В сон мой приди

Гермиона вышла из дома Малфоя на негнущихся ногах. Она миновала арендованный автомобиль, свернула за угол и опомнилась, только когда остановилась на перекрестке, чтобы дождаться зеленого сигнала светофора. Ей нужен был кто-то, кому можно было рассказать обо всем, что разрывало сейчас ее сознание на части. Но такого человека рядом с Гермионой не было. Ни здесь, ни в Лондоне. Потому что никому из своих друзей Гермиона не могла рассказать все. И дело было не в недоверии. Ночью она так и не уснула. Лежала, смотрела в потолок, переворачивалась с одного бока на другой, подминала под себя подушку, но волнение, трепещущее внутри, не давало забыться. Только под утро глаза слиплись сами, и сон укрыл ее своим невесомым одеялом. Уже после полудня ее разбудил дождь за окном. Голова раскалывалась, и тело свинцовой тяжестью напоминало о том, что вчера Гермиона пережила слишком много эмоций, но переварить их все не успела. Может, и к лучшему: часть этих эмоций ее явно отравляла. До следующей встречи с Малфоем оставалось больше суток, и Гермиона была этому рада. Ей нужно было выдохнуть, ей нужно было понять, в какую ловушку она сама себя заманила. Она заставила себя принять душ, заказала в номер обед из ресторана при гостинице, потом достала ноутбук и погрузилась в свое маленькое расследование. Гермиона зашла на сайт госпиталя, изучила все, что касалось доктора Фоули, рассмотрела все его фото, потом еще раз, потом захлопнула ноутбук и начала ходить по комнате. Зелье Парвати каким-то загадочным образом спровоцировало в Малфое появление воспоминаний через сны. Видимо, так сознание спасало Малфоя от безумия. Самые неправдоподобные вещи могут легко происходить во сне: там прощается все. И никто не станет считать себя безумным, если ему снится, что он волшебник, но вот если ему кажется, что он был волшебником… И все же эти сны Малфоя изматывали. Ему снился дом, родители, забота и любовь, о которых он не помнил. Мама. Когда Малфой начал описывать Нарциссу, все внутри Гермионы сжалось. В его голосе, глазах, улыбке не было и капли высокомерия, холодности, отстраненности. В них было тепло и нежность. Он восхищался той женщиной, которую видел во сне, он рассказывал о моментах, которые, видимо, принадлежали его реальной жизни, и Гермионе становилось противно оттого, что она будто обманывает доверчивого ребенка. Новая история жизни Малфоя казалась ей чьей-то злой шуткой. В восемнадцать лет он потерял родителей в пожаре. Сам получил травмы от падения деревянных перекрытий, но выжил. С ним выжила и тетя, которая в итоге Малфоя-Фоули воспитала. В том же году они переехали в Дублин, где он закончил университет. Жил с тетей в этом доме, а два года назад она умерла. Свою жизнь до восемнадцати Малфой помнил плохо, и это легко было объяснить травмами, полученными при пожаре. Обрывки воспоминаний, новая реальность. Закрытая школа для мальчиков, каникулы в Шотландии — почти правда. Еще от пожара остался широкий шрам на груди, довольно уродливый, как сказал сам Малфой. Сектумсемпра Гарри. Гермиона слишком хорошо помнила тот день и тот поздний вечер. Ей пришлось взять в руки чашку и опустить глаза, чтобы Малфой не заметил, как изменилось ее лицо. Скрывать свои чувства она умела не всегда. Желание Малфоя рассказать о себе удивляло, но останавливать его Гермиона, разумеется, не стала. Чем больше она узнавала деталей из его прошлого, тем большая тревога ее захватывала. Малфою не стерли память. Ему создали новую личность на основе старых воспоминаний, дополнили их новыми, переплели намного более виртуозно, чем когда-то сделала Гермиона, когда изменила память своим родителям. Ее родители постоянно находили несоответствия в своем прошлом, но Гермиона была слишком юна и неопытна. В истории Малфоя несоответствий не было. Работа с его памятью должна была занять много времени, и опасная мысль проникла в сознание: возможно, это длилось не один день. Возможно, его таинственная тетка, которая все это время находилась рядом, была тем самым создателем новой реальности Малфоя.

***

Они договорились встретиться вечером. Почти весь день Гермиона провела расхаживая по номеру отеля и без конца прокручивая в голове их возможный разговор. Она подготовила вопросы, она подготовилась сама, но чем ближе был час встречи, тем больше немели пальцы рук и тем чаще билось ее сердце. Так давно никто не волновал ее, так давно не заставлял прикладывать ладони к разгоряченным щекам. А еще в ней бурлили сомнения. Такие яркие и густые, что в груди, казалось, поселилось отдельное от нее самой сознание. Оно и подбрасывало в воздух бесконечные «что, если…». Что, если она сегодня не придет на встречу и вернется в Лондон ночным рейсом? Что, если она расскажет ему правду и вернет в Лондон его? Как? Об этом Гермиона пока думать не хотела. Она вымыла голову, уложила волосы, отпарила блузку и убедилась, что тушь для ресниц и блеск для губ сделали свое дело: Гермиона выглядела вполне привлекательно. Ровно настолько, чтобы не казалось, будто она провела у зеркала пару часов.

***

Он открыл дверь, Гермиона резко вдохнула, нос заполнился запахом запеченой птицы, а рот — слюной. Естественные реакции тела. — Мне показалось, что сегодня вы можете не прийти, — Малфой отступил в сторону, приглашая войти. — Почему? — Гермиона прошла вперед, едва не задев его плечом. — Вчера, когда вы уходили, вы были расстроены. Мои сны оказались не так интересны? — Он замолчал на секунду, захлопывая дверь, а потом добавил: — Или я сам? Она обернулась, и их взгляды встретились. Малфой ухмылялся. Почти так же, как раньше, только теперь не зло, а испытующе-вопросительно. Гермиона сглотнула. — Ваши сны даже интереснее, чем я предполагала. И удивительно детализированы. — Она начала расстегивать пальто, ловко выпуская пуговицы из петель. — А вы сам… — спустила пальто с плеч и протянула ему. — Было бы лучше, если бы были менее интересны. Ухмылка превратилась в улыбку. Малфой повесил пальто и кивнул в сторону гостиной. — Сегодня я предлагаю вам поговорить за ужином. Я жутко голоден. — Он подождал, когда Гермиона шагнет вперед, а потом нагнулся чуть ближе, чем следовало, почти к самому ее уху, и сказал чуть тише: — Вы не можете мне отказать: я приготовил его сам. Она и правда не могла, хотя абсолютно точно понимала, что ни к чему хорошему это не приведет. Гермиона себя знала, знала и тех, кто мог ее очаровать. Он был собой доволен. Типичный Малфой. Ужин. С Малфоем. В доме Малфоя. Ужин, приготовленный Малфоем. Гермиона облизнула губы. — Конечно, — кивнула она, — если вам так будет удобно. — Мне удобно, — в его лице мелькнуло что-то такое, что Гермиона узнала. Уверенность. Та самая. Когда он знал, что люди сделают так, как он хочет. Когда он знал, что его влияние на других достаточно сильное, что опасаются или его, или его отца, или, как ни странно, очарованы им. Раньше Гермиона это принять не могла, теперь понимала, что так тоже бывало. Они сидели за небольшим столом, и это было неловко. Гермиона старалась не коснуться его ноги стопой или коленкой, потому что оба абсолютно однозначно чувствовали то самое напряжение, которое может разрешиться вмиг очень по-разному, но оба делали вид, что этот ужин и эта встреча исключительно деловые. То, что она уже второй вечер проводила в доме малознакомого, как казалось со стороны, мужчины, наедине, должно было вызывать вопросы. Но никто эти вопросы не озвучивал. Готовить Малфой умел. Это явно был его не первый запеченный с овощами цыпленок. Скорее всего, и не десятый. Ее тело уже давало Малфою сто очков вперед только за то, что он умеет запекать такую хрустящую корочку. И нет, Гермиона не хотела представлять, как Малфой готовил на этой кухне, потому что у нее была нездоровая тяга к мужчинам, которые умеют готовить. Ужин, вино в бокалах — все было отчаянно похоже на свидание. Но Малфой не флиртовал. Он был деликатен и внимателен. Хотя одного его взгляда, задерживающегося на ее губах на пару секунд дольше, хватало, чтобы Гермиону бросало в жар. Эта игра начинала ее затягивать. Как и полумрак его кухни. Слишком уютной, слишком настоящей. — Мои сны стали ярче, — вдруг сказал он. — Намного. Вчера и сегодня, — уголок губ дернулся, — в них появились вы. Он поднес к губам бокал, ожидая реакции. А реакция Гермионы была бурной. Но только внутри. Гермиона замерла с вилкой в руках, которую успела вонзить в ломтик картофеля. — Точнее, девочка, похожая на вас, лет двенадцати. Волосы, — он покрутил пальцем в воздухе, — то, как вы морщите нос. Почему-то то, как Малфой это произнес, показалось Гермионе слишком личным. И то, что он наблюдал за ней, и то, что он помнил ее почти ребенком. Но это было ожидаемо: однажды Малфой должен был увидеть ее во сне. Важно было, как именно он ее увидит. Какими глазами и в какой день их прошлой жизни. — Я думаю, — Гермиона постаралась придать голосу отстраненный тон, — это потому что сны вы обсуждаете со мной. Пережитые эмоции позже выражаются в сновидениях. — Я тоже так подумал, — он провел языком между губой и зубами. — Она меня так раздражает, — ухмыльнулся Малфой, но не зло. Она не должна была задавать этот вопрос. — Что еще вы к ней чувствуете? Ненависть? Презрение? — Нет, — тут же мотнул головой он. — Она раздражает как человек, который считает себя лучше других. Заносчивый, высокомерный. Тот, кто смотрит на всех свысока, даже если его роста для этого не хватает. Вот так… Гермиона чуть не рассмеялась, но вслух произнесла: — У меня в школе был такой мальчик, — кивнула она. — Тогда вы меня понимаете. Она подняла глаза и застыла. Взгляд Малфоя изменился. В нем появилось что-то, от чего захотелось поежиться. Не опасность, не агрессия, а проницательность. Словно он видел в ней больше, чем она рассказывала, словно он начал ее узнавать. Но вместо ожидаемого раздражения, которое Малфой озвучил только что сам, он скорее излучал интерес. Он посмотрел на ее губы, которые наверняка были перемазаны маслом от картофеля, на ее нос, на ее пальцы, сжимающие вилку, на ее шею и пуговицу, которая оставалась застегнутой, пока Гермиона сидела в машине, но магическим образом расстегнулась перед самым порогом его дома. И Гермиона знала, что при правильном ракурсе Малфой увидит кромку ее белья. Да. Она об этом думала. Он наклонил голову и прищурился. От его взгляда по спине побежали мурашки. — Что мы должны обсудить сегодня? Она точно знала что, но сейчас голова шла кругом и от вина, и от его взгляда. — Я бы… хотела найти источник ваших сновидений. Что-то, что их питает. Возможно, это сказки, которые читали вам в детстве, фильмы, которые вы смотрели, истории, которые вам рассказывала тетя. Как ее звали? — Амелинда. — Красиво, — Гермиона потянулась к стакану с водой. Малфой продолжал смотреть на нее своим другим взглядом. — Если вы что-то помните… — Мне кажется, что мои родители реальны. Во сне. И то, какими они были на самом деле. Я помню не моменты нашей жизни, а мои чувства к ним. Помню лица, но совершенно не помню события, — он закусил губу и мотнул головой, словно отгоняя мысли. — Амелинда говорила, что причина в том, что я почти все время проводил в школе и с родителями виделся редко. Но я знаю, что меня любили. — Он наклонил голову в сторону, будто оценивая Гермиону. — Когда ты знаешь, что ты любимый ребёнок, и это остается навсегда. Гермиона знала. Она тоже была любимым ребенком. И тоже единственным. — Но я не жил в замке, — Малфой пожал плечами. — Откуда этот замок? — Может, вы мечтали? — Это не то место, о котором стоит мечтать, — он дернул носом, будто поморщился, но едва заметно. Так делал Малфой раньше, когда видел ее. — Теперь вот вы. Такая реальная и там, и здесь, — он цокнул языком. И откинулся на спинку стула, уперевшись руками в край стола. — Мне кажется, я схожу с ума. А если я начну путать реальность и сон? Он озвучил эту мысль за секунду до того, как она поселилась в сознании самой Гермионы. И ее это напугало. — Иногда я смотрю на вас, и вы кажетесь мне очень близкой, хорошо знакомой. С той секунды, как я вас увидел. — Малфой прищурился. — Не подумайте, — он поднял ладони вверх, — я не пытаюсь вас соблазнить, рассказывая чушь о близости душ. То есть, я, конечно, пытаюсь, но не так, — он едва заметно улыбнулся и отвел глаза. Она должна была это предугадать. От его взгляда сложно было скрыться. — Знаете, какая мысль мелькнула в моей голове в тот первый вечер, когда вы оказались на пороге моего дома? Гермиона вопросительно подняла бровь. — Мы с вами одной крови. Малфой положил в рот виноградину и начал медленно ее пережевывать. Мурашки побежали по спине, и Гермиона поняла, что дыхание ее сбилось. Она не успела за ним проследить. Ее взволнованность была слишком заметна. Одной крови… Знал бы он. Но он чувствовал. Малфой чувствовал ее магию. Могла ли ее магия на него влиять? Неизвестно. Гермиона изображала из себя специалиста, но она не была им ни капли. Она не имела права давать советы, не имела права ни в чем убеждать. — Если это начнет прогрессировать, то вам нужно будет обратиться к нашим специалистам в Лондоне. — Губы пересохли, и пришлось их облизнуть. — У них есть оборудование, они могут отследить активность вашего мозга в период бодрствования и сна. — Я об этом знаю. Я хочу знать, что об этом думаете вы, — Малфой взял бокал и поднес его к губам, не отрывая взгляда от Гермионы. И сейчас она увидела его настоящим. Почти таким, как он был. Только глаза, лоб и белая прядь волос. Ладони стали влажными. Как много он вспомнил? Что, если прямо сейчас он насмехался над ней? Что, если он уже знал, кто перед ним сидит? Гермиона вдруг почувствовала себя в ловушке. В уютной ловушке. Сытая и немного опьяневшая, с горящими щеками и, наверняка, глазами. Она искала смысл своего существования. А что, если он в том, чтобы не дать одному хорошему врачу сойти с ума и позволить ему и дальше спасать человеческие жизни? Магловские жизни. — Ваш мозг не даст вам перепутать. Если вы вспомните свои сны, то заметите, что даже знакомые места не совпадают в точности с теми, которые есть в реальности. Расположение комнат, довольно заметные детали, люди. Везде есть подмена. Гермиона не успела это произнести, как уже поняла свою ошибку. Это работало со снами. Но сны Малфоя были воспоминаниями. Об этом она узнала еще в прошлый раз, когда он рассказывал ей матч по квиддичу. Тот самый, в котором Гарри сломал руку. Малфой разглядывал свои пальцы. Тарелка его уже была пуста, приборы на ней говорили о том, что ужин закончен. И Гермиона теперь тоже разглядывала его пальцы и не могла понять, как раньше не замечала, какие у Малфоя красивые руки. Эта мысль сейчас была совсем ни к чему. И она даже не вызывала волнения. Только признание. Самой себе. — Вы не замужем? — вдруг спросил он и посмотрел прямо на нее. Гермиона машинально мотнула головой. — Есть что-то кроме вашего нежелания, что не позволяет вам остаться здесь на ночь? Ее бросило в жар. Не мог же он… — Дети, собака, пожилые родители? — У меня нет детей, — наконец, выдавила она, — собаки тоже нет. Но у меня есть этика. — Гермиона промокнула салфеткой губы и отложила ее в сторону. — Я не могу вступать в близкие отношения с пациентами. Формально, конечно, вы не мой пациент, но если вы захотите заняться сновидениями вплотную, обратиться в наш центр официально… Он ткнул языком в щеку и не позволил себе улыбнуться. Взгляд его изменился и снова скользнул в вырез ее блузки. — Мисс Голден, я думаю, вы меня неправильно поняли. — Уголок его губ дернулся и пополз вверх. — Я не предлагаю вам провести ночь со мной. Я предлагаю провести ее в этом доме. Вы ведь проводите наблюдения в период сна? Кровь хлынула к щекам и начала пульсировать где-то в горле. А Малфой продолжал улыбаться абсолютно нагло и самодовольно. От прежней деликатности мистера Фоули не осталось и следа. Гермиона отвела глаза, промокнула губы салфеткой и нервно улыбнулась. — Я сейчас чувствую себя ужасно неловко. Как будто это я предложила вам… — Заняться любовью? Вот оно. То, что в очередной раз убедило Гермиону, что перед ней Малфой. Он выстроил эту невинную ловушку, чтобы ее смутить, подсветить очевидное сексуальное напряжение между ними и заставить оправдываться. Будто это у нее, а не у него в голове роятся откровенные мысли. Будто только она сейчас размышляет о том, каким Малфой выглядит без рубашки. — Если бы вы мне предложили… Не могу сказать, что сразу бы согласился, — Малфой многозначительно поднял брови вверх, — я довольно трепетен в этом вопросе, но соблазн был бы слишком велик… — С каждым вашим словом мне все больше кажется, что вы эту двусмысленность подстроили. — Гермиона невольно закусила губу. Волнение захлестывало. Он откровенно посмотрел на ее рот. — Не стану отрицать.

***

Разговор с Малфоем в тот вечер затянулся. Он говорил много, и Гермиона его не останавливала. Больше всего, конечно, о годах после переезда в Дублин, которые он помнил хорошо. Это не имело никакого отношения к его снам, но в какой-то момент как будто они оба забыли, зачем вообще Гермиона сидит на его диване. Ночь за окном, потрескивающий камин и теплый свет ламп расслабили их обоих настолько, что Гермиона чуть было не начала рассказывать о своих школьных годах и приключениях. О своих школьных годах Малфой рассказывал сдержано. Закрытая школа для мальчиков вдали от города. Холодно, промозгло, унылая учеба и не менее унылые одноклассники. Ни с кем из них он не общался. Что было неудивительно, потому что их и не существовало, о чем Малфой, правда, не догадывался. Он рассказывал о работе, о том, как в госпитале его считают волшебником, как слагают легенды о том, что он может возвращать людей из царства мертвых. Вспышки неконтролируемой магии — так это определила Гермиона. Конечно, воскрешать мертвых Малфой не мог, но пускать свою силу там, где это было необходимо, — вполне. Только он об этом не знал. Но самым важным и интересным был рассказ Малфоя о его тетке, Амелинде Мерфи, сестре его матери. Женщина, которая его вырастила, которая помогла поступить в университет и закончить его, которая поддерживала и направляла, терпела, как он сам сказал, его капризы и разочарования, купила этот дом и передала ему в наследство. Ни одной фотографии Амелинды у Малфоя не было: тетушка не любила фото и верила, что они забирают душу. Довольно сомнительно для весьма прогрессивной женщины, если судить по рассказу самого Малфоя. И это при том, что передвигалась миссис Мерфи на инвалидной коляске: сказались последствия травм, полученных в пожаре. Гермиона молча восхищалась этой женщиной и всеми силами пыталась понять, кто она. Беллатриса умерла у Гермионы на глазах, Андромеда занималась воспитанием Тедди, а не Драко Малфоя, о других его тетках она не знала. Мог ли это быть кто-то из Пожирателей? Кто-то из ближнего круга друзей? Гермиона не могла вспомнить никого, кто бесследно пропал бы вместе с Малфоем в тот период. Но самым худшим было то, что Гермиона увлекалась Малфоем. Абсолютно естественно и неизбежно. Его рассуждениями, его взглядами, тем, как он относился к работе и к людям, тем, насколько был ответственным и собранным, самостоятельным и немного одиноким. Об этом Малфой не говорил, но Гермиона чувствовала это без слов. Потому что она тоже была одинока. А еще — его руками, губами, тем, как он потирал шею и насмешливо поднимал бровь. Полоской голой кожи живота, когда потягивался, чтобы размять затекшую спину, жаром, бегущим по ее собственному телу, когда она смотрела на дорожку волос, тянущуюся от пупка под пояс брюк. Ее влечение становилось слишком полным, слишком глубоким и абсолютно очевидным. Это пугало. Это печалило. Гермиона отказывалась признавать очевидное: она сама начала флиртовать с Малфоем. Не отводила глаза, когда стоило, говорила двусмысленности и с удовольствием замечала, как его щеки розовеют. Не от смущения, конечно, но от легкого возбуждения. Она поглаживала бедра и плечи, потирала шею и облизывала губы. Малфой все это замечал. Не мог не замечать. Ближе к ночи в голову Гермионы пробралась опасная, обжигающая и такая манящая мысль: ничто не мешало ей провести с Малфоем ночь. Они оба были свободны и, очевидно, их тянуло друг к другу. Камин, приятный полумрак, хрипотца в голосе Малфоя, которая сводила Гермиону с ума, руки, которые она уже с десяток раз представила на своем теле, губы, вкус которых она… могла вспомнить. Если позже она исчезнет из его жизни, то этот момент станет для него приятным воспоминанием. Если же Гермионе придется ему память вернуть, то Малфой вряд ли об этом кому-то расскажет. Однажды уже не рассказал. И все же что-то в его взгляде… что-то большее, чем сексуальное влечение, не давало ей самой позволить себе больше. Вряд ли Малфой был ей очарован. Но если вдруг? Это все меняло. Потому что она им уже была. — Почему вы решили стать врачом? — Гермиона откинулась на спинку кресла и поджала под себя ноги. Последние полчаса она пила чай, чтобы совсем не потерять голову. — Как почувствовали, что это призвание? Малфой вдруг закусил щеку и посмотрел на огонь. Он молчал не меньше полминуты, но потом заговорил. — Я не знаю, призвание это или нет, — едва заметно пожал плечами. — Амелинда предложила мне попробовать. Сказала, что моя мать умела хорошо заживлять раны, что у нее был талант к врачеванию, но я родился, когда она была совсем молода, поэтому ей пришлось посвятить себя мне, — Малфой постарался улыбнуться, но вышло плохо. — Жаль, я не помню с ней ни одного дня. Гермиона почувствовала его боль. Не острую, когда хочется плакать, а тупую, которая высасывает и оставляет пустоту. Она не умела утешать и плохо умела поддерживать. Но точно знала, что раздирать эту рану сейчас не станет. — Вы… — она опустила глаза. — Я восхищаюсь тем, что вы делаете каждый день. Я прочла статью о вас. — М-м, — прозвучало едва слышно. — Мне льстит. Гермиона заправила прядь волос за ухо и постаралась сделать вид, что его гортанное «м-м» не прошло жаром по ее бедрам. — Это счастье — найти свое призвание, найти себя, знать, что вы приносите пользу своим существованием. Что в этом есть смысл. — Я не знаю, есть ли во мне смысл. Я просто делаю то, что нужно, там, где я нахожусь. — Он откинул голову на спинку кресла и, глядя в потолок, добавил: — В конце игры нам, может быть, скажут, по той ли дороге мы шли, но во время… — он посмотрел на Гермиону, — приходится двигаться в темноте и надеяться, что тропинка окажется под ногами. Ей показалось, что между ними натянули крепкую нить, стальную, прочную, и в какой-то момент эта нить начала превращаться в пружину, которая притягивала их с каждой секундой все ближе. — Иногда мне кажется, что если бы меня не было, ничего бы в мире не изменилось. — Гермиона выпалила это, не дав себе ни секунды на размышления. Ей захотелось скрыть волнение, сделать вид, что это не так уж и важно. Что это почти шутка. Она натянуто улыбнулась и неловко пожала плечами, провела рукой по волосам и поджала губы. Взгляд Малфоя держался на ней так долго, что она перестала дышать. Замерла, как завороженная. Огонь в камине потрескивал, часы отбивали секунды, а Гермиона не могла перестать смотреть на пальцы Малфоя, которые задумчиво поглаживали подбородок. Ей казалось, что ее слова останутся в воздухе неподхваченными, повиснут и забудутся, но Малфой вдруг наклонил голову и ответил: — Если хотя бы одному человеку в комнате становится хорошо, когда вы в нее входите, то вы живете не зря, — уверенная улыбка коснулась его губ. — Вы не зря живете, мисс Голден. Толчок в грудь. Тепло разлилось по телу, вспыхнуло на кончиках пальцев. Малфой посмотрел на часы и удивленно поднял брови. — А еще вы владеете магией. Гермиона подняла голову, и сердце ее замерло. Он прищурился и добавил: — Вы умеете растворять время.