Ядом твоим

Женя уезжает домой в подвешенном состоянии, сказывается неожиданно свалившаяся на него новость. Петя с Алиной на него будто ведро льда уронили. Голова раскалывалась. Сейчас он задавался вопросом, как он мог не заметить? Как можно было не придать значения тому, что Петя резко затащил в их дружбу Алину, которая быстро там прижилась, как необходимая шестерёнка. Женя нервно думает, что не такая уж она и необходимая, раз столько лет прекрасно обходились без неё. Не заметить неравнодушие Пети было сложно, тот если уж прикипел к кому-то душой, то всё уже, не открепишь, а Женя как-то умудрился не заметить. Когда Алина ушла кому-то звонить, он хоть смог вздохнуть нормально, не ощущая давящей тяжести. По традиции они вышли на балкон, Петя привычно быстро сбегал в прихожую за Жениным пальто и шарфом, а затем закутал Женю с таким энтузиазмом, будто наряжал только что слепленного снеговика. Сам же Женя вскипал и парадоксально не понимал, почему его вообще трогает эта ситуация. Подумаешь друг не сказал, что встречается с девушкой, что теперь, до гроба обиду держать? В этом была какая-то несостыковка, некая брешь в плотине, из которой медленно тёк ручеёк сомнений, приводящих Женю в гнев. Будь ситуация такой простой на самом деле: друг рассказал об отношениях, то Женя бы совершенно искренне поздравлял и улыбался, как дурак. А сейчас он не был искренен с Петей совершенно, потому что рад за него не был. Жене почему-то казалось, что между ними уже долгое время была некая связь, не поддающаяся описаниям и никогда не озвученная вслух. Будто прочной ниткой между ними крепилось нечто особое, то, что казалось ему больше дружбы, что-то искреннее, что-то только их. Будто бы даже судьба сводила их вновь и вновь, сталкивала, намекала: вот он Петя Гуменник, Жень, и вы с ним повязаны особо, никуда друг от друга не денетесь. То баллы одинаковые, то короткие программы, то они опять рядышком с разницей в одну ступеньку стоят, как дурачки совсем, и особые ненавистники отечественного мужского одиночного только и вздыхают, ну кого там смотреть, только Гумменик с Семененко борется и всё. Конечно на практике уже давно все не так, там и Влад, и Глеб, и Коля настораживающее целятся на пьедестал очень метко, и даже Марк собрал пятиквадку, которой угрожающе втаптывает соперников в лёд. А Жене всё равно приятно слышать, что для кого-то они всё ещё во главе всего вида, вдвоём против друг друга и никак иначе. Как-то с незапамятных ещё доолимпиадных времён повелось, что для Жени Петя был единственным настоящим соперником. Какие уж Миша с Марком соперники, когда они друзья, примеры для подражания, но никак не враги. На них не позлишься по-спортивному, да и уровень у них не равен будто совершенно. Мише так вообще никто не ровня, он только сам себе соперник. А Петя был другим. Он — соперник, на которого злишься, которого каждый раз замечаешь и поэтому показательно обжигаешь холодом. Петя был для Жени совершенно особенным человеком, который не покидал мыслей даже на абсолютном нуле взаимодействий. Он себя корил, что неправильно это, а затем следил за его контентом, за фирменным каскадом с двумя риттбергерами, за программами следил, чтобы быть наготове. Тихонько люди говорили, что Петя Жене не соперник, даже ситуация с Финалом Кубка показательная была. Перед Женей открылся мир, перед Петей же - медаль ничего для карьеры глобально не меняющая. И всё же Женю тянуло к Пете сильнее, чем стоило. Поэтому когда на Чемпионате России том коварном баллы стали одинаковые Женя наконец выдохнул с облегчением, я так и знал, что всё к этому ведёт. Резко оказалось, что у Жени не паранойя вовсе. Это судьба. Всё казалось очевидным, вот есть они у друг друга и это что-то особое, не поддающееся описанию. А теперь, получается, Женя всё надумал и ничем особенным это не было. Он так, обычный друг, которому можно забыть рассказать какие-то важные моменты своей жизни. В один момент Женю опустили с небес на землю: никакой он не самый близкий человек Пете, а так, такой же, как все остальные фигуристы, с которыми он общается. Жене горчило. Петя очевидно замечает, что с ним что-то не так, пытается положить на чужую ладонь свою, а он руку отдёргивает. Ему только что сердце разбили будто бы, какие сплетения рук? Он от Гуменника нервно ошатывается чуть в сторону. — И давно вы встречаетесь? Женя не знает, зачем спрашивает, если это точно заставит его злиться еще сильнее, вскипать. Это не имеет смысла, но Женя делает. Думать и стыдится своего поведения будет позже. — С Красноярска, перед разминкой моей начали, — спокойно говорит Петя, добавляя даже излишние подробности. Женя не ошибся, потому что бьёт не по-детски, выворачивает прям. Он же тогда звонил, мог бы позвонить чуть раньше и прерывать это. Женя трясет головой и сам себе говорит, что-то не имело бы смысла, если влюблённые хотят быть вместе, им не помешать каким-то звонком. Он все равно испытывает сожаление. Влюблённые. Ещё и горечь на языке томится, стремясь убежать в слова, а Женя её держит, пока силы есть. И спрашивать продолжает. — И многие знают? — Наверное. Алина активно намекает на это уже давно. Женя чувствует, как его несёт не туда, но остановится уже не может, каждый ответ на вопрос распаляет его еще больше и предел скоро. Он определённо скоро взорвётся. — Почему раньше не сказал? — выходит непринуждённо, будто Женя сейчас не кипит, как советский чайник на газовой плите. Петя смотрит на него странно, явно обдумывает ответ, чтобы он звучал не обидно. Женя жалеет, что спросил, потому что ответ, который его устроит, просто не существует. — Не был уверен, что это будет надолго, так что и не решался говорить. А сейчас понял, что всё серьёзно. Намного серьёзнее, чем я думал и даже хотел в начале, — Петя прячет взгляд куда-то вдаль, а Женя так же не решается посмотреть в ответ. Женю мутит. Этот ответ был хуже всего, что мог Петя сказать, Женька даже не знает, почему, но в нём каждое слово болезненно сжимается и отдает резью в сердце. Слова горечью растекаются. — Я наверное пойду, мне пора уже, — врёт совершенно, никуда ему не пора, он ради Пети весь вечер освободил. Женя уже не может, если ещё на пару минут останется и увидит Алину с Петей, то реально сорвётся, совершенно некрасиво и беспричинно. Это его личные проблемы, которые не должны касаться Пети, точно так же, как какие-то проблемы его теперь ни с того ни с сего не касаются Жени. Петя не даёт шанса на реальный побег, провожает до машины, выйдя как дурак без шапки. Женя недовольно ворчит себе под нос, что он опять такими темпами не продержится до Финала, а Петя смеётся только, потому что смысла-то? Олимпиада ему не светит, это Женю надо кутать в три пледа и беречь, как главную драгоценность. Когда Женя уезжает легче, к собственному удивлению, не становится. Последние крохи какой-то доброжелательности и заботы он потратил на Петю, так что сил не оставалось абсолютно, хоть об руль головой бейся. Идея казалась заманчивой, но тренерам потом не хотелось объяснять огромный синяк на лбу. Женю тянуло куда-то в бездну весь оставшийся вечер, ни осталось и следа от прежнего новогоднего настроения. Тревожно и злобно тянуло в груди, всё возвращая мыслями к Пете и Алине, к тому, как непринуждённо он приобнимал её за талию, как спокойно говорил о ней, как о неотъемлемой части своей жизни. Женя такой идиот, потому что верил в нечто большее, в их сильную дружбу, которую не разлучить ничем, даже одинаковыми баллами и какими-то столкновениями от судьбы и федерации, а оказалось, достаточно одной девушки. Жене не нужно быть гением, чтобы сложить дважды два: отношения с Алиной, месячный перерыв в общении между ними. Ясно было, что Петя отдалялся и причем довольно давно и очевидно. Просто Женя был слепым дураком, который по привычке лез без границ. Раньше Женя очень несмело щупал границы, осторожничал и лишний раз не маячил у Пети на периферии, чтобы не перенасытить собой. Петя, когда узнал, только посмеялся. Ну какие то от тебя границы, Жень? Ну ты хоть головой думай. Вот такие вот границы, Петь. Вот такие, думает Женя и всё не может избавиться от чувства стыда, что не почувствовал этого раньше. Возомнил себя самым близким для Пети, а такое и не почувствовал. Женя так привык за годы, что никаких ему границ, если хочешь — делай и никогда не встретишь холода или осуждения, только понимание. И теперь, когда он привык к бесконечной свободе действий, появление границ ощущалось, как жёсткий удар об стенку. Петя отдаляется и это его выбор, который Жене совсем не хочется принимать. Он ведь зачем-то его пригласил отпраздновать, зачем-то просил остаться тогда. Не уходи, прошу. Останься тут. Женю срывает. Он точно-точно зря это вспомнил. Тогда от этих слов трясло сладко и вымывало из берегов, потому что этого было достаточно. Этого было даже слишком. Женя думал, что ему самому придётся умолять, чтобы остаться, давить на жалость, совершенно честно говорить, что ему спать то больше негде: либо здесь, либо в коридоре, потому что Глеб и Коля его не пустят в номер, пока он им не вернёт нормального Петю с вечной улыбкой после поражений, с характерной только ему внутренней силой. Женя просто хотел остаться. Он никогда в этом не признавался даже себе, но без Пети сложно. Кажется, что это не должно трогать так сильно, но без него пусто где-то в груди и ничего уже с этим не сделать. Без него совсем непривычно и совсем неправильно. Женя даже не знает, как довел себя до такой привязанности: настолько крепкой, что почти болезненной. Петя говорит, что «испачкает», а Женя совсем не понимает, что это значит, только чувствует привкус от этих слов отвратительный, и холод по коже бежит. Женя взял его руку в свою и потянул, почему-то, к сердцу — это на самом деле был какой-то слишком эмоциональный, непонятный ему самому порыв, смысла которого он не понимал до конца. Но Петя, кажется, этот самый смысл понял. В этом была вся их прелесть, что они интуитивно всегда знали, что нужно сделать друг для друга. Чтобы Женя простил все обиды было достаточного одного душевного останься. У Пети руки горячие, они контрастируют с собственными ледяными, обжигают как-то особо, так, что Жене хочется ещё. От этих касаний есть какое-то послевкусие, кожа после даже мимолётных прикосновений горит долго, тлеет на кончиках пальцев, на боках и лопатках после объятий. Женя не придавал значения, просто плыл по этому течению и наслаждался каждой секундой, а надо было думать и ожидать, что, если плывёшь по лаве, то рано или поздно утонешь в жерле вулкана. Женя просто идиот. Голова раскалывалась просто ужасно, не оставляя место ни единой мысли не о Пете и всей ситуации. Ему впервые так горчило на душе, что хоть на стенку от боли лезь. Ближе к ночи он понял, что просто так эта горечь не пройдёт и если душить её в себе, то она быстрее задушит его самого, так что нужно было кому-то выговориться. В их штабе уже традиционно по поводу всех дел сердечных обращаются к Лизе, то ли от того, что она ближе всего к тридцати годам подобралась, то ли от того, что обладала каким-то поистине лечебным эффектом и была очень умной и понимающей. А, возможно, всё вместе и стало главной причиной. Женя давно ей не звонил, слишком уж часто они виделись, чтобы этим заниматься. Если Лизе звонят, значит всё серьёзно. Ему вдруг стало стыдно, что он никогда не звонил просто поговорить. — Привет, Лиза. Мне, кажется, нужна помощь, — Женя, если честно, впервые обращается к ней по таким деликатным вопросам. Раньше было намного проще и понятнее, помощь Лизы не была нужна абсолютно. Лиза только тяжело вздыхает, а затем смягчает тон до невозможности. — Ты приезжай, если надо. Я послушаю. Если звонишь ты, то значит всё серьёзно. Женя устало поднимает глаза к потолку и трёт их кулаками несчадно, от усталости все перед глазами мутнеет. Лиза делает выгодное предложение, за такое необходимо цепляться вовремя. Цепляться вовремя совершенно не талант Жени, к Пете то он не вовремя прицепился. Он тоже тяжело выдыхает, опять этот Петя в мыслях. Он был там всегда, тихонько стоял в углу, приятно грел душу периодическими напоминаниями о себе, а теперь вцепился в эту самую душу и разорвать на части пытается. У Пети выходит — Женя кипит. — Могу приехать утром? — Женя бы и прямо сейчас сорвался, но имеет хоть какое-то уважение к Лизе и её личной жизни. Ну, вот если он такой идиот, это же не значит, что надо теперь Лизе мозги выносить. — Приезжай, — у Лизы ласковый тон, в ней хочется утонуть временами. В Лизе столько силы и нежности, что рядом с ней Женя чувствует себя защищённым и таким же сильным. Женя смотрит на часы, там около двенадцати часов ночи, час еще уйдёт на дорогу, а приехать будет прилично хотя бы часам к семи. До момента, когда Женя может жать на тормоза около шести часов и это время надо провести в борьбе собой. Бороться с самим собой Жене всегда сложнее. Он стабилен и почти непобедим, ему все проигрывают, даже он сам. Думая о борьбе с собой, всегда вспоминает Петю, кто ж ещё может быть стоящим соперником столько лет? Петя силён, сильнее Жени временами, он стойко выдерживает конкуренцию. Петя проигрывает Жене, но никогда не проигрывает себе. Это восхищает больше всего. Где-то находить мотивацию и веру, шутливо раз за разом объяснять журналистам и соперникам, что рано ещё списывать его со всех счетов. Только Петя может со всех прыжков упасть, а потом объяснять тренеру, что это план такой, чтобы от произвольный был вау-эффект. Чтоб кататься на разрыв аорты. А когда не получается и в произвольной, не сдаваться, верить, что уж на нацчемпе он себя хорошо покажет, что возьмёт несчастное чемпионство. А потом год за годом это золото так и не получать. Петя сильнее себя. Женя видит это в каждой натянутой с трудом улыбке после проката, в каждой шутке над своей неудачей, в каждой поставленной цели. Он в себя верит, каждый раз пересиливает наваливающиеся неудачи. Женя на него смотрит и вспоминает себя совсем юного, когда всё навалилось, когда его вечно было недостаточно, когда травмы преследовали одна за другой, когда потенциала было бесконечно много, а реализации было ничтожно мало. У Пети очередная чёрная полоса, а Женя ждёт его белую, ждёт настоящее золото, настоящий успех даже больше, чем от себя. В Пете живёт искусство. Каждое движение рук, сложная постановка, вложенная эмоция. В картине важен каждый её мазок, в Пете — каждый его успех и неудача. Женя не может оторвать взгляд, замечает каждую деталь и даже не пытается обманываться, что это лишь для того, чтобы улучшать собственные результаты. Теперь нет, теперь это нечто большее. У Жени никогда не будет, как у Пети, в нём другая сила, другая техника, он совсем другой мир. Женю всегда тянуло к людям, которые были сильнее и лучше. У них с Петей с самого детства так и сложилось. Он увидел лучшего на катке, самого совершенного и подошёл познакомиться. Его тянет до сих пор, когда Петя уже не превосходит Женю во многом, а плетётся на ступень позади, потому что даже так в нём чувствуется то, чего самому недостаёт. Петя всегда живёт дальше. Женя не может, даже сейчас не находит сил заснуть и все думает о нём, о том, почему всё так сложилось. А могло ли иначе? Женя привык к стабильности, для него если так сложилось, значит так и должно быть, Петя — хаос, потому что искусство не бывает постоянным. Потому что они оба не умеют по-другому. Быть рядом, чтобы достигать равновесия: на собственной холодной коже руки Пети жгут, оставляют въедливые следы, у Жени холодные руки забираются ближе к сердцу, чтобы остудить пыл. Можно ли остудить горящее сердце? Женя помнит, как стучало собственное сердце под чужими руками, как горело чужим огнём. Вот и сейчас он горит внутри, медленно тлеет кусачими неясными чувствами и губу закусывает. В этом было что-то слишком особенное. Разве можно просто так заставлять друг друга гореть, а потом, успокаивая, тушить пламя? Просто так нельзя. Женя впервые Петю не чувствует, интуитивно собственный вопрос никаким ответом не отдаётся. Неужели то, что он чувствовал всегда было односторонним? Казалось, что в каждом небольшом поступке Пети крылся смысл, крылось самое особенное и трепетное отношение. Отношения с Алиной ощущались предательством, она сама — главным противником в необъяснимой борьбе без чётких правил. Как же хорошо было без Алины, без навязчивой борьбы, когда Петя ему одному позволял быть самым близким. У Жени в памяти горит, как Петя водил его на кладбище и они, как совсем дурные мальчишки, сидели на дереве, разговаривая о чем-то бессмысленном. Женя эгоистично хочет Петю своим. Шесть часов утра встречают Женю в полном раздрае, он совсем не знает что и как думать. Еле встаёт, собирает все свои мысли во что-то достаточно цельное и разумное с огромным трудом, а затем вызывает такси. Садиться за руль, не спав больше суток, было бы отвратным решением, тем более все правила дорожного движения из головы вылетели абсолютно. Лиза, завидев его на пороге, только устало вздыхает. Женя ей кивает приветственно и сваливается где-то по пути на кухню на кресло, закрывая глаза руками. — Я идиот, Лиз. Она только ласково улыбается, хлопая по плечу. — Оригинальное начало исповеди. Расскажи более подробно, а я помогу, чем смогу. Обременена уже огромным опытом. А что рассказывать? Как описать ситуацию так, чтобы собственные чувства, ему самому непонятные, стали ясны Лизе? — Петя рассказал, что встречается с Алиной. И я весь день после этого чувствую себя странно, мне не даёт это покоя. Я просто чувствую себя преданным, не знаю почему. Мне казалось, что Петя… будто бы занят мной, понимаешь? — Женя стыдливо усмехается над самим собой. Собственные чувства, обличённые в слова звучат слишком глупо и эгоистично. Петя ведь не его абсолютно. Никогда не был и не будет, напоминает себе Женя, будто бы мог забыть. Это уже как издевательство над самим собой - из раза в раз не давать выкинуть этот факт из головы. Лиза, до этого сохраняющая позитивный настрой, ощутимо напрягается и становится серьёзной. — Жень, ты ведь понимаешь, что это значит? — осторожно начинается она, мягко поглаживая по плечу. В том-то и дело, что не понимает. Для Жени всё теперь какое-то сумбурно неясное и смазанное, неправильное какое-то. — Не понимаю я. Просто чувствую себя плохим другом, что не могу за Петю порадоваться. И плохим человеком, что эгоистично думал, что между нами какая-то связь особенная, навязанная судьбой. Мне всё еще кажется, что это ошибка, и я все еще его самый близкий человек, а Алина даже рядом не стояла — Женя крутит на пальце собственную цепочку, лишь бы не начать себя еще больше накручивать. Хотя куда уж больше? — Я сейчас скажу, а ты хорошо подумай, перед тем, как ответишь, — подготавливает Лиза, — Ты мог бы быть в него влюблён? Знаю, звучит странно, но подумай, разве эта связь, которую ты чувствовал не была этим? Может ты где-то подсознательно думал, что вы встречаетесь? Жене слишком много информации, голова, и до этого болящая от недосыпа, взрывается. Всмысле влюблён? Это невозможно не заметить, невозможно жить с этим чувством почти два года и не дать этому названия, невозможно в таком сомневаться. Ничего он не думал такого, строго думает Женя. Но, если задуматься, если все моменты, которые Женя объяснял слишком сильной привязанностью, уважением и восхищением заменить одним словом «люблю», было бы это похоже на правду? Женя примеряет это на обыденные ситуации: они стоят на балконе, Петя привычно нервно настукивает пальцами какую-то мелодию, а Женя вслушивается внимательно, чутко реагируя на каждую ноту, ожидая момента, когда стоит Петю из мыслей вырвать. Звуки становятся тревожно частыми, и Женя накрывает чужую ладонь своей и улыбается осторожно. Петя кивает, а Женя жадно пальцы переплетает, передвигается ближе, пока внутри горит желание тепло чужой кожи сильнее ощутить. Можно ли назвать это любовью? Можно ли вообще представить, что они привычно стоят на балконе, изредка переговариваясь, Петя выглядит привычно расслабленным и пальцем стучит мелодию в такт мыслям, а Женя его в этот момент любит? Если представить, что когда Женя в межсезонье резко возомнил себя парником, потому что жадно хотел от Пети больше касаний, это было не просто идиотским порывом человека, который не рисковал здоровьем целую неделю отпуска, а желаниями влюбенного мальчишки? Руки Пети ощущались горячо и правильно, крепко держали, контролировали, вели и были ведомы каждому Жениному желанию — это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Жене нравилось проводить время на льду вдвоём, не соперничая, а наоборот преследуя общую цель, будучи на стороне друг друга абсолютно. Женя в целом был заботливым и внимательным человеком, но с Петей это всё преобразилось на новый уровень и ни с кем больше такого не возникало. Только его он мог молчаливо чувствовать, понимать и всегда хотеть видеть, всегда поддерживать, когда Петя даёт слабину, всегда подталкивать, когда он силён. Женя думает, что это можно назвать любовью. Если называть все свои чувства и действия одним возвышенным словом, всё кажется более объяснимым и правильным, более чувственным и менее эгоистичным. Женя влюблен. И это, естественно, невзаимно. У Пети есть Алина, он её выбрал, он её уже Жене представил. Между ними всё серьёзно. — Я никогда не думал, что мы встречались, — спорит Женя, но в мыслях тихонечко признается себе, что считал Петю своим. А это по сути одно и то же, — Я просто, наверное, правда люблю. Я делал что-то очень кричащее об этом, а Петя всегда позволял и делал то же самое. Наверное, создавалась какая-то небольшая иллюзия взаимности. — Мне жаль, что это невзаимно, — вздыхает Лиза, — Я думала, что у вас могло бы получиться. У Пети к тебе всегда самое особенное отношение, никогда его таким не видела. — Мне тоже жаль, — Жене горчит на кончике языка от того, что Лиза замечала это даже со стороны. Значит ему не казалось, и Петя действительно проявлял особое внимание. Женя не сходил с ума тогда, зато с лихвой сходит сейчас. Он влюблён в занятого человека и тонет в своей ревности. — И что мне делать? Я ревную слишком сильно, мне кажется я этим всё быстро испорчу. Лиза притаскивает ему горячий чай и цыкает: осторожно, не обожгись, а затем задумчиво замолкает. — В таких случаях главное не усугублять. Не была в такой ситуации никогда, но мне кажется, что стоит немного побыть наедине, как-то осознать эту мысль для начала. Когда смиришься, станет полегче, ты главное не говори с ним об Алине, фотки совместные не смотри. Не делай себе больнее. Игнорирование Петиного существования звучит как такой себе план, но это лучше, чем полное отсутствие этого самого плана. Они вроде как это уже проходили и выяснили, что Женю такие эксперименты точат сильнее, чем река камни. Но он решает попробовать, других идей ведь нет. Петя мыслей не покидает всё время показательного игнорирования, в голове роятся вопросы. И главный из них, почему? Почему Петя вёл себя так, будто у Жени есть шансы, почему потакал глупым прихотям, почему позволял лезть в душу, почему всегда пускал в свою жизнь Женьку - влюбленного идиота - не знающего границ. Был еще один вопрос, а позволено ли это Женьке до сих пор? Может все это для Пети не имело никакого значения только потому что Женя парень, значит это несерьёзно. Это настолько несерьёзно, что и не измена Алине вовсе, так что и прекращать не нужно. Жене хочется, чтобы это было серьёзно. Чтобы это было изменой, но имело свою цену, свою стоимость. Чтобы хоть что-то для Пети значило, даже если что-то плохое. Иногда Женя в своих мыслях лелеял момент после недавнего нацчемпа, разбирал каждую фразу, каждый жест, искал в этом какой-то намёк, какой-то смысл. Иногда, на грани какого-то бреда, казалось, что если бы Женя решился тогда его поцеловать, то Петя бы ему ответил. Как тогда, после Чемпионата России, в подсознании билась мысль, что они так близко, дыхание щекочет губы. Всего пару сантиметров, но Женя бы никогда не решился, поэтому только спокойно послушался когда Петя уткнул его носом в свою шею. По совету Лизы он должен был устроить себе информационный детокс и не думать о Пете вовсе. Это небольшое задание, как и вся реабилитация, не было выполнено абсолютно. Без Пети было не то. Будто всё это время Женя сидел на жёстком допинге, который позволял ему радоваться, стремиться к вершинам, достигать невозможного, а потом резко слез. Больше всего хотелось вернуться обратно в свою допинговую жизнь, чтобы он в крови бурлил, чтобы тянуть к вершинам, к пределу возможностей. Женя не был склонен к зависимостям, но резко оголившиеся до гола чувства били по нему с головой. Угораздило же влюбиться в занятого человека. Жень, ты совершенство. Женя не понимает, зачем Петя это говорил, что это для него значило. Но всё равно смакует каждое слово, уделяет внимание мягкому «Жень», так говорит только он. Ну вот никто больше так не может. Говорил ли имя Алины так же ласково? Конечно же говорил, они же встречаются, Женя себе напоминает. У Пети был яркий язык любви, контрастировавший с его достаточно спокойной натурой. Этот паттерн прослеживался ещё с самого детства, когда он, будучи маленьким мальчиком, откладывал карманные деньги, которые раньше тратил на конфеты, чтобы купить Жене перчатки. Сложно было не заметить особое отношение, потому что оно было всегда. Женя часто спрашивал, ты на меня не злишься? А Петя только улыбался, да как на тебя злиться, Жень, ты ярче солнца светишься, не получается о плохом думать. Оставалось ли это и сейчас? Определённо, но Женя не понимал, почему не видно подобного отношения к Алине, но видел к себе. Вопросов становится ещё больше, когда Петя зовёт приехать к себе домой. Следуя советам Лизы, стоит вежливо отказаться, но Женя не хочет. Сложно как-то улучшить или ухудшить собственное состояние, так что можно подчиняться своим редким желаниям и окунаться в них с головой. На самом деле он едет ещё и потому, что осознаёт всю пагубность своего положения. Его детокс всё равно был бы досрочно завершён уже завтра, потому что Женя не выдержал бы и напросился на встречу сам. А тут есть оправдание, что у него не было выбора. Женя не знал перед кем он собирается оправдываться столь ничтожными аргументами, если ему не то что Лиза, даже он сам бы не поверил. В любом случае с припасенными оправданиями намного проще. Лизе он ничего не рассказывает и срывается по первому зову, будто и не игнорирует Петю вовсе. Женя себя уверяет, что готов уже жить как раньше, что будет легче. Петя такой же как обычно, не изменился вовсе за три дня информационного детокса. В этот раз не дает раздеться и сразу тащит на балкон прямо с улицы. Женя осторожно держится особняком, контролирует бушующие от касания к запястью мысли. — Ты меня избегаешь. Что произошло? — Петя говорит спокойным тоном, будто это нормально. Женя морщится от чужой чуткости. Если Петя спросил, значит это тронуло его больше, чем кажется. Он заметил, это неожиданно греет. Ему хочется поспорить, сказать возмущённо, как тебя игнорировать, совсем сдурел? Женя себя в руках держит, каждую эмоцию на лице контролирует. — Как и ты меня игнорировал больше месяца, а потом пришёл без объяснений. А мне стоит три дня не появляться, так сразу я игнорщик, — злость в Жене кипит ещё остаточная от ревности, потому что это всё тот же балкон. От Пети пахнет сигаретами Алины и это бесит сильнее всего. Женя не отрицает, что он ревнует. А как, блять, не ревновать? — Мы ведь об этом говорили. Я отвратно поступил, признаю. Хочешь обсудить снова? — Петя пытается перехватить руку, но Женя слегка дёргает плечом и уворачивается. Женя, признаться, готов говорить с Петей о чём угодно, не только кости ему перемывать. Тут достаточно голос слышать, чтобы уже эмоции били через край и сердце заходилось в болезненном темпе. И у Жени, естественно, сейчас оно беспокойно трепыхается. — Не хочу. Вообще говорить с тобой не хочу, — врёт откровенно, потому что очень хотел этот разговор короткий. От Пети ложь не укрывается, он подходит со спины и обнимает мягко, даёт вырваться. — Врешь ведь. Ты здесь, значит чего-то явно хочешь со мной, — Петя, конечно, в точку. Женя застывает в легких объятиях, потому что он тает, поэтому вырываться и ссориться дальше совсем не может. Он ведь не этого от Пети хочет. — Вру, — признаёт Женя тихо. Как и признаёт то, что влип в Петю окончательно, бесповоротно. Нельзя было приезжать, надо было Лизу слушать. Жене тепло, он хочет тут оставаться. Они стоят на балконе, Петя его обнимает, а Женя его лю-бит. А Петя любит Алину и он только ей достаётся. Дома грызёт себя, потому что Петя пахнет Алиной, её противными сигаретами. Она висит в воздухе и давит на Женю, будто хвастается, смотри, чего у тебя никогда никогда не будет. У него Пети не было бы в любом случае, даже без Алины. Но на нее злиться проще, чем на несправедливую судьбу. В итоге Женя всё равно злится на себя, потому что пишет сообщения ревностные и удалить не успевает.

Женя

От тебя пахнет сигаретами Алины

Могу я приезжать до неё?

Будто он собирался приезжать снова. Женя себя убеждает, что он ни за что бы к Пете снова не поехал. Петя Тебе можно приезжать в любое время Женя просто не знает, зачем Петя это говорит, убеждает себя, что он надумал и тёплую интонацию и абсолютную вседозволенность. Так же он не знает, как после таких слов не приехать на следующий же день. Он всё же Лизе стыдливо признаётся в нарушении детокса, а та и не ругает вовсе, только вздыхает, так и знала. Жене кажется, что эта ситуация веет отчаяньем. Всё идёт по замкнутому кругу. Женя не может не приезжать к Пете, не может из головы выкинуть, но при этом каждый раз злится, стоит упоминать Алину. Женя сам её имя в диалог вставляет раз за разом, занимается каким-то самосожжением. Жалуется Лизе, садится на детокс и тут же его срывает. Туктамышева, ранее сочувствовавшая, теперь же только вздыхает так, будто всё знает. Женя её уверяет, что перестанет по Пете убиваться и в него безможно вляпываться всё сильнее, а она только смотрит взглядом, да я знаю, что ты врёшь. Женя и сам знает, что лжёт. Быть лжецом некомфортно. Это чувство точит изнутри, крошит все аспекты жизни, из-за чего собирать их воедино всё сложнее и сложнее. Женя снова стоит на балконе с Петей и сам на себя злится за собственную дурость. Петя перехватывает за запястье, обращает на себя внимание. — Что происходит? — будто бы Женя должен знать. Он постоянно на себя злится, из-за чего сам на себя не похож абсолютно. Постоянный стыд, постоянные нервы и проблемы со сном делают его всё более и более раздражительным. Кажется ещё немного и Женя засвистит, как вскипевший чайничек с поднимающейся крышечкой. Крышечка у Жени на самом деле уже поднялась. — А что происходит? — огрызается, вырывая руку из хватки. А потом опять становится стыдно и Женя тихо прибивается к чужому плечу. Пахнет сигаретами. Женю почему-то пробивает на слёзы. Возможно не стоило копить всё это время эмоции в себе, играя то в недотрогу, то в мальчонку по вызову. Потому что теперь Женя выжал себя до последней капли с этими нервами, пиши пропало. Петя обнимает привычно мягко, кладёт руки горячие на лопатки. — Мне кажется, что у нас что-то меняется. Всё время у меня чувство, что я делаю что-то не то, — бормочет Женя. — Из-за Алины? Разве она на что-то влияет? Она разве что-то значит? — Петя осторожно перехватывает ледяные ладони и обхватывает руками. Горячо. Женя не понимает. Как Алина для Пети может ничего не значит? Это же невозможно, он не кусок сухой ветки, чтобы быть таким бесчувственным. А если… Женя давит в себе надежду, но позволяет себе тихий уточняющий вопрос. Чтобы обрубить в себе все лишние мысли. — А кто для тебя тогда значит? — полушёпотом. — Ты значишь, — Петя смотрит как-то особо чувственно, пока Женю трясёт, а руки леденеют еще больше. Всё, что казалось бессмысленным ранее, обрело смысл. Потому что Женя для Пети значит. То чувство, что точило Женю, создавало в нём острые углы, об которые резались все вокруг тут же позорно размякло и разлилось по всему телу теплом. Потому что это взаимно, как Женя и хотел. Сердце стучит бешено. — Ты тоже, — признаётся Женя, утыкаясь носом в ключицу, Петя рукой тянет его ближе. Женя сойдёт с ума прямо сейчас, размякнет ничтожной лужей. Потому что сейчас слишком хорошо. Но у Пети есть Алина. А Женя так не может. Он отстраняется.