знала, что человек может протянуть без еды дней семьдесят, а полуэльф – около восьмидесяти. Сафия постоянно готовила для нее укрепляющие зелья и говорила, что лекарства и теплая медовая вода помогут продержаться еще дольше, и всегда следила, чтобы фляга Селии не остывала и не пустела. Но без пищи тело все равно пожирает само себя и безо всякого проклятия, пока не сгорит совсем. Оно уже начало это делать. А проклятие поступало еще более подло – исподволь пожирало ее душу. Каэлин по несколько раз на дню вливала в Селию божественную энергию, как это делал порой Касавир, залечивала раны, которые та постоянно получала в стычках. Пыталась отвлечь историями про своих братьев и сестер. И это действительно помогало. Но все равно, Селии следовало поторапливаться, если она хотела не только победить проклятие, но и просто остаться собой. При приближении к цели, обозначенной на карте гаргулий, западная оконечность Рашеменского плоскогорья плавно снизилась, выводя к озеру Мулсантир. Здесь оказалось заметно теплее, чем в том же Эшенвуде. Вода тут никогда не замерзала и была особенно глубока и опасна. Призраков они не встретили, зато в этой местности обитали странные твари, и наведывались еще более странные гости: одних привлекала затхлая магия этого места, других – редкостные знания, что ревностно охраняли карги. Настолько ревностно, что попасть в Ковейа Кург'аннис – обиталище Спящего Ковена – оказалось невероятно сложно. Оценив и длину очереди, и персон, что в ней томились, Селия вздохнула, выпила сразу три склянки с тонизирующими зельями и ринулась решать проблему: где уговорами, а где и дракой двигая очередь в свою пользу. Но только для того, чтобы услышать от карги-привратницы очередное: «Ты – опасное чудовище!» – и провалиться в темный, промозглый и холодный лабиринт Скейн, где мерзко пахло гнилью, а по стенам беспрестанно сочилась тухлая вода. «Спа-а-а-ать!» – отвратительный скрипучий голос ударил по ушам, влез под шкуру, рассыпался по ней гадкими мурашками. Лицо Ганна приняло страдальческое выражение, Сафия недовольно заворчала, и даже Каэлин неприязненно поморщилась. Обладательница голоса то распевала безумные песенки, то грозила кому-то пытками и смертью, то заходилась в скрипучем и отчаянном хохоте на весь лабиринт. – Ох, – Селия обхватила голову руками. – Наверное, можно привыкнуть и к этому, да? Я имею в виду, выбора-то у нас немного. Спятить тут вместе со всеми или найти отсюда выход. Сказать было проще, чем сделать. Скейн действительно оказался очень даже обитаемым местом. Но спятившими тут были абсолютно все – от заключенных в лабиринт преступников до телторов и даже элементалей. Их отряд двинулся по коридорам в надежде все-таки отыскать дверь наружу, то и дело отвлекаясь на стычки с безумцами. Селии драться не разрешали. Теплая одежда на ней отсырела почти мгновенно, ледяной холод принялся прогрызать ее кости с удвоенным усердием, так что даже просто переставлять ноги у нее получалось с трудом. – Полезай на спину, – наконец, велел ей Окку. – И если кто-нибудь из вас потом будет об этом болтать... Ганн хихикнул и пообещал за всех: – Мы будем немы, как эти камни, о великий медведь! Спустя мгновение стены сотряс новый мерзкий вопль сумасшедшей карги, тоже где-то бродящей по этому лабиринту. Окку вздохнул, сообразив, в чем был смысл шутки, и беззлобно толкнул Ганна носом в спину, едва его не уронив. – Глупого щенка стоит проучить, – проворчал он.– Но для начала нужно найти выход. Сперва Селия сидела, ухватившись горстями за сияющий мех, а потом, утомившись от однообразных и унылых картин и размеренного шага, растянулась по спине Окку, обняв его за шею. Так было тепло, спокойно и надежно. Наверное, нигде она не чувствовала себя столь защищенной, как на спине бога-медведя... Разве что, на дороге, ведущей к Крепости-на-Перекрестке, когда справа от нее ехал Касавир, а слева – Бишоп. Селия погрузилась в странную полудрему, и видения войны с Королем Теней мешались под ее веками с картинами похода Акачи-Предателя. Время от времени она открывала глаза, чтобы увидеть очередной затопленный коридор или сломанную лестницу. Иногда Окку вступал в бой, и ей с неохотой приходилось слезать с горячей, как натопленная печка, спины. Порой медведь ложился сам, и голоса ее товарищей замолкали. Порой Сафия будила ее и заставляла пить из фляги, а порой до нее доносились обрывки споров или азартных обсуждений каких-то древних головоломок. Но усталость и апатия мешали в них вникать, а тем более присоединяться. Долгие часы слились в однообразный поток, разбавленный смутными воспоминаниями прошлого. А потом она услышала гул уходящей воды и восторженные возгласы спутников. Кажется, им удалось найти дорогу наверх – и они прекрасно обошлись без нее. Почему-то эта мысль страшно Селию обрадовала. Но вопли карги стали громче: скорее всего, они приближались к ее логову, Селия решила, что достаточно отдохнула, и с сожалением скатилась с мохнатого бока Окку. Ей нужно было готовиться к новой драке. Эта драка оказалась яростной, но недолгой: от боли, или от страха или от чего-то еще Гулк'ауш вдруг обрела разум. И оказалось, что это она – неведомая мать Ганна, по поводу которой он всю дорогу отпускал столько желчных и горьких шуточек. Селия не назвала бы эту встречу ни радостной, ни трогательной. Ее ужаснула история несчастной карги, посмевшей полюбить человека, и трагическая судьба их обоих. Но этот ужас с лихвой искупили два взгляда, которые она увидела. Любящий – с одной стороны, и прощающий – с другой. На ее глаза снова навернулись слезы. Гулк'ауш искоса на нее глянула, а потом вонзила когти в свою глазницу, с отвратительным хрустом вырвала собственный глаз и протянула ей: – Вот. Это тебе за обещание уничтожить Спящий Ковен. И за то, что позволила мне поговорить с моим мальчиком. Теперь ты тоже можешь ходить по чужим снам. Когда они поднимались по ужасно длинной лестнице, ведущей наверх, Селия сжала ладонь Ганна и тихо спросила: – Как ты? Он пожал ей руку в ответ и слабо улыбнулся: – Не знаю. Мне стоит многое обдумать и многое пересмотреть. Но я хотел бы сказать уже сейчас – моя судьба изменилась в тот момент, когда ты открыла дверь моей камеры. Я рад назвать тебя своим другом. И... просто помни, что я буду рядом, пока тебе это нужно. Лестница вывела их обратно в Ковейа Кург'аннис. Уничтожив привратницу и ее слуг, они вошли в Большой зал Ковена. Карги спали, зависнув в воздухе и плотно закутавшись в защитные коконы чужих снов. Селия с Ганном переглянулись, снова взялись за руки и шагнули в Мир Грез. Где хитростью, а где силой, они освободили пленников, из чьих грез карги сделали свои щиты. И только собрались возвращаться, как их затянуло на более глубокий слой снов. Представление о походе Предателя в театре «Вуаль», в котором Селию называли Акачи уже в лицо, закончилось дракой, а потом перетекло в другой сон. Араман и женщина в красном спорили о том, что важнее – долг или любовь. Селия посмотрела на руки женщины, так похожие на те, что пытали ее в комнате Лиенны. Вспомнила, как отпустила Бишопа, открывшего ворота врагу, и прошептала: – Да. Ты права. Любовь важнее всего на свете. Горе, сожаление, одиночество и бессилие сплелись вокруг ее сердца колючими плетями ежевики. Селии казалось, что эта боль не уйдет никогда. Но зато твердо знала, что это ее боль – и только ее. А следующим видением стала Стена Неверующих. Селия впервые увидела ее так близко. Она нависала, закрывая небо, она пахла гнилью и разложением. Ее гадкая зеленая субстанция дрожала, словно делая жадные вдохи и выдохи, и крики и плач несчастных, которые в ней растворялись, разрывали мозг. В груди Селии заломило от предчувствия чего-то непоправимо страшного еще до того, как она его увидела. На смертельно-бледном лице Бишопа застыла гримаса боли. Руки были вывернуты под неестественными углами, но Селия заметила, как упрямо он подавался наружу – словно тонущий за глотком воздуха. Один глаз Бишопа выглядел белым, будто у вареной рыбы, и совершенно точно незрячим. Зато второй смотрел на нее в упор – недоверчиво и жадно враз. – Нет... – зашептала она, борясь с дурнотой. – Нет-нет! Не может быть! Ты не можешь быть здесь, ты же рейнджер! Я видела, как ты колдовал, у тебя должен быть покровитель... Бишоп рассмеялся пугающим глухим смехом. – Что, тоже на это повелась? Я облапошил всех, и даже самого Гвейрона Буреветра, а вот с Келемвором не выгорело. – Это тот самый следопыт из твоих снов? – спросил Ганн, пристально разглядывая Бишопа. – А это что за хрен? Неужто каргово отродье – замена нашему дорогому Касавиру? – его голос был слабым и хриплым, но все таким же язвительным. Селия шагнула к Стене, все еще не понимая, что собирается сделать. – Да при чем тут Касавир?! – она все же протянула руку, касаясь плеча Бишопа. Пальцы обожгло, будто кислотой. Селия отдернулась и снова посмотрела ему в лицо, изо всех сил стараясь не разрыдаться. – Даже тут его забыть не можешь? С чего ты вообще взял, будто у нас с ним что-то было? Он снова зло рассмеялся: – Ну, увижу его тут, обязательно передам от тебя привет. Уверен, мы будем долго болтать о нашей непостоянной девочке с болот... Стена вдруг содрогнулась, пошла волной, порождая новые, еще более отчаянные стоны и крики, и ухмылка мгновенно исчезла с лица Бишопа. Теперь он смотрел на нее с непонятной смесью злости и ужаса: – О-о, чуешь? Они все тебя приветствуют. Ты же за этим сюда заявилась, да? Снова хочешь перевернуть все с ног на голову? – Я тебя вытащу, слышишь?! – закричала Селия, не слишком понимая, о чем он говорит – лишь видя его обезображенное и искаженное страданием и гневом лицо. И это оказалось больше, чем она была в состоянии выдержать. – Нет! – рявкнул Бишоп неожиданно громко. – Я сам выбрал постель из гнили и ядовитой пакости. Так что убери свои руки и перестань изображать героя. Забыть, забыть... – он зажмурил уцелевший глаз и, словно в бреду, забормотал: – Ах, это была бы просто сказка. Раз уж я здесь, не буду сражаться с действительностью, как эти идиоты. Просто перестать быть, да поскорее... Крики вокруг стали громче, они заставили Бишопа снова приоткрыть глаз и посмотреть на Селию. Теперь в его взгляде плескалось презрение: – Они ждут нового Похода, придурки. Думают, ты их спасешь. Но все закончилось здесь. Голодом, болью и мраком. – О чем ты говоришь? – Селия, не взирая на боль, снова попыталась ухватить его за плечо. Пальцы прошли сквозь слизь и дотянулись до изъеденного кислотой тела. Лицо Бишопа приняло отстраненное выражение, словно он силился что-то вспомнить. А затем с удивлением глянул на нее: – Погоди-ка. Я не уверен, но... Ты! Я видел тебя здесь. Или не тебя? – Бишоп вдруг запрокинул лицо и опять хрипло рассмеялся: – Ты же маска. Просто Маска, неужели не понимаешь? Селия, больше не слушая, рванула его за плечо. Но Бишоп подался назад, глубже погружаясь в зеленую мерзость. – Н-не смей, – проклокотал он. Отвратительная вонючая субстанция залила лицо Бишопа окончательно, он уходил вглубь, отвернувшись от нее, пока не скрылся полностью. Полупогруженной осталась лишь его рука, и Селия сквозь пелену слез и слой едкой дряни разглядела в ней какой-то предмет. Она снова попробовала ухватить Бишопа за руку, но мягкий и липкий наружный слой в глубине становился твердым и острым. Она глубоко рассадила обожженные пальцы, только все, чего добилась – это лишь вытащить из его кулака зажатый в нем предмет. Новый кусок маски – серый и тусклый. Селия пронзительно закричала и рванулась было вперед, за ним, но Ганн ухватил ее за шкирку. – Мы не одни, – отрывисто бросил он. Селия медленно обернулась и увидела наступающих на них демонов. Злость и отчаяние сорвались с ее рук плетями молний и огненными ударами. Она молотила крылатых тварей так, словно это они были виноваты в том, что она только что увидела и услышала. Она призывала на их рогатые головы шары раскаленной магмы и лила на них лавовые дожди, пока Ганн не схватил ее за плечи и не встряхнул: – Все, все! Перестань! Ты их уже убила. Слышишь?! А потом он выдернул их из сна. И проклятый кусок маски остался в ее ладони, а Бишоп там – в ужасной и отвратительной Стене Неверующих. – Почему? – глотая слезы, спросила Селия. Ноги подкосились, и она опустилась на серые плиты главного зала Ковена.– Почему он это сделал?! Почему он там, а я здесь? Так нельзя! Это неправильно!.. Но... Может, это был просто сон? – спросила она с безумной надеждой. Ганн вздохнул, молча и осторожно погладил ее по голове. Селия замерла, съежившись под его прикосновением. Ей безумно захотелось его ударить. Но она стиснула зубы и подумала о том, куда ей лучше направить свою ненависть. Селия поднялась на ноги. Ее ноздри все еще забивала омерзительная вонь Стены, пальцы жгло кислотой, а на обратной стороне век горела самая душераздирающая картина на свете. Селия задыхалась от боли и ярости. И прошипела, глядя на начавших шевелиться карг, уже лишенных своей магической защиты: – Я все равно его вытащу. У Акачи получилось, значит и я смогу. – У Акачи была армия, и он был верховным жрецом бога мертвых, – с сомнением напомнил Ганн. – Меня тоже не пальцем делали! – огрызнулась Селия с яростью. – Может, именно поэтому я здесь? Чтобы повторить его путь?.. Да плевать мне на Акачи! И на всё, и на всех! Я его вытащу, слышите! – закричала она, обращаясь неведомо к кому. – И пусть весь мир катится в Бездну!