Твоя реальность

      Упираясь лбом в кресло перед собой, Моника плакала, то сильнее запуская ногти в обивку, то разжимая пальцы.              – К-как… как?! А-а-а-а-а-а… К-к-а-а-а…              Теперь грань между сном и явью наконец обнаружилась. Но поздно. Слишком поздно. Когда граница между реальностью и кошмаром уже стёрлась.              Если каждый получает ту реальность, которую заслуживает, то она заслужила ужас и небытие. Как их смешать и в какой последовательности расставить? Судьба играла с этим самым искусным и пугающим способом.              Моника снова всхлипнула и, глотая слёзы, завыла на весь автобус.              В голову пришли на этот раз не свои, а чужие строчки:              Покончить с ними? Умереть. Забыться.       И знать, что этим обрываешь цепь       Сердечных мук и тысячи лишений,       Присущих телу. Это ли не цель       Желанная? Скончаться. Сном забыться.       Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ.*              Но если раньше она могла хотя бы надеяться на (пусть и ужасный) конец этого кошмара, то теперь, после, фигурально, сделки с дьяволом, даже на такое рассчитывать не приходилось. Оставалось надеяться только на то, что дьявол не предаст и позволит насладиться проклятым даром, а до этого – даст поменьше страдать в своём бессмертии. И попытаться всё не испортить себе и всем вокруг.              Время шло, и можно было увидеть, как вышла из ворот Славя, постояла-постояла и ушла. Моника, закрыв глаза руками, не нашла в себе сил показаться на глаза помощнице вожатой. Сколько раз Славя уже умерла при её попустительстве? Наконец японка поднялась и, пройдя по салону автобуса, села на водительское кресло. Взяла из бардачка сигареты и зажигалку, закурила… И лучше не стало. Слёзы всё равно душили.              Хотелось завести треклятый «Икарус» и уехать в ад, но смысла в этом не было никакого: всё бы почти сразу началось заново, просто пришлось бы оставить позади так и не запущенный лагерь и переступить через страдание.              Моника укусила себя за запястье, чтобы хоть как-то прийти в себя, заглушить физической болью эмоциональную. Получалось откровенно плохо, но хотя бы появились силы снова закурить. Это, по опыту, помогало бороться с тянущей болью в нёбе, когда вот-вот снова заплачешь…              То и дело затягиваясь, японка искала в плейлисте Семёна что-то подходящее, что бы дало хотя бы мрачную решимость, позволило усмехнуться…              Увидеть свет, закрыть глаза и умереть – уже пора:       Надежды нет, желаний нет, и наша боль уже близка.       Вплетались в память дни, которых не забыть.       Но всё давно прошло – мы не будем жить.              Но не будет плакать вода,       Поцелует нежно в уста,       Только шаг – и порвана нить...              Настанет день – с высоких скал бросаясь в море, мы умрём.       Но будет жизнь, другая жизнь, где мы останемся вдвоём.*              Моника отметила, что у вокалиста голос похож на голос Семёна. Да и интонации… Всё равно нутро дрожало, но теперь уже не так.              – Мику-Мику… Как же ты справилась? Я чувствую себя не только виноватой, но и грязной, раздавленной…              Хотя было очевидно, что в лагере её не знают и примут с распростёртыми объятиями, всё равно не хотелось заляпать никого: грехи и боль казались покрывшим кожу слоем нефти. И если бы кто-то прознал о случившемся или прочёл по лицу полыхавшие на душе чувства, тут же бы отстранились.              «Кроме Мику. Я приду. И я должна тебе этот лагерь, дорогая».              – Только ещё сигаретку на дорожку…              …Ни в домике, ни в музклубе Мику не нашлось, так что пришлось импровизировать. К счастью, после пляжа японка решила сразу проверить качели и замерла, прикрывая рукой разинутый рот. Губы растянулись в улыбку, а ладони легли на сердце.              – Уи-и-и! – радостно вскрикивала подруга, снова взлетая к небу.              Шурик с нежной улыбкой встречал возвращение девушки, а затем опять отправлял ввысь.              Идиллия.              Не решившись прерывать влюблённых, Моника дождалась, пока Мику не сошла с качелей. Шаг. И снова замерла: подруга повисла на шее избранника и чмокнула его в губы.              Наконец, они взялись за руки и развернулись уходить.              – Приветствую! – она согнулась в поклоне. – Я Моника, давняя подруга Мику. Я здесь проездом...              Радостно взвизгнув, пионерка обняла её.              – Привет-привет! Я скучала! Рада тебя снова видеть... живой и... целой. – Мику смущённо отвела взгляд. – Проездом, говоришь?              Шурик удивлённо вытянул губы.              – А ты... Тоже японка?              Снова поклон. Моника решила ответить на родном языке вслух.              – Да. И не соизволит ли господин дать нам минут пять обсудить наши девчачьи дела наедине?              Мику кивнула и повернулась к удивлённо таращившемуся Шурику.              – Саша, она тут ненадолго – можешь нас минут на пять оставить, мы поболтаем, и Моника поедет в другой лагерь, она там воспитателем устроилась?              Юноша закивал.              – Конечно! Не буду вам мешать. – Он даже поклонился японке. – Хорошего дня. Хорошей дороги. – И ушёл, давая поговорить без свидетелей.              Девушки снова обнялись.              – Мику... – смущённо произнесла Моника. – А ты можешь рассказать, чем закончился тот цикл, когда...              Та сделала строгое выражение лица и кивнула.              – Когда ты умерла,– ответила она дипломатично. – Когда я пришла проверить тебя (что-то долго не было), наш-ла, – голос пионерки дрогнул, – тебя. И там был он. Я не... ток-си-ко-лог, – неуверенно произнесла Мику по слогам, – но на нём не было повреждений, только пачка таблеток рядом. Так что конец смены был печальным, но без новых потерь.              Пионерка погладила подругу по макушке.              – Спасибо... – прошептала она в ответ. – Я всё равно пойду к Семёну. Но всё будет иначе.              Глаза Мику блеснули.              – Я знаю.              Отклонившись назад, Моника прищурила глаз и озвучила догадку:              – Ты... Ты уже знаешь, видела! Потому что циклы не подряд!              Рассмеявшись, подруга слабо щёлкнула её по носу.              – А вот не скажу. Просто сделай лучшее из того, что можешь. Ты уже и отстранялась, ничего не делая, и от любопытства и активных действий пострадала. Время побыть Воспитателем. Больше ты из меня не вытянешь.              Моника кивнула.              – Это я тебя попросила? Да? Или нет?              – Да, но... Ой... Ты, ты... Моника! – она обиженно надула губки. – Но это секретная информация! Ты же сама сказала...              Японка отмахнулась.              – Я просила не говорить прямым текстом, я же догадалась и спросила, так что всё логично. Да?              Рассмеявшись, Мику почесала затылок.              – Всё, ты меня запутала. Счастливой недели, подруга!              – И тебе, дорогая!              Они ещё раз обнялись, и Моника растворилась в воздухе.