Headphones

Strangelove Strange highs and strange lows Strangelove That's how my love goes Strangelove Will you give it to me Will you take the pain I will give to you Again and again And will you return it? ***       — А давай, — согласился Дарк, и подсветка диффузора томно запульсировала кроваво-красным цветом.       Оператор игриво вильнул бëдрами, прижимаясь ближе к партнёру. Хотя, казалось бы, куда ещё ближе?       Дарк такую пошлую провокацию оценил как сигнал готовности. Сильные руки подхватили Планжермена и опрокинули на кровать, выбивая весь воздух из механизмов. Радист навис над ним, борясь с пряжкой ремня. В конце концов бляха поддалась, щëлкнула и позволила Герману выправить рубашку Энтони из брюк.       — Сегодня через переходник?       — А давай, — кивнул Планжермен, запуская руку в карман брюк и вытаскивая оттуда вышеупомянутый двусторонний провод и ключи от ГлитчМобиля, которые со звоном упали на пол. — Хуй с ними, потом подниму.       На момент повисло неловкое молчание.       – Эм... Может быть, ты разденешься? А то чё я один?       Герман покосился на свой галстук и ослабил его хватку на шее, после чего окончательно снял и кинул куда-то себе за спину, начиная расстёгивать рубашку.       Энтони довольно замигал индикатором и с нескрываемым нетерпением смотрел, как пуговица мучительно медленно выскальзывает из петельки под натиском пальцев спикера.       – Ну бля, а побыстрее можно? Я понимаю, что ты решил меня впечатлить, вызвав у меня эстетический оргазм, но не настолько же!       – Люблю прелюдии, – хмыкнул Герман. – А скорострелам слова не давали.       – А ты не охуел, наглая рожа? – зашипел на него оператор, приподнимаясь на постели.       – Нет, с чего ты решил? – ответил радист, распахивая рубашку и скидывая её на пол.       Снизу Планжермену открылся прямо-таки великолепный вид на мощный грудак партнёра, на блики на стыках деталей. Невероятно, но они казались совсем новыми, настолько чистыми и отполированными, будто Герман только что с конвейера сошёл – одним словом, не скажешь, что настолько нетронутым может быть тело бывалого вояки. Другое дело – сам Энтони, испрещенный шрамами от сварки и латаный–перелатанный по сто раз, у которого из "родных" деталей только голова да ядро с процессором и остались, наверное.       Взгляд Планжермена плавно перешёл с груди на широченные плечи, потом на непозволительно манящие руки напарника. Одним словом, оператор лежал и не мог наглядеться на механическое создание, которое восседало на нём почти верхом и вот-вот собиралось его отжарить.       — Герман.       — М?       — Свяжи мне руки, — неожиданно предложил Энтони.       — Зачем?       — Хочу так. Не задавай лишних вопросов.       — А потом ты БДСМ-вечеринку захочешь? — шутливо ответил Дарк, но просьбу поспешил выполнить, расстëгивая собственный ремень. Планжермен завëл руки за голову, после чего кожаный ремень плотным кольцом обхватил его запястья.       "Спорный вопрос," – подумал Сантехник. То, что он был мазохистом с подобием адреналиновой зависимости, никто уже не отрицал. Любил ли он приносить боль другим? Отнюдь нет, но в этом была его работа. Любил ли он подчиняться? Коллегам – ни за что в жизни, начальству – неохотно, но Герману – другое дело. Только с ним оператору не казалось отвратительным его потаённое желание быть униженным, управляемым. В такие моменты Планжермен засовывал в жопу свои лидерские качества и превращался в покорный, пассивный пластелин в настырных, ненасытных руках Дарка.       Да, Энтони определённо больной на голову.       Но даже на такой товар нашёлся свой купец.       И его вполне устраивали эти конченые качели от наивных нежностей до страстной ебли, от показушной неприязни до сердечных исповедей где-нибудь в отдалённом углу, где никто не мог потревожить их покой.       Тем временем ладони Германа блуждали по телу оператора, вырисовывая на его груди неопределённые узоры, а Планжермен таял, пытаясь понять, от чего он сейчас сгорит: от жесточайшего возбуждения или от стыда за него. На момент у оператора в голове промелькнула мысль, что если б он был человеком, сейчас охуевал бы от каменного стояка.       – Раскрывай панели, не медли, – потребовал Энтони, неловко ёрзая на постели и сквозь одежду чувствуя, как нагрелся напарник.       Изначально инженеры предполагали, что спецагенты смогут стрелять энергией от ядра, как титаны, но его уменьшенная версия оказалась непригодной для такой функции. В противном случае они смогли бы делиться энергией друг с другом в качестве экстренной зарядки – этим свойством радист с оператором успешно воспользовались...       Правда, для совсем иных целей.       Герман прекратил лапать напарника и потянулся к его грудной клетке, запуская кончик пальца в зазор прямо посередине. В тишине что-то глухо щёлкнуло, и панели приоткрылись, отодвигаясь.       Пальцы слегка пощекотало жаром, и радист закипел от немого предвкушения – голубая слепящая бездна ядра партнёра была теперь подвластна только ему одному.       Панели Германа синхронно разъехались, обнажая кроваво-красное, пылающее ядро – роботическое сердце, данное спецагентам как самый желанный дар, приближающий их к титанам.       Дарк однажды сравнил их ядра со звёздными – ещё более горячими и недостижимыми в пределах далёкого космоса – и провел параллель. Они ведь с Энтони тоже своего рода звёзды.       Голубая, самая яркая и раскалённая, и красная – полная противоположность – чуть менее заметная на ночном небе и наиболее холодная по астрономическим меркам.       Как Ригель и Бетельгейзе в созвездии Ориона.       На мгновение Дарку поплохело от таких сентиментальных мыслей – в конце концов, он мужик и воин, а не пубертатная девочка, текущая от сопливых романов, фу.       – Куда ты дел переходник? – спросил спикер шёпотом, понижая громкость динамика во избежание разнообразных дальнейших казусов: в конце концов, главная фишка радистов – звук, а от своей натуры никуда не денешься.       — Он у меня в правой руке, Сэр Внимательность.       — Не ёрничай, – недовольно шикнул Дарк, после чего ухмыльнулся. – А то придётся тебя наказать.       — И как же, м?       — Смотря что тебе больше по духу – секс с удушением или со смертельным исходом?       Оператор замолчал и задумался, после чего выдохнул и сказал с нескрываемой усмешкой в голосе:       — С тобой не забалуешь... Давай второй вариант.       Ответом ему послужил зловещий, тихий хохот, который вкупе с ярче разгоревшейся подсветкой диффузора и рукой Дарка, лапающей Планжермена за ляжку, смотрелся как убийственное и пиздец стрёмное комбо. Оператор в шутку пихнул радиста ногой и глуповато взвизгнул:       – Я пошутил, долбоёбина!       – Я тоже.       – Оправдывайся теперь, маньячина. Тебя в тёмном переулке ночью встретишь – обоссышься от страха кипятком... Ты переходник-то заберёшь у меня или передумал ебаться?       — Сейчас действительно передумаю и оставлю тебя тут в таком виде, а то дохера болтаешь, – ответил Дарк, но провод всё-таки забрал, после чего подключил к разъёму в груди справа от собственного ядра. – Готов?       – Конечно.       Радиста дважды просить не надо – через мгновение он уже подключил другую сторону провода в разъём партнёра.       Одна ладонь Германа властно обхватила запястья Энтони, другая молниеносно заткнула ему динамик – и весьма вовремя, учитывая то, что Сантехник, в отличие от собратьев, оказался очень громким малым.       Оператор от поступившего разряда тока нелепо дёрнулся и стиснул коленями бока Дарка, нечаянно въебав ему под рёбра.       Заряды передавались мощной пульсацией, кололись тысячами иголок и сводили судорогами пальцы, разжигали сверхновые где-то глубоко внутри, меняли потолок и пол местами, кружили голову и заставляли системы вскипать и забываться в счастливом крике.       Настала пора менять позиции, и Планжермен перенаправил энергию, отдавая её Дарку. Тот ахнул от неожиданности, когда неестественно живое тепло разгорелось в его груди и прокатилось электрическим эхом от макушки до пят. Диффузор вспыхнул рубиново-красным и мягко перетёк к вишнёвому оттенку.       — Бля, надо было предупреждать, — выдохнул радист, не зная, куда деть свои руки. В конечном итоге он возложил их на бёдра Планжермена и притянул его ближе к себе, мягко подхватив под правую ногу и нависая над ним.       Воздух нагрелся и трепетал от пылающих страстей, от переплетения двух механических тел, отчаянно задыхающихся искусственными лёгкими от невыносимой близости.       – Отдавай, – шепнул Герман несколько повторов спустя.       Ответ не заставил себя ждать – через миг радист уже терял голову от того, что от ядра по всем проводам и микросхемам хлынула оглушительной волной и разлилась своя-чужая энергия.       Система охлаждения уже не справлялась даже у него, чего уж там говорить об Планжермене, который был собран намного раньше, до начала войны, и такой мощной начинкой не обладал. Это не раз становилось причиной многочисленных подъёбов со стороны Дарка, мол у оператора скоро от старости стоять перестанет. Конечно, если б изначально было, чему стоять.       Назойливые уведомления о перегреве Герман просто заигнорил, хотя от него уже чуть ли не пар шёл. Очень некстати ему вспомнился баянистый анекдот про сгоревшего Буратино. Если они во время ебли ещё и кровать спалят, то у дрелей возникнут определённые вопросы. И не только у них. Спикер отмахнулся от этой тупой мысли и, невольно любуясь ловящим кайф Планжерменом, запыхтел:       – Последний раз и пора заканчивать. Я вот-вот в ребут улечу.       — Герман, бляяять... Пизда моим резисторам, мх!       Финальный заряд добил оператора. Энтони прогнулся в спине с громким несдержанным стоном, который Герман не успел заткнуть ладонью. Перед объективом всë поплыло и заиграло разноцветными кругами, голова Планжермена откинулась на койку.       Вдогонку он пустил сильный разряд, который оказался завершающим для обоих. По телу Германа рассыпалась приятная дрожь, он захрипел динамиком и сполз вбок, чтобы не придавить оператора своим весом.       Система охлаждения работала с дикой силой так, что её гудение было слышно чуть ли не на всю комнату. Вентиляция натужно сипела, пока Герман пытался отдышаться. Перед зрительным модулем начали сгущаться тёмные пятна.       Повернув голову вбок, он заметил, что Планжермен уже отключился. Дарк любовно, почти ласково провел слабеющей рукой вдоль ключицы оператора и стал погружаться в спящий режим.       А в соседней комнате Камеравумен сидела на койке с потухшим от ахуя индикатором и тупо пялилась в стену, пытаясь понять, послышалось ей или нет. *** There'll be days When I'll stray I may appear to be Constantly out of reach I give in to sin Because I like to practise what I preach I'm not trying to say I'll have it all my way I'm always willing to learn When you've got something to teach And I'll make it all worthwhile I'll make your heart smile