Твоя реальность

– Да когда уже?.. – вздохнув, озвучила мысль Моника. Странно: счастья можно ждать годами, а любимого человека из магазина… смертельно не хватает уже через пару минут. – Эй, гражданочка, – раздался задиристый голос из-за спины. Девушка медленно, с тревогой повернулась. Словно горы над равниной, над ней возвышались три здоровяка в спортивных костюмах, у одного, справа, в зубах торчала сигарета. – Оп-па. А чё ты, китаёза, здесь делаешь? – хмурясь, спросил центральный. – Я… – только и выдавила Моника. – Твой Бэтмен вернулся! – услышала девушка голос от двери. – А эт чё за хрень?! Бросив пакеты у двери, Семён, на ходу разминая шею, подошёл. Трое перевели взгляд недовольно, но как хозяева положения – вальяжно. – Шёл бы ты… Вожатый оскалился. – Я что сейчас могу уйти, но с ней, – кивнул на Монику, – что позже. Моя девушка, – уже прорычал, – пойдёт со мной. Уяснили? Трое загоготали. Вздохнув, Семён сжал кулаки. – Телефончики сда-ём, – скомандовал паренёк и выставил вперёд подбородок. Моника задрожала и обняла себя за плечи. – Не надо убивать… – только и прошептала она. Центральный кивнул. – А бабень твоя дело говорит, так что без глупостей! Да… Возможно, это было началом «…вай телефон», но кулак Семёна словно стал воплощением слова «нет». В скулу. Ногой в колено. Локтем в живот второму. С разворота под колени третьему. Исчезнуть. Пнуть лежачего ногой в бок. Припечатать того, кто ещё стоял, головой об стену. Кто-то ползёт? Получай ещё! Только усилием воли Вожатый заставил себя остановиться. Вдох-выдох. Вдо-о-ох. Никто не сдо-о-ох. Выдох. – Ты в порядке? – спросил, чтобы узнать о психологическом состоянии: тронуть своё сокровище он не дал. Моника кивнула, а затем пожала плечами. – Это было… жутко. Со всех сторон. Я боялась за себя, за тебя и даже за них… ну, с той стороны, что ты их убьёшь. – На губах появилась плутовская улыбка. – Я не боялась, что ты станешь убийцей, а вот за преследование… Здесь есть что-то, что помогает избавиться от проблем с законом? Вожатый кивнул. – AEZAKMI.* Через консоль. Девушка кивнула с доброй улыбкой. – Я так понимаю, ты ни разу не использовал эту команду? Кивок. – Вожатый впервые в городе. Ладно, пошли, пока у нас не прибрали покупки. Кстати, в самом крайнем случае ты могла просто перенестись к нам домой, а потом позвонить. – Хе-хе, даже не подумала: всё было таким… реальным и неожиданным. – Девушка посмотрела настороженно. – А ты ведь не знал, что на меня нападут, не так ли? Вздохнув, Семён покивал. – Впервые. Я не был здесь с кем-то, так что не могу судить, сбой это или запланированное событие. Моника расправила плечи и задумчиво почесала между бровей. – Занятно. Может, тебе помочь нести? Кстати, что у нас будет интересненькое на столе? – и тут же подняла палец, вытянув губы. – Подожди, сейчас угадаю! Ты хочешь ответить, что самое интересное, что будет у нас сегодня на столе, – это я! – подавшись вперёд, девушка чмокнула парня в щёку. Семён прикрыл глаза, краснея, и кивнул. – Я тебя люблю. Обожаю! – А я – тебя! И даже промокающие ноги не помеха, если можешь прыгать как сверхчеловек – какие уж тут обиды! Хотя всё равно странно изображать платформер,* пробираться между островками сухого асфальта, проскакивая лужи: мы вставили тебе симуляцию в симуляцию, чтобы ты симулировал, когда симулируешь!* Оба смотрели друг на друга с улыбкой. «Спасибо за это счастье. За жизнь. За каждый вздох».

***

Они лежали на спине, с улыбкой смотря друг на друга. – Странно. Не так я помнила курение. Оно не даёт тепла – наоборот, ты будто сгораешь. Сигарета как фитиль, бикфордов шнур к твоему нутру. Брошу, определённо брошу. – Потрясающе, – только и ответил, жмурясь, Семён. – А бросить в этой жизни можно всё лишнее. Всё, что пригвождает к земле, как бабочку иголки… Моника? – М? – А ты научишь меня есть рис как вы, японцы, палочками? Прикрыв глаза и наклонив голову, девушка рассмеялась. – Почту за честь! Я буду упорным, но добрым учителем! Куда лучше, чем в фильме «Убить Билла»!* – Эм-м-м… Спасибо. Дважды. Перекатившись, Моника легла сверху Семёна и нежно погладила его по щекам, а затем покрутила бёдрами вправо-влево. – М-м! А за двойную благодарность мне положен второй раунд? Глаза хитрые, с поволокой. – Всенепременно! Подавшись вперёд, он поцеловал девушку в губы.

***

В среднем человек тратит 3,66 года жизни на еду. Но что делать, если ты не совсем человек? А если у тебя нет даже года жизни? С любовью сообща приготовив обед и перекусив, пара направилась на прогулку уже в весенней одежде – полегче и непромокаемой. Жёлтый дождевик со стоячим угловатым капюшоном* почему-то тревожил Вожатого, но не суть: счастливая же совместная прогулка! На этот раз носящиеся по улицам дети не доставляли неудобств, а казались такой же приметой пришедшей весны, как едва пробивающиеся листочки или вернувшиеся с зимовки птицы со своим молодняком. Вывести свой собственный молодняк пока не хотелось, а последовать их примеру и весело сновать – вполне. Вот, кажется, и примета не закончившейся, а только распустившейся, несмотря на возраст, молодости. Порывы налетающего ветра, старающегося убедить что ещё не всё – с зимой не покончено, не критичны. – Пожалуй, мне стоит признать, что ты тоже прав: не только с жарой, но и с холодом бороться бывает не только можно, но и приятно! Она отпила глинтвейна.* – А как ты рассмеялась, когда девушка уточнила – настоящий или безалкогольный! – Семён улыбнулся. – Вот и взяли максимально настоящий с учётом симуляции! Кста-а-ати! – он мотнул головой. – Видишь тот католический храм? Моника кивнула. Трудно не заметить такую махину, а для особо невнимательных есть колокольный звон. – И я вижу. А его нет? – смеясь, тряхнула головой. Увы, не хвостиком: выпущенные из капюшона волосы не слушались. – Есть. Вполне. В моём настоящем городе там храм тоже с каким-то странным названием. Типа «имени сердца Девы Марии».* Но это… Да что там, сама гляди! Моника прочла надпись на вывеске и, схватившись за живот и согнувшись, рассмеялась. – Храм богини Алисы?!* – Кивок. – Подожди! Витраж! – Снова кивок. – О боже! Кажется, у создателей фантазия больная, но здоровская! Пыталась отдышаться девушка уже в объятиях. И всё же, как ни приятно было гулять, наслаждаясь обществом друг друга и приветливым миром, существуют условности, такие как усталость. Даже металл устаёт.* Их автобус не отправляется в ад, время не поворачивается вспять, а Семён и Моника ложатся спать. – Я люблю тебя, – прошептал засыпающей девушке и зевнул. Ночь в объятиях любимого человека. Их разрешённая магия. …которую никто не может испортить. Разве что, наверное, они сами… Моника знала: то, что она видит, – лишь сон, но лучше от этого не становилось. Ни проснуться, ни изменить что-то она не могла. Оставалось только в ужасе наблюдать, даже не имея тела, чтобы отвернуться или закрыть глаза. Вид сверху. Перед ней была огромная свалка с табличкой «Пост-Совёнок» над металлическими воротами. В кучах навалом безжизненные тела обитателей лагеря: сотни Алис, Лен, Славь, Ульян, Мику, Ольг... Десятки тел Семёнов и единицы – её собственных, Моники, тел. Огромный экскаватор зачерпывает тела ковшом и отправляет в пресс, стенки с чавканьем сжимаются, прозрачная трубка наполняется зелёной жидкостью и втекает в резервуар. Подключённый к нему экран вспыхивает, показывает несколько картинок и гаснет. Из пресса вывалился плотный зелёный кубик, состоящий из нолей и единиц. Кричать – невозможно. Подъехавший к воротам автобус не высадил пассажиров, а как самосвал вывалил тела и уехал. А вдалеке у стены стояли безжизненно «коробки» уже собранных, готовых к труду и обороне пионеров – тел, которые будут отправлены в новые лагеря, чтобы проснуться там, а потом уснуть в автобусе и стать ничем. Остаться только в отчётах да чьей-то памяти. Расходный материал… Вспышка. Видение пропало – и это главное. Но по ушам ударил зычный голос. – Вставай! Вставай! Тиару надевай!* Потянувшись, Моника застонала. – Не хочу тиару… Уже утро? – Хуже, родная! Уже лето! – Он развёл руками с улыбкой. – Как бы то ни было… – Моника потянула носом и тоже улыбнулась. – Именно! Пусть масленица непонятно когда то ли зимой, то ли весной, я приготовил нам блины! И действительно, на трёх стульях у кровати разместился завтрак: две пустые тарелки, большая тарелка с четырьмя стопочками свёрнутых уголком блинов, чашечка со сметаной и чашечка с бобами. Японка прищурила один глаз. – Мне нравится, но это… блины? – Ну, да! – Семён кивнул. – А ты что думала? Девушка щёлкнула пальцами. – Конечно, это русские блины, а я под блинами подразумевала блины. Раздался слабый треск, изображение перед глазами на миг смазалось. – Блины в виде блинов? – уточнил Вожатый. – Блины! «Блины», как называют их европейцы. – Снова рябь. – Или «блины», как называют их у нас… А-а-а… Оба зажали уши от шума, но это не помогало: он был везде – и снаружи, и внутри головы. Отпустило, наконец. – Я понял. Сраная система перевода перестаралась и чуть не навернула мир. – Парень снова тряхнул головой. – Кажется, учить твой язык будет чуть сложнее. Если проблему патчем не закроют. – Выдохнул. Сердце чуточку давило. – Сейчас озвучу я. Это, думаю, безопасно: я могу говорить хоть абракадабру без перевода. – Но сначала… На всякий. – Он взял телефон и открыл редактор смс. – Буду дублировать латиницей. – Медленный вдох, выдох. – Это «bliny», да, я транслитерирую Ы в Y, всегда. Они тонкие. То, что я нагуглил, у вас, японцев, называется «doraiaki»,* – Моника кивнула, – это примерно как европейский «pancake».* – Снова кивок. – Какие бобы в банке нашёл, такие нашёл, не бей. Девушка миролюбиво улыбнулась. – Я и не собиралась! Кстати, есть ещё японские bliny, – она взяла телефон и набрала, – «okonimiiaki».* – Читал, это скорее пицца или омлет. Моника пожала плечами. – Ладно, давай приступим к завтраку, пока он не остыл окончательно, ведь твои усилия по переворачиванию и покрасневшие от этого пальцы – не просто так! – она тряхнула волосами, и они, незаплетённые, взметнулись и рассыпались по спине. – Итадакимас! Вожатый с улыбкой кивнул. – Спасибо! Омаева мо шиндеиру! – с ухмылкой поклонившись, произнёс он. Смеясь и прикрыв глаза, Моника отвела руку с блином в сторону. – Надеюсь, всё же это было тоже «итадакимас», а не предупреждение, что пробовать твою стряпню опасно для жизни! Я тебе верю! За нас! – И откусила. – А мне нравится! Совместные приёмы пищи, даже без совместной готовки, объединяют и настраивают на доброжелательный лад. Наконец тарелки опустели. – Это было… необычно, но потрясающе. Я думала, столько не съем, но… я явно любила поесть. Чего, собственно, ещё ожидать при моём бывшем образе жизни. – Японка посмотрела на свои пальцы и улыбнулась. – Если нет особой разницы между человеком без памяти и мертвецом,* то я оживаю – во всех смыслах, даже если особо живой не была. Семён и Моника переплели пальцы. – Я люблю тебя. Чем пара влюблённых может и хочет заняться этим летним днём? – Ну, мы можем полежать, обнимаясь, и посмотреть сериалы, – с улыбкой предложила девушка. – Летним днём. – Лишь бы вместе! Вожатый усмехнулся. – В целом я не против, но не будет ли мучительно больно за бесцельно* непрожитый год? – взгляд стал печальным. – Подумай, Моника. Если что, сериалы мы даже в лагерь провести сможем. Я так думаю!* – и поднял палец. – Так что я бы всё же рекомендовал нам не лениться и максимально «наесться» впечатлениями от своей жизни, чтобы потом заниматься чужими. Вздохнув, Моника кивнула. – Только вот с этим, – качнула головой в сторону протеза, – не тащи меня на ролики и купаться. Может, я и справлюсь, но мне будет некомфортно физически и психологически. Чем, вообще, занимаются люди летом? Закрыв глаза ладонями, Вожатый рассмеялся. – А вот хрен бы его знал – девушек кадрят, сахар таскают! – Ах, да… – японка смущённо поправила волосы. Снова всё вернулось к тому, что два (а)социальных инвалида слабо представляют, как проводить свободное время и чего они хотят от жизни, кроме милого сердцу «быть с тобой». Прикрыв глаза, Семён представил, что можно было бы сделать. Они ведь почти свободны. Как ветер. Ветер… когда несёшься на скорости… – А хочешь, покатаемся на мотоцикле? – У тебя есть права? – Не на этом витке, но да. – А мы не разобьёмся? – Ухмылка в ответ. – Нам бы ещё осень прожить… – На этот раз улыбка на лице Семёна стала задиристой. – Эх… Кажется, мы умрём. – Мы все рождены для того, чтобы за…* – Заткнись! Мы будем жить долго и счастливо! Хочешь ты этого или нет! Подавшись навстречу, они поцеловались. – А напора тебе не занимать! – Вожатый с довольным видом почесал подбородок. – Думаю, для мотоциклов со всей экипировкой днём будет жарковато. Может, устроим пикник? Моника приложила палец к своим губам. – Кажется, мы перешли к тому, что развлекаемся едой – это даже звучит неправильно, – произнесла девушка серьёзно. – Но-но! – поправил Вожатый. – Мы развлекаемся прогулкой, а потом едим на свежем воздухе и в окружении природы. Японка улыбнулась. – Ну, как можно тебе отказать? Парень пожал плечами. – Ты – можешь: ты не кукла, у тебя есть свои чувства и мнение, и они не менее важны для меня, чем мои собственные. – Я люблю тебя, – прошептала девушка растроганно. – Только Моника… Они обнялись и, чувствуя биение сердец друг друга, поцеловались. – А у нас достаточно продуктов? Или придётся снова в магазин идти? С этими масками и странными людьми. Вожатый улыбнулся. – Да нет, люди обычные – не хотят расставаться не только со своими жизнями, но и их имитацией. Что здесь, что в реальном мире. Да, я не о том, что кто-то – бот. Но еды, я уверен, хватит. Ты не против, если вместо корзинки будет рюкзак? – Иначе ты пойдёшь за корзинкой? – Ну, не за «Клинским»* же! – На этот раз отмахнулась уже сама Моника: если б хотел, рассказал бы. – Но нам же не нужно внешних атрибутов. – Именно так. Семён поднял палец. – Так, на всякий случай уточню: как насчёт порыбачить? – Открывшая было рот девушка остановилась. – Можно угадаю? – Кивок. – Как и к охоте, потому что это не только вред окружающей среде, но и убийство даже не ради еды, а из интереса, ради извращённого веселья? С улыбкой Моника чмокнула парня. – Именно так! Я рада, что ты понимаешь меня! А сам как – хотел бы? Тот покачал головой. – Я не рыбак и не грибник, а лагерь меня в этом утвердил: найти и поймать там абсолютно нечего. Хоть пытайся от начала и до конца смены. – Хмыкнул. – Не похож я на своих родственников. Японка погладила его по щеке. – Можешь пообещать мне и дальше не убивать? Ухмылка на лице Семёна. Скорее непроизвольная. – Конечно. Моника хмыкнула. – Нет… пожалуй, формулировку я всё равно не сменю: ты сам знаешь и свои силы, и то, что меня порадует, а что – огорчит. Пусть будет так, как будет.

***

Странно: когда говорят «минует чаша сия», подразумевают «пронесут её мимо, не предложат, не коснутся», а когда «миновали подъезд» – «пробежали». Но Семён и Моника просто не включили подъезд в свой план, сразу оказавшись на улице, у входа в довольно большой и приятно безлюдный парк. – Я почти не бывал здесь, и реальный человек в реальном мире запомнил это место как зелёное и пустое, почти лес. Моника наклонила голову. – Прости, но твоё восприятие на что-то влияло бы, будь ты архитектором, а не жильцом симуляции. Парень погладил свой подбородок. – И то правда. Но здесь, действительно, как-то пусто. Может, все эти листья и травы с дорожками много мощностей забирают, чтобы ещё пихать людей? Девушка усмехнулась. – Если ты прав, то возможности системы очень ограничены – на хоррор витке не хватает на звуки лагеря, пионеров, потому их удаляют до появления зомби. В таком случае с ними можно бороться, вызывая сбой – поджигая всё, врубая приборы, свет и так далее. Ульянки при такой нагрузке просто зависнут.* – И тут Моника притянула Семёна и поцеловала. – Но мы здесь не для лагеря, а скорее вопреки лагерю. Вожатый нежно погладил её по щеке. – Спасибо, что есть с кем выбраться. Моника уже сложила в голове ответ, но всё равно спросила. – Из дома или из «Совёнка»? – Из одного вытекает другое, милая. Не опасаясь осуждения или даже наказания, пара зашла на траву, посмеявшись табличке «по озону не ходить». Полотенце расстелили тут же и придавили края, чтобы не было проблем с хоть и иллюзорным, но вполне реальным ветром. Ржаные хлебцы, полголовки сыра, баночка с рыбным паштетом, горящая рубином бутылочка и нож – нехитрое содержимое рюкзака перекочевало наружу. Моника и Семён сели друг напротив друга и вновь улыбнулись. – Какой прекрасный на улице день: цветочки цветут, и птички поют,* – продекламировал парень. Орудовавшая ножом девушка покачала головой. – Нет, определённо, гореть мы сегодня не будем. – Она подняла голову. – Хорошее солнце: и греет, и светит, но не опаляет. У вас всегда такое? – Скорее здесь. – Какой ужас, впрочем, какая разница… А что до птичек… – острие ножа указало на динамик, – здесь даже никто не стесняется и… И тут упитанная ворона уселась прямо сверху мило щебечущего передатчика и раскатисто каркнула. Повела головой в одну сторону, в другую, с тоской посмотрела на разложенные продукты (особенно на сыр), взмахнула крыльями и скрылась. – Кажется, это было «посмотрели – и хватит с вас». – Семён прикусил палец. – Хм, в принципе, по городу довольно много голубей. И они клюют крошки… или асфальт* – что уж найдётся там, где приземлятся. Хм. Наверное, меня больше волнует: это была реакция на наши слова об ограниченности системы или случайное событие? Моника вздохнула. – Это возвращает нас к разговору о том, чего мы больше хотим – понимать или жить. И я уже ответила: мне не нужны ответы, мне нужен Семён. Вожатый взял девушку за не занятую бутербродом руку. – Спасибо. И мне тоже не нужно всё богатство миров, где нет тебя. Содержимое стаканов пахло вишней и играло на солнце бликами, будто впитывая свет. Вишнёвый сок. Потому что за руль садиться под градусом – нельзя никому. Даже завязавшим маньякам. – Моника? – весело усмехнувшись, Вожатый протянул ей сложенный листок. Девушка осторожно приняла его, будто внутри может быть бомба, а значит – риск остаться ещё и без рук, а не только без ноги. Развернула и ахнула. Мы не можем уйти, и остаться мы тоже не можем. Мы застыли в сияньи, как мухи в куске янтаря. Мы застряли на истинном в море бушующих «ложно». Мы гребём, совершенно не зная, по курсу ль земля. Парус чёрный, истрёпанный; флаг украшает наш Роджер. Нас не примут в портах, но, конечно же, очень там ждут. Мы остались бы в море навек, но, увы, невозможно. Но пока мимо дна и петли пролегает маршрут. Впереди — ничего: безнадёжно-белёсая дымка. Позади сотни лье — перепаханный судном простор. День сегодняшний, чудный, по блату как будто нам выдан — Мы его проживём, улыбаясь, без всяких «потом». Мы — наследники песен и сказок, где быль и где небыль. В одиночку ушли навсегда — и сегодня вдвоём. Мы чужие везде: для воды, для земли и для неба — Лишь друг другом мы можем дышать и друг другом живём. – Стихотворение!* С признанием в любви! И именно мне! Даже когда я ничего не просила, не намекала, не требовала… спасибо… Слёзы радости. Влюблённые обнялись. – Так здорово улыбаться и дышать полной грудью… – мечтательно произнёс Семён, подставив лицо солнцу и жмурясь. Улыбка на лице Моники расцвела и увяла. – И ты готов был лишить себя этого? – Как и ты… Два вздоха. – Тебя не привлекают одиночные удовольствия… настолько, что не видишь цели. А борьба? За лучшее будущее, возможно, то, о котором говорили в библиотеке… красное. – Девушка соединила пальцы, пожала плечами и отпила, собираясь с мыслями. Парень не торопил. – Ты же веришь в то, что это нужно… И, видимо, кое-что имеешь, чтобы… Усмешка, злая, горькая. «Над собой смеёшься», – сказал ему однажды Пионер. Прав был. Тысячу раз прав. Даже если в целом, по жизни заблудился. – Ты уже знаешь: я люблю видеть результаты своих трудов… А сейчас я не верю и боюсь. – Он закрыл глаза. – Беспутный и лежачий – стал Вожатым. Даже смешно. Игры судьбы. Игры… Пешка на краю доски по общему соглашению стала ферзём, но когда всё закончится – вернётся в коробку снова пешкой. Семён скрипнул зубами и с ненавистью посмотрел на пустой парк, вырвал пучок травинок, засунул в рот, попробовал и сплюнул. В сердце Моники отзывалась эта совсем не чужая боль. – Я люблю тебя… – Они переплели пальцы. – И как трава? Зажмурившись, парень рассмеялся. – Как и должна быть для нас, не травоядных, отвратительно! Глаза на миг расширились от тревоги: не имел он в виду вегетарианцев. Японка ничего не заметила. – Тогда это тебе придётся больше по душе! И дала откусить от своего бутерброда.

***

Летом темнеет поздно, и нужно ловить момент. Жизнь кончается слишком рано, и момент нужно ловить всегда. Двое шли под ручку, улыбаясь идущим навстречу парочкам и просто радуясь жизни. – Кстати, хотел спросить… Это на тебе две майки – фисташкового цвета и белого? Туника? – Семён смущённо почесал затылок. – Про шорты я понимаю, а верх – нет. Моника рассмеялась. – А разве тебе нужно понимать? Скажу так, это единая футболка. – Тебе очень идёт! Девушка улыбнулась смущённо и наклонила голову. – Мне кажется, тебе бы нравилось, если бы я была хоть в мешке от картошки* или, вообще, голая! Вожатый покачал пальцем. – Если первое – точно да, то второе – я ж заревную! Рассмеялись и поцеловались. Если день посвящают миру, то вечер и ночь – только двоим.