Broken

Деймос терпеть не мог семейные вечера — особенно те, на которых не было Северуса. К нему мальчик был привязан с самого рождения. Может быть, причиной тому тяга младшего Блэка к темным искусствам и зельям, о которых так вдохновенно рассказывал Снейп на занятиях. К семье дяди Эдмонда он относился холодно и даже с некоторым пренебрежением. Ему не нравилась дерганность этой сухой женщины, Ивы, истеричные нотки, проскальзывающие в ее голосе, и тот факт, что она постоянно говорила об умершем муже. Он даже принялся считать в уме, сколько раз за вечер она вспомнит о дяде Эдмонде. Деймос не мог понять такой сильной привязанности. Он не понимал, как столько лет можно страдать из-за одного человека. В мире столько волшебников — и никто не смог вновь покорить ее сердце? Ему казалось, что любовь — это очень просто. Увидел человека, поцеловал и все — вы уже вместе. Он сделал этот вывод, когда наблюдал за маггловским детским садом, на двор которого выходят окна его комнаты. Деймос каждый день видел там рыжеволосую девочку, которая каждую неделю ходила за ручку с новым мальчиком. Ей было достаточно просто поцеловать нового мальчика за большим кустом роз перед калиткой, и вот он уже становился ее «женихом». Неужели тетя Ива не могла сделать так же? Но больше всего ему не нравилась компания угрюмого и вечно задумчивого Виктора. Ригель пытался его разговорить, шутил и даже иногда получал ответную улыбку и заливистый смех, а Деймос никак не мог себя пересилить и начать с ним говорить. Все неловкие попытки завязать хотя бы какой-то диалог разбивались о незнание Виктором английского языка. Поэтому Деймосу мальчик, который мог сказать только «хорошо» и «плохо», быстро наскучил. Поэтому он был счастлив, когда этот вечер подошел к концу. Когда Ива встала из-за стола, Деймоса переполняла радость, которую он не показал, — было бы ужасно некрасиво с его стороны. Он вышел в коридор вместе со всеми, попрощался с гостями и пожелал родителям спокойной ночи. Ригель убежал в свою комнату первым, Деймос же неспешно поднялся по крутым ступенькам, вежливо кивнул портретам и пожелал им спокойной ночи. Он подошел к двери своей комнаты, открыл ее и, немного подумав, закрыл. Деймос, стараясь не издавать ни звука, на цыпочках подкрался к балюстраде и осторожно опустил взгляд вниз — на кусочек коридора первого этажа, где до сих пор находились родители. Ему нравилось наблюдать за тем, как дом погружается в сон: как гаснут зажженные магией свечи, как начинают зевать портреты и как ворчливый Кикимер останавливается у портрета бабушки и тихим, заискивающим голосом рассказывает, что сделал за день. Подслушивать чужие разговоры — еще одна страсть Деймоса, которую он открыл прошлым летом, когда случайно услышал, как мама беседует с дядей Северусом о каких-то зельях. Тогда мальчик припал к двери и жадно вслушивался в каждый шорох, доносящийся из комнаты. Он хорошо запомнил то сладкое трепетное чувство, которое растеклось по телу, и удовлетворение от того факта, что сейчас он узнает какую-то секретную информацию. Очень скоро Деймос заметил, что стал зависим от этого чувства. Ему всегда было недостаточно. Он невольно подходил к какой-нибудь паре на светском приеме, делая вид, будто просто играет рядом, и слушал то, о чем они говорят. Подслушанное он записывал в дневник — специально завел его для этих дел. На самом деле, Деймос не знал, зачем записывает все. Возможно, из-за того, что когда-то давно дядя Северус сказал, что слово — самое сильное оружие, сильнее даже Непростительных. Наверное поэтому Деймос стал заполнять свою оружейную брошенными кем-то словами. На будущее. Сильнее всего Деймос хотел подслушать разговор мамы и папы, но всегда, когда они запирались в кабинете, накладывали Заглушающее, которое не давало ни одному звуку вырваться за пределы комнаты. Поэтому сейчас он очень внимательно прислушивался к каждому шелесту и шороху, которые доносились с первого этажа. Встав на цыпочки, он перегнулся через балюстраду, чтобы лучше видеть родителей. Деймос застыл, когда заметил мамины ладони, которые легли на талию папы. Она что-то тихо говорила — мелодично, подобно перезвону колокольчиков. Деймос весь сжался и даже, кажется, задержал дыхание, чтобы не упустить ни одного слова. Но не мог ничего разобрать. Он слышал какое-то копошение и судорожные вдохи. Он шокировано округлил глаза, когда папа отступил на шаг к лестнице. Деймос от неожиданности всхлипнул и тут же накрыл рот ладонью, стараясь впредь не издать ни звука. Мама с напором целовала папу: мокро, страстно и самозабвенно. Судя по лицу Регулуса, он, как и Деймос, не ожидал такого от нее. Они целовались несколько мгновений, но этого хватило, чтобы перевернуть мир Деймоса с ног на голову. Когда она отстранилась, скрывшись от глаз сына в темноте коридора, мальчик тяжело сглотнул и, словно зачарованный, отступил на шаг от балюстрады. Внутри все трепетало. Он увидел нечто запретное, то, что мама никогда не позволила бы ему увидеть в обычной жизни. Эйфория накрыла его с головой — и Деймос, движимый только силой любопытства, вновь подошел к краю лестницы и взглянул вниз. Сердце ушло в пятки, когда под ногой скрипнула половица. Как в замедленной съемке он увидел, как напряглось тело отца, как темные волосы покачнулись вслед за движением головы. Не желая выдать себя, Деймос отбежал от лестницы, словно она была сделана не из дерева, а из раскаленного металла, и скрылся за дверью своей комнаты. Он прислонился к двери, тяжело дыша. Кровь стучала в ушах и мешала мыслить рационально. Хотелось рассмеяться, но все, что он мог себе позволить, — накрыть судорожно открывающийся рот ладонью и сдавленно прохрипеть. Деймос сполз на пол и задрожал всем телом. Неожиданно на горячую кожу упала слеза. Деймос застыл, неверяще смотря на каплю, которая рухнула с ребра ладони, прочертив мокрую дорожку по фарфоровой коже, и упала на пол. Влажный след, оставшийся на паркете, что-то надломил внутри него, и капли одна за другой начали скатываться по щекам. Он не понимал, почему плакал. Ведь то, что мама целует так папу доказывает, что она его любит. Ведь так? Так почему тогда грудь разрывает странное, неназванное чувство? Почему внутри будто бушует ураган, сметающий все на своем пути? Почему оказываться неправым так больно?..

***

О том, что случилось между мамой и папой, Деймос не рассказал никому. Он оставил этот эпизод вместе с внезапной истерикой после запертым внутри воспоминанием. Он продолжил жить по расписанию, составленному мамой, и делать вид, будто с ним все хорошо. Он не мог понять, что именно с ним происходит, но описывал это для самого себя как странное чувство, колящее грудь. Он смотрел на членов своей семьи, беззаботно занимающихся своими делами, и не понимал, что было не так. Деймос отмечал странности в поведениях папы и мамы. Отец, всегда одетый с иголочки, сейчас не утруждал себя даже разглаживанием рубашки заклинанием. Он ходил угрюмый, но на вопрос, все ли с ним в порядке, с вымученной улыбкой отвечал, что все хорошо. Мама же вовсе переехала с Гриммо в особняк Альфарда Блэка. Она объясняла это работой, но Деймос не верил. Они общались с ним и Ригелем как обычно, но по потухшему взгляду матери он сделал вывод, что что-то случилось. Но вот что?.. Своими опасениями Деймос поделился с братом, и тот пообещал выяснить у тети Нарциссы. Он умел очаровывать. Делал это мастерски и практически не прилагал усилий, чтобы заговорить человеку зубы. Его природная харизма делала его желанным собеседником. Люди сами не замечали, как под воздействием оленьего взгляда и лукавой улыбки Ригеля рассказывают ему самые сокровенные тайны. Но, к удивлению Деймоса, тетя Нарцисса ничего не сказала Ригелю. По крайней мере, сам он, вернувшись из поместья Малфоев, тихо ответил, что не смог узнать о том, что произошло между мамой и папой, и скрылся за дверью своей комнаты. Поэтому Деймос пошел за ответами к бабушке Вальбурге. Она не скрывала, что любила младшего внука намного больше, чем Ригеля. Стоило ей увидеть белокурую макушку, как она расплывалась в улыбке и делала свой неизменно суровый голос ласковым, тягучим, как мед. Когда ей нужно было побеседовать с ним с глазу на глаз, она осторожно делала жест рукой — показывала указательным пальцем наверх. В такие моменты Деймос все понимал и бежал в старую библиотеку, где висела пустая портретная рама. Вальбурга еще несколько лет назад открыла внуку тайны семейного хранилища: рассказала о древних фолиантах, могущественных артефактах и поведала легенду о проклятии рода. Деймос аккуратно пытался узнать о отца, знает ли он об этом что-то, но тот лишь удивленно поднимал брови и разводил руками. Бабушка его никогда не обманывала. Когда Деймос поприветствовал статную женщину, надменно смотрящую на окружающих, ее взгляд тут же смягчился и она с легкой улыбкой посмотрела на любимого внука. — Что-то случилось, Дей? — сюсюкающим тоном спросила Вальбурга и едва заметно сгорбилась. — Мне нужно с вами поговорить, grand-mère (фр. бабушка), — серьезно ответил он и указал пальцем на библиотеку. Женщина напротив легко кивнула и закрыла бордовые шторки. Деймос, перепрыгнув несколько ступенек сразу, помчался на четвертый этаж в старую библиотеку, где никто, кроме матери и Северуса, не появлялся. В комнате, которая была освещена лишь несколькими золотыми канделябрами, пахло затхлостью и пылью. Деймос аккуратно, стараясь не издавать лишних звуков, закрыл за собой дверь и прошел к большому креслу, что стояло в середине комнаты. Напротив висела пустая портретная рама. В то время, как Деймос удобнее устраивался в кресле, в раме появилась стройная женщина в синем корсетном платье. Она была явно взволнована. Обхватив себя руками, Вальбурга внимательно посмотрела на внука. — Они с тобой плохо обращаются? Ригель тебя ударил? — ее голос дрогнул, и она накрыла алые губы бежевой ладонью. — Неужели что-то случилось между тобой и этим непутевым мальчишкой? Говори прямо, Деймос, я хоть и портрет, но если он хотя бы пальцем тронул наследника главной ветви самого древнего и могущественного чистокровного рода, мне хватит сил преподать ему урок хороших манер, — лицо Вальбурги тут же ожесточилось: брови съехались к переносице, губы сложились в кривую линию, а подбородок горделиво был задран. — Бабушка… — выдавил Деймос, чувствуя подступающий к горлу ком. Он тяжело сглотнул и опустил взгляд на свои ноги. — Я так устал от того, что мне все врут. Они все пытаются что-то скрыть, я это точно знаю. Мама, папа, Ригель, тетя Нарцисса — все они лгут. Они делают вид, что все хорошо, но на самом деле… — Деймос истерично всхлипнул и вытер маленькой ладошкой скатившиеся по щекам слезы. — На самом деле… мне так больно. Вот тут, — он ткнул пальцем в грудь, — болит ужасно. Меня как будто все предали. Как будто я не заслуживаю знать правду. Вальбурга схватилась за сердце — она, тяжело дыша, смотрела на ревущего перед ней ребенка и впервые за долгое время хотела… его утешить. Она хотела притянуть его к себе и поцеловать в макушку, укачать на руках и сказать, что все будет в порядке. Что он им всем еще отомстит. Как настоящий наследник рода Блэк. Но Вальбурга была лишь портретом, поэтому ей только и оставалось, что смотреть на плачущего внука и пропитываться еще большей ненавистью к решению своего сына и невестки. Еще тогда, на третий день рождения мальчиков, они строго-настрого запретили ей говорить правду о происхождении Ригеля и Деймоса, если вдруг они ее спросят об этом. И по началу сама Вальбурга была этому рада — на несколько мгновений она могла забыть о том, что эти дети на самом деле рождены от ее старшего сына, предателя крови и любителя грязнокровок Сириуса. Всего на пару минут они становились достойными наследниками рода, сыновьями достойного Блэка. Но чем старше становились мальчики, тем труднее им было врать. Деймосу особенно. Каждый раз, когда он это спрашивал, она отводила глаза и отвечала сухо. Потому что не могла врать, глядя в эти бездонные голубые глаза. Она видела, как эта тайна изводит его. Как он мучается, внутреннее, наверное, чувствуя, что что-то здесь не так. И с каждым днем Вальбурга была все ближе к тому, чтобы сказать Деймосу правду. И вот сейчас, когда любимый внук сидел перед ней и плакал, она просто не могла снова ему соврать. — Деймос, послушай меня, — начала она, избегая с ним зрительного контакта, — есть вещи, которые взрослые люди делают, надеясь защитить любимых от разных неприятностей. Наш род имеет многовековую историю, и, конечно, ты знаешь, что представителям таких семей приходится терпеть давление со стороны светского общества. Твои мама и папа всегда хотели для тебя лучшего. Они старались защитить тебя от всех плохих вещей. В том числе от давления общества. Но иногда, делая что-то во благо, люди забывают о том, какую боль может принести правда, которую они «во благо» скрывают. — Ты что-то знаешь, бабушка?.. — дрожащим голосом спросил Деймос и вцепился в подлокотник кресла. — Не перебивай меня, пожалуйста, Деймос, — строго сказала она и опустила глаза на свои руки. — У меня было два сына. Старший, Сириус, был бунтарем по своей природе. Он всегда шел наперекор мне и Ориону. Ему не нравилась наша, как он называл, «одержимость чистотой крови», поэтому начал дружить с грязнокровками и полукровками, — Деймос скривился на этих словах. — Потом он попал в Хогвартсе на Гриффиндор и… мы его окончательно потеряли. Сириус стал неуправляемым и отвязным. Он отказывался посещать семейные ужины, появляться в обществе и вообще вел себя вызывающе и абсолютно неприемлемо. Регулус же был крайне послушным ребенком. Он сглаживал острые углы, никогда не лез вперед и был просто… правильным наследником. Сириус от природы был харизматичным и энергичным, ему удавалось очаровать собой всех, поэтому в школе и за ее пределами его любили. И Регулус, несмотря на всю свою правильность, никогда не мог стать номером один… ни в нашей семье, ни в школе. Все внимание на себя перетягивал Сириус. И Регулусу было очень сложно смириться с этим. Я видела, как трудно ему находиться в тени старшего брата, пыталась помочь, раскрыть его потенциал, но все было… безуспешно. Он хотел занять место Сириуса. Любой ценой. Твоя мама Октавия принадлежала к очень богатому и древнему роду. Ее отец, Дарио Смит, был темным магом, входившим в число пяти самых влиятельных волшебников нашего времени. Они называли себя «Тайной пятеркой». Одного из них ты хорошо знаешь, именно его метку на предплечье носят твои мама и папа. Волшебник, который ее оставил, называл себя Темным Лордом. Он был одержим идеей чистоты крови и освобождения общества от грязнокровок и полукровок. И твоя мама была верна ему с раннего детства. До того момента, пока не влюбилась в твоего отца. Я не знаю их истории любви, но факт есть факт — на глазах Дарио Смита, министра магии Великобритании, она поцеловала твоего отца и они вместе сбежали. Потом долго прятались, пока Темный Лорд не пал. Перед тем как исчезнуть навсегда, он уничтожил семью нашего дальнего родственника, любителя грязнокровок и предателя крови Джеймса Поттера, лучшего друга твоего отца. Но твой отец знал, что на дом Поттеров было наложено заклинание доверия Фиделиус, которое скрывает жилище от лишних глаз. И он точно знал, кто был хранителем тайны этого заклинания. И совершенно случайно он нашел его на улицах маггловского Лондона. Завязался бой, в результате которого произошло нечто странное — преступник исчез, а в тот момент, когда пришли мракоборцы, взрывной волной от неизвестного заклинания убило двенадцать магглов. Твоего отца признали виновным и отправили в Азкабан навечно. Октавия с дня первого суда надеется вызволить Сириуса из тюрьмы, но… все безуспешно. Вот уже девять лет. Девять лет она хранит тайну вашего с Ригелем происхождения, мучается и не может себе простить ложь, которую вынуждена говорить вам из-за жестокости нашего общества. Если бы кто-то узнал, что вы на самом деле сыновья преступника и предателя Сириуса Блэка, ни одна живая душа из числа чистокровных магов даже не протянула бы вам руку. Она сделала это для того, чтобы защитить вас. Чтобы сделать вашу жизнь лучше и легче. Октавия пожертвовала своим личным счастьем, все это время притворяясь женой человека, которого не любит, чтобы вы были счастливы, чтобы вы росли в полной, любящей семье, — Вальбурга затихла, заметив, что внук оцепенел. Он крепко держался за подлокотники кресла и смотрел куда-то вперед себя невидящим взглядом. — Она нам врала?.. — выдавил он и перевел взгляд на бабушку. В его глазах, в этих небесно-голубых глазах, было столько невысказанной обиды и боли, которую Вальбурга не могла перенести. Она тяжело сглотнула и переплела двумя змеями руки на груди. — Октавия поступила как хорошая мать. Она не оставила вас без отца, несмотря на боль, которая разрывала ее изнутри после заключения Сириуса под стражу. Она просто… в глубине души, наверное, боялась, что ей никогда не удастся вытащить Сириуса из Азкабана, и вы не узнаете, что такое отцовская любовь. Воцарилось тягучее, зловещее молчание. Деймос померк: он выглядел так, будто его только что поцеловал дементор. Он смотрел в пустоту отсутствующим взглядом и, как предполагала Вальбурга, о чем-то напряженно думал. Он практически не двигался, даже его грудь вздымалась, чтобы набрать воздух в легкие, намного реже, чем обычно. — Деймос, посмотри на меня, — строго сказала Вальбурга, и мальчик тут же поднял глаза на раму. — Не смей винить свою маму в том, что произошло. Октавия желала тебе лучшего. Она надеялась сделать вас с Ригелем счастливыми. Она хотела, чтобы хотя бы у вас была крепкая и счастливая семья. Все эти годы она страдала от собственной лжи. Она съедала ее изнутри. Она вся ссохлась от внутренней боли. Эта сухая меланхоличная Октавия, которую ты знаешь как свою мать, ни капли не похожа на ту энергичную и веселую Октавию, которую знаю я. Ее сердце уже разбито, не смей его еще и растаптывать.

***

С того разговора с бабушкой Вальбургой прошло несколько месяцев. Деймос пытался вести себя непринужденно и не показывать, что он теперь знает всю правду. Когда бабушка рассказала ему все, он взглянул на маму совсем другими глазами. Бесконечно сильная женщина превратилась в сломанную девочку с разбитым сердцем. Впервые за все эти годы он смог увидеть тоску, которую она так тщательно скрывала, в ее глазах. Впервые за эти годы он смог увидеть, как напрягается все ее тело, когда руки Регулуса ложатся ей на плечи. Впервые за эти годы он смог увидеть, как она закрывает глаза и только после этого целует Регулуса. И письма отцу теперь выглядели совсем иначе. Крик о помощи. Крик в пустоту. Крик. Непрерывный крик. Он стал чаще обнимать маму, говорить, как сильно ее любит, и старался ничем не расстраивать. Он прилежно учился, не задавал лишних вопросов и… не пытался выспрашивать информацию об отце. Основным его информатором о Сириусе Блэке стала бабушка Вальбурга. Именно она рассказала ему о дневниках сына и о том, где Регулус их сейчас хранит. Стащить их из кабинета «отца» не составляло труда — Деймос был ловок и искусен во лжи. Поэтому вместо книг по вечерам он теперь читал записки своего настоящего отца. И узнавал о нем все больше интересных фактов.

***

29 августа, 1990 год — Я видела Гарри Поттера в Косом переулке, — тяжело дыша, в гостиную Северуса влетела Октавия. Снейп сидел в кресле перед камином и читал газету. Заметив подругу в дверях, он флегматично на нее посмотрел и вернулся к чтению. — Меня должно это сильно заботить? — фыркнул он, бегая глазами по строчкам свежего «Пророка». — Не уверена, что заботить это именно то слово, которое стоило здесь употребить, но да, мне кажется, тебе должно быть по крайней мере интересно, — Октавия отряхнула платье от сажи и села на потрепанный старый диван, который стоял напротив кресла Снейпа. — В очередной раз повторяю, что додумывать за других людей и пытаться интерпретировать что-то с их стороны, крайне дурная затея. Мне вот кажется, что тебе, по крайней мере, будет интересно услышать историю о том, как твой старший сын совсем недавно приготовил зелье сквернословия и подлил его своему брату, из-за чего он на моем занятии не мог произнести ни одного цензурного слова, но я же не собираюсь тебе об этом сейчас рассказывать. Или, подождите, ой, кажется, рассказал, — он театрально поднес ладонь к раскрытому рту, изображая удивление, а потом сразу же вернулся к газете. — Надеюсь, Ригель будет заинтересован полученным наказанием так же, как и я предвкушением этого наказания. — Но ведь… Гарри Поттер… — Всего лишь еще один ученик. Вероятно, с трудным характером, потому что дети никогда не наследуют лучшие черты своих родителей. И да, если тебе интересно, я морально уже подготовился к тому, что мне придется как минимум шесть лет учить маленькую копию Джеймса Поттера. И нет, я не собираюсь вымещать на мальчике свою ненависть к его отцу. Сын Лили не виноват, что родился от Джеймса Поттера. — Позаботься о нем, пожалуйста. Сириус бы этого хотел, — тихо сказала Октавия и опустила глаза в пол. — Лили бы этого хотела. И мне этого вполне достаточно, — зашуршали газетные листы, Снейп вновь погрузился в чтение, пытаясь подавить укол боли, который пронзил его грудь. Не время для сантиментов.

***

1 сентября, 1991 года — Итак, вы все запомнили, мальчики? — Октавия опустилась на уровень глаз сыновей и внимательно на них посмотрела. Они понятливо кивнули и взяли маму за руки с двух сторон. Ригель выглядел счастливым и крайне довольным тем фактом, что наконец-то отправится в Хогвартс, о котором так много слышал от своего лучшего друга Драко. Деймос же был больше нервозен, чем воодушевлен. Его, кажется, пугала перспектива не стать лучшим учеником Хогвартса в первый же день. Или, может, что-то другое. Когда они оказались на вокзале перед гудящим черным поездом, Деймос вжался в Октавию и сильнее сжал ее руку. В толпе суетящихся незнакомцев действительно было немного страшновато. Вокруг летали чемоданы, птицы, сновали люди, постоянно громко обращающиеся друг к другу. Октавия с теплотой оглядела перрон, с которого сама когда-то впервые отправилась в Хогвартс. Сладкое волнительное чувство растеклось по груди, воспоминания тут же нахлынули на Октавию, и она, замечтавшись, впечаталась в высокую статную блондинку. Она подняла глаза, чтобы с вежливой улыбкой извиниться, и застыла. Перед ней стояла с мертвецки бледным лицом тетя Розабелла. Женщина тяжело сглотнула и хотела было открыть рот, чтобы что-то сказать, но темноволосый мальчик с красивыми, как у отца, чертами лица потянул ее за руку. Мальчик взглянул на Октавию, и внутри все похолодело. Эти серые глаза, нос с горбинкой и тонкие губы напомнили ей о тех днях, когда она была еще совсем маленькой. И о дяде Себастьяне, который постоянно привозил ей из своих путешествий новые игрушки. — Эй, Ригель! Ригель! — Октавию вырвал из оцепенения счастливый голос Драко и старший сын, который вырвался и побежал к лучшему другу сквозь всю толпу. Она, надеясь его не потерять, тут же пошла за ним, но на середине пути все равно оглянулась, чтобы проверить, не приснилась ли ей тетя Розабелла. Она стояла на том же месте, ошеломленная и совершенно подавленная, и, кажется, не слышала, как сын просит ее идти вперед. Деймос, Октавия и Ригель остановились у четы Малфоев, которые были окружены другими чистокровными семьями. Октавия поздоровалась с Паркинсонами, Забини, Крэббами и Гойлами и встала рядом с Нарциссой. Единственной, кто не вызывал у нее отвращения. Ригель активно знакомился с теми, кого не знал, и очаровывал каждого своей обворожительной улыбкой. Октавия хоть и пыталась прислушиваться к происходящему, все еще была мыслями в моменте, когда встретила тетю Розабеллу. Получается, и ей удалось избежать наказания?.. — Волнуешься? — шепнула ей на ухо Нарцисса, которая заметила оцепенение подруги. Октавия мотнула головой и поджала губы. — Отправлять детей в школу это… всегда волнительно, — она внимательно оглядела перрон и не заметила в толпе никого, напоминающего тетю Розабеллу. — Не волнуйся, все Блэки попадают на Слизерин, — хохотнула миссис Забини и все вокруг взорвались приступом смеха. — Как показывает практика, не все, — смех тут же стих. Октавия, поиграв желваками, почти ненавистно уставилась на появившуюся из пустоты тетю Розабеллу. Она лукаво улыбнулась и посмотрела на племянницу из-под пушистых ресниц. — Ах, миссис Нотт, мы уж думали, что вы не придете, — тут же елейно пропела миссис Гойл и потрепала мальчика рядом по голове. — Теодор долго выбирал, какие носки надеть… Октавия, не в силах слушать этот бессмысленный бред, извинилась и, выдернув Ригеля из водоворота обсуждений, отвела мальчиков в сторону. Она крепко обняла каждого и подарила им свои прощальные поцелуи. — Обещайте мне писать не реже одного раза в неделю и рассказывать, если случается что-то серьезное, — Октавия строго посмотрела на сыновей. — Ты все равно все узнаешь от дяди Сева, — протянул недовольно Ригель, которому вообще не нравилось писать письма. — Профессор Снейп, Ригель, запомни, не смей называть его при других как-то иначе, — поучительным тоном сказала она и вновь притянула сыновей к себе. — Будьте хорошими мальчиками. Не позорьте нашу фамилию. С этими словами она поцеловала их в последний раз и с тяжестью на душе отправила садиться в поезд. Октавия вернулась к группе мам и сглотнула ком в горле. Белая макушка Деймоса появилась в ближайшем купе, а рядом, активно размахивая руками, дурачился Ригель под заливистый смех Драко. Поезд загудел и выпустил густой белый пар. Все вокруг двинулись вслед поезду. Октавия стояла на перроне, улыбаясь своим мальчишкам, и даже не волновалась из-за того, что сейчас кто-то может увидеть, как по ее щеке катится слеза. Потому что теперь она не увидит своих сыновей — последнее, что у нее осталось от Сириуса — до Рождества. Потому что теперь она осталась одна в доме с Регулусом. Когда поезд скрылся из вида, а счастливые и заплаканные родители стали расходиться, к Октавии, которая все еще стояла на одном месте, подошла Розабелла. — Где же твой драгоценный муж? — язвительно спросила она, очевидно, намереваясь задеть племянницу. — Там же, где и твой, — буркнула она и, не посмотрев на тетю, трансгрессировала домой.