Шарлатан и шарлатанка

Рафаил редко проводил на Ториле больше недели кряду, но на сей раз его визит затянулся, и он имел неудовольствие наблюдать, как погода с каждым днем меняется к худшему. Хмурясь, он бросил взгляд за окно «Ласки Шаресс». Казалось, будто темный волшебник, по какой-то причине невзлюбивший Врата Балдура, заколдовал весь город. Время клонилось к пяти, но сквозь темные тучи, клубившиеся над посеревшими улицами, не пробивалось ни одного закатного луча. Снова зарядил надоедливый мелкий дождик. Снующие по своим делам горожане зябко кутались в потрепанные тулупы, и лица у них были до того мрачные, словно все они до единого спешили на чьи-нибудь похороны. Конечно, холод Рафаила не пугал, равно как не пугали охватившие город вспышки традиционной для этого времени года лихорадки, но всеобщее уныние странным образом передавалось и ему, словно он был не дьявол, а простой смертный, подвластный одному из самых скверных людских грехов — осенней меланхолии. — Я всегда полагал, что больше всего в вашем мире не люблю котят и детскую болтовню, — с трагическим вздохом сказал он Дайне, — но осень, пожалуй, я не люблю даже больше. Есть ли на свете зрелище более безотрадное? Сегодня они коротали вечер в гостиной «Ласки», где Рафаилу недавно посчастливилось обнаружить пианино — старенький, но вполне сносный инструмент, некогда привезенный из далекого Селгонта давним ухажером мамзель Амиры. Облокотившись на крышку, Дайна сосредоточенно листала ноты в поисках нужной страницы. Рафаил, расположившись за пианино на обитом розовым плюшем табурете, с тоской разглядывал через окно усеянную мокрыми листьями мостовую, постепенно погружающуюся во тьму. — Уктар во Вратах Балдура — худший месяц в году, это всем известно, — заметила Дайна, шурша нотами. — Но знаешь, как говорят балдуранцы? Нет такой погоды, которую не могла бы скрасить хорошая песня… И нет такой печали, которую не развеяло бы хорошее вино! — Нет такой печали, которую не развеяло бы твое общество, мышонок, — усмехнулся Рафаил, переводя взгляд на нее. Вообще-то юная тифлингша воплощала в себе всё, чего Рафаил терпеть не мог: шумная и нахальная, она не умолкая щебетала о пустяках, словно канарейка, и даже платье на ней сегодня было канареечно-желтое, такое яркое, что казалось, будто в гостиной «Ласки» воссияло маленькое солнце. Он должен был невзлюбить ее так же, как не любил котят, детский лепет, скверные шутки и чириканье воробьев… Однако все недостатки Дайны с лихвой искупало то, как славно и как охотно она пела. — Ну что, готова порадовать слушателей? — спросил он, пробежавшись пальцами по чуть желтоватым от старости клавишам пианино. — Пожалуй, пора начинать наш маленький концерт. — Готова, — энергично кивнула она. Еще неделю назад в гостиной «Ласки» было полным-полно народу, но теперь приунывшие балдуранцы затянули пояса и в увеселительные заведения стали заглядывать реже, поэтому слушателей собралось немного — в основном неутомимые работники и работницы борделя с его бессменной хозяйкой Амирой во главе. Рафаила, впрочем, нехватка публики не смущала: садясь по вечерам за инструмент, он играл и пел не для простых смертных, а для лучшего из всех ценителей музыки на свете — то есть, ясное дело, для самого себя. Раскрыв ноты на нужной странице, Дайна поставила их на пюпитр. Рафаил чуть улыбнулся. О, эту прелестную балладу он мог исполнить и без нот! Смертные пели ее по всему Побережью Мечей последние сто лет кряду, и он давно выучил незамысловатую мелодию наизусть. Его пальцы вновь коснулись клавиш, полилась музыка. Дайна деликатно кашлянула — от воцарившейся в городе непогоды у нее то и дело першило горло — и затянула: За что, за что, моя любовь, За что меня сгубила ты? Неужто не припомнишь вновь Того, кого забыла ты? Я для тебя дышал и жил, Тебе по капле отдал кровь, Свою я душу заложил, Чтоб заслужить твою любовь… Стихи были столь же незамысловатыми, сколь и музыка, но Дайна пела так проникновенно, что мамзель Амира украдкой достала припрятанный под корсажем платочек и приготовилась смахивать слезы. Я наряжал тебя в атлас От головы до ног твоих, Купил сверкающий алмаз Для каждой из серег твоих. Вот ведь удивительное дело, подумал Рафаил, продолжая играть. За свою долгую жизнь он познакомился с великим множеством смертных, и большинство из них превосходили маленькую тифлингшу во всех отношениях. Он танцевал на балах самых знатных господ и пил вино с королями, покупал души великих героев и знаменитых поэтов, имел дело с могущественными колдунами и ведьмами далеких земель; самые искусные менестрели услаждали его слух, самые сладкоголосые трубадуры радовали его своим пением… И все-таки никто из них не обладал такими чарами, которыми по счастливой случайности могла похвастать хвостатая менестрельша из Ривингтона. Купил я красные чулки, Расшитые узорами, Купил тебе я башмачки Нарядные, с подборами. Купил гранатовую брошь, Браслета два для рук твоих. Таких браслетов не найдешь Ты на руках подруг своих. По правде говоря, из всех шахматных фигур, поставленных Рафаилом на доску, Дайна была самой слабой, он понимал это прекрасно. На то, что она сумеет выйти на след Орин и проникнуть в храм Баала, он не рассчитывал. На то, что ее оскудевший в последнее время отряд одолеет Горташа, надеяться тем более не стоило — благодаря своей механической армии тот был почти неуязвим. Гораздо больше надежд Рафаил возлагал на Лиару Портир и других своих должников, коих у него за долгие годы скопилось во Вратах Балдура множество. К его услугам были наемники, проповедники, дельцы и богачи, поэтому он не сомневался, что играючи сможет организовать в городе мятеж, тем более что времена наступили непростые, а плохие правители в непростые времена очень быстро оказываются на виселице. Помешать могла лишь Стальная Стража — но и с ней Рафаил надеялся вскоре покончить, хотя еще не решил, как именно. Из серебра купил ножи, Позолотил их заново. У самой знатной госпожи Такого нет приданого… С другой стороны, недооценивать Дайну тоже не следовало — пользуясь своим обаянием, она подобралась к эрцгерцогу ближе, чем кто бы то ни было другой. Горташу давно следовало избавиться от нее, как поступил бы любой благоразумный человек на его месте, а он продолжал держать ее рядом и щедро раздавать ей привилегии. Какая глупая, какая досадная ошибка! Ах, Энвер, Энвер… Разве можно настолько увлечься женщиной, пусть даже хорошенькой? Разве можно с такой легкостью поверить милым улыбкам и льстивым речам? Тебе прислал я слуг своих В твоем дому прислуживать. В зеленый шелк одел я их, И в галуны, и в кружево, Чтоб на руках тебя несли Они порой ненастною, Чтоб не коснулась ты земли Подошвою атласною. Рафаил снова улыбнулся. Думать о грядущем провале своего бывшего протеже было приятно. На протяжении последних двадцати с лишним лет Энвер оказывался на волосок от смерти множество раз, но никогда еще ситуация не принимала настолько скверный оборот, как сейчас. Абсолют вышла из-под контроля. У городских ворот стояла армия, готовая ринуться на штурм. Баалисты продолжали сеять хаос на улицах. Народ роптал. Лиара Портир, вернейшая из сторонниц новоявленного эрцгерцога, втайне собирала силы для мятежа, готовясь скинуть его с трона. Маленькая тифлингша, которую он приблизил к себе, с нетерпением ждала удобного момента, чтобы вонзить нож ему в спину. Всё, что Энвер так долго строил, всё, чем он дорожил, грозило рухнуть в один миг и погрести его под обломками. Весь день твой услаждают слух И музыка и пение. Но ты меня, мой милый друг, Отвергла тем не менее. А ведь вместе они могли достичь невероятных высот! В конце концов все владыки Баатора преклонили бы колени перед ними! Энверу надо было всего лишь смириться со своей участью и поставить подпись в контракте, но он оказался таким же упрямцем, как Надежда, и никакие пытки, никакие подарки не могли его вразумить. Неблагодарный мальчишка всегда полагал, что сумеет переиграть своего благодетеля, и какое-то время действительно одерживал верх… Однако ни один смертный не способен переиграть дьявола. Смертные рано или поздно совершают ошибки. Дьяволы — нет. Одну надежду я таю, Что, как жестока ты ни будь, Любовь несчастную мою Вознаградишь когда-нибудь. Пусть ты глуха к моим мольбам, Мучительница милая, Твоим зеленым рукавам Послушен до могилы я. Чем больше Рафаил размышлял об этом, тем лучше становилось его настроение. Одна песня кончилась, началась другая. На радость немногочисленной публике они с Дайной исполнили еще полтора десятка баллад и сонетов, а в конце концов даже спели дуэтом, после чего мамзель Амира разразилась такими оглушительными аплодисментами, что Рафаилу пришлось встать и отвесить ей глубокий поклон. Наконец все разошлись, оставив Рафаила и Дайну вдвоем. Под надоедливую дробь дождя он лениво сыграл мажорную гамму. Дайна допила грог, заботливо принесенный ей ее приятелем-дроу, и с лукавой улыбкой сказала: — Ты замечательно поёшь. Боюсь, еще немного, и мамзель Амира влюбится в тебя без памяти. — Мефистофель упаси! Надеюсь, этого не случится, иначе я буду вынужден перебраться в гостиницу, — вздохнул Рафаил. По правде говоря, он предпочел бы поскорее перебраться обратно в Ад, но опасался оставлять смертных без присмотра. Он и так слишком долго сидел сложа руки, позволяя событиям развиваться своим чередом. И к чему это привело? К катастрофе! Двумя из трех нетерийских камней теперь владела избранница Баала, и ее шансы заполучить третий камень были не так уж малы… Нет, Рафаил больше не собирался пускать ситуацию на самотек. На сей раз нужно проследить за всем лично. — Может быть, ты порадуешь меня рассказами о ваших успехах? — обратился он к Дайне, захлопывая крышку пианино. — Насколько я понимаю, ты со своей маленькой свитой продолжаешь исследовать бесконечные лабиринты городской канализации. — Ну, мы нашли одного сумасшедшего мага, множество мефитов, десяток желатиновых кубов и семейство гуров с вампирятами, — ответила Дайна, поморщившись: путешествие по канализации назвать приятным было трудно. — Но тебя же, наверное, Орин интересует? А Орин как сквозь землю провалилась. Ни малейшего следа. — Наш любезный эрцгерцог, должно быть, в ярости. — Еще в какой! Кстати, раз уж мы о нем заговорили… — С этими словами она засунула руку в карман, спрятанный в пышных складках платья. — У меня для тебя маленький сувенир прямиком из его ненаглядной литейной. — О, неужели? В когтистых пальцах Дайны мелькнул сложенный вчетверо лист бумаги. Рафаил перехватил его и аккуратно развернул. По листу змеились буквы, выведенные хорошо знакомым ему уверенным почерком Энвера, отточенным до совершенства благодаря многочисленным урокам чистописания в Доме Надежды. Это было письмо с распоряжениями, адресованными, по всей видимости, кому-то из бэйнитов. Рафаил скользнул взглядом по строчкам. Ничего существенного, кроме нескольких имен, расписания поставок и одного-единственного упоминания Железного Трона. Впрочем, уже недурно… Совсем недурно! Лиара Портир, во всяком случае, такого рода сведения добыть бы не сумела — Горташ ценил ее, но не настолько, чтобы позволить беспрепятственно рыскать по литейной. Дайна пользовалась гораздо большей свободой — так почему бы не извлечь из этой свободы пользу? — Храбрый маленький мышонок, — усмехнулся Рафаил, складывая и бережно убирая письмо во внутренний карман дублета. — Ты не боишься? А если он заметит, что ты суешь нос в его переписку? — Ничего он не заметит, — беззаботно махнула рукой Дайна и тут же хихикнула: — Он слишком самоуверен, слишком самодоволен и к тому же, если честно, без памяти в меня влюблен.