Broken

Ригель сидел у окна, подперев кулаком подбородок, и смотрел на заваленный снегом сад. Он завороженно наблюдал за тем, как старый домовик, вооружившись лопатой, ловко расчищает мощеную дорожку, которая вела к обледеневшему пруду. Это было любимое место Ригеля — летом они с Драко проводили там почти все свободное время, играя в плюй-камни и волшебные шахматы. Блэк вздрогнул и обернулся, услышав слабый стук в дверь. — Войдите, — выдавил Ригель и спрыгнул с приставленного к подоконнику стула. Через мгновение в комнате появился Драко: бледный и с виноватой полуулыбкой. Ему не нужно было говорить ничего, чтобы Ригель понял — дома знают, где он. — Я не смог остановить маму, — прошептал Малфой и опустил глаза, почувствовав пристальный взгляд друга. Он стоял в нескольких метрах от посеревшего в то же мгновение Ригеля. — Как только она получила письмо от миссис Блэк, пришла спросить меня и я… прости… Драко схватился за край идеально выглаженной рубашки для сна и потянулся пальцами к нижним пуговицам, чтобы унять дрожь в руках. Ему было стыдно. Ужасно стыдно перед другом, который доверился ему. В тот вечер, когда Ригель, раскрасневшийся от гнева, появился в камине его комнаты, Драко пообещал, что никто не узнает, где он. И вот так глупо, на следующий же день, подставил его. — Спасибо, — прошелестел Блэк и откинулся на подушки. Его взгляд ухватился за яркое пятнышко, скользившее по темному пологу кровати. Он приподнялся на локтях и всмотрелся в нечто, продолжавшее свой путь по черной сетке. — Бабочка, — изумленно выдохнул Ригель, наконец поняв, что за черно-оранжевое существо, раскачиваясь на тонкой ткани, поднимается все выше и выше. Драко непонимающе поднял голову и вопросительно взглянул на друга. Ригель на коленях дополз до края кровати и вытянулся, рассматривая бабочку внутри полога. Малфой нерешительно двинулся вперед, гадая, не сошел ли Блэк с ума. Но, подойдя ближе, выдохнул — большая бабочка-адмирал с цветастыми черно-оранжевыми крыльями ползла по сетке вверх. — Она, должно быть, сбежала из оранжереи отца, — сказал Драко и, встав на цыпочки, осторожно накрыл ее ладонью. Насекомое опасливо застыло, когда мальчик опустился на кровать и раскрыл ладонь перед лицом Ригеля. — Отец обожает бабочек, из каждой своей поездки он привозит новую. Скоро в зимнем саду не останется для них места. Ригель завороженно смотрел на насекомое, нерешительно передвигающееся по ладони Драко. — Драко, — тихо начал Ригель, не решившись поднять глаз на друга, — а что, если… просто представь… ну вдруг, например, выяснилось бы, что отец Блэйза — предатель крови и преступник? Ты бы после этого стал с ним дружить? Ригель повернул голову в сторону Драко, который от удивления и непонимания сначала распахнул глаза, а после сощурился и покосился на друга. — Миссис Забини не допустила бы этого, — фыркнул он и ухмыльнулся, представив лицо Блэйза, постоянно хваставшегося своей родословной, которая, по его словам, превосходит родословную Малфоев и Блэков. — Ну если представить… вдруг такое произойдет, — Ригель потянул Драко за руку и усадил рядом. Молчание, казалось, резало без ножа. Блэк старался не выдавать своего волнения и постоянно одергивал себя, когда рука тянулась к собственным спутанным кудряшкам. Он смотрел на задумчиво уставившегося в пол Малфоя и от нетерпения кусал щеку изнутри. — Если представить… — нерешительно начал Драко, — если представить, что один из многочисленных отцов Блэйза — предатель крови и преступник, то, наверное, я бы перестал с ним общаться, — почти беззаботно выдал он и повернул голову в сторону побледневшего Ригеля. — Зачем портить себе репутацию общением с таким отродьем? Уверен, ты бы меня поддержал. Блэк медленно кивнул и выдавил улыбку. Стучащая в ушах кровь перекрывала дальнейшее щебетание Драко, который с энтузиазмом стал что-то ему рассказывать. Ригель сидел и молчал, изредка кивая повеселевшему Малфою. В груди собирался ком. Этот ком разрастался, поднимался выше, перекатывался где-то под горлом, перекрывая дыхание. Ригель опустил голову, чтобы скрыть, как напряглись его скулы, как губы сжались в тонкую бледную линию. Он чувствовал, что если попытается сейчас заговорить, то голос его предаст — выдаст дрожь, напряжение, страх, который заполнил все внутри ледяными щупальцами. Драко продолжал болтать — голос его звучал приглушенно, словно через толщу воды. Где-то внутри что-то надломилось и треснуло. Незаметно для Драко, но слишком очевидно и болезненно для самого Ригеля. Он хотел бы повернуть время вспять, не задать этот вопрос, не услышать этот ответ. Хотел бы снова чувствовать себя полноправным членом высшего общества и стоять на одной ступени с единственным человеком, который был ему дорог. Хотел бы жить со слепой верой в то, что тетя Нарцисса тогда ошиблась, назвав его отцом Сириуса Блэка. Хотел бы родиться достойным Блэком, а не жалким отребьем. Но мать, его некогда любимая мама, все разрушила. Разрушила, выбрав не ту сторону и не того человека. Обманув их с братом. Ригель сжал пальцы в кулак, но ногти, вонзившиеся в ладонь, не могли заглушить ту боль, что разливалась внутри. Он чувствовал себя марионеткой, у которой оборвалась нить — без поддержки, без смысла, без права на существование. — Драко, — дрогнувшим голосом Блэк прервал его монолог, — ты не мог бы дать мне пергамент? Я хочу написать матери. Ригель не узнал собственного голоса — слишком тихий, сдавленный, будто не он произнес эти слова, а кто-то за него. Драко удивленно моргнул, но не стал задавать вопросов. Просто кивнул, развернулся и скрылся за дверью, оставив друга в гнетущей тишине. Блэк не пошевелился. Он смотрел, как бабочка-адмирал, расправив крылья, взлетела и исчезла в пологе кровати. Он тоже хотел бы улететь. Ригель медленно перевел взгляд на свои руки — белые костяшки, ногти, оставившие полумесяцы в красных ладонях. Разжал пальцы. Словно вместе с этим жестом должен был разжаться и ком внутри. Но он только сильнее сдавил легкие и сердце. Мысли теснились в голове, спутанные, противоречивые, злые. Он не знал, что именно напишет. Не знал, какие слова подобрать. Но чувствовал — если не сделает этого сейчас, то больше не сделает никогда. Малфой вернулся, протянул ему стопку пергамента, чернильницу и перо. Ригель выдавил благодарную улыбку и сел за письменный стол, стоявший в углу. Драко, сославшись на дела, вышел из комнаты и пообещал вернуться так скоро, как сможет. Блэк не расстроился — наоборот, для него это был прекрасный момент. Теперь он мог сосредоточиться на своих мыслях и высказать матери все, что думает. Он склонился над пергаментом и вывел уверенной рукой первое слово. Мама. Рука застыла. Чернильная капля стекла вниз, оставив расплывшееся пятно рядом с буквами. Ригель шумно выдохнул, сжал перо крепче. Внутри что-то тянуло его назад, требовало остановиться, сжечь пергамент, сделать вид, что ничего не произошло. Но это было бы нечестно — по отношению к себе и к Деймосу. Ты разрушила все. Уничтожила нас с Деем для высшего общества и втоптала в грязь, выбрав не того человека. Я хотел бы написать, как ты мне противна, но это будет ложью. Потому что я презираю тебя. И не за то, что ты предала свою семью и начала встречаться с нашим отцом. Нет. За ложь, которой ты отравляла нашу жизнь все одиннадцать лет. Хочешь правду? Тетя Нарцисса проболталась о том, что наш с Деем отец Сириус Блэк еще два года назад. Я знал это, но отказывался верить. Думал, что она ошиблась. И сейчас я хотел бы, чтобы это было так. Потому что правда разрушила нашу семью. Ты разрушила нашу семью. До конца каникул я останусь у Драко. И с ним же уеду в Хогвартс. Он отложил перо и посмотрел на написанное. Пальцы дрожали. Письмо казалось ему уродливым, слабым. Каким-то не таким. Но переписывать он не стал. Он не знал, хватит ли у него сил написать его снова. Он сконцентрировал в нем всю свою боль и страх. Ненависть. Не только к матери, но и ко всем людям, которые столько лет скрывали от него правду. Сглотнув, он аккуратно сложил лист и запечатал в конверт. Поднялся, подошел к окну и приоткрыл его, впуская ледяной воздух в комнату. На подоконнике дремала серая сова Малфоев. Завидев Ригеля, она неторопливо приоткрыла глаз и посмотрела на него с неодобрением, явно не желая куда-то лететь в такую погоду. — Отнеси это моей матери, — хрипло сказал он, протягивая письмо. — Немедленно. Сова неохотно встрепенулась, вытянула лапу. Ригель прикрепил конверт, и птица, шумно хлопнув крыльями, взмыла в серое небо. Он смотрел ей вслед, пока та не исчезла за покрытыми инеем деревьями. Ригель сглотнул — от кома не осталось и следа.

***

Октавия полулежала в кресле, прикрыв глаза. Кончиками пальцев она держала стакан огневиски, кубик льда в котором разбавил коричневую жидкость до того, что она при любом неосторожном движении могла бы вылиться на ворсистый ковер. — И долго ты будешь этим заниматься? — Снейп, оторвавшись от изучения учебника по темной магии, бросил на подругу недовольный взгляд. — Столько, сколько сочту нужным, — буркнула Октавия и, пролив на свои пальцы огневиски, поставила стакан на стеклянный столик рядом. — Можно подумать, что если бы твой ребенок обвинил тебя во лжи и отказался общаться минимум до лета, ты бы вел себя по-другому. — Что еще стоило ожидать от сына гриффиндурка. — Он и мой сын тоже, — возмутилась Октавия, заставив себя сесть в кресле ровно. Снейп ухмыльнулся и посмотрел на подругу исподлобья. — Что ж, тогда не буду мешать делать выводы, — Северус вновь уткнулся в книгу и натянул на лицо маску совершенно незаинтересованного в происходящем человека. Октавия тяжело вздохнула, пытаясь унять поднимающееся в груди раздражении. Северус всегда был таким — холодным и язвительным, но сейчас ей хотелось совсем немного поддержки и сочувствия. — Он уехал, даже не заглянув на Гриммо. Малфои провожали его на платформе. Как только я появилась с Деймосом, он тут же запрыгнул в вагон и показательно попрощался только с Цисси. Северус лишь пожал плечами. — Поздравляю, у мальчика начался довольно ранний переходный период. Скажи спасибо, что не плюнул тебе в лицо и не повесил плакаты с обнаженными маггловскими звездами. Уверен, именно этим занимался его отец в одиннадцать лет. Октавия нахмурилась, чувствуя, как раздражение внутри нее нарастает. Северус всегда умел так безразлично относиться ко всему, будто ничего вокруг него не имело значения. — Ты мог бы проявить хоть каплю сочувствия, — тихо сказала она и поджала губы. — Это ведь мой сын, твой, между прочим, крестник! — Ну, если бы он был моим сыном, возможно, я бы относился к этому иначе, — пробормотал Снейп, не отрываясь от книги. — Но поскольку он твой, то давай попробуем посмотреть на ситуацию объективно. Парнишки этого возраста часто бунтуют против родителей. Ему просто нужно время — и он вернется на Гриммо и попросит у тебя прощения как примерный сынок. Октавия почувствовала, как комок подкатывает к горлу. Она понимала, что Северус прав, но почему-то эти слова не приносили облегчения. — Я просто хочу, чтобы это все поскорее закончилось, — прошептала она, чувствуя, как слезы начинают наворачиваться на глаза. Снейп медленно поднял голову и взглянул на Октавию. В его взгляде мелькнуло что-то похожее на сочувствие, хотя это выражение быстро сменилось привычной маской безразличия. — Знаешь, Октавия, иногда дети делают вещи, которые кажутся им правильными, но потом они понимают и принимают свою ошибку. Дай ему время. Он вернется, поверь мне. Октавия закусила губу. Может, он прав? Возможно, действительно стоит подождать и посмотреть, как будут развиваться события дальше. Но что-то внутри не давало расслабиться. Она перевела взгляд на свою руку и тут же вскочила, опрокинув стеклянный столик. По стеклу расползалось коричневое пятно пролитого огневиски. А Октавия с распахнутыми от ужаса глазами смотрела на почерневшую метку, которая одиннадцать лет оставалась лишь тенью того знака, пугавшего ее в молодости. — Он вернулся?..