Твоя реальность

Вожатый вздохнул. Вопрос «девочки, вы как?» попахивал идиотизмом: одна без сознания, вторая пытается привести её в чувство, третья просто в недоумении; комната – снова в крови, потому что один Пионер убил другого; конечно же, все ранены, и психологически, и физически. И что спросить? Про букву ё? Хорошая была буква… Тьфу! – Дел много, времени ничтожно мало… – и тут живот заставил поморщиться и согнуться. – В смысле на дела, а не прошло… Кстати, уже что там – обед? Мику кивнула. – Да, Сёмочка. Мы домывали уже, и тут звонок – дай, думаю, закончим, потом пойдём уже с чистой совестью есть, а ещё надо бы не только с чистой совестью, но и в чистой одежде, потому сбегать до умывальников хотя бы… и тут он… – затараторила пионерка. Вожатый кивнул. – Так. Без нас никуда, вместе – всё успеем. Но… – он перебирал пальцами в воздухе. – Всё… так неправильно. Воздуха бы. – Окошко? Я могу открыть. Только стоит ли? Я специально задёрнула, чтобы никто не смотрел. Ой, а оно уже открыто. Надо бы закрыть. Или не надо? Уф. Что скажешь? – слова снова полились стремительным потоком. Моника хлопнула в ладоши трижды, собираясь. – Так. Окно – закрыть. Мы «ломаем» время, с треском.* Женю доставим в медпункт, потом достаём оттуда. Труп в лес. Потом все моем дом. Ты – просто подожди и постарайся не сойти с ума. Все всё поняли? – голос строгий, уверенный, хоть и чуточку усталый, как и положено президенту. Тук-тук, погребальный клуб, мать вашу. Вожатый не стал поднимать руку и озвучивать, что не понял одну вещь, которую можно сформулировать примерно как «какого хрена это всё в целом?», потому молча кивнул. Спина отозвалась болью, а на позвоночнике будто играл флейтист.* Стоило Монике потянуться к трупу, как Семён её опередил и с гаденькой ухмылкой покачал головой. – Я знаю, о чём ты думаешь. Так вот, нет, я сам. Он получит то, что заслужил.* Я, джокер в колоде мироздания, принял одно решение, мне его и исполнять. – Судья и палач в одном лице. – Минус совесть, плюс эффективность. Японка грустно вздохнула и провела ладонью по щеке парня. – Помни, атлант: я всегда рядом, всегда поддержу, чтобы тяжесть неба не была непомерной.* Семён нежно улыбнулся и, прихватив тело, голову и ножи, исчез. – Ты догадываешься, куда он? И что сделает? Он не хочет, чтобы ты видела то, что ты не очень одобришь, но противиться не будешь, особенно если не будешь свидетелем, а потому соучастником? – спросила Мику. – Именно это я и думаю. – Моника устало улыбнулась. – Иногда поддержка выражается в том, чтобы узнавать всё и всё делать вместе, а иногда – в том, чтобы дать что-то сохранить втайне и не осудить. – Девушка щёлкнула пальцами. – Считай это семейным советом дня от Моники. Мику улыбнулась и положила ладонь ей на плечо. – Думаю, поговорить времени у нас хватит потом, а сейчас Женю нужно доставить в… И тут девушка застонала и с болью хрустнула шеей. – Не надо меня никуда доставлять. Я справлюсь. Почти железная. Полуяпонка захлопала в ладоши. – Ух ты, молодец! Железная Женя! Живая Женя! Можно я буду звать тебя ЖЖ? Наверное, нельзя, у тебя такое лицо… Я тебя обидела? Ой… А-а-а… Усмехнувшись, библиотекарша наконец села. – Зовите меня Аней до конца смены, до конца моего времени в лагере. Сейчас мы выполним свой долг здесь, потом наконец сможем поесть… И тут все непроизвольно повернулись в сторону окна. На стук. Устало сгорбив спину, ухмыляющийся Вожатый выставил на стол из тканевого мешка две бутылки пива, после чего извлёк ещё две, за ними последовали колбаса и банка супа. – Сестрёнки, я нам покушать принёс!* – он чувствовал, что голова гудит. Чудеса, пусть даже добрые, хоть и не совсем правильные, давались с трудом, вымученно, будто слишком много выходящего за рамки собралось в одном месте... И в то же время нужно было заставить себя верить, что всё в порядке вещей, что так и должно быть. Такое он уже ощущал. В самом начале, когда Пионер показывал свои чудеса и давал ничего не меняющие и не проясняющие ответы. Хотя чего удивляться? На ограниченном пространстве за всего несколько часов сконцентрировалось то, что должно существовать на разных витках. – Мне ещё раз пригласить? – он подмигнул и упёрся локтями в стол. Мику усмехнулась. – Вообще-то, Сёмочка, ты нас формально ещё не приглашал, а только сказал, что принёс, мы могли сказать, что молодец, а потом попроситься или сказать «приятного аппетита». А ты приглашаешь? Он кивнул. Анна пожала плечами. – Не лучшая локация, но куда-то идти я пока не готова. Несите меня, что ли! – наконец она улыбнулась. Поняв, что помощи от виновато улыбающегося Семёна не будет, девушки взяли подругу под руки и довели до стула. – Надеюсь, все… пьют, – неуверенно уточнил Вожатый, палкой колбасы указывая на бутылки. Моника пожала плечами, Мику кивнула, а вот Анна решила ответить развёрнуто. Вероятно, после стресса ей требовалось выговориться, почувствовать себя по-настоящему в компании. – Я да. Я так с бывшим познакомилась во дворе, молодые ещё были, старшая школа. Примерно лет семнадцать-восемнадцать… – она мечтательно улыбнулась. – Первая любовь. Он ещё так трогательно всегда спрашивал, протягивая руку: «Ты пойдёшь со мной?» Конечно же, я всегда шла с ним. – Печальный вздох. – Кроме одного раза: он умер, и я осталась. Осталась одна. – И тут глаза девушки расширились, Аня задрожала. – А здесь… здесь мы ведь не мёртвые? А то я слышала, что… Да-да, все слышали про эту сакраментальную фразу. Аня часто дышала, втянув голову в плечи и озираясь, будто откуда-то может выглянуть и игриво помахать сама Смерть. Сидящая рядом Мику тут же положила Жене ладонь на плечо, а Вожатый перегнулся через стол. – Нет-нет, – зашептала полуяпонка. – Нет же, нет? – Всё хорошо, хорошо, – заверил Семён. – Мы точно не мертвы. «Нереальны, заперты в многослойной иллюзии, у которой может не быть конца и окончательного выхода, но точно не мертвы. Как там говорила та, настоящая Женя? Приняв это невнятное объяснение, что мы мертвы, мы получаем в нагрузку ворох вопросов типа «что такое жизнь?», «что такое душа?», «что такое посмертное существование?», требующих веры и не имеющих ответа. А вопросы веры – это в культовые учреждения. К тому же мы тогда соглашаемся с тем, что выхода нет, потому что смерть – это финальный пункт».* Размышления прервал голос Моники. – Всё хорошо, милая. Живы, и выход есть. И ты направишься туда, счастливица, первой из нас, потому что уже отслужила и искупила всё, что только возможно. «Спасибо», – одними губами прошептала Анна. «Вот так, всё просто, без «почему» и «почему это почему», которые, видимо, необходимы только нам, Семёнам». – Семён? – обратилась японка. – М? – Ты ведь смертельно устал? – Почему ты так думаешь? – он через боль постарался приосаниться. – Перед тобой три красивые девушки, две из них в одном белье, а ты ни в ком лишнюю дыру не просмотрел! Семён, прикрыв глаза, усмехнулся. Мику потрясла головой, звонко смеясь. – Моника, хе-хе, я могла ожидать такую фразу скорее от Алисы! Та развела руками. – Ну, я вовсе не хорошая девочка! – Двумя красивыми и просто девушкой, – невесело поправила Анна. – Тремя. Но да, смертельно устал, – не согласился Семён. Все покивали. Больше за едой так ничего и не сказали. Оценив обстановку, Моника покачала головой. – Жизнь продолжается. Командовать парадом буду я!* Аня, Мику, вам бы обработать раны и отдохнуть. На вас смотреть больно. Мику пожала плечами, а библиотекарша помотала головой. – М-может, не надо? Всё и само… – Заживёт? Забудется? Станет частью тебя? – Пионерка робко улыбнулась. – Конечно, можно. Но зачем? Если люди рядом, если люди готовы и хотят помочь? На щеках Ани – чего не было тогда, когда Пионер угрожал им, – появились слёзы. – Зачем? – только лишь спросила она. Вожатый опередил Монику с ответом. – Потому что для нас не существует это «зачем», для нас – «почему»; потому что мы хорошо к тебе относимся. А вот это «зачем» – твоё личное, чтобы тебе стало лучше сейчас и ничего не мешало потом. Считай, что я тебя обнял. Он поднял и опустил руку. Зажмурившись, Аня улыбнулась. – Будем считать так. Я тогда бы отдохнула недельку в медпункте, просто полежала, вне ролей, сценариев. И без работы, – лицо приняло мечтательное выражение. – Да… Вожатый кивнул. – Звучит хорошо, но… для начала. Чтобы не заскучала, книжек принести? Девушка поморщилась. – Видеть их уже не могу! Весь наш ассортимент! Лучше дай свой телефон. Со змейкой наконец поиграю! Семён ухмыльнулся. – Сыроежкин бы оценил этот порыв. Мику хохотнула, но вот Моника и Аня посмотрели сурово. – Ты был избранным! – выпалила библиотекарша. – Предрекали, что ты победишь пошлость в лагере, а не примкнёшь к ней! Ты был мне вожатым! Я уважала тебя!* Парень аж закашлялся. – А теперь? – Теперь тоже вожатый, тоже уважаю, но не так истово! Она с серьёзным выражением лица подняла палец, и Семён припомнил, что уже видел нечто такое. Кажется, на портрете в её домике.* – Кстати о Сыроежкине, – взгляд Моники стал серьёзным и даже грустным. – Значит, зря мы вас сводили: не быть вам вдвоём. Аня пожала плечами со смущённой улыбкой. – …мы разные песни поём – я о вечном, а ты о земном,* – отозвалась Аня, Вожатый вздохнул. – Он хороший, упорный. С ним могло быть хорошо, делай он больше шагов навстречу, и в этом цикле он их делает. Нам может быть хорошо, и я отвечу взаимностью. Пожалуй, его даже стоит наградить за усилия. А тело здесь, – усмешка, – валидная валюта. Моника ухмыльнулась. – А инвалидное тело – инвалидная валюта. Вожатый поднял лицо к небу (а получилось – к потолку) и застонал. – А стыдно и грустно мне. – А ты не стыдись и не грусти, – предложила Мику. – Больше нам ничего и не остаётся. – Парень вздохнул и кивнул. – Так, Аня, а ты вроде сказала, что не хочешь к врачу, но полежишь в медпункте? Это ведь так? А как это устроить? К куратору? Она же и врач, и куратор. Снова этот дикий поток слов. – И демон, и дворецкий, и уточка, кря,* – подтвердил Семён. – Готова? – резко спросил он у пионерки. Переносить куда нужно – он мог, а вот слушать дальше пулемётные очереди слов – нет. Если расстрел, то только не такой. – Готова, – подтвердила Аня. – Только скажи до этого: как так выходит, что ты не просто устал, а почти не можешь шевелиться? Он улыбнулся. – Упрощённая модель тела, его повреждений и потери сил. Ещё минуту назад ты тащил мешок с сахаром, грёб на лодке, убегал из лагеря через лес, но вот всё – предел, ты падаешь и скорее всего засыпаешь. – Поднял палец. – Не смотрите так на меня. Я не простой пионер, даже не простой Пионер, я лучше контролирую свои возможности, потому могу оставаться в сознании. Вожатый развёл руками, Аня улыбнулась задумчиво, а Мику и Моника – просто благосклонно. – А есть Семёны с другими параметрами? О чём вы, парни, обычно думаете… например, с большим членом… – Кхе, – только и отозвался Вожатый, прищурив один глаз. – Зачем и куда больше-то? – прошептав это синхронно, Моника и Мику зарделись и резко отвернулись, не решаясь даже взглянуть в лицо друг другу и Семёну. – И всем теперь неудобно… – пробурчал парень. «Азиаточки мои милые…» Впрочем, злиться было не на что: люди должны отличаться от кукол и имеют право на собственные желания, даже идущие вразрез с желаниями других людей. – Куратор говорит, что тела Семёнов стандартные, одной модели, хотя вряд ли можно с этим согласиться, – он сделал вид, что поправляет очки, говоря сухо, будто лекцию читает. – Мы по-прежнему спорим, одинаково ли выглядят обычные Семёны, первосменники, и Пионеры, например, одинаковые ли у нас скулы. Ну, мнение кукол, которые нас путают, не в счёт. Да и тот же мрак на глаза мы не сами себе напускаем. Кроме того, я думаю, в распоряжении куратора и Мододела есть совсем уж изменённые экземпляры с повышенной выносливостью и так далее. Моника вздохнула. – Ладно. Ответил, отвлёк. И вообще, мы об этом говорили сами. Мику, – она с улыбкой положила ладонь на плечо пионерке. – Ты-то как? Та наклонила голову, тряхнув хвостиками. – Я-то? В порядке, конечно. Но я бы хотела обсудить это… попозже. Чуточку, – она скосила глаза на Аню и тут же прикрыла их. – Даже готова домик домыть. Вожатый резко встал. – Готов к труду и обороне! Сразу говорю, перемещения меня не выматывают, как некоторых. Ж… Аня? Готова к лечению? – Кивок. – Отлично. Моника? – М? – Набери ты воды, пожалуйста. Она опустила взгляд и невесело усмехнулась. – Не вопрос. – А что мне делать? Ждать? Ждать ведь? Семён кивнул. Положив руки на плечи Жене, он собирался перенестись на резервный цикл к Виоле, но его остановила Моника. – Нам нужно, чтобы больше никто не сунулся сюда в наше отсутствие. Семён поиграл мышцами, мол, я крут. – А я уже. Догадался: не дурак – дурак бы не догадался. Я установил на консольке команды не только по нашему витку, но и относительно того Пионера. Не удивлюсь, если нам придётся воевать с ним. И знаешь, – он вздохнул, – я не уверен, что кто-то из нас готов. Как минимум пока что. Парень тряхнул головой, убирая чёлку с лица и открывая усталые грустные глаза. – И что тогда? – обеспокоенно уточнила японка, подавшись вперёд. – Мы не можем всё бросить. Семён ухмыльнулся. – А тут Ж… м… Анна права: нам нужно то, о чём говорил мне когда-то, в первые циклы, Пионер. Пит-стоп.* Сойти с круга на ремонт и отдых, чтобы нормально мчаться дальше. Мы пошли? – Моника кивнула. Виола бы добавила: «Но я пошлее». – Не обижай Мику, прошу. Они исчезли. Пионерка испуганно и с надеждой посмотрела, чуточку втянув голову в плечи. Японка тут же подалась вперёд и обняла. – Да не надо меня бояться! Конечно, я не в восторге от того, что и так знала, но, в конце концов, – она улыбнулась, – даже если я имею право требовать чего-то сейчас, то претензий к прошлому быть не может. Мику обняла в ответ и лбом уткнулась в плечо Моники. – Спасибо, – прошептала она. Вздох. – Вот такое вот я чудовище. Не ем невиновных, и меня уже за это благодарят! – И погладила пионерку по макушке. – Вы похожи. Просто безумно… Мир слишком несправедлив, все миры, что вы встретились только недавно. Моника пожала плечами. – Если судьба есть, во что я не верю, то всё это требовалось, чтобы выковать нас такими подходящими. Мику рассмеялась. – Интересно, вы как замок и ключ? Или как два ключа к единому замку – к счастью, без которого ни один не повернётся, оставаясь только болтаться на месте бессмысленно и только стираться? Моника приложила палец к губам. – Очень интересная аллегория. Мику отмахнулась. – Ой, даже Шурик говорил, что аллигатор аллегорий! Тьфу ты! Мастер аллегорий! Сама себя заболтала! Безобразие! Уф. Сходишь по воду? Японка погладила подругу по затылку. – Я бы да, но ты точно готова остаться здесь, в домике, одна? Та с улыбкой закивала, не оставляя сомнений. Взяв с собой вёдра, Моника переместилась к умывальникам. Здесь её ждала небольшая неловкость. Алиса с удивлением и даже недоверием смотрела на неё. – Это… подруга, а ты где так испачкалась после обеда? И чем? Это… больше похоже на кровь, чем на сок или варенье. Губы растянулись в кривую улыбку. Конечно, форма-то обычная, тканевая, это не картинка на экране, она может испачкаться, а люди вокруг – даже сгенерированные и загнанные в рамки программой – это заметят. – Да вот… вступила, называется, в должность. И сразу ЧП. – Придумать. Придумать что-то! Не говорить же, что какой-то одетый не по форме пионер, которого здесь быть не должно, залез с лопатой в окно и отрубил голову другому – которого тоже быть не должно, хоть и одет по форме. Да и врать Алисе – последнее дело, она не терпит лжи, недомолвок. А, к чёрту всё! – Да вот, пионер один, больной, буйствовал, мол, никто не смеет обижать мою Леночку! Двачевская поморщилась. – Да эта Леночка – не тихоня, а змея и сама кого угодно обидит! – А в процессе сама посчитает себя обиженной и отомстит! – Моника сделала пальцы пистолетами. – Причём всему миру, как ей покажется! – И тут Алиса опустила руку, которой хотела дать пять. Грусть омрачила лицо. – Только вот себе и своим близким – в первую очередь. – Пионерка кивнула сама себе. – Нет, подальше от неё нужно держаться, всем, и всем от этого будет лучше. Девушки кивнули друг другу. Набрать спокойно вёдра и по-тихому исчезнуть Моника не успела. – Настолько буйный, что домик нужно отмывать от крови? – с тревогой спросила Алиса. – Помочь? Моника помотала головой. – Нет. Не так всё страшно. И улыбнулась. Как можно естественнее. Помощь – не нужна. Фатального – действительно не случилось ни для кого, кроме Лены. – И… – не смогла скрыть дрожь, – где он сейчас? «Не задавай вопросов, ответ на которые не готова услышать, девочка моя. Тебе физически или метафизически? А впрочем…» – В другом лагере – отправили туда, и сюда он больше не сунется. Семён обещал. Алиса подбоченилась. – Он хоть и самодовольный и самоуверенный оболтус, но умеет беспокоиться… о людях. Ему ж Виола сказала в столовой: «Ты б ради себя и из домика не вылез, а тут как по лагерю носишься, с концертом, хочешь, чтоб все жили, видите ли. А если я не хочу играть Екатерину II?» Моника от удивления распахнула глаза и мотнула головой, а затем уставилась на Алису. Это… необычно и интересно. И это явно не сплетни. Скорее дружеский совет, как тогда, от Жени в библиотеке. И примерно о том же. – А что он ответил? А-а-а! Японка начала трясти руками, обожжёнными ледяной водой. То ли Семён спустил из труб всю нагретую, то ли ещё столовая после обеда постаралась. В любом случае отвлекаться не стоило, не закрыв кран. Усмехнувшись, Алиса подошла и сама повернула вентиль, чтобы злополучная вода не начала выливаться ещё и из умывальника. – Спасибо… подруга! Двачевская подмигнула. – Не слышала сама, что ли? Так вот. Он ей и отвечает: «Ну, будь Екатериной I! Проблем-то!» А она: «Спятил? Вместо распутной – проститутку?» А Семён только смущённо улыбается да плечами пожимает. Похоже, именно потому и просил Женю помочь, что идея есть, а как подобраться – ни в зуб ногой. Виола, кажется, сжалилась. Махнула рукой и говорит: «Ладно, будет тебе Екатерина II, а первую где хочешь, там и бери! Хоть Толика наряжай!» Семён закивал да убежал. Разведя руками, пионерка рассмеялась. «Вот так. Не добрые и не злые. Несовершенные, но искренние. Почти живые». – Вы с ним похожи. Алиса улыбнулась. – Но вы с ним – больше. У вас одинаковые улыбки, одинаковый смех, одинаковые глаза или… непроглядный мрак на их месте, бр-р-р, – она вздрогнула. – В общем, тогда… не могу пожелать приятной, но хоть несложной уборки! Помахав, Двачевская ушла, а Моника вернулась в домик, в ту минуту, из которой уходила. – О-о-ой… Если бы Мику не поддержала, наверное, японка бы расплескала немало воды, наконец настигнутая опьянением. – Готов вкалывать!* – картинно поклонился появившийся рядом Вожатый. Мику присмотрелась, прищурившись, и принюхалась, наморщив носик. – Ты похож на человека, который неплохо успел выспаться. Тот с улыбкой потянулся. – Это я выспался после укольчика и стал более-менее похож на человека! Ладно, давайте отмывать «здесь было два лишних Пионера». Уже в процессе уборки Моника не выдержала. – Мику! Ты точно в порядке? Как ты можешь делать вид, что ничего не было? Та усмехнулась. – Моника! Это как раз то, о чём я хотела рассказать вам, только вам. После цикла мы все отправляемся «в переплавку», где от наших текущих тел и вещей ничего не остаётся, а память загружается – в той или иной степени – в новые тела, новые тела сортируются по лагерям. – Она вздохнула. Просто собиралась с силами, даже говоря предельно медленно. – Если обычные боты не имеют общей памяти, то каждая из Мику – это я. – Она прикрыла глаза и поморщилась. – Все пытки, все казни – мои. Меня уже ничем не удивить, не испугать. Самое, пожалуй, ужасное здесь – не знать, зачем, доколе и что дальше… Обещайте… – в голосе были слышны слёзы, – что когда всё будет подходить к концу… вы меня не забудете. Все обнялись. – Не плачь, не плачь, дорогая… – прошептал Семён. – Мы все здесь, всё хорошо, всё будет хорошо. – Обещаю, – только и ответила Моника. Наконец работы были окончены. Не то чтобы делать было больше нечего, не то чтобы чистота была идеальной. Но больше в домике никто не хотел оставаться ни минуты. Смеркалось. Семён взял девушек за руки и вместе с ними переместился. – Мы у склада. До обеда полчаса. Берите новую форму, переодевайтесь. Я пока вылью воду. Отвернувшись, парень пошёл в сторону кустов вместе со своей жутковатой ношей – тарой для разбавленной крови. События архивируются в памяти, кровь уходит в землю, а память и ощущения остаются, чтобы перейти в будущее. – Ты прав: всем хуже, что всё не закончилось там и тогда. И я ведь не думаю, что ты враг. Я знаю, что ты – тоже жертва, как и я. Только меня взяли на работу и следят, чтобы не слишком сходил с ума, а за тобой… а за тебя ответственный – я. Только вот… безответственный. Но мы ещё увидимся. – Ты там лекции кустам читаешь?! – крикнула Моника, выходя. – А, маньяк в алой форме? Действительно, и носил трупы, и забрызган сильнее. Как и положено. Да и нужна ли ему сейчас свежая, белая форма? Для приличия, для скрытности – чтобы не выставлять то, что внутри, наружу и не пугать местных. Значит, точно нужна. А впрочем, почему бы не переодеться по возвращении?! – Мы ведь не «наденем» свой образ, мы появимся как есть, так что я пас. Моника хмыкнула и стряхнула несуществующие соринки с груди. – А мы зачем переодевались? Не смотри так, да-да, знаю, сиськи-то понравились. Раньше предупредить не мог? Вожатый развёл руками. – Как дошло, так сказал. Я, мягко говоря, не гений. – Зато мой, – с улыбкой наконец ответила Моника. Вожатый взял её за руку и протянул вторую руку Мику. – Наш час идти, но мы можем устроить передышку и не одни. Ты пойдёшь со мной? Пионерка с улыбкой покачала головой. – Конечно, спасибо, что спросил… Но отвечу так же, как и в самом конце, если спросишь. Нет, я останусь здесь. Все кивнули. – Кстати, куда мы? – уточнила Моника. – Не закудыкивай дорогу. Примета. Хоть я и не верю в приметы, но… Девушка чуть подалась вперёд. – Так куда? – А ты упорная. – Какая есть. И пожала плечами. Семён нежно погладил Монику по щеке. – А теперь, милая закрой глаза и доверься мне.