Мы будем счастливы, когда всё закончится

***

В комнате включается свет. Ещё недавно они сидели за ужином, но стоило только не согласиться, как его выдернули из-за стола и повели в одну из множества комнат в этом здании. Щёлчок. Дверь закрылась. — Ты совсем что-ли? Мне не нужно твоё мнение, зачем ты раскрываешь свой рот, когда тебя не просят? — наконец таки задался вопрос, за которым последовала пощёчина. — Потому что я не хочу… Может по этому? Ты так не думаешь? — потирая щёку, ответил... — Это такой шанс для меня и для тебя. Ты не должен мне перечить, тц. Если из-за тебя всё сорвётся, то можешь больше не рассчитывать на мою благосклонность. Неужели так будет всегда? Когда это прекратиться? Этот недолгий промежуток свободы так разбаловал, что так хочется всегда. Навсегда. Навсегда с ни… Это должно было когда-нибудь закончиться. Пока смерть не настигнет его или… он будет красивой птичкой в такой же клетке. — Помни, что ты мне всю жизнь обязан. Я буду решать что и как тебе говорить или делать. — снова щелчок и дверь приоткрывается. — Не ты командуешь своей жизнью. Больше не раздражай меня. Просто молчи и кивай когда это нужно. Свет выключается и помещение вновь погружается в мрак, и лишь маленькая щель от двери впускает свет. — Ты меня понял? — Понял… Дверь полностью открывается, приглашая выйти. Так он и делает.

***

Солнечный луч пробрался через щёлку между шторами и теперь светит Хёнджину прямо в глаза, мешая спать дальше. Отвернувшись от раздражителя спиной, ему постепенно начал вспоминаться собственный сон. Сон, где было всё хорошо. Его школьные годы в старших классах были одними из самых счастливых за всю жизнь. Сон, который закончился на том от чего не избавился до сих пор. Радость, влюблённость, грусть, боль, отчаяние и в конце концов смирение. Ему пришлось смириться, чтобы продолжить жить дальше. Как бы ни было грустно, как бы ни хотелось позвонить, расспросить — это всё надо было закопать, зарыть поглубже и никогда не вспоминать, вычеркнуть все воспоминания. Спустя года Хван понимает, что не надо было опускать руки так быстро. Может если бы он поборолся бы чуть больше, если бы отбросил свои эмоции, когда узнал, что Ким уехал… Если бы не грустил так сильно, если бы обида на друга не затмила его глаза, если бы… Тогда может всё было бы иначе? И жизнь осталась жизнью, ведь она столкнула Хёнджина с тем, кого когда-то хотел увидеть больше всех на свете. Конечно, нельзя скидывать всё на судьбу, ведь Хван сам переехал обратно в этот район. Может в глубине души он желал встретиться с бывшим другом, но желать не значит быть готовым к этой самой встрече. Увидев Сынмина, у него сразу всплыло перед глазами старое забытое. Это не меньше удивлённое лицо напротив так изменилось. Как будто бы это совсем другой человек, уже не тот Ким Сынмин каким Хёнджин его запомнил. И волосы теперь короткие. И что-то ещё изменилось… Через некоторое время парень поборол желание лежать, грустить и вспоминать о прошлом. На сегодня у него не было планов, а значит выходной. Как же всё-таки хорошо иметь свободный график. Можно помыть посуду иии… прибраться? Давно бы пора избавиться от этого захламления, двух месяцев не прошло, а тут на вид как будто бы год никто не прибирался. Хотя может так оно и есть. Хозяин дома — забавный и ворчливый дедуля говорил, что в последний раз сдавал эту квартиру год назад. И какова вероятность того, что пожилой мужчина горбатился чтобы помыть пол или протереть пыль? Ни жены, ни внуков с детьми, готовых помочь, у него нет. После истории старого арендодателя, про которую он с грустью, отразившейся на всём лице, рассказывал, когда пригласил Хвана выпить с ним и ещё парочкой соседей-старушек, парень сам временами начал задумываться, о том подаст ли ему кто-нибудь на старости лет стакан воды? А если и будут такие люди, то захотят ли они ухаживать или помогать за сморщенным стариком? Как только Хёнджин развёлся у него в целом какое-то страдальческое отношение к темам, которые связанны с детьми, со старостью, с внуками, с тем, что скорее всего он больше никогда не жениться в этой жизни. Ничего такого не произошло, и сильных любовных чувств к своей бывшей жене он не то чтобы когда-нибудь и испытывал. Просто иногда в голове поселяются пессемистические мысли. Их легко выгнать, но они приходят настолько часто, что такое чувство как будто бы это всё одна сплошная мысль с проплешинами. Погрязнув в процессах обдумывания всего, что навалилось за последнее время, Хёнджин достаёт ведро из угла ванной комнаты, там же находит швабру. С помощью разума набирает воду путём из ковшика в ведро. Очень медленно. Из шкафчика над раковиной берёт моющее средство для полов. Немного выливает в ведро, и дальше дело остаётся за малым. Всего-то помыть пол. Пфффф. Это не так сложно. Пронеслось в голове Хвана и он совсем не подумал о том, что ведро надо было поставить подальше от ног. Чуть-чуть подальше от ног.

***

                                          /!/       Надо. Надо сказать маме и папе, что Сынмин возвращается к учёбе, надо сказать, что он уезжает обратно в квартиру. После разговора с Чанбином Сынмин решился. Решился и пошёл на второй визит к врачу. И… У него больше не было пути назад. Он всё обдумал, взвесил всё за и против, поплакал и… Аборт. Этим словом Сынмина пугали с тех пор как он презентовался омегой. Всегда, когда где-то шла речь об этом, его мама сразу начинала рвать и метать, говорить, что это ужасно, что ни один здравомыслящий человек, способный зачать, выносить и потом родить ребенка, никогда не сделает чего-то настолько неразумного как аборт. Это ведь убийство. Как только Ким рассказал родителям о своём положении, миссис Ким в машине, пока они ехали в родительский дом, сказала чтобы она больше никогда не слышала из его рта что-то такое. Никогда. Даже если будет тяжело, даже если устанешь. Никогда. Никогда… После первой консультации с врачом прошла неделя тишины, на которой он повидался с Со, и Сынмин пошёл на второй сеанс, подписал соглашение, принял препарат, посидел под присмотром немного немало времени и ушёл… У него болело тело и тошнота часто подкрадывалась к горлу. Ничего уже не вернёшь. Не вернуть. Всё. Было много возможных последствий: Сынмин мог больше не иметь возможности обзавестись ребёнком, стать бесплодным и решить возможности на жизнь..... Страшно. Больно. Отвратительно. Родители тогда задерживались в гостях у своей первой дочери. Она недавно родила второго ребёнка, а следить за первым трёх годовалым тоже кому-то надо было, ведь отца этих детей и днём с ночью не сыщешь, когда тот постоянно на работе. Бабушке с дедушкой ведь несложно помочь, тем более когда за магазином есть кому приглядывать… До третьего визита Сынмин как и раньше просыпался в семь, чистил зубы, мылся в душе, переодевался, шёл в магазин и сидел там в полном одиночестве, пока не заходили редкие покупатели в виде школьников или пенсионеров. Как и раньше после того как закрывал книжный, поднимался наверх и плюхался на кровать, дойдя до своей комнаты. А дальше как во сне. Оборвано, непонятно. То горячо, то холодно. Хочется поскорее проснуться, но это не сон. Не сон. И никаких слёз, просто горькое чувство вины на кончике языка, ведь «Ты же сам на это пошёл, не реви.»… Не реви… Родители приехали, Сынмин сходил на третий визит, и это точно был конец. Почти постоянные боли внизу живота сводили с ума, его тошнило и… Он просто почти на целый день заперся в ванной комнате. Родители стучали, спрашивали всё ли в порядке, а Сынмин говорил, что ему так спокойнее, если вдруг еда не сможет удержаться в животе. Он же не мог сказать, что не может, ведь… Врач предупреждал, что это всё возможно и если боль будет нестерпимой, то пусть тот принимает обезболивающее, но не больше трёх таблеток в день. И каждый раз Сынмин себя останавливал, дабы не проглотить ещё парочку лишних. Потому что больно. Больно везде и повсюду. Больно, и никто кроме Чанбина его не сможет поддержать. Потому что это стыдно. Мама всегда говорила об аборте как об убийстве собственного ребёнка, она буквально угрожала своей дочери, что если она сделает аборт, то она станет для них никем. Пустым местом. Папа недовольно цокал языком и ворчал, когда видел рекламу этой процедуры в соцсетях. Минхо принципиально нельзя рассказывать. А Чан-хёну будет стыдно в глаза смотреть, тот с таким восторгом на лице рассказывал о том как хочет подержать на руках новорождённую дочку его друга из Австралии. Даже если его друзья понимающие, это ещё не отменяет того факта, что у каждого из них есть свои проблемы. Сынмин с трудом Чанбину то написал. И вот через несколько дней он пойдет на контрольный визит, где должно подтвердиться, что прерывание беременности прошло успешно. Глаза щипит, но плакать нельзя. Сынмин лежит на своей кровати, на которой спал ещё в школьные времена. Тут он читал книги, иногда посматривал фильмы, слушал музыку, плакал из-за неудачно сданного теста, строил планы по убийству Хёнджина… Верно. В старших классах на этой кровати он страдал от своей влюблённости к лучшему другу. Хван был мил с ним… Он провожал Сынмина до дома после дополнительных занятий и ждал его, когда у Кима там было больше уроков чем у него, обнимал и гладил по голове.. Его улыбка была такая красивая, а руки такие тёплые. Он был первым альфой, с которым Ким гулял почти до часу ночи в свой день рождения, и которого поцеловал в щёку на прощание, а потом отмахнулся от этого на следующей день... Как он мог не влюбиться?.. И Сынмин как последний трус отплатил Хёнджину за его доброту, бросив того. И из-за чего же? Ха-ха… Завтра он расскажет обо всём своим родителям, и наверное тогда он станет сиротой. Сынмин знает свою семью и их отношение к подобным выходкам. Знает, что мама с папой никогда не смогут его понять, но даже так, где-то глубоко в душе теплится надежда на поддержку. Хотелось услышать как его отец говорит о любви к нему, даже если Сынмин пересёк ту самую черту. Хотелось почувствовать его тепло объятий, которых Ким как будто бы никогда не ощущал. Хотелось поддержки от матери в виде её нежных рук, поглаживающих его голову. Но… Сынмин поднимается с жёсткого матраса и идёт собирать вещи, что привёз с собой. Тогда парень не понимал на что пойдёт; не знал, что прервёт всё это; не знал, что встретит Хёнджина в магазине своих родителей. Он ничего не знал. Он на самом деле ничего не знал… Парочка футболок, одна кофта, две пары штанов, кроссовки и куртка — все его вещи. Но по некоторым обстоятельствам, из-за которых он трясся, когда отчаянно намывал ткань штанов, надеясь на свои костяшки и мыло, что всё оттерётся, Ким взял свою старую одежду, в которой щеголял ещё в средних и старших классах. Школьная сумка, забытая на долгое время, грустно смотрит из угла комнаты на Сынмина, складывающего одежду в рюкзак. Неужели он навсегда покидает это место? Скорее всего… Или нет. Кто бы ещё знал? Отвратительное чувство. Он будто бы собирается в командировку, с которой не вернётся живым, и его даже искать никто не будет. Или это даже хорошо, что всё так обернулось. Мама с папой избавятся от непутёвого неродившего сына, а он в свою очередь обретёт возможность уехать куда-нибудь далеко и надолго, не волнуясь ни о ком кроме себя. С вероятностью в девяноста девять и девять сотых процентов это просто та самая обида подростка на родителей, где он угрожает, что они больше никогда его не увидят. На что бедным старшим придётся устало вздохнуть и дать пинка своему чаду за неосторожные слова. Ким прекрасно понимал, что ведёт себя как вредный ребёнок в пубертате. Как тут не понимать.? В любом случае надо быть готовым ко всему. Запихнув в небольшой карман на рюкзаке свою зарядку от телефона и небольшой блокнот со всеми рекомендациями врача, что Сынмин записал, он заканчивает со сбором вещей. Осталось только дождаться завтрашнего вечера, и с горчащей сердце печалью идти на автобусную остановку, ведь все его сбережения ушли на «убийство» своего ребёнка.

***

В гостиной включён телевизор, по которому показывают последствия пожара в одном из известных торговых центров. Репортёр говорит сколько людей пострадало и сколько погибло, дальше идёт объяснение по какой причине произошло возгорание. Монотонная речь женщины оборвалась из-за руки мужчины, что выключил устройство, на котором это всё проигрывалось. Послышалось ворчание со стороны коридора, который вёл к двери на первый этаж. Даже на достаточно приличном расстоянии, отчётливо слышалось что-то про жалкие отговорки и безответственность с некомпетентностью. — Иногда я совсем не понимаю людей, которые верят в эту чушь. — в комнату заходит женщина, шаркая тапочками по полу. — Очевидно же, что им всем просто всё равно. Кто или что там пострадало — их это не колышет. Мужчина обречённо вздохнул, ожидая от этого вечера потока из нелестных слов по поводу пожара. Он, конечно, выключил телевизор, и скорее всего даже до того как его жена поднялась сюда, но её телефон никто не отбирал, и она с лёгкостью прочитала или посмотрела это всё где-то в интернете. — Не думай об этом. У тебя давление повышается, когда ты нервничаешь, дорогая. — поворачиваясь лицом к женщине, произнёс мужчина с дивана, на который сел. — А ну! — она жестом «застёгиваю молнию на рту» предупредила своего мужа, на что тот повторил то же действие. — Моя б воля я бы даже ухом не повела в эту сторону, но вот буквально перед нашим закрытием, зашли соседки и начали вымывать мне все мозги о том как они сочувствуют владельцам. Проходя мимо кухни и направляясь к дивану, чтобы улечься там поодубнее, и дальше мусоля происшествие в торговом центре, женщина не заметила своего сына, что от нервов пытался соскрести ногтём большого пальца рисунок с кружки. Таким образом Сынмин морально подготавливался, не один раз прокручивая в голове свою речь. Например до того как его мать поднялась домой, он вполне хорошо справлялся с этим. Но потом его как будто бы прокляли, и все подготовленные слова слиплись во что-то несуразное. Рюкзак со сложенными вещами уже стоял у выхода рядом с тапочками. Если всё пройдёт гладко, и Сынмин просто лишний раз накрутил себя, то парень выбросит эту вещь в окно, а потом пойдёт на улицу и подберёт её, ведь учебные принадлежности ему всё ещё надо куда-нибудь складывать. — О, кстати, — критика в сторону спасательных служб оборвалась, как будто бы женщина что-то вспомнила. — Сынмин! Это твоя там сумка лежит?! Крик точно не был направлен для кого-то кто мог бы находиться на кухне, ведь когда за спиной миссис Ким раздался отвёт на её вопрос, она обернулась и удивлённо уставилась на сына. — Ким Сынмин, ты что здесь делаешь? Ты что изменяешь своей комнате? — уголки губ женщины поползли наверх, когда Сынмин закатил глаза. — Как смешно… Очень. Ха-ха. — ответил Ким. — Ты ел сегодня? А то у меня такое ощущение, что ты с каждым днём всё уже и уже. Тебе теперь надо заботиться не только о себе, но и человечке у тебя под сердцем. Так и есть. От его действий зависела жизнь его ребёнка. Что Сынмин ел или пил, каким воздухом он дышал или какую физическую нагрузку он применял, это всё влияло на развитие человека… Могло влиять. Но больше нет. И уже.. не о чём жалеть… Он чувствует как тошнота подкрадывается к горлу, а вслед за ней размеренными шагами бредёт головная боль. — Да, естественно я ел. — Сынмин поднёс чашку ко рту и сделал глоток. — Смотри мне. Здоровый родитель — ключ к здоровому ребёнку. В родительском доме такие же раздражающие часы, что и у Кима в квартире. Миссис Ким кивнула сама себе и отвернулась от сына к мужу, который наблюдал за ещё одним из тысячи взаимодействий своей жены и ребёнка. Вдох выдох и Сынмин ставит кружку на стол, следом поднимаясь со стула, и идёт к дивану. Не то чтобы у него прибавилось уверенности, нет, просто он понимает, что если ещё дальше будет тянуть с этим разговором, то вообще никогда не сможет. На первое время никто не обратит внимания, но позже то начнут появляться вопросы. И тогда Киму никак не удастся как-нибудь отвертеться, хотя можно списать на выкидыш. Это было бы не только неправильным, но и самым мерзким поступком, который только мог совершить Сынмин по отношению к своей семье, если не считать самой причины. Его тело аккуратно садиться на другой конец дивана от мистера и миссис Ким, на всякий случай, руки ложаться на колени, слегка потирая их. Нервозность парня, кажется, замечает не только он сам, но и его мать и отец, которые сменили свой фокус с их так называемой «беседой», где в основном говорила женщина, на своего сына, что был натянутой струной, и несвойственно ему ёрзал на месте. — Что-то случилось? — задал вопрос мистер Ким, слегка нагибаясь, для более удобного рассмотра Сынмина. — Даа… Я недавно ездил в больницу. — он посмотрел на родителей, и ожидаемо для себя увидел их обеспокоенные лица. — Есть какие-то осложнения? Что? Плод не развивается? Сынмин, это что-то серьёзное, или ты просто ходил обследоваться? — миссис Ким придвинулась к сыну, так что она смогла положить свои руки на руку Сынмина. — Нет. Осложнений нет, и плод не не развивается. — «потому что его, скорее всего, больше нет» слова застряли где-то внизу, ведь только так Ким мог объяснить этот внезапный спазм на уровне живота. Эти слова не должны причинять боль Сынмину. Не должны, но почему так хуёво? Его родители искренне волнуются за его состояние, за его ребёнка, когда Ким принял такое решение. Когда он не дал и шанса этому ребёнку, а он даже на долю процента не виноват в том, что его отец ублюдок. Сынмин перевёл взгляд с лица мамы на свои руки, когда почувствовал, что больше не может смотреть на неё. — Тогда что? — его мать сжала свои руки на ладони Сынмина и попыталась заглянуть тому в лицо. — Ну… пожалуйста, только не злитесь. — Сынмин убирает руки матери со своей. — Я ходил на консультацию по проведению аборта. — как можно быстрее проговорил Ким, стараясь сделать вид, что не замечает нахмуренных бровей у обоих родителей при упоминании слова «аборт». — Сынмин, повтори, что ты сделал? — из-за грубого тона отца по телу Сынмина в один миг пробежался табун мурашек. В такие моменты Ким вспоминал, что его папа — альфа. Когда что-то выводило мистера Кима из себя, он действительно был почти неузнаваем. Когда Сынмин вернулся поздно с прогулки с Хёнджином, когда Сынмин плохо написал тест, когда Сынмин прогулял школу, когда Сынмин слишком сильно загрязнился в своей комнате, когда у Сынмина упала успеваемость в школе, когда Сынмин делал что-то не так. Он всегда делал что-то не так. Не так как хотелось. Не так идеально. Сынмин не был таким идеальным, каким хотелось бы. Лицо матери побелело, когда Ким повторил сказанное ранее. Хмурость стала более видной. — Что ты?.. Сынмин, зачем ты ходил на эту чёртову консультацию?! — голос женщины повысился — Я.. я… Я понимаю, что вы злитесь, но… — Если знаешь, тогда зачем пошёл? Сынмин, зачем? Зачем ты пошёл туда? — Мама, я возвращаюсь к учёбе… Это.. мне нет необходимости с вами жить больше… — Что..? В смысле, Сынмин. Ты же не… Вот оно. Лицо с которого ушла вся надежда. Даже если с самого начала мозг понимал зачем их сын, Ким Сынмин, ходил на эту консультацию, всё равно была маленькая вероятность, что он сходил просто так, ну захотелось из интереса, и всё. Нет. Не только страх делает что-то «волшебное» с людьми, но и ярость. Ярость. Гнев. Раздражение. Они как будто бы работают спускным ключом для всех негативных эмоций. Страх и гнев открывают все уголки души, если вовремя не закрыть рот. Иногда становится не по себе, понимая, что у них намного больше общего чем кажется. Страшно, когда злишься. Злишься, когда страшно. Без одного не может быть другого. — Через пару дней я иду на контрольный визит, и после я возвращаюсь к учёбе. Заявление я уже написал. Вот, что я хотел сказать… — Ким смотрит в сторону родителей и чувствует, как его ладони потеют сильнее. — Ты… Ты с ума сошёл?! Сынмин! Ты.. ты… Серьёзно убил моего внука? — челюсть женщины сжалась с такой силой, что как будто можно услышать хруст зубов. — Это… это не убийство. Это не так, мама. — Ким Сынмин, что ты наделал… — подал голос затихший отец. — Ты сам-то веришь в это? — Папа, это не убийство. — Почему ты так говоришь?.. Ты ужасен. Ты убил своего ребёнка и отрицаешь это! Ты… ты не лучше тех людей, которые говорят, что все эти смерти людей несчастные случаи. — миссис Ким указала на телевизор — Какого чёрта, Сынмин? Как ты посмел, даже просто пойти туда? — Но.. — голова. Такое чувство будто в один момент в голову воткнулось тысяча иголок. — Но, что? Что?! Ты просто оправдываешься, когда убил ни в чём невиновного человека. Как ты не понимаешь, что ты убийца? — Мама, подожди. В самый неподходящий момент. Да что ж такое. Да чтоб все эти последствия. Голова просто раскалывается, просто снова этот приступ боли. Он же пил обезболивающие недавно, так какого хрена.? Это была последняя последняя позволительная таблетка. — Этот ребёнок не был виноват, что тебя бросил твой этот парень! Ты эгоист. Неужели тебе всё равно было на того кого ты убил? Ты это сделал из-за того, что тебя бросили? — Дорогая, тише… Ну конечно. Из-за чего же ещё Ким мог сделать аборт, не правда ли? Или пить эти обезболивающие, когда это уже невозможно терпеть; или выслушивать от той медсестры все её притензии на счёт его решения; или чувствовать себя неуместным каждый раз, когда ему звонили родители и спрашивали о его самочувствие; или ощущение, что он делает что-то не так. Конечно, это только из-за того что от него ушёл какой-то безответственный альфа. Да, конечно. — Если я скажу, что нет, ты поверишь мне? — Сынмин сам не заметил как сжимал кулаки всё это время. — Если не из-за этого, то почему тогда? У тебя не должно быть больше причин. Даже если тебе сложно ты должен был это выдержать! Ты был родителем! Сынмин. Почему ты такой? — Да, что со мной такого? Что вам не нравится? Да, я сделал аборт, и что?! Я не хотел этого ребёнка. Я знаю, что я виноват в его появлении, и я так же знаю, что не сделал ничего незаконного, так что не так? — Просто уходи, Сынмин. Эта сумка на выходе для этого же там и стоит, да? — миссис Ким небрежно бросает эти слова и встаёт с дивана. — Учись и не смей приезжать обратно. Не хочу больше быть твоей матерью... Не удосужив ни одним своим взглядом Сынмина, женщина ушла в их с мужем комнату. — Конечно… Сынмин встаёт с дивана, слегка кланяется отцу на прощание и уходит, захватив портфель и быстро натянув на себя куртку. Ноги кажутся ватными, они почти не держат парня, и он спускается по лестнице только с помощью стены. Головная боль вместе с той, что на уровне живота только усилились. Выходит из книжного магазина, дверь которого оказалось незакрытой. Идёт в сторону автобусной остановки, которая находится слишком далеко от родительского дома. Боль пронзает тело. Сынмин останавливается и прислоняется спиной к какому-то зданию. Руки дрожат, Ким сплетает свои пальцы между собой, и сам не замечает как съезжает вниз по стене. Нельзя. Нельзя. Нельзя. Что он натворил… Что он, мать твою, натворил! Он всё испортил. Теперь уже всё.                                           /!/ Ха-ха-ха. Как во сне, всё произошло точь в точь как во сне, который он видел вчера. Жаль, правда что он оборвался на этом моменте. На моменте, где Сынмин сидит на дороге плачет и проклинает себя. Жаль, что ему не показали, что ему делать дальше. Как ему встать, как ему дойти до остановки, как ему дождаться автобуса, как ему поехать на нём до квартиры, как ему проснуться и на следующий день пойти в университет, чтобы подать заявление на досрочный выход из академа, как он пойдёт на учёбу, словно ничего не бывало? Как? Это плохо. Чертовски хуёво. Ему надо подняться и идти извиняться перед родителями. Он всё испортил, и он должен всё исправить… Но не может. Тело будто приковали, и Сынмин не может поднять даже голову. Он устал, и головная боль ни на секунду не помогает. Это так отвратительно. Так плохо. Так обидно. Да, Сынмин убил своего ребёнка, хорошо он признает это, но почему ему, несмотря на это, нельзя быть её сыном? Его взгляд улавливает появившиеся из воздуха пару красных кроссовок. Этот человек что-то спрашивает, но неважно, что именно он сказал, важно — кто. Чужая рука приподнимает чёлку и тыльной стороной касается лба. Снова вопрос. Ким молчит и надеется, что этот человек уйдёт, если и дальше будет оставаться проигнорированым. Парень вздохнул. — Тебе помочь, Сынмин? — усталым голосом спросил Хван и убрал руку ото лба. Было бы странее, если бы Хёнджин не узнал его. Почему из всех людей это был он? Что опять занесло сюда этого парня, и почему не прошёл мимо, если знал, что это Сынмин? Такой же странный и раздражающий. — Нет.. — процедил Ким, сильнее сжимая сцепленные пальцы. — Конечно, нет. На что я рассчитывал? Хван выпрямляется. Теперь Сынмин мог спокойно выдохнуть, ведь этот парень сейчас уйдет, но нет. Хёнджин тянет его наверх, и поддерживая за плечи, помогает выпрямиться. — Что ты делаешь? — слетает вопрос с губ Сынмина, скорее всего он должен был звучать мягче, чем это вышло. Как минимум потому что его могут в любой момент бросить на асфальт, а это будет больно. — Хочу отвести тебя домой. А что? — Хёнджин перекидывают руку Кима себе через плечо и уже собирался идти, как почувствовал сопротивление со стороны того кому он собирался помочь. — Нет. Не могу. — И что мне тогда с тобой делать прикажешь? — Просто оставь меня тут. — ответил Сынмин, но вместо ожидаемого удара об дорогу или стену здания, почувствовал руку на пояснице. — Тогда ладно. Отведу к себе, тут как раз не особо далеко. Не так близко как раньше, но думаю ты потерпишь. — проговорил Хван, разворачивая их в противоположную сторону. — Зачем? Зачем ты это делаешь? — Сынмин посмотрел на Хёнджина и нахмурился, тот в ответ одарил его не читаемым взглядом, пожал плечами и снова отвернулся. — Не знаю. Я бы сам хотел понять это. Скажи же, что было бы проще если бы я прошёл мимо? Тишина повисла между бывшими друзьями, и дальше они шли уже только под шуршание листвы.